Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Ну, хорошо, – уступила Инна, – допустим, что это твое Провидение отводит от меня какие-то беды. Но вот что касается чего-нибудь хорошего...

– Подарков судьбы? – понимающе подсказал Тошка.

– Да, подарков судьбы.

– Их совсем не было?

Инна настороженно поморгала.

– Ну, назови хотя бы один.

– А хотя бы эта квартира, – отвечал Антонин. – Думаешь, это все так просто было устроить?

Насчет этого Инне возразить было нечего – с квартирой ей, и правда, повезло. Как раз когда Инна закончила школу, а она твердо намеревалась поступить учиться где-нибудь подальше от дома, мама мамой, но и самой по себе когда-нибудь тоже надо начать жить, и вот как раз в это время мужу тети Иры выпал счастливый билет – его научные труды заметила и оценила заграница, и цепкая Америка поспешила пригласить дядю Толю – разумеется, вместе с семьей, – на три года на стажировку в Калифорнию, какой-то там милый городок в двух шагах от телесериальной Санта-Барбары. И конечно, уж тут мама настояла, чтобы Инна ехала поступать в Камск, а Инна не спорила, все-таки жить полной хозяйкой в трехкомнатной квартире это не то что в обшарпанном общажном курятнике. Правда, была одна ложка дегтя – в Камске жила ещё одна мамина сестра, Федосья, – Федя, как её звали по-семейному, и этой Феде мама наказала приглядывать за племянницей, и та, действительно, повадилась навещать Инну в самое неподходящее время. Впрочем, тут Феде ничем поживиться не удалось – если она предвкушала накрыть свою племянницу с поличным посреди студенческого пьянства и блуда, то обманулась в мечтах и не накрыла ни разу – просто-напросто, за отсутствием состава преступления. Ввиду этого, Феде приходилось наверстывать свое невыносимой и нескончаемой болтовней, так что были у этой розы, брошенной судьбой на Иннин жизненный путь, и шипы. Но что делать, куда без шипов, да и роза уж больно была хороша – Инне нравилась тети Ирина квартира, конечно, она была обставлена по-буржуйски, все эти хрустали и серванты, это уж тети Ирины замашки, но застекленная галерея, но башенка с полукруглым окном! а оттуда вид на реку и заснеженный Камск, и огромная кухня с двумя дверями – в коридор и комнату, и ещё балкончик в спальне, да и вообще – было что-то очень притягательное, располагающее в самом облике этой квартиры. Да уж, тетя Ира умела устраивать дела, она с первого курса выбрала самого умного мальчика, на втором курсе женила его на себе, потом продвинула по всем ступенями научной карьеры от аспиранта до доктора, им вот и квартирку выделили в ученом доме в признание дяди Толиных заслуг, а когда настали новые времена и казалось, что ставка тети Иры на научного мужа свое отыграла, пожалуйста! – и тут нашелся ход конем. Вот уж кто славился в родне умением жить, и что удивительного, если с барского стола тети Ириной удачи и Инне перепала пара крох.

– Тебе повезло больше, чем ты думаешь, – заметил на это Тошка.

– То есть?

– Эта квартира лежит на очень удачном узоре линий Земли.

– ?

– Ты о таких не слышала? – удивился Антонин. – Тоже мне, ведьма называется. Это... ну, это вроде того, что вы зовете магнитным полем, тоже сила, только не совсем та. Особенно с башенкой тебе повезло – там такой завиток, с магической точки зрения это прямо-таки стартовая площадка. Как будто нарочно строили.

– Стартовая площадка для чего?

– Для путешествий, конечно же, – терпеливо отвечал Антонин. – В мой мир, например, или ещё куда-нибудь. Но ты опять разговариваешь вслух.

– Я забываю, – стала оправдываться Инна, – тебе легко, а я к этой телепатии не привыкла. Не представляю, как это слышать, что у людей звучит в мозгу! По-моему, с этим невозможно было бы жить.

В ответ на это Тошка как-то странно хмыкнул и ответил с настораживающей веселостью в голосе:

– Я думаю, тебе весьма скоро представится случай это представить. Извиняюсь за бледненький каламбур, конечно.

– О чем ты? – с подозрением спросила Инна.

Но в этот самый миг в дверь позвонили.

– Это твой хороший друг разгильдяй Усихин, – сообщил Антонин. – Вас ждет плодотворная и содержательная беседа.

Инна посмотрела в глазок. Вова Усихин, – действительно, первый шалопай их курса, ожидающе сиял за дверью. "Хорошим другом" Инны он, конечно, не был, и Инна удивилась, зачем его принесло.

– Да я тут мимо проходил, – объяснил разгильдяй Усихин, – дай, думаю, зайду. У тебя нет конспектов по зарубежной литературе? Послезавтра семинар.

– Врет, – коротко прокомментировал Антонин.

– Врешь ты, – сказала Инна. – Все равно читать не будешь. Откуда у тебя мой адрес?

– Людка Китова дала, – ответил Вова Усихин. – Ну, вру. Ты меня не покормишь? А то я с вечера...

И голодный Усихин состроил жалобное лицо. Тошка молчал.

– Только недолго, – сразу предупредила Инна. – Скоро должна придти тетя Федосья, а мне ещё надо готовиться. Я, в отличие от некоторых, уроки учу.

– Ну, ты у нас известная зубрилка, – громко прозвучало у неё в голове. Не сообразив, Инна грозно повернулась к хулигану Усихину:

– Это кто зубрилка?!.

Вова Усихин, уже разувшийся и шагнувший из прихожей гостиную, смутился:

– Да я пошутил, ты что, не поняла...

– Вот черт, – вновь прозвучало у Инны в мозгу, – угораздило же вслух подумать, – и теперь уж Инна поняла: это была не речь, это были мысли Вовы Усихина. Через миг, она удивилась другому – тому что спуталась: то, что слышалось внутри нее, хотя и говорилось словами, но имело какой-то отчетливый привкус – больше всего это походило на то, как если бы до неё сначала доносилась иностранная речь (мысли), а потом шел перевод. Еще через миг Инна сообразила, что в ней вдруг проснулся дар телепатии, – и конечно, ей было кого заподозрить. Но выяснять отношения с Тошкой при Усихине ей было некогда, настырный Вова уже торчал посреди комнаты, обозначая необходимость им заниматься. Он озирался по сторонам, и Инна слышала:

– Да, квартирка-то ништяк... ништяк... в такой бы я поселился...

– Ага, так тебя и приглашают, – вслух фыркнув, беззвучно съязвила Инна.

– Что ты смеешься? – Усихин покосился на Инну.

– У тебя носки дырявые, – ответила Инна для правдоподобности.

– А у тебя штора на полу валяется, – нисколько не сбившись, возразил разгильдяй Усихин. – Порядка нет.

Верно, портьера после Тошкиного дивертисмента так и осталась лежать на ковре – прицепить её обратно он, конечно, уже не позаботился, а Инна не успела. Подняв кремовый плюш, Инна подошла к гардине, прикидывая, как удобней будет повесить ткань, и тут ей в затылок раздалось:

– А попка-то у ней ничего... и грудки тоже... подойти, зажать, что ли?

Инна резко повернулась. Вова Усихин смотрел на неё и громко думал:

– Нет, так, наверное, не выйдет... Надо посидеть, то-се, поцелуйчики, а там на ночь остаться... а там... Хорошо бы это... ля-ля...

Не то чтобы все это циник Усихин вот так членораздельно про себя произносил, нет, таков был общий ход его мыслей, если только это можно назвать мыслями, но доносясь до Инны усихинские вожделения облекались в слова и звучали как что-то связное. И однако же, Инна ни на миг не усомнилась, что правильно все с_л_ы_ш_и_т – все эти его соображения Инна чуть ли не видела, различала так же внятно и вещественно, как пару прыщиков на левой Вовиной щеке. Придя в себя, Инна не медлила. Она бросила портьеру на пол, прошла на кухню, отрезала полбатона колбасы, швырнула в пластиковый пакет, добавила к колбасе полкаравая хлеба, прошла в прихожую, отворила дверь и позвала:

– Усихин!

– Чего? – разгильдяй Усихин недоуменно приблизился, и Инна сунула ему кулек в руки:

– Вот тебе поесть, живо одевайся и вон!

– Ты чего?!.

– Давай, давай!.. – Инна по-настоящему разозлилась. – Никаких ночевок, никаких ля-ля, никаких попок и грудок! Пошел! Ну!..

– Я, кажется, и не заикался про... – забормотал оторопевший Усихин.

– Зато думал!

Вова Усихин разинул рот и изобразил возмущение:

– С чего ты взяла? Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

– У тебя на лице написано! – отрезала Инна. – Давай-давай, одевайся!.. а то я твою обувь в подъезд выкину!..

Растерянный Усихин медленно одевался. Уже в дверях, держа в руке кулек с колбасой, он обернулся, и Инна снова услышала:

– Не получилось... Правильно её Людка Китова белобрысой комплексушкой называет... недотрога...

Инна просто задохнулась:

– Иди к своей Китовой! Уматывай!..

– При чем тут Китова? – остановился в дверях Усихин.

В этот миг Инна отчетливо увидела, как зад Володи Усихина резко дернулся вперед, будто его сильно пихнуло что-то невидимое. Подчиняясь приданному ускорению, разгильдяй Усихин вылетел в подъезд и обиженно закричал:

– Ты чего пинаешься?!.

– А ты чего приперся к белобрысой комплексушке, если тебя не звали?!. – с неменьшим запалом крикнула Инна и захлопнула дверь.

Разгильдяй Усихин что-то громко бормотал за дверью, но Инна не слушала. Она была возмущена, разъярена и ошеломлена одновременно. И тут послышался звук рукоплесканий и заливистый Тошкин смех.

– Замечательно, замечательно!.. Позвольте засвидетельствовать свое восхищение как коллега коллеге за то блистательное представление, удовольствие от кот...

– А ты-то, ты-то хорош! – забывшись, заорала Инна.

– Чего ты кричишь? Усихин-то ещё за дверью, – спокойно отвечал Антонин, и Инна прикусила язычок, начав изъясняться м_ы_с_л_е_н_н_о. Она обрушилась на Тошку с упреками – и за то, что он встрял в её личную жизнь, и за то, что разыграл свою проделку без спросу, и за третье, и за десятое.

– Я только дал тебе возможность испытать, что значит слышать чужие мысли, – возразил Антонин на нападки Инны. – По-моему, не произошло ничего страшного.

– Ничего страшного?!. Это для тебя!

– Да и для тебя. Страшно было бы, если бы ты бездарно потеряла несколько часов в никчемном общении с человеком, который может тебе принести столь же никчемные неприятности, и ничего больше. А тебе есть куда тратить драгоценное время, и общество у тебя есть куда интересней.

– Да уж, скромностью мы не блещем, – невольно съязвила Инна.

– Я тут ни при чем и моя скромность тоже, – отвел Антонин. – Тебе как ведьме надо привыкать – и к чтению мыслей, у тебя эта способность есть, и главное, пора видеть вещи как они есть, непредвзято. Скромность или бахвальство тут попросту излишни.

– Почему ты все время называешь меня ведьмой? – оскорбилась Инна. Ведьма – это злюка и старая карга.

Тошка посмеялся.

– Ведьма – это маг женского пола. Преклонные года тут, сама понимаешь, совсем не обязательны, а жарить деток в печи и вовсе не нужно.

– Но я-то какой маг?

– А кто же?

– Я – обычная девушка, заурядная, синий чулок, – Инна вспомнила слова подруги Люды, – короче, белобрысая комплексушка.

– Может быть, раньше так и было, – отвечал Антонин, – но сейчас уже нет. Обычная девушка не слышит внутри себя чужие мысли. К ней не приходят гости из других миров, по крайней мере, наяву и средь белого дня, как я. И сама она, конечно же, не путешествует в гости во всякие невероятные вселенные и страны.

– Но я...

– Ты просто не помнишь. Конечно, ты маг! – заявил он с совершенной уверенностью. – А кстати, хочешь, убедиться? Тем более, полезно будет это проверить.

– Проверить что?

– Сможешь ли ты увидеть мой мир. Время подходящее, сумерки, и снег все еще.

Антонин объяснил, что и как нужно делать. Инна сидела в кресле у окошка закрыв глаза и дышала, как было сказано. Она ощущала какие-то тени, бегущие по её векам, наверное, это летели снежные хлопья за окном, и вдруг, не открывая глаз, она стала видеть эти снежные струи, они светились, а затем слились в сплошной искрящийся полог, и – Инна ахнула – он в один миг пропал, и перед Инной распахнулось невероятное, неожиданное видение: великолепный город, о многих замках и башнях с узорчатыми шпилями, и праздничных зеленых улицах, и ажурных мостах – там, подальше, над зеркально-светлой рекой или озером, а совсем далеко все терялось в дымке и ещё тянулась какая-то черная полоса, будто в этой части мира уже наступила ночь. Инна наблюдала все откуда-то сверху ("Это Тапатака, мой мир", сказал Антонин), сразу весь город ("Это Тея, моя столица", – сказал Антонин), и когда её глаза чуть свыклись с этим видом и связали его в целый образ, она сообразила – вместе, это выглядело как голова какого-то сказочного зверя, дракона – крыши и башни вырисовывали зубья его исполинской пасти, а озеро блестело как глаз, а второй... второй глаз был бездонно черным, это... ("Это Тень", – сказал Антонин)... И в этот миг Инна осознала, что её квартира тоже куда-то сгинула, а она висит невесть каким образом в невесть каком небе, ужасно-ужасно высоко, без опоры – и перепугалась. Видение быстро-быстро схлопнулось, как картинка на экране, а Инна, вскрикнув, вскочила с кресла.

– Жаль, – заметил Антонин. – Чуть-чуть не хватило. Еще немного, и ты бы перенеслась. Ладно, в другой раз. Что ж, Инночка, на сегодня, я полагаю, достаточно? Тогда... до встречи!

Он пропал так же мгновенно, как видение Теи. Инна ощутила его уход с несомненностью, своим шестым – или каким там? – тридесятым чувством мага. Не просто исчез голос Тошки, нет, он-то как раз ещё звучал у неё в голове, остаточно, но зато в один миг изменился мир – стал как-то проще, квадратней, замкнутей, тусклее, будто изъяли некую чудесную добавку, ранее открывшееся – и теперь недостающее – новое измерение, не четвертое и не пятое, а вообще какое-то особое, ч_у_д_е_с_н_о_е.

И все-таки что-то сдвинулось, что-то проникло о_т_т_у_д_а и осталось здесь необратимо. За окном шел снег – и снег этот был особенным, он был д_в_е_р_ь_ю, её можно было открыть. А Инна... нет, она больше не была белобрысой комплексушкой, тем более, волосы Инны были золотисто-рыжими, и только такая предательница и дура как Людка Китова могла звать её белобрысой. Инна была рыжей, огненной, синеглазой, загадочной и могущественной волшебницей, ведьмой – такой она себя теперь знала, и знать себя такой ей бесконечно нравилось.

Над городом Камском толклись нерестящиеся снегом тучи, а у овального окна в квартире с башенкой на четвертом этаже смотрела на ночной снегопад рыжая девушка Инна. Она только что освободилась из плена, из тюрьмы мирка повседневности, в котором отбывают земной срок людские умы и души очевидно, заключенные сюда за некие провинности в мирах горних и вышних. Но теперь в одной из тюремных стен зияла пробоина, и Инна стояла вне её, н_а_ в_о_л_е, ошеломленная и не вполне ещё поверившая в чудо своей свободы, – а оттуда, из зияющей бреши, довольно-таки сильно неслись позывные, призывы вернуться и занять свое место в камере. "Померещилось, не было, не бывает, ты спятила!" – умоляла повседневность голосом рассудка. Но громче, громче-громче-громче, звучала и пела радость мага Инны. "Я маг! Я ведьма!"

с восторгом сознавала

она.

Чем больше росли принцы, тем заметней становилась разница между ними. Они, впрочем, и с самого начала не были похожи друг на друга как две капли воды, их сходство было меньшим – таким, какое бывает иногда у братьев-погодков, а то есть эти двое были не близнецы, а лишь двойняшки, как это принято различать. Антонин был пошире, покрепче и большой озорник и затейник, Северин же был потоньше и поизящней, больше мечтатель и мыслитель, нежели его брат. Это было вполне в лад с тем, как принцы разделили королевские дары – созерцание бездн Нимрита и впрямь требует сосредоточенности и отстраненности, это занятие мыслителей, а владение Соллой – это сообщение с лучащейся стихией вечного творения, ведь Солла это воплощеный смех Тапатаки, то, что она бросает в лицо черной прорве Нимрита. Что же до жезла Тейи, то это ключ к Срединному миру, как называют в Тапатаке тот слой Вселенной, где волшебство вечной жизни начинает граничить с мертвой пустотой вещества. Тейа – это как бы корень, якорь, что позволял Тапатаке выдерживать ветра Нимрита и пребывать неколебимо высоко-высоко над илистым дном Алитайи. Когда-то, мечтой и могуществом её основателей, Тапатака поднялась оттуда и какое-то время продолжала сообщаться с этим трудным миром, и тогда жезл Тейа служил королям, чтобы управлять косным веществом Срединного мира. Но с тех пор Тапатака укоренилась в своем новом соседстве, Нимрит был приручен, и жезл Тейа был скорее регалией королей, нежели их рабочим орудием, потому что жители Тапатаки, включая самых любознательных магов, давно утратили интерес к Срединному миру, находя для своих исследований более манящие миры.

Что же до Имени-меча, то он был орудием того знания, которое сродни скорее искусству – обладатель его хотя и постигал нечто неведомое, но был при том столь же поэтом, сколь и изыскателем-ученым. Недаром предсказатель и поэт Кинн Гамм проводил с Антонином куда больше времени, нежели с его братом, – впрочем, занятиями принца Северина руководил Мэйтир, а этот наставник стоил всех иных. Итак, два брата преуспевали в учебе, и все находили, что они как правители составят идеальную пару – крепыш и весельчак Антонин, владетель семилучащейся Соллы, и спиной к его спине утонченный созерцатель Северин, заклинатель Нимрита – то, что один король сочетает внутри, здесь сочеталось наружно, а это в иных случаях сильное преимущество, ведь двое, действуя заодно, могут больше, чем один.

А затем пришло время, когда из Соллы выглянула хозяйка камня и заговорила с Антонином. Фей камня, собственно, было семеро, они могли появляться как порознь, так все семеро сразу, или же, все семь в одном лице, как это бывает в иных случаях, – например, когда принцу настает время взойти на трон Тапатаки, и Солла дает это знать. В тронном зале вновь собралась вся Тея и Тапатака, а то есть, лучшие и избранные из магов столицы и страны – ведь в Тапатаке нет не-волшебников. Все шло как всегда, и Мэйтир готовился возложить на голову Антонина корону, а то есть Соллу ведь не только феи камня, но и сам рубин в особых случаях семикратно умножался, и, соединенные незримым обручем, эти семь рубинов образовывали корону Тапатаки.

В этот миг поднялся бледный принц Северин, до того пребывавший в какой-то унылой задумчивости, и оспорил право Антонина на корону Тапатаки.

– Я первым прибыл сюда, и королем надлежит стать мне, – так провозгласил Северин. – К тому же, из нас двоих я старший.

Подобного замешательства Тапатака не испытывала с незапамятной древности. Пусть даже принц Северин и прибыл в Тапатаку на мгновение раньше, хотя такого никто и не заметил, пусть даже он был старшим из братьев – какое это могло дать ему право? Ведь из королевских регалий ему достались нижние, причем, если уж он не верил, что орудия сами избрали владельцев, а это выбор неоспоримый, если Северин считал, что выбор был сделан руками самих братьев, то на кого он мог обижаться и в этом случае? Все это принялись ему хором напоминать все собравшиеся, да только Северин никого не хотел слушать.

– Если вы откажетесь венчать меня короной Тапатаки, то я открою врата Нимрита, – заявил мятежный принц. – Я позову Зверя и усажу подле трона. Тогда никто не сможет взойти на него. А ключ у меня.

Воцарилось молчание – нарушенное наконец заливистым смехом Антонина.

– А я-то считал, что умею пошутить, – сквозь смех проговорил он. Северин, это отличная шутка – мы тут прыгаем, как кролики, заскочившие на раскаленную сковородку, а ты стоишь со зверюгой у трона и дразнишься: "А ключик-то вон!" Но ты прав, я сам должен был подумать – конечно же, нам обоим надо венчаться на правление Тапатакой.

На миг всем показалось, что все так и обстоит – Северин просто пошутил, а братьям, и правда, надо принять одну корону на двоих. Кто-то даже решил подшутить над предсказателем:

– Эй, Кинн! А ты-то предрекал Тапатаке одного короля!

– Раз в сто лет ошибаюсь и я, – возразил Кинн, – но не сейчас.

– Я не шутил, – сказал Северин и сильно побледнел, – и я не хочу делить с тобой правление, Антонин. Королем должен стать я!

Теперь растерялся даже Антонин.

– Дамы и рыцари! Прошу вас, отложим церемонию, – предложил он. – Нам с братом нужно уладить небольшие разногласия.

Не один Антонин, но все маги пробовали толковать с Северином и так, и этак. Он был как одержимый, и даже Мэйтир не мог ничего ему внушить.

– Просто я это з_н_а_ю, – отвечал он на все увещевания. – Королем должен стать я. Иначе... иначе, – проговорился он, – Тапатаку ждет гибель.

Но каких-либо подтверждений тому Северин не привел и отказался обсуждать, откуда это ему известно. Более того, он и правда открыл врата Нимрита – ту самую дверь, которую отворяли короли в своем последнем походе. Теперь она была распахнута настежь, и непомерная бездна зияла прямо в лицо всем, кто входил в тронный зал, а у трона, как и угрожал Северин, разлеглось чудище, вызванное им из пещеры в саду Нейи.

Сад Нейи, помимо прочего, являлся и местом обитания разных зверей и диковинных существ, не только тапатакских, но из самых разных уголков Вселенной – попросту, он был чем-то вроде огромного зоопарка. Среди прочих там находилось и чудище, подвластное ключу от Нимрита – оно было творением лучших умов и плодом самых глубоких прозрений искателей Тапатаки. Мощью чудесного знания своих магов тапатакцем удалось сотворить небывалое связать воедино Нимрит и это чудище, и теперь непостижимым образом необъятная и неведомая бездна воплощалась в одном Звере – пусть громадном, ужасном, безумном, но все же таком, какого можно было держать в узде и даже приручить. По крайней мере, оно слушалось ключа Нимрита – и пока слушалось, Тапатака была избавлена от всяческих бедствий и вторжений злобных и неразумных стихий в свой мир.

Так что угроза Северина была никак не шуточной – однако, это же было и его великой ошибкой. Если до этого у него нашлись кое-какие сторонники, хотя и мало, потому что веселый и открытый Антонин был любим Тапатакой, то теперь возмутились и они. От Северина отвернулись все – кроме Мэйтира, он все ещё пробовал вразумить принца, и Антонина – тот отказывался усматривать в поведении брата злой умысел и считал, что всему причиной впечатлительность Северина. "Вероятно, – так объяснял все Антонин, – принц Северин почерпнул из Нимрита какую-то опасную весть и слишком доверился ей. Попросту, он недооценивает дух и волю Тапатаки, ведь Северин не так знаком с волшебством Соллы, как я". И наконец, Антонин согласился:

– Пусть так, Северин, я уступаю. Я оставлю тебе Соллу и Меч, не знаю уж только, примут ли они твою руку. Будь королем, это все же лучше, чем раздор.

Некому описать, какое чувство испытывает владетель камня к своим водительницам, феям Соллы – надо быть королем и пережить это, как Антонин даже для волшебного мира Тапатаки это совсем особое очарование и совсем чудесное соединение. Говорят даже, будто связь короля и камня столь прочна, что феи камня выходят из Соллы и сопровождают короля в его последнем походе, а нового принца призывают впоследствии уже вновь поселившиеся в камне семь фей. Но ещё никто не догонял короля, чтобы проверить, следует ли с ним по Нимриту семь его благодетельниц – и однако же, Антонин готов был поступиться и Соллой.

Северин смягчился:

– Ну что ж, Антонин, я отдам тебе жезл, ты будешь канцлером, и я полагаю – хорошим канцлером.

– Нет, – отклонил Антонин, – я не останусь в Тапатаке. Я уйду в дальний поход. Тем более, – засмеялся он, показывая на чудище у трона, прыгнуть в пасть Нимрита теперь совсем легко.

Однако с таким решением не согласилась хозяйка камня. Когда Антонин хотел передать семирубин Северину, фея вышла из рубина и закатила брату Антонина оплеуху, да и на Антонина она рассердилась – вся Тея слышала, как Солла воскликнула:

– Я никогда не прощу тебе этого, Антонин!

Мало того, вся страна восстала против такого решения. Совет Тапатаки был бурным, но недолгим – к братьям явились виднейшие маги и объявили, что вся Тапатака последует за принцем Антонином.

– Если только, – заявила Санни, вестник Тапатаки, – принц Северин не откажется от своих претензий и не закроет врата Нимрита.

– Не откажусь, – отрезал Северин.

– Тогда мы уходим вместе с Антонином, – непреклонно выговорила Дора, привратница Тапатаки. – Ты будешь королем, принц Северин, но только без единого подданного. Вряд ли это можно будет назвать королевским правлением.

Северин понял, что он и впрямь недооценил волю и дух Тапатаки, и растерялся.

– А что же вы будете делать там, в Нимрите?

– Мэйтир и прочие полагают, что в конце концов мы найдем какую-нибудь пригодную для нас страну.

– И как же вы там обоснуетесь? Без ключа и без жезла? Да ведь Нимрит сомнет вас!

– У нас есть Солла и Меч. В любом случае, это не твоя забота, принц Северин.

– Ну так знайте же, – возгласил Северин, белый, как мел, – я останусь здесь и буду наблюдать вас отсюда. И, – предрек он, – вы ещё позовете меня, когда Нимрит захлестнет вас с головой!

– Не отбивай у меня хлеб, принц Северин, – бросил на это Кинн Гамм, ещё тебе далеко до чтения судеб!

Но Северин не ответил на это. Он угрюмо скрестил на груди руки и безмолвно наблюдал, как один за другим обитатели Тапатаки миновали его словно пустое место и ныряли в пасть Нимрита – причем, даже дети не выказывали малейшего колебания. Последним уходил Мэйтир.

– Учитель! – окликнул его Северин. – Ты не останешься?

– Нет.

– Значит, ты предал меня! – воскликнул Северин.

– Знаешь ли, Северин, ты сам себя предал, – отвечал Мэйтир – и канул в Нимрит.

А Северин развернул тронное кресло, уселся лицом к открытым вратам и замер там, уткнув подбородок в ладони и вперившись в зрачки чудовища, словно в волшебное стекло, отражающее все вести мира.

И если это стекло действительно показывало ему то, происходило с народом Тапатаки в его скитании по Нимриту, то Северин мог злорадствовать, потому что странствие Антонина выдалось трудным и долгим. А когда наконец им повезло, и в Нимрите чудесным образом открылась брешь, откуда проглядывал образ свободного и приветного мира, то принц Антонин, уже выведя свой народ на его землю, в самый последний миг потерял Соллу.

(из Новой хроники Тапатаки)

2. ДЕСАНТ В КАМСК.

ЮМА. ИННА. САША ПЕСКОВ.

– Ну,

ты ещё не

вполне маг, – охладила радость Юмы фея Инесса, – но можешь им стать. Если будешь все делать без своевольства и лени.

– Но ты сказала, что у всех магов есть такие звери, как мой Вайка, ведь так? – спросила девочка. Она и в голове не держала равнять себя с кудесниками Тапатаки, просто ей было приятно узнать, что её Вайка такое редкое и особенное существо.

– Не у всех. У многих. Но тебе ещё надо научиться с ним обращаться, указала Инесса.

– Мне надо его чем-нибудь кормить? – догадалась Юма.

Уголки губ Инессы раздвинулись – вопрос Юмы почему-то позабавил фею.

– Почти что так. Только не морковкой и жучками.

– Может, молоком?

Фея Инесса не удержалась и звонко рассмеялась. Юма радостно вторила ей, хотя и не понимала причин её веселья.

– Та радость, какую ты чувствуешь вот например сейчас, – объяснила наконец Инесса, – и будет его пищей. Помнишь, как ты вчера стояла на столбе, вспомнила своего нового друга и тебе стало весело? А потом ты сразу очутилась над Теей, полетела как перышко. Может, тебе ещё рано это знать, но раз уж зашла речь, запомни – такая радость и есть волшебная сила мага. Чем её больше, тем сильней волшебник. Считай, что он кухарка с больши-и-и-им котлом вкуснющего варева. Ну и, конечно же, отовсюду сбегаются всякие сластены и обжоры... зверьки вроде твоего Вайки и прочая живность. И даже не только живность.

– А кто еще?

– Много кто, – кратко ответила фея. – А наша еда Вайке не нужна вообще. Он особый зверек.

Фея ожидающее смотрела на Юму, и девочка догадалась, что ей нужно что-то спросить. У неё действительно вертелся в голове какой-то вопрос, но она не могла вспомнить его.

– Вчера я тебе кое-что сказала про подарок, – подсказала Инесса. Тебе не интересно, кто его тебе сделал?

Юма это совсем забыла, но теперь ей сразу захотелось узнать:

– Это ты, милая фея Инесса?

– У тебя все ещё держится эта привычка титуловать меня при каждом удобном случае, – заметила Инесса. – Первые дни, когда я тебя забрала от твоего Дылды, ты то и дело называла меня ваша светлость или благородная госпожа фея Инесса. Пусть хоть сколько благородная, но я тебе не госпожа.

– Но я сказала "милая фея"! – запротестовала Юма.

– Вполне достаточно будет Инессы, а то ты живо убедишься, что я не всегда такая уж милая, – строго выговорила неприступная волшебница.

– Но ты же сделала мне подарок!

– Вовсе не я. Это один далекий-далекий человек.

– Он тоже маг?

– Да, и очень могучий. Правда, не такой, как мы с тобой.

– Да? А какой? Ты его знаешь? Я могу его увидеть? Он живет в Тапатаке? – по-настоящему заинтересовавшись, Юма засыпала свою наставницу целой кучей вопросов.

– Нет, он не живет в Тапатаке, и я о нем почти ничего не знаю, отвечала Инесса. – Насчет увидеть его... что ж, может быть. Во всяком случае, встретиться вам было бы полезно.

– А как это сделать?

Инесса окинула Юму критическим взором.

– А ты не думаешь, что тебе не мешало бы прежде подготовиться к такой встрече? – Немного помолчав, фея ответила на немой вопрос своей ученицы: Я имею в виду, что тебе тоже надо что-нибудь подарить. Ведь его подарок ты приняла.

Юма ненадолго задумалась и расстроилась.

– Но у меня ничего нет. Совсем-совсем ничего! Вот только этот браслетик, – Юма подняла руку, – мне не жалко, но это же ты сама мне дарила и теперь...

В глазах Инессы на мгновение блеснули огоньки, что появлялись у нее, когда фее замечала что-то смешное.

– У тебя есть много чего ценней браслетика. Ты можешь подарить ему всю наша Тапатаку. Или хотя бы Тею для начала, – небрежно произнесла Инесса.

– Но Тея же не моя!

– Ну, как знать, – загадочно отвечала фея. – К тому же, тебе совсем не обязательно быть владельцем Теи, чтобы её подарить. Вот я, к примеру, недавно была в гостях в одном похожем, но незнакомом месте. И один друг показал мне разные закоулки и всякие любопытные местечки, рассказал про тамошних жителей и прочие разности. Раньше я и не слыхала о том городе, а теперь он стал немножко мой. Ты меня понимаешь, Юма?

– Да, – кивнула девочка. – Мне надо будет вот так же провести его по городу и все показать.

– Больше, чем это, гораздо больше. Тебе надо будет сделать так, чтобы он был в Тее как дома. Ну, как? Хочется тебе сделать такой подарок? За Вайку?

Юма ненадолго задумалась: а хочет ли она этого? И вдруг ей это понравилось, у неё в голове даже сложилась картинка: какой-то волшебник внешность его Юма не придумала, просто кто-нибудь, протягивает ей Вайку, а она показывает на Тею и говорит: "Берите, пожалуйста, это все ваше". Ей стало как-то забавно, весело, и она рассмеялась.

– Ага, – торжествующе подняла палец Инесса, – вот видишь – тебе хочется это сделать!