Текст книги "Левый берег Дона"

Автор книги: Александр Масалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

На вызов ответил приятный женский голос без малейшего акцента:

– Слушаю вас.

– Элеонора Артуровна?

– Да-а-а…

– Ваш дом заминирован. Это не шутка. Повторяю: это не шутка. Взрыв через тридцать секунд. У вас и ваших родственников есть тридцать секунд, чтобы выбежать на улицу. Конец сообщения. Время пошло!..

В зеркало Полонский увидел Карину, стоящую у него за спиной. Прервав вызов, он вскинул руку с часами на уровне глаз. На тридцать первой секунде стал тыкать пальцем в пульт, бормоча:

– Крыша!.. Газовая труба!.. Около стены!..

Постоял немного, а затем обнял Карину за талию и повел в гостиную. Мобильник и пульт он бросил в камин и сказал:

– Что же касается Брюнета, то он выйдет на свободу не скоро. А когда выйдет, у него будут претензии не ко мне, а к командиру подразделения ОМОН.

– Так Брюнет – это тоже ты?

– Не совсем. Но я приложил к этому руку. В ближайшие дни вернется Михей. Все будет как прежде. А Лысь или полетит с должности, или застрелится…

Станислав помолчал немного.

– Давай выпьем за справедливость и поскорее отправимся спать, – предложил он. – У меня завтра будет трудный день. Надо будет слетать в Москву – договориться о создании независимой газеты…

Ростов-на-Дону,

март 2001– 12 мая 2002 года,

осень 2004 года.

Ростов-на-Дону,

ПРИЛОЖЕНИЕ: авторское окончание романа «ЛБД»

Это – авторский вариант окончания романа «Левый берег Дона», он довольно сильно отличается от варианта, который был опубликован. Автору пришлось переписать почти треть романа по настоянию издателя, чтобы книга соответствовала формату серии «Мужской клуб» и была издана на бумаге.

Особо тупым напоминаю, что роман – это художественное произведение, а не документальная книга.

Все фамилии, названия и ситуации вымышлены.

Любое совпадение – случайность…

Первое, что я увидел, был роскошный ковер, устилающий пол, итальянская мягкая «тройка» и низкий столик, уставленный тарелками и бутылками. Стены облицованы дубовыми панелями – голову готов дать на отсечение, что настоящими. Я с трудом удержался от соблазна потрогать панели и постучать по резным барельефам.

В комнате уютно расположились трое. Двоих я знал – это был Длинный и Сухарь. "Шестерки" смотрели на меня и ухмылялись. Зато третьего – поджарого мужчину лет пятидесяти – я видел первый раз в жизни. Наверное, это он и есть...

– Мир дому вашему, – произнес я. – Брюнет, если не ошибаюсь?

– Это кто? – спросил поджарый, обращаясь к "шестеркам".

– Полонский, – ответил Длинный.

– Верно, – сказал мужчина неторопливо. – Я – Брюнет. Присаживайся, потолковать надо...

Я сел.

– Бабки привез?

– Само собой.

– Я их не вижу.

– Щас будут, – сказал я. – Накладка с моими отчислениями в общак – это недоразумение. Муха вчера скинул всё, что причитается с меня, но проверить это теперь невозможно. Как ты знаешь, Муху вчера грохнули.

– Знаю, – кивнул Брюнет.

– Я долго работал с Михеем, и у него никогда со мной не было проблем. Я хочу, чтобы и у нас с тобой все было хорошо.

– Короче, – сказал Брюнет. – Где бабки?

Я достал из кармана мобильник.

– Алло, Петя? Это Полонский.

– Я, вообще-то, Коля, – поправил охранник. Нашел, блин, время!..

– Хозяин спрашивает, где то, что мы привезли с собой. В общем, неси сюда.

Наступила пауза. Похоже, Коля мучительно обдумывал каждое мое слово.

– Сейчас принесем, – сказал он наконец. – Куда?

– Отдельный кабинет. На двери цифра "три".

Коля отключился. Я сунул мобилу в карман и сказал:

– Момент. Бабки щас будут.

– Люблю умных людей, – сказал Брюнет. – Как мне надоело с быдлом работать... С деньгами надо расставаться легко. Тогда это приносит удовольствие. Обеим сторонам.

– Ты прав, – сказал я.

В дверь постучали.

– Открыто! – крикнул Брюнет.

С сумкой в руках вошел Коля. Следом за ним – второй охранник. Из-под расстегнутых курточек у них ничего не выпирало, и я с облегчением перевел дух. Слава Богу, мальчикам хватило ума оставить помповики в машине. Если б Брюнет или его "шестерки" заметили ружья, они бы сразу изрешетили нас при любом неосторожном движении – сработали бы на опережение...

– Проверьте, – сказал новый смотрящий, и Сухарь тут же придвинул к себе сумку, а Длинный достал из-за дивана машинку для денег – считать.

– Можете идти, – коротко сказал я.

Охранники переглянулись и вышли.

– На эту комнату постановление Путина распространяется? – спросил я.

– Какое именно? – не понял Брюнет. Потом он увидел у меня в руках сигареты и зажигалку. – Кури, если хочешь...

Я успел выкурить три сигареты, пока "шестерки" в полном молчании пересчитывали деньги. Только шелестели купюры в машинке да жужжала сама машинка.

– Как в аптеке, – наконец, сказал Длинный.

– Разумеется, – сказал я сухо. – Фирма веников не вяжет... Кстати, Брюнет. Поскольку я теперь работаю под тобой, то я вправе рассчитывать на кое-какую информацию...

Сухарь и Длинный замерли, перестав укладывать деньги обратно, в сумку.

– Я хочу знать, кто грохнул Генку и за что.

– Болтают разное, но точная информация будет дня через два, – сквозь зубы произнес Брюнет. – Теперь вот что... Сколько времени существует твоя фирма?

– Десять месяцев.

– И все это время ты платил пять процентов?

– Только полгода, – ответил я, все еще не понимая, куда он клонит. – Первые месяцы фирма сидела на "нулях".

– Ох, Михей, Михей!.. – ворчливо заметил Брюнет. – Как он дела запустил!.. Теперь будешь платить по тридцать процентов.

Я сунул в рот новую сигарету, чтобы выгадать время, и щелкнул зажигалкой. Огонек дрожал.

– Я не "черный", чтобы столько отстегивать.

– Я сказал: "Тридцать!.." – значит, тридцать, – произнес Брюнет.

– У моего бизнеса серьезные проблемы.

– Знаю. Это временно. Скоро утрясется...

Деваться с подводной лодки было некуда, и я выдавил из себя:

– Не возражаю.

– Правильно, – похвалил Брюнет. – Но сперва ты погасишь задолженность. Пять процентов ты платил исправно. Значит, с тебя еще двадцать пять процентов. За десять месяцев.

Меня словно окатили ледяной водой. Я сидел в кресле, истекая потом, и чувствовал, что даже сидеть не могу. Того и гляди – сползу из кресла на ковер...

"Шестерки", злорадно ухмыляясь, смотрели на меня. Брюнет, неторопливо наполнив бокал на треть, протянул мне:

– Выпей.

Как автомат, я взял бокал. В рот попало не больше половины. Остальное заструилось по подбородку.

– Срок – одна неделя. За каждый день неуплаты – десять процентов.

Я вытер подбородок и сказал – как мог тверже:

– Это беспредел.

– Кто ты такой, чтобы обсуждать мои решения? – спросил Брюнет. – Я сказал – значит, заплатишь. И не тяни. А то – гляди! – не расплатишься вовек. Ни своей жопой, ни своей бабой. Все понял?

– А что ж тут не понимать? – сказал я. – Вот только у меня нет таких денег.

– Это твои проблемы, Полонский. Можешь идти.

На ватных ногах я вышел в коридор и прислонился к стене, чтобы не упасть.

Теперь я знал, что чувствовал Абрамов Игорь Моисеевич в последние дни своей жизни.

Глава двадцать первая

Хоть в баре я выпил двести граммов коньяка, это не помогло. Меня продолжало трясти, алкоголь тут же выходил наружу вместе с потом, и я не чувствовал ни малейшего опьянения. Ну словно выпил обычной воды.

Собравшись с духом, я слез с табурета и поволокся на улицу. По моему лицу охранники и водитель, поняли, что случилось что-то нехорошее.

В гробовой тишине я плюхнулся на сидение, водитель глянул на меня и, чуть помедлив, запустил мотор.

Мы вернулись в Ростов. Водитель по умолчанию повез меня домой.

Когда автомобиль остановился на перекрестке около парка российско-болгарской дружбы, я вдруг сказал:

– Я сойду здесь. Хочу немного свежим воздухом подышать.

– Мы с вами, – сказали охранники.

И сделали движение, будто прямо сейчас готовы открыть дверцы и бодрыми козликами выпрыгнуть на асфальт.

– Не надо, – сказал я. – Мне теперь никто не угрожает. Наоборот, теперь с меня и волосок не упадет...

"Ближайшую неделю, во всяком случае," – добавил я мысленно.

– Что случилось, Станислав Алексеевич? – спросил Коля... Или Петя?

– Завтра поговорим, – сказал я, открывая дверцу. – До свидания!

***

Они вразнобой пожелали мне спокойной ночи. Я с размаху захлопнул дверцу и полез в карман за сигаретами.

Пока я прикуривал, автомобиль тронул с места и скрылся за поворотом.

Значит, так. Давай рассуждать здраво. Меня поставили на счетчик, но положение не безнадежно. Во-первых, деньги у меня есть. Личные сбережения за полгода. Если совсем прижмут, я смогу расплатиться. Другое дело – я не уверен, что Брюнет на этом успокоится. А вдруг он еще что-нибудь придумает? От него можно всего ожидать...

А, во-вторых, у меня есть неделя форы. Чтобы подумать и придумать, как вывернуться из трудной ситуации.

В правоохранительные органы обращаться не имеет смысла. Знаю я, чем все заканчивается. "Решайте свои проблемы сами," – говорят в таких случаях менты, возвращая заявление. А Брюнет, узнав, что я сходил в УВД, РУБОП или ФСБ, на пику посадит...

Мне надо съездить в Чехию и поговорить с Михеем. На Брюнета – за свое почетное изгнание из Ростова и России – он имеет зуб. Следовательно, Михей или поможет мне найти выход, или обуздает аппетиты Брюнета посредством своих связей, или подскажет, что надо делать...

Завтра же оформлю туристическую путевку в Чехию. На двоих. Карина давно хочет побывать в Европе, а Прага – это такой центр Европы, что центрее не бывает. Одним ударом убью двух зайцев. Девочке я пока ничего не скажу. Пусть она хоть неделю, в отличие от меня, спит спокойно – насколько это возможно. Учитывая смерть Генки...

Так думал я, шагая по улице в сторону своего дома. Едва я принял решение, настроение улучшилось. А может, просто этиловый спирт начал оказывать воздействие на перенапряженную нервную систему...

Кстати, интересная деталь. Все горожане называют домом ("Я домой...", "Звони мне домой...") обычные квартиры. Не важно, какие – приватизированные или муниципальные. Между тем, дом – это вообще-то частное домовладение...

Или вот еще один пример. С окраины Западного жилого массива до центра города на автобусе ехать минут двадцать. Максимум – полчаса. В то же время все жители Западного (или Северного жилого массива – это неважно), говорят, собираясь ехать в центр города: "Я в город...". Ну как будто этот микрорайон не город, а в лучшем случае ближний пригород...

До дома оставалось совсем немного, когда кто-то грубо схватил меня за рукав и истошно заорал – как казалось, в самое ухо:

– Стасик!!! Где ты был?!

***

Машинально отшатнувшись, я глянул на кричащего. Это был Жора Кузнецов, краснолицый, возбужденный, в куртке нараспашку.

Он жил в соседнем доме. Мы были знакомы лет двадцать, но друзьями не стали. Скорее – хорошими товарищами. Сперва мешала большая разница в возрасте, а потом – пять браков Жоры. Очень странных браков. Каждая новая жена была стервознее предыдущей, и все, словно сговорившись, на дух не переносили друзей и знакомых мужа...

– А в чем дело? – спросил я, обмирая.

«С отцом что-нибудь случилось? – пронеслось в голове. – Или с Кариной?".

– Ты сейчас домой не иди, – быстро, неразборчиво, словно в лихорадке, произнес Жора. – Ты завтра приди...

– Господи, да что случилось-то?! – заорал я.

– Извини, хреновые новости, – сказал он. – Пожар. Вся квартира выгорела. Начисто. Квартиры на четвертом и пятом этажах – тоже. Пожарные, пока огонь тушили, залили водой квартиры на втором и первом этажах. Соседние квартиры, боковые, – тоже... Час назад уехали... Говорят, очень сильно полыхнуло. Ты канистры с бензином в квартире хранил?

– А Карина... – прохрипел я. – Что с ней?

По сознанию вторым планом прошла мысль: "Деньги сгорели – значит, расплатиться я не смогу..."

– Не знаю. В квартире ее не было. Пожарные, во всяком случае, никого не нашли... Ты сейчас домой не иди. Тебя соседи просто растерзают!

– Ё.. твою мать! – выдохнул я и выхватил из кармана мобильник.

Карина со своим телефоном никогда не расставалась... то есть – не расстается. Она даже в магазин, на пять минут, с мобильником выходит... Как будто ждет чертовски важного звонка.

Я набрал номер и прижал трубку к уху. Мучительно медленно шли гудки, а я стоял с приятелем на темной улице, озаряемый фарами проносящихся мимо автомобилей, и ждал.

– Алло! – наконец произнес женский голос.

Хотите верьте, хотите – нет, но у меня слезы навернулись на глаза.

– Господи, девочка моя... Это ты... Где ты?

– У Ленки.

– Какой еще Ленки?!

– Как это – какой? – обиделась она.

Тут я сообразил, что речь идет о ее сводной сестре.

– А, у Ленки... – протянул я с облегчением.

– Ее муж бросил... Такая скотина!.. Я утешаю, как могу. Боюсь, что она повесится.

– Я сейчас приеду, – сказал я. – Сиди дома, никуда не выходи и чужим дверь не открывай! Все ясно?

Тут Карина что-то начала понимать.

– У тебя все в порядке?

– Не совсем. Приеду – расскажу...

Сунув мобильник в карман, я протянул Жорке руку.

– Спасибо, друг, – сказал я.

– Они тебя на бабки хотят поставить, – сказал Жорка. – Сам слышал разговоры. Типа: "Полонский – человек богатый. Он нам по квартире купит, обставит от и до..."

– И они туда же! – сказал я, криво усмехнувшись.

– А кто еще?

– Это неважно. Пока!

– Тебе хоть переночевать есть где? – крикнул Жорка мне в спину.

– Конечно! – крикнул я в ответ и остановился у обочины, вскинув руку перед первым попавшимся "частником". Буду проезжать мимо, гляну из окошка на то, что осталось от квартиры...

Частник затормозил.

Глава двадцать вторая

Чтобы Ленка успокоилась и заснула, в нее пришлось влить пол-литра «Сальвадоре».

Мы перенесли ее из кресла в гостиной на кровать, стараясь не шуметь. А то – не дай Бог! – проснется и снова начнутся слезы, причитания и угрозы не то что-то сделать с собой, не то с ним...

Пока Карина укрывала сестру, я подхватил с журнального столика литровую бутылку с остатками вина, початую коробку шоколадных конфет, прошел на кухню и закурил.

Я уже успел перекинуться с Кариной парой слов – в том смысле, что у меня серьезные неприятности, и теперь не знал, как, собственно, сказать, что из солидного преуспевающего человека превратился в голодранца.

Карина села напротив меня, молча взяла сигаретку из пачки, лежавшей на столешнице, и только после этого спросила:

– Ну, так что у нас плохого?

– Не знаю даже, с чего начать...

– Начни с самого начала.

Вздохнув, я в телеграфном стиле сообщил, что Брюнет выставил меня на деньги, срок – одна неделя, квартиру кто-то спалил дотла, сбережения накрылись, соседи имеют кучу претензий, так что я теперь в такой жопе, что даже малейшего лучика надежды не видно...

– Ну и что мы будем делать? – спросил Карина.

Она уже второй раз сказала это – не "ты", а "мы", и я еще не определился, как это понимать.

– Завтра с утра начнется ад кромешный. Расплатиться я не смогу. Остается одно – дать деру.

– Я с тобой, – сказала она не задумываясь.

– Зачем тебе мои неприятности?

– Я твоя жена.

Я мог бы сказать, что пока еще не жена, – сожительница. Но не сказал. Просто не успел.

– Вчера... – начала Карина и тут же поправилась. – То есть – уже позавчера – убили Генку. Вчера наехали на тебя. Кто-то сжег квартиру... Я уверена, что это всё не случайность. Это звенья одной цепи, и я не знаю, что у их запланировано на сегодня и на завтра. А вдруг завтра что-нибудь произойдет со мной? Например, чтоб ты не мог занять денег у моих родственников и расплатиться...

– Я не буду занимать у тебя деньги. Я не смогу расплатиться. Ближайшие годы – точно... Понимаешь, меня не просто доят, как корову. Меня уничтожают.

– Я это понимаю.

– У тебя родственников куча, – сказал я. – По всей стране разбросаны. Отсидись у них, пока все не закончится.

– Ты гонишь меня?

– Хочу уберечь и объяснить, что я теперь – не человек, а двуногая неприятность...

– У родственников меня найти проще простого, – возразила она. – Кроме того, я не хочу с тобой расставаться. Ни на день, ни на год...

– Иногда я задаю себе вопрос – "Что ты во мне нашла"?

– Ты не такой, как все. Ты сильный, но никогда не корчишь из себя крутого мачо. Деньги для тебя важны, но они не цель твоей жизни...

– Гм… А какая цель у моей жизни?

– Прожить ее так, чтобы о тебе потом другие вспоминали.

– Объяснила, называется...

– Как смогла, так и объяснила. Ты уже придумал, куда мы уедем?

– Паспорта у нас сгорели. Билеты на поезд и на самолет приобрести не удастся. Значит, мы можем ехать только автобусом.

– А моя машина? – вскинулась Карина.

– Твой "форд" придется оставить у родственников. Он паленый. Мы на нем далеко не уедем... Сейчас час ночи. Чтобы скрыться, у нас есть время примерно до десяти часов утра.

Она с недоумением взглянула на меня.

– Ты забываешь, девочка, что я дал подписку о невыезде и к десяти часам должен явиться к следователю. Если я не появлюсь и меня не найдут, к обеду объявят в розыск.

– Куда ты предлагаешь ехать?

– Либо на Украину, либо на черноморское побережье. Я бы предпочел – на Украину. Ближе всего. Всего час на машине.

– Ты с ума сошел! А пограничный контроль?! Без паспортов нас сразу задержат. А если б паспорта и были – мы сразу "засветимся"!

– Нет, девочка моя, – сказал я. – Если б ты знала, какое это решето – российско-украинская граница! Я, когда еще занимался журналистикой, как-то репортаж писал о самом настоящем контрабандисте...

Карина хмыкнула.

– После твоего репортажа его не посадили?

– Обижаешь, – сказал я. – Я был журналистом, а не стукачом. В репортаже я все изменил. Когда по факту публикации меня вызвали и стали допрашивать в качестве свидетеля для возбуждения уголовного дела, я следователей на смех поднял. "Это, – говорю, – мистификация, журналистская утка... Кто ж желтую прессу всерьез принимает?!".

– А они что?

– Да ничего. Часа два я хохмил, травил анекдоты и потчевал следователей байками о журналистах. Потом меня отпустили. Расстались почти друзьями. Я потом через них несколько классных материалов приготовил.

– Допустим, мы окажемся на Украине. Дальше что?

– Годик как-нибудь перекантуемся, а там видно будет. С деньгами, конечно, будет плохо. Все, что хранилось в хате, сгорело, а на пластике у меня всего полторы тысячи долларов и тысяч двадцать рублями.

– Ну, положим, тысяч сто я могу достать до рассвета. У родителей есть. Потом они еще помогут.

– Собирайся и поехали. Прямо сейчас.

– А как же Ленка?!

– Ничего с ней не сделается... Проспится – будет как огурчик.

– Подгони машину к дому, – сказала Карина. – А я тем временем записку напишу.

***

«Форд» стоял почти напротив подъезда. По большому счету его не надо было никуда подгонять. Она просто хотела остаться одна. Чтобы написать записку любимой сестре, собраться с мыслями и попрощаться с прежней жизнью – сытой, бездумной, полной радостей жизни. Никогда не думал, что «декабристки» – как вид – еще встречаются...

Открылась дверца, и машина качнулась: это Карина села на водительское место.

– "Мистер Фикс, у вас есть план"? – спросила она.

– У меня целый мешок плана, – схохмил я. – Обкуриться можно... Сперва едем к банкомату – мне надо снять деньги, потом в к отцу, из сада – к тебе домой.

Ближайший банкомат, работающий круглосуточно и обслуживающий карточки "Visa" и "Mastercard", находился на Большой Садовой.

Карина остановила машину за углом – в переулке Семашко, около витрин магазина "Океан", и я отправился к зданию "Ростовэнерго" – здесь был вход в комнату с банкоматом.

Охранник в камуфляже с пистолетом на широком солдатском ремне, убедившись, что я не хулиган, пришедший портить банковское имущество, не чеченский террорист и не грабитель, сразу потерял ко мне интерес.

Пока он дремал, свесив голову на грудь, я снял со счетов все, что мог, и вернулся к "форду". Карина не заглушила мотор и, едва я сел, рванула в сторону Ворошиловского проспекта.

Слушая "Эхо Москвы", мы доехали до поселка Чкаловский. Вихрем пронеслись по неплохой, но узкой дороге и остановились у ворот садоводческого товарищества – ворота были заперты. Будить сторожа не хотелось. Чем меньше людей будет знать, что я сюда приезжал, – тем лучше.

– Жди здесь, – сказал я. – Десятиминутная прогулка по снежку – это не прогулка, а именины сердца...

***

Отец еще не спал. В домике горел свет. По телевизору показывали, судя по саунду, боевик – ревели моторы, гремели выстрелы, надрывались истеричные голоса...

Я с трудом перелез через забор, и тут меня заметил Лорд. Он залаял, разбудив всех собак в окрестностях. Потом азиат признал хозяина и стал крутиться вокруг меня, поскуливая и всем своим длинным телом выражая радость.

Собаки продолжали брехать.

На веранде вспыхнул свет, и на пороге домика появился отец в спортивных брюках, в клетчатой рубашке и в теплых тапочках на босу ногу.

– Кто там?

– Это я, папа! – крикнул я. И пошутил: – Не стреляй!

– Что случилось, Стасик?

– Ничего страшного. Но поговорить надо.

Мы вошли в дом, и отец, схватив пульт, выключил телевизор.

– Чаю нальешь? – спросил я.

– Я как раз свеженького заварил...

Поколдовав у стола, отец помешал сахар ложечкой и вручил мне кружку. Я отхлебнул и обхватил теплую керамическую поверхность обеими ладонями, чтобы согреть руки. Отец поставил напротив меня табурет, грузно сел и сказал:

– Так что случилось, Стасик?

– Ты, кажется, хотел свои суставы грязью лечить? – сказал я и снова приложился к кружке.

– Ну, в общем, да... Так ты что, из-за этого приехал в два часа ночи?

– Почти. Я слышал, что в Краснодарском крае есть хорошие грязелечебницы. Поезжай туда... Курсовку купишь на месте – это сейчас просто, никаких очередей, а направление врача у тебя есть... Мне надо, чтобы ближайшие две недели тебя в Ростове не было... Вот деньги.

Я положил на столешницу деньги. Отец посмотрел на них, потом перевел взгляд на меня.

– У тебя неприятности?

– Да. Но ничего по-настоящему серьезного. Дней через десять я всё улажу. На звонки по мобильнику отвечай только в том случае, если звоню я или Карина. Без крайней нужды – я подчеркиваю! – мне не звони. И запомни: ты ничего не знаешь!

– Сынок, а чего я не знаю?

– Всего. Ты просто уехал в Краснодар лечить суставы.

– Да у меня, собственно, были другие планы....

– Извини, папа. Это необходимо сделать прямо сейчас. Понимаешь, я боюсь, что на меня будут давить через тебя... Я должен тебя обезопасить.

Отец, немного помолчав, глухо произнес:

– Я всегда был против того, что ты бросил журналистику и занялся бизнесом.

– Ты же знаешь, почему я бросил журналистику.

– Да, знаю... – Он посидел немного, а потом поднялся и сказал: – Ну, делать нечего... Допивай чай. Я сейчас.

– Ты куда? – спросил я.

– К соседу. Надо пристроить Лорда на две недели.

Я кивнул, и он ушел. Классный у меня старик, что и говорить...

– Тебе помочь? – спросил я, когда он вернулся и принялся собирать вещи.

– Не надо, – буркнул он. – А то я точно что-нибудь забуду...

Мыслей в голове не было никаких. Я просто сидел, курил и ждал.

Наконец, папа оделся, повесил одну сумку через плечо, взял другую в руку и сказал:

– Я готов.

– Давай помогу, – предложил я. – В Краснодаре ты еще успеешь натаскаться...

Отец безропотно отдал одну сумку.

– Паспорт, пенсионное удостоверение, телефон и пластиковую карточку не забыл? – спросил я.

– Как можно!

– С деньгами плохо – пожалуйста, будь экономнее. Но если понадобится, я перечислю еще. Снимешь в любом банкомате Краснодара.

– Да мне, собственно, много и не надо...

***

За всю дорогу – от сада до автовокзала – он произнес только две фразы. Первую, сев в «форд» на заднее сидение: «Здравствуй, Кариночка...» («Здравствуйте, Алексей Константинович», – сказала Карина). И вторую – перед отправлением красного «Икаруса» в славный город Краснодар:

– Берегите себя, ребята!

– Не думайте о нас, – сказала Карина. – Мы выкрутимся. Все будет хорошо.

Отец поцеловал ее в щеку, пожал мне руку и посмотрел так, словно видел нас в последний раз. У меня защемило сердце.

Глава двадцать третья

Она ушла в дом, сказав, что вернется через десять минут. Я остался ждать, сидя в теплом, уютном салоне «форда».

На улице падал снег. Густые хлопья быстро залепили окна, так что скоро я не увидел бы даже Годзиллу, вздумай ему прогуляться по ночному Ростову. Более подходящей ночи для перехода границы не придумаешь. Только бы Иван Данилович – тот самый контрабандист – был в добром здравии и сейчас преспокойно храпел в своей саманной хибаре, а не гостевал на украинской стороне...

Хлопнула, открываясь, дверь, и машину качнуло: это Карина села на водительское сидение. Я посмотрел на нее и глазам своим не поверил.

Она была в самых обычных джинсах – синих, застиранных. Кроссовки, свитер, пуховик. Волосы подобраны под лыжную шапочку, которую в народе называют вообще-то "гондоном". Куда подевалась модница, обожающая щеголять платьямипо десять тысяч за штуку?

Потом машину качнуло вторично, и на заднее сидение опустился охранник с огромной дорожной сумкой в руках. По нашему плану третий человек был необходим, чтобы отогнать машину обратно, в Ростов. Значит, ее родители одобрили бегство на Украину...

Я достал из бардачка атлас автомобильных дорог, открыл нужную страницу и ткнул пальцем.

– Нам сюда. Видишь? Матвеево-Курганский район, совхоз Татарский.

– Рядом – таможенный пост Успенский, – подал голос охранник. – Там до хрена и таможенников, и пограничников.

– Ага, – сказал я. – Навалом. В районе поста. А справа и слева от него – уйма проселочных дорог и тропок, которые совершенно не охраняются...

Охранник промолчал, и Карина запустила мотор. "Форд" выбросил из-под колес шлейф снега вперемешку с ледышками и рванул по темным улицам.

***

На выезде из Ростова снегопад прекратился. Видимость была стопроцентная, в разрыве туч светила луна – большая, круглая.

Откинувшись на сидение, я расслабился. Не могу объяснить – почему, меня вдруг переполнила уверенность, что всё обойдется – и границу мы перейдем без приключений, и бандюки нас не найдут, и мои неприятности разрешатся сами собой...

И вообще – происходящее я почему-то воспринимал как нечто нереальное, происходящее не со мной. Вроде компьютерной игры. Сейчас вот нажму на кнопку "Pause", встану и пойду на кухню пить чай и курить, чтобы перевести дух, с новыми силами вернуться за стол и всех монстров раздолбать к чертовой матери!..

Мелькнул указатель: "Совхоз Татарский, 3 км". Карина повернула, руководствуясь указаниями стрелки, и сбросила скорость. Ухабы на грунтовой дороге сгладил выпавший накануне снег, но всё равно – "форд" мотало из стороны в сторону как жесть по ветру.

Справа тянулось поле, кажущееся бесконечной равниной, слева нас поджимала лесополоса. Потом впереди показались дома – с черными окнами, маленькие, уродливые, саманные.

– Дальше куда? – спросил Карина.

– По центральной улице до пруда, – сказал я уверенно. – Пруд будет с правой стороны. И сразу налево.

Через несколько минут, когда мы повернули налево, она спросила:

– Ну?

– Э-э... – промямлил я. – Где-то здесь...

– Что значит – где-то? Твоя фамилия, милый, часом не Сусанин?

– Я тут летом был, днем и довольно-таки давно. Понимаешь? Сейчас ночь, зима... Я не ориентируюсь.

Карина резко затормозила.

– Ты что? – спросил я.

– Вспоминай. Думай. Время у нас пока есть.

– Со временем у нас как раз плохо – часа через три рассвет... Я лучше прогуляюсь.

***

После теплого салона я замерз, едва вылез из машины. Плохо сгибающимися пальцами достал сигареты, закурил и отправился вспоминать.

Снег хрустел под ногами – как-то ласково и нежно. Словно убаюкивая. А меня с каждой минутой переполняло отчаяние: я ничего не узнавал – хоть убейте... Да неужели я село перепутал?! Не может такого быть!

Замерзнув почти до полного окоченения, я повернул обратно.

"Нет проводника? – решил я. – Ну и ладно. Сами ломанем через границу. Риск, конечно, есть, но делать нечего.... Или лучше вернуться в Ростов и упросить карининых родителей, чтобы они нас укрыли в каком-нибудь подвале?"

И тут – совершенно неуместно – в памяти вдруг появилась одна картинка. А вернее будет сказать: воспоминание из прошлого. Привиделся мне хохочущий дед-контрабандист и здоровенная грязная лужа, в которую я упал, ступившись, с двумя бутылками водки в руках...

Это случилось в пяти метрах от небольшого продовольственного магазина, перестроенного явно из курятника. Справа от меня возвышалось здание очень похожее на тот самый магазин...

Да нет, это он и есть.

Как и три года назад, вторая гласная в вывеске отсутствовала. Она отвалилась и никто не потрудился водрузить ее на место. Глубинка, что и говорить...

Я рванул за "Маг зин". Один дом с подворьем, второй, третий...

Переулок.

Куда дальше – направо или налево? Кажется, налево...

А вот и хибара, где обитает Иван Данилович, – бывший водитель совхоза Татарский, зарабатывающий на жизнь после выхода на пенсию нелегальным пересечением границы...

***

Иван Данилович спал чутко. Едва я постучал в окошко, скрипнула пружинная кровать и послышались шаркающие шаги.

– Чего надо? – послышался хриплый с спросонья голос из форточки.

– Открывайте, Иван Данилыч. Поговорить надо.

– Ага, щас...

Лязгнул засов, и входная дверь открылась. Я шагнул в темноту и наткнулся на табурет. Табурет с грохотом рухнул.

– Черт! – прошипел я, потирая ушибленное колено.

Аккуратно притворив дверь, Иван Данилович зажег свет. Он ничуть не изменился. Грузный старик с жуликоватыми глазами стоял передо мной в исподнем и щурился, разглядывая полночного гостя. Похоже, он меня не узнавал.

– Пардон за беспокойство, – сказал я. – Я – Станислав Полонский из областной газеты. Года два назад я о вас писал. Помните?

– Господи, Стасик! – обрадовался контрабандист. – Ты ли это, дорогой?! Пойдем, выпьем за встречу!.. Как ты поживаешь – молодой да красивый?

– Супругу не разбудим? – спросил я, проходя в крохотную кухню.

– Э, нету больше моей Маши... В прошлом году представилась. Царствие ей небесное!

И старик размашисто перекрестился.

– Извините, не знал, – пробормотал я. – Как говорится, все там будем. Только в разное время.

– Вот давай за нее и выпьем, – подхватил старик. – Я щас!..

Запустив пятерню в баллон, он выловил несколько бурых маринованных помидоров, положил их на тарелку и поставил ее на стол, накрытый скатертью с многочисленными дырками от сигарет. Потом кинулся к шкафчику и достал граненные стаканы и пластиковую бутыль с этикеткой "Кока-кола". В бутыли плескалась мутная жидкость. Это была явно не кока-кола.

Мы выпили по полстакана самогона не чокаясь.

– Один живете? – спросил я, заедая помидором.

– Ага, один, – сказал он. – Сваталась ко мне одна молодуха, ей пятьдесят шесть лет...

Я чуть не подавился.

– ... но я решил, что мне уже женихаться поздновато. Деньги надо не на гондоны тратить, а на гроб копить.

– Напрасно вы так, Иван Данилович. Ваше поколение еще наше переживет. У вас кость крепче.