Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

XII

Я заснула, сидя в кресле, а проснулась от звука голосов. Голоса звучали рядом за стеной. Была уже ночь, и на незадернутых шторах колыхался резковатый отблеск фонарей.

– Вы бы прилегли, Егор Кузьмич! – раздался голос Анны. – Вам будет легче сосредоточиться.

– А ты думаешь, нужно сосредоточиться? – спросил Егор. По звуку его голоса я поняла, что у него острый болевой приступ.

– Да, нужно лечь на спину, положить руки вдоль тела…

– Глаза закрыть?

– Нет!

– А я почему-то думал, что, наоборот, надо будет расслабиться. Всегда хотел сделать это с закрытыми глазами…

– Почему?

– А знаешь, Аннушка, очень неприятная это работа – чужие глаза закрывать. Не хотелось бы никого обременять…

Дыхание у Егора было очень частым, в бронхах свистело. Я хорошо знала это его дыхание в момент приступа. Пот на лбу обычно такой, что, когда отжимаешь платочек, пальцам горячо. И даже кричать уже невозможно – такая боль.

– Ты умирала? – спросил Егор.

Каждое слово давалось ему с невероятными трудом. Я-то точно знала, что говорить он сейчас вообще не может. Даже через стену я чувствовала, как молотит о ребра его сердце.

– Разве это важно? – сказала Анна.

– Не знаю… Просто хочется спросить совета у бывалого человека… – Я готова была поклясться, что он попробовал улыбнуться.

– Это я-то бывалый человек?! Егор Кузьмич… Вы расслабьтесь… В стационаре это даже приятно. Сбрасываешь с себя все лишнее. Остается только самое необходимое…

– Самое необходимое – это, по-моему, очень скучно! – сказал Егор.

– Самое необходимое – это самое приятное! – Было слышно, как она помогает ему прилечь. – Вообще, варварство! Такой большой город – и нет стационара.

– Так ведь и во всем мире нет! – очень тихо сказал Егор. – Насколько я понимаю, единственный был в вашем городе, да и тот сгорел.

– Сгорел! – согласилась Анна.

«Что это, о чем они говорят?.. – ужаснулась я. – Какой такой стационар?»

– Я так понял, ты и подожгла?

– Возможно. Этого я не помню…

Было хорошо слышно, как он вытянулся на постели и, наверное, прикрыл глаза.

– А все-таки мы дали им бой, – сказал он неожиданно благодушным тоном. – Долго не очухаются!

– Вы помолчите лучше, – прервала его Анна. – А то вы очень нервничаете… Это плохо… Молча легче…

– Думаешь, легче?

– Помолчите, Егор Кузьмич, прошу вас. Потерпите. Совсем немножко осталось.

Я тихонечко поднялась с кресла и заглянула в комнату Егора. Он лежал на постели прямо в форме, в сапогах – только портупея расстегнута, а девочка сидела рядом на стуле.

– Когда? – спросил Егор.

– Думаю, скоро! Думаю, еще минут двадцать… Двадцать пять… Да вы и сами чувствуете, наверное.

– Чувствую.

Чтобы не закричать, я прикусила губу. Я поняла, что разговор идет о том, сколько моему Егору осталось жить. Сделав шаг назад, я впилась взглядом в узкое коридорное зеркало. В зеркале отражалась комната за открытой дверью. Как все-таки быстро привыкаешь пользоваться невероятными возможностями предметов!

– Спасибо, ты мне здорово помогла! – сказал Егор.

В зеркале хорошо было видно, как лицо его побелело и влажная подметка сапога судорожно поползла вверх. От неимоверного напряжения все его грузное тело так и перекосило на постели. Я видела, как отделился от подметки маленький кусочек глины и шлепнулся на пол в темноту.

– А знаете, как я испугалась!.. – говорила Анна.

Прижимая ладонь к теплому зеркальному стеклу, прикусив губу, я готова была уже сама заорать, как от боли. Рывком Егор приподнялся, его голова темным дрожащим силуэтом на мгновение колыхнулась на фоне окна и тотчас упала. В последний раз – через зеркало – я увидела его глаза. Он умер, поняла я. Все кончилось.

Странно, но я продолжала слышать их голоса.

– Нетрудно догадаться! – ответил Егор.

– Если подумать, то конечно… догадаться можно. Все-таки лучше вы помолчите. Подождите немножко. Еще успеем поговорить.

Сквозь слезы я видела, как в комнату вошло мое собственное отражение. Я увидела себя, стоящую возле его постели. И только потом, как подрубленная, рухнула на мертвое тело Егора. Обняла его крепко и прижалась головой к мундиру.

От него пахло землей и дождем, от него пахло порохом и гнилыми листьями.

XIII

Хоронили Егора через три дня. Холодный и противный дождь не дал ни пронести по улице гроб открытым, ни как следует проститься на кладбище. Хотя все было очень прилично. Хороший военный оркестр при всем желании не смог бы сфальшивить на поминках своего полковника. Трогательная речь, сказанная Игорем над уже зарытой могилой, тоже была на редкость приличной. Все заслуги перед Родиной, все ордена перечислил. Неприличной была, наверное, одна только я – старуха с перекошенным лицом, улыбающаяся дикой, сумасшедшей улыбкой. Я не могла даже нормально передвигаться, и если бы не твердая рука Анны, то скорее всего отстала бы и свалилась куда-нибудь в мокрую канаву. По крайней мере, в тот момент это было единственное мое желание. Я чувствовала себя виновницей происшедшего. Очнулась я только однажды. Толпа схлынула, все двинулись к кладбищенским воротам. Анна куда-то на минуту исчезла, я тоже немножко отошла и вдруг, обернувшись, увидела прыгающих под дождем прямо на свежей могиле полуголых, тощих детей. Мне и в голову не пришло, что дети босые, что их маленькие лица будто отмечены синевой, – меня взбудоражил сам факт. Размахивая зонтиком, я с криком налетела на них и, конечно же, поцеловалась с соседним гранитным памятником… разбила губы. Когда вытерла кровь с лица, на могиле Егора никого не было; детей и след простыл, а рядом стояла Анна.

– Герда Максимовна, пойдемте! – сказала она. – Давайте, вставайте, не нужно сидеть на земле… Простудитесь еще.

– И помру, сволочуга старая! – сказала я. – Чего жить-то, зачем?

Я хорошо запомнила, как ехидно она мне тогда подмигнула: ее веселый черный глаз так и искрился лукавством.

– А пригодится! – сказала она. – Вам обоим и пригодится: ведь вам еще лет двадцать пожить придется. Чего раньше времени на неприятности-то нарываться. Квартира опять же… Кто, кроме вас, за нею присмотрит?

– А эти?.. – Анна тащила меня по дорожке между могил, а я все пыталась обернуться, показать зонтиком. – А эти… Что это такое?

– Вам показалось. Ничего не было, Герда Максимовна. Пойдемте быстрее, там уже, наверное, водку открыли. Помянуть бы надо.

В машине, по дороге домой, у меня возникло странное ощущение. В руке я сжимала мокрый, сложенный зонтик, с которого текло на резиновый пол, перед глазами пульсировали неприятные темные пятна, и вдруг я почувствовала, как сиденье немножко проседает вниз, – точно послушное самолетное кресло. Толчок в спину – будто чья-то рука провела по волосам… Быстрые «дворники» смахнули с ветрового стекла мутные дождевые капли, и я увидела, что машина уже заворачивает во двор.

«С ума схожу, – подумала я. – Ну и пусть, не век нормальной ходить…»

На кладбище народу было много, а на поминки осталось от силы человек десять – двенадцать. Из молодежи, кроме Игоря, никого. В основном однополчане Егора – я их не слишком люблю, противные они.

«Расслабленные старцы, – говорил Егор. Он тоже их не очень жаловал. – Дряхлые стервятники…»

Я сидела во главе стола, наверное, совсем неподвижно – поднять руку трудно, – а «стервятники» пикировали на водку и тарелки с закусками.

– Уходим… Уходим по одному! – говорил уже пьяненький Константин Афанасьевич, бывший политрук, допивая мою водку. – Кого пуля фашиста не убила, нищета сожрет! – Пафоса у него было хоть отбавляй, и фразы всегда одни и те же. – Теперь вот и Егор Кузьмич…

Мне было совсем плохо, я еле удерживалась на стуле, но все-таки нашлись силы, и я сказала:

– Заткнись ты, Константин Афанасьевич! Тошно же…

– Путаешь, путаешь, Герда Максимовна, я верно говорю. Ты там, – он показал пальцем куда-то в стену, предположительно, на запад, – не присутствовала, твоя кровь там не лилась… Ты друзей не теряла!..

– Заткнись! – повторила я сквозь зубы. – Костя! Уйди!

– Ты что, меня гонишь? Фронтового друга Егора гонишь?! – Он был уже пьян. – Да кто ты такая, чтобы на фронтовую дружбу руку подымать? Ты – баба! Квартиру ухватила и сиди, молчи, пока бойцы разговаривают.

– Вон отсюда! – сказала я, с трудом двигая языком. – Все вон отсюда!

Почему-то я смотрела через комнату на зеркало. В зеркале не было никакого будущего, даже ближайшего, – там был тот же противный стол и те же коричневые пиджаки, желтые медали и злобно кривящиеся губы.

– Никуда мы не пойдем! Пойми, Максимовна, – сказал он, выпивая и закусывая. – У нас прав больше, чем у тебя… – В голосе его было столько же самодовольства, столько уверенности в своей безнаказанности. – Неужели ты думаешь, что Егор выбрал бы тебя?

И тут я увидела в зеркале знакомый уже полупрозрачный сгусток, дрожание проплыло от входной двери до стула, на котором сидел Костя. Почти увидела, а может быть, и вправду увидела возникшую из ничего жилистую крепкую руку, ухватившую пьяного за шиворот и приподнявшую немножко вверх.

– Ты чего! Чего?.. – плохо соображая, заверещал Константин Афанасьевич. – Пусти, гад!..

Анна неожиданно весело мне подмигнула. Не в силах сдержаться, я вскочила со стула и кинулась из комнаты, заперла спальню на ключ и рухнула на кровать. Я задыхалась от боли, я плакала, била кулаком в подушку. Я ничего-ничего не понимала. И вдруг услышала совсем рядом голос Егора:

– Ну хватит уже, будет тебе убиваться! Можно подумать, ты померла…

«Опять галлюцинирую? – почему-то сразу успокаиваясь, подумала я. – Но приятно… Иногда лучше сойти с ума…»

– Где ты? – спросила я, осматривая пустую комнату.

Штора опущена, в замке торчит ключ. За стеной все те же противные пьяные голоса.

– Дурочка! – сказал голос Егора, и я почувствовала на своей руке знакомое прикосновение его ладони. – Я здесь…

– Где?

– Просто ты меня не видишь… Пока не видишь… – Он опять погладил мою руку.

Присмотревшись, я смогла различить над собственной напряженной рукой, лежащей поверх одеяла, прозрачную зыбкую тень его руки.

– Ну вот… – сказал Егор. – Еще немножечко, и мы опять будем вместе!

– За память! – громко крикнули в гостиной сразу несколько голосов. – За!..

– Не могу! – сказала я. – Не могу больше!…

– Извини! – сказал голос Егора. – Совсем упустил из виду… Сейчас…

Довольно ясно я увидела шагнувший в полутьме силуэт, и тут же за стеной посыпалась на пол посуда и закричали разом несколько голосов. Я пыталась не улыбаться, когда они с матом, пьяно рыгая, катились по лестнице, теряя свои ордена на ступеньках. При жизни Егор столько раз собирался спустить их вот так «на скоростном лифте», но решился только теперь, после смерти.

В дверь постучали. Я поднялась с постели и повернула ключ. Вошла Анна. Она тоже не скрывала улыбки.

– Что это было? – спросила я. – Он ведь умер… Мы же его похоронили…

– Конечно, умер… – сказала Анна. – Но мертвые вокруг нас… – Она запнулась. – Те, что не уходят навсегда, конечно… Мы просто их не видим. И им от этого больно.

Полигон

I

Город вокруг казался ему темным и мокрым, пустым каким-то. В автобусе Олег задремал, и только на улице возле дома, окончательно проснувшись, понял, что он уехал, что больше никогда не увидит свою мать, свой город. Он вспомнил жуткую сцену в самолете, вспомнил иссеченное лицо Анны… В горло вдавился тугой ком, но он и тут не заплакал. Вошли в подъезд. В подъезде было гулко, полутемно и тоже пусто. Отец открыл почтовый ящик. Звякнула крышка. Отец держал в руке неприятного вида официальный конверт.

– Извещение! – сказал он и помахал конвертом.

– Какое извещение? – спросил Олег.

– Здесь написано, что наша мама умерла… – весело сказал отец и, смутившись, добавил: – В общем, ничего опасного…

– На каком этаже наша квартира? – спросил Олег.

– На седьмом! Но лифт, наверное, не работает. – Алан Маркович нажал красную кнопку, вделанную в бетон. Кнопка засветилась. Загудел мотор. – Ты смотри-ка, поедем…

Что-то скользнуло в воздухе – что-то прохладное, несущее странный неприятный запах. Олег резко повернул голову. Лампочка в подъезде горела только одна, над самой дверью, и по кафельным стенам покачивалась ее жидкая желтая тень. В глубине темной лестницы над первым пролетом он отчетливо увидел легкую детскую фигурку. Лифт с грохотом остановился, отец распахнул железную дверцу. Мальчик из темноты сделал странный знак. Только несколько минут спустя, уже находясь в квартире, Олег понял, что тот показал ему «нос» и дразнил издали.

Они поднялись наверх. В квартире за неприятной зеленой дверью звонил телефон. Алан Маркович отдал саквояж Олегу и быстро вошел. В темноте он что-то опрокинул и тут же схватил трубку:

– Алло! Градов!

Размахивая своим портфелем, Олег вошел в квартиру. Темнота пахла пылью и въевшимся сигаретным дымом, пролитым супом и коньяком. Уже зная, что комнат здесь две, мальчик один за другим нащупал выключатели и везде зажег свет, даже в туалете и в ванной.

– Вы могли меня предупредить! – раздраженно сказал отец в телефонную трубку. – Я вообще не понимаю, в какие ворота идет игра…

Присев на табуретку в середине замусоренной маленькой кухни, Олег прислушался. Микрофон в аппарате был мощный, и в общем-то можно было без труда разобрать слова.

– Мы и сами не знали, что она… – оправдывался знакомый голос. – Они нас не предупреждают.

– Но можно было хотя бы предположить?

– Можно, можно… – сказал Кириллов. – Мы и предположили. Но, увы, предположили мы, когда самолет был уже в воздухе. Алан Маркович, а вы не могли бы чуть-чуть поподробнее рассказать, что там произошло?..

Желтая занавесочка на кухонном окне была полуоткрыта. На улице светало. Гасли фонари. Олег смотрел на чужой город и пытался представить себе, какой теперь будет его жизнь. Наверное, она будет унылой и скучной, эта жизнь. И наверное, она будет совсем недолгой.

– Да-да, – сказал Кириллов. – Совершенно новые данные. Ничего подобного мы не фиксировали. Видите ли, Алан Маркович, мне кажется, это не наши…

– В каком смысле?

– Не наши – в смысле, не наши. Это что-то у вас. У вас там.

– Где у нас там? Что вы мне голову морочите?

Помолчав, Кириллов сказал:

– По-моему, ваше появление кому-то сильно не нравится. По-моему, вас хотят… – Он сбился и пробормотал, извиняясь: – В общем, вы должны быть осторожнее.

И тут отец заорал. Олег даже улыбнулся, даже встал со своей табуретки и приложил ладонь к холодному стеклу, накрывая половину неприятной картины города.

– Вы просите меня передать отчет!.. Вы позволяете лететь вместе со мной этому существу… А где, где Арина Шалвовна? Или на нее вы тоже пришлете извещение о смерти?.. Как это у вас – «несчастный случай в стационаре»?

– Арина Шалвовна здесь, – смущенно сказал Кириллов. – Рядом со мной. Собственно, у нас и возникли сомнения, когда мы ее нашли. Алан Маркович… – он опять сделал паузу, – хотите с ней поговорить?

В трубке зашуршало, треснуло, и раздался голос Арины:

– Это ты, Алан?

Всматриваясь в светлеющий город, Олег продолжал улыбаться. Первое, что он увидел, – это полупрозрачный грязный красный флаг, свисающий с крыши приземистого деревянного домика внизу, потом трубу, из которой струился дымок. Маленькие окошки освещены, и по грязным желтым стеклам прыгают разлапистые тени. Встряхнул головой – и нет ни флага, ни домика с трубой, а на его месте стоит мокрый от росы неприятный железный гараж.

«И здесь живут мертвые, – понял он, – будет и здесь хорошая компания…»

В портфеле Олега в специальной коробочке была приготовлена рассада – несколько цветочных луковиц. Он взял их тайно от всех, непонятно на что рассчитывая, но цветы растут долго.

Порывшись в кармане брюк, Олег нашел несколько сухих лепестков и один из них приложил к ноздрям. Сильно вдохнул. Гараж не исчез. Два совершенно разных здания занимали одно и то же пространство. Дым из трубы пошел сильнее. Дверь открылась, на крыльцо вывалился огромный пьяный мужик в тельнике и широченных коричневых галифе. Мужик был босой и явно принадлежал к какому-то совершенно другому столетию.

Напрочь позабыв об отце, о происшедшем в самолете, о матери, которую он никогда больше не увидит, Олег смотрел в окно. Удивляло не присутствие мертвых – удивляло, что их совсем мало. Отсюда был виден только один дом и еще один бревенчатый угол – довольно далеко справа, прямо посередине шоссе. Живые шли на работу: мелькали бледные лица, портфели, застегивались на ходу плащи. Мертвых же почти не было видно.

– Извини, даже хлеба нет! – распахивая холодильник и громыхая дверцами шкафов, сообщил отец. – Пойдем позавтракаем в столовой. – Он повернулся к мальчику. – Как?

– Ну и что он сказал? – спросил Олег.

– Кто?

– Кириллов. Что он вам сказал?

Сделав вид, будто что-то увидел в глубине буфета, Алан Маркович, не желая отвечать, стал вынимать тарелки и ставить их на стол.

– Я просил передать маме, чтобы позвонила, – наконец сказал он. – Для них это практически бесплатно. Позвонит – сможешь с нею сколько угодно разговаривать.

«С мамой разговаривать… Сколько угодно… – Олег вдруг испытал острый приступ тоски. – С какой мамой?.. – Он ничего не сказал, но послушно оделся и пошел за отцом. – С какой… С той мертвой, что осталась в городе?.. Или с той девочкой? – Он отчетливо понял, что ничего ему не надо, а надо найти здесь, в городе, ту маленькую свою маму, ту девочку. И понял уже через минуту: – Ничего не получится… Потому что она умерла взрослой!»

II

За большими стеклами уличного кафе сияло солнце. Потянувшись за горчицей и непроизвольно посмотрев против света, Алан Маркович на миг ослеп. Он вытер слезы и вспомнил, что так ни разу и не заглянул в саквояж, не вынул, не просмотрел проклятый отчет, хотя собирался сделать это еще в самолете. Мальчик стоял рядом, с удовольствием уничтожая уже вторую порцию сосисок. Почему-то он улыбался.

«А вообще, разве должен ребенок все время улыбаться? – подумал Алан. – Хорошо ли это? Что я вообще знаю о детях? Что я вообще знаю о своем сыне, кроме того, что зовут его Олег и что мать его формально умерла?.. – Вспомнив лицо Марты, он и сам улыбнулся: Марту вспоминать было приятно. – Ну, ничего, наверное, она сегодня позвонит… У них это дешево, у них это просто… Они во мне заинтересованы. Несчастные покойнички!»

– А сосед у вас симпатичный! – сказал вдруг мальчик, вытирая салфеткой пальцы.

– Какой сосед? – удивился Алан.

– В тельнике такой, под красным флагом живет. Или вы его не видите? Ну конечно. Вы его никогда не видели, хотя дом прямо под окнами. – Олегу очень хотелось хоть чем-нибудь уязвить этого своего отца, и он пытался изобразить полную наивность. – По-моему, следует познакомиться.

– Погоди, а ты видишь?

– Конечно.

– Погоди, а здесь сейчас, вот здесь рядом кто-то есть? – Хорошее настроение было уничтожено, Алан Маркович неприязненно озирался. – В кафе?

Блестели чисто вымытые пластиковые столики, их заливало солнце. Выпуклым зеркалом сверкал огромный титан, и рядом с титаном, глядясь в него, задумчиво красила губки молодая толстая буфетчица. Больше никого в кафе не было.

– Людей нет.

– А не людей?

– Вот! – сказал Олег. – Дерево!..

– Где? – Дрогнувшей рукой Алан Маркович провел по воздуху.

– Елка! Да я пошутил… Пошли домой. Нет никакой елки.

«Зря я над ним издеваюсь… Зачем я? – думал Олег, аккуратно размещая свои вещи в шкафу. – Мне с ним жить. И что в нем плохого? Если б я ему сказал, что в этом кафе на самом деле посередине стола торчит, он бы, наверное, умер… Нужно сегодня посадить цветы. Найти какой-нибудь горшок и посадить. – Он вынул и приоткрыл коробочку, луковицы были на месте. – Ни слова больше ему не скажу. Пусть думает, что я его люблю!»

Диван был почти такой же, как дома, и простыни пахли так же, как дома, свежие и холодные. Алан Маркович постелил Олегу в комнате, названной про себя детской, и мальчик, взглянув немного испуганными глазами и объявив, что вовсе не хочет спать, тем не менее моментально уснул. Алан Маркович тоже прилег. Он подумал, что хорошо бы Олега сразу пристроить в школу, что нужно что-то изобретать, чтобы объяснить отсутствие Арины: нельзя же, действительно, вот так сразу про несчастный случай. Улетели вдвоем, а вернулся он один. Очень это нехорошо пахнет. Но, так ничего и не придумав, заснул.

За окнами было еще темно, когда снова зазвонил телефон.

– Кто это? – спросил Алан, сняв трубку.

– Это я, Марта!

– Здорово, что ты позвонила… Олег очень ждал…

– Ты радио слушал? – спросила Марта.

– Нет, я спал. А что?

– Нам отсюда трудно что-то понять, – сказала Марта. – Но нам кажется, вам угрожает серьезная опасность. Слушай и не перебивай. Только что объявили по радио, что ваш самолет… Самолет, на котором вы летели… Его перегоняли на запасной аэродром, и он сгорел в воздухе.

– С людьми?

– Там был только экипаж. Алан, пожалуйста, вспомни: кроме вас был в самолете кто-нибудь еще? Это очень важно. Был кто-нибудь рядом с креслом в тот момент, когда…

– Да.

– Ты знаешь этого человека?

– Нет. Это старушка врач… – Почему-то Алан Маркович смотрел в окно, где за стеклами неторопливо всплывали в нарастающей темноте звезды. – Ты считаешь, с ней нужно связаться?

– Не знаю… – вздохнула Марта. – Мы не знаем… – Она помолчала. – И нам кажется, что возникают новые проблемы…

– Я все сделаю! – сказал Алан. – Знаешь, Марта… Я…

– Знаю!.. Не говори ничего… Я все знаю… Все, что ты хочешь сказать.

– Что же я хочу сказать? – почти устыдившись этой вспышки сентиментальности, спросил он язвительно. – Что?

– Понимаешь… Иногда мы можем связываться с будущим по телефону. И ты мне все это скажешь. Потом… – Она опять помолчала. – Не обижайся, я тоже очень хочу тебя видеть…

– Все вернулось? – спросил он с неожиданным волнением. – Ты знаешь, я вынул из почтового ящика извещение о твоей смерти!..

– Знаю! – не оставляя выбора, устало вздохнула она.

– Хорошо! Я понял. Я обязательно тебе все скажу… – согласился Алан. – Потом!

Пока он по всей квартире искал телефонную книгу, улыбка не сходила с его губ. Нашел в детской комнате под магнитофонными пленками, стер пыль. И вдруг будто опомнился. Неприятное ноющее чувство, похожее на страх, одолело Алана Марковича. Он посмотрел на спящего Олега, подумал, как подло было не разбудить мальчика, когда звонила его мать, – теперь уже непонятно, позвонит ли она еще. Быстро нашел номер справочной Аэрофлота. Он легко туда дозвонился и без труда узнал как имя старушки, так и ее домашний телефон. Он застыл над телефонным аппаратом, почему-то не решаясь набрать номер. По ощущению, в квартире находился кто-то еще. Кто-то, кроме него и Олега. Кто-то посторонний.

«Она звонила в будущее, – подумал он, пытаясь устранить, нейтрализовать неприятное чувство. – Она говорила со мной. И мы уже пришли к какому-то другому решению – там, в будущем…»

Проснувшись, Олег сразу вспомнил, где он и что произошло. Он поднялся с дивана и заглянул в комнату отца. Алан Маркович сидел с телефонной трубкой в руке. Сделав над собой заметное усилие, набрал номер.

– Герда Максимовна? – сказал он. – Герда Максимовна, сегодня утром… мужчина и мальчик в самолете… Вспомнили?

Олег смотрел на отца.

– Еще была девочка… – донесся до его слуха отдаленный голос из динамика.

– Она у вас?

– А почему это вас интересует?

Лицо Алана Марковича резко побледнело. Некоторое время он дышал в трубку: похоже, не мог придумать, что соврать. Потом сказал:

– Все это очень сложно объяснить…

Саквояж стоял в коридоре под вешалкой. Как был брошен утром, так и стоял. Олег, стараясь не привлекать к себе внимание отца, неслышно прошел в прихожую и взял саквояж. В своей комнате, поставив его на стол, он щелкнул замочками.

– Герда Максимовна, прошу вас, поймите, все это крайне опасно, – доносился до слуха возбужденный голос отца. – Что-то еще произошло? – спросил он с тревогой в голосе. – Вы слышали про наш самолет? Радио сегодня слушали?

Перед глазами Олега мелькнула тень. Пальцы застыли на теплых металлических замочках. По другую сторону стола стоял мальчик. Тот самый, что показывал ему «нос» утром в подъезде.

– Там ничего нет! – сказал мальчик. Теперь его можно было хорошо рассмотреть – самый настоящий оборванец: траур под ногтями, немытая голова, ботинки на ногах разного цвета и, кажется, разного размера.

– А ты откуда знаешь?

Мальчик дернул худым плечиком.

– Так, – сказал он. – Знаю… Просили передать!

– Кто просил?

Но мертвец уже исчез, только чуть колыхнулась занавеска и свет фонаря на миг закрыла прозрачная тень, будто мелькнуло мимо окна большое темное стекло. Отец, оказывается, стоял рядом и тихонечко заглядывал через плечо. Олег повернулся.

Нужно было что-то сказать в свое оправдание, и он сухо спросил:

– А я завтра иду в школу?

– В школу? Не знаю… Нужно позвонить. Вряд ли завтра… – Алан взял саквояж и понес его в свою комнату. Щелкнули замочки. – Господи… – сказал он. – Как же мне это все надоело!

Вещи в саквояже были целы, только все они были покрыты неприятной теплой слизью. Вынув бинокль, Алан Маркович долго протирал окуляры кусочком замши, потом взял испорченное полотенце и отнес в ванную. Бросил в таз. Только после этого решился – вытащил папку с отчетом. Отчет был цел. Красиво отпечатанные листочки лежали тоненькой стопочкой. Алан Маркович не заметил, что отпечатанный текст полностью изменен.

– Так когда же я пойду в школу? – повторил свой вопрос Олег. Он подошел к окну и посмотрел на бревенчатое строение под красным флагом внизу на улице. Из трубы валил густой дым с искрами, окна были освещены. – Когда?

«Наверное, тот мальчик из этого дома… Какой он все-таки грязный… Наверное, лет десять ему, не больше… Дурачок. Но саквояж-то тут при чем? Нужно спуститься во двор, пойти познакомиться… Только не сейчас – ночью. А то если меня кто из живых увидит, подумают, что я сошел с ума… Решат, будто я разговариваю с запертым гаражом. А то еще подумают, что я хочу его взломать и украсть машину… Самолет разбился… Нет, не разбился – кажется, сгорел в воздухе… Это тоже странно. Должны были сгореть мы, а сгорел пустой самолет».

Двери во всей квартире все так же были распахнуты, Олег прислушался – отец снова набрал номер.

– Валентин, ты знаешь, я сына привез, а мне завтра на работу, поможешь? – спрашивал отец.

Второй голос в трубке звучал так сильно, что и в двух метрах от аппарата ясно различались слова.

– Ну, ты, Алан, да… Не виделись, между прочим, года полтора. А ты с места в карьер…

– Два года.

– Ну, тем более. В общем, приводи его завтра. Сразу и на урок. Документы как-нибудь задним числом оформим. А что у тебя с голосом?

Алан Маркович снова ощутил чье-то неприятное присутствие в квартире. Он кашлянул и, заставив себя приободриться, отвечал:

– Устал. Я только что из командировки вернулся. Послушай, Валя, заходи завтра вечером. Посидим, коньячку выпьем…

Алан вытащил папку, положил ее перед собой и открыл. Щелкнул выключатель, вспыхнула настольная лампа. Олег слышал и как отец переворачивает странички, и как потом он зло выругался, и как опять затрещал диск телефона.

– Чего вы еще от меня хотите? – вместо «алло» спросила на том конце старуха.

– Вы слушали радио? – сказал отец.

– Нет! – Судя по голосу, ей было вовсе не до посторонних разговоров. – Я прошу вас, позвоните завтра. Я занята. Нужно же совесть иметь!

– Хорошо, – согласился Алан. – Не вешайте трубку. Одну секунду… – Он никак не мог найти подходящих слов.

Алан старался не смотреть на мальчика, не думать о нем. Он хотел объяснить этой женщине, что положение очень и очень серьезное, что с этим не играют, что все это крайне опасно, и не знал, с чего начать. После длинной паузы он сказал:

– Вы должны это знать. Наш самолет… Самолет, на котором мы с вами утром прилетели, разбился.

– Простите, не пойму я вас что-то. Какой самолет? – удивилась проклятая старуха.

– Его перегоняли на другой аэродром, – сказал он. – Возгорание в воздухе. Пассажиров на борту не было – только экипаж. Все пятеро погибли. Вы слышите меня? – Но в трубке уже подпрыгивали неприятные звонкие гудки. – Дура старая!

Сверху из окна Олегу хорошо было видно, как подъехала к дому желтая милицейская машина. Странно… Машина никаким боком не относилась к миру мертвых. Дверь отворилась, и на крыльцо выскочил все тот же мальчик. Фары погасли. Потом погас ближайший фонарь, и в наступившей темноте машина вдруг загудела.