Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

XII

Была уже глубокая ночь. Стояли над деревней огромные звезды. Небо живых почему-то ускользало от Анны. Фарид приказал шоферу остановиться у почты. Он распахнул дверцу и вышел.

– Пожалуйста, посмотрите, что там за пальба возле дома, – попросил он почти дружески. – У меня сеанс связи. В комиссии ждут моих сообщений.

Поодаль, чуть впереди, на улице что-то происходило. Гремели выстрелы, с ревом пронеслись мимо несколько мотоциклеток; их зажженные фары рывками выхватывали из темноты покалеченные дома и изгороди. Желтый костюм исчез за дверью комендатуры.

– Поехали! – сказала Анна.

Она опять теряла контроль над собой. В какой-то момент она даже поймала себя на том, что это не ее злость, что кто-то другой управляет ее настроением, но очередной порыв неестественных чувств вытеснил здоровый росток. Возле дома, залитые светом мотоциклетных фар, стояли двое: живой и мертвый. Мертвый опирался на живого.

– Кто это? – спросила она у водителя.

– Живой человек – из города, приехал похоронить мать, а второй – кавалерист… Если хотите, мы можем их расстрелять!

– Не нужно пока стрелять! У вас есть мегафон?

«Как-то этот желтый на меня воздействует, – подумала она. – Он мне не верит, хочет, чтобы я стала просто инструментом в его руках… Если председатель ГКАЯ не хочет объединения Тимура и куклы, если он боится этого, значит, наверняка меня он тоже боится. И конечно, постарается уничтожить. Но пока я им нужна…»

– Свирид Михайлович, – сказала она в поданный мегафон. – Я не причиню вам никакого вреда, если вы не станете путаться под ногами! Вы должны покинуть деревню! Вы приехали сюда, насколько я знаю, похоронить мать. Вот и занимайтесь похоронами. Обещайте мне это, и вас никто не тронет!

– Что вы мне можете сделать? – послышалось со стороны дома. – Застрелить?

– Застрелить мы вас тоже могли бы… – Анна приложила все силы, чтобы чужие слова, продиктованные чужой, враждебной ей волей, не вырвались наружу, но она уже не могла их остановить. – Поверьте, Свирид Михайлович, у нас много способов воздействия. Нам жаль тратить на вас время.

Он что-то ответил. Анна не выдержала напряжения. Мегафон оттягивал руку, и она швырнула его в коляску мотоцикла. На другом конце улицы послышался протяжный медный звук: кавалерийский рожок – сигнал к атаке.

– Пеняйте на себя! – услышала Анна собственный голос, прозвеневший в воздухе. – У вас был хороший вариант. Вы сами от него отказались!

Немецкий полковник снова стоял возле машины.

– Можно начинать? – спросил он.

Она не ответила – за нее ответил кто-то другой; кто-то другой – но ее собственным испуганным голосом:

– Начинайте!

Взревели моторы, свет фар усилился, и стало совсем уже светло.

Зашелестели подошвы множества сапог. Звон копыт опередил всадников лишь на одно мгновение. Солдаты в зеленой форме перешагнули забор. В следующую минуту на них обрушился сверкающий луною и электрическим светом сабельный шквал. Забулькал, загремел пулемет. Выбравшись из машины, Анна, пошатываясь, пошла по улице; ей не хотелось принимать участия в побоище. Какая-то отдаленная музыка привлекла ее внимание: легкий ночной ветерок принес ее с другого конца деревни. Музыка смешивалась. с разрастающимся грохотом боя, но вовсе не терялась в нем. Анна остановилась. Выстрелы, казалось, звучали повсюду. На краю деревни шел еще один бой.

– Что это за музыка? – спросила она.

– Полицаи с граммофоном веселятся! – прозвучало рядом. Голос экс-лилипута сохранял металлические нотки голоса машины. – Плохо себя чувствуете?

– Нормально себя чувствую! – отрезала Анна. – Отстаньте от меня! Я больше не хочу участвовать во всем этом безобразии.

– Ну что ж, – сказал он. – Придется мне самому его убить!

Двое – живой и мертвый, обнявшись, все так же стояли возле дома. Анна остановилась в нерешительности.

Желтый костюм в темноте казался серым. Свирид Михайлович переложил саблю в левую руку и приготовился. Ну что он мог сделать с полуроботом-полулилипутом, если единственным его оружием была давно рассыпавшаяся в прах сабля русского офицера!

Приостановившись в шаге от своей жертвы, экс-лилипут запахнул пиджак, застегнул верхнюю пуговицу, откинул назад светловолосую голову и сказал:

– Пойдемте со мной! – Голос его скрипел. – Вы должны следовать за мной…

Живой все-таки ударил первым. Кулак попал точно в челюсть и отскочил, как от резиновой стенки. Костюм покачнулся и поднял руку для удара.

– Коли!

Трудно было понять, кто это крикнул, трудно было вообще понять, что произошло. С металлическим скрежетом сабля вошла в грудь крепа, посыпались искры. И еще прежде, чем механическое тело повалилось на землю, от него будто отскочил желтый мячик. По корпусу робота прокатилась судорога, и механизм замер.

Анна улыбнулась. Наваждение пропало. Желтый костюм, опять уменьшенный до своего первоначального размера, подпрыгивая, старался увернуться от лошадиных копыт. Лилипут был заметно перепуган подобным оборотом дела. Он тоненько визжал, и еле слышный этот визг, как и музыка полицаев, не терялся в шуме сражения.

XIII

Алан Маркович очнулся от запаха гари и еще от того, что сильно замерзла спина. Спина просто окоченела, тогда как на грудь ему все сильнее наваливался жар. Открыл глаза и в первую очередь увидел черный небесный свод – небо было засеяно звездами. Синими звездами! Совсем рядом, по левую руку громоздилось что-то огромное, металлическое, раскаленное. Сквозь щели пробивалось пламя. Только поднявшись на ноги и сделав несколько шагов, он понял: всего лишь танк, старый немецкий танк, подбитый здесь пятьдесят лет назад. Набившаяся в танк за долгие годы сухая труха наконец загорелась.

«Почему меня все-таки не удушили? – подумал Алан. – Свои отбили? Но если отбили, почему бросили посреди поля рядом с подбитым танком?»

Во время боя было взорвано немало старых мин, поле заволкло дымом. Алан Маркович разглядел на фоне далекого леса какие-то тонкие высокие обугленные жерди. Он не смог понять, что это: то ли несколько деревьев сгорело, то ли это просто какой-то оптический обман.

«Если звезды синие, значит, я опять не могу видеть мертвых. Если бы я мог видеть мертвых, звезды казались бы белыми и были бы значительно крупнее!»

Обнаружив на своей шее истлевший кусок марли, Алан Маркович осторожно размотал этот импровизированный бинт, помял его в руках и бросил.

«Они меня отбили, – подумал он. – Дотащили сюда, перебинтовали даже… Зачем, спрашивается, они меня перебинтовали? – Он ощупал горло. – Нет же никакого ранения. А может, меня душили этим бинтом?»

Логичнее было бы сейчас же вернуться в деревню, но слишком его заинтересовали две тлеющие вертикальные полоски на фоне леса. Воздух, ночной, холодный, полный запаха гари, нагонял на Алана Марковича уныние.

«Все роботы остались целы… Они там? – Он поискал вокруг глазами и не смог найти бетонного выступа. – Они где-то здесь. Теперь вряд ли что-то получится, теперь они могут оказаться и в деревне… И уж наверняка включены. Так легко на два провода их уже не замкнуть… – И вдруг он вспомнил слова Анны. Воспоминание – короткая простая мысль – было как удар головной боли. Алан Маркович даже остановился. – Мертвые и живые больше не будут сосуществовать рядом… Разойдутся пути! Навсегда!.. Я больше не увижу Марту!»

Две тлеющие полоски оказались всего лишь двумя сгоревшими деревцами. Сгоревшие деревца стояли на опушке отдельно, поэтому сам лес и не вспыхнул.

«Где-то здесь вход в подземелье, – решил Алан. – Все равно я уже не пошел в деревню…»

Оторвав от плаща длинный лоскут, он намотал этот лоскут на толстый сук и от тлеющего угля зажег импровизированный факел. Факел давал очень мало света, ткань вспыхивала искрами и воняла, зато этого горения могло хватить минут на десять – пятнадцать. Пробираясь между деревьями, осторожно ощупывая ногой землю при каждом следующем шаге, Алан довольно легко обнаружил метки на старых стволах. Огонь еще не погас, а он уже вышел к нужному месту.

Деревянная крышка оказалась на месте, только теперь, чтобы до нее добраться, пришлось закрепить факел, опуститься на колени и долго разгребать землю руками. Крышка насквозь прогнила. Когда он потянул за ржавое кольцо, она подалась не сразу, с трудом, со скрипом. В слабеньком мигающем свете Алан Маркович увидел, что никакого входа нет. Под крышкой лежала черная рыхлая земля.

«Она сказала, линия разделения пройдет прямо через нее. Она, наверное, погибнет. Она погибнет, а я останусь… Только весь мир будет таким же, как эта земля под крышкой… Останется только то, что видно… – Присев рядом с люком, Алан ощутил полную беспомощность. Он чудовищно устал за последние сутки. Ему было холодно, но не хотелось больше никуда идти. – Не будет Марты… Не будет Олега!.. Вот бы сейчас умереть! Я умру и останусь с ними… Но тогда исчезнет все остальное. Где мы окажемся, как будет выглядеть мир мертвых, лишенный всего остального? Может быть, он просто исчезнет… Как электрический разряд, как с трудом удерживающий человеческий контур отзвук ушедшего. Может быть, весь мир мертвых превратится в электричество? В обыкновенную электроэнергию? И раскалит спирали наших лампочек?»

Что-то сдвинулось в окружающей темноте. Алан вздрогнул. Все мысли выбило из головы. Он испытал давно позабытый, совсем уже невозможный страх. С трудом заставил себя посмотреть на черный квадрат земли. Воткнутый в землю импровизированный факел от порыва ветра вспыхнул синим. Полетели длинные искры, и в свете этих искр Алан увидел протянутую из-под земли белую руку. Рука судорожно сжималась и разжималась. Пальцы пытались ухватиться, но просеивали пустоту.

Поборов неприязнь, Алан схватил эту руку в свою. Холодная ладонь была влажной, она выскальзывала. Алан с силой потянул, раздался стон, и из черного провала медленно выступила голова.

– Тимур?

Отпустив руку и встав на колени, Алан Маркович всмотрелся в него. Налипшие комья земли делали лицо молодого мастера почти неузнаваемым.

– Пожалуйста… – простонал он. – Помогите мне выбраться.

Над деревьями замерцали голубые звезды.

– Что случилось? – спросил Алан, разгребая сырую тепловатую землю. – Как ты здесь? Почему?

– Кончилось действие таблетки, а я не успел вовремя выйти наружу.

Выбравшись из-под земли, Тимур отшвырнул гнилую крышку люка.

– Спасибо! – сказал он. – Если бы не вы, задохнулся бы…

Глядя в рыхлую черную яму, из которой выбрался Тимур, Алан спросил:

– Как ты думаешь, там есть что-то внизу?

Мастер отряхивался, бил ладонями по бокам и по коленям.

– Там ничего нет, – сказал он. – По крайней мере для нас с вами. Нужно идти в деревню. У Майки еще остались таблетки.

– Ты совсем ничего не видишь? – спросил Алан Маркович.

– Ничего!

Поворачиваясь на месте, Алан Маркович шарил глазами вокруг. В свете прорезавшейся луны на кустах блестели капли, колыхались ветки. Но ни одного лишнего звука – обычный ночной лес. Тишина, легкое потрескивание, собственное частое дыхание.

Он готов был уже расплакаться. У него заболели глаза – так он хотел увидеть. И вдруг подумал: «А может, уже все кончилось?.. Может, пути живых и мертвых уже разошлись?.. Может, мы остались одни?»

– Ты не понимаешь! – тихо сказал Алан. – Все уже кончилось!

– По-моему, это вы ничего не понимаете… Вы не видели птиц. Крепы по сравнению с этими птичками просто ангелы.

– Все кончилось! – сказал Алан. – Если твоя кукла не потеряла дар речи, то…

Кто-то потянул сзади за плащ. Алан Маркович, прервавшись на полуслове, повернулся. Следующий порыв ветра остудил надежду. Он потер пальцами ноздри, понюхал пальцы, втянул воздух. Если один раз получилось, почему это не может произойти вторично?

– Что с ней? – спросил Тимур.

– С кем?

Из темноты медленно, прямо на глазах вылепился прозрачный тонкий силуэт. Такой знакомый детский голос спросил:

– Папа, ты меня видишь?

Алан кивнул.

– Папа, они взяли Майю. Они хотят ее разломать!..

Алан Маркович глянул на мастера – тот не слышал детского голоса и не видел Олега.

«Если есть еще время, нам нужно разделиться, – подумал Алан. – Сейчас я расскажу ему все. Он должен взять на себя тех, что в бункере… Он профессионал, он электронщик, механик, ему и карты в руки… А я пока попробую защитить его дурацкую куклу».

XIV

 Устроившись в одной из свободных комнат на почте, Анна туго закуталась в плащ. Она не могла даже думать – хотелось лишь, чтобы быстрее все закончилось.

Потом боль немножечко отпустила, и Анна вдруг обнаружила, что женщина-трубочист, как всегда одетая в черное, как всегда с веревкой через плечо, тащит ее куда-то по улице.

– Отличная идея! Пусть все развалится! Пусть все будет отдельно. Мне нравится! – увлекая ее за собой, бубнила Эльвира. – Не нужен никакой мостик! Как ты считаешь, если мир разорвет на две части, в какой части останемся мы? С живыми или с мертвыми?

Анна отрицательно покачала головой.

«Когда я успела ей все рассказать? Зачем? – вяло подумала она. – Теперь ведь не отвяжется… Может, так оно и лучше? Она меня, пожалуй, заменит. Ничего не нужно делать – только немножечко подождать!.. А может, спровадить ее побыстрее? А может, нужно как-то иначе?»

Налетели топот и граммофонная музыка. Они сбили волну холода. В избе веселились пьяные полицаи.

Эльвира, отомкнув замок, вошла во флигель. Обнаружив у себя в руке фонарик, Анна посветила вокруг. Флигель был забит мебельной рухлядью: какие-то сломанные стулья, столы, поставленные набок, большие темные узлы, чугунки, грабли, лопаты; в воздухе клубилась сухая ржавая пыль. Неприятное постукивание, скрип.

Кукла висела, привязанная к доскам. Пятки ее подрагивали – они только чуть-чуть не доставали до пола, на губах – кусок коричневой изоляции, запястья и лодыжки туго стянуты. С подобной жестокостью могли действовать, наверное, только роботы. Да и никто из мертвых с Майей бы и не справился. Все было готово. Слева стояла большая картонная коробка, и в коробке – аккуратно увязанные динамитные шашки. Ржавый будильник соединен с уродливым минным взрывателем.

«Действительно, без меня дело пошло… – подумала Анна. – Такими темпами они быстро управятся… – Не в первый уже раз ощутив прилив неестественной, не своей злобы, она ощупала карман плаща. – Вот ты где? – Из кармана высовывалась голова лилипута, микроскопическая ручка цеплялась за край. – Душа моя! Фарид!»

Из связки динамита торчал длинный конец бикфордова шнура. Изоляция на губах куклы почему-то оплавилась. Анна сдавила маленькое тельце внутри своего кармана, испытав при этом злобное удовольствие. Шум пьяной оргии усилился. В дверь вошли два робота. Одной рукой пытаясь прижать лилипута, другой Анна двигала фонарь.

– Свирид Михайлович! – удивилась она.

Он стоял возле стены, напуганный и неподвижный.

– Я уеду! – отступая к окну, сказал он. – Похороню маму и уеду!

– Теперь это уже ни к чему! – бросила Анна, сама удивившись своему холодному голосу. – Ни к че-му!

«Больше не знобит», – отметила она.

Анна светила своим фонариком, а роботы, оглушив этого лишнего человека, теперь прикручивали его к деревянной плоскости.

– Он нам не нужен! – сказала Эльвира. – Мы его оставим здесь.

Анна еще сильнее сдавила теплый дрожащий комочек в своем кармане. В ладонь будто вонзили иглу, и она почувствовала, как чужая злость медленно отпускает ее.

– Конечно, было бы лучше, если бы она согласилась окончательно воссоединиться со своим возлюбленным… – Кольцо из черной веревки скользнуло по животу куклы. – Но она не хочет! – Веревка ударила опять. – Не хочет!..

– Я согласна! – прошелестели губы куклы.

Но Эльвира уже не собиралась ничего менять. Она поправила веревку на плече и демонстративно отвернулась.

– Ты можешь быть согласна, – сказала она, – зато он тебя бросил. И вообще, ты мне надоела. Ты у нас уже сто лет как кость в горле. Не человек, не робот, не пойми что. Аня, у тебя есть спички?

Анна сосредоточилась на своем кармане – лилипут, пытаясь выбраться, сильно колол ее в ладонь. Чиркнула спичка. Загоревшийся фитиль изогнулся в воздухе. Фонарик в руке Анны сам собою погас.

– Не нужно… – вяло попросила она. – Что ты делаешь, Элли? Я тебя звала помочь… А ты сводишь старые счеты! Лучше бы ты дома осталась…

– Пошли отсюда! – сказала Эльвира. – Мне действительно, кажется, пора…

На улице оказалось прохладно. Только что прошел коротенький дождь. Хлопали двери, пьяные полицаи выходили на улицу. Полицаев тоже заденет взрывом.

Они уже шли по улице, когда в темном воздухе рядом что-то мелькнуло. Эльвира говорила, говорила без умолку, молола какую-то уже совершенную чушь; с ее слов выходило, что в городе половина мертвых испарилась, а вторую половину крепы уж как-нибудь приберут к рукам. Анна прищурилась, преодолевая новый приступ ярости и озноба. Краем глаза она заметила мелькнувшего в воздухе знакомого черного воробья.

– Кромвель? – прошептала она.

– Что? – Эльвира замолкла и остановилась.

– Нет… Я так… Показалось… Ты что-то говорила о нашем городе? Рассказывай. Правда, очень интересно. Ты говоришь, мертвые исчезают. А живые?

XV

Не хотелось думать о красной шипящей точке подожженного фитиля, но Анна все время против воли возвращалась к ней. Шнур горел очень долго, но все-таки он догорел до конца. От взрыва выпало стекло в окне, и здание почты наполнилась запахом гари. Проводив Эльвиру, Анна устроилась возле ящика рации. Рядом суетились два немецких офицера. По плану операция должна была завершиться в ближайшие несколько минут. Все время кто-то входил. На пол сыпались узкие телетайпные ленты. Расшвыряв начищенным сапогом битое стекло, генерал (Анна никак не могла понять, тот же самый это генерал или уже другой) что-то приказывал. Вошел солдат в рогатой каске. Генерал уставился на него.

– Нападение на бункер! – рявкнул солдат.

За окном, перегораживая улицу, медленно полз огромный танк. Механическое чудовище волокло за собою на буксире маленькую тележку. На тележке в узком деревянном ящике стояли толстые медные стволы. Луна хорошо отражалась в меди. За танком показались какие-то верховые – кажется, французы.

– Один робот уничтожен. Один сильно поврежден. – Солдат от страха выкатывал глаза.

– Кто это сделал?

Генерал почему-то посмотрел сначала на Анну, потом перевел взгляд на улыбающегося лилипута.

– Не важно! – сказал лилипут. – По-моему, беспокоиться мы не станем – не велика потеря. – Он неприятно щелкнул крышечкой своих часов. – Все сделано с запасом. Одним меньше, одним больше – значения не имеет… Пусть от робота только костюм останется, он все равно пригоден. Но кто? – Лилипут задрал голову, чтобы разглядеть солдата, принесшего неприятное известие. – Кто это сделал?

– Живые!

– Живых уничтожить! – пискнул лилипут. – Всех!

Он расхаживал по столу, мерил маленькими шажками расстояние между чернильницей и толстой коленкоровой папкой, поглядывал на часы.

– Через пять минут мы закончим! – торжественным голосом сказал он.

Из радиопередатчика раздавалось потрескивание, шипение. Большие черные наушники висели на спинке стула рядом с Анной, и, даже не желая того, она прислушивалась. В наушниках, переплетаясь и множась, существовали, казалось, одновременно тысячи разговоров: деловые сводки, военные приказы, объяснения в любви, бытовые беседы, разгоны подчиненным, кто-то договаривался о встрече, а кто-то прощался навсегда.

«Мне не уцелеть, не уцелеть… – со всею ясностью поняла Анна. – Ничего у них не получится… Сделай они хоть тысячу новых крепов – ничего. С природой спорить бесполезно… Мертвый ты или живой, ты все равно просто человек. Человек! – Она прикусила от боли губы… В наушниках шуршали только ею слышимые голоса – казалось, это голоса всего человечества, видимого и невидимого. – Творение не спорит с творцом…»

– Вот он! – Солдат показывал в окно.

Лилипут даже подпрыгнул. Он пощелкал пальцами и заставил генерала взять себя на ладонь. Оттуда, как с обзорной площадки, он смог выглянуть на улицу.

Танк медленно разворачивался. Огромные гусеницы отбрасывали гальку, один камушек звякнул в стекло. Французы осаживали своих лошадей. Ящик с медными стволами при резком повороте завалился набок. Но появившийся на улице человек ничего этого просто не видел. Тимур – Анна сразу узнала его – прошел сквозь сверкающую высокую броню, обратив на нее внимания не больше, чем на легкий порыв ветра. Мастер шел медленно; было видно, как он устал.

– Живые… – сказал генерал. – Опять живые!

Множество соединений, миллионы пощелкивающих реле. Анна протянула руку и твердыми пальцами взяла наушники. Голос председателя комиссии, несмотря на идеальное соединение, звучал как-то отдаленно, он с трудом прорывался в ее сознание.

– Умница, девочка… умница! – восторженно хрипел старик. – Мы победили, победили! Процесс пошел! Пошел!

«С чего это он решил? Какого рожна мы победили, когда ничего еще вовсе и не сделано… Все только предстоит!»

– Почему мы победили? – спросила она в микрофон.

– Сейчас! – простонал голос в наушниках. Голос старикашки-председателя стал приторно-сладким, дрожащим, и аккомпанементом к нему, сладким соусом к этой тягучей шоколадной конфете были шепоток, придыхание, поскрипывание стульев. Шепоток был столь явствен, что за ним легко угадывались остальные мертвые члены комиссии. – Сейчас все произойдет… Сейчас! – Он сдержанно кашлянул, и можно было даже увидеть капельки белой мокроты на дырчатой телефонной трубке рядом с вялыми, дрожащими губами председателя. – Увидимся еще!..

В наушниках стало тихо. Анна ощутила острую боль в позвоночнике – ее тело, будто большой бритвой, рубило пополам. Лезвие было ледяным. В зеленой шкале рации отражалось собственное чужое лицо. В последний раз в жизни она видела глаза своего учителя, так долго существовавшего в ней как второе «я», как чужой опыт, как неотъемлемая часть.

– Живых! – пискнул лилипут. – Живых… – Он просто задохнулся от ярости. – Всех уничтожить! Всех живых уничтожить!

Анна расстегнула верхнюю пуговицу плаща. Двое полицаев за окном, вывалившись из-за какого-то забора прямо навстречу Тимуру, вскинули свои винтовки.

«Что ему сделаешь? Что ему сделаешь? – подумала Анна. – Он живой. Просто живой мальчик, играющий в свою куклу. Кукла отдельно, ребенок отдельно! Что ему сделаешь?!»

Несколько бесполезных выстрелов в упор, и один из полицаев взял винтовку за ствол, хотел ударить Тимура прикладом. Полицай был уже почти прозрачным, невесомым, он растворялся в воздухе. Растаяло и оконное стекло, на его месте проступили почерневшие осколки и кривая рама сожженной почты.

– Генерал! – сказала она и поднялась со стула. – Генерал, мы, кажется, победили. Эксперимент завершен, – и сама поразилась своему голосу. – Вы правы! Всех живых без жалости уничтожить!