Текст книги "Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Был еще один путь компрометации Вассиана, которым Даниил не замедлил воспользоваться, – это его дружба с опальным Максимом Греком. Поэтому одновременно с собором «на Вассиана» состоялся и второй собор – на Максима Грека.

Целью нового собора на Максима Грека, как правильно подметил С. Н. Чернов, была не расправа с его повергнутым «философом», а сокрушение Вассиана Патрикеева [1434]1434
  С. Н. Чернов. К ученым несогласиям, стр. 71; Н. А. Казакова. Очерки, стр. 236–237.


[Закрыть]. Главные обвинения, выдвинутые на этом соборе, касались переводческой деятельности Максима, которая была тесно связана с работой Вассиана Патрикеева над Кормчей и его нестяжательскими взглядами. «Судный список» по делу о Максиме Греке, по наблюдениям Н. А. Казаковой, представляет собой публицистическую обработку материалов процессов 1525 и 1531 гг., предпринятую значительно позднее происходивших событий [1435]1435
  И. А. Казакова. О «судном списке» Максима Грека, стр 25–36.


[Закрыть]. Сохранившийся «судный список» (в поздних списках, не ранее конца XVI–XVII в.) [1436]1436
  Самый древний и полный список находится в Сибирском сборнике конца XVI в. Дефектная версия той же редакции представлена другими текстами, в том числе списком ГПБ, Погод. № 1597 (первая половина XVII в.). По этому тексту «Судное дело» издано О. Бодянским («Список с судного списка. Прение Даниила, митрополита Московского и всеа Руси, со иноком Максимом Свя-тогорцем». – Чтения ОИДР, 1847, № 7, отд. IV, стр. 1-13). Как показал С. Н. Чернов, в «Список» ошибочно включен отрывок из «Прения» Ивана IV с Рокитой (текст «едино существо… Сия убо до зде». – Чтения ОИДР, 1847, № 7, стр. 3–4). Вместо них должен быть текст: «На престоле сидящего… бесплотных сил», пропущенный Бодянским и изданный Черновым (С. Н. Чернов. К ученым несогласиям, стр. 51–52). В Погодинском сборнике кроме «Судного списка» и «Прения» находится также «Выпись о втором браке».
  Второй список, обнаруженный Н. А. Казаковой, начала XVIII в. (ГИМ, Барсова, № 2736). Остальные не представляют интереса (ЦГАДА, ф. Оболенского, № 426,– копия с Погодинского, а ГИМ, Уварова, № 831, и ГИМ, Хлудова, № 75,– копии с издания Бодянского).


[Закрыть]восходит к дефектному протографу, в котором отсутствовали как конец судебного разбирательства 1525 г., так и конец судного списка 1531 г.

«Судный список» после отрывка о соборах 1525 г. содержит краткое введение публицистического характера, в котором говорится, что в 1531 г. собрался церковный собор, который «изобретоша ко многим прежним хулам новейшие хулы на господа бога», распространявшиеся Максимом Греком. Далее приводится обвинительная речь митрополита Даниила с перечислением «прежних» и новых проступков Максима. Максим, якобы находясь в заключении в Иосифове монастыре, похвалялся своим умением «волхвовать» (колдовать). Затем он укорял и хулил русские монастыри, «что они стяжания и люди, и доходы, и села имеють». А отсюда вытекало и то, что Максим укорял русских «чудотворцев», митрополитов Петра и Алексея, а также Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского, Кирилла Белозерского, Пафнутия Боровского и Макария Калязинского: «Занеже они держали городы, и волости, и села, и люди и судили и пошлины, и оброки, и дани имали, и многое богатство имели, ино им нелзе быть чюдотворцем» [1437]1437
  Чтения ОИДР, 1847, № 7, отд. IV, стр. 5, 6; Сибирский список, л. 329 об., 388 об – 340.


[Закрыть].

Максиму Греку вменялось в вину также, что он в Волоколамском монастыре говорил: «Напрасно мя держат без вины», т. е. отрицал все прежние обвинения, выдвинутые против него на соборах 1525 г.

После речи Даниила состоялся допрос Максима и свидетелей. Максим и на этот раз считал себя невиновным. Однако свидетели Михаил Медоварцев и Вассиан Рушанин всячески старались его «изобличить» (как поступал и сам Максим по отношению к Берсеню в 1525 г.). Они утверждали, что при переводе «правили» книги по прямому указанию Максима Грека. А так как его переводы отличались от старых, бытовавших на Руси, то этого было вполне достаточно, чтобы обвинить Максима в ереси. При этом Вассиан Рушанин ссылался на слова Вассиана Патрикеева: «Ты слушай мене, Васьяна, да Максима Грека, и, как тебе велит писати или заглаживати Максим Грек, так учини. А здешние книги все лживые, а правила здешние кривила, а не правила» [1438]1438
  Чтения ОИДР, 1847, № 7, стр. 10.


[Закрыть].

Так или иначе Максим и Вассиан Патрикеев были признаны виновными. Первого сослали в Тверь, епископом которой был иосифлянин Акакий, а второго – в Иосифо-Волоколамский монастырь (где ранее находился в заточении Максим).

Последнее упоминание о Вассиане относится к 1532 г. В грамоте от 4 марта Василий III, вызывая в Москву старца волоколамского Тихона, наказывал: «Васьяна княж Иванова приказал бы ты, Тихон, беречи Фегнасту Ленкову» [1439]1439
  А. А. Зимин. Переписка старцев Иосифо-Волоколамского монастыря с Василием III, стр. 135.


[Закрыть].

Расправившись с Вассианом и Максимом, Василий III решил еще более укрепить положение сына-наследника.

5 февраля 1531 г. с князя Ф. М. Мстиславского взята была вторая крестоцеловальная запись [1440]1440
  СГГД, ч. I, № 159, стр. 439–443. После брака с Анастасией в августе 1529 г. князь Федор в разрядах впервые упоминается в августе 1533 г. (РК, стр. 82). Ср. его жалованную грамоту от.22 июня 1533 г. (ГКЗ, Ярославль, № 8/14756).


[Закрыть]. Князь Федор, которого до рождения Ивана Василий III, возможно, прочил в наследники престола, предпринял неудачную попытку бежать в Литву, добрался до Можайска, но был схвачен [1441]1441
  Согласно записи, князь Федор признавался, что он «хотел… ехати… к Жигмонту королю». В царском архиве хранились «списки княж Федоровы Мстиславского, как приехал в Можаеск, и прежнее его дело, что было ему ехати в Литву» (Описи, ящик 27, стр. 21). В первом случае (1529 г.) было только «дело» о побеге, а во втором (около 1531 г.) – уже и попытка отъезда.


[Закрыть]. Трудно сказать, чем вызывался этот побег: то ли князь Федор потерял надежду на наследование русского престола и решил отъехать, то ли он боялся возможного преследования со стороны Василия III, ставшего недавно счастливым отцом нового наследника престола. Во всяком случае отделался князь Федор сравнительно легко. Он принес присягу верности Василию III, в которую был внесен пункт о службе и сыну великого князя Ивану.

31 июня Василий III отдал распоряжение «быти у князя Дмитрея Федоровича Бельского и спати, переменяясь», четырем детям боярским. «Доспех» князя должен был взять оружничий Никита Карпов, коня – Василий Беззубый. Князь Дмитрий впервые после длительного перерыва упоминается в разрядах в августе 1530 г. Опала его брата Ивана после похода 1530 г. отразилась, наверно, и на нем самом. Во всяком случае приведенное распоряжение говорит об усилении надзора над князем Д. Ф. Бельским [1442]1442
  ЦГАДА, ф. 146, № 5. Следующее упоминание о кн. Дмитрии относится к лету 1532 г. (РК, стр. 74, 80).


[Закрыть].

15 августа 1531 г. (на Успеньев день) присягу московскому государю, Елене Глинской и наследнику Ивану принесли также новгородцы [1443]1443
  НЛ, стр. 125; ПСРЛ, т. XXX, стр. 203.


[Закрыть]. В честь этого события в Детинце поставлена была деревянная церковь Успенья. В ней находился придел Усекновения честные главы Иоанна Предтечи (по имени наследника престола). Освящена она была к годовщине со дня рождения Ивана (26 августа) [1444]1444
  НЛ, стр. 323; ПСРЛ, т. VIII, стр. 278; г. XXIII, стр. 259.


[Закрыть]. По иронии судьбы с усекновением «честных глав» будет в дальнейшем связана вся жизнь Ивана Васильевича. И особенно достанется самому Великому Новгороду.

Торжественное принесение присяги наследнику связывало княжение Василия III с правлением его отца. Ведь и сам Василий при Иване III получил титул новгородского князя. Тот же смысл, что и присяга новгородцев, имело составление докончальной грамоты Василия III и Юрия Ивановича от 24 августа 1531 г. Это не первый договор между братьями. В Царском архиве хранились более ранние «списки з докончальных грамот княж Юрьевы, и княж Дмитриевы, и княж Семеновы, и княж Ондреевы с великим князем Василием» [1445]1445
  Описи, ящик 27, стр. 21. Грамота упоминается и в Описи Посольского приказа 1614 г.: «Список с утверженные грамоты Юрия Ивановича с великим князем Васильем Ивановичем всеа Руси». Здесь же хранились и «утвержденные» грамоты князя Юрия с Василием III 1531 г. (там же, стр. 55).


[Закрыть]. Точной даты составления их нам неизвестно. Весь пафос докончания 1531 г. состоял в том, что князь Юрий отказывался от претензий на великокняжеский престол и приносил присягу на верность не только Василию III, но и его сыну Ивану. В остальном грамота повторяла текст договора между братьями 1504 г. [1446]1446
  ДДГ, № 101, стр. 416–420; № 90, стр. 364–369.


[Закрыть]Аналогичное докончание составлено было и с князем Андреем, но текст его не сохранился [1447]1447
  Описи, ящик 158, стр. 33.


[Закрыть].

Устроив дела в Москве со своими удельными братьями, 17 сентября 1531 г. Василий III выехал вместе с Еленой и годовалым сыном помолиться в Троицу, а затем на Волок и в Можайск «на свою царскую потеху». Вернулся в столицу он 19 ноября [1448]1448
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 276; т. XIII, стр. 54; т. XX, стр. 409. Во время поездки «на потеху» Василий III написал два письма Елене Васильевне, в которых заботится о здоровье своего наследника («Письма русских государей», т. I, № 2–3, стр. 3–4). Писала великому князю грамоты и княгиня Елена, «коли князь велики ездил с Москвы» (Описи, ящик 85, стр. 27).


[Закрыть]. Прошло меньше месяца, и великий князь отдал распоряжение послать в Нижний Новгород Шигалея и казанских послов (10 декабря). Там уже с октября находились крупные военные соединения во главе с Василием Шуйским. Это был ничем не прикрытый военный нажим, которым московский государь хотел добиться утверждения Яналея на престоле [1449]1449
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 276; РК, стр. 79–80. Датировка событий в Казани сбивчива. И. И. Смирнов считал, что переворот в Казани произошел не в 1531, а в 1532 г. под давлением посланных в Нижний войск В. В. Шуйского (Смирнов, стр. 65–66). В летописях сообщение о посылке Шуйского носит вставочный характер (текст: «А сам князь велнкы… ко всей земли Казапьской».-ПСРЛ, т. XIII, стр. 56). Оно разрывает единый летописный рассказ о посылке и возвращении Головина в Казань в 1531 г. Пространная редакция разрядов датирует посылку В. Шуйского в Нижний и «посажение» Яналея осенью 1531 г. («в те поры Яналея царя сажали в Казани на царство». – Э» л. 104). Единственная неясность – это сведение Вологодского летописца о том, что в 7040 г. казанские татары воевали волости Толшму, Тиксну и Сянжему и другие, а ушли обратно «на масляной неделе в четверг». При этом «замятия велика» была по волостям и в городах Устюге, Вологде и Тотьме. Именно тогда («на весну ту») Василий III посадил на престол брата Шигалея – «Зевендея» (ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 162). По Волоколамскому летописцу, Василий III дал касимовского царя в Казань в 7040 г. [Зимин, стр. 12]. Возможно, речь идет о присяге, которую дал Яналей в 1532 г.


[Закрыть].

Всякая попытка противодействия этому фактически означала новую русско-казанскую войну и воцарение в Казани ненавистного местному населению Шигалея. 24 декабря в Нижний Новгород «к царю» отправили дьяка А. Курицына с записями, которые писал бакшей Ибреим. Эти записи князь В. В. Шуйский должен был переслать в Казань царевне и князьям. Они, очевидно, содержали условия шерти Яналея.

Примерно в то же время, когда Василий III зорко наблюдал за событиями в Казани, его новгородские и псковские наместники заключили новое двадцатилетнее перемирие с Ливонией (1 октября) [1450]1450
  ПСРЛ, г. IV, стр. 549; т. VI, стр. 288–289; т. XIII, стр. 60; СГГД, ч. V, № 105–106, стр. 109–123.


[Закрыть].

На рубеже 1532 г. обострились отношения Василия III с его удельными братьями. В начале 1532 г. на виленском сейме получены были сведения, что в Московском государстве «великий замяток ся стал»: у Василия III произошел с братьями «розтырк», в результате которого князь Андрей Иванович захватил Белоозеро, где находилась великокняжеская казна, а князь Юрий взял Рязань и украинные города, подняв на великого князя татар [1451]1451
  М. К. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 261; Акты Литовско-Русского государства, вып. I. М., 1900, стр. 240.


[Закрыть]. В какой степени Этот слух отражал реальное положение вещей, сказать трудно. Известно только, что 2 января 1532 г. Юрий Иванович находился в Москве [1452]1452
  ЦГАДА, ф. Колязина монастыря, кн. I, № 85.


[Закрыть].

Весна 1532 г. прошла в мирных переговорах. 17 марта 1532 г. Василий III принимал в Кремле литовское посольство Ивана Богуславича Сапеги, которое прибыло для обсуждения русско-литовских отношений в связи с тем, что в конце года истекал срок шестилетнего перемирия между Литвой и Россией.

После того как из-за «спорных речей» стороны не смогли договориться о заключении вечного мира, встал вопрос о перемирии. И здесь стороны выступили с разными предложениями. Литовская сторона, втянутая в войну с Молдавией, хотела заключить с Россией длительное перемирие (на пять лет) и настаивала на уступке ей Чернигова и Гомеля с волостями или во всяком случае одного Гомеля. Русские представители отвергали всякие территориальные претензии Сигизмунда и соглашались только на кратковременное (на год) перемирие. В конце концов решили продлить перемирие с 25 декабря 1532 г. еще на год. Запись о перемирии была составлена 10 апреля. С тех пор до смерти Василия III отношения с Литвой ничем не омрачались [1453]1453
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 279; АЗР, т. 2, № 172; Сб. РИО, т. 35, стр. 845–849; М. Я. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 263. В октябре 1532 – январе 1533 г. в Литве побывало посольство Василия Олферьева Нащокина, изложившее жалобы о порубежных обидах (ПСРЛ, т. VIII, стр. 280–282; т. XIII, стр. 66; т. XX, стр. 414; Сб. РИО, т. 35, стр. 859–869) См. послание Василия III Сигизмунду о присылке послов для решения порубежных споров (АЗР, т. II, № 169).


[Закрыть].

Той же весной из Крыма возвратилось посольство С. И. Злобина (30 марта), а вместе с ним прибыло посольство Саадат-Гирея. Крымский посол Авелших привез с собой шертную грамоту Саадата (от ноября 1531 г.). В ней крымский хан торжественно обещал стоять «заодин» с великим князем против его «недругов».

В конце апреля в Крым был послан Роман Никитич Писарев, который должен был упрочить московское влияние при дворе Саадат-Гирея [1454]1454
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 279, СГГД, ч. V, № 107, стр. 123–124; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 6, л. 339 об.– 375 об.


[Закрыть].

Вероятно, в то же время прибыл в Москву человек Ислам-Гирея Кудояр с сообщением, что «ис Крыма сам идет Кирей царь (Ислам. – А. 3.), и крымские люди выслали его, и он ходит на поле за Доном, и князь бы великий пожаловал, учинил его собе сыном» и «дал в своей земли место». Василий III это предложение принял и сразу же отправил к Исламу князя М. И. Кубанского. Тот и привел Ислама к присяге [1455]1455
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 278–279; т. XIII, стр. 60–61, 70; т. XXI, стр. 610. Сведение это помещено в летописях под 7040 г. перед записью о прибытии литовских послов 17 марта 1532 г. Остается неясным, как Ислам оказался в Крыму (еще недавно он находился в Астрахани). В царском архиве хранились «книги и грамоты присыльные с Поля от Ислама… как выслан был из Крыма» (Описи, ящик 86, стр. 27).


[Закрыть].

Переговоры с Исламом вызвали неудовольствие в Крыму. В мае в Москву прибыло сообщение от Ислама, что «крымский царь… хочет итти на великого князя украину». В ответ на это 27 июля в Коломну отправились многие воеводы, среди них князья Д. Ф. Бельский и В. В. Шуйский. Вместе с ними великий князь послал «княжат и дворян двора своего и детей боярских изо многих городов безчислено много, а наряд был великой». Мощный заслон русских войск расположился по линии от Коломны до Каширы и далее до Серпухова, Калуги и Угры. Даже видавший виды летописец сообщал, что воинов было «добре много, столко и не бывало». Трудно сказать, узнал ли Саадат-Гирей о мощном заслоне на русских рубежах или нет, но так или иначе его поход не состоялся.

Вскоре после этого (в августе) из Крыма вернулся русский посланник Р. Писарев с крымским посланником Тягибердеем. Разгневанный Саадат-Гирей потребовал вернуть своих послов, находившихся в это время при дворе Василия III, и прервал всякие сношения с Москвой. Впрочем, это для России уже особенной опасности не представляло, ибо, как сообщил Писарев, положение самого хана «на царьстве» было весьма непрочно. В сентябре крымские послы были отпущены [1456]1456
  ПСРЛ, т. VI, стр. 265–266; т. VIII, стр. 279–280; т. XIII, итр. 62, 64–65; РК, стр. 80; л. 105; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 6, л. 389–390.


[Закрыть].

В конце лета 1532 г. в Москву вернулся великокняжеский посланник к Петру Рарешу Иван Сергеев, проехавший на Русь через Крым. Он сообщил, что Саадата крымцы согнали с престола и сделали царем снова Ислама. Это же подтвердил и присланный самим Исламом его «человек» [1457]1457
  Дунаев, стр. 91–92; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 7, л. 1.


[Закрыть].

С остальными восточными соседями у России в 1532 г. отношения были вполне добрососедские. 21 июля из Астрахани в Москву прибыл «человек» царя Касима Злоба. Однако уже вскоре после этого стало известно, что «черкесы» захватили Астрахань, «взяли царя», перебили многих его людей и ушли прочь. Царем астраханским на время сделался царевич Ак-Кубек [1458]1458
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 279; т. XIII, стр. 61–62; т. XX, стр. 413.


[Закрыть].

В сентябре 1532 г. Москва стала свидетельницей чрезвычайного события. Ее посетил посол индийского паши Бабура – Хозя Усеин. Он привез грамоту, в которой Бабур предлагал установить торговые и дипломатические отношения между их странами, «чтобы великий государь Василей с ним был в дружбе и в братстве и люди бы промеж их ходили на обе стороны их». Правитель Ферганы и Кабула Бабур был выдающимся политическим деятелем и талантливым писателем. После побед, одержанных в 1526 и 1527 гг. над индийскими правителями, он стал основателем Могольской империи в Индии. Умер Бабур в 1530 г., т. е. за два года до прибытия его посольства в Москву. Осмотрительный и тонкий дипломат Василий III с почетом принял и отправил обратно посольство Хози Усеина, выразив свое согласие установить с правителем Индии торговые отношения. О «братстве» пока речь не шла, так как в Москве не было известно, был ли Бабур «на Индийском государстве» государем или просто «урядником». Московские дипломаты опасались называть братом своего монарха простого правителя и выражали готовность вступить в политический союз лишь с законным монархом Индии [1459]1459
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 280; т. XIII, стр. 65–66; РВ, стр. 356–357.


[Закрыть]. Из-за смерти Бабура и отдаленности Индии визит Хози Усеина прямых последствий не имел. Но он являлся знаменательным вестником будущей русско-индийской дружбы. Посольство Бабура, равно как и хождение Афанасия Никитина за три моря (1466–1472 гг.), находились у истоков добрососедских русско-индийских отношений.

С Турцией отношения также не предвещали никаких осложнений. С ноября 1532 до мая 1533 г. в Москве находился торговый человек султана Ахмат (неофициальный представитель), которому Василий III оказывал всяческое содействие [1460]1460
  Дунаев, стр. 91–92.


[Закрыть].

После воцарения Яналея с Казанью происходил регулярный обмен посольствами. Так, еще 2 сентября 1532 г. туда вернулся казанский посол князь Бурнак, а с ним русский посланник Василий Алексеев Пушкин с грамотой великого князя. Содержание ее, к сожалению, неизвестно. 18 ноября в Москву приехал Я. Г. Поплевин-Морозов, приводивший к присяге Яналея, а уже вскоре (23 декабря) в Казань отправился Константин Тимофеев Замыцкий. Не забывал своим вниманием Василий III и преданного ему Шигалея. В сентябре 1532 г., когда Яналей укрепился в Казани, Шигалею пожаловали Каширу и Серпухов и отпустили его туда с Москвы [1461]1461
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 280–281; т. XIII, стр. 65–67; т. XX, стр. 413–415; т. XXIII, стр. 205; РВ, стр. 357. Ср. «книги и списки Шигалея-царя, как его князь велики пожаловал – дал ему город Коширу» (Описи, ящик 94, стр. 27).


[Закрыть].

Мирная восточная политика сочеталась с продолжавшимся укреплением южных рубежей. Так, в 1530/31 г. «срублены» были деревянные кремли в Чернигове и Кашире. Тогда же доделан каменный кремль в Коломне [1462]1462
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 278; т. XIII, стр. 58; т. XX, стр. 411–412; РВ, стр. 353–354.


[Закрыть].

Возобновилось церковное строительство в Москве. После набега Мухаммед-Гирея на русские земли в 1521 г. отмечался временный спад церковного строительства. Кроме строительства Новодевичьего монастыря в Москве были сооружены в 1527 г. три небольшие церкви. Это Преображенье на великокняжеском дворе против церкви Лазаря (на месте самой старой в Москве церкви «Спаса на бору»), св. Георгия на Фроловских (Спасских) воротах Кремля и церковь Бориса и Глеба на Арбате [1463]1463
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 272; т. XIII, стр. 46; т. XXII, стр. 521; т. XXIII, стр. 204; РВ, стр. 344–345; Зимин, стр. 38; Шмидт, стр. 283; Н. В. Воронин. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков, стр. 19–42.


[Закрыть].

27 ноября 1530 г. в присутствии Василия III, Елены с новорожденным сыном и бояр освящена была церковь Параскевы Пятницы (у Покрова) и установлен в честь Этого события церковный праздник. В августе 1531 г. Василий с семьей снова присутствует на освящении церкви – на этот раз деревянной («обетной») Успенской, находившейся рядом с Благовещеньем на Старом Ваганькове. Церковь построена была за один день [1464]1464
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 278; т. XIII, стр. 58, 259; т. XX, стр. 411; т. XXIII, стр. 205; РВ, стр. 351–352; НЛ, стр. 323; РВ, стр. 354–355.


[Закрыть].

В Кремле в 1532 г. у Иоанна Лествичника заложена была четырехъярусная звонница с храмом Воскресенья (по новгородским образцам). Тогда же (в 1532/33 г.) Николай Фрязин («Лодовиков товарищ») отлил большой колокол «благовестник» в 1000 пудов меди (для колокольни) [1465]1465
  ПСРЛ, т. XIII, стр. 145; т. XXVI, стр. 315. По другим данным, он поставлен был на деревянной колокольне 19 декабря 1532 г. (ПСРЛ, т. VIII, стр. 284 и др.).


[Закрыть].

Гордостью русской архитектуры стала церковь Вознесения в Коломенском, освященная 3 сентября 1532 г. в присутствии Василия III, его семьи и братьев. Московский государь сотворил по этому поводу «празднество велие, светле и радостне». Пир продолжался целых три дня. И действительно, «бе же церковь та вел ми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преж сего в Руси» [1466]1466
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 279–280; т. XIII, стр. 62, 65; РВ, стр. 355–356.


[Закрыть].

Строилась не только Москва, но и другие русские города. Так, в октябре 1533 г. была освящена каменная Покровская церковь в одноименном монастыре в Угличе. В 1528–1530 гг. перестраивается белокаменный верх (до аркатурного пояса) центрального (Рождественского) городского собора в Суздале [1467]1467
  ПСРЛ, т. XXIV, стр. 222. В 1525/26 г. в Покровском монастыре также освящена была церковь Николы «под колоколы» (Л. Варганов. Суздаль. Владимир, 1957, стр. 18, 49).


[Закрыть].

В 20—40-х годах протекала деятельность видного русского зодчего Григория Борисова (умер, возможно, в 1545 г.) [1468]1468
  ПСРЛ, г. XXX, стр. 147 (трапезный мастер Григорий). Еще в 1521–1523 гг он построил Троицкий собор в Макарьевском Калязине монастыре, В 1522–1524 гг. Борисов сооружает Борисоглебский собор в одноименном монастыре под Ростовом, а в 1524–1526 гг. – там же Благовещенскую церковь с трапезной.


[Закрыть]. По наблюдениям Н. Н. Воронина, с его именем следует связывать строительство Троицкого собора в Данилово-Переяславском монастыре (1530–1532 гг.), близкого по архитектурным формам к Борисоглебскому собору. Последней постройкой Борисова Н. Н. Воронин считает трапезную церковь Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере. В совершенстве владея архитектурным мастерством, Борисов специализировался на монастырском строительстве (особенно трапезном) [1469]1469
  Подробнее о нем смj Н. Н. Воронин. Очерки по истории русского зодчества XVI–XVII вв. М.-Л., 1934, стр. 21–24; В.Н. Иванов. Ростов Великий. Углич. М., 1964, стр. 156, 158; «История русского искусства», т. III, стр. 355, 368–370.


[Закрыть].

Трапезные сооружались в это время и в других монастырях [1470]1470
  В летописце Гурия Тушина говорится, что уже в 1523 г. (на третьей неделе после Пасхи) в Кириллове монастыре начали строить «келию казенную и клеть и ворота каменыи». Там же в 1531–1534 гг. построены были церкви Архангела Гавриила (в честь Василия III) и Иоанна Предтечи (в честь его сына Ивана) (Н. А. Казакова. Кннгописная деятельность… – ТОДРЛ, т. XVII, стр. 200; Зимин, стр. 30; Н. Никольский. Кирилло-Белозерский монастырь, стр. 27–28).


[Закрыть]. Теплая Благовещенская церковь с каменной трапезной в Ферапонтове монастыре построена была в 1529/30 – 21 ноября 1534 г. [1471]1471
  И. Бриллиантов. Ферапонтов Белозерский монастырь. СПб., 1900, стр. 71.


[Закрыть]

Правительство Василия III всячески поддерживало строительство в новооснованных монастырях. В это время с помощью присланных великим князем каменносечцев построена была Троицкая церковь и трапезная в Александро-Свирском монастыре [1472]1472
  ГБЛ, Троицк, собр. № 629, л. 351 об.-354.


[Закрыть]. После поездки Василия III по монастырям зимой 1528/29 г. в Геннадиевой пустыни «по государеву желанию» строится Спасская церковь [1473]1473
  ГБЛ, собр. Ундольского, № 600, л. 186 об.


[Закрыть]. В 1530 г. построена была Троицкая церковь с приделом Сергия Радонежского в новом Болдинском монастыре. Здесь же вскоре сооружена была трапезная с храмом Введения [1474]1474
  «История русского искусства», т. III, стр. 364, 422.


[Закрыть].

Меньше известно строительство в уделах. Около 1530 г. построен был Успенский собор в Старице, архитектурные формы которого восходили к храмам Московского великого княжества. Этот собор должен был символизировать призрачную мощь одного из последних удельных княжеств на Руси [1475]1475
  ГБЛ, Троицк, собр. № 673, л. 319.


[Закрыть].

Конец 1532 г. принес великому князю новые хлопоты.

Завершив переговоры с послами из восточных стран, Василий III отправился в кратковременную поездку в Троицу и Александрову слободу (22 сентября он покинул Москву, а уже 3 октября вернулся обратно) [1476]1476
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 280; т. XIII, стр. 66; т. XX, стр. 414; РВ, стр. 357.


[Закрыть]. По возвращении его ждала приятная новость. 30 октября Елена Глинская родила второго сына, которого по старинной московской традиции назвали Юрием. Крестным отцом его (как и Ивана) стал игумен Переяславского монастыря Даниил, на этот раз с троицким игуменом Иоасафом Скрипицыным (будущим митрополитом), который в 1530 г. совершал акт крещения первенца великого князя. Правда, позднее выяснилось, что ребенок родился неполноценным – «несмыслен и прост и на все добро не строен» [1477]1477
  ПСРЛ, т. IV, стр. 549; т. VI, стр. 266; т. VIII, стр. 281; ПЛ, вып. 1, стр. 105; вып. 2, стр. 277; Э, л. 100; КИ, стр. 72.


[Закрыть]. Но этого не удалось узнать ни самому Василию III, ни его брату Юрию, жизненный путь которых уже подходил к концу.

Зимою 1532/33 г. московский государь продолжал занятия внутренними делами. Еще 17 ноября 1531 г. ставленник Василия III Шигалей выдавал жалованные грамоты в своей Кашире, как неожиданно в декабре 1532 г. (или в январе 1533 г.) из-за «ссылки» с Казанью и другими державами без ведома великого князя он был «пойман» и отправлен в «нятство» на Белоозеро [1478]1478
  ПСРЛ, т. VI, стр. 266 (декабрь); т. VIII, стр. 281 (январь); т. XIII, стр. 65 (декабрь), 67 (январь). Ср. Описи, ящик 94, стр. 27 («был в опале»).


[Закрыть].

1 декабря 1532 г. взята была крестоцеловальная запись с видного представителя старомосковского боярства М. А. Плещеева. Плещеев долгое время находился в опале, после рождения первого сына Василия III прощен. А вот после рождения второго сына великого князя с Михаила Андреевича Плещеева была взята крестоцеловальная запись в верности. Она близка по содержанию к записи В. В. Шуйского 1522 г., но имеет и существенные отличия [1479]1479
  СГГД, ч. I, № 162, стр. 448–450. Ср. № 149, стр. 414–415.


[Закрыть]. Плещеев в записи писал, что по челобитию митрополита Даниила великий князь «вины мне отдал». Как и Шуйский в 1522 г., Плещеев прежде всего обязывался «не приставати никакими делы, некоторою хитростью» к «лиходеям» Василия III, его жены и детей.

В грамотах северских князей речь шла в первую очередь о «неотъезде». Шуйский и Плещеев не принадлежали к числу «служилых князей», и об «отъезде» говорилось в самой общей форме в связи с отъездом к удельным братьям великого князя («ко князю к Юрью и ко князю Андрею никак не отъехати, ни моим детем»). В отличие от Шуйского Плещеев обязывался не просто сообщать «лиходейские речи», но и указывать состав лиходеев:

«Человек какой ни буди, мой ли господин, или мой брат, или родной мой брат, или моего племяни кто ни буди; или иной хто ни буди государя нашего земель человек, или иные земли человек, литвин ли, или татарин, или немчин, или фрязин, или иной кто ни буди».

Особо оговаривалась обязанность Плещеева доносить на того, кто рассказал бы ему о своем желании «какое зелье дати» великому князю, его жене и детям. «Зелье» как средство решения трудных политических вопросов, видимо, было хорошо известно Василию III.

Несмотря на то что М. А. Плещеев был милостиво прощен, больше в разрядах и других источниках он не упоминался, т. е. он продолжительное время находился не у дел.

2 февраля 1533 г. в Москве в хоромах великого князя состоялась праздничная церемония. Великий князь женил своего младшего брата Андрея на Ефросинии, дочери одного из заурядных князьков – Андрея Хованского [1480]1480
  ПСРЛ, т. VI, стр. 266; т. VIII, стр. 282; РК, стр. 13–14; Э, л. 107 об. – 108.


[Закрыть]. Событие было знаменательное. Можно предположить, что, будучи долгое время сам бездетным, Василий III, очевидно, запрещал своим братьям вступать в брак. Он боялся перехода династических прав к боковым ветвям князей московского дома. Только после того как у него самого родилось уже два сына, т. е. когда судьба династии была обеспечена, он дозволил вступить в брак князю Андрею, наиболее послушному из братьев, а князь Юрий мог только лишь присутствовать на торжественном бракосочетании старицкого князя.

Никогда Василий III так часто не отлучался из Москвы, как в последний год своей жизни. Еще весной (10–19 марта) он ездил к Николе Зарайскому. В июне несколько дней провел в Троице-Сергиевом монастыре [1481]1481
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 282. Возможно, именно во время этой поездки Василий III послал две грамоты Елене Глинской, в которых упоминаются два его сына («Письма русских государей», т. I, № 4–5, стр. 4–5).


[Закрыть].

В 1533 г. основное внимание Василия III устремлено было на решение восточной проблемы. С Казанью дело обстояло вполне благополучно. 22 февраля 1533 г. в Москву прибыл посланник Яналея и царевны князь Агиш с просьбой, чтобы великий князь «пищалей у них не велел взяти ис Казани, зане государеве земле Казанской другов много, а недрузи есть же». Речь шла о русских пищалях, захваченных в свое время казанцами. Василий III в прошлом настойчиво добивался их возвращения. Но сейчас обстановка изменилась. Казань была послушна великокняжеской воле, и московский государь решил уважить просьбу казанцев. 6 марта с вестью об этом Агиш был отпущен в Казань.

6 июня Москву посетила уже более представительная депутация казанцев. В ее состав входили князь Аппай, старинный русский доброхот, князья Кадыш и Булат. Они просили разрешения Яналею жениться на дочери известного ногайского мурзы Юсуфа. Василий III не только дал свое согласие на этот брак, но также учинил управу о «иных великих делех земских» [1482]1482
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 282.


[Закрыть]. Согласие Василия III, конечно, объяснялось тем, что именно в этот период с ногайцами установились вполне добрососедские отношения. Еще 4 сентября в Москву прибыли послы Баубек «с товарыщи» от ногайских мурз с просьбой разрешить им торговлю в Москве. Это встретило полное одобрение московского правительства. С собой ногайцы привезли для продажи 50 тыс. коней [1483]1483
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 280; Зимин, стр. 12.


[Закрыть].

Более сложными были отношения с Крымом. Прибывший еще в начале января 1533 г. из Крыма казак Темеш Кады-шев принес новую весть: Ислам «на царство не сел», а послал просьбу к султану поставить на царство Сагиб-Гирея. В июне 1533 г. вернувшийся из Крыма казак Янгандырь Кожухов передал новость: Сагиб-Гирей стал крымским царем, а калгою при нем – Ислам-Гирей. Вместе с Кожуховым приехали посол Сагиба Салтаньяр и человек Ислама Боян с уведомлением о происшедших в Крыму событиях. Ко двору нового царя направился с официальными поздравлениями сын боярский В. С. Левашов [1484]1484
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 283; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 7, л. 1-13; Дунаев, стр. 91–92.


[Закрыть].

Казалось, отношения с Крымом снова входили в мирную колею. Но в том же Крыму находился бывший казанский царь Сафа-Гирей, который не мог примириться с утратой своего престола. Еще в июне 1533 г. он «безвестно» (неожиданно) совершил набег па Мещеру и Касимов, рассчитывая получить там поддержку со стороны местных татар [1485]1485
  Шмидт, стр. 285.


[Закрыть]. Но этот план ему осуществить не удалось. 14 августа вернувшийся в Москву из Крыма Небольса Кобяков рассказал, что он встретил на пути Сафа-Гирея и Ислама, направлявшихся с большим войском к Рязани. У Ислама, по слухам, было 40 тыс. «крымских людей». Это была серьезная опасность. Хотя Ислам и прислал весть, что идет на Русь «неволею», веры ему не было. Ислам писал: «Идет на тобя крымской царь да казаньской, и яз-деи неволею иду, царь меня послал турьской, а отдал мне вотчину мою да 2 града придал мне свои. Иду яз, а тебе дружу» [1486]1486
  Зимин, стр. 12, (под 7040 г.); ПСРЛ, т. XIII, стр. 70; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 7, л. 58–58 об., 63 об. По другим источникам, весть о походе Ислама Василий III получил еще 12 августа (ПСРЛ, т. IV, стр. 522).


[Закрыть].

Сразу по получении тревожной вести на Коломну отправились воеводы князья Д. Ф. Бельский, В. В. Шуйский, М. В. Горбатый, а также М. С. Воронцов. Поскольку они обороняли южные рубежи еще в 1531 г., то обстановка на юге им была хорошо известна. Вслед за ними на следующий день в «полки» выехал и сам великий князь с братом Юрием. Перед отъездом он отдал распоряжение укрепить Москву артиллерией и приготовиться к возможной осаде. Сначала Василий III остановился в Коломенском, где ожидал прибытия своего младшего брата Андрея. 18 августа из Коломенского в Коломну посланы были дополнительные войска князя Ф. М. Мстиславского.

Тем временем Ислам 15 августа выжег рязанские посады, но, узнав о выступлении великого князя, почел за благо 18 августа подобру-поздорову вернуться восвояси, не рассчитывая, очевидно, на то, что Василий III поверят его уверениям в преданности и тому подобным сказкам. И действительно, в догонку за Исламом через Оку переправились русские воеводы во главе с князем И. Ф. Овчиной Оболенским. Они основательно потрепали крымские арьергарды. Их «сторожи» дошли до реки Прони, но с основными силами Ислама так и не встретились. Несостоявшийся «сын и друг» великого князя бежал «быстрее лани». Получив известие об удачном исходе операции, Василий III 21 августа возвратился в Москву [1487]1487
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 283–284; т. VI, стр. 266–267; РК, стр. 82–83; Э, л. 110 об.-112 об.; «Рязанские достопамятности», стр. 270–271; ЦГАДА, Крымские дела, кн. 7, л. 58 об, – 60.


[Закрыть].

Лето в 1533 г. выдалось засушливое. 23 июня пронесся сильнейший ураган, и уж до сентября не выпало ни одного дождя. Летописец со скорбью записывал: «Лесы выгореша и болота водные высохша… мгла толь бе велика, якоже и птиць въблизи не узрит, а птици на землю падаху». От бездождия погибло много скота в Новгороде. Другой летописец также сообщал, что «лето бысть тогда сухо и курение, дымы хожаху» [1488]1488
  ПСРЛ, т. IV, стр. 581; т. VIII, стр. 282, 283.


[Закрыть].

Засуха влекла за собой пожары. В августе выгорел Средний город в Пскове, где жили торговые люди (гости) москвичи. Вологодский летописец замечал, что засуха была «добре велика и дымове были великии добре, земля горела». В народе передавались знамения недобрые, дурные приметы [1489]1489
  ПСРЛ, т. IV, стр. 552; т. VI, стр. 291; т. XXVIII, стр. 162; ПЛ, вып. I, стр. 105.


[Закрыть]. 4 июня появилась звезда с «долгим хвостом» (комета), сиявшая несколько ночей; 19 августа (или 24 августа, по другим данным) «солнце гибло третьего часа дни», т. е. произошло затмение. Склонные к суеверию, люди ждали печальных событий и недобрых вестей, «поразсудив и глаголаху в себе, яко быти во царстве пременению некоему» [1490]1490
  ПСРЛ, т. IV, стр. 552–553; т. VI, стр. 266 (19 августа), 291.


[Закрыть].

В сентябре в Москве состоялась казнь многих москвичей, смольнян, костромичей, вологжан, ярославцев и жителей других городов за подделку монет. Назревала необходимость денежной реформы, которая и была проведена через несколько лет (в 1535–1538 гг.) [1491]1491
  ПСРЛ, т. XXVI, стр. 315, 322–323; Кунцевич, стр. 603. Подробнее см.: И. Г. Спасский. Денежное обращение в Московском государстве с 1533 по 1617 г. – «Материалы и исследования по археологии СССР» № 44. М.-Л., 1955, стр. 273–279; А. А. Зимин. Монетная реформа Елены Глинской. – «Нумизматика и эпиграфика», т. IV. М., 1963, стр. 245–250.


[Закрыть].

Осенью 1533 г. великий князь с Еленой Васильевной и детьми, как обычно, отправился по монастырям и «на потеху». Однако на этот раз поездка оказалась роковой.

О последних месяцах жизни Василия III сохранились два рассказа. Первый озаглавлен «Сказание о великом князе Василье Ивановиче всеа Руси, како ездил во свою отчину на Волок на Ламъский на осень тешитися и как болезнь ему тамо сталася…» Находится он в Новгородском летописном своде 1539 г. [1492]1492
  ПСРЛ, т. IV, стр. 552–564; А. А. Шахматов О так называемой Ростовской летописи. М., 1904, стр. 118–138. См. отдельно: ГИМ, Синод. № 963, л. 68 об-94 об-а также ЦГАДА, собр. рукоп. книг № 351/800 (свод 1584 г. с использованием свода 1539 г.).


[Закрыть]Сказание, написанное современником, позднее подверглось обработке (текст этой переработанной редакции находится в Софийской II летописи) [1493]1493
  ПСРЛ, т. VI, стр. 266–276. Ср. ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 27–49. Снято упоминание о Д. Ф. Вельском как опекуне малолетнего Ивана и об И. Ф. Овчине Оболенском как об одном из бояр, сопровождавших тело покойного великого князя.


[Закрыть]. Впрочем, и этот вариант сохранил некоторые черты первоначального текста «Сказания», утраченные в своде 1539 г.

«Сказание», несомненно, составлено очевидцем, сопровождавшим Василия III в его поездке на Волок и присутствовавшим при его последних днях.

Краткая летописная повесть более позднего происхождения носит официозный характер. Помещена она в Воскресенской летописи (в редакции 1542–1544 гг.) и озаглавлена «О преставлении великого князя Василия Ивановича». Позднее она вошла в состав Летописца начала царства (около 1555 г.), где подверглась переработке [1494]1494
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 285–286; т. XIII, стр. 78–79; т. XX, стр. 419–420; т. XXIX, стр. 9-10; Пискаревский летописец. – «Материалы по истории СССР», т. II. М., 1955, стр. 23–25. О характере переработки см.: А. А. Зимин. И. С. Пересветов, стр. 32–33. Обработка повести помещена и в Стенениой книге (ПСРЛ, т. XXI, стр. 612–615).


[Закрыть].

По Воскресенской летописи, великий князь приказал «государство дръжати» Елене Глинской до совершеннолетия его сына. По Летописцу начала царства Василий III якобы благословляет Ивана мономаховым венцом и призывает к борьбе с «неверными», как бы «провидя» коронацию 1547 г. и присоединение Казани. Летописная повесть лишена интересных подробностей фактического характера.

Итак, 21 сентября 1533 г. великий князь Василий Иванович всея Руси с Еленой Глинской и обоими сыновьями отправился помолиться в Троицкий монастырь, где 25 сентября отмечалась «память» Сергия Радонежского. Отсюда он с семьей выехал «на свою потеху» в село Озерецкое, расположенное на Волоке. Василий III предполагал побывать на охоте еще в августе, но набег отрядов Ислама нарушил его планы. И вот во время поездки на Волок «явися у него мала болячка на левой стране на стегне (бедре. – А. 3.) на згибе, близ нужного места з булавочную голову, верху же у нея несть, ни гною в ней несть же, а сама багрова» [1495]1495
  ПСРЛ, т. IV, стр. 553.


[Закрыть]. А. Е. Пресняков (со ссылкой на врача А. С. Соловьева) считал, что у Василия III был периостит [1496]1496
  А. Е. Пресняков. Завещание Василия III. – «Сб. статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову». Пг., 1022, стр. 72.


[Закрыть].

Почувствовав себя плохо, великий князь отправился в троицкое село Нахабно (Нахабино) Московского уезда. Отсюда, «обдержим болезнью», на праздник Покрова (1 октября) он поехал «в Покровское в Фуниково». Здесь он пробыл два дня, а затем направился в Волоколамск. В воскресенье, 6 октября, тверской и волоцкий дворецкий любимец великого князя И. Ю. Шигона дал для Василия III пир. На следующий день наступило ухудшение, болезнь усилилась, и великий князь только «великою нужею доиде до мылни» (бани) [1497]1497
  ПСРЛ, т. IV, стр. 554.


[Закрыть].

Однако во вторник, 8 октября, когда наступила прекрасная погода, Василий Иванович послал за своими ловчими ф. М. Нагим и Б. В. Дятловым и, несмотря на хворь, собрался ехать в свое село Колпь на охоту. Туда же вызван был и младший брат великого князя Андрей. Окруженный псарями и собаками, Василий III с Андреем выехали «на потеху». Но проехать великий князь смог только две версты. Из-за сильной боли он вынужден был вернуться в Колпь и срочно послать за своими врачами Николаем Булевым и Феофилом и за князем Михаилом Глинским. По совету прибывших к больному месту стали прикладывать «муку пшеничную с медом пресным и лук печен, и от того болячка нача рдетися». Тогда процедуру повторили, «и учинися на болячке, яко прыщь мал, и появися в ней мало гною» [1498]1498
  ПСРЛ. т. IV, стр. 554.


[Закрыть].