Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– А во что же им верить-то, в цезий, что ли? – спросил Саша Песков, с интересом приглядываясь к говорящему. Ражий парень был лохмат и, по всему, столь же безбытен, как большинство находящихся в зале – не считая, впрочем, снующих там и сям телевизионщиков. Но что-то отличало его от местной богемы, и на литератора он как-то не походил.

– А вера, паренек, она одна и та же, – добродушно отвечал критик местных поэтов. – Когда есть, то и стихи есть.

Саша Песков хмыкнул:

– Что-то оригинальное...

– Вероятно, он говорит о настоящих стихах, – негромко произнес кто-то слева от Саши Пескова, и повернувшись, Саша Песков с удивлением увидел на соседнем сиденьи Борю Векслера. Он был известным в городе мистиком, и Саша Песков его немного знал.

– Ты его знаешь? – тихонько спросил Саша Песков, пожимая руку Векслеру.

– Это Саша Сироткин, – спокойно отвечал Борис, и мотнул головой, приветствуя своего приятеля. – Не знал, что ты снова в Камске.

– А за кое-каким барахлом приехал, – объяснил Саша Сироткин.

– А вы что – тоже пишете? – осведомился Саша Песков.

Саша Сироткин хохотнул.

– Ага! Только не совсем так, как они. Я здесь с Планкиным, аппаратуру ему одолжил, – Саша Сироткин показал рукой на Планкина, городского сумасшедшего, который как раз в это время исполнял на самопальном синтезаторе мелодию, которая, как он уверял, была чудодейственным средством от букета всяких болезней в силу её мистической природы – это выступление было частью литературного десанта, Бог весть зачем включенное Юриковым в программу.

– А как пишете? – продолжал спрашивать Саша Песков, возвращая к заинтересовавшей его теме.

– Вероятно, Саша говорит о настоящих стихах, – снова произнес Векслер так же негромко.

– Это о каких?

Боря Векслер пожал плечами.

– Будто сам не знаешь. О таких, которые никто не пишет, которые происходят, – мистик Векслер все же снизошел до объяснений. – Например, вот мы сидим сейчас, и вдруг – порыв ветра, распахивается окно, влетает большая птица, садится на стол, кричит что-то по-птичьему, а потом делает под потолком круг – и улетает. И всем становится грустно, потому что прикоснулось что-то странное и печальное, что-то особенное – и это поэзия.

Саша Песков задумался – слова Векслера его задели, в них была какая-то сила.

– А так бывает? То есть, – поправился он, – так можно сделать?

Векслер почесал переносицу и улыбнулся. Саше Пескову вдруг показалось, что они с Сироткиным обменялись многозначительным взглядом – но видимо, только показалось, потому что Саша Сироткин в это время уже поднялся и направился к Планкину помочь паковать реквизит.

Тем временем на небольшом возышении снова вырос Гера Юриков то ли с каким объявлением, то ли пришла его очередь читать стихи. В этот самый момент произошло то, о чем только что рассказывал Саше Пескову Векслер все точь-в-точь: распахнулось окно, вслед за порывом ветра и хлопьями снега залетела птица, большая, бурая, хрипло прокричала и сделала круг над залом. Под ропот оживившейся публики, птица повисела немного над потолком, сильно маша крыльями – а потом вылетела обратно. Окно поспешили закрыть, громко обмениваясь репликами о произошедшем и, разумеется, толкуя в том духе, что это, не иначе, знак свыше, отметивший мероприятие.

Само собой, Саша Песков сразу повернулся к Векслеру, ожидая его комментариев. Но Бориса уже не было, – когда он успел уйти, этого Саша Песков и не заметил. И поэту Саше Пескову, – а возможно, не только ему, стало грустно, к нему, и правда, нечто прикоснулось, больше и глубже слов, и теперь Саша Песков сидел, мало что слыша вокруг, погрузившись в переживание произошедшего. Когда он вышел из этого бессловного мечтания ни о чем, мысли его повернули на стихи, и Саша вдруг понял Векслера. Конечно же, все было неправильно. Не могло так быть, чтобы собралось столько совсем разных людей, пусть даже они все любили стихи, и чтоб все могли услышать и принять в одно время столько разных стихотворений, да ещё прочтенных по-разному и разными людьми, да ещё если в чтении этом нет силы – и чтобы из всего этого возникло вдруг нечто чудесное, нечто настоящее, нечто от той, последней, неотменяемой правды, которую и назвать не знаешь как. Так не бывает, не так оно бывает, не может так быть. Меж тем, все происходило, как если бы оно было настоящим, – ну, ещё бы – ведь были собраны все составные – налицо были и стихотворцы, и публика, и чтение стихов, и их слушание, и хлопанье ладоней, и все выглядело так, как положено было выглядеть, да вот только не несло прикосновения, Тайны, Того окончательного и подлинного Того, чему нет имени и что не подделать. Все это походило на добросовестную имитацию, как если бы дикари, побывав в цивилизованном мире, смастерили из деревяшек подобия телефонов, раскрасили их в точности как настоящие, а потом сидели с трубками, прижатыми к ушам, и это считалось бы не игрой, а настоящим разговором по телефону – и причем, несведущий наблюдатель со стороны вполне мог бы и обмануться. А меж тем, никакая ложь не сходит с рук просто так, и этот обман и самообман тоже был совсем не бесплатен – многие ведь так и оставались в заблуждении, что вот это все и есть стихи и их чтение, что это так и устраивается и другим не бывает, – и вело оно, конечно же, лишь к разочарованию в поэзии и неверию в то, что вообще возможно, бывает вот это самое То, Чудесное, Тайна, и что она открыта прикосновению. "А может быть, – разворачивалась в голове Саши Пескова, – именно за тем-то все и устраивается, чтобы приучить всех к мысли, что искусство это вот такая тягомотина, а никакой Тайны и вовсе нет, может, поэтому так и успевает в нем Гера Юриков и..." Но тут объявили перерыв, и Саша Песков пошел из зала поискать Борю Векслера.

В фойе он наткнулся на Геру Юрикова, увидев Сашу, тот как-то настороженно помрачнел и, потянув за руку, повел Хлудова куда-то прочь, будто Саша Песков покушался на его приятеля и мог доставить какую-то неприятность. Но Саша Песков и не думал набиваться на знакомство, ему уже вообще было как-то не до литературы – Векслер задал ему загадку поинтересней. Но Векслера он не нашел, зато его остановил Сироткин:

– Паренек, а ты чего сюда приперся? Ты поэт?

Вопрос был из тех, что на засыпку. Когда его спрашивали об этом те, кто сам не писал, то, как убедился Саша Песков, бесполезно было объяснять, что он попросту иногда пишет стихи, не загадывая, поэт он или писатель или кто там еще. Проще было согласиться на ярлычок, а ещё лучше было и вовсе не показывать эту сторону своей жизни. С другой же стороны, называться поэтом установилось за неприличие среди пишущих, "поэт" негласно означало "великий поэт" – "настоящий", из когорты Имен с большой буквы, а то есть, называться поэтом было незаконно, нелегально, на это требовалось разрешение, которое выдавало общественное мнение с подачи литературного начальства. И Саша Песков отделался шуткой:

– На этот вопрос, гражданин Гадюкин, я вам никогда не отвечу!

Сироткин ухмыльнулся:

– Меня зовут Сироткин. Векслер говорил, ты рядом со мной живешь?

Саша Песков назвал адрес, и выяснилось, что это через пару домов от Сироткина.

– Слушай, поможешь железо дотащить? – Саша Сироткин имел в виду синтезатор и ещё кое-какую рухлядь, что он предоставил Планкину.

– А Планкин?

– Да он кирять остается, а мне бы это все с утра на работу вернуть. Поболтаем, ну?

Саша Песков не возражал – к тому же, он подумал, что может быть, этот чудаковатый парень тоже что-то может ему рассказать – похоже, он был с Векслером два сапога пара.

Потом читал свои стихи Хлудов. Стихи были хорошие и иногда очень хорошие, хотя и, как с некоторым удивлением понял Саша Песков, все на одну тему – о том, как несправедливый Бог-отец посылает на муки несчастного Бога-сына. Хлудов и сам признался, когда отвечал на вопросы зала, что с отцом у него по сию пору идут разборки, так что источник всего был прозрачен. Но, видимо, узел в душе поэта завязался и впрямь тугой, потому что, по словам Хлудова, стихов он написал пять тысяч штук, и по Сашиным меркам, это уже било все рекорды – чтобы одно и то же стихотворение сочинять пять тысяч раз! Возможно, стихи Хлудова понравились бы Саше Пескову больше, не будь той птицы, того настоящего стихотворения, которое предсказал ему Векслер – после этого нынешнее литературное чтение было для Саши Пескова отодвинуто куда-то в сторону.

Меж тем, во время ответов Хлудова публике позади столичного поэта появился Сироткин, подавая Саше Пескову настойчивые призывающие знаки, и Саша Песков обрадовался поводу уйти.

Дорогой выяснилось, что Саша Сироткин вообще-то уже не живет в Камске, он перебрался на юг, купил в предгорьи Кавказа участок и сейчас кормится огородом и садом. До этого же он был начальником техлаборатории в институте, откуда и занял по старой памяти эту электронику для выступления своего приятеля Планкина – впрочем, была она собрана, по словам Саши Сироткина им же самим.

Они поднялись на четвертый этаж, к квартире Сироткина, и Саша Песков удивился – в двери не было никаких замочных скважин. Но Сироткин высвободил правую ладонь, приложил к нужному месту двери, и скрытый замок щелкнул, впуская в квартиру.

– Это я электрозамок собрал, – рассказывал на ходу Сироткин. – На мое поле настроен.

– Оно ж меняется, – заметил Саша Песков.

– Ну, когда бухнешь, – согласился Сироткин. – Я затем и сделал, для трезвенности, правда, один фиг бухал потом кой-когда. На работе ночевать приходилось. Заходи, вон туда, за стол, я сейчас чайничек вскипячу.

Саша Песков оглядывался по сторонам. Квартира была под стать хозяину отделана им сообразно нуждам и причудам. В комнате, исполнявшей роль гостиной, стоял орган – опять же, собранный руками Сироткина, как это выяснилось позже, у окна, застекленного наполовину цветным полупрозрачным стеклом, находился хороший старый стол – может, даже и антикварный, а стены был побелены мелом в один тон с потолком, от чего возникало чувство, что это не городская квартира, а изба или хата, – белые, нарочито грубо побеленные стены казались стенами печки. Но больше всего Саше понравилось то, что между этой комнатой и кухней была разобрана перегородка, пространство ощутимо раздвинулось, и было уютно и очень удобно – с одной стороны, общение шло как бы традиционно на кухне, а с другой стороны, к этому прибавлялась вместимость столовой. Саша Песков и так уже был заинтересован новым знакомством, но теперь он к тому же сильно зауважал Сироткина – он очень ценил людей с руками, тем более, что сам-то был не из таких.

– С сахаром, с медом или так? – спросил меж тем Сироткин наливая чай с добавкой каких-то там редких травок.

Он дождался, пока Саша Песков попробует его чай и задал вопрос номер один:

– Слушай, ответь мне, пожалуйста – в чем смысл жизни?

Это было сделано на полном серьезе и так неожиданно, что поэт Саша Песков поперхнулся кипятком и надолго закашлялся.

– Ну и шуточки у тебя,

сквозь кашель выговорил

он.

– Шуточки?

А при чем

тут я? – удивился Антонин, выслушав выговор Инны. – Это же Дора!

Раздался заливистый смех, и на аллею откуда-то из ниоткуда вышагнула Дора. Фея-привратник обняла Инну за плечи и чмокнула в щеку.

– Не сердись, я просто хотела тебе напомнить, как мы прошлый раз обсуждали пароль и отзыв.

А, да, да! Инна это и впрямь забыла и вспомнила только после слов Доры. Она ведь в тот раз ещё спросила фею, как та узнает, кого пускать в Тапатаку. "Может, мне надо называть пароль?" – спросила тогда Инна, а Дора посмеялась: "Например, пароль – Барбос, а отзыв – паровоз, да?"

– Не удивляйся, мы, тапатакцы, веселый народ! – тормошила Инну Дора.

Но Инна все ещё хмурилась. Антонин на миг замер с рассеянным видом, будто пытаясь что-то сообразить или расслышать, и наконец объяснил Доре:

– Инне жалко, что этот тигр оказался всего только шуткой. Он ей понравился.

– Это правда? – Дора положила ладонь на локоть Инны.

– Ну да, ещё бы, – созналась Инна. – Такой красивый зверь, здесь... Я думала, он настоящий.

Антонин и Дора переглянулись.

– Тебе захотелось, чтобы у тебя был такой же, да? – понимающе осведомилась фея.

– То есть как – у меня был бы? – в замешательстве спросила Инна.

– Инна опасается, что ей негде будет его держать, – невинным голосом заметил Антонин. – у неё такая маленькая квартира!

– Да нет, она боится, что ей нечем будет его кормить! – возразила Дора.

Они переглядывались, покатываясь над ничего не понимающей и задетой этим Инной, и наконец Дора сказала:

– Так хочешь ты такого тигра? Да или нет?

Антонин ободряюще кивнул Инне.

– Да! – выпалила Инна, неожиданно сама для себя. – Мне его хочется!

– Дарю, – произнесла Дора тоном королевской щедрости. – Он твой.

Она медленно подняла указательный палец, будто нацеливала его на что-то у себя над головой, напряженно всмотрелась – Инна непроизвольно последовала за ней взглядом, а потом фея резко ткнула пальцем в сторону:

– Пумс!

На аллее снова стоял тигр. Инна поняла, что Дора просто её отвлекала, и это воздымание пальца тут ни при чем.

– Пойдемте, дамы, – позвал Антонин. – Я познакомлю Инну с нашими.

Они пошли по аллее – как показалось Инне, в том направлении, откуда доносилась какая-то неясная, но красивая мелодия.

– Кто это играет?

– Скоро увидишь, – отвечал Антонин. – Лучше распроси пока Дору об этой зверюге.

Тигр трусил за ними. Инна последовала совету принца, и выяснила неожиданные вещи.

– Ты можешь делать с ним, что хочешь. Если ты дашь ему поесть, ну, той, вашей пищи, он это съест, – рассказывала Дора. – А если не дашь, он прекрасно обойдется. А если скажешь ему принести поесть тебе, то он сам тебя накормит.

– Возможно, это будет не совсем то, чем Инна привыкла завтракать, засмеялся Антонин.

– Возможно, – согласилась Дора, – а ещё ты можешь позвать его в любую минуту. Он будет лежать у твоих дверей, если ты так захочешь, а не захочешь, то позволь ему гулять где ему лучше. Тигр сделает все, что ты скажешь. Он – твой.

– Он мой, – повторила Инна. Остановившись, она посмотрела на тигра. Он был прекрасен, чудо, а не зверь! Инна подошла и, преодолев, опаску, обняла его за шею. Тигр ласково заурчал. Оторвавшись, Инна подошла к Доре и, повинуясь порыву, обняла её и расцеловала.

– Только мне совершенно нечем отдариться, – вздохнула Инна несколько виновато.

Антонин и Дора слегка посмеялись.

– А как мне его звать? У него есть имя?

– Имя необязательно, – тряхнула ладонью Дора, – но ты можешь дать, какое захочешь.

– Ну да, но как звать, чтобы он пришел?

– Да скажи "приди", и все. Или просто захоти этого.

– Да, – протянула Инна, – я вижу, с тиграми-то это просто. А то кое-кого другого надо позвать, и не знаешь как.

Дора посмотрела на Антонина.

– Антонин, – строго заговорила она, – и ты это себе позволяешь? Уйти, когда вздумается, явиться, когда заблагорассудится? С дамами себя так не ведут!

Антонин пожал плечами. Он искоса взглянул на Инну.

– Хорошо, – согласился принц Тапатаки. – Я дам тебе звоночек со шнурочком. Если срочно надо, звони.

– Нет-нет, – вмешалась Дора, – ты тоже должен позвонить, когда идешь к Инне. Дама должна знать, что к ней гость.

– Если прекрасная госпожа так настаивает...

– Настаиваю, – кивнула Инна, и Дора поощрительно мигнула – как водится, две дамы живо нашли общий язык, едва дело коснулось мужского поведения.

– Вообще-то, – щебетала Дора дорогой, – ты не подумай, наш принц не то чтобы неучтив. Просто мы, тапатакцы, живем без особых церемоний. Но это не значит, что мы люди бесцеремонные! – она слегка подтолкнула Инну и залилась колокольчиком.

Инна поддалась её веселью и засмеялась сама. Антонин покосился на двух хохотушек – и тоже покатился. Так, заливаясь смехом, они вышли по аллее на небольшую площадь с маленьким прудом, с поверхности которого били фонтаны. У этих фонтанов их встречали – стояло человек десять, большей частью, женщины. Все они были одеты очень красиво, и половина из них играла на каких-то инструментах. Инна не слишком в том разбиралась и не могла бы сказать, есть ли среди них похожие на земные скрипки или трубы – завидев Антонина с Инной и Дорой, они тут же вывели последний аккорд, а затем куда-то спрятали свою музыку.

– Добро пожаловать в Тапатаку! – раздался веселый хор приветствий, и все гурьбой, совершенно по-детски, поспешили им навстречу.

– Ага, – заявила одна из женщин, окинув внимательным взглядом Инну, я вижу, Дора сумела наконец сбыть с рук свое полосатое недоразумение!

По всему, она имела в виду тигра – зверь присел вблизи и равнодушно зевал. У женщины были рыжие волосы и светлые глаза, как у Инны, а ростом она была лишь немного выше. Она тоже была молода, но как-то по-особому Инне она показалась очень зрелой, и вместе с тем красота её казалось очень свежей – цветение девушки лет семнадцати, не старше.

– Это Инесса, – на ухо Инне произнесла Дора. – Она у нас лучшая. Я просто помогаю нашей садовнице возиться со зверушками, а она меня всегда подкалывает.

– Знакомьтесь, дамы и рыцари, – с некоторой торжественностью произнес меж тем Антонин. – Это Инна, наш дорогой гость.

– Добро пожаловать в Тапатаку! – снова прозвучал звонкий хор, и все покатились со смеху.

– Рада видеть тебя, сестренка, – произнесла одна из женщин и, обняв Инну, поцеловала.

– Это Нейя, садовница, – назвал Антонин.

– Будь как дома, – подошла другая с лучистыми карими глазами. – Я Санни, вестник.

Они назывались поочередно, и Инна не смогла всех сразу запомнить, кроме Датты, великана с бронзовым лицом, Сонны – та заведовала, как это сказали Инне, музыкой Тапатаки, и Гамма – он был поэтом.

– А я сегодня уже видела одного поэта, – сказала Инна. – Он мечтал снег.

– О да, сегодня мне это особенно удавалось, – закивал Кинн Гамм с веселой улыбкой, и все опять прыснули со смеху, забавляясь тому, что Инна не узнала погодника.

Последней Антонин представил ей Инессу.

– Наконец-то, – лаконично проговорила Инесса, оценивающе разглядывая Инну. – Мы все сгорали от любопытства, – и она стрельнула синим глазом в сторону Антонина.

– Мы похожи, – заметила Инна, чувствуя какую-то неясную ревность и окидывая Инессу не менее придирчивым взглядом.

– Случайное сходство, – небрежно бросила Инесса с непроницаемым выражением лица, отчего Инна сразу же заподозрила нечто противоположное.

– А где остальные? – поинтересовался Антонин.

– Генерал у рыцарей, а Мэйтир осматривает плотину, – отвечала одна из женщин – кажется, она представилась как южный ветер, и Инна уже была не уверена, было это её именем или, чего доброго, должностью. Или званием? Инна отложила вопросы на потом.

– А, ну что ж, прекрасно, как раз сплаваем на озеро, – решил Антонин. – Инна познакомится сразу и с Мэйтиром, и с озером, и посмотрит Тею с реки. Инесса, ты поплывешь в нашей лодке?

– О нет, – отклонила Инесса. – Мне надо приглядеть за детьми.

Она снова оглядела Инну и протянула руку ей на прощание.

– Через неделю-другую у нас намечается бал, надеюсь, ты тоже будешь? Инесса сделала это приглашение, будто то было само собой разумеющимся делом – сбегать в гости невесть куда в другой мир и станцевать там на балу с принцем и прочими, очевидно, тоже титулованными господами.

Потом они расселись по лодкам – втроем, с Антонином и Инной остался лишь тигр, у Доры и ещё некоторых нашлись свои дела, и все поместились на трех суденышках, по виду похожих на средних размеров гондолы. Когда они отплыли, Инна поделилась с Антонином:

– Невозможно поверить, что у Инессы уже есть дети!

Антонин расхохотался:

– Это же не её дети! Она у нас – наставница. Но имей в виду, очень-очень одаренная. Она ведь действительно несколько молода для этого. Я бы тоже удивился на твоем месте – правда, другому – что она взялась возиться с кучей несмышленых и своенравных девчонок.

– А... Понимаю. Потому-то Дора и назвала её лучшей из всех?

Антонин иронически покосился.

– И тебе сразу стало обидно? Не сравнивай себя, ты и она – слишком разные.

– Да уж куда мне, я полный несмышленыш, своенравная комплексушка, съязвила задетая Инна.

– Да нет, нет, – успокоил Антонин. – Просто она – фея, а ты – ведьма. Это разное. А Инесса, конечно же, у нас уникум. Пожалуй, она и Мэйтира превосходит.

– А кто такой этот Мэйтир? – спросила Инна, забыв вопрос о разнице между феей и ведьмой, что мигом раньше висел у неё на кончике языка.

– О! – с шутливым благоговением протянул Антонин. – Мэйтир – это наш великий ум. Он мой советник. Визирь, начальник штаба, патриарх и главный ученый одновременно. Если бы только не его феноменальная рассеянность... Представляешь, он может забыть подставить стакан под струю из чайника!

Инна рассмеялась.

– Наши гении вообще-то тоже славятся забывчивостью.

– Я знаю, – кивнул Антонин. – Но Мэйтир – маг, и для него это хуже, чем просто рассеянность. Это приходит из Нимрита.

– Из... А! – Инна поняла.

– Да, да, – покивал Антонин. – Помнишь ту дрожь? В Мэйтире это отдается вот так. Правда, он всегда был слегка рассеян, но... Но теперь это особенно нежелательно.

Они плыли сначала по малой Тейке через дворцовый парк Антонина, потом по Тейке, а потом по реке Сгорной до самого озера. Тея вблизи, как она открывалась с реки, понравилась Инне ещё больше. Город не походил ни на один из тех, что доводилось видеть Инне – своими глазами или с экрана телевизора. Нечто подобное Инна испытывала, когда показывали Восток – эти японские пагоды или китайские дворцы прежних времен. Там тоже не было как будто ничего, что, взятое порознь, напрочь отсутствовало бы на Западе – те же загнутые края крыш или драконьи головы встречаются ведь и в Европе. Но взятое вместе, это создавало свой, неповторимый облик, отличный и от Европы, и от арабского Востока – и вероятно, от всего прочего. С Теей это было ещё неуловимей. В ней не было как будто ничего чуждого и непривычного, все казалось Инне знакомым и очень милым – каким должно быть, правильным, красивым – и со всем тем, все было очень своеобразно и необычно.

– А это потому, что мы, тапатакцы, такой народ. Особенно теитяне, Антонин снова подсмотрел её мысли.

– Антон! – Инна даже топнула ногой. – Ты опять подслушиваешь!

– Но ты очень громко думаешь, – Антонин и не думал извиняться. – И видишь ли, у нас в Тее нет секретов, обычно-то. Каждый видит каждого – это вполне нормально.

– Но я не из Теи, – возразила Инна.

Антонин посмотрел на неё как-то странно.

– Если уж тебе так приспичит посекретничать, то сделай так: когда хочешь, чтобы тебя не слышали, скажи про себя, этак погромче: "Я думаю молча!". Так ты спрячешь мысли. Только не делай этого слишком часто в разговорах с нашими. А то подумают, что ты набиваешь себе цену. Ведь всем понятно, что тебе просто нечего скрывать.

– Да? – Инна была задета. – Если и так, то мы в неравном положении я-то ваши мысли не слышу.

– Прекрасно слышишь, – отклонил Антонин без тени сомнения. – Ты умудряешься не замечать этого. Точнее, силой заставляешь сама себя. Почему, к слову, ты так легко сошлась с Дорой и всеми? Ты слышала их к тебе приязнь и радость.

– Антонин, я думаю молча! – поспешно воскликнула Инна и спешно проговорила про себя неожиданную догадку: "...и значит, вот почему я сразу приревновала его к Инессе!".

Потом они выплыли к Безбрежному озеру, и поначалу оно ничем не поразило Инну – все было, как положено – прозрачная вода, гальки, белый песок, рыбки над ним – красиво, сказочно, но что другого и ждать от сказочной страны? Потрясение подкарауливало Инну впереди – когда они причалили к одному из островов недалеко от устья Сгорной и она наконец встретила этого знаменитого Мэйтира.

У них на курсе читал романо-германскую филологию профессор Ковров вальяжный, седой, крепенький, с небольшим брюшком и в золотых очках этакое олицетворение академической науки. Мэйтир оказался полной копией Коврова! Инна вытаращила глаза и разинула рот – сперва она решила, что это и есть Ковров, что он – кто их знает, волшебников – устроился там, на Земле, в профессоры, и... Она насилу удержалась от того, чтобы не произнести:

– Здравствуйте, Владислав Всеволодыч!

– Ну, так-с... Это и есть наша чужедальняя гостья? Очень, очень рад, совершенно по-ковровски забормотал Мэйтир.

Он вгляделся в Инну и одобрительно заметил:

– Очень, очень перспективная ведьма! Подаете, знаете ли, большие надежды!..

Польщенная Инна заулыбалась:

– Я тоже о вас много слышала... Вы – копия профессора Коврова! – вдруг выпалила она. – Вы случайно его не знаете?

– Нет, не знаком... Я, знаете ли, в ваш мир не заглядываю... протянул Мэйтир и рассеянно уставился куда-то мимо Инны.

– Мэйтир! – напомнил Антонин. – Не впадай в прострацию. Наша гостья не верит мне, что у озера нет берегов.

– А! – оживился Мэйтир. – Действительно, это любопытно. Пройдемте-ка на плотину.

Они прогулялись на противоположную сторону островка и там взошли на невысокую площадку, огражденную парапетом. Инна ожидала увидеть плотину, но её не было.

– Да вот же она! – показал Мэйтир куда-то вдаль.

Инна недоуменно хмыкнула, и Антонин успокоил:

– Потерпи немного, Мэйтир все покажет.

Главный ученый Тапатаки взял её за руку и принялся легонько пожимать ей запястье, рассеянно глядя куда-то – Инна даже побоялась угадать – куда. Вскоре она ощутила в пожатии пальцев Мэйтира какой-то завораживающий ритм, а ещё через миг – она поняла, она увидела: у озера действительно не было берегов!

Верней, берег был, вот тот, близ которого располагалась Тея. Но он был как-то непостижимо разомкнут, не сходился сам с собой – и вот этот провал и закрывала та Мэйтировская плотина, и ломились в неё не только воды, хотя и они тоже, прибывая и напирая все время Бог весть из какой прохудившейся бездны. Но Инна поняла больше этого – ей стало ясно, что вся Тея висит буквально на краю пропасти, и этот вот натиск Нимрита не какая-то там космическая абстракция, а физическая, реальная опасность.

– А что будет, если плотина рухнет? Все затопит? – тихо спросила Инна.

Ей отвечал Антонин.

– Скорее, все переменится. Не в лучшую сторону, сама понимаешь.

– Посереет?

– Может, и почернеет. А может, и всю Тею снесет.

– И тогда?

– Возможно, отправимся в новое странствие, – пожал плечами Антонин. Не беря худшее.

– Ну, это вряд ли, вряд ли, – вставил Мэйтир и потеребил бороду. Тапатакцы сражаются вовсю, да...

– Значит, у вас тут как в Голландии, – сказала Инна. – Это такая страна у нас, они тоже заслонились дамбами от моря.

Мэйтир рассеянно покивал. И вдруг – Инну отпустило. Она уже не видела ни безымянной прорвы, напирающей незнамо как и откуда, ни таинственной невидимой плотины. Она стала прежней Инной с земными понятиями о положенном и возможном.

– Нет! – воскликнула Инна и даже топнула ногой, отчего-то рассердившись. – Так не может быть! Берега должны сходится! И ваша плотина, она должна была бы окружать Тею со всех стороны, если бы... если бы...

Она не договорила, но её поняли.

– Если бы Нимрит осаждал нас кольцом, ты это хочешь сказать?

– А что, – с любопытством произнес Мэйтир, – в вашей Голландии дамба сооружена, как ты говоришь, вокруг всей страны?

– Нет, только со стороны моря, – Инна запнулась, потому что никогда не видела голландских дамб и теперь ни в чем не была уверена.

– Ага! – продолжал Мэйтир. – Ты это сама видела, барышня Инна?

– Нет, я не была в Голландии, – на миг Инна смешалась. – Но я видела это на карте! Голландия – не остров.

Ей минут десять пришлось объяснять, что такое карта.

– Ну, понятно, – сказал наконец Мэйтир. – Значит, вы просто не умеете видеть все сразу и рисуете целое на бумаге, чтобы это хоть как-то поправить. Карта – это такая нарисованная условность, да?

– Ну да...

Мэйтир и Антонин покивали с умным видом.

– А почему ты ей так веришь, этой условности? Я так понимаю, когда ты путешествуешь не по рисунку, а по самой стране, то все бывает иначе, верно?

– Иначе, но все равно главное совпадает, – горячо возражала Инна. Если уж написано, что столица Голландии Амстердам, то он никогда не окажется в Дании на месте Копенгагена!

Сказав это, Инна тотчас засомневалась: ей невесть с чего вдруг показалось, что столица Голландии на самом деле Гаага. География всегда была её ахиллесовой пятой – почему-то названия стран, городов и проливов у неё путались, и порой весьма причудливым образом. Но если Антонин и Мэйтир заметили оговорку Инны, то не придали ей значения. Мэйтир возразил совсем про другое:

– Это, милая барышня, смотря как путешествовать! Можно и так, что как раз Копенгаген будет столицей вашей Голландии.

Инна только хмыкнула, не понимая, как можно спорить со столь очевидным бредом. Антонин посмотрел на Мэйтира, и они засмеялись. Им вторили все, кто был тут же из свиты Антонина. Наконец, хохотала уже и сама Инна – она с облегчением решила, что эта географическая схоластика была на самом деле просто шуткой.

А затем – затем все стало сплываться, размываться, как в прошлый раз. Но теперь Антонин пришел на выручку.

– Нет, нельзя, – подхватил он Инну. – Очень неплохо будет, если ты сумеешь уйти, как пришла, – в полном сознании и памяти. А то опять все забудешь.

Инне очень хотелось оставить в своей памяти все произошедшее в первое и новое посещение Тапатаки. Она превозмогла себя – а может, помог Антонин или не только он. Ее сознание прояснело, и она тут же у парапета попрощалась со всеми, – и, конечно, все наперебой звали её заглядывать к ним почаще, что Инна храбро пообещала. Еще бы ей не придти снова! В Тею, да ещё на бал, да ещё к... Вот только получится ли! "Я помогу", – произнес Антонин, Инна уже не различала, прозвучало это вслух или у только неё в голове.

А дальше она запомнила только снежную круговерть, лицо погодника, лицо Антонина – кажется он нес её на руках, – но нет, не нес, последним шагом она сама спрыгнула с воздушной ступеньки – прямо в башенку своей комнаты. Она вернулась!

Наскоро раздевшись, Инна плюхнулась в кровать и подумала, холодея от восторга, что была в Тапатаке, в живой сказке, добралась сама – ну, почти сама... "Я маг! Я ведьма!" – с ликованием сказала себе Инна и заснула в счастливом предвкушении невероятных встреч с Тапатакой

и её новыми

друзьями.

Инесса была одной из самых юных фей Тапатаки и при том – из самых могущественных и одаренных. Конечно, она была старше Антонина, он появился в Тапатаке поздней, но счет лет в прекрасном мире другой, и когда принц Антонин вырос, то они, по меркам Тапатаки, считались ровесниками – да и чувствовали себя так. Не диво, что Инесса полюбила Антонина, да и все его любили, но тут было больше, чем это. С Антонином же все было не так просто – короли Тапатаки не обязаны к браку, ведь их наследники появляются иным, волшебным образом, а с другой стороны, и семья их особая – этот тот ближний круг теитян, фей и магов, что уходят с королем в последнее путешествие впрочем, правили в Тапатаке и короли-одиночки – так сказать, отшельники.