Текст книги "Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Сложнее обстояло дело в Польше. Здесь ПРИ дворе короля соперничали две группировки: одну из них (магнатскую) возглавляли канцлер К. Шидловский и подканцлер П. Томицкий, сторонники австрийской ориентации, склонные к примирению с Россией. Во главе другой (шляхетской) стоял примас Ян Ласский. Она решительно выступала за борьбу с Габсбургами и Россией и поэтому готова была пойти на соглашение с турками и Крымом [680]680
  W. Pociecha. Krolowa Bona, t. II. Poznan, 1949, str. 143–145.


[Закрыть].

Прибывшие в Вену русские послы Алексей Заболоцкий и дьяк Алексей Малый с крайним удивлением узнали о перемене курса политики императора. Максимилиан стал предпринимать всевозможные меры убеждения, чтобы Василий III принял его посредничество в русско-литовском конфликте. Но московский государь на это соглашаться не хотел [681]681
  Сб. РИО, т. 53, стр. 5; Бауэр, стр. 91.


[Закрыть].

Изменение имперской политики произвело тягостное впечатление в Кёнигсберге. Орден опасался малейшего усиления Польши. Поэтому он был заинтересован в дальнейшем сближении с Россией, которая одна только и могла противостоять польско-литовскому могуществу [682]682
  В. Н. Балязин. Россия и Тевтонский орден в 1466–1525 годах. Автореферат канд. дисс. М., 1963, стр. 11-12


[Закрыть]. Этот курс Ордена вполне соответствовал реальным интересам Василия III, который понимал, что его единоборство с Сигизмундом зависит не столько от победы на поле боя, сколько от того, сумеет ли Россия добиться сплочения антиягеллонских сил.

Венский конгресс резко повернул Орден к тесному сближению с Россией. Ведь само существование Ордена зависело от того, сумеет ли польский король, отказавшись от своих претензий к Русскому государству, заключить с ним мир, а потом обрушиться на тевтонцев.

14 декабря 1515 г. орденский дипломат Д. Шонберг составил инструкцию для ведения переговоров в Москве, цель которых – всеми силами препятствовать установлению мирных отношений России с Великим княжеством Литовским. «Если Польша помирится с Москвой, – писал Шонберг, – то Орден не может ждать ничего другого, кроме как или поклясться жить в мире или уйти прочь» [683]683
  Е. Joachim. Die Politik des letzten Hochmisters in Preussen. Albrecht von Brandenburg, Bd I. Leipzig, 1892, S. 252; В. H. Балязин. Россия и Тевтонский орден в 1466–1525 годах, стр. 11–12.


[Закрыть]. В ответ на приглашение Василия III Дитрих Шонберг прибыл с миссией в Москву 24 февраля 1517 г. и уже 10 марта заключил от имени Ордена договор с Россией [684]684
  ПСРЛ, т. VI, стр. 258; т. VIII, стр. 260; т. XIII, стр. 25; т. XX, стр. 291; т. XXVIII, стр. 352; ИЛ, стр. 168; Сб. РИО, т. 53, стр. 6-24. См. верющую грамоту Альбрехта от 25 января о полномочиях Д. Шонберга и просьбу его же о присылке вспомогательного Войска (СГГД, ч. V, № 73–74, стр. 71–72).


[Закрыть].

Согласно этому договору, каждая из сторон должна была поддерживать другую в ее военных акциях против Польши и Литвы. В случае польско-орденской войны Россия выражала готовность предоставить денежный кредит Ордену, достаточный для набора 10 тыс. пеших и 2 тыс. конных воинов. Русская сторона строго обусловливала свою финансовую помощь тем случаем, когда магистр, начав с королем войну, «поемлет свои городы, которые король за собою держит» [685]685
  СГГД, т. V, № 75–78, 82; Joachim, Bd I, S. 68, 299–301; Forstreuteur, S. 81–85; Сб. РИО, т. 53, стр. 15, 18


[Закрыть]. Эта формулировка давала возможность великому князю избежать злоупотреблений со стороны Ордена. Только в случае успеха в начавшейся войне с Польшей Россия готова была оказать реальную помощь Ордену. Для ратификации договора в Кёнигсберг 11 марта отправились Д. Шонберг с русским послом Д. Д. Загряжским [686]686
  Загряжский вернулся в Москву 12 июля 1517 г. (Сб. РИО, т. 53, стр. 24–33). Миссия Мельхиора Рабенштейна в Москву (25 августа – 20 сентября 1517 г.) также не принесла Ордену успеха. Позиция Москвы оставалась непреклонной (там же, стр. 34–40).


[Закрыть]. Во время переговоров с гроссмейстером Ордена Загряжский твердо отстаивал позицию Русского государства: средства на найм «жолнерей» будут присланы Ордену лишь тогда, когда магистр отвоюет у поляков орденские земли и двинется на Краков [687]687
  Сб. РИО, т. 53, стр. 39.


[Закрыть]. Под платонические же обещания орденским дипломатам не удалось выманить из московской казны ни одной «деньги».

На русско-литовской границе в течение 1516 г. каких-либо активных военных действий не происходило. Не имея в своем распоряжении достаточного числа наемных войск, Сигизмунд не решался предпринимать широких боевых операций. Русские же войска князя А. Б. Горбатого, напавшие с Белой и Лук на Витебск, отошли от него, узнав о набеге крымских татар на южные окраины России. Безрезультатен был и поход литовцев на Гомель [688]688
  РК, стр. 59;, t. IV, N XLVI, p. 43 (о походе на Гомель); N L.XX, р. 63–64; N LXXIV, р. 65.


[Закрыть]. Сигизмунду приходилось больше рассчитывать на дипломатическое посредничество европейских держав, чем на весьма сомнительную силу своего оружия.

В конце 1516 г. (14 декабря) из Вены в Вильно и Москву отправилось посольство барона Сигизмунда Герберштейна. Первую часть своей сложной миссии оно выполнило успешно. Герберштейн представил польскому королю его невесту принцессу Бону, которая совершенно очаровала его. Сигизмунд изложил имперскому послу свою программу мирного урегулирования отношений с Россией. Непременным условием его было возвращение Великому княжеству Смоленска. Теперь оставалось склонить к принятию этого условия Василия III, и Герберштейн мог бы считать свою поездку блистательным триумфом. 18 апреля он уже въезжал в Москву [689]689
  ИДС, т. I, стб. 201.


[Закрыть]. И здесь имперскому послу была устроена торжественная встреча. 22 апреля начались переговоры. К их главной теме (заключение мира с Литвой и союза против турок) Герберштейн подходил исподволь. Свою речь он начал с того, что нарисовал весьма красочно ту угрозу, которую представляли для «христианского мира» турки. Барон Сигизмунд говорил, что турецкий царь победил «вели-каго солтана, Дамаск и Ерусалим и все его государства силою взял» [690]690
  ПСРЛ, т. VI, стр. 258–259; т. VIII, стр. 260–261; ИЛ, стр. 168–169; ПДС, т. I, стб. 193 и др. О миссии Герберштейна см. также: Ubersberger, S. 117–134; А. Б. Кузнецов. О некоторых аспектах… стр. 181–183.


[Закрыть]. Единственное спасение от грозящей беды – это соединение и согласие между христианскими державами.

Действительно, еще в 1514 г. Селим I нанес сокрушительное поражение Сефевидскому государству. После этого он захватил Восточную Армению, Курдистан, Северную Месопотамию, Сирию, Хиджас.

В ходе этих завоеваний была создана могущественная империя, ставшая важным фактором международных отношений не только на Ближнем Востоке, но и в Европе.

Герберштейн старался внушить Василию III мысль, что война с Турцией – главная задача, которая-де должна волновать русское правительство. Но вероятно, он, как, впрочем, и Максимилиан, совершенно не давал себе отчета в том, что идея втянуть Россию в войну с Турцией (которая для Москвы представлялась потенциальным союзником, а не врагом) была крайне утопичной. Уже во время пребывания Герберштейна в Москве (22 апреля) к турецкому султану отправился гонец Д. Степанов с предложением мира и дружбы. До Царьграда он так и не доехал: на Дону его убили татары [691]691
  Сб. РИО, т. 95, стр. 426–432.


[Закрыть].

Страшные картины «турецкой опасности», нарисованные Герберштейном, оказали воздействие на московский двор, совершенно противоположное тому, на которое рассчитывал опытный имперский дипломат. Великий князь Василий III и его окружение еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Портой.

Надо воздать должное русским дипломатам. Они оставили у имперского посла полную иллюзию согласия России на «единачество» с другими «христианскими державами» для борьбы с «врагами христианства». Это было совершенно необходимо для того, чтобы добиться своей цели – использовать имперское посредничество при заключении выгодного и прочного мира с Великим княжеством Литовским. Дело оказалось сложным. Василий III хотел, чтобы мирные переговоры велись в Москве, а именно этого и не желал Сигиз-мунд. Для уточнения места ведения переговоров русское правительство разрешило племяннику Герберштейна Гансу фон Турну 26 апреля выехать ко двору польского короля. Вернувшись 14 июля в Москву, он сообщил, что Сигизмунд соглашается прислать своих послов только на русско-литовскую границу. С этим Василий III не хотел согласиться. Переговоры, таким образом, зашли в тупик еще прежде, чем начались. Камнем преткновения стал «процедурный» вопрос. Ганс фон Турн снова был послан в Литву. Он передал королю, что Герберштейн будет считать свою посредническую миссию законченной, если тот не согласится, чтобы переговоры происходили в Москве. Благодаря нажиму имперского дипломата удалось получить согласие Сигизмунда на присылку послов в Москву [692]692
  См. опасную грамоту Василия III от 23 июля 1517 г. на проезд литовских послов (АЗР, т. II, № 98; ср. РИБ, т. XX, стр. 137–138).


[Закрыть].

За этой уступчивостью скрывались реальные трудности, которые переживала тогда Литва. Польский сейм решительно отказал литовским панам-раде в вооруженной и финансовой помощи для борьбы с Москвой в связи с необходимостью сопротивления татарам и угрозой со стороны Тевтонского ордена [693]693
  М. К. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 201.


[Закрыть].

Свое «миролюбие» Сигизмунд решил подкрепить демонстрацией литовской вооруженной силы и нажимом на Москву со стороны крымских татар [694]694
  Позднее Герберштейн писал, что Сигизмунд считал, что «этой хитростью можно вынудить у московского государя согласие на сносные условия мира» (Герберштейн, стр. 162).


[Закрыть]. В Крым из Литвы был послан виднейший магнат Альбрехт Мартынович Гаштольд «с великою казною», чтобы добиться от Мухаммед-Гирея участия в войне с Россией [695]695
  ПДС, т. 1, стб. 323.


[Закрыть]. В августе 1517 г. Токузан-мурза и другие крымские мурзы с 20-тысячным войском совершили набег на район Тулы и Беспуты. Находившиеся на реке Вошани (у Алексина) русские воеводы князья В. С. Одоевский и И. М. Воротынский срочно выслали вперед небольшой отряд И. Тутыхина и князей Волконских, чтобы они, не вступая в открытое столкновение с крымцами, мешали их дальнейшему продвижению в глубь русской территории. Тем временем основная московская рать смогла бы собраться и двинуться в поход. Узнав о приближении русских полков, татарские мурзы начали спешно отходить. Но пути их отхода оказались перерезаны в результате того, что «украинные люди», пройдя лесами, завалили дороги деревьями. В ходе дружных действий местного населения и русских воевод крымским отрядам был учинен страшный разгром. Почти все крымцы были истреблены [696]696
  ПСРЛ, т. VI, стр. 259; т. VIII, стр. 261; Сб. РИО, т. 95, стр. 477; РК, стр. 60; ПДС, т. I, стб. 339; Stryjkowski, str. 389–390 (Стрыйковский сообщал, что крымиы разбили 20-тысячную рать русских).


[Закрыть].

О набеге со слов очевидца рассказывает автор Постниковского летописца: «Приходили мурзы и татарове крымские на Тулу, и на Безпуту, и на Олексинские места, и божьим повелением тогда много побишя татар на Глутне, и по селом, и по крепостей, и на бродех, а полон олексинский весь отполонишя. А приходило с крымскими мурзы 20 000 и яко же слышяхом о том от достоверных, паче же и от самех татар, что от 20 000 токмо (в Софийской II летописи – «мало их») их в Крым придошя, и те пеши и наги и боси» [697]697
  ЦГАДА ф. Оболенского, № 42, л. 13 об. Текст от слов «А приходило» и до конца основан на Софийской II летописи.


[Закрыть].

В сентябре 1517 г. одновременно с отправкой в Москву послов маршалка Могилевского Яна Щита и писаря Богуша Сигизмунд с войсками выехал в Полоцк. Отсюда под псковский пригород Опочку двинулись полки князя К. И. Острожского, усиленные отрядами наемников из Чехии и Польши. Эта явная военная демонстрация имела целью добиться со стороны московского государя уступчивости. Но запугать Василия III было делом нелегким. Еще весною того же года, как бы предвидя возможность нападения на Псков, он отдал распоряжение Ивану Фрязину восстановить 40 саженей разрушившейся Псковской крепости: «А стала сорок саженей великому князю в семсот рублев, опроче повозу поповского, а псковичи песок носили, решетом сеючи». Стену укрепили и у Гремячей горы, а «чаяли Литве подо Псков» [698]698
  ПЛ, вып. 1, стр. 98.


[Закрыть]. Осада Опочки затянулась. Попытка взять крепость штурмом (особенно сильный приступ был 6 октября) не увенчалась успехом. Отдельные литовские отряды направились под псковские пригороды – Воронач, Красный и Велье. О военных действиях литовцев воевода князь А. В. Ростовский (находившийся с июня «на заставе» в Луках) сообщил Василию III. В Опочку на помощь осажденным с отрядами подвижных войск были двинуты из Лук «легкие воеводы» – князь Ф. В. Оболенский, ставший за рекой Соротью в Изборске, и И. В. Ляцкий, расположившийся в городке Владимирце. Действия русских воевод на этот раз отличались оперативностью.

По данным посольских дел, Оболенскому удалось разбить литовскую заставу в 5 тыс. человек, а Ляцкому – заставу в 6 тыс. человек (в пяти верстах от главных сил К. Острожского). Ляцкий затем разгромил и другую заставу, шедшую на помощь литовцам, и взял в полон воеводу Черкаса Хрептова. Наконец, заставу в 3 тыс. воинов разбили И. Колычев и П. Лодыгин. Энергично действовали под руководством наместника В. М. Салтыкова и осажденные в Опочке, которые перебили б тыс. литовцев и полонили воеводу Сокола [699]699
  ПДС, т. 1, стб. 337–339. Эти данные, сообщенные имперским послам, очевидно, преувеличены. В Крым из Москвы писали, что А. В. Ростовский разбил заставу в 4 тыс. человек, И. Колычев– в 2 тыс., а Ляцкий – в 5 тыс. человек (Сб. РИО, т. 95, стр. 480–481). По повести, помещенной в летописях, под Опочкой убито 4 тыс. человек (ИЛ, стр. 171; ПСРЛ, т. XXI, стр. 594). По другим данным, убито 5 тыс. (Сб. РИО, т. 53, стр. 234). Зато по польским сведениям, в сражениях убито было 60, а ранено – 1400 человек (, t. IV, N LXVI, p. 205).


[Закрыть].

Узнав о движении главных русских сил князя А. В. Ростовского, К. Острожский счел за благо отступить, оставив под Опочкой «все воинское устроение». Весть о победе достигла столицы Русского государства 24 октября [700]700
  Сб. РИО, т. 35, стр. 503. О походе польских войск к Опочке см. также: ПСРЛ, т. IV, стр. 540, 612, 613; т. VI, стр. 259–260; ПЛ, вып. 1, стр. 99-100; вып. 2, стр. 260–261; РК, стр. 61; Э, л. 67; Сб. РИО, т. 35, стр. 502–503; т. 53, стр. 47, 51–52;, t. IV, N CCXLIII, p. 191; Stryjkowski, str. 391.


[Закрыть]. Попытка Сигизмунда оказать военное давление на русских дипломатов полностью провалилась. Это, конечно, только ухудшило положение литовцев за столом переговоров в Москве.

Ян Щит и Богуш прибыли в Москву 3 октября. Но как только здесь получено было известие о походе Острожского, послов задержали в Дорогомилове. Лишь после разгрома литовцев и отхода Острожского с русской территории Василий III дал согласие принять литовских представителей. В переговорах с ними участвовал и С. Герберштейн. Московский государь торжественно заявил, что готов примириться с Сигизмундом ради своего «брата» Максимилиана и из-за того, чтобы «рука бесерменская не высилася и государи бы бесерменские вперед не ширились, а христианских бы государей над бесерменством рука высилася и государства бы христианские ширились» [701]701
  Сб. РИО, т. 35, стр. 502–503, 506–507.


[Закрыть]. Эта расплывчатая формулировка о «бесерменских государях» вообще давала русским дипломатам возможность интерпретировать ее так, как это они считали для себя подходящим, и одновременно создавала впечатление готовности России пойти на вступление в антитурецкую лигу.

Гораздо труднее приходилось обеим сторонам, когда нужно было от деклараций переходить к рассмотрению конкретных условий мира. И русские, и литовские дипломаты начали торг с «запроса». Василий III заявил, что Сигизмунд «неправдою» держит «отчину» русских князей – Киев, Полоцк и Витебск. Пикантность этого заявления состояла в том, что справедливость русских требований фактически была признана по договору 1514 г. России с Империей, и, когда русские дипломаты сослались на этот договор, Гер-берштейну пришлось отводить их ссылку тем, что Шнит-ценпаумер заключил его «не по государя нашего велению» [702]702
  Сб. РИО, т. 35, стр. 513.


[Закрыть].

Со своей стороны литовские послы говорили о том, что им «из старины» принадлежит не только Смоленск, но и Новгород, Псков, Вязьма и Северщина. Разговор, словом, велся на столь различных языках, что о взаимопонимании не могло быть и речи. Прояснила, но не облегчила ситуацию позиция, занятая Герберштейном. С имперского представителя спала маска беспристрастного третейского судьи в споре. Он ясно высказался за передачу Смоленска Литве, подсластив эту пилюлю, преподнесенную своим русским друзьям, ссылкой на пример Максимилиана, отдавшего Верону ее гражданам. Но отказываться от старинного русского города, присоединенного с таким большим трудом, в Москве не собирались.

Не возражая в принципе от продолжения переговоров, но на более реалистичной основе, московские дипломаты решительно отклонили предложения Герберштейна. Имперскому представителю не оставалось больше ничего другого, как покинуть Москву. 22 ноября он вместе с московским послом дьяком В. С. Племянниковым отбыл к имперскому двору. Еще ранее (18 ноября) уехали из русской столицы литовские представители [703]703
  Сб. РИО, т. 35 стр. 500–547; ПДС, т. 1, стб. 184–190, 315–318. По русским летописям (ошибочно), отъезд Герберштейна датируется 18 ноября.


[Закрыть].

Итог первой миссии Герберштейна в Москву для него был безрезультатным. Русская же сторона добилась возобновления сношений с Империей, нарушенных после Венского конгресса. Москве стала ясна позиция Империи в русско-литовском споре, а Вена могла составить себе совершенно превратное представление о склонности Василия III к антитурецкому союзу.

В том же ноябре 1517 г. в Москву прибыл человек Василия Шемячича, сообщивший, что крымцы, приходившие на путивльские места, разбиты за рекой Сулой этим энергичным князем-воином. И как раз в это самое время на Руси неожиданно умер Абдул-Латиф, судьба которого в последние годы так волновала Москву, Крым и Казань [704]704
  ПСРЛ, т. VI, стр. 260; т. VIII, стр. 263; Сб. РИО, т. 95, стр. 476–494. В ноябре крымцы нападали на Подолье (Stryjkowski, str. 391).


[Закрыть]. Лаконичный характер летописной записи, стремление московского правительства доказать, что смерть бывшего казанского царя произошла «от бога», дают И. И. Смирнову основание полагать, что смерть Абдул-Латифа была насильственной [705]705
  И. И. Смирнов. Восточная политика Василия III. – «Исторические записки», 1948, кн. 27, стр. 25. О русско-крымских и русско-турецких отношениях в 1508–1517 гг. см. также: Г. Ф. Карпов. Отношения Московского государства к Крыму и Турции в 1508–1517 гг. – «Московские Университетские известия», 1865, прил., т. I. М., 1865, стр. 213–244.


[Закрыть].

Эта гипотеза находит подтверждение в рассказе Герберштейна.

Имперский посол сообщил, что некогда в Кашире был «независимый властелин». Его оболгали Василию III, сказав, что-де он составил заговор с целью убить великого князя. Подтверждением известия явился якобы тот факт, что «властелин Каширы» приехал на охоту к великому князю с оружием. Тогда он сразу же был схвачен и отправлен с «государственным секретарем» М. Ю. Захарьиным в Серпухов, где должен был «жить в заключении». Вот здесь-то его М. Ю. Захарьин и отравил, заставив выпить кубок с ядом «за благополучие своего государя» [706]706
  Герберштейн, стр. 108.


[Закрыть]. Речь, без всякого сомнения, идет об Абдул-Латифе, владевшем накануне смерти Каширой.

Смерть Абдул-Латифа, казалось, облегчила положение Василия III, ибо благодаря ей великий князь получил возможность использовать в качестве претендента на казанский престол своего ставленника Шигалея. Но она привела и к тяжелым последствиям. С трудом налаженные добрососедские отношения с Казанью снова грозили полным разрывом. У Мухаммед-Эмина и тех, кто стоял у него за спиной, развязывались руки для переговоров с Крымом о наследнике престола. Мухаммед-Гирей должен был также встретить в конечном счете известие о смерти Абдул-Латифа с явным неудовольствием.

В марте 1518 г. Москву снова посетил орденский посол Дитрих Шонберг [707]707
  Сб. РИО, т. 53, стр. 40–56.


[Закрыть]. Во время переговоров обе стороны многословно изъяснялись в любви и дружбе. Относительно же денежной помощи, которую орденский дипломат стремился выколотить из великокняжеской казны (для найма 1 тыс. пеших воинов), Василий III держался осторожно. Он согласился в конечном счете только на то, что пошлет своего дьяка Андрея Харламова во Псков, где «казна… готова», и при первом извещении о начале войны Ордена с Польшей обещанная сумма будет направлена в Крулевец (Кёнигсберг). Д. Шонберг также информировал московского государя о посольстве императора Максимилиана к гроссмейстеру Ордена. Убеждая Альбрехта в необходимости борьбы с турецким султаном, император писал, что польский король будет «отовсюду неверными отягчен, и недобро, что король прогонится, а царь всеа Руси велик учинится» [708]708
  Сб. РИО, т. 53, стр.46.


[Закрыть]. Василий III еще раз мог убедиться в пропольской позиции императора Максимилиана.

С Дитрихом Шонбергом к Альбрехту Бранденбургскому 22 апреля отпущен был русский посол Елизар Сергеев, который должен был разъяснить гроссмейстеру Ордена позицию русского правительства. 1 августа Сергеев вернулся в Москву и сообщил, что Орден пока еще не готов к войне с Польшей, что он еще ждет результатов посредничества императора в его споре с Сигизмундом [709]709
  Сб. РИО, т. 53, стр. 57–82.


[Закрыть]. Переговоры в Крулевце с папским легатом Николаем Шонбергом (братом Дитриха) не дали никакого эффекта. Альбрехт решительно настаивал на возвращении Польшей земель, которые он считал орденскими владениями [710]710
  «Acta Tomiciana», t. IV, N 372. См. послание Василия III от 28 ноября 1518 г. Альбрехту, одобряющее его твердую позицию в переговорах с Н. Шонбергом (СГГД, ч. V, № 85; Сб. РИО, т. 53, стр. 102). Подробнее см.: Forstreater, S. 87–91; В. H. Балязин. Россия и Тевтонский орден в 1466–1525 годах, стр. 69–70. О И. Шонберге см. также: Пирлинг, стр. 298–301.


[Закрыть].

Летом 1518 г. Василий III готовился к продолжению войны с Великим княжеством Литовским. Он решил нанести ответный удар на литовское вторжение 1517 г. И на этот раз (как перед последним походом на Смоленск) походу предшествовала широкая церковная подготовка. 2 июля (на праздник Риз Положения) состоялась торжественная церемония переноса икон Спаса и Божьей матери из Владимира в Москву. Шествие проходило с «псалмопением и молебны» [711]711
  ПСРЛ, т. VI, стр. 261–262; т. VIII, стр. 264–265.


[Закрыть].

К этому времени в Москву вернулся после майской поездки на Волок Василий III, куда он ездил «на потеху» с братьями Семеном и Андреем, и в Троицу «помолитися и благословитися, хотя поити на…Жихдимонта». После возвращения великий князь отдал распоряжение «поновити» старые иконы, а также сделать к ним «киоты и пелены» [712]712
  ПСРЛ, т. VI, стр. 251; т. VIII, стр. 264. Иконы были отправлены обратно во Владимир после «поновления» только в сентябре 1519 г.


[Закрыть].

Однако неожиданные события заставили московского государя воздержаться от личного участия в предполагавшемся походе. В Петров пост (до 29 июня) и после него лили непрерывные дожди, вызвавшие наводнения и гибель хлебов. А 26 июня неожиданно умер брат Семен [713]713
  ПСРЛ, т. VI, стр. 262; т. VIII, стр. 263–264.


[Закрыть]. Калужский удел, возможно, поступил к великому князю еще раньше [714]714
  Впрочем, Серенек стал владением князя Юрия (РИБ, т. II, № 34).


[Закрыть]. Возникают сильные подозрения, что Семен Иванович (проявлявший еще в 1511 г. желание бежать в Литву) отправлен был на тот свет не без содействия великого князя [715]715
  С. М. Каштанов. Последние уделы, стр. 293.


[Закрыть].

Военная кампания началась посылкой в июне из Лук к Полоцку новгородского наместника В. В. Шуйского с войсками. Из Смоленска в Литовскую землю двинулась рать князя М. В. Горбатого, из Стародуба – полки князя Семена Федотовича Курбского, с Белой к Витебску – князе A. Д. Курбского и А. Б. Горбатого. По русским сведениям, B. В. Шуйский пожег полоцкие посады, князь М. В. Горбатый и другие воеводы, пройдя Молодечно, Марков и Лебедев, «воевали Литовскую землю и по самую Вильню» (не дойдя до нее 30 верст). Семен Курбский воевал в районе Слуцка, Минска, Новгородка и Могилева, князья Андрей Курбский и Андрей Горбатый «пожгли» острог у Витебска. В августе воеводы вернулись «и сташа на рубежах» [716]716
  Сб. РИО, т. 95, стр. 535; ср. РК, стр. 63; ПСРЛ, т. XXX, стр. 143.


[Закрыть].

Несмотря на победную реляцию посла Василия III Мухаммед-Гирею, в действительности набег не был столь удачным. По псковским сведениям, пушечный обстрел Полоцка, осажденного новгородскими полками В. Шуйского и псковскими И. Шуйского, больших результатов не дал. А тут еще к осажденным подоспела помощь от Сигизмунда. Литовский воевода Волынец ударил по русским полкам «и потопоша их много в Двине. И отъидоша от Полоцка, ничтоже получи» [717]717
  ПЛ, вып. 1, стр. 100. По польским сведениям, Полоцк осадила русская рать в 2 тыс. человек (М. Bielski. Kjonika Polska, t. V, str. 189–190).


[Закрыть].

По литовскому рассказу, под Полоцком Альбрехт Гаштольд разбил отряд в 15 тыс. русских, а Юрий Радзивилл – в 5 тыс. человек. В плен якобы попали князья Иван Бухнер (Буйнос) Ростовский, Александр Кашин и до 200–300 человек воинов [718]718
  К. Pulaski. Machmet-Girej, str. 309–310.


[Закрыть]. Словом, никакого реального влияния ни на ход войны, ни на дипломатические переговоры военные действия 1517 и 1518 гг. не имели [719]719
  Герберштейн, стр. 20; А. В. Кашин и И. А. Буйное Ростовский упоминаются в разрядах в походе от Лук к Полоцку в полку левой руки под «7027 г.» (РК, стр. 64). Не ошибочен ли этот год в разрядах? Позднее их встречаем среди воевод под 1520/21 г. (РК, стр. 65, 67). В разрядах говорится о возврате войск, ходивших к Полоцку И сентября. Может быть, поэтому и весь разряд отнесен к 7027 г. Записей за 7026 г. в разрядах нет.


[Закрыть].

В самый разгар летней кампании, 27 июля 1518 г., в Москву вернулся из поездки в Инсбрук В. С. Племянников в сопровождении имперского посла Франческо да Колло. Теперь имперского представителя сопровождал и папский легат Антоний де Конти («От Комит») [720]720
  ПСРЛ, т. VI, стр. 262; т. VI, стр. 265. В посольских делах приезд В. С. Племянникова датируется 16 июля, а Ф. да Колло – 27 июля (ПДС, т. 1, стб. 341, 358). Ср. верющую грамоту Максимилиана от 16 апреля 1519 г. (СГГД, ч. V, № 83). О миссии Ф. да Колло и А. де Конти см.: Ubersberger, S. 139–144.


[Закрыть]. Крупные успехи Селима I (захват Египта) и его прямая угроза европейским державам заставляли Империю и папу предпринять новую попытку склонить московского государя к борьбе с турками или во всяком случае добиться замирения его с Сигизмундом. Если не Россия, то во всяком случае Польша должна, по мысли императора и папы, стать барьером на дальнейшем пути турок в Европу.

Было и еще одно обстоятельство, объясняющее появление папской миссии в Москве. После бесед в столице России Д. Шонберга у того создалось впечатление (ошибочное), что здесь склоняются к принятию унии с католической церковью [721]721
  После поездки 1518 г. в Россию Д. Шонберг составил записку о разговорах с влиятельным казначеем Ю. Траханиотом на тему о соединении церквей (Joachim, t. II, N 12–13; Ubersberger, S. 149–151).


[Закрыть]. Это было сообщено в Рим. И 4 июня Лев X направил буллу Василию III, содержащую предложения участвовать в «крестовом походе» против турок и, кроме того, вступить в лоно католической церкви [722]722
  Переписка паи с российскими государями в XVI веке. СПб., 1834, стр. 94–97.


[Закрыть]. Послание до Василия III не дошло, а иллюзии в Риме оставались. Ф. да Колло повидал пользовавшегося известным влиянием при московском дворе ученого-медика Николая Булева, сторонника идеи соединения церквей. Разговоры с ним также могли содействовать созданию впечатления у папского и имперского дипломатов о наличии на Руси прокатолических тенденций.

Ф. да Колло и А. де Конти, как и ранее Герберштейн, начали свое обращение к Василию III с того, что изобразили страшную картину опасности, надвинувшейся на весь «христианский мир» с Востока. В тех же тонах было составлено и послание Максимилиана к московскому государю от 20 апреля 1518 г. Отсюда следовало, что христианские монархи должны объединить свои усилия для борьбы с турками и прекратить всякие междоусобия. Примерно в то же время папа Лев X провозгласил пятилетнее перемирие между всеми христианскими государями (13 марта 1518 г.) [723]723
  Пирлинг, стр. 298.


[Закрыть]. Василий III ответил, что он готов заключить мир с Сигизмундом, но что переговоры должны вестись непосредственно с литовскими послами. Условия мирного соглашения русская сторона выдвигала прежние: мир между державами возможен только после возврата России ее «отчины» (Киева и других городов), которую сейчас Сигизмунд держит за собой. Впрочем, перемирие на пять лет Василий III соглашался заключить на условиях сохранения существовавших в то время границ и обмена пленными (после Оршинской битвы в Литве и Польше все еще находилось много русских пленников) [724]724
  ПДС, т. I, стб. 405–406.


[Закрыть].

Для выяснения позиции Литвы к Сигизмунду 16 августа из Москвы по поручению имперского посланника отправился Ян фон Турн, но только после приезда 14 декабря в столицу «Янова человека» точка зрения короля стала ясной. Литовская сторона соглашалась на перемирие, но без размена пленными и при том условии, чтобы в перемирных грамотах «городов бы имяны не писати» [725]725
  ПДС, т. I, стб. 436.


[Закрыть]. В противном случае перемирие, по мнению литовской стороны, могло привести к фактическому признанию Смоленска русским владением. На это русское правительство не склонно было соглашаться. В конце концов посольству Ф. да Колло удалось добиться заключения перемирия сроком на один год (от Рождества, т. е. 25 декабря 1518 г.), в течение которого послы могли вернуться к Максимилиану, довести до его сведения результаты переговоров и возвратиться для их продолжения в Москву.

Обнадеживающие новости поступили из Крыма. 4 марта 1518 г. в Москву возвратился сын боярский Василий Иванович Шадрин (из рода Вельяминовых), который был взят в плен крымцами во время набега 1516 г. [726]726
  Сб. РИО, т. 95, стр. 386, 494–507.


[Закрыть]Вместе с И. Челищевым Шадрин являлся как бы неофициальным уполномоченным России при дворе Мухаммед-Гирея. Вернувшись на Русь, он посвятил московского государя в сложную расстановку сил в Крыму. Среди татарской знати боролись две группировки: одну из них возглавлял воинственный сын Мухаммед-Гирея Богатыр-Салтан, другую (прорусскую) – влиятельный мурза Аппак [727]727
  Подробнее см.: В. Е. Сыроечковский. Мухаммед-Гирей…стр. 51–52 и др. О позиции Аппака см. также: С. О. Шмидт. К характеристике русско-крымских отношений второй половины XVI в. – «Международные связи России до XVII в.». М., 1901, стр. 366–375.


[Закрыть]. Победа русских войск над К. Острожским способствовала в то время тому, что в Крыму одержало верх стремление к мирному урегулированию отношений с Россией.

В августе из Крыма вернулся и официальный посол московского государя Илья Челищев, а с ним мурза Кудояр с уверениями Мухаммед-Гирея в дружбе. Крымский царь сообщал о набеге на литовские земли, который совершил его сын Богатыр-Салтан с дядей Ахматом [728]728
  Сб. РИО, т. 95, стр. 508–528; К. Pulaski. Machmet-Girej, str. 307–309.


[Закрыть]. Однако шертную грамоту Мухаммед-Гирей все же пока не дал. Обмен посольствами «на высшем уровне» задерживался, но сообщалось, что в Москву посылается с миссией мурза Аппак. 12 сентября в Крым отправился «ближний человек» (или, как мы бы сказали, личный представитель) Василия III Останя Андреев. Он должен был поторопить крымского царя с присылкой мурзы Аппака и шертной грамоты на верность Москве. Сообщалось при этом, что посол Василия III князь Ю. Д. Пронский отправляется в Крым, но он задержится в Путивле до тех пор, пока на Русь не прибудет Аппак [729]729
  Сб. РИО, т. 95, стр. 528–560.


[Закрыть].

Завершив первый этап переговоров с имперскими послами и Крымом, великий князь отправился в Волоколамск «на потеху» (14 сентября – 26 октября). Вернувшись в Москву, он в ноябре отпускает в Крым мурзу Кудояра и Илью Челищева, уже известного крымской знати [730]730
  Сб. РИО, т. 95, стр. 560–571; ПСРЛ, т. VIII, стр. 265; ПДС, т. I, стб. 441.


[Закрыть]. Кудояр и Челищев должны были еще раз напомнить крымскому царю, что Ю. Д. Пронский не поедет в Крым до тех пор, пока не выедет на Русь Аппак. Русский посол должен был приложить все усилия, чтобы крымский хан принес шерть московскому государю. 30 декабря состоялась прощальная аудиенция литовских послов при дворе Василия III, а 4 января они покинули Москву [731]731
  ПДС, т. I, стб. 470.


[Закрыть]. Однако продолжения переговоров не последовало: 11 января 1519 г. Максимилиан скончался [732]732
  ПСРЛ, т. IV, стр. 265; т. XIII, стр. 30; т. XX, стр. 397; ИЛ, стр. 174. В марте 1519 г. Василий III послал грамоту «чинам» Римской империи, в которой настаивал, чтобы они избрали на престол того, кто благоприятно относится к России (СГГД, ч. V, № 87).


[Закрыть]. По возвращении в Италию Ф. да Колло написал «Записки» о своей миссии в Россию, вышедшие в Падуе только в 1603 г. [733]733
  Frances da Collo. Trattamento di pace… Padua, 1603. См. Карамзин, т. VII, прим. № 174.


[Закрыть]К сожалению, эти «Записки» не переведены на русский язык и известны только по небольшим извлечениям, сделанным Н. М. Карамзиным [734]734
  Карамзин, т. VII, прим. № 355–356, 358, 384–385, 387, 392, 399.


[Закрыть].

В декабре 1518 г. произошло событие, которого долго ожидали со страхом в Казани, тревогою в Крыму и надеждою в Москве. Умер казанский царь Мухаммед-Эмин. Болел он тяжело и долго; его «порази бог язвою неисцелимою от главы до ногу, и люте боляше, три лета на одре лежаше, весь кипя гноем и червьми, и врачеве же и волхвы его не возмогоша от язвы тоя исцелити его» [735]735
  КИ, стр. 63.


[Закрыть]. 29 декабря с известием об этом в Москву прибыло посольство Кул-Дербыша, которое от имени Казанской земли просило пожаловать их новым царем [736]736
  ПСРЛ, т. VI, стр. 262; т. VIII, стр. 266; г. XXX, стр. 144 (умер царь 18 декабря); ПДС, т. I, стб. 411, 428; Зимин, стр. 37; Тихомиров, стр. 108.


[Закрыть].

Медлить было нельзя, ибо не дремал и Крым. Туда после смерти Мухаммед-Эмина казанская знать направила «посылку» (посольство). Крымский царь хотел было поставить на царство в Казани своего брата Сагиб-Гирея, но опасность, грозившая со стороны Турции, а главное – распри с влиятельными мурзами Ширинами (близкими к Ши-галею и детям Ахмата) не позволили ему на этот раз активно вмешаться в казанские дела [737]737
  Сб. РИО, т. 95, стр. 668. Подробнее см.: И. И. Смирнов. Восточная политика Василия III, стр. 30, 32.


[Закрыть]. 6 января 1519 г. Василий III посылает в Казань одного из наиболее близких к нему лиц, М. Ю. Захарьина (причастного, как мы помним, к смерти Абдул-Латифа), и дьяка Ивана Телешова. Они объявляют казанцам великокняжескую волю: «Великий государь жаловати и беречи хочет, а дает им на Казань царя Шигалея Шиховриарова царевича». Эта кандидатура была принята, и Захарьин вернулся в Москву, сопровождаемый торжественным посольством казанцев, в состав которого входили Абибазей, Булат, князь Ширина, «земский князь» Шайсуп и бакшей Бозюка. 1 марта Шигалей и казанские мурзы дали запись в том, что им «дела великого князя беречи и неотступным им быти». Через неделю (8 марта) Шигалей с этими послами, а также князь Д. Ф. Бельский и знакомые уже казанцам М. Ю. Захарьин с Телешовым отправились в Казань. В апреле Шигалей был посажен на царство, казанская знать приведена к шерти [738]738
  ПСРЛ, т. VI, стр. 263; т. VIII, стр. 266–267; т. XXX, стр. 144 (царь «Шаислам» отпущен в Казань 10 марта и посажен там 18 мая); Тихомиров, стр. 108–109; Герберштейн, стр. 147. Сообщение «Казанской истории» о том, что Шигалея сопровождал Ф. Карпов (КИ, стр. 64), нужно признать домыслом: оно не подтверждается другими источниками. Достоверность его без каких-либо дополнительных данных признает И. И. Смирнов (И. И. Смирнов. Восточная политика Василия III, стр. 34).


[Закрыть].

При внешнем благополучии всей операции было одно обстоятельство, осложнившее картину. Шигалей (Шах-Али) был тринадцатилетним сыном касимовского городецкого царевича Шейх-Аулияра, верой и правдой служившего московским князьям [739]739
  Вельяминов-Зернов, стр. 505.


[Закрыть]. Однако Шейх-Аулияр происходил из рода астраханских царей – наследников ханов Большой орды, злейших врагов Крыма. Еще в начале 1516 г. Мухаммед-Гирей выраятл неудовольствие тем, что Василий III «нашего недруга Ших-Овлеяру царевичу Мещерский юрт дал и гораздо ему честь чинишь». Позднее крымский царь писал, что Шейх-Аулияр его недруг, и просил его свести с Мещерского юрта, а вместо него взять кого-нибудь из сыновей самого Мухаммеда-Гирея [740]740
  Сб. РИО, т. 95, стр. 296, 389, 390.


[Закрыть]. Не удивительно, что и Шигалей, получивший Городец где-то около 1518 г., вызывал неудовольствие у крымского царя. И это усугублялось еще тем, что в Крыму готовилась большая военная акция против Астрахани.

Посылка Шигалея означала утверждение русского протектората над Казанью, прямой вызов Крыму, с которым с таким большим трудом были налажены мирные отношения. Может быть, этот риск и оправдал бы себя, если бы сам Шигалей оказался достойной фигурой. Как выяснилось впоследствии, этот злобный, жадный и трусливый правитель способен был вызвать у казанцев только раздражение, причем не столько откровенной прорусской политикой, сколько своими личными качествами. По словам Герберштейна, лично знакомого с Шигалеем, это был человек «безобразного и слабого телосложения… с выдающимся брюхом, с редкою бородою и почти женским лицом», при этом он оказался совершенно «не пригоден к войне» [741]741
  Герберштейн, стр. 147.


[Закрыть].

Если Казань находилась почти полностью в орбите московского влияния, то Крым продолжал вызывать опасения, имевшие под собой реальную почву. Одним из средств воздействия на политику крымского хана была поддержка в Крыму элементов, оппозиционных Мухаммед-Гирею. Из Москвы «поминки» (подарки) шли к влиятельным мурзам и детям царя. Еще в декабре 1516 г. Василий III передавал брату Мухаммед-Гирея Ахмату, что он готов пожаловать его Городцом, если б тот согласился выехать на Русь [742]742
  Сб. РИО, т. 95, стр. 419–420.


[Закрыть]. В ноябре 1518 г. он соглашался отдать Городец сыну Ахмата Геммету, чтобы закрепить свое влияние в Крыму среди противников Мухаммед-Гирея [743]743
  Сб. РИО, т. 95, стр. 571; ср. стр. 602–603.


[Закрыть]. Это же предложение было повторено и в марте 1519 г. после убийства Ахмата сыном Мухаммед-Гирея Алп-Гиреем. Геммету предлагался на выбор Мещерск или Кашира, «освободившаяся» после смерти Абдул-Латифа [744]744
  Сб. РИО, т. 95,  стр. 626; ср. СГГД, ч. V, № 88.


[Закрыть]. Укрепление прорусской группировки в Крыму для Василия III представлялось делом особой важности.