Текст книги "Всячина (СИ)"
Автор книги: Александр Карнишин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
– Все уедут, и вы уедете.
– Все уедут – я останусь! – оскалился он. – Останусь и буду жить там, где я хочу!
– Все. Разговор наш окончен. Следующий! А вас я жду опять завтра с утра. И еще раз. И еще. И опять. И снова. Пока вы сами не поймете и не захотите уехать отсюда. Из этой ужасной страшной умирающей страны.
Ссылка
– Нет, – сказала мама. – Больше ты меня не обманешь. Я сегодня звонила твоим друзьям. А вчера я была в университете...
Мишка с выражением мировой скорби на лице закатил глаза, а потом посмотрел на папу, слегка ему подмигнув – мол, женщины, они такие нудные, правда? Но папа смотрел строго и одновременно грустно. Он как будто поддерживал все сказанное. И еще будто прощался. Такое было странное ощущение.
– В общем, чтобы порвать все эти связи и хоть немного заставить тебя трудиться – вот.
На стол шлепнулся конверт.
– Тут билет. Поедешь к дедушке. Ему все равно нужна сиделка, так вот ты и поработаешь до лета. А то здесь тебе, оказывается, нигде мест нет.
– Но, мам, – попытался возразить Мишка. – Я же ходил к тебе на работу. Но там и правда нет мест. Совсем нет.
– Сынок, – сказал папа. – Ты и ко мне на работу ходил, я узнавал. А что, в городе нет других мест? Только с родителями? Только с их авторитетом? Тебе уже не десять лет, за руку водить тебя просто некому. И потом, деньги потрачены, билет куплен, дедушка предупрежден. Помнишь дедушку?
Мишка дедушку практически не помнил. Помнил только, что городок там небольшой. Что у деда – большая белая борода. И еще сад помнил и яблоки, которые можно было рвать прямо с веток.
Впереди была унылая осень и такая же унылая зима, когда каждый день родители будут спрашивать, нашел ли он себе работу, ищет ли он работу вообще, есть ли какие-то подвижки... Ну, раз не сдал сессию, раз выкинули из университета, так надо же работать! Ага, а родители тогда – зачем? Ну, это так, для смеха, конечно. Мишка и сам понимал, что просто нужны деньги. Без денег в современном мире – никак. Даже просто играть в правильные игры стоило денег. А если ставить на футбол, или еще можно в карты играть... Или вот, скажем, лотерея – но лотерейные билеты опять же стоили денег. А денег, сказала мама, давать не будут. Сколько заработает, столько и получит.
И так – до самой весны. Или даже дольше. Тогда, выходит, лучше уехать. Лучше еще и тем, что в провинции он, Мишка, будет просто как король – столичный житель, а не всякий там деревенский.
Поэтому он еще поломался для виду, одновременно обдумывая, что и как взять с собой, кого предупредить, что связь только в Интернете, с кем созвониться. А потом взял конверт, достал билет...
– Это как? Завтра? Завтра утром?
– А ты бы хотел через месяц? Или, может, через два?
– Но у меня могут быть свои дела...
– Какие у тебя могут быть дела? Из университета выгнали. Книги ты сдал – я проверяла. На работу не устроился, то есть отрабатывать две недели не надо. Какие еще у тебя дела?
Мишка мог бы, конечно, порассказать о делах. Но лучше не надо. Не поймут они, что надо появиться в тусовке. Надо всех заранее предупредить. Надо сделать суровый вид уезжающего в далекую Тьмутаракань. Надо, чтобы девчонки жалели, а пацаны жали руку и наливали пиво и вино и водку, и вообще всякие разные вкусные напитки. И это, конечно, не две недели, но...
– Ну, ладно, ладно, – примиряюще забормотал папа. – Сегодня у тебя еще половина дня целая. Позвони, напиши, наконец, предупреди как-то. А утром я тебя сам провожу. Завтра же суббота.
Завтра была суббота. Был поезд. И почти сутки неторопливой езды среди серых унылых своим однообразием полей и желтеющих рощ. Потом темный лес. И еще лес. И снова лес. Редкие полустанки и переезды, на которых стояло просто смехотворное количество автомобилей. Они, наверное, это называют тут пробками. Какие-то босоногие мальчишки, бегущие вдоль насыпи и машущие руками. Дачники на высоких асфальтированных платформах, ожидающие своей электрички. Рыбаки в неизменных грязных брезентовых плащах и с удочками разного размера. Скучные дома чуть в стороне. Иногда вдруг яркий купол церкви на пригорке. И снова лес, лес, лес.
Мишка засыпал и снова просыпался. Делать в поезде было совершенно нечего. Интернета тут не было. Есть не хотелось. Хотелось лежать и дремать под монотонный перестук колес, иногда прислушиваясь к разговорам внизу.
Вдруг мужики, соседи снизу, обсудившие уже все подряд, от стран и политики до мест, кто и где бывал, переключились на США.
И там – наши! Нет, представь, их штрафанули в первый же день! Стояли на разгрузке в порту. Отошли за гаражи – чисто перекурить. Ага. Гаражи – контейнеры. Вот, отошли, откинулись – полиция летит. А там у них сверху летает вертолет и всех вот таким (показывает руками) объективом снимает. И их, выходит, сняли, как они там закурили на солнышке. Полиция приехала и молча всем штраф выписала. Всем сразу. Это в первый же день, представь!
Но это только поначалу. Потом была, считай, настоящая уже встреча, все такое. Сели они пить водку. А водка у них не как у нас – по пол-литра или по ноль-семь. Там литр с чем-то в каждой бутылке. Ну, мужики у нас крепкие – все, что было, выпили. И стали собираться еще за водкой. А как? Пешком, что ли? Ну, взяли ключи у нашего переводчика. Тот пытался что-то сказать, что нельзя и что всем хватит уже. Но ребята – они же такие могутные, шо ты – его усадили, налили, а ключи силком забрали. Сели в его древний фордик и помчали. Почти ночь на дворе, дальний загород. Движения практически никакого. Они раз на красный проехали. Два – проехали. ну, за водкой же, не так просто! А никого ведь и нет. Чего стоять? А там, оказывается, закон такой, что раз-два, вроде, как и не считается за нарушение. А на третий раз – ого-го! И тут – как раз третий красный перед ними. Они и его – на скорости, не тормозя. За водкой же, там же ждут! Тут их и встречает черный такой полицай. Палкой машет, свистит, все как положено. Ну, у них же какой закон? Тебе свистнули – сиди, значит, и не дергайся, пока не попросят. Но наши же ничего не знают! Наши и по-английски не понимают. Им – за водкой! Они вывалились разом из машины и пошли с негром обниматься. Объяснять черному брату, что за водкой едут, не просто так. А у них, у полицейских, вот тут справа пистолет с пулями, а слева револьвер с резиной. Он им кричит, руками показывает, мол, стоять! А они – обниматься. Ну, вызвал он по рации подмогу. Перессал же. Наши такие – любой их напугается. А они же – за водкой! Радостные такие. Выстрелил. Этому в ногу, тому – в жопу... Сорок восемь часов на то, чтобы покинуть США и больше не появляться. Вот и поработали они, ага. А переводчик-то, переводчик! Он же там за триста долларов купил себе машинку – дряхлую, лишь бы как возила. А теперь ему штраф платить! Потому что он владелец. А эти – в сорок восемь часов, да... Нога вот до сих пор болит.
Мишка, смеясь, полез вниз, готовиться к выходу.
– Что, парень, не уснешь никак? – тут же озаботились соседи. – Это просто поезд такой – старый, трясучий, шумный.
– Да мне на выход скоро. Приехал уже.
– Куда приехал? Тут же остановок долго еще не будет!
И тут поезд начал плавно тормозить, а в коридоре появился проводник, молча проверяющий, что все в порядке, и купивший билет оттуда и досюда никуда дальше не поедет, потому что, типа, проспал и не слышал.
От станции Мишка шел пешком. Заранее по карте посмотрел маршрут – тут идти-то было минут тридцать нескорым шагом. Заодно город посмотрит.
Город был скучный. Ни больших ресторанов, ни казино или иных интересных мест. И ни одного новомодного высокого и стеклянного торгового центра. Вот и выходит – как в ссылку.
Дедов дом стоял не как все остальные на улице, не окнами прямо на дорогу, а в глубине старого запущенного сада. От калитки к крыльцу вела дорожка, выложенная плиткой. Между плитками торчала неаккуратно трава и всякие прочие растения, названия которых Мишка не знал. Значит, редко тут ходят.
Встреча получилась сумбурной.
Дед и внук долго не могли прийти к единому – как кому кого называть. Да, и еще дед катался по первому этажу на коляске. Объяснял, что старость это, а не болезнь никакая. Вот только жаль, говорил, что на второй этаж теперь не подняться – а там вся его библиотека. Так что, внучек, тебе теперь туда лазить и приносить деду книжки. И читать, если попросит. А больше-то, говорил дед, почти ничего и не надо: соседка захаживает насчет приготовить поесть, девчонки знакомые прибегают насчет уборки. А уж сам с собой дед может справиться. Он и пешком может. И постирать, если что. Просто в коляске – легче. Ну, все тебе понятно?
– Все понятно, дед Дим, – солидно отвечал Мишка, уже заранее прикидывая, как и что можно будет делать в свободное время.
А сам все удивлялся деду. Такая же белая длинная борода, как помнил. Такое же красное, как обожженное солнцем лицо. Такие же ярко-синие глаза под седыми бровями. Ничуть не изменился. Ну, кроме этой коляски – чуда заграничной техники.
И еще: было в доме очень чисто и совсем ничем не пахло. А должно было, по идее. Старость пахнет затхлостью и плесенью. Старость – душная. Тут же была чистота, и как будто только что проветрили весь дом, настежь отворяя окна и двери осеннему ветерку.
Утро начиналось с кофе. Потом Мишка спрашивал, не надо ли деду чего и шел гулять по городу. Старые детские знакомые оказались на месте. И Васька остался в своем городе, тут и работал. Пацаны, с которыми вместе играли в песке у речки десять лет назад – тут.
А кроме восстановленных знакомств появлялись и новые. Девчонки в магазине. Официантка в кафе – тут было кафе! И цены, позволяющие Мишке считать себя практически иностранным богатым туристом. Денег, что сунул, отворачиваясь, папа, хватало по местным меркам на многое.
Правда, выпить пока было не с кем. Васька все время на работе. Да еще и за рулем. И у других как-то все так. Все работают или учатся весь день, или даже – семейные уже. Ни потусоваться, ни погулять с приезжим... Вот, только Наташка оказалась, как он сам. Не пришей, не пристебай. Не поступила в институт. На работу не пошла, жила пока с матерью и думала, как там дальше. Вот и Мишка как раз к этим думам подошел. Столичный мальчик. С какими-то деньгами. А по разговору – и со связями. "Марь Ванна" такое знакомство вполне поддерживала, и Мишке днем теперь было не скучно. Даже домой приводил Наташку. Ну, раз все равно пока поручений никаких – так чего бы и нет?
А потом дед вручил ему ключ от библиотеки.
Вот тут-то Мишка и задумался.
Библиотека оказалась просто роскошной. Не так, чтобы подписные издания строем и одним цветом, а разные старые тома в коже и металле. Желтая от старости бумага. Старые буквы. Старые шрифты. Вот там, в библиотеке, пахло правильно – старыми книгами.
Он сбегал в свою комнату за блокнотом, а потом устроил внимательное перебирание книжного богатства, с записью всех данных. Некоторые тома еще и фотографировал на смартфон.
Вечером после ужина сидел у себя и листал страницы в Интернете. Сверял названия с тем, что было в блокноте. Строил таблицу, в которую вписывал цифры. Подсчитывал итоги.
Бинго! Лотерейный билет в кармане! Да еще и такой выигрышный...
– А дедушка-то старенький, тра-ля, ля-ля, ля-ля! – мурлыкал Мишка, так и этак перенося строки в таблице.
Наконец, выбрав одну строчку, закинул в Интернет удочку. И стал ждать. Совсем не долго. Почти сразу начались ответные контакты. Он и фотографию выслал по просьбе. И уже сговорился о цене.
На взгляд, без пересчета, в библиотеке деда было тысяч пять книг. Редких и очень дорогих книг. Библиотека занимала весь второй этаж дома. Проходы между полками были запутанными, как в лабиринте. Книги стояли в совершенном беспорядке: не по имени автора, не по разделам каким-то, даже не по году издания. Просто, видимо, как купил, как поставил – так и стоят.
Утром он забежал на почту и получил заработанные деньги. Это были солидные контрагенты – и очень солидные деньги. Тут же, не отходя далеко, завернул томик в пленку, потом в бумагу, написал адрес и отдал пожилой усталой тетке за толстым стеклом. Там, на почте, практически все были пожилые и усталые.
А потом – к Наташке сразу. И в кафе ее сводил, и сам чуть-чуть расслабился. Это были уже не те копейки, что подкинул отец. Тут – настоящее. А если посмотреть итог таблицы...
Утром дед встретил на кухне и сказал:
– А что это ты, унучек (специально так говорил, под старика косил) совсем со мной ничем не занимаешься? Ты же не отдыхать приехал, верно? Ага, вижу явное согласие и непротивление. Ну, тогда начнем мы с тобой день с чтения солнца нашей поэзии. Доставай Пушкина, Миша. Очень мне интересны некоторые места.
Мишка сбегал наверх и принес томик Пушкина. Дед поморщился:
– Не этот. Там было первое издание, без исправлений. Вот его и неси.
Мишка замешкался, ворочая книжки и думая, что и как теперь сказать. Нашел самый старый том из оставшихся, принес.
– Не то, Мишенька, не то. Как поднялся, так справа такая длинная полка. Ну, ты ее уже нашел, раз эти экземпляры таскаешь. И вот в самом конце, возле этой вот, стоит первое издание. Старое такое, понимаешь? Ну, тащи. Марш-марш.
И отвернулся к столу, принимаясь за свою кашу.
Мишка полчаса провел наверху. Что теперь делать? И не выйти же потихоньку. Кухня как раз у двери. Мимо деда не пробежать. И – зачем?
– Мишенька, – встретил внизу дед. – Ты только не придумывай ничего лишнего. Потому что у меня там свой порядок, и никто не поднимался кроме меня, да теперь вот – тебя. Лучше сразу скажи – нашел книгу?
– Нет, – честно сказал Миша.
– Жаль... А где же она тогда?
– Да, вроде, Ваське давал почитать, – брякнул Мишка первое, пришедшее в голову.
– Ваське? Очень жаль...
Загрустил дед, повернул коляску, покатил по коридору в свою комнату.
Да уже и вечер был – может, просто спать поехал.
А Мишка с самого утра понесся к Ваське, чтобы договориться, поделиться может быть даже, но чтобы он, Васька, подтвердил, если что. Ну, мало ли там что могло быть с книгой.
– Где же ты был? – спросила заплаканная Васькина мать. – Сынок-то мой разбился. А ты и не знаешь, выходит?
Нехорошо вышло.
Мишка вернулся домой. А дома – дед с теми же вопросами:
– Миша, внук, ты уж лучше мне честно скажи: куда делась книга? Васька твой, выходит, просто никак не мог....
И Мишка опять, совершенно не думая, ляпнул:
– Прости, дед. Это местные на меня наехали. Я в кафе ходил, а они...
– Так это же совсем другое дело! Ну-ка, тащи мне телефон.
Дед бодро потыкал в кнопки:
– Алё! Коля? Коля, что за дела в этом городе? Что за беспредел, в натуре? Узнал, да? Ну, давай, колись, кто и что тут мутит...
Мишка потихоньку ушел к себе. Еще раз посчитал сумму. Итог ему нравился. Но как же быть с дедом? К нему никто не входил, а на ужин Мишка специально не пошел, чтобы не встретиться. Зато утром вскочил с самого, как говорила мама, с ранья, и тут же кинулся на улицу, пока дед не остановил.
Прямо у калитки стояла красная "нива" и за ней старый потрепанный фордик, у которых о чем-то негромко разговаривали два мужика. Один длинный и сухой, какой-то крученый весь, как старый канат. Он заулыбался, увидев Мишку. И рот его был полон золотых зубов. Второй – молодой, невысокий и очень широкоплечий, смотрел хмуро.
– В машину! – сказал он, не здороваясь и не представляясь.
– А вы, собственно, кто? – осторожно спросил Мишка.
– Ну, считай, мы местный арбитраж. Давай, давай, не буди деда, не беспокой.
Потом было больно, стыдно и очень обидно. Хотя, на кого обижаться? На себя? Николай, как он представился, был уже не молодым, сильно за сорок. Он спрашивал коротко и требовал ответа. Мишка юлил. То есть, пытался юлить. А тот, что крепче, лупил по животу и по почкам. Умело, больно и очень сильно. Хорошо, что Мишка не успел позавтракать.
– Лучше бы тебе пока на улицу не показываться, – сказал на прощание Николай. – Мало ли какие могут быть эксцессы...
А дома ждал дед. Прямо у двери ждал.
– Вот что, внучек, – сказал строго он. – Ты мне тут всяко рассказываешь, а ведь книжка та дорогая. Очень дорогая. И не только деньгами, но и памятью. За нее, знаешь ли...
– Брал я, брал, – повинился Мишка. – Наташке показывал, хвастался. Там и оставил, наверное.
Вот же вляпался! Как теперь вывернуться?
– Наташке? Так позвони, пусть принесет.
Наташка ответила на звонок сразу, будто ждала. Сказала, что уезжает из города. Совсем уезжает. И что не надо им больше видеться. И во всем виноват он, Мишка, который впутал ее не понять во что. В трубке слышался голос ее матери:
– Ты ему скажи, скажи... Пусть только появится! Уж, я ему!
И Мишка сдался.
– Дед, продал я ее. Взял и продал. Деньги мне были нужны. В кафе сходить. С девушкой погулять. С друзьями посидеть. В магазине купить что-нибудь. Не подумал просто.
И что теперь, убьет?
– Да ты же внук мне, Миша! Что ли я не понимаю! Ну, украл – это плохо. Врал – еще хуже. Но ведь признался! Я теперь поспокойнее буду. Проживу чуть подольше. Жаль книгу, очень жаль. Но ведь вернуть уже не сможешь?
– Не смогу, – честно сказал Мишка.
– Тогда придется что-то другое читать...
Дед задумался, перебирая в уме свою библиотеку, а Мишка вдруг тронул его за руку и спросил срывающимся голосом:
– Дедушка, а как же Васька? Наташка – как? И эти, с золотыми зубами?
– Что? – встрепенулся дед. – А-а-а... Ты вон, что. А все так теперь и останется, Мишенька. Я тебе тут не Дед Мороз и не волшебник какой, чтобы взад переигрывать. Так что неси ты мне Тургенева. Есть там старый томик – вот его и неси. Почитаешь. Отработаешь.
Сверху Мишка выглянул на улицу. Красная "нива" стояла прямо у калитки.
В кармане были деньги. Хорошие деньги. Только вот – куда с ними теперь. И главное, а как же с Васькой так вышло? И Наташку жаль...
А еще жальче было самого себя. "Ссылка", шутил? Ну, вот она – ссылка. Как есть. Дошутился.
– Миша-а-а! – раздалось снизу. – Ты там не пропадай! Тургенева тащи, полистаем вместе!
Старость
Нет, все же придётся выходить на кухню. Ничего не поделать. Холодильник стоит там. И чайник тоже там включается. Надо было, наверное, перетащить всё к себе – но это уже было бы явным признаком паранойи. Главное, идти надо спокойно, ни на что не обращать внимания, не дёргаться. Подумаешь, видения какие-то у него! Мало ли у кого и какие бывают видения. В таком возрасте у некоторых наступает полное разжижение мозга. А он все же сам себя обслуживает. Никому не жалуется. Только себе, да и то – молча.
Старик с кряхтением поднялся из старого кресла, откинув на подлокотник сине-зелёный шерстяной плед, которым накрывался до шеи.
Старая кровь не греет. Старые кости мёрзнут. Зябнет всё. Что с холодной старостью можно сделать? Хорошо ещё, что понимает собственное состояние.
Теперь – ноги в валенки. Раньше-то, в далёкой юности, смеялся над старым преподавателем в университете, который даже летом приходил в аудиторию в коротких валенках. А теперь сам почти такой. Конечно, можно и просто в носках ходить по своей квартире. Но мало ли, что там рассыпано по полу. Или только кажется, что рассыпано. Но мало ли. А ещё в одних носках – просто холодно. Как ни убеждает родное государство, что на самом деле на улице уже тепло, а пол-то – все равно холодный. Сквозит все время откуда-то. Морозит. Здоровья осталось совсем мало. Его надо беречь. Поэтому – лучше уж в валенках.
Он подошёл к двери своей комнаты, постоял, набираясь духу.
Сейчас выйду. Вот сейчас выйду. Никого там нет. Это все мне просто кажется. Никого нет.
Вышел. На кухню – сразу налево. Не надо заглядывать в большую комнату. Нечего задерживаться в коридоре. Сразу на кухню, там щёлкнуть кнопкой чайника. Он ещё тёплый – это с утра, наверное. Но хочется горячего чая, а не тёплого. Вот, забулькал, зашумел. А теперь осторожно, боком, ни на что не смотря – к холодильнику.
А как вот ни на что не смотреть? Глаза закрыть, что ли? Тогда ведь и холодильник не найти. Это ещё когда – в прошлом месяце, что ли? Пытался он тогда с закрытыми глазами. И что? Сразу головокружение. Сразу – с курса. Сразу башкой о стену. Старой пустой больной башкой – в стену. Так последние шарики повыкатываются...
Кстати, если просто смотреть вниз, не поднимая глаз, тоже ничего хорошего не даёт. Всё равно что-то видно. Вот эти тёмные пятна. Почти чёрные, такие красные. И блестят. Это что? Или опять всякая хня и бня видится? Вот как принимать такую аберрацию зрения? То ли полы мыть пора, то ли...
Но если полы мыть, то есть признать существование грязи, так что это и откуда?
И ещё гильзы.
Вот что за голова дурацкая? Откуда только такое набралось? Книжек приключенческих и военных в детстве перечитал?
Хорошо всё-таки, что в валенках. В носках бы наверняка почувствовал всякую неприятность, когда наступаешь на золотистую свежую гильзу. Можно даже поднять, понюхать. Но зачем? Все равно все это – внутренний мир. Никто больше этого не увидит. Более того, расскажешь такое – сдадут в больницу. И будешь тогда до конца жизни – да и что там её осталось – манную кашку больничную по утрам перетирать беззубым ртом.
Холодильник был загорожен чем-то тёмным. Придётся смотреть.
Старик поднял глаза, посмотрел вокруг. Все привычно. Все, как всегда. Заложенный толстыми старыми книгами оконный проем. Чёрный пулемёт торчит сквозь неаккуратно выбитое стекло. Вот потому и сквозит, значит. К прицелу прильнул здоровенный мужик в чёрном. Вот он-то и загораживает проход к холодильнику.
Придётся применить силу. Ходить сквозь свои видения старик пока ещё не научился. Хотя, если вдуматься, должно получаться.
Он потолкал мужика в бок. Тот ругнулся, потом начал оглушительно стрелять куда-то вниз и в сторону. Гильзы потекли на пол, рассыпаясь со звоном, сталкиваясь и отлетая. Одна стукнула по валенку. Отскочила в тёмный угол.
– Позвольте, – еле слышно пробормотал старик, и ещё раз толкнул.
Мужик в форме ещё раз выругался и чуть подвинулся в сторону.
Теперь можно открывать холодильник. Что там ещё осталось? Вот, кусок масла сливочного можно взять. Отрезать хлеба горбушку, на него – масла. И с горячим сладким чаем. Нормально будет. И тепло, и сытно. Ещё в холодильнике стояли ряды банок с тушёнкой. Но тушёнки не хотелось – она жирная и холодная. Кроме того, старик не помнил, чтобы ставил тушёнку в холодильник. Значит, это могут быть опять видения. Кто же наедается с видений? Разве на таком прожить можно?
С куском масла на куске хлеба он повернулся к столу. За столом сидел невысокий толстый офицер. Тоже весь в чёрном. Он молча рассматривал старика через очки в золотой оправе. В стёклах очков его глаза казались большими, чёрными, как его форма.
Главное, не обращать внимания. Не хватало ещё начать здороваться или разговаривать с собственным стариковским бредом.
Старость, старость...
Вот и отец, помнится, все ругался с кем-то, видимым только ему, рвался куда-то перед смертью. А не надо было ругаться. Они же его не трогают. Нет их никого. Просто нет их. И звуков на самом деле никаких нет. И запахов. Потому что, откуда бы ему знать, как пахнет настоящая пороховая гарь? Опять по книжкам, да по фильмам? Нет. Ничего нет. Он один в своей квартире.
Старик налил в кружку кипятка, сыпанул туда же пригоршню заварки. А вот сахара-то и нет, оказывается. Совсем нет сахара. Придётся так. Но главное – кипяток.
Осторожно переступая валенками, стараясь не смотреть по сторонам, он проследовал обратно к своей двери. Дверь в комнату оказалась открытой настежь. Забыл закрыть, что ли? Вот уже и внутренняя самодисциплина всякая пропала. Надо же делать всегда так, чтобы помнить, что сделано: закрывать за собой двери, выключать свет, смывать воду... И вовсе это не смешно. Ещё не хватает до такого дожить, чтобы воду за собой смывать забывать. Тьфу!
Старик зашёл в комнату, прошелестел валенками к креслу, поставил на столик справа кружку, положил бутерброд. Теперь – закрыть дверь.
– Дверь не закрывай! – раздалось от окна.
Вот только внимания не надо обращать. Мало ли, что слышится и что видится. Он опять двинулся к двери.
– Слышь, ты, старый! Я же сказал – дверь не закрывай!
Говорят, если человеку снятся кошмары – это просто у него что-то в организме не так. Это, наверное, какая-то болезнь уже точит его, но ещё не больно, не заметно. А мозг уже выдаёт предупреждение. Вот этими самыми кошмарами. А если такие кошмары наяву? Наверное, это тоже говорит о здоровье. Вот подсказывает мозг, что нельзя закрывать дверь. Почему? Может быть, потому что будет душно? Может, мозгу просто не хватает кислорода?
Старик вернулся к креслу, закутался в плед, не вынимая ног из валенок. Всё-таки с открытой дверью сквозит сильнее. С кухни опять раздался грохот длинной пулемётной очереди. А от окна отозвалось, как эхом. Два хлёстких выстрела и ругань вполголоса.
Старик взял кружку, подул на неё, отхлебнул. Горячий крепкий чай пробежал в желудок, грея пищевод и поднимая тонус. Теперь – бутерброд.
– Нет, ты видишь, какие суки, а? Они уже по жилью стреляют! – у окна пошевелилась тень.
На миг показалось, что это снайпер в маскхалате, делающем его большим, бесформенным пятном на фоне светлых обоев. Шторы остались задёрнутыми – старик сам закрыл все щели с вечера. А этот, наверное, просто разбил стекло и выставил ствол на улицу. Это он неправильно делает. На самом деле настоящие снайперы стреляют не с подоконника, а из глубины комнаты = старик что-то такое читал в детстве. Хотя... Что тут объяснять собственным кошмарам? Главное – всё опять затихло. Замерло. Притаилось.
Бутерброд и горячий чай. Вот – реальность. Все остальное – кошмар. Просто выдумка воспалённого старого отмирающего мозга.
Но мы ещё поживем, поживем...
– Мы ещё поживем, старый! Мы продержимся! – раздалось от окна.
Главное, не отвечать вслух. Это просто свои собственные мысли. Просто мысли.
Старость – не радость
Телефонный звонок в полдень – это совсем не страшно. Вот когда ночью трезвонить начинают, тогда начинаешь дергаться и тревожиться. Телефон надрывается, а ты ждешь, ждешь, ждешь, когда же на том конце провода поймут, что уже ночь, что никто ночью с ними разговаривать не будет, что это не рабочий, в конце концов, телефон – домашний! А днем-то – пустяк. Тем более теперь, когда уже не работаешь, и не ожидаешь внезапного крика начальника – все пропало, все упало, беги-лети скорей туда-сюда, без тебя все никак...
– Алло, – хрипло сказал в трубку Михаил Петрович, недовольно глядя на себя в зеркало, уже много лет висящее прямо над тумбочкой в коридоре.
Зеркало показывало его плохо. То есть, показывало-то оно хорошо, но все равно плохо. Если повернуть голову, то вот тут отвисает. А если глядеть прямо, то вот тут щеки и эти, как их, брыжи, что ли? И еще мешки под глазами.
– Алло, да? – сказал он с подчеркнуто комичным киношным кавказским акцентом.
– Миша? – зазвенела трубка незнакомым женским голосом. – Мишенька? Как ты там теперь? Ты же не работаешь больше? Ну, говори, говори же, милый! Что, как, какие дальше планы, как жена, как дети?
– Кто это? – он скорчил себе рожу в зеркало и растянул губы, показывая зубы в жестоком волчьем оскале.
Зубы были желтые.
Нет. Не красавец.
– Как – кто? Миша, ты, что, не узнал меня? Вот же умора! Буду рассказывать всем нашим, как ты меня просто не узнал! Теперь богатым будешь... Ой, то есть, это я теперь буду богатой!
Михаил Петрович молча положил трубку и пошел на кухню.
Знает он такие звонки. Ишь, развести хотят на поговорить, как лоха какого. А он уже на пенсии. И ничего у них не получится. Кроме квартиры все равно ничего у него и нет больше.
Тут его как кто-то подтолкнул – квартира!
Вот оно, значит. Начинается. Не зря по телевизору предупреждали.
В четыре вечера – он как раз поставил чайник – снова позвонили. Теперь голос был не звонкий, а такой гулкий, что ли. Контральто – вспомнил Михаил Петрович. Это называется контральто. Такой женский бас.
– Михаил, – вещал голос. – Ты там как сам-то? В порядке? Здоровье – как? А то дети спрашивают, что случилось с отцом. Не видно нигде, не слышно совершенно.
– Что, квартиру мою хотите? – закричал в трубку Михаил Петрович. – Так хрен вам всем по вашей хитрой рыжей морде!
– И вовсе я не рыжая! – обиделось контральто и отключилось.
Михаил Петрович не только положил трубку, но и выдернул вилку из розетки. И еще порадовался, что знает такие простые русские слова: вилка, розетка. А то везде стали сплошные коннекторы и штекеры.
Чай перед телевизором на кухне под большой бутерброд с маслом и куском красной рыбы, оставшейся от праздничного ужина в связи с его выходом на пенсию, был хорош. Чай пах не сеном, а мятой и лимоном. И был не черным-черным, а прозрачным и благородно янтарным. А по телевизору между тем говорили, что правильно и вовремя он ушел с работы. Там у них опять очередные кризисы, и сокращения начнутся. А он, Михаил Петрович, бывший начальник службы, в домике. Как ни смешно такое звучит. Он – в домике. Как в детстве. И уже совсем ничего не боится.
...
Утром после обязательной неспешной зарядки и завтрака, перед самым выходом на обязательную же прогулку – он решил продолжать режим и график и вообще все полезное – Михаил Петрович снова включил телефон. Тот зазвенел, казалось, быстрее, чем ток по проводам достиг катушки.
– Бать, – басил какой-то молодой парень. – Ты чего телефон отключаешь? Мы же тут волнуемся все. Меня даже хотели ночью к тебе посылать, проверять, что и как. Представь, да? Я, значит, ночью буду долбиться в твои двери. А ты, как положено, вызывать милицию, потому что света в коридоре опять нет. Ну, представь, да!
Михаил Петрович ругаться не любил, хотя умел. Он просто аккуратно положил трубку и пошел на улицу. Мимо консьержки, мимо бабок на крыльце, обсуждающих его внешний вид:
– Ишь, какой весь важный, да манерный пошел. И пошел себе, и пошел... И вот так он всегда. На самом-то деле – никому он не нужен. Пенсионер. Простой пенсионер. А гонору-то, гонору! Тьфу!
По парку он гулял долго, дыша воздухом и радуясь, что в рабочий день здесь почти никого не было. Пахло зеленью и сыростью. Редкие молодые мамаши катали разноцветные коляски. На лавочках там и тут сидели девушки с книгами.
Никому он не нужен, ага. Если бы так. Вон, телефон просто обрывают. Да и раньше, когда был молодой – тоже ведь было. Только успевай, отбивайся. И блондинки разные, и совсем наоборот – брюнетки. Но он тогда уже точно знал, что всем им, красивым и понаприехавшим и уже даже понаостававшимся, нужна была только его квартира. Прописка – и ничего более. И он сам, как дополнение, сопутствующий товар, в комплекте к прописке.
