Текст книги "Левый берег Дона"

Автор книги: Александр Масалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Здравствуйте, – пробормотал Стасик.

– Да ты вот что, присаживайся, – сказал мужик. – Ты не жираф. Это они, говорят, спят стоя...

– Спасибо... – Полонский неуверенно огляделся, ища, где чище.

– В первый раз, небось?

– Ну, в общем... Да.

– За что тебя загребли?

– Да ни за что.

– Все так говорят, – заметил мужик. – А точнее?

– Якобы за хранение оружия. На самом деле – по политическим мотивам. Рот затыкают.

– Ты что, политик?

– Нет, журналист.

– Надо же, – сказал мужик. – Впервые в жизни журналиста увидел. И где? В изоляторе... Как твоя фамилия?

– Полонский. Станислав Полонский. Областная газета.

– Извини, не читал.

– А вас как зовут?

– Зови меня Шуриком, – разрешил мужик. – Так как что случилось, Станислав?

– Слишком много о ментах писал. В том смысле, что сволочи. Дела фабрикуют, беспредел творят, с оргпреступностью снюхались... Меня трижды аккредитации лишали. В последний раз – сегодня... Правда, месяцев десять ничего такого о них не публиковал.

– А почему?

– Потому что критические материалы о милиции наши газеты теперь не публикуют... Я думаю, что всё приключилось из-за разборки на авторынке. Ну, это когда Шерхана грохнули и начался передел наркорынка. Тогда я впервые заметил за собой наружку. Вели не скрываясь. В открытую.

– Слыхал я об этой разборке, – сказал мужик. – А ты, значит, об это статью чирканул... Молодец. Не все еще, значит, журналисты пидоры...

– Ну, – сказал Полонский. – Хорошее слово и кошке приятно.

– Менты имеют свою долю от наркоты, – сказал мужик. – Им отстегивают, чтобы не мешали. Статьи твоей я не читал, но думаю, что ты прав – заморочка кроется именно в этом… А что за оружие у тебя нашли?

– Какое там – на хрен! – оружие! Бейсбольная бита – ее мне друзья подарили. На день рождения. Как репортеру криминальной хроники. Еще – нож-бабочка. Его, правда, я сам купил, на Центральном рынке. По всем параметрам – не холодное оружие... Топорик для рубки костей да несколько кухонных ножей – вот и всё.

– И тебя с этим задержали и отправили в изолятор? – поразился мужик.

– Ну да. Это всё майор из РУБОПа, производивший обыск. Я его застебал.

– Падлы. Да ты не волнуйся, в понедельник тебя отпустят. Самое позднее – во вторник.

– Почему именно в понедельник?

– По субботам и воскресеньям следователи, как правило, не работают. А в понедельник ознакомятся с твоим делом, с вещдоками... И закроют дело за отсутствием состава преступления.

Уверенный тон произвел на Стасика впечатление.

– А вы что, юрист?

– Просто жизни повидал больше, чем ты... Короче, когда тебя на допрос поведут, не робей. Держись нагло. Требуй адвоката. Грози международным скандалом. Возмущайся беззаконием... Немного помурыжат и отпустят. А ты не радуйся, что легко отделался, и кати бочку. Потребуй справку о задержании и водворении в изолятор. Возьми выписку из постановления о задержании. И накати на них телегу в прокуратуру… В общем, задай жара.

– А вы тут за что?

– Да ерунда. Лет через семь-восемь выйду. Если амнистия будет – раньше.

– Восемь лет... Бывает. Я извиняюсь, а где здесь параша?

– Ну, господин журналист... Параш в тюрьмах давно уже нет. Это анахронизм.

– А что есть?

– Унитазы.

Стасик огляделся. Мужик хмыкнул и сказал:

– Это изолятор временного содержания, не тюремная камера. Надо отлить – зови дежурного. А ночью, когда они запрутся в дежурке, не теряй времени и ссы прямо на пол. Для простоты. Если мент не в духе будет, он тебе почки опустит. Прямо сквозь штаны обделаешься.

– Спасибо за совет, – сказал Полонский. – Мне пока не хочется. Это так, для информации.

В коридоре послышались шаги. Шаги приближались. "Неужели уже разобрались и меня сейчас освободят?"

Дверь изолятора распахнулась.

– Петров, на выход! – приказал милиционер.

– Ну, бывай, журналист, – сказал Шурик, вставая. – Мир тесен. Глядишь, еще встретимся.

– Удачи вам, – сказал Полонский.

Он остался в изоляторе один.

"Александр Петров... Восемь лет... Надо запомнить – пригодится для репортажа...".

В голове сами собой стали складываться первые строчки материала – мозг, привыкший за годы отчаянного строчкогонства группировать всю поступающую информацию, начал работу.

Стоп, мозги мои бедные! Слишком рано. Лучшие материалы получаются, когда не думаешь о них. Просто садишься за компьютер, еще сам не зная, как будешь писать, и начинаешь долбить...

Стасик запустил руку в карман и чертыхнулся. Сигарет не было. Они остались на стойке у дежурного и, хоть они были в описи, Полонский не сомневался, что менты сейчас курят его сигареты...

Чтобы отвлечься, он принялся мысленно пересказывать "Пикник на обочине". Очень близко к тексту. И скоро ощутил позыв в мочевом пузыре.

– Черт, до чего у тебя всё некстати, – процитировал он Курта Воннегута низу живота. Правда, Розуотер имел в виду не мочевой пузырь, а кое-что иное, но это уже не важно.

"Надеюсь, полуночи еще нет..." – подумал Стасик и принялся стучать в дверь.

Минуты через три деревянный щиток в двери скользнул в сторону. "Хорошо, что у меня не расстройство желудка..."

– Почему шумим? – спросил дежурный.

– Извините, мне надо отлить.

Щиток закрылся. "Козел, блин!.." – явственно произнес голос за дверью. Дверь отворилась, и на пороге появился милиционер.

– Руки за спину, – распорядился он. – И гляди у меня – без фокусов!.. Ноги на хер переломаю... Прямо по коридору и направо!

Стасик послушно заложил руки за спину и поволокся в туалет. Милиционер шел следом, отстав на три шага, – вполне достаточно на тот случай, если ведомый захочет ударить ногой.

Стасик опорожнил мочевой пузырь в расколотый унитаз, испытывая неловкость оттого, что дверь осталась приоткрытой. После чего его сопроводили обратно, в изолятор.

Неуместная в этой обстановке догадка осенила его. Похоже, от таких прогулок и родилась на свет божий фраза "Своди мой х.. пописать...". Он с трудом удержался от порыва расхохотаться. "Когда выйду на свободу, будет что рассказать", – подумал он.

В изоляторе Полонский опустился на настил и закрыл глаза. От желания расхохотаться его вдруг пробило на смертную тоску. Он даже пару раз всхлипнул, но сумел взять себя в руки. Просто сидел, прислонившись спиной к холодной шершавой стене, и старался ни о чем не думать...

***

С лязгом отворилась дверь, и Стасик проснулся. Если верить сизой мгле, разгоравшейся за зарешеченным окном, было не то четыре, не то – пять часов утра.

Вошли двое. Они были в форме. Один держал в руке дубинку, выразительно постукивая ею по ладони. Дескать, только попробуй, козлиная харя... Другой – сжимал наручники.

– А? – пробормотал Стасик спросонья. – Что?

– Полонский? – спросил милиционер. Журналист кивнул. – Встать. Руки за голову!

– Меня что, выпускают? – спросил Полонский, подчиняясь. От подобного сидения у него ныла спина.

– Переводят в СИЗО-3, – ответил милиционер у него за спиной. Щелкнули наручники.

– Почему – в СИЗО? – почти закричал Стасик. – Ведь я невиновен, дело сфабриковано!..

Он еще много чего бы сказал, но тут резиновая дубинка ударила его в бок.

– На выход, – приказал милиционер с дубинкой. – Кто виновен, а кто – нет, решит суд.

Его вывели во внутренний дворик. Здесь стоял милицейский бобик с зарешеченными окнами.

***

На проспекте Мира (Ставрополь) у обочины остановилась машина дорожно-патрульной службы. Старший лейтенант дорожно-патрульной службы Виталий Кириллов вылез на обочину и сказал напарнику:

– Я сейчас – вот только сигарет возьму...

– И минералки.

– Хорошо.

Около комка уже стояли двое. Самые обычные парни, лет двадцати двух – двадцати пяти от роду. Ничем не примечательные. Но, увидев человека в форме, стали вести себя как-то нервно.

Кириллов заметил, что они слишком торопливо купили две бутылки вина. Не считая, взяли сдачу. И быстрым шагом направились в сторону Дома Книги.

Может, конечно, они просто спешили. Всякое бывает. Может, они уже попадали в поле зрения милиции и вынесли из этого общения самые неприятные воспоминания...

В милиции разные люди работают. Есть и коррупционеры, приторговывающие информацией и оказывающие платные услуги. Есть и бандиты, в свободное время занимающиеся тем, против чего борются. Некоторые сотрудники ОБНОНа распространяют наркотики. Вневедомственная охрана – грабит или наводит воров...

А есть и другие – те, кто честно несёт службу по охране правопорядка, бросается на ножи...

На всякий случай милиционер решил проверить свои подозрения. Он крикнул вслед парням:

– Одну минуту, молодые люди!

Те остановились. С очень недовольным видом.

– Старший лейтенант Кириллов! – представился милиционер. – Попрошу ваши документы!

– Да какие документы, командир, – сказал парень с бутылкой в руках. – Мы во-о-он там живём. – Он махнул рукой куда-то вдоль проспекта. – Пойло закончилось, нас телки ждут... Ну кто ж в таких случаях паспорт с собой берёт?

Очень убедительно сказал – ни тона фальши.

– Мы ж все-таки славяне, а не лица кавказской национальности, – рассудительно добавил второй. – Это пусть они с паспортами в сортир ходят.

Да, парни явно были не "черные"... Другое дело, что лицо второго показалось знакомым. "Где я с ним встречался?" – подумал Кириллов.

Сотрудник ДПС за смену видит тысячи лиц. А вдруг с этим парнем он всего-навсего однажды ехал в одном автобусе?

– Значит, документов нет, – сказал старший лейтенант. – В таком случае придётся съездить в ОВД... Садитесь в машину.

– Ну ты и козёл!.. – произнес второй парень, и у него в руке блеснул нож.

Первый удар пришелся в живот. Кириллов согнулся, обхватив руками живот и чувствуя, как сквозь пальцы льётся кровь. Падая на асфальт от второго удара, в спину, между лопаток, он вдруг сообразил, отчего лицо парня показалось ему знакомым. Это был ростовчанин Дынников, объявленный в федеральный розыск по подозрению в ограблении фирмы "Федерал"...

– Стой! – закричал напарник, выскакивая из машины. – Стрелять буду!..

И почти сразу хлопнул выстрел. Потом – второй.

Дальнейшее Кириллов не видел. Сознание погасло, как свеча на сильном ветру.

О том, что Дынников и его собутыльник были задержаны, он узнал лишь через двое суток, когда пришел в себя.

Глава тридцать первая

Стасику раньше доводилось бывать в следственных изоляторах – в качестве журналиста, разумеется. Он надолго запомнил огромные камеры, рассчитанные на пятьдесят-шестьдесят человек, но переполненные вдвое, а то и втрое, и страшную духоту и смрад.

Тогда еще, помнится, он подумал: "Не дай Бог когда-нибудь попасть в этот ад...".

И вот невозможное случилось. (Впрочем, почему невозможное? От сумы и от тюрьмы не зарекаются...) Его в наручниках вели по коридору.

Навстречу приближался конвой, сопровождающий мужчину с бледным изможденным лицом. "Скоро и я буду таким...".

– Лицом к стене! – приказал милиционер, следящий за Стасиком.

Журналист подчинился, пропуская конвоиров и подозреваемого. Потом его повели дальше. Наконец, сопровождающий, побренчав ключами, открыл дверь.

– Заходите.

Полонский, перешагнув порог, с недоумением огляделся. Это была узкая комната с двумя нарами. В углу стоял унитаз без стульчака. Рядом – ржавая раковина.

– А почему она такая маленькая? – спросил Полонский.

– Элитная, – пояснил милиционер. – Прессу мы уважаем.

– Я не понял – элитка или пресс-хата? – уточнил Стасик.

– Элитка, – сухо заверил милиционер. – Пресс-хат не существует. Это выдумка желтой прессы.

"Не держите меня за лоха!.." – подумал Стасик.

Когда сопровождающие ушли, он первым делом подошел к унитазу и облегчился. Унитазом не так давно пользовались: на дне лежала здоровенная куча, воняющая будь здоров. Стасик машинально дернул ручку и повернулся к раковине – он уже пару часов хотел пить. Но кран был сух. Из него не донеслось даже утробного рокота.

Стасик подошел к двери и с силой застучал. Открылся глазок.

– Ну? – буркнул голос.

– Я хочу пить, а воды нет.

– Так мне что, в магазин за минералкой сбегать? – последовал ответ. – Давление слабое, поэтому воды нет. Завтра будет. "Водоканал" обещал.

– А сегодня мне что делать?

– Пей из унитаза, – посоветовал голос. – Будешь шуметь – накажем.

"Очень мило, – подумал Стасик. – С нашими ментами не соскучишься..."

Он оставил кран открытым – на тот случай, если воду дадут – лег на нары и закрыл глаза. Нары были жесткие, но после вчерашней ночи они казались просто двуспальной кроватью с водяным матрасом.

– Встать! – рявкнул голос из-за двери. – В дневное время спать запрещено!

Стасик сел, прислонившись спиной к стене.

***

Дынников запирался недолго. Когда его доставили в Ростов, задержанный по характеру вопросов прикинул, что известно следствию, и из глухой обороны – ничего не знаю, это ошибка, напрасно вы, гражданин начальник, дело мне шьете... – перешел в нападение:

– Мент хоть жить будет?

– Состояние здоровья нашего сотрудника милиции тяжелое, но стабильное, – сказал Наремба, выделив голосом "сотрудника милиции". – Выкарабкается, я надеюсь.

– Дай-то Бог... Так вот, гражданин начальник, оговорили меня эти суки. Не были они в "Федерале", когда Лютиков охранников грохнул. Я лишь помог сейф вынести.

– Я могу записывать ваши чистосердечные показания? – спросил Анатолий Васильевич.

– Пишите. И обязательно уточните, что подследственный Дынников охотно сотрудничает со следствием. Инициатором и главным исполнителем был Лютиков.

– А эти показания вы повторите на очной ставке?

– С кем?

– С Лютиковым, разумеется. Он сейчас в следственном изоляторе. Через час его привезут.

Дынников знал, что приятель успешно свалил на Украину, к родственникам. Даже если хохлы его задержали, так быстро выдать россиянам его не могли. Значит, следователь берет его на понт. Нет у них Лютикова. Никого не привезут через час...

– Конечно, повторю, – с плохо скрываемой радостью сказал Дынников. – Записывайте.

Наремба достал из стола бланк и щелкнул авторучкой.

– Ваша фамилия, подследственный, имя и отчество?

– Сегодня суббота, гражданин начальник. Вам что, дома не сидится?

– Для вас я сделаю исключение... Кстати, где вы прячете денежные средства, украденные в "Федерале"?

Не тронув ни копейки из своей доли, Дынников положил их в стеклянную банку и закопал в городском саду. Чтобы выкопать через полгода или год и потратить в свое удовольствие.

– Как это – где? – откровенно забавляясь, спросил он. – Лютиков должен был вывезти бабки на Украину... Разве он вам это еще не рассказал?!

***

Мобильник зазвонил, когда Кислинский проезжал мимо Дома Офицеров. Инспекторов ГИБДД здесь не было, и Васька поднес телефон к уху.

– Цветочная улица, дом 18, квартира пять, – скороговоркой произнес собеседник.

– Понял тебя. Цветочная улица, дом 18, квартира пять...

Связь тут же прервалась. Кислинский развернулся на Пушкинском бульваре и поехал вниз, к Дону, где неподалеку от набережной находился "Старый причал". Штырь и Сява пили пиво. Кислинский подсел к ним и спросил:

– А где Витасик?

– В деревню уехал, к родственникам.

– Ладно, – сказал Кислинский. – Двое – это тоже ничего. Шпалеры с собой?

– Обижаешь, – сказал Штырь.

– Допивайте и поехали. Жду в машине.

Через двадцать минут "ДЭУ эсперо" остановилась у кирпичной "хрущевки". Кислинский навинтил на пистолет глушитель, сунул "пушку" за пояс, вылез из салона и, шагая через ступеньку, поднялся на второй этаж.

Перед квартирой номер пять он остановился.

– Открой дверь, – приказал он Сяве.

Сява со всего размаха пнул ногой в районе дверного замка. Много ли ДСП надо? Короткий грохот прокатился по подъезду и стих, а бригада уже была в квартире.

– Не двигаться, суки! – заорал Кислинский.

В квартире находились трое: парень лет тридцати, молодая женщина (не красавица, но ничего) и ребенок лет шести. Парень, свалив Штыря ударом ноги в живот, бросился к пиджаку, висящему на вешалке, но Сява догнал его и ударил пистолетом по голове. Парень упал.

– Дверь закройте плотнее, – распорядился Кисляк.

Сява вышел.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Васька, обращаясь к мужчине, лежащему на полу.

– Да.

– Тогда ты знаешь, почему я здесь. Кто тебе заказал Черного?

– Никто. Шерхан – мой брат. Двоюродный.

– Козел ты, а не брат. Шерхан за дело получил маслину. А ты за беспредельщика подписался. Придется ответить.

Ребенок вдруг громко заплакал.

– Заткни своего выблядка, – сказал Кислинский, не оборачиваясь. Женщина прижала сына к себе, бормоча что-то успокаивающе.

– Тебе эта сучка нравится? – спросил Васька Штыря.

– Ничего, – был ответ.

– Тогда вые... её.

– Не, – сказал Штырь. – У меня сегодня не сексуальный день.

– Тогда замочи.

– Не надо, прошу вас, – забормотала женщина, судорожно прижимая к себе сына. – Я сделаю все, что вы захотите.

– Заткнись! – сказал муж негромко.

Васька ударил его пистолетом по голове и приставил глушитель к коротко стриженному затылку.

– Ну, это можно, – сказал Штырь.

Он неторопливо взял с дивана атласную подушку, прижал к стволу и выстрелил. Женщина упала. Ребенок с ужасом уставился на мать и снова заплакал.

Вернулся Сява.

– Убери свидетеля, – приказал ему Кисляк. – Без шума. Чеченского галстука хватит.

Сява усмехнулся и достал из кармана нож. Мальчик, громко рыдая, побежал на кухню.

– Стой, паскуда! – закричал Сява, метнувшись следом.

Плач стих.

– Какой же ты мужик, – сказал Васька, – если свою семью защитить не смог?

Из кухни вернулся Штырь, вытирая нож кухонным полотенцем.

– Я тебя, падаль, и с того света достану, – сказал мужчина негромко.

– Попробуй, – сказал Кисляк и спустил курок.

Глава тридцать вторая

Воды не было. Еды – тоже. Утром в воскресенье Стасик был готов напиться из туалетного бачка, но он был пуст. Полонский постучал в дверь и, с трудом ворочая пересохшим языком, потребовал воды, еды и адвоката.

– Еще пожелания есть? – осведомился вертухай.

– Сперва это...

– Ладно, сейчас просьбу удовлетворим. По полной программе.

Через пару минут в элитку вошли два мента с дубинками и так отметелили Стасика, что он даже сидеть не мог. Но едва он прилег, из очка послышалось:

– Лежать в дневные часы запрещено. – Стасик и не шелохнулся. – Тебе что, повторить сеанс психотерапии? Встать!

Застонав от боли, Полонский принял вертикальное положение: сел на нары, прислонившись к стене. "Ну, погодите, суки! – думал он. – Вот выйду отсюда!.. Всех на уши поставлю!".

Без воды человек может протянуть трое суток. Значит, сегодня днем или вечером (в крайнем случае – ночью) попить дадут. Человека, умершего от обезвоживания организма, трудно выдать за жертву сердечного приступа. Надо расслабиться и ждать. Думать о чем-нибудь хорошем...

Полонский честно старался вспоминать только хорошее.

Например, свои именины, когда гости наговорили много приятного, а на столе, помимо крепких напитков, стояли холодные, запотевшие бутыли с минералкой...

Или как ему присудили номинацию "Золотое перо года". Денежная премия была ерундовая – пару раз на рынок сходить, а вот пьянка после официальной части – ну просто грандиозная. Сколько водки, кока-колы, соков!..

Или как его любила Аня. Она такое вытворяла, что Стасик за час выпил полуторалитровую бутыль "Спрайта" – так во рту пересыхало... Ну почти как сейчас.

Хоть бы дождик пошел. Можно изловчиться, просунуть руку сквозь решетку (она была под самым потолком), набрать дождевой воды ладонь и смочить губы, язык и небо. А потом набрать воды в ладонь еще раз. И еще, еще...

На улице стало темнеть. Из крана даже не капало. В голове крутились мысли и образы, которые Стасик даже помутненным сознанием охарактеризовал как бредовые.

Пару часов он боролся с соблазном прокусить вену на руке и напиться собственной крови. В конце концов он уговорил себя это не делать. Вены ему еще понадобятся. Если и ночью ему не дадут напиться, он вызовет охранника и, пока он будет открывать дверь, перегрызет вены на обеих руках. Ну, в конце-то концов, не оставят же его истекать кровью! Наверняка доставят в лазарет, а там он напьется вволю и заявит протест против сталинских методов борьбы с инакомыслящими...

Прошлым летом, помнится, он купался в Дону, следя, чтобы в рот не попадала речная вода – мутная, зеленая...

О, сейчас он рта бы не закрывал!..

***

Чернощекова провожали в последний путь. На Северное кладбище приехала уйма народа. Кроме сотрудников агентства, были клиенты, друзья, приятели и еще десятка два людей, о которых толком никто не знал. Наверное, это случайные знакомые, любители халявного угощения на поминках или менты в штатском.

Похоронами распоряжались двое – Кислинский и Лифшиц. Васька летал как на крыльях. Дело в том, что утром ему позвонила вдова Чернощекова и сказала:

– Спасибо, Василий.

– За что? – спросил Кислинский.

– За вчерашнее.

– А, – понял Кисляк. – Ну, это вы напрасно, Елена Валентиновна. Я лишь исполнил свой долг.

– В фирме мне принадлежат пятьдесят процентов паев, – сообщила Чернощекова. – На правах совладелицы с этого дня я назначаю тебя исполняющим обязанности генерального директора. Потом мне отойдет доля, принадлежащая... Паше. Тогда станешь полноценным директором. Я могу на тебя положиться?

– Во всем.

– Еще раз говорю – спасибо за хорошую работу...

День был ясный, солнечный. Гроб из красного дерева с золочеными ручками опустили в могилу. Родственники и близкие друзья бросили в яму по символической горстке земли, и два гробовщика – высокие, крепкие, бритоголовые, а вовсе не люмпенизированный люмпен, каким представляют себя гробовщиков, – взялись за лопаты.

***

Скопление иномарок и людей в дорогих костюмах привлекли зевак. Одна бабушка, подойдя к толпе, выбрала кого попроще и спросила:

– Милок, а кого здесь хоронят?

– Чернощекова.

– Черномырдина? – переспросила глуховатая бабка. – Того самого?! Из Газпрома?

– Чернощекова!!!

По лицу бабки было видно, что она понятия не имеет, кто такой Чернощеков.

– Ну, он был владельцем охранного агентства.

– А, мафия, значит, – кивнула бабушка, перекрестилась и поскорее зашагала по аллее.

***

Дверь распахнулась с омерзительным визгом. Полонский разлепил мутные глаза и увидел двух парней, бритых под ноль. Морды у них были самые бандитские.

В свою очередь парни увидели его – небритого, бледного, как смерть, с изможденным лицом. Один обернулся к конвоиру:

– Командир, нам обещали элитку.

– Изолятор переполнен. Этого завтра переведут в следственный изолятор ФСБ. Располагайтесь пока здесь...

"Что-что? – подумал Стасик. – Так, значит, это все чекистские штучки?.."

Дверь захлопнулась.

– Да-а, – протянул парень. – Дела-а!.. – И Стасику: – Ты кто?

– Конь в пальто, – прошептал Стасик.

– А без подъе...к? Баклань по существу.

– Ну, журналист.

– Проститут, значит, – обрадовался парень. – Петушня залетная... Ну, блин, как нам повезло! Слышь, Колян, нам фарт попер...

Колян посмотрел на журналиста и сказал:

– Это нары мои! Катись отсюда!

Брезгливо, ногой, он толкнул Стасика, и тот упал на пол.

– А жопа какая, ты смотри! – резвился приятель. – Персик, а не жопа! Мажу на что хочешь – он целка!

– Мажем! – подтвердил Колян. – А как проверим?

– Эй, ты, чмо болотное! Снимай штаны и становись раком! Не бойся – это в первый раз неприятно. Потом понравится. Еще сам просить будешь!

"Ах, вот что менты удумали!" – пронеслось у Стасика в голове. Он встал и, тяжело, исподлобья глядя на парней, прохрипел:

– Только попробуйте, суки!

Насильники ухмыльнулись и стали приближаться. Собрав все силы, Полонский двинул одного в промежность и бросился на Коляна. Тот попытался отпихнуть рукой. Рука эта, волосатая, с татуировкой, с вспухшими венами, оказалась в непосредственной близости от лица.

Уже не соображая, что делает, Стасик вцепился в его предплечье зубами и глотнул теплой, сладковатой жидкости.

Колян закричал, отпихивая Стасика.

– Про Андрюху Чикатилу слыхал? – прохрипел Стасик. Лицо у него было измазано кровью. По щекам текло. Вид – как у вампира из фильма ужасов. – Так вот, он ни причем! На него менты повесили!..

И бросился на Коляна, словно хотел поцеловать.

– Пусти, козел! Не надо! – орал Колян. Он был напуган до смерти.

– Отпущу, когда всю кровь высосу! – хрипел Стасик, пытаясь нащупать зубами сонную артерию. А, нащупав, укусил, но слабо – только для поддержки имиджа.

Колян заверещал, как баба, и бросился к двери. Отпихивая ногой Стасика, забухал кулаками по металлу, крича:

– Дежурный! Дежурный!..

Открылся глазок.

– Какого хрена?

– Он е..нутый! Такого базара не было! Давай другую камеру!

В камеру вошли двое с дубинками. Стасик сразу же отошел в унитазу – подальше от укушенного и от ударенного. И сказал, утирая лицо рукавом:

– Ерунда, не обращайте внимание. Я только немного вправил мозги этим беспредельщикам.

Его буквально шатало от слабости.

– Выходите, – приказал дежурный.

Насильники торопливо вышли. Уже на пороге ударенный крикнул:

– Я с тобой еще разберусь! Я тебя!..

Что он собирался делать со Стасиком, последний не услышал: дверь закрылась. Полонский сел на нары, закрыл глаза и улыбнулся. Второй раунд он выиграл. Только бы этот Колян не оказался носителем палочки Коха или СПИДа!..

Еще через два часа по журчанию воды из крана он узнал, что выиграл и третий раунд.

Напившись, он тут же мгновенно изошел потом и вырвал в унитаз белесой слизью. Лишь минут через десять, умывшись и застирав испачканные рукава, он снова приник к крану.

"Эх, сейчас бы пожевать... – подумал он с тоской. – И покурить..."

***

Еду принесли лишь утром в понедельник. Это был кусок черного хлеба и жидкая похлебка, на дне которой лежали два кусочка картошки и три макаронины, а на поверхности плавали несколько желтых пятен жира.

Глава тридцать третья

Примерно в то время, когда корреспонденты областной газеты тужились, закрывая вторничный номер, Стасика пригласили на допрос.

Заросшего щетиной, с воспалёнными глазами, изможденного донельзя, Полонского привели в комнату, где стояли обшарпанный стол и пара стульев. За столом восседал мужчина в штатском, изучая какие-то бумаги.

– Присаживайтесь, Станислав Алексеевич, – сказал он, широким жестом указывая на стул. – Я – майор Бубенчиков, городская прокуратура.

– Сперва я хотел бы заявить протест, – сказал Полонский, опираясь на спинку стула. – По поводу бесчеловечного обращения с задержанным. Меня двое суток прессовали, не давая пить и есть. Один раз избили. Кроме того, была сделана попытка подселить ко мне двух педерастов. Я уцелел просто чудом.

– Напишите жалобу на фамилию начальника тюрьмы, – посоветовал майор. – Разберёмся.

Стасик махнул рукой.

– Догадываюсь, чем все закончится. Стандартная отписка будет примерно такого содержания: служебное расследование не подтвердило факты, изложенные в жалобе.

– А вы все-таки напишите, – настаивал Бубенчиков. – Прямо сейчас. Один экземпляр мне, другой я пущу по инстанциям… А теперь у меня есть к вам несколько вопросов.

"Что-то я не понимаю, какую игру он ведет...", – подумал Стасик.

– Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката!

– А говорят, будто журналисты – небогатые люди...

– Редакционного адвоката, – уточнил Стасик.

– Станислав Алексеевич... Видит Бог, я хочу вам помочь, а вы голливудских боевиков насмотрелись... Что вы можете сказать по поводу холодного оружия, обнаруженного во время обыска?

– Что вы называете холодным оружием? Топорик, которым я за пару дней до обыска кости на бульон рубил? Несколько кухонных ножей заводского производства и купленных еще во времена Советской власти? Нож-бабочка? Она по всем признакам не является холодным оружием... Хотите, я покажу на Центральном рынке, у кого я ее купил? Дней пять назад, проходя мимо, я видел и продавца, и подобные ножики... А может вас интересует бейсбольная бита? Они в свободной продаже. Иметь ее – не преступление.

– А что вы скажете о наркотических препаратах, обнаруженных в вашей квартире?

Голос у него при этом был такой, что у Стасика захолонуло сердце. Неужели менты вписывали в графу что-нибудь вроде полкило марихуаны?

– Что вы называете наркотиками?

– Димедрол, тазепам.

– Это не наркотики. Это легальные лекарственные препараты, купленные в обычной аптеке без рецепта. У меня работа нервная. Иногда надо расслабиться. Одни водку пьют для релаксации. Я, конечно, не трезвенник. Журналист-трезвенник – это белая ворона. Исключение из общего правила. Я выпиваю иногда – в меру. А если стрессовая ситуация, могу перед сном расслабиться, выпив корвалола, димедрола или тазепама.

– Как вы думаете, чем руководствовалась прокуратура, выписывая ордер на проведение обыска в вашей квартире?

– Это вы у меня спрашиваете?! Вы – работник городской прокуратуры. Позвоните в районную, узнайте и мне, пожалуйста, расскажите. Меня самого трое суток любопытство гложет.

– А предположения есть?

– Конечно. Это задержание – а вернее будет сказать провокация – связана с мой профессиональной деятельность. Кому-то я в ментовке на ногу наступил.

– Кому именно?

– За восемь лет я столько критических публикаций посвятил работникам милиции, что список будет слишком большим.

– Мы несколько отвлеклись от сути дела, Станислав Александрович. Наши эксперты подсуетились. Уже есть результаты судебно-криминалистической экспертизы. Кровь на топоре не человеческая. Она принадлежит крупному рогатому скоту. Нож-бабочка не является холодным оружием. Другие ножи – тоже. Следов крови на них не обнаружено. По мокрым делам – согласно базе данных – они не проходили. Учитывая вышеизложенное, а так же то, что за вас поручился трудовой коллектив, я принял решение прекратить уголовное дело. Вы свободны.

На секунду Стасику показалось, что он ослышался.

– Свободен? То есть... я могу идти?

– Я выпишу постановление и – да, можете идти.

– Так, значит, трудовой коллектив за меня подписался? Надо же... Спасибо хоть за это...

– Кстати, Станислав Александрович... Это ваша статья?

И следователь эффектно положил на столешницу журнал "Криминальная Россия", раскрытый на середине.

– Можно? – спросил Полонский и взял журнал. – Молодцы ребята. Оперативно сработали, с колёс.

– Вы правда с Михеем виделись?

– А что?

– Ничего. Рисковый вы человек.

– Работа у меня такая, – буркнул Стасик, возвращая журнал. – Когда в станице Обливской была эпидемия, я поехал. Причем это было в самом начале. Люди умирали страшной смертью и никто не знал, от чего. Собственно, до сих пор толком никто не знает. На конго-крымскую геморрагическую лихорадку в принципе похоже, но клиническое течение болезни все же отличается. Скорее уж это ослабленный вирус Эбола... А когда в Волгодонске дом взорвали, я тоже поехал. До часа ночи с ментами на руинах скубался. Они гнали, а я не уходил...

– Интересная у вас работа, – сказал майор. – Завидую.

– А чему завидовать? Вот вы сюда сами пришли – на работу, а меня позавчера после бессонной ночи приволокли. Да еще двое суток прессовали... В отличие от вас, до пенсии я вряд ли доживу.