Текст книги "Крепы"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

V

– Ты извини, сынок, – говорил отец, пропуская меня в машину. – Но сейчас такое положение… ни одной минуты свободной… Поедем, покатаемся, по ходу дела и познакомимся. – Голос его немножко дрожал. – А то что же нам с тобой – сидеть в номере дешевой гостиницы и слезы лить?

С ним вдвоем мы поместились на сиденье рядом с шофером. Отец обнял меня за плечи. А сзади сидели трое: незнакомая женщина не из нашего города, Петр Сергеевич и еще один – я видел его утром в кафе под тентом. Это он написал на салфетке: «Нужен отчет».

– Робота этого, Ипполита Карповича, демонтировать пора, – сказал человек, сидящий за рулем. – Дело срочное, на завод поедем!

– На приборный? – тихо-тихо спросил я.

Отец пожал мое плечо.

«Вот здорово, – подумал я. – На приборный!»

– А не удерет он? – спросила женщина не из нашего города.

– Куда он денется, он же при исполнении, – отозвался водитель.

Робот действительно оказался на месте. Он сидел за столом в полутемном холле: губы алые, лицо белое, на фуражке чуть поблескивала кокарда.

– Позвольте поцеловать даме ручку! – загудел робот, и женщина не из нашего города отшатнулась.

Когда мы все вошли, этот робот, Ипполит Карпович, выскочил из-за своего стола и, перегораживая проход, скрипуче заорал:

– Пропуск!

– А настоящий Ипполит Карпович – умер он или все-таки жив? – спросила женщина, пятясь и прижимаясь спиной к стене.

– А какая разница, жив он или умер? В его возрасте это уже все равно – толку-то никакого! Дожил до ста лет и работать не может! – сказал водитель. – Я всегда говорил, что лучше умирать молодым.

– Я не умер, я жив, – вдруг загудел робот. – Я не умер, я жив.

Откуда прилетел Кромвель, я не понял, но единственная в городе птица вообще имеет привычку появляться как-то неожиданно. Кажется, воробей выбрался из кармана этого, с крыши, которого они все называли Кирилловым. Описав краткий полукруг от пола к потолку, черный воробей на мгновение завис в воздухе, а потом камнем упал на голову роботу. Механический Ипполит Карпович плавно взмахнул своими длинными руками, пальцы в белых перчатках растопырились, и из груди его донесся пронзительный звон и хруст. Зацепившись коготками за фуражку, Кромвель повис головой вниз. Несколькими крепкими ударами клюва птица расколола фотоэлементы робота. Растопыренные пальцы судорожно замелькали в воздухе. Кромвель бесстрашно перескочил с фуражки на зеленое плечо и ударил металлическим клювом в ушную раковину робота.

– Молодец, птичка! – прямо-таки пропел Кириллов. – Так его, так его, крепа-мерзавца!

Я осмотрелся – мертвецы испарились. В холле остались только я, отец и Петр Сергеевич. Ипполит Карпыч сначала постоял, раскачиваясь, потом уперся руками в стену и упал.

– А где все? – спросил отец.

– Вот, всегда так, – сказал Петр Сергеевич. – Никогда не угадаешь… – Он тер пальцами глаза. – Вы только не удивляйтесь, у мертвых свои пути, у живых – свои, и очень часто они расходятся.

Робот неподвижно лежал лицом вниз, и только рука в белой перчатке слегка царапала пол.

– Как это все-таки ужасно. – Концом ботинка отец осторожно ткнул робота куда-то в бок. – Но вы говорите, в нем была человеческая душа?

– Боюсь, что прошедшее время здесь не совсем применимо, – вздохнул Петр Сергеевич.

Потом мы все удобно уселись на стульях в кабинете главного инженера, и тот устроил Петру Сергеевичу разгон. Он буквально орал на него:

– Вы обязаны были предоставить нам человека! Да, я догадываюсь, что это не ваш профиль. И не говорите мне, что работы по горло! – Он не давал Петру Сергеевичу даже вставить слово. Он повышал и повышал голос. – Короче, дело общее, а у нас живых людей больше нет! Впрочем, проверим. Он надавил клавишу селектора и спросил в микрофон:

– Милочка, пожалуйста, справку: есть на нашем предприятии хоть один живой человек?

– Нет, живых людей больше нет, – отозвался механический голос электронной секретарши.

– Вот видите, нету! – Главный инженер потер ладонью свой голый затылок. – Нету, и неоткуда им взяться. Так что придется вам!..

– Вы с ума сошли, – сказал Петр Сергеевич. Он заметно накалился. – То, что мы до сих пор отправляли к вам на работу людей, лишая их законного отпуска, в общем-то, с нарушениями, совершенно не дает вам права на меня орать.

– Да, – согласился главный инженер. – Вы правы. – Взгляд его остановился на Кромвеле. Птичка оседлала пепельницу и клевала неизвестно кем насыпанные туда семечки. – А робота вы напрасно разбили – достаточно было программу сменить. И не нужно мне рассказывать, что он вчера в кафе ценный экспонат разбил и столы двигал. Робот есть робот, у нас здесь нет романтики, у нас производство, у нас крепы не работают!

VI

Машину вел теперь Петр Сергеевич. Он был раздосадован. Сначала он много говорил, а потом надолго замолчал. В отсутствие мертвецов мы с отцом развалились на заднем сиденье. Теперь в машине дышалось легче.

– …К чертям ученый совет! В лабораторию я сегодня тоже никак не попадаю! – опять перечислял Петр Сергеевич. – Там же теперь ремонта на сто миллионов. Ну хорошо, люди есть, материалы есть… Но где это есть? Придется с жилищного строительства снимать. Вы представляете, какой это скандал?!

– Погодите, погодите, – перебил его отец. – Ведь сгорело здание, уничтожено целое здание в городе. По вашей собственной логике, сверхсистема разрушена!..

– Кабы так просто. – Голос Петра Сергеевича вдруг оказался усталым, и мне сделалось его жаль. – Кто здание поджег? Крепы. Да и не сносили, а подожгли. Вот если бы его бульдозером, да за рулем живой бульдозерист сидел, вот тогда!.. Да и то неизвестно… мы же не знаем на самом деле, что получится, если теперь ломать… В самом начале, пятьсот лет назад, там понятно: снесли – и все, точка. Но попробуй докопайся теперь до этого начала! В общем, так. – Одной рукой он вел машину, а другой разворачивал на сиденье карту города. – Едем на телефонную станцию, потом на фабрику игрушек. И все – остальное вы как-нибудь сами.

«Крепы, – думал я. – Ведь они называют так и Анну, и полосатого Тима. И Эльвира у них – тоже креп… Как они их ненавидят! Петр Сергеевич и слова этого спокойно сказать не может… Правда, вчера… Да, это было вчера… – Я почти увидел, вспомнил квас, вытекающий из расколотой бочки, окровавленную голову старухи… – Так ведь тоже нельзя! Но я все равно их люблю – и Эльвиру, и Анну… Я их люблю, потому что они красивые и добрые. А если они красивые и добрые, то поступают правильно. Просто я еще маленький и чего-то не понимаю».

VII

У проходной на телефонной станции стояли два живых охранника, вооруженных настоящими заряженными автоматами. Все было ярко освещено. На высоких железных столбах медленно поворачивались черные квадраты видеокамер. Здесь везде было электронное слежение.

Как и любому мальчику, мне хотелось хоть раз в жизни пройтись по коридорам и залам телефонной станции, единственного по-настоящему секретного места в городе. Но теперь, перешагнув ее порог, я не испытал ничего особенного. Мысли были о другом.

«Может быть, действительно поехать с отцом? Вернуться всегда успею, а вот уехать из города, может, никогда больше и не получится. Ехать или нет? Может, я там и не умру? Там все другое…»

Петр Сергеевич представил отца заведующему станцией. Отец радостно тряс его руку, а заведующий хитро улыбался и, без конца застегивая свой синий халат, говорил:

– Да, действительно, от нас можно позвонить в прошлое… В любое время, в любое место, только туда, где есть телефон… Увы, не все прошлое у нас телефонизировано… А так – в любую точку планеты, в любое время. Вам, как почетному гостю, могу предложить льготный тариф!..

Я долго ходил за ними по ярко освещенным, тихо гудящим залам, а потом сознательно потерялся.

«Значит, можно позвонить. Но кому мне позвонить? Что может меня интересовать в прошлом?»

И тут я понял: сейчас я позвоню маме, вот с этого самого аппарата, стоящего на столе. Я позвоню ей в двадцать лет назад, в то время, когда она была еще маленькой девочкой, и спрошу, как бы она поступила на моем месте.

Я снял трубку, подул в нее и сказал:

– Будьте добры, соедините меня с мамой двадцать лет назад!

– Номер, имя и фамилия? – прогудело в ответ.

Я назвал имя и фамилию, но номера-то я не знал. В трубке сильно пощелкало, и тот же робот проинформировал:

– Не беспокойтесь, номер устанавливается автоматически. Наберите последовательно: семь, тринадцать, сорок один и ждите у аппарата.

Когда я набирал последнюю цифру, рука задрожала.

«Что я скажу? Ведь она ничего не знает, ведь тогда она еще не жила в этом городе, она еще не познакомилась с отцом и про меня понятия не имеет?..»

– Алло! – Я услышал звонкий девчачий голос. Он был так близко, будто десятилетняя Марта сидела в соседней комнате. – Алло! – повторила она. – Перестаньте хулиганить, иначе я вешаю трубку!

– Не вешай трубку, – попросил я. – Ты извини меня за дурацкий звонок, но…

– Кто это говорит? – спросила она.

– Ты не знаешь меня, я живу в другом городе. Просто мне нужно получить совет чужого человека, совсем-совсем чужого человека, который обо мне ничего не знает.

– Значит, тайна, покрытая мраком? – развеселилась моя молодая мама.

– Ну, в общем, да. Так можно спросить?

– Спрашивай.

– Как ты скажешь, так и будет.

– Ну, давай, говори! – Голос ее притворялся серьезным. – Ну, я же слушаю!

– Понимаешь, я должен выбрать сегодня – остаться с матерью или уехать с отцом, а я не могу выбрать, помоги мне.

– М-да. – Голос Марты стал по-настоящему серьезным. – Если вы хотите знать мое мнение, то поезжайте с отцом. Да, определенно, только с отцом.

Трубка лежала на аппарате, а я смотрел на молчащий телефон. Только теперь я вспомнил, что у матери никогда не было отца, что она никогда его не видела и даже, кажется, имени его не знала.

«Но все равно, это она сама решила, она сама распорядилась, как я должен поступить».

Я услышал какой-то шум и оглянулся. За спиной, оказывается, был камин, и в камине происходила какая-то возня.

– Эльвира! – крикнул я и подбежал к полукруглому отверстию.

Из камина появились сначала ноги трубочиста, потом руки, потом голова.

– Т-сс! – Эльвира прижала черный палец к темно-красным губам. – Пошли со мной! Держи! – Она сунула мне в руки конец веревки. – Поднимемся по трубе и поговорим на крыше.

– А потом?

– А потом тебе придется вернуться.

Впервые за все годы Эльвира говорила со мной серьезно, но я ничего не понял. Она хотела, чтобы я поехал с отцом, и почему-то жалела меня. Рука ее, протянутая на прощание, была теплой и необычно чистой, а черные глаза светились влагой.

– А когда нужно ехать? – спросил ее я.

– Самолет завтра днем, – всхлипнула Эльвира. – Мы больше с тобой никогда не увидимся.

VIII

Игрушечный завод – самый старый завод в нашем городе. По его территории, так же как и на телефонной станции, я ходил за взрослыми, но здесь мне приятно было ходить рядом с отцом. Наверное, потому, что я принял решение. Иногда мне с трудом удавалось скрыть улыбку. Очень часто отец не понимал самых простых вещей.

– И что же, если бы я не нанюхался цветов, то я бы их увидел? – спрашивал он. – Вы извините, но я не понимаю вас: что, в быту человека не видно, а за станком, на рабочем месте, значит, пожалуйста?

– На рабочем месте человека всегда видно, каким бы он ни был, – отвечали ему.

Мы прошли сквозь цех голов, сквозь цех левой руки, прошли цех, где делали электронные глаза. Здесь над быстро идущей резиновой лентой транспортера склонялись закутанные в марлю невесомые люди.

Я пытался понять, как они работают. Что они видят в свою линзу, прошлое или будущее детали?

В дверях реставрационного цеха нас встретил Тимур.

– Ну, Алан Маркович, наконец-то, – сказал Тимур. – Пойдемте, пойдемте, я вас с дедом познакомлю. Так неловко все в прошлый раз получилось. Но вы не думайте, милиции, конечно, у нас нет, но дружина крепкая, свои ребята!

– Дружина? – удивился отец.

Мы с Тимуром вошли в сводчатые полутемные помещения мастерских. Казалось, современная техника никогда сюда не придет. Сырые стены, крючья, сочащаяся с потолка ледяная вода. На большом железном столе, похожем на операционный, лежала кукла-барышня из музея. Она была без платья, но наполовину прикрыта толстой серой тканью. Она была неподвижна.

Над куклой колдовал коренастый мужичок в холщовой рубахе и таких же штанах. Наверное, от хорошего настроения и удачной работы он притоптывал обутыми в лапти кривыми ногами.

– Ну и как она, есть надежда? – почему-то шепотом спросил отец.

Мужичок обернулся. Оказалось, у него была огромная рыжая борода.

– А как же, к завтрему, чай, доделаем! Но ежели еще раз девушку дружинить отправят, я точно в запой пойду! Пущай Тимурка сам чинит, это ж понимать надо, механизм тонкий!

– Деду наша общественная работа очень не нравится, – смущенно объяснил Тимур. – Но он отличный мужик, и мы с ним сработались.

– А не скучно вам вот так, в прошлом копаться? – спросил отец. – Вы же современный человек, у вас, по-моему, даже высшее образование, а тут – архаические механизмы?

Тимур хитро покосился на своего прапрапрадеда, ковыряющего в кукле специальным ножом, похожим на сдвоенный скальпель, и сказал:

– А это кому что! Вот был до меня у деда помощник, подмастерье Филька! – Старик сдвинул брови, театрально изображая неприязнь. – Так ни черта в механике не смыслил!

– Верно Тимурка говорит, полный дурак, подпасок! Ему только с телятами на флейте играться! – пробурчал старик, осторожно вправляя в голову девушки-куклы какую-то тонкую шестерню. – Да вы его знаете, Алан Маркович, Фильку-то, – он теперь главный инженер на электронном заводе!

Кукла открыла глаза и посмотрела на меня.

– Мальчик, а ты как сюда попал? – тихим задушевным голосом спросила она.

– Молчи, дура! И глаз закрой! – прикрикнул на свое творение Саморыга-старший. – Не влезай, пока не велено! Тоже, вишь, разговорилась, жемчужина музея!

Прежде чем закрыть глаза – я это хорошо заметил, – кукла глянула на Тимура, и в этом взгляде было столько любви, что у меня даже мурашки по спине побежали. И я тогда подумал, что лет через двадцать Тимур умрет, и они объединятся, а люди будут говорить, что в городе на одного крепа стало больше. Мне так понравилось в мастерской, что совсем не хотелось уходить, но отца позвали к телефону: ему звонил, кажется, этот, Кириллов, – и он потащил меня за собой. Когда мы уже вышли с завода, он сказал:

– Ну все, завтра мы еще работаем, а на послезавтра оформили билет. Послезавтра в час дня мы улетаем.

IX

К десяти часам утра я пришел в гостиницу. Сказано было, чтобы я собрал чемодан, но я просто набил портфель своими любимыми вещами, подумал, что все остальное и так купить можно. Мне было грустно. Конечно, хотелось лететь на самолете, глядя на облака, хотелось увидеть настоящий большой город с настоящим миллионным населением, но было жалко уезжать от матери, жалко полосатого Тима. Мне было так жалко всех улиц нашего маленького города, будто они были моей собственностью.

– Совещание у них, – сказала дежурная. – Я тебя проведу в номер, а ты там сиди тихо, не мешай. Важно это очень.

В дверях я столкнулся с Петром Сергеевичем. Он сухо кивнул и убежал по коридору – наверное, куда-то опаздывал. В номере отца со вчерашнего дня все переменилось, не было ни кровати, ни шкафа, ни телевизора, зато появился десяток кожаных кресел. Некоторых из сидящих в креслах я знал: здесь были и Кириллов, и главный инженер с завода электроники. На подоконнике сидел Кромвель и смотрел куда-то наружу. В номере было душно, окно закрыто. Все внимательно слушали отца, и мне было приятно, что моего отца так слушают.

Отец стоял спиной к окну, в руках у него была папка, отделанная голубой кожей. Когда я вошел, он только на секунду прервал свое чтение.

– …до сих пор, – продолжал он с полуслова, – человечество пыталось предотвратить экологическую катастрофу, вызванную разрушением окружающей среды. Здесь же мы имеем дело с опасностью другого рода, с опасностью полного сохранения среды. Это явление совершенно нового типа. Мы не знаем, единичен ли данный случай, ведь подобные аномалии возможны и в других регионах…

– Пока тихо, – буркнул директор телефонной станции. Он методично расстегивал и застегивал три верхние пуговицы своего парадного пиджака.

– Таким образом, возникает три основных вопроса, – продолжал отец. – Первое: почему до сих пор происходящее в городе осталось незамеченным? Второе: какова опасность распространения данного явления? И третий, более приятный вопрос, – отец даже покашлял. – Возможен ли здесь для человечества положительный эффект…

Некоторое время я не слушал, смотрел на голубое небо за окном, потом как бы вернулся.

– …поражает бюрократическая слепота налоговых и статистических служб. Один только завод электронной техники выполняет многомиллионный заказ, сюда поступает сырье, оборудование. Осваиваются новейшие технологии, превосходящие западные аналоги… И все это на заводе, где работает практически три человека…

– Два, – буркнул Геннадий Виссарионович.

Отец карандашом сделал какое-то исправление в своих бумагах и продолжал:

– На все это как бы закрыли глаза. В городе соблюдается паспортный режим, и в местной системе МВД, как и положено, на полторы тысячи человек наличествует один милиционер. Две недели назад он умер, и будет назначен новый. А постоянно совершающиеся здесь убийства, по закону убийствами не считающиеся, могут быть причислены юристами только к разряду несчастных случаев.

Высокая смертность привела к тому, что в городе был построен стационар на тысячу коек – получается, один покойник на сто коек. И то, что за все время работы стационара из него не выписался ни один человек, в процентном отношении выглядит вполне нормально.

Давно следовало бы обратить внимание на тот факт, что город, столь незначительный по населению, принимает постоянное участие в десятках международных выставок и конкурсов: здесь и живопись, и скульптура, здесь известная всему миру механическая игрушка…

Какое-то время я снова не слушал, потому что открылась дверь и на пороге появилась мама. Я смотрел на нее.

– Неизвестно, какие последствия повлечет за собой полное раскрытие исторических истин, как повлияет на психику человека то обстоятельство, что вокруг него существуют и живут несколько поколений его предков. Не настоящее в этом случае сменяется будущим, а прошлое отменяет настоящее.

Есть и другая опасность: в искаженной системе развития возникли новые, совершенно отличные от людей существа. Это не люди, хотя они и имеют человеческий облик…

Кромвель завозился на подоконнике. Он дернул крылом и повернул свою маленькую головку. Черные птичьи глазки уставились на отца, но тот этого не заметил. И никто этого не заметил, только Кириллов заерзал в своем кресле.

– Так что существует возможность проникновения так называемых крепов в наш большой мир, и совершенно неизвестно, что они туда принесут. На сегодняшний день о крепах твердо известно только то, что они неистребимы: на них не действуют ни высокие температуры, ни отсутствие воздуха, ни радиация. И, что самое неприятное, мы не знаем, чего они хотят. Сегодня мы пока не имеем возможности изучить ни их физиологию, ни их логику… Но есть и положительные стороны…

– Алан, – тихо сказала мать. И он замолчал. – Алан, я понимаю, что не следовало бы перебивать. Все это очень серьезно, но я с трудом вырвалась с работы, и у нас с тобой всего полтора часа.

X

За рулем был все тот же Геннадий Виссарионович. Он весело шутил, рассказывал анекдоты, но, когда машина остановилась у ворот кладбища, он все-таки исчез. Мы вышли из машины.

Мать с отцом куда-то пошли по увитому цветами проходу, а я остался с этой, Ариной Шалвовной.

– Ну, видишь, как мне повезло, – оживленно рассказывала она. – Умерла и осталась при своем. Полечу домой вместе с вами.

Кладбище было огромным. Южной своей стороной оно прилегало к городу и было, вероятно, больше самого города. От запаха цветов кружилась голова. Здесь они были повсюду, эти белые дурманящие цветы.

Большинство могил запущено, но встречались и чистенькие, с подстриженной травой. Кресты, пирамидки со звездочками, могучие мшистые надгробья из камня, кое-где мраморные скульптурные группы. Я знал, что немногие из мертвых ухаживают за своими могилами, но те, что ухаживали, делали это со всею тщательностью.

Довольно долго мы бродили по кладбищу, пока не наткнулись на отца. Он стоял у такой знакомой мне могилы матери. Небольшой холмик, плоский белый камень с круглой фотографией. Он стоял и смотрел на эту фотографию. Он был один, матери рядом не было. Потом отец наклонился и положил на камень часы. Это был старинный карманный хронометр с поцарапанным стеклом и черными коротенькими стрелками.