Текст книги "Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Победа над крымскими татарами под Клетцком, которую одержал Глинский в 1506 г. за две недели до смерти Александра, укрепила его положение при дворе. Вместе с тем она вызвала все возраставший прилив страха у противников князя Михаила, главным из которых был Ян Заберзинский, маршалок земский и воевода Троцкий. О Глинском распространились самые невероятные слухи. (В частности, что он хочет захватить с русской помощью великокняжеский престол.) Страх перед Глинским и заставил Литовскую раду поспешить с избранием Сигизмунда на великое княжество. Да и сам Сигизмунд одним из первых своих распоряжений отобрал у князя Михаила чин маршалка, а вместо Киевского воеводства дал его брату Ивану Новгородское (в январе 1507 г.) [349]349
  АЗР, т. И, № 7.


[Закрыть].

Назревало открытое столкновение. Основной движущей силой движения против Сигизмунда должно было сделаться русское население Великого княжества. Склонялась к восстанию и известная часть магнатства [350]350
  ПСРЛ, т. XVII, стр. 402; Stryjkowski, t. II, str. 346.


[Закрыть]. Наконец, и Менгли-Гирей готов был поддержать скорее князя Михаила, чем Сигизмунда (Глинский был знаком ему еще по посольству в Крым в 1493 г.) [351]351
  И. Малиновский. Сборник, ч. 2, № XXIV; Pulaski, str. 97–98.


[Закрыть]. Вел Глинский переговоры и со Стефаном, господарем Волосским [352]352
  «Новое о восстании…», стр. 71.


[Закрыть].

Планы выступления против Сигизмунда вынашивались Глинским еще летом 1507 г. [353]353
  О нем см. в грамоте кн. Елене Ивановне от июня 1507 г. (АЗР, т. II, № 22); ср. также письмо кн. Михаила Василию III от апреля 1507 г. (там же, № 20).


[Закрыть]Началось же восстание сразу после отъезда Сигизмунда из Литвы на сейм в Краков нападением на двор Заберзинского, который 2 февраля 1508 г. был убит. После совещания в Новгородке Глинские решили двигаться на Вильно, по пути захватив находившегося в Ков-но (Каунасе) Ших-Ахмета (на его выдачу крымцам рассчитывал Менгли-Гирей) [354]354
  АЗР, т. II, № 33, 41; Pulaski, str. 126–128.


[Закрыть]. План этот, однако, осуществить не удалось.

Центром движения стала Туровщина – цитадель Глинских в Великом княжестве Литовском. В Турове Глинские пробыли три недели. Именно сюда, желая выиграть время, послал Сигизмунд для переговоров с Глинскими «пана своего радного, мячиичего» Яна Костевича с обещанием Глинским «всякую управу учинити в их делах с литовскими паны». Но князь Михаил с братьями соглашался вести переговоры только с виднейшим литовским магнатом Альбрехтом Мартыновичем Гаштольдом и сообщил Сигизмунду, что будет ждать его лишь до Соборного воскресенья (12 марта).

Узнав о событиях, происшедших в Литве, Василий III спешно направил в Туров для переговоров с Глинскими своего дьяка Никиту Губу Моклокова, прекрасного знатока русско-литовских отношений [355]355
  «Новое о восстании…», стр. 70–77, 73. Он побывал с посольством в Литве еще в 1503 г., а в 1507 г. вел переговоры в Москве с литовскими послами (Сб. РИО, т. 35, стр. 327, 413, 483 и др.).


[Закрыть]. Губа передал Глинским предложение великого князя всея Руси перейти на русскую службу. Так как в указанный срок ответа от Сигизмунда не последовало, князь Михаил и его братья сочли себя свободными от обязательств по отношению к великому князю Литовскому и, сославшись на предложение Василия III, направили к нему грамоту с просьбой принять в русское подданство и поддержать их в борьбе с Сигизмундом. После этого Глинские двинулись из Турова в глубь Великого княжества Литовского. Им отворил ворота Мозырь, где воеводой был Якуб Ивашенцев, зять Михаила Глинского [356]356
  По родословным, женат на двоюродной сестре кн. Михаила. См. также: И. Малиновский.Сборник, ч. 2, № XIX, стр. 123–124; Pulaski, str. 251, 296, 298.


[Закрыть]. В это время к мятежным князьям прибыл посол от Менгли-Гирея с предложением перейти на крымскую службу и с обещанием ни мало ни много, а самого… Киева. Но Глинские предпочитали реальную поддержку Москвы призрачным посулам крымского хана. Тем более что вернувшийся из поездки в Москву Губа привез благоприятный ответ Василия III на просьбу Глинских и сообщение о посылке войска Василия Шемячича им в подмогу. Московский государь обещал оставить за ними все те города, которые они сумеют захватить у Сигизмунда. После этого в мае 1508 г. Глинские принесли присягу на. верность Василию III.

Пока шли переговоры, князь Михаил Глинский, оставив в Мозыре своего брата Ивана с князем Андреем Александровичем Дрождем, в начале апреля подошел к Клетцку и взял этот важный город. Сюда прибыли новый посол Василия III, его доверенный человек И. Ю. Шигона Поджогин, а также посол от господаря Волошского Стефана «о дружбе и о суседстве». Брат Михаила Василий во второй половине марта, действуя в районе Киева, осадил Житомир и Овруч.

Тем временем, выйдя 10 марта из Москвы, главное русское войско Якова Захарьича (по некоторым данным, оно насчитывало 50–60 тыс. человек) двумя колоннами направилось к Смоленску. К Полоцку из Великих Лук шли новгородские войска князя Даниила Васильевича Щени и Григория Захарьина. Под Оршей оба войска соединились, но дальше на Литву не продвинулись.

Из Северской земли в мае вышли войска князей Василия Шемячича, Ивана Семеновича Одоевского и Ивана Михайловича Воротынского. Наконец, к самому Михаилу Глинскому спешно выслан был небольшой отряд князя А. Ф. Аленки Олабышева с муромцами [357]357
  РК, стр. 39; Э, л. 38.


[Закрыть].

Одной из первостепенных задач восставших было взятие крупнейших белорусских городов Минска и Слуцка. К Минску князь Михаил сначала направил отряды под командованием князя Дмитрия Жижемского, а после Троицы (11 июня) и сам вышел туда из Клетцка. Вскоре подошли и войска Василия Шемячича со стороны Бобруйска, а затем 12 июня к Слуцку на Березину двинулись полки князя Андрея Дрож-дя. Передовые отряды князя Андрея Трубецкого и воеводы Глинских князя Андрея Лукомского отправлены были в разведывательный рейд к Новугородку Литовскому.

Под Минском соединенное войско стояло две недели, «и к городу приступали и ис пушак били, а землю воевали мало не до Вильны». К Минску прибыл новый посол Василия III Юрий Замятнин с сообщением о движении рати Д. Щени и Я. Захарьича.

Несмотря на неоднократные приступы, хорошо укрепленный Минск взять не удалось. Неудача постигла восставших и под Слуцком, Основной причиной неуспехов Глинских были не прочные стены городов-крепостей, а то, что княжата не захотели использовать народное движение белорусов и украинцев за воссоединение с Россией, предпочитая опираться на сравнительно небольшую группу своих православных сторонников из крупной знати. Так, из-под Минска М. Глинский и В. Шемячич двинулись к Друцку, где Василию III «князи друцкие здалися и з городом и крест целовали, что им служити великому князю» [358]358
  «Новое о восстании…», стр. 71.


[Закрыть]. Но самовластные действия Глинского и страх перед крестьянским движением отшатнули от него тех представителей магнатства и шляхты, которые поначалу ему сочувствовали.

Положение правящих кругов Литовского княжества оставалось серьезным. Нужны были решительные меры. Не теряя времени, Сигизмунд устремился в Литву. В конце мая он уже в Бресте, затем направился в Слоним (середина июня), а потом к Минску.

Не поддержал в решительную минуту Глинского и Менг-ли-Гирей, отправивший свои войска в район новгород-северских земель, т. е. в тыл русским полкам [359]359
  А. Б. Кузнецов. К вопросу о борьбе Русского государства-стр. 35.


[Закрыть]. Впрочем, крымцев несколько сдерживало то обстоятельство, что в апреле Василий III направил к ногайцам посольство для заключения союза против Менгли-Гирея. Поэтому Менгли-Гирей опасался действий ногайцев в собственном тылу [360]360
  Сб. РИО, т. 95, стр. 1-10.


[Закрыть].

В середине июля крупные соединения войск Сигизмунда вышли на берег Днепра у Орши, которую осаждали московские и новгородские полки и пришедшие сюда из-под Минска и Друцка войска М. Глинского и В. Шемячича [361]361
  Яков Захарьич с полками находился под Дубровною («Новое о восстании…», стр. 71).


[Закрыть]. Артиллерийский обстрел города не принес никакого результата. С 13 по 22 июля обе армии стояли друг против друга, после чего русские полки отошли сначала к Мстиславлю и Карачеву, а затем к Вязьме. Василий Шемячич направился в свою «отчину». Крупные русские соединения были посланы в Дорогобуж. В начале сентября 1508 г. Д. В. Щеня привел к присяге Торопец, а В. Д. Холмский «с товарищи» из Вязьмы выслал передовой отряд М. В. Горбатого к Дорогобужу, который литовцы покинули [362]362
  Возможно, еще ранее (в конце 1507 – начале 1508 г.) кн. П. С. Ряполовский ставил на Белой город «от Литвы» (УЛС, стр. 103). Впрочем, датировка этого события сбивчива.


[Закрыть]. Для строительства в Дорогобуже деревянного кремля туда из Москвы были посланы мастера-«фрязе» Варфоломей и Мастробан.

Узнав о движении короля к Минску, М. Л. Глинский бежал в Москву, где рассчитывал договориться с Василием III об эффективной военной помощи своему движению. Своих сторонников (князей Д. Жижемского, И. Озерецкого и А. Лукомского) и «казну» он оставил в Почепе. С 10 по 20 августа М. Глинский вел переговоры в Москве, после чего с небольшим отрядом направился на театр военных действий [363]363
  ПСРЛ, т. VI, стр. 53, 247; т. VIII, стр. 299; УЛС, стр. 103; «Новое о восстании…», стр. 70–73; Герберштейн, стр. 168, 169; А. Б. Кузнецов. К вопросу о борьбе Русского государства… стр. 28–40; J. Decjusz. Ksiega za czasay krola Zygmunta (далее – Decjusz). W., 1960, str. 28–29, 33–39; Stryjkowski, str. 342–343; Pulaski, str. 129–137; 331–336; S. Herbst. Wojna Moskiewska 1507–1508 г. (далее – Herbst). – «Ksiega ku czci Oskara Haleck'ego». W., 1935, str. 29–54; E. И. Кашпровский. Борьба Василия III Ивановича с Сигизмундом I Казимировичем из-за обладания Смоленском (1507–1522) (далее – Кашпровский). – «Сборник историко-филологического общества при Институте князя Безбородко в Нежине», т. II. Нежин, 1899, стр. 173–203.


[Закрыть]. Увидев, что восстание М. Глинского не имело успеха, Василий III отказался от мысли о продолжении бесперспективной войны с Великим княжеством Литовским.

Итак, в ходе восстания 1508 г. воссоединение украинских, русских и белорусских земель с Россией не было завершено, несмотря на то что местное население сочувственно относилось к этой идее. Причина этого кроется в княжеско-аристократической политике самого князя М. Глинского и в том, что условия воссоединения в полной мере тогда еще не вызрели.

28 августа 1508 г. Василий III послал императору Максимилиану грамоту, в которой сообщал о принятии под свое покровительство Михаила Глинского [364]364
  СГГД, ч. V, № 52, стр. 35–36.


[Закрыть]. В грамоте выражалось пожелание заключить договор с Империей, который бы предусматривал совместные военные действия против Сигизмунда.

В конечном счете на службу к Василию III перешли сам М. Л. Глинский, его братья Василий Слепой, Иван и Андрей Дрождь. Сам князь Михаил получил при этом в вотчину Малый Ярославец (находившийся за В. Шемячичем) и Боровск «в кормление», князь Василий – Медынь [365]365
  Это были старинные удельные земли. Малый Ярославец принадлежал Михаилу Андреевичу Верейскому. Медынь была у Юрия Васильевича Дмитровского, а Боровск находился у князя Василия Ярославича до его «поимания» в 1456 г.


[Закрыть].

Вместе с Глинским русское подданство приняли также князь Иван Озерецкий, князья Дмитрий и Василий Жижемские, Андрей Александров, Иван Матов, Семен Александров, князь Михаил Гагин, князь Андрей Друцкий, Иван Козловский, Петр Фуре с братом Федором, Якуб Ивашенцев, Семен Жеребячичев и др. [366]366
  ЦГАДА, ф. Оболенского, № 46, л. 421 об. – 422 об.; Карамзин, т. VII, № 40; «Новое о восстании…», стр. 72–73. О Семене Жеребячичеве см.: Сб. РИО, т. 35, стр. 493–494.


[Закрыть]

Все они прочно вошли в состав московского двора, но именовались вместе с родичами еще в середине XVI в. «литвой дворовой» [367]367
  Дети Андрея Ивановича Александрова Алешка, Федор и Ва-сюк были в составе «литвы дворовой» по Можайску (Тысячная книга, стр. 187). Сын Андрея Друцкого входил в «литву дворовую» по Костроме и Серпухову (там же, стр. 150, 164). Федор Андреев Фуре служил в составе «литвы дворовой» по Переяславлю (там же, стр. 141). Князья Иван и Федор Семеновичи Козловские числились среди детей боярских по Романову (там же, стр. 145). По Юрьеву среди «литвы дворовой» служили сын Семена Жеребячичева Александр с детьми, а также Карпик Иванов Жеребячичев. Здесь же служил и сын Ивана Матов Тимошка (там же, стр. 152–153). Сын М. Гагина Василий находился в списке «литвы дворовой» по Медыни (там же, стр. 206). Дети Жижемских не считались «литвою дворовой». Дмитрий Михайлович и Семен Данилович служили «из Суздаля» (там же, стр. 120), а Михаил Васильевич – по Ярославцу, где, кстати сказать, служил и Богдан Федорович Глинский (там же, стр. 208).


[Закрыть]. Интересна судьба «королевского дворянина» Якуба Ивашенцева. Еще в 1506 г. он посылался с каким-то дипломатическим поручением из Литвы к Менгли-Гирею. По словам московских дипломатов, он был «в вожах» у Мухаммед-Гирея в его набеге 1507 г. на русскую землю [368]368
  ЦГАДА, ф. Оболенского, № 46, л. 422; Pulaski, str. 234–235; Сб. РИО, т. 35, стр. 521.


[Закрыть]. Во время восстания Глинского он отворил ему двери Мозыря. Поэтому, наверно, Сигизмунд позднее (в 1509 г.) так настаивал на его выдаче русскими властями под предлогом «отпуска» в Литву. Однако, очевидно, Якуб Ивашенцев не проявлял желания возвратиться в Великое княжество Литовское. Русское правительство много лет спустя с полным основанием заявляло, что Ивашенцев находится на московской службе (1522 г.). И действительно, в набег Мухаммед-Гирея в 1521 г. Якуб Ивашенцев служил вторым воеводой на Мокше, а в Казанском походе 1524 г. был вторым воеводой «с нарядом» [369]369
  Herbst, str. 40; Сб. РИО, т. 35, стр. 490, 661; РК, стр. 66, 70.


[Закрыть].

Не обладая достаточными силами для успешного продолжения войны, Сигизмунд решил начать мирные переговоры с Василием III, используя для этой цели посредничество Елены Ивановны и своего брата Владислава Венгерского [370]370
  , t. I, appendix, N 18; В. Бауэр. Сношения России с Германией в конце XV – начале XVI столетий. – ЖМНП, 1870, № 3, стр. 798; Е. Церетелли. Елена Ивановна – великая княгиня русская, литовская, королева польская. СПб, 1898, стр. 311; А. Б. Кузнецов. К вопросу о борьбе Русского государства… стр. 39.


[Закрыть].

Военные действия 1508 г. не привели к решительному столкновению сторон. Сигизмунду на время удалось ликвидировать очаги беспокойства в Великом княжестве, и только. Не проявили должной активности также русские воеводы. Поплатился из них один – князь Василий Данилович Холмский, который еще в сентябре 1507 г. был послан во главе московской рати с Шемячичем и Стародубским «на литовские места», а в сентябре 1508 г., находясь в Можайске, получил распоряжение возглавить объединенную рать вместе с Яковом Захарьичем, отправленную к Вязьме [371]371
  РК, стр. 38, 42–43.


[Закрыть]. Холмский был женат на сестре великого князя Василия Ивановича (февраль 1500 г.), поэтому занимал одно из самых видных мест при дворе. В ноябре 1508 г. В. Д. Холмский был «пойман», летом следующего года привезен в Белоозеро, где и умер [372]372
  ПСРЛ, т. VI, стр. 248; т. VIII, стр. 250. Г. В. Вернадский полагает, что Холмский поплатился за попытку действовать в пользу Дмитрия-виука. Но прямых данных в пользу этого предположения у нас нет (G. Vernadsky. Russia at the Dawn of the Modern Age. New-Haven, 1959, p. 138).


[Закрыть]. В. Д. Холмский мог вызвать недовольство великого князя своей близостью к престолу и тем, что происходил из тверских княжат. Тверь же была цитаделью влияния политического противника Василия III – Дмитрия-внука. Так через три года после вступления на престол Василий Иванович недвусмысленно заявил, что он не будет считаться ни с какими родственными связями в политике неуклонного укрепления престижа и реальных интересов своей династии.

19 сентября 1508 г. в Москву прибыло литовское посольство во главе с полоцким воеводой Станиславом Глебовичем. В результате переговоров 8 октября был подписан «вечный мир». Значение его состояло прежде всего в том, что Великое княжество Литовское впервые официально признало переход в состав России северских земель, присоединенных к Русскому государству в ходе войн конца XV – начала XVI в. События 1508 г. показали, что Сигизмунду следует больше думать о сохранении в составе Великого княжества Литовского остальных земель, входивших некогда в состав древнерусского государства, чем надеяться на возвращение утраченных владений [373]373
  Территория уступленных Литве волостей (Вержавской и Буйгорода) была незначительной – 2500 кв. км (см. Кашпровский, стр. 203).


[Закрыть]. 26 ноября в Литву отправилось посольство Григория Федоровича Давыдова, конюшего И. А. Челяднина, сокольничего М. С. Кляпика и дьяка Губы Моклокова [374]374
  ПСРЛ, т. VI, стр. 54, 248; т. VIII, стр. 249–250; АЗР, т. II, № 42–43; СГГД, ч. V, № 59; Сб. РИО, т. 35, стр. 485–487; Decjusz, str. 45; Stryjkowski, str. 350–352; Supplementum, N CXXXVIII–CXXXIX. Типографская летопись заключение мира датирует 15 января 1509 г. (ПСРЛ, т. XXIV, стр. 216). В Вильно мир подписан 14 января.


[Закрыть]. После того как Сигизмунд подтвердил заключенный мир, они 1 марта 1509 г. вернулись в Москву. Через неделю (8 марта) в столицу Русского государства прибыл посол из Ливонии Иван Голдорн, который заключил 25 марта новое перемирие с Россией сроком на 14 лет [375]375
  ПСРЛ, т. VI, стр. 250; т. VIII, стр. 250; ПДС, т. I, стб. 156; СГГД, ч. V, № 40; Описи, ящик 166; стр. 34; Supplementum, N CXL.


[Закрыть]. Ливонский орден не только не поддержал Сигизмунда в его войне с Россией [376]376
  См. грамоту великого магистра Фридриха от 2 декабря 1507 г. ливонскому магистру с настоятельной рекомендацией не вступать в союз с Польшей против Москвы (Supplementum, N CXXIV).


[Закрыть], но, выждав, чем эта война кончится, поспешил продолжить перемирие с могущественным восточным соседом. Магистр Ордена на горьком опыте недавнего прошлого отлично понимал, что только мирные отношения с Россией могут предотвратить распад его государства. Вскоре после этого (31 марта) ко двору Василия III приехали послы от Сигизмунда, которым на этот раз удалось добиться возвращения пленных, взятых еще в битве при Ведроше [377]377
  ПСРЛ, т. VI, стр. 250; т. VIII, стр. 250; Сб. РИО, т. 35, стр. 488–489; АЗР, т. II, № 49.


[Закрыть].

Война 1508 г. в военно-стратегическом отношении была хорошим уроком. Она показала, что без взятия городов-крепостей одними опустошительными набегами достичь успеха невозможно. Перед правительством Василия III встала важная задача оснащения русской армии мощной артиллерией.

Правительство Василия III не считало войну 1508 г. решением вопроса о западнорусских землях и рассматривало «вечный мир» как передышку, готовясь к продолжению борьбы.

Не склонны были примириться с потерей северских земель и правящие круги Великого княжества Литовского. Время должно было показать, какая из сторон сумеет более разумно использовать представившуюся передышку.

Глава 5
Дела удельные и церковные

Успех в грядущей войне с Великим княжеством Литовским во многом зависел от того, какие меры предпримут Василий III и его окружение внутри страны для обеспечения целостности государства, создания боеспособной армии и укрепления рубежей. Эти задачи и пыталось решить русское правительство в ближайшие годы.

Лето 1508 г. выдалось жаркое, засушливое. Вспыхивали в городах частые пожары. В Москве 14 мая загорелся Большой посад у Панского двора, «и торг выгорел и до Неглимны по Пушечные избы и мало не до Устретения». 22 мая горело Чертолье и «Семчинское до Сполья» (Чертолье – район к западу от Кремля, Семчинское – в районе современной Метростроевской улицы). И вообще этим летом «много городов выгоре, такоже и сел, и лесов, и хлеба, и травы выгоре». В одном Новгороде выгорела вся Торговая сторона, «а людей сгорело 2700» [378]378
  ПСРЛ, т. VI, стр. 53, 247; т. VIII, стр. 249; НЛ, стр. 64–65, 312–313. В Новгороде сгорело во время пожаров 20 августа 3315 человек. После пожара В В Бобру в Новгороде велено было «урядить» торги, ряды и улицы по-московски (ПСРЛ, т. IV, стр. 536).


[Закрыть]Горел Ярославль. Прошло несколько месяцев, и 8 сентября в Ярославле снова возник пожар. На этот раз горел Спасо-Ярославский монастырь [379]379
  А. Н. Насонов. Материалы… стр. 253.


[Закрыть].

В самой столице весь 1508 г. не прекращались строительные работы. Еще весной «вкруг града Москвы» (Кремля) под руководством Алевиза Фрязина начали делать обложенный белым камнем и кирпичом ров, а со стороны Неглинной сооружали пруды. Ров проходил по Красной площади и соединял Москву-реку с Неглинной. Таким образом Кремль становился как бы укрепленным островом, со всех сторон окруженным водой. Вероятно, вскоре после пожара начали воздвигать каменную стену у Кремля со стороны Неглинной (от круглой «стрелышцы», т. е. башни, к Никольским воротам). Тем самым заканчивались большие строительные работы по сооружению кремлевских стен, начатые еще в 1485 г. [380]380
  ПСРЛ, т. VI, стр. 247; т. XXX, стр. 140; «История Москвы», т. I. М., 1952, стр. 116.


[Закрыть]

Не прекращалось и строительство храмов в Кремле [381]381
  Еще в июне 1506 г. на месте деревянной церкви построена, а в октябре освящена каменная церковь Николы Гостунского (ПСРЛ, т. VI, стр. 52, 245).


[Закрыть].

Очевидно, весной же Алевизом завершено было строительство великолепного великокняжеского Архангельского собора и одноглавой церкви Рождества Иоанна Предтечи на месте первой московской церкви у Боровицких ворот (начатое еще 21 мая 1505 г.). Обе церкви были освящены соответственно 8 и 5 ноября 1508 г. [382]382
  ПСРЛ, т. VI, стр. 53–54, 248; т. VIII, стр. 249–250. «Мощи» великих и удельных князей перенесены были в Архангельский собор еще 3 октября 1507 г. (ПСРЛ, т. VI, стр. 52–53, 247; т. VIII, стр. 248).


[Закрыть]Построенный в духе древнерусских архитектурных традиций, Архангельский собор отразил и влияние венецианского зодчества эпохи Возрождения, особенно проявившееся во внешнем убранстве храма. Тогда же другой итальянец, Бон Фрязин, закончил сооружение двухэтажной колокольни Иоанна Лествичника. Ее возможным прототипом была аналогичная колокольня Иосифо-Волоколамского монастыря (1495 г.) [383]383
  Н. Я. Тихомиров, В. И. Иванов. Московский Кремль. М., 1967, стр. 101.


[Закрыть].

Той же весной (1508 г.) была украшена иконами и «подписана» домовая великокняжеская Благовещенская церковь в Кремле. Из-за своего яркого украшения церковь называлась златоверхой. Расписывал Благовещенский собор сын прославленного живописца Дионисия Феодосий Иконник. Он был одним из лиц, наиболее близких к Иосифу Волоцкому [384]384
  Послания, стр. 187, 207, 212.


[Закрыть]. Поэтому в его росписи отчетливо прослеживаются две основные темы: первая – мотивы Апокалипсиса, т. е. возмездия на «страшном суде» при конце света (явная угроза тем, кто склонен к богохульному еретичеству) [385]385
  Со слов Феодосия записан рассказ о новгородских еретиках в Житии Иосифа Волоцкого (Великие минеи-четьи (далее – ВМЧ), сентябрь 1-13, стб. 474–475).


[Закрыть]; другая тема – преемственность власти московских государей от византийских императоров. Отсюда галерея изображений московских князей – предков Василия III [386]386
  «Древнерусское искусство». М., 1970, стр. 174–206. По Пост-никовскому летописцу, Василий III велел Благовещение «подписывать» (украшать росписью) «златом и иконы все велел обложити серебром и златом, а верх церковный позлатити» (ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 6).


[Закрыть].

Наконец, той же весной было завершено Алевизом Новым и строительство великокняжеского дворца. 7 мая Василий III торжественно переехал в новые каменные палаты [387]387
  ПСРЛ, т. VI, стр. 53, 247; т. VIII, стр. 249.


[Закрыть].

Но строительством в Москве дело не ограничивалось. Распространение крупной осадной артиллерии делало необходимым создание городов-крепостей на основе новой планировки и с применением новейшей строительной техники. Весной 1509 г. приступили к возведению деревянного «града» на Туле, где позднее (к весне 1514 г.) была построена каменная крепость [388]388
  ПСРЛ, т. VI, стр. 250; т. VIII, стр. 250; Герберштейн, стр. 105. Воеводы на Тулу отпущены 4 мая 1514 г. (РК, стр. 53). Если дата одного из кратких летописцев не ошибочна, то каменный град начали делать еще в 1507/08 г


[Закрыть]. Тула имела большое военно-стратегическое значение на южных рубежах страны.

В ходе крепостного строительства 1506–1508 гт. были укреплены южные границы Руси (Тула), восточные рубежи (Нижний Новгород), северо-западные (Иван-город, Псков и Великий Новгород) и западные, правда в меньшей степени (Дорогобуж и Белая). Россию теперь опоясывала цепь городов-бастионов на случай всевозможных неожиданностей со стороны крымцев, казанцев, ливонцев и литовцев.

Уроки Казани и войны 1508 г. заставили Василия III задуматься над судьбой той системы удельных княжеств, которую он получил в наследство от отца. Удельные братья оказались неспособными эффективно участвовать в осуществлении военных кампаний даже на востоке. Однако без их вооруженных сил трудно добиться того массированного удара, который мог бы обеспечить победу над сильным противником с запада [389]389
  В военных действиях 1507–1508 гг. участвовали только воеводы князей Дмитрия и Юрия (РК, стр. 38–39).


[Закрыть]. Не было у Василия Ивановича уверенности и в том, что его братья смогут избежать искушения захватить великокняжеский престол или отъехать в Литву, как это пытался сделать сам князь Василий в 1500 г., позднее вовсе отстранивший законного наследника престола. Особые опасения Василию внушал князь Юрий Иванович. Следовательно, необходимо было более тесными узами привязать удельных братьев к своей великокняжеской колеснице. Выполнить это было тем труднее, что Василию III приходилось считаться с завещанием отца. Где-то около 1507 г. по воле Ивана III был создан Калужский удел князя Семена Ивановича [390]390
  В 1506/07 (7015) г. «из [у] дела» от кн. Семена Ивановича посланы были воеводы В. Т. Юрлов-Плещеев, кн. А. В. Кашин и Булгак Денисьев (Э л. 37 об.). Еще в декабре 1505 и марте 1506 г. калужские грамоты подписывал сам Василий III (АСЭИ, т. I, № 304, 568; Можайские акты, № 1).


[Закрыть]. От 18 января 1509 г. сохранилась первая жалованная грамота на бежецкие владения, выданная самим Семеном Ивановичем [391]391
  АИ, т. I, № 17.


[Закрыть]. Впрочем, власть князя Семена была больше номинальна, чем реальна. Во всяком случае от его имени в мае 1510 г. поземельные споры разбирал великокняжеский писец князь В. И. Голенин [392]392
  ГБЛ, Троицк, кн. 518, л. 37–40; С. М. Каштанов. Из истории последних уделов. – Труды МГИАИ, т. 10. М., 1957, стр. 289.


[Закрыть]. Это, конечно, вызывало недовольство князя Семена, которое должно было как-то проявиться впоследствии.

Нашлась управа и на князя Юрия. У него в виде предостережения была отобрана волость Сурожик и ее в «кормление» передали татарскому царевичу Шейх-Аулияру из рода хана Большой орды Ахмата [393]393
  Упомянут как владетель Сурожика в декабре 1508 г. (Сб. РИО, т. 95, стр. 50). Вероятно, владел им и ранее. В сентябре 1507 г. упоминается его воевода Канбар (РК, стр. 38). В конце 1512 г. уже владеет Городцом (РК, стр. 49). Кому в это время принадлежал Сурожик, не ясно.


[Закрыть].

Младший брат Василия Андрей в это время еще удела не получил и обычно находился при самом Василии III как почетное лицо, не обладающее никакой реальной властью.

14 февраля 1509 г. «в нятстве» умер бывший наследник престола Дмитрий Иванович [394]394
  ПСРЛ, т. VI, стр. 249; т. VIII, стр. 250; т. XXIV, стр. 216 (6 февраля 1508 г.).


[Закрыть]. «Одни полагают, – писал Герберштейн, – что он погиб от голода и холода, а по другим – он задохся от дыма» [395]395
  Герберштейн, стр. 13.


[Закрыть]. Известие о смерти Дмитрия великий князь должен был встретить только с облегчением. Теперь он мог позаботиться о судьбе своего княжения не только при жизни своей, но и после смерти. Формального препятствия к этому теперь не существовало.

Во время Псковского похода (23 сентября 1509—17 марта 1510 г.) Василий III и составляет свое первое завещание [396]396
  Позднее летописец упоминал духовную Василия III, которую тот писал, «едучи в Новгород и во Псков» (ПСРЛ, т. VI, стр. 268). Подробнее см.: А. А. Зимин. Княжеские духовные грамоты, стр. 279–280.


[Закрыть]. Духовная должна была закрепить сложившуюся в первые годы правления Василия III систему междукняжеских отношений. Более точно о ее содержании мы ничего не знаем, ибо она была уничтожена при составлении второй духовной в 1533 г., которая тоже до нас не дошла. Великие князья московские в XVI в. предпочитали уничтожать документы, которые не соответствовали их политическим интересам.

Главный вопрос духовной 1509 г. касался, конечно, престолонаследия. Кому завещал великое княжение Василий III? Детей у него не было. Со старшими братьями (особенно с Юрием) отношения были резко испорчены. В таких условиях вряд ли Василий III склонен был бы считаться с практикой XIV в., когда наследовал старший из оставшихся в живых братьев великого князя. Этому порядку нанес удар еще дед Василия III – Василий II Темный, покончивший с притязаниями Юрия Галицкого. Нам представляется, что престол свой Василий Иванович оставлял наиболее близкому к нему лицу из своего семейства – зятю Петру, брату двух «царей»: Абдул-Латифа и Мухаммед-Змина. Именно Петр сопровождал всегда Василия III в трудные походы (например, 1509–1510 гг.) или оставлялся «местоблюстителем» великокняжеского престола в Москве [397]397
  Подробнее см.: А. А. Зимин. Иван Грозный и Симеон Бекбулатович в 1575 г. – «Из истории Татарии», сб. IV. Казань, 1970, стр. 145–148.


[Закрыть].

Еще 21 декабря 1508 г. Василий III и его советники («бояры») приняли важное решение – выпустить из заточения брата царевича Петра Абдул-Латифа. 29 декабря он приносит шерть на верность великому князю и получает Юрьевец в «кормление» [398]398
  Сб. РИО, т. 95, стр. 42–43, 49–50; СГГД, ч. V, № 55, стр. 38–39; ч. II, № 26, стр. 30–31; № 27, стр. 32–34; ПСРЛ, т. VI, стр. 248–249; т. VIII, стр. 250.


[Закрыть]. В этой важной политической акции сказалось стремление Василия III наладить отношения с Крымом и Казанью. Активизация западной внешней политики должна была опираться на умиротворение с южными и восточными соседями России. Мать Абдул-Латифа Нур-Салтан (жена Менгли-Гирея) да и сам Менгли-Гирей с сыном Мухаммед-Гиреем настойчиво просили помиловать бывшего казанского царя.

1 марта 1509 г. с сообщением о пожаловании Абдул-Ла-тифа из Москвы в Крым выехало торжественное посольство боярина В. Г. Морозова в сопровождении крымского посла Магметши [399]399
  ПСРЛ, т. VI, стр. 250; т. VIII, стр. 250; т. XXVIII, стр. 334 (30 марта); Сб. РИО, т. 95, стр. 52–69.


[Закрыть]. В Крыму оно встречено было благосклонно, и в сентябре к великому князю пришли грамоты крымского царя, извещавшего о победе над ногайцами и просившего

о помощи в дальнейшей его борьбе с Астраханью [400]400
  Сб. РИО, т. 95, стр. 69–83.


[Закрыть]. Но ввязываться в какую-либо авантюру на востоке до решения вопроса о Литве Василий III не хотел. Поэтому просьба Менгли-Гирея осталась без ответа. Вместе с тем, идя навстречу крымскому царю, московский государь перемещает Абдул-Латифа из небольшого Юрьевца в крупный город Каширу, о чем в свое время ходатайствовал Менгли-Гирей [401]401
  См. грамоту Абдул-Латифа от 28 февраля 1512 г. из Каширы (ААЭ, т. I, № 154).


[Закрыть].

Особенно напряженными в 1507–1509 гг. были отношения Василия III с его двоюродным братом князем Федором Борисовичем Волоцким. Причин у волоцкого князя для недовольства своим державным братом было более чем достаточно. Еще великий князь Иван III захватил себе удел бездетного брата Федора – Ивана, прикрыв этот «разбой» духовной грамотой самого рузского князя. Завещан же был Этот удел Иваном III также не Федору, а Юрию Дмитровскому и Дмитрию Углицкому. Особенно двусмысленную роль, с точки зрения князя Федора, в составлении «завещания» Ивана Борисовича играл волоцкий игумен Иосиф, который был «духовным отцом» Ивана III и, конечно, отстаивал именно его интересы, а не Федора Волоцкого, хотя его монастырь находился на территории Волоцкого княжества.

Со своей стороны и Василий III был крайне раздосадован неуспехом «казанского дела» 1506 г., проваленного при непосредственном участии волоцкого князя.

Некоторое время открытого столкновения между князьями удавалось избегнуть. Но не более того. Во всяком случае, отправляясь в Казанский поход в 1506 г., князь Федор составляет духовную, в которой (в отличие от своего брата) не завещает московскому государю свою вотчину на случай смерти (у Федора детей не было), а пишет, что его владениями должен наследовать сын, если он у него родится. Вопрос же о судьбе Волоцкого удела в случае бездетности князя в завещании оставался открытым.

Если у Федора Волоцкого не было практически никакой возможности причинить более серьезную неприятность самому Василию III, то досадить его клеврету Иосифу он, конечно, мог. Правда, в духовной 1506 г. еще не заметно следов особого охлаждения князя к игумену крупнейшего монастыря его удела. Волоцкий игумен не был духовником Федора, но в его обитель должно было перейти после смерти князя большое село Буйгород [402]402
  ДДГ, № 98, стр. 408. Подробнее см.: А. А. Зимин. Княжеские духовные грамоты, стр. 273–276.


[Закрыть].

Князь Федор был крутым и своенравным правителем. Поэтому в Волоцком княжестве установились довольно странные порядки. В послании Б. В. Кутузову (1511 г.) Иосиф Волоцкий так рисует удельное самовластие тех лет. Взойдя на престол, князь Федор не только «почал грабити монастыри свои все». Он систематически грабил горожан, особенно зажиточных торговых людей. Он, например, забрал себе все деньги у вдовы некоего Прони, который был «на Волоце человек добр торговой». Прослышав о богатстве детей и внучат Никиты Собинина, князь Федор «держал их в железах да мучил месяца со два», в результате чего получил 30 руб. денег и 500 четвертей хлеба. Еще более трагичной была судьба торгового человека Бориса Горохова изо Ржевы. Этот «добрый человек», по словам Иосифа Волоцкого, «могл не за одну тысячю рублев». Князь Борис Васильевич до своей смерти «жаловал его». Иное дело князь Федор – тот сразу же после того, как получил Волоцкий удел, взыскал с Горохова 1200 руб., отдал его на поруки и продолжал грабить ежегодно, пока тот не умер.

Это были не единичные случаи, а регулярно производившееся изъятие денежных средств. «А у городцкых людей велит клети [403]403
  В издании текста опечатка: «плети».


[Закрыть]обыскивати, да у которых денег нет, и он велит жита имати, а у кого скажут денги, ино велит пытати». Так, некоего Лапшу, который был «заживен» (т. е. зажиточен, богат), четырежды пытали, чтобы добиться от него денег. Когда князь велел сжечь старца Фофана с сыном (из Возмицкого монастыря), у которого нашли 60 руб. и подозревали в сокрытии еще большего капитала, «не осталося в городе никакова человека… которой бы не плакал, видевши такову муку и смерть страшну неповинных людей». Князь Федор применял систему поручительства за богатых горожан, которые должны были регулярно давать ему денежные средства. Но это не помогало. Началось бегство из городов Волоцкого удела. В самом Волоколамске запустело до 270 дворов. Своеобразной данью были обложены и жители Ржевы.

Жестокому грабежу подвергались и крестьяне: «Християн почел грабити городских и сельскых, как почел княжити, не точию богатых, но и убогых». Так, узнав, что в поместье Судака живет богатый крестьянин, князь Федор велел этого крестьянина пытать. Только бегство в Шапкову слободу спасло его.

Достоверность мрачной картины, нарисованной Иосифом Волоцким, подтверждает духовная грамота князя Федора. Из этого документа мы видим, что действительно князь не брезговал всевозможными «займами». Он должен был Федору Вепрю 300 руб., неким Алексею и Дмитрию 100 руб., Бахтияру Носу 60 руб. и т. п. Вероятно, в связи с поборами находится распоряжение князя Федора дать по завещанию «городцким людем волочаном двацать рублов» да «городцким людем ржевичем тритцать рублов и два рубля без четверти».

При этом поражаешься, что среди ближайшего окружения волоцкого князя, упомянутого в духовной, нет ни одной более или менее известной княжеской или боярской фамилии. Удельное управление окончательно себя скомпрометировало в волоколамских землях, и не было, пожалуй, ни одной социальной силы, которая бы поддержала удельные претензии любого из родичей великого князя.

Особенно острыми были отношения Федора Борисовича с самим Иосифом Волоцким. Это объяснялось не столько строптивым нравом князя, сколько его стремлением укрепить свои экономические и политические позиции в Волоцком уделе. Сразу же после смерти своего брата князь начинает вести совершенно непримиримую политику по отношению к монастырю, направленную на подрыв его материальной базы. Федор Волоцкий отбирал зачастую не только то имущество, с которым постригались в монастырь его бояре, слуги, но выкупал имущество вкладчиков за половинную цену, отбирал у старцев ценные иконы и книги и т. д. [404]404
  Библиографическая летопись, т. I. СПб., 1914, стр. 62.


[Закрыть]Об отдаче долгов, конечно, не могло быть и речи. Когда Иосиф Волоцкий прислал к князю Герасима Черного с напоминанием

об этом, то разгневанный князь грозился избить его кнутом. Угрозы следовали одна за другой. Князь грозился избить не только Герасима, но и других монахов Волоцкого монастыря [405]405
  Послания, стр. 210.


[Закрыть]. За весь период ссоры (1503–1509 гг.) Федор Борисович не передал в монастырь ни одного земельного пожалования.

Разорвав отношения с Иосифом Саниным, князь приблизил к себе настоятеля старинного Волоцкого Возмицкого монастыря архимандрита Алексея Пильемова [406]406
  Пильемовы – потомки Сабуровых. Очевидно, Алексей – монашеское имя не Андрея Федоровича Пильемова (Родословная книга, ч. I, стр. 240), а другого лица.


[Закрыть]. Возмицкий монастырь становится придворной обителью волоцкого князя [407]407
  Федор Борисович пожаловал в 1506–1507 гг. Возмицкому монастырю Артемовскую пустошь (ЛОИИ, собр. рукоп. № 125, л. 318–318 об.). Утверждение Иосифа, что Федор грабил все монастыри, неверно (Послания, стр. 217).


[Закрыть], а Алексей Пильемов – его верным соратником в борьбе с Иосифом. Федор Борисович по совету Пильемова внушает монахам Волоцкого монастыря покинуть Иосифа Санина и перейти «на Возмище» [408]408
  Для этой цели князь Федор Борисович посылает своего слугу Алешу Скобеева в монастырь (Послания, стр. 216).


[Закрыть]. Эта пропаганда подействовала. Решили перейти в более спокойную обитель 10 монахов. Трое из них бежали со всем своим имуществом, один был пойман на дороге. Когда Иосиф обратился к Пильемову с просьбой вернуть монастырское имущество, то ему в этом было отказано [409]409
  Послания, стр. 216. В другом послании Иосиф пишет, что бежали пять монахов (там же, стр. 185).


[Закрыть].

Положение Иосифа становится совсем затруднительным, он решает покинуть монастырь. К тому же и волоцкий князь требовал его удаления [410]410
  «Велит изыти из обители» (ВМЧ, сент. 1-13, стр. 476).


[Закрыть]. Но это решение Иосифа Санина вызвало противодействие всей братии. Монахи говорили, что они при пострижении отдали все имущество в монастырь, а без Иосифа Федор Борисович вконец разорит «святую обитель» [411]411
  Послания, стр. 216; ср. ВМЧ, стб. 476.


[Закрыть]. Волоцкий игумен пытался задобрить Федора Борисовича новыми дарами, но Федор требовал полного подчинения монастыря. Его дьяки Микула Воронин, Алеша Скобеев, Копоть передали следующий ответ: «Волен-де государь в своих монастырех, хочет жалует, хочет грабит» [412]412
  Послания, стр. 220.


[Закрыть]. С этим уже Иосиф согласиться никак не хотел. Необходимо было найти нового могущественного покровителя, который согласился бы поддержать монастырь против вымогательств волоцкого князя. Не помогали Иосифу его послания на «грабящих божии церкви», в которых он косвенно бичевал Федора Борисовича [413]413
  А. А. Зимин. О политической доктрине Иосифа Волоцкого, стр. 173.


[Закрыть], не мог помочь ему и новгородский архиепископ Серапион, чиновников которого также грабил Федор Борисович Волоцкий [414]414
  Послания, стр. 199.


[Закрыть].