Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

IV

Я лежала на спине. Запрокинутая голова на подушке, в комнате темно, тикают часы, далеко-далеко шум ночной улицы, и за ним, еще дальше, – другой множащийся шум: грохот и лязг, будто множество разных улиц скрестились во времени. Вошла старуха. Она посмотрела на меня в темноте, протянула руку, и, когда пальцы ее отдернулись, я поняла, что прямым вопросом все-таки навредила себе. Тело потеряло гибкость. Мое плечо, к которому прикоснулись чуткие пальцы доктора, было, наверное, ледяным, как у трупа. Я хотела что-нибудь сказать, что-нибудь по-детски беспомощное, наивное, я хотела хотя бы частично смягчить ужас, испытанный старушкой, но не успела, потому что в прихожей раздался звонок.

– Кто это? – прошептала я.

Герда Максимовна быстро вышла из комнаты, я попыталась приподняться хотя бы на локтях и не смогла. Голова тяжело продавила подушку, так тяжело, будто она весила тонну. Я хотела закрыть глаза. Каменеющее тело разрывала боль. Никто не входил в комнату – ни живой, ни мертвый, я была одна, и вдруг увидела перед собой мужское лицо: коротко стриженные седые волосы, лукавый прищур карих глаз, легкая твердая улыбка. Лицо показалось знакомым, настолько знакомым, что у меня возникло ощущение, будто я смотрю в зеркало.

– Ты ничего не помнишь, Аня, – прошептали твердые губы, – и не надо… Не надо сейчас тебе ничего помнить. Тебя покалечили, тебя расчленили…

Слово «тебя» я произнесла будто бы сама, сказала тихонечко, с любовью и сожалением.

– Ничего не бойся, – прошептали чужие губы рядом с моими. Это было похоже на поцелуй. – Подожди…

Наверное, я все же закрыла глаза: я двигалась, оставаясь на месте, двигалась внутри себя… Крутилась, как глобус под упрямой детской рукой, все быстрее и быстрее… Я ощутила себя бумажным крутящимся глобусом на столе учителя… Потом будто сухая соль набилась в горло, и я не могла вздохнуть.

– Гони их в шею, девочка! – сказали твердые губы. – Гони этих беспризорников… Пусть сперва руки помоют.

V

Лицо мое заливал пот. Я задыхалась, но к телу уже возвращалась гибкость, я мяла простыню, терла ее между пальцев.

– Каких беспризорников? – спросила я. – Кто здесь?

– Вот дурак! – сказал совсем рядом противный девчачий голосок. – Держи пилотку как следует, а то ты мне шею сломаешь. Поправь!

Все-таки я приподнялась на локтях.

– Сама дура! – огрызнулся другой детский голос. – Сама поправь!

Оказалось, что за время моего краткого сна старушка умудрилась запустить в комнату целую банду юных беспризорников. Вероятно, они представились ей, как два взрослых человека. Как мне ни было плохо после пережитого кошмара, я все-таки не сдержала улыбки. Опорой фигуры, выступающей в качестве фантома стюардессы, была девочка лет шестнадцати, из мертвых, – злые, недетские глаза, кажется, были даже немного пьяными. Помогали ей два маленьких мальчика. Они то вытягивались в рост, подправляя разъезжающийся синий китель, то садились на пол и выравнивали туфли. Опорой второй фигуры был подросток лет четырнадцати: он стоял, прислонившись к стене, ему тоже помогали. Вторая фигура почему-то называлась Германом. Вместе с ними в комнату вплыл букет из тюльпанов. Три белых и два черных цветка. Цветы мне не понравились.

– Вы, наверное, от Антонины? – спросила я.

– От Антонины, точно! – сказала девочка, с огромным напряжением поправляя пилотку на своей голове. – Никак я не пойму, – сказала она, протягивая мне эти неприятные тюльпаны. – Ты какая? Ты не мертвая? Но ты и не из живых…

От цветов кругами расходился, наполняя комнату, знакомый запах. Это были тюльпаны.

– Цветы нужно дать понюхать старушке, – сказала девочка.

– Мы думаем, она этого не выдержит! – Девочка захихикала в кулак и чуть не уронила свою пилотку. – Будет лучше, если она поскорее подохнет.

– Кому лучше? – спросила я.

– Нам сказали, что так будет лучше, – сообщил другой мальчик, кажется, тот, что двигал ботинками составного Германа.

– Кто сказал?.. Зачем это нужно? – я протянула руку, хотела взять букет, но тот легко отплыл назад, ускользнул.

– Хороший букетик! – похвасталась девица с пьяными глазами. – Три белых, два черных. Нюхнет старушенция, удивится, и – нет ее. Только кости закопать останется!

– Не получится у вас! – сказала я, копируя противные интонации девицы. – Не выйдет!

– Это почему же не выйдет?

В ту же минуту дверь открылась и вошла старуха. Псевдо-Герман покачнулся – по-моему, просто от движения воздуха, от сквозняка – и удержался на ногах только за счет стены. Цветы, висящие в воздухе, источали все более и более резкий запах. Стало совсем тихо – это остановились часы. Я резко приподнялась на постели, махнула рукой и выбила букет. Черные и белые тюльпаны рассыпались по одеялу.

– Зря! – зло сказала девчонка. – Пеняй на себя!

Не удержавшись, я состроила ей ехидную гримасу. Она задержалась в дверях, покачиваясь, повернулась и прошипела:

– Мы еще вернемся! Вернемся!

Мне и в голову не могло прийти, что эта банда нападет на стариков. Впрочем, полковник и Герда Максимовна прекрасно управились и без моей помощи.

Я поднялась с постели и смешала два букета. Тот, что собрала с одеяла, и тот, что стоял в вазе в гостиной. Соединившись, цветы почти полностью нейтрализовали друг друга. В комнате осталось всего ничего: легкий, островатый запах. От такого запаха живой человек мог, конечно, увидеть кое-что, обычно для него невидимое, но опасности для жизни уже никакой.

«Хорошие старики какие!» – думала я, снова опускаясь в постель и непроизвольно прислушиваясь к шепоту за стеной.

Кажется, этой ночью они занимались любовью.

VI

В первую очередь город поразил меня присутствием птиц. Размышляя о чужом чемодане, о платьях явно не моего размера, о моем паспорте с чужой фотографией и чужим именем, я, однако, прекрасно воспользовалась чужими деньгами. Старики еще спали, а я успела обежать ближайшие магазины и поглазеть на город. Это был очень грязный, очень большой город, неаккуратный. И здесь вообще не учитывались права мертвых – мертвых просто никто не видел на улицах, на них не обращали внимания, как будто их и не было вовсе. Правда, мертвых в городе было совсем немного.

Я накупила еды и не без нахального удовольствия накормила моих стариков завтраком. Чувствуя ближайшее будущее, но почти не понимая его, я объявила, что скоро все разъяснится, и даже назвала приблизительные сроки. Уж не знаю, кто меня за язык потянул.

После завтрака мы втроем громили кабинет Егора Кузьмича. Можно было этого не делать: в прелестных деревянных фигурках, которые мы с таким ожесточением теперь уничтожали, не было даже и тени опасности. Но у живых свои смешные страхи, и я могла их понять.

Живой букет и мертвый букет в сочетании неожиданно создали в квартире невероятную атмосферу свежести и счастья. По крайней мере, я так это воспринимала. Отбросив все слова Антонины – мне неприятно было даже вспоминать о ней, – я сосредоточилась на пережитом ночью. В какой-то момент, в ванной, улыбнувшись своему отражению в зеркале, я вдруг увидела, что из блестящего стекла на меня смотрит мужское лицо. То самое, что склонялось над постелью, будучи мною. Мне показалось, что, если удастся разобраться в этом, я смогу вспомнить о себе все.

– Кто ты? – спросила я, протягивая к этому лицу дрожащие пальцы.

Но видение держалось всего несколько секунд: оно расплылось, и на его месте оказалось мое собственное лицо. Там, где были карие, мягкие мужские глаза, оказались мои собственные карие глаза.

Очень хотелось повторить, но видение не возобновлялось.

А на следующее утро позвонил человек, назвавший себя Аланом Марковичем. Ужасный человек. Он, оказывается, был в командировке в нашем городе, и его просили написать отчет обо всем. Этот дурак согласился, и теперь я ему понадобилась в качестве живого вещественного доказательства.

Старуха, бедненькая, еще спала, когда мы ушли. Полковник тихо, как мог, запер наружную дверь. Он даже по лестнице спускался на цыпочках. Я хотела рассказать ему о ночных визитерах, желавших отравить Герду Максимовну, но почему-то не стала. Я подумала и приняла решение слушать, смотреть, запоминать, но никому ничего не предлагать. Впрочем, других вариантов у меня и не было.

Алан Маркович заказал пропуска заранее. Он со своим докторским саквояжем выглядел довольно жалко. Теперь я узнала его. Именно он, именно этот человек предлагал выбросить меня из самолета.

В узких коридорах учреждения не было мертвых, но улыбчивые молодые люди, проверяющие документы и сидящие за регистрационными столами, не были и живыми. От них не исходило ни тепла, ни холода – скорее всего, это были роботы, современные куклы, в точности копирующие человека.

«Зачем такая роскошь – это же, наверно, безумно дорого? – подумала я. – Какой прок тратиться на механизм, когда можно посадить человека или мертвеца?»

Немного позже я сообразила, конечно, что ни живой, ни мертвый не обеспечат нужной степени секретности. Люди есть люди, надежности никакой, а механизм, он, во-первых, абсолютно послушен, а во-вторых, ничего не помнит.

– Вам в третью комнату, идите направо по коридору. – Голос очередного молодого человека звучал в одной тональности, а розоватые щеки, если присмотреться, чуть отблескивали пластмассой. Он оправил расстегнутый пиджак. – Поторопитесь, прием до восьми… – Он улыбался, этот молодой человек, с каким-то неестественным расчетом. Синтетические губы растягивались. – Там большая очередь.

За узкой полированной дверью оказалась обычная приемная. Так же, как и в коридорах, – никаких мертвых. Люди, в ожидании изнывающие на банкетках, казались уставшими, многие нервничали. Внимание мое сразу привлекла секретарь-машинистка. Егор Кузьмич отдал ей пропуска, машинистка отметила что-то в журнале. Жирно подведенные глаза, так же как и глаза других роботов, были абсолютно безучастны.

Дурацкий саквояж с отчетом Алан Маркович поставил себе на колени. Было душно, никто не разговаривал – только громкое дыхание и пощелкивание пишущей машинки.

– Скоты! – сказал тихо Егор Кузьмич. – Морят людей в очереди… Аномальные явления… Зря… Зря мы сюда…

– А куда, вы считаете, нужно?

– Ну, я не знаю. – Полковник был уже изрядно раздражен. – Можно ведь все это как-то привязать к вооружению… К шпионажу.

– К шпионажу – это как раз здесь! – возразил Алан Маркович. – А к вооружению как-то оно у меня не привязывается, знаете!

«Они совсем ничего не видят… – отметила я. – И ничего не понимают… Этому Алану поручили огласить на весь мир факт существования нашего города… Не нашли, что ли, кандидата получше? Еще и меня приволок! Какое я доказательство?»

Меня заинтересовал стол секретарши: длинные пальчики шелушат толстую кипу листов, механическая улыбка, коротенький взгляд в мою сторону. Все-таки мертвые в комнате присутствовали. Это было так мило, так комично. На листе какого-то протокола прямо под длинными и острыми накрашенными ногтями женщины-робота устроились два призрака – каждый не больше спички. Я сначала и не сообразила, что они делают, но потом поняла. Два маленьких покойника, сидящие на листе бумаги, как на огромном мягком ковре, играли буквами, вынимая их из какого-то документа – так два шулера могли бы играть в карты.

«Интересно, – подумала я, – откуда же они, такие маленькие, взялись?»

Блестящий глаз секретарши закрылся, накрашенное веко на миг сомкнулось в одну черную жирную полоску. Потребовалось усилие, чтобы понять: это было всего лишь игривое подмигивание.

– Следующий… Проходите, следующий. – У нее был капризный высокий голос. – Не задерживайте очередь.

VII

Алан Маркович распахнул дверь кабинета, и я увидела еще одного мертвого. Мертвый был при галстуке, одет в строгий двубортный костюм, и, в отличие от шалунов, играющих буквами документа, он был нормального размера. Алан Маркович не глядя прошел сквозь него. Глаз секретарши еще раз подмигнул.

Дверь закрылась. Почему-то я смотрела, как крупная капля пота скапливалась на кончике носа полковника, но как она упала на штанину, я не увидела.

«Проходите!» – будто шепнули мне в самое ухо.

Послушно я выбралась из своего тела. Мы все это умели с детства: выйти из тела – не так уж это и трудно – и, оставив его сидеть за партой в поле зрения слепого учителя – пусть думает, что ты читаешь учебник, – выскользнуть из класса. Оставив тело сидеть на банкетке рядом с полковником, я, невидимая для очереди, прошла в кабинет.

На мгновение я ослепла: в приемной было все-таки темновато, а в кабинете оказалось неожиданно светло. Кабинет был просторный, под потолком горела небольшая, но очень яркая люстра, портьеры были опущены, на столе – минеральная вода, стаканы, пепельницы; часть бутылок уже распечатана, пепельницы полны окурков. За столом – одиннадцать мертвых и один живой.

– Дело очень необычное, – сказал Алан Маркович, обращаясь к единственному живому. Это был лысоватый, сухонький бюрократ лет семидесяти.

– У нас все дела необычные, – сказал он и скучными глазами посмотрел на Алана. – Вы наблюдали объект? Если да, то где, в какое время, какие имеете доказательства?

– Я не… Я не контактер…

– Значит, у вас полтергейст? – спросил старичок, и в голосе его не было даже и тени иронии.

Я поняла, что Алан Маркович не видит бутылок и пепельниц на столе, как не видит и остальных членов комиссии. Но и на него никто не смотрел – все внимание присутствующих было сосредоточено на мне. Пожилой человек в двубортном костюме, тот самый, что стоял в дверях, указал на стул, и я присела.

Длинная сигарета в руке одного из мужчин сделала в воздухе над скатертью замысловатую петлю, и я непроизвольно откинулась на стуле, сдавила подлокотник.

– Нет, не полтергейст, – сказал Алан Маркович. – Видите ли, несколько дней назад я вернулся из командировки…

Его голос как бы отдалился от меня и звучал где-то на заднем плане. С сигареты осыпался пепел, и я почувствовала, как одиннадцать пар глаз пронизывают меня насквозь. Здесь было восемь мужчин и три женщины.

– Прекрасный экземпляр, – сказал один из мужчин и потянул длинными нервными пальцами узел своего галстука. – Я вас поздравляю, господа.

– Если они все такие, эти крепы, то уж действительно… – отозвался другой. – То уж ничего не попишешь… Мы уйдем, а они останутся…

Коричневый саквояж стоял уже на столе, и Алан Маркович дрожащими пальцами все пытался справиться с его замочками. Ничего этого он не видел и не слышал. По его расстроенному лицу я поняла, что он на пределе.

– Я привез вам отчет, но, к сожалению, документ испорчен. – Замочки саквояжа отскочили, и Алан Маркович выложил свой отчет на стол, прямо на горлышко бутылки с минеральной водой. – Вот все, что от него осталось.

Рука бюрократа протянулась к листам отчета. Алан Маркович побледнел.

– Здесь каракули какие-то, – сказал чиновник и поднял на Алана тусклые глаза. – Это ваш почерк?

– Нет, – Алан задохнулся. – Это они сделали.

– Простите, но я не понимаю, – сказал чиновник. – Это ваш отчет?

– Мой.

Трудно было не догадаться: чиновник методично симулировал полное непонимание. Хотя цель его и не была мне ясна, но реакция невидимых Алану Марковичу остальных членов комиссии, передающих друг другу листки отчета, их краткие жесты и кивки не оставляли сомнения: документ произвел фурор. Меня они изучали с тем же интересом, что и листы испорченного отчета.

– Можно спросить? – как вежливая ученица сказала я и даже чуть не подняла руку.

– Конечно… Конечно, девочка… Спрашивай, – отозвалась одна из женщин. Очень полная, с круглым розовым лицом, она смотрела на меня добрыми, ясными глазами благополучного мертвеца. Такие глаза были у нас в городе лишь у тех покойников, кому не приходилось делить своего жилища с живыми. – Что бы тебе хотелось узнать?

– Да, наверное, вреда не будет, – пробулькал старик в расстегнутом пиджаке и тугой жилетке, сидящий справа от меня.

– А с самого начала никакого вреда не было, – сказала женщина с розовым лицом. – Я с самого начала была против этого идиотского плана. Если мы хотим привлечь это явление на свою сторону, так зачем же лишать его памяти. – Она снова глянула на меня. – Спрашивай, девочка. Что ты хочешь узнать?

Вопрос дался мне с трудом. Собственно, я уже знала на него ответ. Ответ во многом складывался из того, что я знала с детства. Я ничего не помнила из последнего времени, но мужское лицо в зеркале, неожиданно сменяющее мое собственное отражение, говорило о многом.

– Я ничего о себе не помню… – начала я. – Скажите, я не человек?

Последовал кивок. Кто-то из сидящих за столом сделал в блокноте запись. Стало так тихо, что я услышала, как за дверью в приемной маленькие призраки перебрасывают буквы. Я даже услышала, как упала с кончика носа полковника капля пота. Я почему-то подумала, что от такой большой капли на штанине должно образоваться неприятное темное пятно.

– А кто же я тогда?

– Разумное существо… – сказала женщина с розовым лицом. Глаза ее были так добры, что мне показалась, она с удовольствием бы погладила меня по голове. – Ты была человеком. Раньше… Недавно… Видишь ли, девочка, мы и сами толком не знаем, как это происходит, но при каких-то условиях два человека объединяются в одно существо.

Зачем-то запихивая свои листки назад в саквояж, Алан Маркович просто дрожал от ярости. Если б он только мог сейчас приложить к своему глупому носу цветок. Если б мог услышать все это! Если б мог хотя бы на миг увидеть комиссию в полном составе! Но он видел лишь единственного ее живого представителя.

– Она действительно ничего не помнит? – сказала расстроенным голосом женщина с розовым лицом.

– Совершенно ничего. Это называется – поручили работу Антонине.

– Не вижу особого криминала! – возразил старик в жилетке.

– А то вы не знаете, что происходит, когда Антонина берется за дело?

– Ну, предположим, знаем… Допустим, она немного перестаралась. Но будто бы мы могли это еще кому-то поручить! Вас послушать, милочка, так получается, будто у нас на посылках армия… А нет никакой армии. Никого нет! – Он не выдержал и расстегнул нижнюю пуговицу своей жилетки. – Никого у нас нет!

Один из листков скользнул по полировке на пол, и Алан Маркович, нагибаясь, ловил его растопыренными пальцами.

– А что Антонина… Она тоже? – спросила я.

– Нет, Антонина обычная мертвая… Просто она внештатный сотрудник отдела… Выполняет отдельные поручения.

Следующий вопрос я, кажется, задала шепотом:

– Скажите, пожалуйста… Что такое крепы? – Я не поняла, кто из них мне ответил, но запомнила, что голос был мужской и неприятный:

– Креп – это функция, функция и только. Если хотите – результат эволюционного процесса. Естественный и жестокий результат. Как урок математики в средней школе! Обществу понадобилась новая функция, и появились вы.

– Мы? – Я разозлилась и прикусила губу, потом спросила: – Я не знаю, кто я, но теперь я знаю, кто на меня напал!.. – Я удерживалась, чтобы не сорваться на крик. – Кто дал вам право решать за других? Кто?

Скулы Алана Марковича шевелились, он тоже готов был закричать, замахать руками, устроить скандал. Наверное, мне было все-таки легче.

– Мы ничего не решаем, – мягко сказала сидящая по другую сторону стола немолодая седая женщина и поправила волосы. Перстни на ее полной руке безвкусно блеснули. – Мы только кое-что корректируем.

Уже отворив дверь, уже подняв ногу, чтобы сделать шаг и выйти из кабинета, Алан Маркович вдруг обернулся. Его пальцы сцепились на рукоятке саквояжа и побелели. Он напряженно смотрел в глаза единственному живому члену комиссии.

– Вы мне не верите? – спросил он.

Бюрократ отрицательно покачал головой, остальные члены комиссии заулыбались.

– Зачем вы с ним так жестоко? – возмутилась я.

– Таковы правила… В этом кабинете живые могут получить информацию только от нашего председателя…

– А он председатель чего? – спросила я.

– Очень глупый вопрос, между прочим… – сказала седовласая женщина. – Но ответ на него существует. Ответ, правда, такой же глупый, как и сам вопрос. Ибрагим Андреевич, – она указала на лысого пальцем, – и есть председатель Комиссии по аномальным явлениям. Но, как вы, наверное, уже догадались, о подлинных задачах комиссии он ничего не знает.

– Умрет – узнает! – буркнул мужчина в двубортном костюме.

– Конечно, – согласилась седая. – Умрет – узнает. Все мы прошли эту стадию. Все мы, когда нас назначали на этот внешне малозначительный пост, не были в курсе, и вот мы здесь.

– Чего вы от меня хотите? – спросила я. – Вам нужна какая-то моя помощь? Вообще, я не понимаю, кто вас больше интересует – живые или мертвые?

– Мы в равной степени учитываем права как мертвых, так и живых. Мы, конечно же, заинтересованы в сотрудничестве.

Будто порывом сквозняка меня вытолкнуло за дверь и, как в тесто, погрузило в собственное тело.

– Нас, кажется, не пригласили! – сказал полковник и потер свои ладони о колени. Ладони были мокрыми от пота.

В эту минуту я отчетливо поняла, что рядом со мной на банкетке сидит кандидат в крепы. Второй частью его послужит старуха Герда Максимовна, а механическим компонентом может стать любой из этих симпатичных роботов. Им может стать, например, механическая секретарша, листающая отчет с буквами-картами для маленьких мертвецов.