Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

IV

«Сумасшедшая старуха… – думала я про себя, испытывая при этом нечто похожее на восторг. – Мало тебе полковника при смерти – еще девочкой с амнезией обзавелась! – Шофер такси молчал. Машина быстро миновала окраину и летела к центру города. – Но Егору она понравится, это точно!.. Еще как понравится…»

Женщина сидела рядом со мной на заднем сиденье. Она вцепилась в металлическую ручку дверцы и напряженно смотрела в окно. Капельки пота окончательно просохли на ее лице, движения стали более уверенными, но я готова была поклясться, что наш город она видит впервые. И она была явно напугана происходящим.

– Посмотрите, что это? – спросила она и повернулась. Как я ни приглядывалась, от шрамов на лице не осталось и следа.

– Что?

– Да вот же! – Она показала рукой. – Вон там, между домами…

Была суббота. Над пустынной улицей клочьями висел холодный осенний туман. Я взглянула на часы. Была половина седьмого. Пока мы ехали, я хорошо рассмотрела город: он еще не проснулся. Шторы в большинстве окон задернуты, на тротуарах так же пусто, как и на шоссе.

– Не пойму, что ты имеешь в виду? – сказала я. – Ты можешь объяснить?

На вид моей подопечной было уж никак не меньше тридцати, но я сознательно взяла тон старшей.

– Что ты видишь?

– Такой сгусток… Вот, вот он, смотрите…

Нечто подобное я уже видела в салоне летящего самолета. Этобыло похоже на полупрозрачную жирную медузу и пульсировало в воздухе. Медуза на глазах обогнула мусорный бак и, перетекая, выползла на шоссе. Под колесо такси попал камешек, нас тряхнуло. Клочья тумана смешались, и сгусток исчез, зато далеко позади ясно обозначился темный силуэт нагоняющей нас машины.

– Я не знаю… Но я чувствую… Я чувствую… – Моя подопечная совсем по-детски сдавила кулачки и беспомощно посмотрела на меня. – Я чувствую, что нельзя!..

– Шеф! – сказала я, обращаясь к шоферу. – Можно немножечко прибавить?

– Мадам любит быструю езду? – спросил молчавший до сих пор водитель.

– Любит!

– Тогда сделаем!

Он неаккуратно переключил скорость, последовал толчок, и меня отбросило назад. Анна схватила меня за руку. В зеркальце я видела блестящие глаза шофера. Почему-то они щурились, как при ветре. Выплыл сзади нарастающий рев милицейской сирены. Вывернув шею, я посмотрела в заднее стекло. Догоняющая нас машина шла с погашенными фарами – даже подфарники, кажется, не горели, но на крыше у нее вращался, брызгая фиолетовыми сполохами, яркий фонарь.

– Не надо! – шепотом сказала Анна. – Не надо… Лучше я с ними поговорю!

– С кем?

Ощущение было такое, будто меня в затылок толкнули твердой резиновой палкой. Перед глазами поехали черные пятна, и потребовалось усилие, чтобы восстановиться.

Глаза таксиста, которые я продолжала видеть в зеркальце, потускнели, веки вяло заморгали и сомкнулись. Руки еще лежали на руле, но тело обмякло. Вероятно, нога отпустила педаль газа. По инерции такси прошло еще метров двадцать и, упершись правым колесом в бордюр тротуара, остановилось.

Нельзя сказать, чтобы я испугалась – и не такое видела в жизни, – но, когда Анна, нажав ручку, вышла из машины, я не кинулась за ней. Все происходящее было начисто лишено смысла, и меня это приостанавливало.

Подъехала милицейская машина. Это были «Жигули»-«канарейка». Из нее вышел милиционер. Он одернул форму, поправил фуражку. Лица его из машины мне видно не было, но голос, показалось, звучал неестественно – как из бочки.

– Прошу следовать за мной! – сказал он.

– Куда? – спросила Анна.

– Прошу следовать за мной и не задавать дебильных вопросов! – Милиционер был явно не в духе. – Иначе я применю свое табельное оружие. Давайте, давайте, гражданочка… Не будем задерживать органы…

Вся его речь показалась мне состоящей из совершенно не стыкующихся друг с другом ударных слогов. Будто одним и тем же голосом одно и то же говорили сразу несколько человек. Причем у каждого из них были свои интонации.

– Эй! – сказала я и тряхнула шофера за плечо. Кепка свалилась с его головы, но он не проснулся.

На улице не было ни одного прохожего, ни одной машины. Кругом – угрюмые стены домов. Выйдя из машины, я почувствовала себя неуютно и, наверное, со стороны выглядела полной идиоткой. Впрочем, это впечатление соответствовало действительности. Я ничего не понимала, но я хотела заступиться за больную девочку – своего рода самоутверждение беспутной, никому не нужной старухи-пенсионерки.

– В чем дело? – спросила я и шагнула в сторону милиционера. Я никак не могла разглядеть его погон – что-то было с ними не в порядке, и если б я так на них не сосредоточилась, то поняла бы, что и с лицом у милиционера не все в порядке. – В чем дело, лейтенант? – наудачу давая звание, сказала я. – Мы чем-то провинились?

Желтый милицейский «жигуль» был пуст: ни шофера, ни кого бы то ни было еще, но, скользнув по нему взглядом, я заметила внутри какое-то шевеление. Милиционер схватил мою девочку за руку и потащил. Она упиралась, но не очень – все-таки она была еще слаба.

– Отпустите! – твердо сказала я. – Я, между прочим, к вам обращаюсь, лейтенант!

– Карга! Карга старая… – почему-то детским голосом пискнул милиционер, продолжая тащить Анну в машину. – Уйди… Уйди, карга старая… Не маши сумкой!… – Ему почти удалось втолкнуть Анну в машину. – Убери сумку!

Тут я разозлилась уже не на шутку – со мной такое случается, но обычно это бывает в какой-нибудь очереди, и обычно я сдерживаюсь. Сняв с плеча свою сумочку на длинной цепочке и совершенно позабыв все свои страхи по поводу ее содержимого, я размахнулась и изо всех сил ударила милиционера по голове. Сумочка шлепнула сверху по плоской фуражке. Эффект превзошел все ожидания. Страж порядка сразу выпустил руку Анны. Мне показалось, что он как-то просел, даже вошел в асфальт, словно не до конца забитый гвоздь. И тут же дверцы машины сами собой распахнулись и на асфальт стало что-то выпадать.

Мы вернулись в такси. Наш водитель, очумело озираясь, надел кепку, и мы сразу поехали. Обернувшись, я увидела – или, может, мне это только показалось, – как в клочьях тумана прыгают вокруг милицейской «канарейки» сразу несколько коротышек. Они не были похожи на карликов. Я бы могла поклясться, что это были дети.

V

Сэкономив три часа на обмене билета, я все-таки рассчитывала, что Егор будет еще спать. Он всегда меня ждет, он считает каждую минуту, даже когда я хожу в булочную за хлебом. Но он, конечно же, увидел нас в окно и, конечно же, когда мы поднялись на лифте, ждал уже в проеме распахнутой двери. Старый ловелас! За то время, что мы расплачивались с одуревшим таксистом и поднимались, Егор успел переодеться и стоял теперь на фоне коричневой стены седой, огромный, в парадном костюме… И, конечно же, нацепил на черный пиджак все свои медали.

– Герда Максимовна? – пророкотал он, галантно наклоняясь и целуя мне руку. – Как долетели?

– Это мой полковник, – сказала я, закрывая дверь и поворачивая все три замка на все возможные обороты, – Егор Кузьмич. А это Анна. – Я накинула и цепочку и, испугавшись почему-то лишних расспросов, добавила: – Просто Анна, без имени, без фамилии. Без ничего.

– Очень приятно! – Егор улыбнулся и, как и мне, поцеловал девочке руку. – Пусть будет так. Просто Анна.

В гостиной на столе, как и обычно в подобных случаях, стояла наша свадебная ваза, полная белых роз. Однажды я вот таким же образом вернулась, и выяснилось, что розы съели весь наш бюджет. Пришлось до пенсии сидеть на каше и хлебе. Розы источали сильный сладковатый запах. От одного их вида в груди у меня стало тепло, даже выступили слезы. Сколько раз уже он так меня встречал, а я все не привыкну.

– Вы вдвоем живете? – спросила девочка. Она только заглянула в гостиную и сразу пошла по квартире, осматривая комнату за комнатой; я слышала, как скрипят двери. – А просторно у вас здесь…

«Не похоже это на полную амнезию… – отметила я. – Совсем не похоже… Ну, да и Бог с ним. – Егор на кухне ставил чайник, гремел посудой и что-то весело отвечал Анне на ее простые, но многочисленные вопросы. – Ну-ка посмотрим! – Я вынула ножницы, открыла сумочку и взрезала подкладку. Все четыре пакетика были на месте. – Молодец, старуха. Довезла!»

– А вы муж и жена?

– Не совсем. Хотя на самом деле даже более чем… Видите ли, Анна, – простите, не знаю вашего отчества, – мы женаты уже тридцать два года.

– Значит, все-таки женаты?

– Да, но тридцать лет назад мы были разведены.

«Козел старый… – улыбалась я про себя, пряча пакетики в небольшой стенной тайник. – Ишь, как вьется – вьется, медальками звенит!.. И ни звука про свои болячки! А ведь он, должно быть, страдает… Или оставалась еще доза? – Я закрыла тайник. – Правильно, оставалась! Вот почему ты, полковник, такой веселенький. Что бы ты без меня делал-то?»

За столом Анне опять стало плохо. Егор расстроился, что приготовленный им шикарный сладкий салат так никто и не продегустировал, но виду не подал.

– Может, «скорую»? – спросил он.

– Ты знаешь, какая у нас «скорая»! – напомнила я, уже вынимая футляр с аппаратом для измерения давления и все остальное имущество врача, иногда практикующего на пенсии. – Много она тебе помогала, эта «скорая»?

Старик мой обиделся и ушел к себе в кабинет. Через минуту я услышала, как зашуршал напильник. Егор всегда так уходит от «лишних разговоров» – идет обтачивать древесные корни. У него их за последние пять лет столько собралось – целая галерея деревянной скульптуры, повернуться негде! Как раковый больной он не пользовался услугами «скорой». «Скорая» не могла его ни в больницу забрать, ни оказать необходимую помощь – даже положенный по закону укол морфия приходилось чуть не на коленях вымаливать.

– А вы давно так живете? – спросила девочка. Губы ее побелели и немножко дрожали, в глазах – испуг, но она старалась держаться. – В смысле – вдвоем?

– Да, прилично уже… Чего двум одиноким старикам надо? – Я не сводила глаз с ненормально скачущего кровяного столбца. – В постель! – сказала я строго. – Спать хочешь?

Девочка устало покивала. Она не сопротивлялась, когда я помогала ей раздеться, потом выкупала под душем и уложила в свежую постель. Благо, комнат у Егора четыре – не стеснит. Анна посмотрела на меня с благодарностью, веки ее сомкнулись, и она мгновенно уснула, лежа на спине и вытянув поверх одеяла красивые тонкие руки.

– Брось, Егор Кузьмич, не сердись! – сказала я примирительным тоном, осторожно приоткрыв дверь в кабинет. – Я ее уложила. Представляешь, сразу заснула девочка…

– Девочки нам только и недоставало! – Он плавно водил шкуркой по какому-то уже блестящему обточенному корешку. – Где ты ее взяла?

– Плохо стало человеку в самолете!

– И это повод везти его к себе домой?

– А куда ее везти? – Я робко присела на краешек стула. Язык у меня так и чесался рассказать старику все в подробностях, но я сдержалась и только добавила: – У нее острый приступ амнезии.

– И что, совсем ничего не помнит?

– Абсолютно!

– Ну, это, конечно, повод… – Он прервал шлифовку и взглянул на меня сквозь толстые стекла очков. – Доктор, вы хоть паспорт у нее догадались посмотреть?

Я прошлась по всей квартире, открывая шторы. Было одиннадцать часов с минутами; в комнате, где спала девочка, царил полумрак – туда я только заглянула. И только после этого взяла в руки паспорт, впопыхах сунутый мне перепуганной стюардессой.

– По-моему, это не ее фотография, – заглядывая через мое плечо, сказал Егор. – Совсем другое лицо.

В паспорте значилось имя: Арина Шалвовна, и в лице, смотрящем с фотографии, действительно не было ни малейшего сходства с лицом привезенной мною девочки. Правда, я уже видела это лицо. Там, в полутьме салона, за секунду до того, как мальчишка закрыл его книгой.

VI

Была половина двенадцатого, а девочка еще спала. Она проспала четырнадцать часов кряду, и мы решили ее разбудить. Я рассказала Егору все. Со всеми подробностями. Не усматривая в большинстве этих подробностей какой бы то ни было логики, я просто постаралась быть точной. Он ошкуривал очередной корешок – кажется, по замыслу это был олень, – тихонечко работало радио, а я рассказывала.

– Ну и что ты думаешь? – спросила я в завершение. – С ума сошла бабка?

Егор отложил шкурку, взял нож и, не глядя на меня, подытожил:

– Я думаю, у бабки на редкость хорошие нервы. Знаешь, на что это все похоже?

– На галлюцинацию! – вздохнула я.

– Все это было бы вполне нормально, имей тут место действие наркотика, – сказал он. – Но после наркотических видений, как правило, не остается материальных следов. Ни тебе чужих паспортов, ни милицейских «Жигулей» с мигалками… – Острым лезвием он подправлял воображаемый олений рог. – Они остаются только в памяти. Как цветные картинки… К тому же ты ведь ничего не принимала…

– Злишься? – спросила я.

– Нет. Знаешь, наоборот… Очень неплохо, что ты во все это безобразие влезла. – Горела, как обычно, его черная настольная лампа, и в кабинете, как всегда по вечерам, было очень тепло и уютно. – Знаешь, когда живешь наполовину в иллюзорном мире, то иногда очень хочется хоть что-то оттуда притащить. Будем считать девочку с амнезией небольшим подарком на годовщину нашей свадьбы.

– Спасибо! – сказала я.

– За что спасибо-то?

– За то, что понял!

Обычно я выхожу из комнаты, когда Егор делает себе укол. Все, кажется, в жизни видела, а этого – ну никак не могу… Сперва легкий налет бледности на его лице, иногда и зубами от боли скрипнет, потом кивок.

– Герда Максимовна, милочка, выйди на минутку, будь так любезна…

Прикрыв за собою дверь в кабинет, я пошла будить девочку. Что-то сказали по радио. Что-то важное. Я уловила это самым краем сознания. Но как-то не придала значения. Включив в коридоре свет, я вошла в комнату Анны. Девочка лежала на постели совершенно в том же положении: лицом вверх и вытянув руки на одеяле. Я сделала шаг, наклонилась, желая слегка тронуть ее за плечо и подыскивая какие-нибудь ласковые слова. У нее было округлое белое плечо. Я протянула руку. Пальцы ударились о него, как об лед, – холодное и твердое. От этого прикосновения все слова вылетели из головы.

Зазвонил телефон. Егор подойти не мог. Пришлось мне.

– Слушаю!

– Герда Максимовна?

– Кто это?

– Герда Максимовна, сегодня утром… мужчина и мальчик в самолете… Вспомнили?

– Еще была девочка! – недовольно ответила я, потирая занывшие от ледяного прикосновения пальцы о шерстяную кофту.

– Она у вас?

– А почему вас это интересует?

Некоторое время он молча дышал в трубку, – похоже, не мог придумать, что соврать. Потом сказал:

– Все это очень сложно объяснить…

– Это я уже слышала… Откуда у вас мой телефон?

С телефонной трубкой в руке я стояла посреди темной гостиной и смотрела в незашторенное окно. Стекло преломляло белые силуэты уличных фонарей. Было так тихо, что я услышала, как звякнула в другом конце квартиры крышечка стерилизатора. Я напрягла слух. Вот шумное дыхание Егора. Вот его тело тяжело продавило скрипнувший диван.

– Я нашел вас по справочной Аэрофлота. Герда Максимовна, мне будет нужна эта женщина. Вероятно, через несколько дней. Без нее мне… – он опять помолчал, подыскивая слово, – пока не обойтись. Без нее я не смогу ничего доказать.

– По-моему, вы собирались выбросить ее из самолета?

– Герда Максимовна, прошу вас, поймите, все это крайне опасно.

– Да уж заметила…

– Что-то еще произошло? – спросил он с тревогой в голосе.

– Не важно.

– Вы слышали про наш самолет? Радио сегодня слушали?

В эту минуту раздался звонок в дверь. У нас с Егором ночных гостей не бывает. По крайней мере, за последние пять лет ни разу не случалось, чтобы кто-то ввалился к нам в дом к полуночи, не предупредив о визите телефонным звонком. Хотя люди мы, конечно, общительные и друзей у нас хватает. Я не столько напугалась, сколько была удивлена.

– Пожалуйста, позвоните мне завтра! – сказала я в трубку. – Извините, кто-то ломится в дверь!

Девочка спала в своей комнате, Егор лежал на диване у себя в кабинете и вряд ли мог даже присесть. Звонок в дверь повторился. Короткий, очень осторожный. Так звонят только в чужие квартиры. Я ощутила некоторое беспокойство.

– Кто здесь? – спросила я, приникая к глазку.

Свет на лестнице не горел, и я ничего не увидела, кроме темноты.

– Кто?

– Извините, пожалуйста, – послышался за дверью знакомый женский голосок. – Это стюардесса.

– Какая такая стюардесса?

– Вы сегодня утром взяли с борта больную. Мы решили вас навестить.

– Кто это – мы?

– Я и командир. Мы хотели пораньше, но только что освободились. Откройте, пожалуйста.

В гостиной опять звонил телефон, и я подумала: «Не иначе как Алан Маркович снова напугать меня хочет».

В руках стюардессы был небольшой букет из белых и черных тюльпанов. Очень красивый букет: два белых и три черных, всего пять цветов. Она была в той же форме, что и утром. В свете коридорной лампочки сверкнул на лацкане миниатюрный золотой лайнер.

– Извините, – продолжала она смущенно. – Мы в подобных случаях всегда навещаем больного. Закрутились на работе – получилось поздно, а завтра утром в рейс…

– Извините! – сказал, выступая из-за ее спины, долговязый парень, тоже одетый в летную форму. – Мы звонили, но было все время занято. Мы, собственно, на минуту.

– Это Герман! – сказала стюардесса. Глаза ее как-то нехорошо шарили вокруг. – А где больная?

– Она спит!.. Прошу прошения, минуточку подождите. – Я вошла в гостиную, зажгла свет и сняла телефонную трубку.

– А! Вот она, – послышался голос в коридоре. – Герман, иди сюда, я ее нашла!

«Смешные, – подумала я. – Цветы принесли…»

– Чего вы еще от меня хотите? – сказала я в трубку. – Не надоело еще?

– Вы слушали радио? – спросил он.

– Нет! Я прошу вас, позвоните завтра. Я занята. Нужно же совесть иметь.

– Хорошо, – согласился Алан Маркович. – Не вешайте трубку, – попросил он. – Одну секунду. – Он помолчал. – Вы должны это знать. Наш самолет… Самолет, на котором мы с вами утром прилетели, разбился.

– Простите, не пойму я вас что-то. Какой самолет? – Я напряженно прислушивалась к происходящему за стеной. Раздавались какие-то шорохи, скрипы, звучали приглушенные голоса – ни одного слова не разобрать. – Позвоните завтра.

– Его перегоняли на другой аэродром, – сказал голос в трубке. – Возгорание в воздухе. Пассажиров на борту не было – только экипаж. Все пятеро погибли.

VII

Осторожно приоткрыв дверь, я заглянула в комнату, где лежала девочка. Горела настольная лампа, шторы на окне запахнуты. Стюардесса сидела на стуле, склоняясь к кровати, и что-то говорила. Ее интонации не вызвали у меня никаких подозрений. Командира корабля я заметила не сразу. Он стоял возле стены, почти сливаясь с темными обоями, – высокая сухая фигура.

– Извините! – сказал он, возникая из темноты. – Мы ограничены временем… Извините!

Я стояла в дверях, сама не понимая, что теперь делать. Очень трудно было серьезно отнестись к тому, что я услышала от Алана Марковича. Вот же они, оба здесь – вполне нормальные члены экипажа, который, по утверждению этого ругливого зануды, сгорел в воздухе.

– Было объявление по радио… – неуверенно сказала я.

Девочка шевельнулась на постели. Стюардесса еще ниже склонилась к больной, почти накрыв ее своим телом, но мне показалось, что она ладонью зажала Анне рот.

– Да, мы знаем! – Темная фигура в летной форме сделала еще один шаг в мою сторону. – Это была ошибка… – В свете настольной лампы я отчетливо увидела коричневые пятна на его лице. – Сгорел другой самолет. На радио перепутали номер рейса…

Пятна были похожи на заживающие ожоги – как только я их раньше, в передней, не заметила?! Впрочем, он все время прятался за спиной стюардессы. И тут я увидела цветы. Они были разбросаны по постели – сверху на одеяле отчетливо выделялись черные головки тюльпанов. И чего-то еще не хватало в комнате. Я сразу и не смогла понять, чего.

– Аня? – позвала я, все еще не решаясь переступить порог. – Как ты, девочка?

Со стороны кровати послышался вздох и приглушенный, но ясный голос Анны:

– Все в порядке, Герда Максимовна. Не беспокойтесь, они скоро уйдут. Если можно, оставьте нас на минуту, Герда Максимовна…

И тут я поняла, чего не хватает в комнате. Не хватало тиканья часов. Здесь на стене висели электронные часы с большим циферблатом. Я сама меняла батарейку. Было слышно даже, как прошла далеко на улице машина, а привычного тиканья не было. В голове моей появилось знакомое тепло, веки потяжелели. Человек с обожженным лицом смотрел на меня не отрываясь. Голова закружилась, но я точно так же, как и недавно в самолете, справилась с неестественной сонливостью.

Я облокотилась на дверной косяк, потом вышла и, пытаясь удержать равновесие, прислонилась спиной к стене.

– Готова? – спросила стюардесса писклявым злым голоском.

– Нет. Очень крепкая, бестия! – отозвался такой же писклявый неприятный голос. – Давай попробуем иначе.

Оба голоса, как мне показалось, были какими-то детскими, неокрепшими. Это были еще не ломавшиеся голоса от силы десяти-двенадцатилетних подростков.

«Всего этого не может быть! – сказала я себе твердо. – Во всем этом нет никакой логики… Если бы я сделала себе укол – другой вопрос: могла быть логика галлюцинации. Но укола я себе никакого не делала. – С трудом оторвавшись от стены, я, пошатываясь, направилась в кабинет. – Нужно у Егора спросить… Что же это такое? Кому все это надо?»

В кабинет я вошла вовремя. Еще несколько минут – и было бы поздно. Сон как рукой сняло. Сработал испытанный рефлекс хирурга. Если твоему пациенту грозит опасность – никаких эмоций! Только сосредоточенность: нельзя допустить ни одного неверного движения. В следующие секунды я действовала так, будто в руке у меня был скальпель и передо мной не диван, а операционный стол. Действовала холодно и методично. Вряд ли я понимала тогда, что делаю.

Когда я вошла, Егор полулежал на диване. Его ноги неприятно молотили по полу. Тапочек с одной ноги слетел, носок задрался, и в паркет била голая пятка. Лицо налилось кровью. Обеими руками он пытался что-то отодрать от своего горла. Ни одного членораздельного звука – только хрип. Пальцы побелели. Он смотрел на меня и силился что-то произнести.

«Давай попробуем иначе… – мелькнула в мозгу фраза, произнесенная детским голосом минуту назад. – Попробуем иначе…»

По всем четырем стенам в кабинете – стеллажи, заставленные книгами и странными фигурками, вырезанными из веточек и корней.

В другой ситуации от увиденного можно было бы мгновенно сойти с ума. Корни, лежавшие на стеллажах, извивались змеями; какие-то из них уже медленно сползали по полкам на пол. Книги пульсировали и разбухали на глазах. Один из корней – вроде бы тот самый олень, – обернувшись вокруг горла Егора, казалось, вот-вот его задушит. Я схватила нож и попыталась разрезать деревянное лакированное кольцо. Безрезультатно. Кольцо в местах надрезов давало новые побеги и продолжало сужаться. Правда, мои действия привели к тому, что сужение несколько замедлилось.

– Сейчас! – шептала я. – Сейчас, Егор Кузьмич… Что-нибудь придумаем…

– Шприц! – Он показал глазами на письменный стол. – Ш-п-р-и-ц…

Это был маленький стеклянный шприц на два кубика. Приготовленный для инъекции, он лежал на разложенной салфеточке. Один из корней достиг мой ноги и железным обручем сомкнулся на лодыжке. Другой, похожий на ленточного червя, изловчившись, впился в левое плечо.

– Брызни на нее! – прохрипел Егор.

Я взяла шприц, направила иглу на корень, обвивавший шею Егора, и надавила на поршень. Что-то зашипело, корень съежился, от него отделилось маленькое черное облачко, и то, что секунду назад было удавкой, соскользнув на пол, ошалевшим червем полезло на свое место. Я также брызнула себе на плечо и на лодыжку. Против безумия наркотик помогал безукоризненно.

Егор потирал шею, массировал неприятный фиолетовый рубец и улыбался.

– Удачно ты мента сумочкой огрела, – сказал Егор. – Иначе я бы никогда не догадался, что их героином можно.

– Что это было? – спросила я. – Ты принес с собой галлюцинацию?

– Если бы! Это кто-то другой ее принес. Да, я слышал, звонили в дверь.

Я кивнула:

– Звонили!

– Знаешь, на что это все похоже?

– На что?

– На детскую игру для стариков! – Он старался говорить своим обычным веселым голосом, и это у него неплохо получалось. – Только фантазия у нас с тобой, Герда Максимовна, уже слабовата. Да, надо отметить, и страх уж не тот. – Он искренне улыбался. – Ну совсем страху нет!

Мы осторожно осмотрели квартиру, но никого не нашли. И стюардесса, и ее спутник исчезли. Входная дверь была заперта изнутри. Девочка спала лицом вверх, ее руки неподвижно лежали на одеяле. Громко тикали электронные стенные часы. Настольная лампа не горела.