Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Хорошо воде, – завидует, наверно, земля, – её дело текучее, её тело прозрачное, проворное, гибкое, куда надо, туда и подвинется, как надо, так и потянется. Время воды река, капель, туман, пар, иногда снег, и не так-то долго она бывает твердый лед, подобно земле, а чаще она поток или морская волна или гроза, когда нерестятся её тучи, строя и вмиг руша ребра кристаллов воздушного электричества. А земле уж ворочать гранитными плитами да базальтами да песчаными толщами, и пока ещё она разместит всё от полюса к полюсу, пока разгородит сушу с сушею, пока прогнется под океанами, расправит хребты, напихает в недра искрящих камней и руд – а ещё ведь надо и самой развернуться в красивый и точный кристалл, чей контур очерчен для небесного глаза ажурнейшей силовой паутиной. Но зато и время земли алмаз, кремень, несчетный песок истертых гор, зато и память её распростерлась на миллиарды лет и решения её навсегда, и Гольфстримы земли стремятся сквозь сто эпох, и вот почему не воде, а земле поручает Сеятель разнести и хранить семена городов.

Он бросает их в лоно ещё тогда, давно, в незапамятном начале времен, о которых некому рассказать. Но память земли крепка – и столь же тверда вера семян, и безоглядно они отдаются на волю подземных течений, дрейфуя с ними, пока не приткнутся каждое в свою ямку и затем ждут, когда настанет их срок. И тогда пушинка, вот та, что легла некогда на стыке граней планеты, там, где сходятся две изобильных реки, прорастает как сердце великого царства, с именем для самых древних легенд и изначальных священных книг, а другое семя, что по вере его зацепилось в берег морского залива, становится для целого мира гаванью, где во всякий день реют флаги всех торговых флотов, и так по бухтам всех побережий и в устьях чуть не всех рек или просто по серединам и окраинам стран мало-помалу прорастают все прочие города.

Но Город у древнего, как Земля, хребта все ещё ждет, дремлет, приткнувшись к медной жиле близ великой реки, сновидя сыпучим разумом лежащих вокруг ископаемых ветров – и ещё придет ему срок вспомнить эти исполинские сны. Уже прогоняет африканские пальмы от Города неимоверный ледник, топает, как мамонт, над ним – и сам пятится в Арктику, уже великая река, сто раз поменяв русло, проточив и засыпав десятки Больших каньонов, прилегает, наконец, вплотную к Городу, уже расселяются вдоль неё разные языки и плывут по ней струги и лодьи, уже появляются с севера и идут за Каменный Пояс первопроходцы великого народа, а семечко Города ждет. И наконец, в положенном месте находят медь, а там уж ставят дома, строят запруды на притоке Реки, роют ходы в земле и тащат наверх руду, словно подушку из-под головы спящего Города, и время его пошло. Заводик Города во мгновения ока истощает весь рудный пласт, словно съедобный запас внутри семечка, сделанный, чтобы Город мог пустить первый росток и раскрыть первый лист. А теперь уж что медь, не в ней сила, время Города ветвится и крепнет с ним вместе, дома собираются в улицы, улицы в поселки, поселки – в Город, на мостовые приходит первый камень, и церквей каменных уже не одна и не две, и домов, а Город толпится вдоль Реки, топчется, топчется – и наконец прыгает через Реку, уже он по обеим её берегам, нога здесь, нога там, и пора строить мосты, сначала железный для паровозов, его взрывают в одну из людских смут, но отстраивают, а ещё есть зимние тропы по льду и летом переправы, но их не хватает, и позже строят каменный мост, а ещё повыше для автомашин есть плотина поперек Реки – ГЭС, кормить заводы электричеством, их уже полно, ведь Город мастеровит, мозговит, талантлив, уже он, спасибо купечеству, отгрохал оперно-балетный театр, а то ведь скучно и перед соседями по Реке есть чем хвалиться, а ещё он заводит кинематограф, университет, цирк, памятники – всё, что полагается, пускает трамвай, автобус и подумывает о метро, чтобы быстрей ездить за Реку, и на месте срубленных лесов Город уже разбивает сосновые парки, нужна зелень, ведь камень Города и так теснит дерево, стены его домов – кирпич или бетон, в их печках не дрова, а газ, взять хоть центр, Кампрос, штукатуренные пятиэтажки с их крохотными балкончиками, стиль пятидесятых – ну конечно, там мило, вот и Инне нравится, но это уже кажется стариной, против высотников-то, к примеру, где живет Люда Китова, или особнячков вроде тех, что строит себе семья Аниты – а впрочем, что Анита и Люда, это не первые и не последние красавицы Камска, уж чем-чем, а красивыми женщинами Город богат, баснословно, это его особенность, его загадка – может быть, так это было записано ещё в семечке Города, а может, так загадал безымянный великий Поэт: "Хочу город с красивыми женщинами" – а вот Саша Песков не ценит, поэт называется, для него это повседневность, он больше глядит на крыши и ветки, дурак, не понимает своего счастья, разуй глаза, сколько девок красивых, хватай любую, сколько можно ходить холостым, Саша! – ну вот, наконец, к Саше Пескову все и вернулось.

А поэт Саша Песков стоял возле письменного стола не только без мыслей, но даже и без каких-либо чувств, кроме разве что легкого обалдения – он только что осознал себя – что это он, Саша, что он находится в своей, то есть, в своей – в квартире, что снимает у Векслера, что он миг? час? век? тому назад находился на берегу реки, и как и когда он очутился дома, этого Саша Песков не помнил совершенно. Перенесся, что ли? Полный провал, так и с водки не бывало. Но теряться в бесполезных догадках и изводить себя сомнениями Саше Пескову не хотелось, чувствовал он себя великолепно, легко, а ещё не очень, не отчетливо, но все же помнилось позади что-то могучее и важное – и вот оно-то и имело значение, а не пустые попытки думать. А ещё его интересовало какое-то посверкивание, что пробивалось из щели чуть приоткрытого ящика в письменном столе, и побуждение узнать о его причинах и было первой мыслью Саши Пескова, невольной, что он осознал в себе, вернувшись к обычной своей разумности.

Открыв ящик, Саша увидел довольно крупный, почти со спичечный коробок, огонек, а приглядевшись лучше, понял, что это не пламя, а свечение – так, изнутри, сиял некий камень. Он осторожно взял его – сияние было слегка теплым, не обжигающим, но каким-то очень плотным, густым – настолько плотным, что Саша Песков так и не смог коснуться самой поверхности этого таинственного бриллианта – его не пускало сопротивление этого исходящего изнутри свечения, как это бывает, когда пробуешь свести вместе одинаковые полюса двух сильных магнитов. Из-за этого сияющий камень ощущался не только тепловатым, но и чуть-чуть шершавым на ощупь – казалось, пальцы осязали какого-то крохотного ежонка, топорщащего свои лучики-иголки – впрочем, ничего колющего и отстраняющего в них не было. В голове Саши Пескова вдруг колыхнулось некое видение – кажется, оно было последним в его недавнем дальнем походе невесть куда: звездочка среди россыпи лучистых камней, он её подобрал – выходит, это она и есть? А как он принес её сюда?

Очарованный, Саша Песков разглядывал камень, все более проникаясь чувством тайны и чуда. Кто и зачем привел его к камню, этого Саша Песков не знал. Он даже не был уверен, что камень дали е_м_у, его запертая память знала что-то свое на сей счет, и это до него смутно доносилось. Но в чудесности и тайне Саша Песков не сомневался. Немного поколебавшись, он все же решил его кое-кому показать – Векслеру и Алику, никому больше. Алик был не просто ученый, он начинал университет на геологическим и уж с третьего курса подался в гуманитарии, так что в камнях он, наверное, что-то смыслил. А Векслер – ну, раз такая мистика, ему и карты в руки. "Но я его все равно не отдам, никакой вашей науке", – решил про себя Саша, и, успокоившись на том, принялся собираться из дому. Прежде всего, ему надлежало побриться. В настроении самом чудесном он водил бритвой по щекам, и как-то сами собой у него начали проговариваться строки стихотворения, пара двустиший уже неделю как мелькала у Саши Пескова в голове, но он ещё не брался их записать – и вот, они теперь выходили на свет сами:

Не царь, не маг, ни даже шут царей,

Я – господин безвестности своей

И столь согласен с ней, что даже я польщен,

Какое войско из каких сторон,

Каких престолов в множестве каком

Охотится за мной, учеником,

Зудят, несносные, докучней комаров

На зуб попробовать, узнать, на вкус каков!

А я, дозор оставив двойнику,

Иду меж тем на странную реку,

В неописуемой плыву её воде

В небывшем времени, в отечестве нигде!

С чем мне сравнить ее? Пожалуй, с темнотой,

Покрытою текучей глубиной.

И там, в прозрачности, – но как назвать, что в ней?

Вот разве – нерестилище теней,

А я, к примеру, буду рыболов

Разведчик жемчуга, ныряльщик дальних снов.

Острогу бросивши и наугад попав,

Я предаюсь бесцельной из забав:

Безвидным теням, спугнутым со дна,

Я облики дарю и имена

И, как кольцо приладив к плавнику,

Их отпускаю населять реку.

Сколь живности там плещется? – не счесть:

И рыба-кит, и рыба-рыба есть,

И к рыбе-солнце в рыбе-небосвод

Акулы белой облако плывет.

А я, беспечный собственник имен,

Я, школьник времени – из никаких времен,

Добытчик сторожащихся теней,

Я – собственное имя, я – ничей.

Я мальчик на забытом берегу

Играю в камешки и весел, как могу,

Немножко бог, немного – шут и царь,

Я – ученик, листающий букварь,

То кит, то тень его, а то – китовый ус...

Тут Саша Песков на миг задумался – как закончить, глянул в стекло на себя самого, добривающего подбородок, и ухмыльнулся.

Я – тот, кто бреется, я в зеркало гляжусь.

– вслух произнес он, этой

шуткой и завершив

стихотворение.

– "Замок

зеркал и стихов",

произнес Антонин. – Алан Блейк. Ты как филолог-англист должна знать этого модного современного автора.

– М-м-м... – протянула Инна. Про Алана Блейка она даже не слыхала. Поскольку скрыть это от Антонина было невозможно, Инна предпочла повернуть на другое: – По-моему, так нельзя говорить – англист. Говорят "специалист по английской литературе". Или языку.

– Ну уж, из тебя специалист, – поддел Антонин. – В общем, Блейка ты не читала.

– Ну и что?

– Настоятельно рекомендую.

– А зачем?

– Советую взять этот роман как тему твоей курсовой работы.

Разговор происходил не в Тапатаке, дома, и Инна не могла видеть лица Антонина, что заставляло её подозревать очередной розыгрыш. Но на сей раз Антонин не шутил.

– Очень может быть, что тебе предстоит путешествие, – объяснил он наконец. – А начнется оно с этого романа. Ты ведь не откажешься оказать Тапатаке маленькую услугу?

– Какую?

– Съездить на стажировку в Кэмфорд, – отвечал Тошка тоном, в котором так и сквозила его мальчишеская улыбка.

Нечего и говорить, что Инна в этот же вечер побежала в библиотеку – и не в ту "свою" волшебную, а в университетскую. К счастью, Блейк там был, правда, только на русском. Из предисловия переводчика Инна узнала, что автор этот действительно модный и на Западе популярный, к тому же, совсем недавно умерший, что, как водится, послужило толчком для написания подобающих литературоведческих изысканий и прочих ученых трудов. А "Замок зеркал и стихов" был признан его наиболее интересной книгой и к тому же самым выдающимся современным готическим романом. Кстати, название книги в оригинале звучало несколько иначе – скорее, как "Замок рифмующих (или даже стихотворящих) зеркал", но, очевидно, переводчик решил избежать излишней оригинальности заголовка. Ломать голову, какое отношение Алан Блейк имеет к предстоящему путешествию, Инне долго не пришлось. На позаследующий день весь факультет гудел от великой новости: в Камск прибыла с программой так называемого образовательного обмена делегация из Кэмфорда – того самого, знаменитого и английского. Интересовали их, понятно, больше студенты естественных наук, но и для гуманитариев – возможно, из приличия предусматривались поощрения. Так, с Инниного курса двое счастливчиков посылались на пару недель в Кэмфорд и ещё четверо со старших курсов. Инне, даром что она была отличница и английский знала неплохо, вряд ли светило бы поехать в числе этой шестерки – нашлись бы охотницы и кроме нее, с оценками получше и, главное, с протекцией. Но англичане – не филологи, изучающие английский, а настоящие англичане, из Кэмфорда – имели на этот счет свое мнение – отбирать группу они брались сами, и Инна, как хорошо успевающая, оказалась в числе кандидатов: все-таки их Нинель Петровна, англичанка – не Кэмфордская, а та, что вела английский в группе Инны – к Инне благоволила. И вот, Инна оказалась на этом Кэмфордском собеседовании, для чего вовсе не понадобилось тапатакского волшебства и даже её ведьмовской удачи – по крайней мере, так это представлялось Инне.

А вот уже на этом собеседовании, лихо болтая – к своему удивлению и к радости и гордости Нинель Петровны – с профессорами Кэмфорда, а это были миссис Роузи Финч и мистер Тимоти Питерс, англичанка была чернявой и рослой, что называется, здоровенной, совсем не английского типа женщиной (Инна представляла типичную британку белокурой, миниатюрной и не слишком миловидной), а вот Питерс был худощав, рыжеват и усат в классическом стиле незабвенного доктора Ватсона, и вот уж беседуя с ними Инна и ввернула про курсовую об Алане Блейке. На преподавателей Кэмфорда это произвело впечатление – во-первых, они знали, что в России этот писатель мало известен, а во-вторых, он был, как оказалось, выпускником Кэмфорда.

– Кстати, наш прежний декан Палмер был его близким приятелем, обмолвился профессор Питерс.

– О! – удивилась Инна. – Как интересно! Было бы очень любопытно взглянуть на работы профессора Палмера. О его близком приятеле, я имею в виду. Если они есть, конечно.

Профессор Финч мило заулыбалась и заверила, что они обязательно что-нибудь придумают. Когда Инна покинула комнату, Нинель Петровна под каким-то предлогом вышла следом и прочувствованно чмокнула её в щеку.

– Welldone! – по-английски похвалила она свою ученицу, а растроганная Инна про себя решила не только привезти ей что-нибудь миленькое из Англии, но ещё и подарить как-нибудь при случае красивый тапатакский сон со счастливым пробуждением утром. И все равно, хотя Инна знала, что непременно поедет в Кэмфорд – и не из самоуверенности, а так было н_у_ж_н_о, – все равно она волновалась. Но Нинель Петровна сама ей вечером позвонила и сказала, что англичане её берут, а на следующий день это было объявлено официально.

Дальше все происходило стремительно – десять дней всяких предотъездных хлопот, получение виз, ежедневные звонки мамы с напоминаниями взять в дорогу то и это, напутствия Инниных преподавателей, наставления лично декана, лично проректора – не лично Инне, конечно, а всем избранным отличникам на встрече перед отъездом, и т.д., и т.п., да ещё тетя Федя хотела было увязаться провожать в аэропорт, но Инна удачно что-то наврала.

Впрочем, было одно радостное обстоятельство: с ними в Англию ехала и Анита. Училась она не в университете и попасть в их группу, понятно, не могла. Но папино состояние и положение делало эту проблему несущественной Анита ехала, так сказать, за компанию, как частное лицо, за свой счет и по своей программе. К тому же, как выяснилось, и виза у неё была открытая короче, хотя Инна и так путешествовала не в одиночку, а с пятеркой своих приятельниц-филологинь, но теперь ещё и в сопровождении лучшей подруги. Правда, в Кэмфорде Анита предполагала провести не более недели, а остальное время занять познавательным туризмом по английским местам всемирной славы. Последние два дня она отдавала Лондону – сама Анита там уже бывала, а Инна нет, и Анита уже заказала там номер в гостинице на двоих, они собиралась вместе поколесить по всем этим Тауэрам и Сити.

Под надзором все той же миссис Финч и их замдеканши они пересели в Москве с самолета на самолет. До этой посадки, пока они коротали время в зале ожидания аэропорта, у Инны с Анитой произошло маленькое потрясение. Вверху, по одному из подвесных телевизоров мелькали кадры новостей – и вдруг появилась физиономия Льва Валентиновича, их камского мафиозного знакомца.

– ...И наконец событие из разряда курьезных, – вещал голос диктора. Некий Лев Шевырин, больше известный в криминальных кругах Камска под кличкой Валет, к изумлению своих приятелей и подручных внезапно ударился в богоискательство. Бывший криминальный авторитет не только сделал огромный вклад в местный монастырь, но и сам пожелал стать послушником в нем. Да ещё и не один, а вместе со своей, так сказать, командой новых русских монахов.

На экране появилось хорошо знакомое Инне и Аните лицо. На нем остаточно, но все же сохранялось выражение той ошарашенности и испуга, что Инна видела у Валентиныча, когда его обрабатывала Найра – очевидно, перепуганность эту лицо Валета запечатлело уже навеки.

– Что заставило вас э... обратиться к Богу? – протягивал микрофон ко рту бывшего бандита Раф Малевин, корреспондент с Камского ТВ.

– Страх, страх Божий! – проникновенно ответствовал Валентиныч – вид его не оставлял сомнений, что с ним что-то крепко неладно.

– Говорят, у вас было какое-то видение? – подсказал Малевин.

– Да, – подтвердил Валет. – Было. Ангел, – он миг подумал, – смерти! Такой... – бандит развел руками, – ...огненный!

– Он вам что-то сказал?

– Да. Он мне велел: Ищи Бога! Так и сказал: со всеми своими шест... Лев Валентинович запнулся и поправился, – со всеми друзьями!

– И стало быть, здесь в монастыре вы и нашли Бога, – подытожил корреспондент.

– Да, нашел! – и Валентиныч истово закрестил лоб, вперившись выпученными глазами куда-то вверх.

– Ну что же, если даже бандиты уже обращаются к Богу, значит, религиозное чувство России воистину неискоренимо. Как говорится, ищите и обрящете! – заключил диктор – и замелькала заставка рекламы.

Анита с Инной, обе в совершенном восторге, покатились со смеху. Если Анита ещё не вполне понимала весь юмор ситуации, то Инна-то хорошо помнила "миссионерскую" беседу Найры с Валентинычем в туалете "Сокольника"!

О Найре Инне пришлось вспомнить ещё раз, но позже. До этого они успели сделать посадку в Петербурге, и когда под крылом самолета заплескалось море, сердце Инны забилось – впереди ждала первая в её жизни заграница. Не считая Тапатаки, конечно. И Инне вдруг показалось, что она пересекает черту, и все бывшее остается там, позади – не считая, опять-таки, Тапатаки с её народом.

Они все уже успели и наболтаться, и вздремнуть, и снова поболтать, когда Анита, поменявшаяся местами, чтобы сидеть рядом с Инной, толкнула её в бок.

– Смотри! – она показывала глазами за окно.

Из окна им видна была часть крыла. На этом крыле, спиной по направлению движения сидела Найра, горестно уперев локти в колени и уткнув в ладони грустное лицо. Почувствовав – непонятно как – на себе взгляд Инны, она скорчила обиженную гримаску и развела руками: дескать, что делать, сами уехали, а меня не взяли. Инна закусила губу. Ей это совсем не понравилось. Она не знала еще, с чем повстречается в этом Кэмфорде и что именно из этого хорошего выйдет для Тапатаки, Антонин сам точно не знал, но всякое вмешательство в это Найры явно было не к добру. Как она обо всем пронюхала, эта бестия?

– Девочки! – раздался недоуменный возглас сзади. – Посмотрите-ка на крыло!

Галка, сокурсница Инны из параллельной группы, тоже углядела забортного пассажира – а точнее, зайца (зайчиху).

– Что? – повернулась к ней Инна.

– Д-да... Гхы!.. – неловко кашлянула Галя. – Мне показалось, там женщина сидит. Приснилось, наверно.

Анита с Инной захихикали – Найры уже, конечно, и след простыл.

– Она так и будет за нами шпионить всю дорогу? – тихонько спросила Анита.

– Не знаю, – так же тихо отвечала Инна. – Я... Поговорю с Антонином, попробую, – она ещё больше понизила голос. – Может, он ей, – Инна вспомнила бабы-Варино словечко, – укорот найдет.

– Все-таки она забавная, хоть и стерва, – вздохнула Анита.

– Стерва, – согласилась Инна, – хоть и забавная, – и тоже вздохнула. Она вспомнила бабу Варю – та тоже напуствовала Инну на дорогу, они вместе с Анитой примеряли наряды, выбирая, чем чаровать юношей Соединенного королевства, а старая ворожея ворча наказывала Аните приглядывать за Инной. Она и Инне наказывала остерегаться, и сейчас Инна невольно подумала: не на Найру ли настойчиво намекала гадалка? Сердце Инны отозвалось нехорошим предчувствием – впрочем, через миг оно отступило. С ней была Анита, куча подружек, атлетичная миссис Финч, замдеканша, наконец, Бенга и вся Тапатака. Ну её, эту Найру!

А потом был Лондон, встретивший десант девушек из Камска своим классическим смогом – миссис Финч, впрочем, объясняла туман недавней оттепелью и циклоном. Так что город Инна, можно сказать, не увидела, тем более, экскурсия и не планировалась, их сразу погрузили на автобус и повезли в Кэмфорд, а там развезли по домам – камских девчонок селили не в общежитии университета, а на квартирах у жителей Кэмфорда, и это было по словам миссис Финч гораздо лучше. Знакомство с Кэмфордом предстояло завтра, а пока что они с Галкой познакомились только с их хозяйкой, Машей Робертс, теткой за сорок – Аниту как внеплановую добавку к группе миссис Финч бралась устроить у себя дома.

Все это время Инна не перемолвилась словом с Антонином, было некогда, а уснула она едва коснувшись головой подушки. И только ночью, проснувшись, она позвонила в золотой колокольчик и поговорила насчет Найры. Но Антонин её успокоил:

– Да нет, Инночка, она знает, что ты друг Теи и мой. Ничего тебе не грозит. По крайней мере, с её стороны. Акамари ищет с нами союза.

– О! – Инна не знала этого. – А как...

– Я думаю, тебя скоро разыщут, – ответил Антонин на её недоговоренный вопрос. – К нам не хочешь заглянуть?

– Не знаю, – Инна никогда не пробовала отправляться в Тапатаку прилюдно, она всегда ночевала одна, а теперь рядом была постель Гали, вдруг та проснется и...

– Ладно, набирайся сил, – принц Тапатаки не настаивал. – Инесса и Дора передают тебе привет. И девочки.

– Это вот те, Инессины? – сообразила Инна. – Надо же, они меня помнят!

– Ну, как не запомнить! Такая лекция! – засмеялся Антонин.

Утром у них состоялась беседа с каким-то профессором Мэрфи, кажется, его представили как замдекана. После всяких разъяснений насчет стажировки, рассказа о Кэмфорде и факультете, их славных традициях и тому подобном, Мэрфи стал знакомиться с девушками. Когда прозвучало имя все того же Алана Блейка, предмета ученых изысканий молодой филологини из далекого снежного Камска, Мэрфи сильно оживился. Конечно же, вновь последовала фраза насчет сэра Юджина, бывшего декана, который был другом покойной знаменитости, которая, кстати, тоже в свою очередь училась в Кэмфорде – и проч., и проч.

– Да, да, – закивала Инна. – Профессор Финч уже говорила об этом. Мне сказали, что я смогу познакомиться с работами декана Палмера о творчестве его друга?

– Несомненно, вы можете! – заверил профессор Мэрфи. – Пожалуй, я вам подарю вам свой экземпляр его книги о "Замке зеркал". Кстати, вы знаете, что профессор Палмер сейчас в нем и проживает? В том самом замке, что описывается в книге Алана Блейка?

– Боже, неужели?

– О, это целая история! – произнес Мэрфи, довольный изумлением Инны. Знаете, я надеюсь, мне удастся выкроить часок-другой, чтобы вам все рассказать. Вы остановились...

– У миссис Робертс, – и Инна продиктовала номер телефона, которым они с Галкой уже успели разжиться у их хозяйки.

Потом была экскурсия по Кэмфорду, обед в факультетской столовой, знакомство кое с кем из преподавателей и студентов – теми, кто брался опекать приезжих коллег, и кстати, всех девчонок с ходу пригласили на какую-то студенческую вечеринку, а начиная с завтрашнего дня они уже начинали ходить на всякие занятия по своей программе. С Анитой Инна смогла увидеться только вечером, на той же самой вечеринке. Ее подруга тоже не теряла времени даром – она сумела устроить себе посещение лекций по каким-то там её юридическим или экономическим предметам, а заодно познакомилась с ребятами из России – в Кэмфорде нашлись и такие.

В дом Маши Робертс – кстати, хоть и невысокой, но довольно толстой тетки (что опять-таки нарушало Иннин миф о миниатюрных английских женщинах) – они вернулись ближе к одиннадцати.

– Инна, – встретила их хозяйка, – вас искал профессор Мэрфи. Он оставил телефон, у него какая-то срочная новость.

Заинтригованная Инна тут же стала звонить.

– О, Инна! – воодушевленно воскликнул замдекана Мэрфи. – У меня великолепная новость. Это просто фантастика! Представляете, после нашей встречи утром мне позвонил профессор Палмер по одному вопросу. Я осмелился ему рассказать о вас. И знаете, он сильно заинтересовался. Он приглашает вас к себе, в Кавертон! Готовьтесь, сэр Юджин утром вышлет за вами машину.

– О! А как же занятия?

– Ну что вы, Инна! – удивился Мэрфи. – Какие занятия? Лорд Палмер сам будет целую неделю посвящать вас во все тонкости предмета, в творчество мистера Блейка, я имею в виду. О такой стажировке можно только мечтать. Я своим ушам не поверил, как вам повезло...

Он ещё что-то говорил, но Инне и так уже все стало ясно. "Вот оно, началось!" – застучало её сердце. Итак, ей предстоит что-то сделать для Тапатаки. Что же именно?

Она гадала об этом всю дорогу до Кавертона, замка, в котором ныне проживал былой декан филологии Кэмфорда. Ехать пришлось часа два с лишним, и в конце концов они свернули куда-то в холмы. Шофер, чернявый малый средних лет, сказал, что они подъезжают. Еще он сказал: "Опоздали к ленчу" – и это было почти все, о чем они с Инной говорили в пути. Он даже не расспрашивал, кто она и откуда.

Зато лорд Палмер оказался учтив в старомодном английском стиле. Он сам встретил её у машины и помог выйти.

– Надеюсь вас не слишком утомило такое длинное путешествие? – любезно осведомился хозяин Кавертона.

Инна не поняла:

– Путешествие из России?

– О, нет, – удивился сэр Юджин. – Из Кэмфорда.

Очевидно, два часа езды считалось в Англии длинным путешествием сообразила Инна.

– Ничего, я только рада была посмотреть на Англию.

– В таком случае я жду вас через полчаса к ленчу. Джеф, проводите леди Инну в её комнату!

Шофер, он же и садовник и дворецкий, как обнаружилось позже, понес пару сумок Инны в дом, где некая женщина в возрасте стала показывать Инне её апартаменты. Она назвалась миссис Бриджит Коул, а Джеф был её сыном, Инна это узнала из рассказа самой экономки, – другой прислуги, как выяснилось, просессор Палмер не держал.

– Еще бы, если бы вы только знали, Инна, каких это стоит расходов, содержать такой замок – жаловался лорд Палмер после ленча, знакомя Инну с Кавертоном. – Признаться, я подумывал даже отказаться от наследства, когда оно свалилось на меня так внезапно. Если бы не доходы от издания моих трудов, я бы, пожалуй, был вынужден так поступить...

Профессор Палмер принадлежал к какой-то побочной ветви Кавертонов и, по его словам, никогда не думал, что ему придется принять титул лорда вместе с фамильным замком. Из-за этого ему даже, так он утверждал, пришлось раньше времени оставить преподавание в Кэмфорде, о котором он теперь немного скучал. У Инны из-за этого в голове царила некоторая сумятица: она не знала, как правильно, _по-английски_, ей величать Палмера, и про себя называла его то профессор Палмер, то сэр Юджин, то профессор лорд Палмер, сэр, доктор – но сам Палмер сказал, что с него хватит, по-университетски, доктора Юджина – ведь они, как-никак, встречаются на почве ученых штудий.

– Я приложу все усилия, чтобы заменить вам кэмфордских студентов хотя бы на время, доктор Юджин, – пообещала Инна.

Хозяин Кавертона сдержанно улыбнулся:

– О, я не стану пытаться отыграться на вас со своей тоской о былом преподавательстве, если вы это имеете в виду, Инна, – и Инна поняла, что это такой английский профессорский тонкий юмор.

– У вас ведь тут одна миссия, насколько я понимаю, – полувопросительно добавил доктор Палмер.

Инна внимательно на него посмотрела, и он отрицательно качнул головой:

– Я только посредник. Имейте в виду – я вас ни о чем не спрашиваю. Кстати, – перевел он разговор, – обратите внимание на эту шпалеру – это та самая, что Алан описывает в своем романе. Дядя Эдуард рассказывал про нее, что...

И они продолжили экскурсию по Кавертону, беседуя исключительно на подобные темы. И только уже под вечер, когда Инна успела и поужинать и даже вздремнуть часок, в её дверь постучалась миссис Коул.

– Леди Инна, – неизвестно почему, возможно, с подачи нынешнего лорда Кавертона, её в этом доме титуловали не "мисс", а леди. С другой стороны, подумала Инна, она ведь была дамой Ингорда, рыцаря, а то есть, если перевести это на язык земных понятий... но опять же, откуда бы мог это знать доктор Палмер? Очевидно, то была просто учтивость, – заключила Инна.

– Да, входите!

– Сэр Юджин просит вас заглянуть к нему в библиотеку. Мне вас проводить?

– Нет, спасибо, мы сегодня туда заглядывали. Это в той стороне, так?

– Отсюда направо и этажом ниже, – кивнула экономка и удалилась.

Инна разыскала нужную дверь и вошла.

– Э... – несколько смущенно протянул доктор Палмер, поднявшись ей навстречу. – Собственно, Инна, моя роль практически завершилась. Я вас тут оставляю. Э... к вам должны выйти. Вы не присядете?

Он подвинул ей стул, кашлянул и вышел, плотно закрыв дверь. Инна шарила глазами по шкафам и полкам с книгами, оглядывала стены, ожидая, что вот-вот откроется какая-нибудь потайная дверь. Она почти угадала послышался скребущий звук, и – открылся ход – только не в стене, а в каменном полу.

– Бенга, – про себя окликнула Инна – и тигр привстал на передних лапах.

А затем из лаза вышло двое людей-коротышек, чинно поклонились и гортанными голосами проговорили хором:

– Леди Инна, просим следовать за нами.

Инна с невольно стучащим сердцем подошла к зияющему в полу лазу. Там были ступеньки и пониже на лестнице стояли ещё два гнома с факелами в руках. Она стала спускаться и через минуту услышала позади себя звук задвигаемых плит.

Идти пришлось меньше, чем Инна предполагала – уже вскоре лестница уперлась в какой-то коридор, и он вел, по всему, к виднеющемуся впереди освещенному проему. Судя по всему, они путешествовали всего-навсего по подземелью Кавертона, а ход вел в какой-нибудь старый погреб или подвал. Помещение, куда и привели Инну гномы, было довольно просторным, а возможно, оно казалось больше из-за почти полного отсутствия мебели и полумрака, что царил в его дальнем углу. Горела лишь пара факелов на стенах и ещё огонь в камине, перед которым была навалена куча угля, а чуть поодаль стояло кресло – это и было тем "почти", что находилось здесь из мебели. В кресле сидел впрочем, он уже поднялся из него, приветствуя Инну – её старый знакомец по балу Антонина: король Джек.