Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

IV

Очень далеко, на грани слышимости, заработали полевые орудия. Усадьбу редко использовали в качестве мишени – во-первых, берегли, а во-вторых, она официально числилась памятником архитектуры, подлежащим восстановлению, но я подумал почему-то, что именно сегодня по ней парадным образом шарахнут. В общем-то, я исходил из логики. Никаких ведь учений не планировали, иначе Игорь бы мне сказал, да и пропуск он бы не выписал. Значит, на полигон приехала какая-то комиссия. А для показухи и памятника архитектуры не жалко, только бы начальству пыль в глаза пустить.

Я подумал, что хорошо бы позвонить в штаб, сообщить, что так, мол, и так, в зоне обстрела люди. Тогда они прекратят и пришлют БТР. Мгновенно пришлют, через пять минут прикатит – только позвонить. Выскочат четверо с автоматами: руки за голову, лицом к стене… И таким образом все остаются живы. Раз уж мы отыскали мальчика, значит, и скрываться-то больше незачем.

Совсем уже стемнело, так что приходилось нащупывать ногой каждую следующую ступеньку. В одном месте я чуть было не свалился с лестницы, но ухватился за какой-то выступ и удержался. Я достал из кобуры свой смешной пластмассовый пистолет. Зачем? Трудно сказать – почувствовал что-то. Пистолет был неестественно легким для оружия, но наличие его в ладони немножко успокаивало. В проеме внешнего выхода хорошо были видны покалеченный мраморный лев и ведущие вниз ступени. Под ступенями, в самом низу, стоял наш джип.

– Нужно фары включить! – сказал я. – Во-первых, будет хоть какое-то освещение, а во-вторых, могут заметить.

– А вы думаете, лучше, чтобы заметили? Хотя, оно конечно, теперь что ж, мальчика нашли… Егор Кузьмич, – завуч с улыбкой покосился на пистолет в моей руке, – а вы не можете подогнать машину к самому входу? У ребенка сломана нога… И вообще, будет спокойнее! Семь часов, – сказал он, показывая на часы. – Хорошо бы к десяти быть дома.

Спускаясь к машине, я поскользнулся и все-таки упал. Какое-то время я лежал, прижимаясь лицом к ледяной ступени, и прислушивался. Судя по скрипу, завуч открыл люк, вероятно ведущий в подвал. Я с трудом приподнялся, кружилась голова. Завуч как-то глухо и странно вскрикнул, и опять все стихло. Я поискал вокруг себя в темноте, нашел оброненный пистолет, вложил в кобуру, но застегивать ее не стал.

– Валентин Сергеевич! – позвал я. – Валентин Сергеевич… Олег! Что случилось?

В ответ ни звука. Противный дождь, проникая за воротник, холодил мою спину. Спустившись с холма, я забрался в джип. Мотор завелся сразу, без проволочки – военная техника не подводит, и я тут же включил фары. У меня крепкие нервы. Просидев несколько лет на героине, я отвык чему бы то ни было удивляться, но тут даже я не выдержал: инстинктивно подался назад, так что голова уперлась в подголовник сиденья.

На верхней ступени, в разверзшейся черной пасти входа покачивалась безголовая белая фигура. В ярком свете фар она была видна особенно отчетливо. Левая рука мраморного Апполона неприятно и бессмысленно шарила по воздуху, тогда как в правой он сжимал что-то длинное и металлическое. Я снял джип с тормоза и дал задний ход. Колеса пробуксовывали в глине, летела грязь. Аполлон махнул своей железной палкой, потом опробовал оружие, с силой ударив им по ступени. Даже в ярком свете фар сверкнули высеченные железом длинные искры.

Ветровое стекло заливало дождем, и я включил «дворники». Безголовый Аполлон медленно, вразвалочку спускался по лестнице. Машина дрожала от напряжения, но с места так и не тронулась. Никак не могло колесо вырваться из глинистой лужи. Каменный монстр был в каких-то трех метрах от машины и уже заносил палку, когда машина наконец пошла. Но не назад, а вперед. Я выжал педаль газа, одновременно переключая скорость. Капот ударил в округлый каменный торс. Одна фара сразу разбилась. В черном воздухе метнулась белая каменная рука, и по бронированному стеклу чиркнул железный прут. Машина ударом опрокинула гиганта и, въехав на него, опять застряла. Безголовый возился под кузовом, и меня подбрасывало, как на палубе легкого катера во время шторма.

В скачущем свете уцелевшей фары я уловил еще какое-то движение на верху лестницы. Мне показалось, что там стоят двое. Двое в синей форме – женщина и мужчина. Женщина склонялась к мраморному льву. Мне даже показалось, что на лацкане у нее что-то блеснуло золотом.

«А чего ты испугался-то, Егор Кузьмич? – спросил я себя. – Мужчина при оружии – и задергался, как баба… Старуха твоя и та крепче!»

Распахнув дверцу, я соскользнул из джипа на камни, одновременно выхватывая из кобуры пистолет. Особенно я не целился, просто навел ствол на копошащееся под машиной бело-черное каменное крошево и сильно надавил на пластмассовый спуск. Звука выстрела я не услышал. Струя из пистолета бесшумно ударила в цель, и неприятное шевеление прекратилось: ни вздоха, ни шороха. От этого я испытал, надо сказать, немалое удовлетворение. Оружие оказалось вполне действенным.

Второй выстрел я произвел навскидку и поразил прыгнувшего с середины лестницы каменного льва, рефлекторно попав ему в брюхо. Он упал, кажется, с высоты не менее метра и, с хрустом разбившись на куски, покатился под машину.

– Гадина… Гадина… – завопил в ту же минуту истерический детский голос. – Убью!

– Не надо его убивать! – сказал другой детский голос.

– Почему! Он Левика грохнул…

– Сказал, не надо… Давай иначе сделаем…

Отирая с лица противную холодную воду, я поднял голову. Было совершенно неясно, откуда звучали эти голоса, перешедшие вдруг на сдавленный шепот. Парочки у входа видно не было.

V

Забравшись в джип, я развернул машину и, обогнув холм, на котором высилась усадьба, нашел-таки, как на него въехать. Еще при свете я отметил большую пробоину в стене и теперь прикидывал, сможет ли в нее пройти машина. По деревне опять били ракетами. Гул стоял такой, что даже шума собственного мотора не было слышно. За спиной моей ежеминутно вспыхивало, и наплывающий дым, разогревая воздух вокруг, делал его все темнее и темнее.

После долгих усилий мне удалось втащить машину на холм и сквозь пробоину прорваться внутрь здания. Только посыпались какие-то кирпичи сверху, когда я въезжал. Все равно за грохотом взрывов ничего слышно не было.

Свет фары уперся в высокую выщербленную стену. Я почувствовал усталость, но не более. Я был почти счастлив. Отвинтив крышечку фляги, сделал еще пару глотков водки. Спасибо старухе – знает моя бабка, что солдату в ответственный момент нужнее всего. Какой, к черту, морфий?! Без «белой» вот не повоюешь, а без морфия разве только подохнешь от боли.

Выходить из машины не хотелось. В конусе света моей фары клубами плавал дым – он проникал через пробоины – и в этом дыму что-то копошилось, что-то такое, что невозможно было поймать взглядом и осмыслить. Я проверил свое смешное оружие. На бой с каменными монстрами ушла, оказывается, половина обоймы: воды в пистолете осталось от силы на еще один такой же бой. Подав джип немного назад, я осветил пол. Действительно, скрип, услышанный мною снаружи, был скрипом открываемого люка. Теперь хорошо можно было разглядеть откинутую крышку: обитая ржавым железом, она чуть приподнималась на осколках кирпичей. Из люка торчала женская голова. Я сначала даже не понял, что это такое, и только когда появилась рука и девушка высунулась почти по пояс, ясно увидел золотой самолетик на лацкане стюардессы.

«Что-то такое уже было… Что-то, связанное с самолетом… – соображал я. – Конечно… Они приходили ночью: капитан корабля – кажется, его звали Герман – и вот эта самая… Это было перед тем, как меня пытались задушить!..»

Неожиданно стало тихо. Только шорох осыпающихся стен и падающей вдалеке земли. Белая ручка стюардессы сделала приглашающий жест.

Откашлявшись, я как мог громко, но без крика сказал:

– А Герман здесь? Я хочу поговорить с Германом.

Пилотка стюардессы исчезла в люке, и на ее месте тут же возникла мужская фуражка.

– Ну! Я Герман… – сказал детский голос. – Выходите… Мы вам ничего не сделаем!..

– А где Валентин Сергеевич? – спросил я, даже и не думая открывать дверцу моего бронированного джипа.

– Спит, – сказал детский голос. И странная фигура, выкарабкавшись из люка, неуверенно заковыляла в свете фары.

– Почему спит? – удивился я.

– А он устал… И заснул… Мертвые и те спят, когда устанут, а вы хотите, чтобы живые не спали.

Сквозь ветровое стекло я хорошо разглядел это лицо. Оно было совсем близко – нас разделяли какие-то полметра. Полупрозрачное, со следами ожогов, лицо это было без глаз и без рта, только колыхались вместо губ серые полосочки дыма.

– Вы не Герман! – сказал я.

– Конечно нет… – согласился призрак. – Выходите, пожалуйста. Если вы выйдете, всем будет только лучше.

– А где Герман?

– Он в другом месте… – Его рука сделала какой-то нелепый жест. – Там… Туда уходит большинство… Понимаете, – детский голос был немного смущен, – он ведь умер. А мертвые чаще уходят, чем остаются.

– Куда уходят?

– Мы не знаем точно… Никто этого не знает…

– А откуда форма?

– Взяли… Самолет упал на нашей территории… Все, что на нашей территории, принадлежит нам!

Он хотел сказать что-то еще, но его перебил другой – нахальный, кажется, девичий голос:

– Да что ты с ним разговариваешь… Нечего с ним разговаривать… Бери его…

– Извините! – сказал пилот-муляж, и его странное лицо отплыло куда-то назад, в темноту. – Извините!..

Ощутив на своих руках какое-то жжение, я попытался оторвать их от руля, но не смог. Через ветровое стекло в кабину медленно вползали стеклянистые наросты, они совершенно бесшумно обволакивали мои пальцы. Сопротивляться было совершенно бесполезно. Один из наростов прополз по моему рукаву, по груди и неторопливо обернулся вокруг горла. Он был теплый. Теряя сознание, я услышал, как снаружи приближается гул мотора, но это не был двигатель спасительного БТР – скорее, это был шум движка милицейской «канарейки».

VI

Наверное, я сопротивлялся – не помню, но глубокие царапины на собственных руках и большой синяк на лодыжке красноречиво указывали на то, что в бессознательном состоянии я не был пассивен. При свете маленькой коптилки, стоящей рядом, я рассмотрел свои руки. Потом полез в кобуру – удивительно, но пистолет на месте. Вероятно, если бы не героин в моей крови, то скорее всего, меня бы убили. Я сидел на холодном каменном полу, прислонившись спиной к стене. И, что удивительно, я, кажется, улыбался в эту минуту. Валентин Сергеевич оказался рядом. Он лежал на боку и спал, посапывая и сладко жмурясь во сне. Подняв голову, я увидел крышку люка, ведущего в подвал. Фара моей машины все еще светила, и закрытая крышка была окантована белым четырехугольником светящейся щели.

– А чего вы улыбаетесь? – спросил рядом голос Олега.

– А что, нельзя? – Я повернулся и увидел нашего мальчика, как и я, сидящего у стены.

– Почему? Можно… Но только я не понимаю, что вас радует? – У него были такие взрослые интонации, что стало грустно. – Дурак я, – сказал Олег и поправил палочкой фитилек в коптилке. – Зачем я с ними пошел? Вы знаете, у нас в городе такого нет… – Ему явно было необходимо выговориться, и я не перебивал. – У нас нет беспризорников, понимаете? – Я кивнул. – Все нормально охвачены школами… А здесь, честное слово, беспредел какой-то. Ну скажите, что я им сделал?

Разглядывая пространство над собой, я пытался найти ту дырку, в которую провалился мальчик, неосторожно наступив на ковер, и через какое-то время нашел. Дырка была тщательно закамуфлирована.

– Выбираться нам с тобой отсюда надо, Олег! – сказал я и полез в карман за документами. – Идти можешь?

– Как же! Выбираться! – вздохнул он. – Так они нас и выпустили. Да и с полигона без их помощи через охрану не проскочить – часовые расстреляют.

– Не расстреляют! – сказал я и, положив пропуска на пол рядом с коптилкой, по очереди разгладил их рукой. – Вроде ты говорил, у тебя нога сломана?

– Нет! – сказал Олег. – Я преувеличил… От страха. Простое растяжение. Если на кого-то опереться, вполне до машины доползу! Хоть бы один лепесток сохранился, – опять вздохнул он. – Я бы их хотя бы видел. А то они нас видят, а мы их нет. Понимаете?

– А телефона здесь нет случайно? – спросил я.

В мигающем свете коптилки, явно сделанной руками мальчика, документ, казалось, стирался на глазах. Я хотел схватить пропуска, сунуть их в карман, но Олег меня остановил.

– Не стоит… Считайте, их уже нет… Вон, отчет отца – видели, как они его изуродовали… То же самое!

Тщательно выписанные имена в пропусках смялись, расплылись, потом поблекли, и через мгновение на их месте выступили какие-то бессмысленные грязные каракули. Печати тоже растаяли, но на их месте вообще ничего не возникло.

– А телефон есть… – сказал Олег. – Наверху в библиотеке. Кажется, он работает. Я хотел матери позвонить. Вроде работает. Я пробовал. Гудит…

Валентин Сергеевич, пытаясь во сне принять позу поудобнее, шумно вздохнул и перевернулся. При этом он ударился затылком о стену, застонал, но глаз не открыл.

– И как ты думаешь, долго он будет спать? – спросил я, вставая, и, вытянув руки, попробовал крышку люка. Крышка подалась, и я не стал нажимать.

– Пока держат палец на сонной артерии, он и спит… Вы совсем, что ли, ничего не понимаете? Они же тут, вокруг нас. Просто мы их не видим… Все очень просто: его придушивают, он и спит. Но, по-моему, пусть уж лучше спит. Он, кажется, трус. А трус нам сейчас ни к чему.

– Трус нам ни к чему, – согласился я, приподнимая-таки крышку и выглядывая.

Фара джипа слепила. Мотор работал. Нужно было только выбраться наверх, сесть за руль и бежать. Но один уходить я не хотел, а тащить на себе мальчика с растянутой ногой и его трусливого спящего завуча показалось достаточно абсурдным. Остановят, не доползем. Кроме того, при ярком свете фары я разглядел, что пол на всем пространстве от машины и до люка неприятно блестит, покрытый слизью.

– А что это за слизняки? – спросил я, опуская крышку.

Олег снова поправил фитилек в своей коптилке.

– Это не слизняки… – сказал он. – Это они так выглядят, когда их не видно. Свет преломляется… У нас в городе тоже такое бывает: когда собирается на площади по какому-нибудь случаю толпа, она тоже на большой такой студень похожа. Вы Германа видели?

– Летчика?

– Ну! Только он не летчик… И стюардесса – не стюардесса… И милиционер тоже не настоящий… Это похоже на крепов, но это не крепы. Они берут кожу, одежду, влезают в нее и заставляют двигаться. Одежда-то материальная, ее и видно всем. Только одному с таким макетом не управиться, и, например, этот Герман состоит из троих. Я видел – очень смешно, один сидит на плечах другого и на голове у него фуражка, а еще один ползет рядом на четвереньках и переставляет ботинки. Милиционер такой же… Липовый!

Нужно было что-то делать. Прошло довольно много времени: по ощущению ночь уже миновала, и должно было светать. В джипе кончился бензин, и мотор заглох. Перевернув Валентина Сергеевича на спину, я взял его руку с часами, глянул на циферблат и понял, что утро уже никогда не настанет. Секундная стрелка в свете коптилки отчетливо двигалась в обратном направлении.

VII

Танковая колонна прошла где-то совсем рядом. Так близко, что пол, на котором я сидел, приятно дрожал, когда танки шли мимо – но чем они могли нам помочь?

«Если время идет вспять, – подумал я, – то, вполне вероятно, эта танковая колонна вообще из минувшей ночи… Но если она из минувшей ночи, то мы должны были пройти сквозь день…»

Я лежал на спине и размышлял, пока не запутался во всех этих соображениях, потом, кажется, задремал.

Проснулся я от возбужденного голоса Олега. Мальчик ругался, но ругался весело и требовал у какого-то Сереги, чтобы тот принес цветок сверху, из оранжереи. Я открыл глаза и присел у стены. Боль скапливалась в теле жгучей водой, и я попробовал о ней не думать. Завуч сидел напротив, потирая глаза – он, кажется, ничего не понимал. Лампадка погасла, но пространство подвала было освещено.

– Ну что, принесешь? – спросил Олег, непонятно к кому обращаясь, потом добавил. – А если так, плюнь на это! Конечно, естественно, скоты… Но ты-то не скот! – Потом он повернулся ко мне и сказал: – Нужно немножко подождать. Там наверху есть несколько цветов. Они их выращивают, как и у нас в городе. Может быть, мы сможем видеть!

Светила вовсе не фара моего джипа – светила фара милицейской машины. Она стояла рядом с джипом – вероятно, вкатила в здание через тот же провал. Высунувшись из люка, я попробовал ее разглядеть, но фара била в глаза, и это оказалось почти невозможно. Слизи на полу не видно. Завуч проснулся, слизи нет – из этого можно было сделать вывод, что нас оставили в покое.

– Пошли! – сказал я тихо. – Валентин Сергеевич, я попробую добежать до машины и подам ее вперед, а вы помогите мальчику!

– Хорошо… Хорошо… – глухо отозвался завуч.

Выбравшись из люка, я несколько секунд постоял на месте, потом, рассчитав бросок, кинулся к машине. Конечно, они меня заметили. Щелкнул о стену брошенный камень, другой камень ударил между лопатками.

«Джип бесполезен… – пронеслось в голове. – Нужно попробовать эту „канарейку“».

Но дверца милицейской машины была плотно закрыта. Мигалка на крыше с легким шорохом шевелилась, внутри стеклянного стаканчика поблескивали огоньки. Я обернулся. При помощи завуча Олег выбрался из люка, Валентин Сергеевич последовал за ним. Еще один камень звонко ударил в кузов машины рядом со мной. И тут же что-то заскрипело над головой, покатилось, и к носкам моих сапог упал белый цветок. Я смотрел на него, ничего не понимая, нагнулся, протянул руку…

– Понюхайте! – крикнул Олег. Кажется, камень попал ему в лицо. – Ну же!..

Это был белый тюльпан, свежий, вероятно только что вырванный из кадки. Я поднес цветок к ноздрям и вдохнул островатый аромат.

То, что я увидел в следующее мгновение, легко, как укол наркотика, начисто избавило меня от боли. Я зажмурился – столько вдруг оказалось кругом света. Наверное, в эту минуту я выглядел страшно глупо: толстый человек при погонах хватается за ручку милицейской машины, – потому что вокруг раздался смех. Смеялось одновременно не меньше двадцати голосов, потом к ним прибавилось, наверное, еще столько же. Я стоял все там же, в первом этаже усадьбы, но больше не видел жутких проломов в стенах. Отделанные голубым и черным шелком, стены эти уходили вверх, туда, где сверкали позолотой узорные перильца галереи. Мраморную лестницу украшали перила со сверкающими шарами. В шарах отражалось множество хрустальных люстр, покачивающихся на цепях. Пол под ногами покрывал толстый кроваво-красный ковер, он был однотонный, без рисунка, только окаймлен по краям черной широкой полосой.

Еще один камушек лениво щелкнул по кузову машины. Я глянул внутрь. За рулем сидел пацан – совсем маленький мальчишка, одетый в какой-то невероятный клетчатый пиджак и клетчатую кепку. Он показал мне язык и вдруг обеими руками ударил по клаксону. Звук получился истошный, длинный. Мальчуган подпрыгивал на сиденье, и из-под пиджака проглядывало голое детское тело.

– Цветок!

Я увидел умоляющие глаза Олега, лежащего на ковре рядом с люком, понял, что мальчик тоже хочет сейчас же все это увидеть, разжал пальцы и кинул ему цветок. Тюльпан упал в метре от Олега, он вытянулся, кинулся к цветку, но схватить не успел. Маленькая нога в черном начищенном ботинке наступила на тюльпан раньше. Я понял, что видел он в этот момент: он видел, как вокруг бутона сомкнулась мерзкая прозрачная медуза.

– Дайте ему понюхать! – попросил я.

– Ему? – Обладателю начищенных ботинок и черного глаженого фрака, из-под которого неряшливо торчала какая-то серая рубаха, было никак не больше двенадцати. – А зачем ему? – Он пригладил узкой костяной расческой такие же блестящие набрильянтиненные волосы. Губы его были ярко накрашены, а передних зубов явно не хватало. – Он уже свое отнюхал… Мне так кажется!

Я вытащил игрушечный пистолет.

– Убери ногу! – потребовал я.

Опять щелкнуло по металлу. Только теперь я заметил, что вовсе это никакие не камни. Возле стены, метрах в трех от машины, стоял шикарный, накрытый белой скатертью стол. За столом сидели несколько мальчиков. Они брали из большого блюда крупные зрелые персики и, когда от персика оставалась одна косточка, с большим удовольствием выплевывали ее или в мою сторону, или в сторону люка.

– А вот это не надо, дядя! – сказал мальчик, одетый во фрак, и поднял ногу.

Олег схватил цветок, поднес к ноздрям, вдохнул, и по его лицу расплылась блаженная улыбка. Теперь он тоже обрел способность видеть невидимое.

– Хорошо! – сказал фрачный ребенок. – Пусть так, но этому не давать!.. – Грязный палец ткнул в голову Валентина Сергеевича, показавшуюся из люка. – Вы гости. Он – нет. И дайте-ка сюда оружие. Остановимся на этом!

С перилец галереи свешивались еще, наверное, человек сорок детей: они строили рожи, делали «нос», плевали вниз. Олег поднялся и, прихрамывая, пошел к мраморной лестнице, ведущей наверх.

– Спасибо, Сережа! – сказал он, отряхиваясь. – Честное слово, я не ожидал…

– А чего? – На лестнице стоял еще один мальчик, оборванец в дырявой тельняшке, лицо его так и светилось от радости. – А чего тут такого?!