Текст книги "Левый берег Дона"

Автор книги: Александр Масалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– У тебя всё нормально? – спросил отец, отпирая калитку.

– Лучше не бывает.

– А почему ты не в редакции?

– До вечера ждать было не в дугу, – сказал Стасик, заходя во двор. – Я тут регистрирую фирму... Рекламой буду заниматься.

– А как же газета?

– Без отрыва от журналистики, – соврал Стасик.

– Зачем тебе это надо, сынок? – спросил отец. – Ты же журналист, а не предприниматель. И, насколько я понимаю, журналист хороший.

– Надоело жить в нищете.

– Деньги – это, конечно, да... На какие шишы ты фирму создаешь?

– Юрка дал.

– Ах, Юрка... – Было видно, что отцу все это не нравится. – А сумеешь?

– Что ж я, никогда не видел, как другие рекламные агентства работают? Нужна назойливость и красноречие. И то, другое у меня есть.

– Дай-то Бог... – сказал отец негромко.

***

Начало темнеть, когда Полонский вышел из садов и по дороге, стрелой рассекающей рощу, направился на Вятскую, к ближайшей автобусной остановке.

У него впереди было лет тридцать-сорок активной жизни. Вот только чувствовал он себя, как младенец, только что покинувший материнское чрево...

На дороге, по которой он шел, не было ни души.

***

Черная «девятка» остановилась у ресторана «Лилит». Юрец вышел из машины и, насвистывая попурри из песен Земфиры, сразу направился в служебное помещение.

– Как он там? – спросил Михей.

Он сидел за офисным столом, положив руки на столешницу.

– Хреново, но держится, – сказал Юрка, подперев дверной косяк плечом. – Из газеты ушел. С волчьим билетом. Хочет рекламное агентство открыть.

Михей помолчал немного.

– Это я его подставил, – сказал он наконец. – Хороший парнишка. Жалко...

– Он знал, на что идет.

– Да, знал, – согласился Михей. – Ты вот что... Скажи, чтоб его не трогали...

– Хорошо, – сказал Юрка.

– Мы о нем еще услышим.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Юрка.

Часть вторая БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ глава тридцать седьмая

Давайте знакомиться. Меня зовут Полонский Станислав Алексеевич.

В недалеком прошлом я был журналистом, причем, как говорят, неплохим. Сейчас я владелец и директор рекламного агентства "САП лимитед", и дела мои настолько скверны, что за четыре месяца, а именно столько я занимаюсь бизнесом, на меня ни разу не наехали.

Соседи по этажу стонут от братвы, некоторые даже спешно перебрались из нашего района в другой, а ко мне – никакого интереса.

Что ж, рэкетом не дураки занимаются. Они знают, с кого надо взять и сколько, а кому наоборот – стольник сунуть: "Сходи, брателла, похавай, пока кони не двинул..."

Факультет журналистики я закончил, когда режим, зашатавшись, рухнул и профессия, некогда номенклатурная, потеряла лоск. Журналист превратился в драную собаку, вечно голодную и по самое брюхо в грязи. Зато бегай где хочешь, гавкай на проносящиеся мимо автомобили и кусай прохожих...

Опьяненный свободой, я не заметил, как денежные мешки, политики и чиновники начали прикармливать собачью свору.

Многие быстро научились стоять на задних лапках, умильно глядя на хозяина в ожидании подачки, и бросаться по команде "Фас!..". Я же продолжал бегать и гавкать, побуждаемый лишь нравственными принципами. Я даже гордился тем, что являюсь независимым журналистом.

Кусать между тем удавалось все реже. Прохожие обзавелись дрынами и били прямо по хребту. В шавку, тявкающую из подворотни, могли камнем бросить. Автомобилисты давили колесами. Оценка профессиональных качеств журналиста словом "правдолюбец" – причем среди коллег – звучала как ругательство...

В общем, когда терпение у редактората лопнуло, меня из газеты попросили.

Работать на дядю больше не хотелось. Учиться лизать задницы – тоже. Приятель дал мне денег, я зарегистрировал контору и снял офис в проектном институте.

Я не сомневался в успехе. Ну, еще бы! С моими-то знакомствами в средствах массовой информации и среди рекламщиков!..

Не сразу я понял, что поспел к шапочному разбору. Корпорации и банки давно создали свои агентства. Предприятия среднего бизнеса имели долгосрочные договора с частными агентствами. Свободными оставались только предприятия малого бизнеса, но заказы у них были крошечные и разовые.

Рабочий день начинался у меня в десять часов утра. Придя в офис, я первым делом включал чайник и, пока вода грелась, звонил в банк – интересовался перечислениями на счет. Как правило, перечислений не было.

Затем, потягивая очень крепкий и очень сладкий чай, я до обеда обзванивал фирмы, предлагая услуги "высококлассных специалистов нашего агентства". При этом я никогда не говорил собеседнику, что являюсь директором агентства. Я представлялся Леонидом, менеджером.

В половине первого я слезал с телефона. У людей начиналось предобеденное настроение, а я не люблю работать впустую.

Заперев металлическую дверь, я уходил в город – размяться, посмотреть книжные новинки, купить свежие газеты и что-нибудь к чаю.

К половине второго я уже снова горделиво восседал за письменным столом (справа был бэушный факс, купленный по случаю очень недорого, слева – чай и сушки), просматривая городские и областные газеты.

Первое время запах типографской краски вызывал у меня отвращение. "Неужели я почти восемь лет занимался этой гадостью?" – думал я.

Дела, как я уже говорил, шли неважно, и скоро я читал прессу не по привычке и не для того, чтобы быть в курсе событий. Я делал это, чтобы изгнать любую мысль о возвращении в журналистику. Зная внутренние расклады, я с легкостью определял, что стоит за той или иной публикацией, – глупость, случайность, бездарность, непорядочность, сведение личных счетов или ангажированность...

В два часа, а иногда раньше приходила Валя. Она работала еще на две или на три конторы, получала неплохо и была довольна жизнью. Цветущая тридцатилетняя женщина. Муж, ребенок. Не писаная красавица и не модель, но и крокодилом назвать ее как-то язык не поворачивается: природа остановилась где-то посредине.

Для женщины это оптимальный вариант.

***

– Здравствуй, Стасик, – сказала она, появляясь на пороге.

– Привет, Валюша, – сказал я. – Венскую булочку хочешь?

– А чаю нальешь?

– Могу налить не только чая... – проворчал я.

Валя бросила сумочку и целлофановый кулек на столик у двери, скинула плащ, и меня обдало сложной волной французских благовоний.

– Ты взял подряд у ликероводочного завода? – поинтересовалась она.

– Упаси Господи! – сказал я с чувством и совершенно искренне.

– Что так?

– Сунулся я туда как-то... – сказал я без всякой охоты. – Очень мило побеседовал с начальником отдела маркетинга и рекламы. (Кстати: дуб дубом...). Нашел общий язык. Определил характер и объем работ... В общем, договорился заглянуть через пару дней, имея при себе план рекламной компании и смету.

– Ну и?.. – спросила Валя.

– На следующий день ко мне приперлись два жлоба из рекламного агентства "Плюс". Они популярно объяснили, что "Плюс" работает с ликероводочным заводом года три и что если меня увидят там еще раз, то без лишних разговоров дадут по тыкве.

– Тебе еще повезло, – сказала Валя.

– Не понял.

– Могли сперва "дать по тыкве", а потом, когда выйдешь из больницы, объяснить, за что... – сказала она.

– Пожалуй, – согласился я.

В коридоре мимо двери кто-то прошел – кто-то большой и грузный. Старый паркет громко хрустел и повизгивал.

– Завтра пятое число, – сказала Валя. – Зарплата будет?

– Будет.

– Из каких денег? – удивилась она.

– Ты мой главбух. Лучше меня должна знать.

– Потому я и спрашиваю, – сказала она.

Я тяжело вздохнул и объяснил.

– Подожди, – сказала она. – Тебе же за аренду офиса платить!

– Я уже побеседовал с завхозом. В этом месяце проскочу. В следующем – заплачу за два месяца сразу. Обойдется мне это в бутылку коньяка.

Мы помолчали немного.

– Стасик, ты не жалеешь, что бросил журналистику? – вдруг спросила она.

– Я журналистику не бросал, – сказал я угрюмо. – Просто выяснилось, что мы идем в разные стороны: она – на панель или на паперть, а я – пешком на Колыму.

– Жаль. Я лет пять твои статьи читала...

– Могу неопубликованные подарить. У меня их много. На здоровенный том хватит.

– Прекрасная идея, кстати! – сказала она. – Ты никогда не думал об этом? А если в сборник включить...

Тут на столе зазвонил телефон, и я схватился за трубку, как утопающий за соломинку.

– Простите, это магазин "Ландыш"? – осведомился голос.

– Нет, – сказал я. – Это мясокомбинат. Если у вас есть свободный баран или свинья, приводите. Заколбасим вне очереди!

И шваркнул трубку на рычаги.

– Ошиблись номером? – спросил Валя.

– Вряд ли. Кому-то делать нечего.

Мы помолчали немного.

– Позавчера позвонил мне один урод, – сказал я. – "Нашей фирме, – говорит, – скоро исполнится десять лет. Мы хотим поставить памятник нашему торговому знаку. Что нам это будет стоить?". А торговый знак у них, к твоему сведению, – панда с граблями...

Валя захихикала.

– Ну, я уже рекламщик битый. Я и глазом не моргнул. "Стоимость зависит от многих факторов, – говорю. – От материалов, например. От сроков. От архитектуры. От того, насколько раскручено имя скульптора. От местонахождения памятника.... Кстати, площадь у здания облсовпрофа вас устроит?"

"Вполне..." – пробормотал невидимый собеседник.

"Вот и прекрасно! – говорю. – Постамент будет три метра, чтобы затруднить доступ к вашей эмблеме хулиганствующих элементов. В голове панды будут часы. Механизм закажем в Швейцарии. Каждые шестьдесят минут вместе с боем часов панда будет вскидывать лапки с граблями. Каждые двенадцать часов – в полдень и в полночь – звуковой синтезатор будет наигрывать гимн вашей фирмы, а панда – выкрикивать слоган...".

От такого напора звонивший, судя по всему, офонарел.

"Подождите, – говорит, – но у нашей фирмы нет гимна!.."

"Это не проблема! – говорю. – У меня есть на примете два круто продвинутых музыканта! Они сочинят музыку, напишут текст и сделают фонограмму. Обойдется это в пять тонн баксов, не более того".

"А всего?"

"Ну, – говорю, – если по минимуму, но со вкусом, то тысяч в пятьдесят уложимся..."

– А он что? – спросила Валя с интересом.

– Записал адрес, сказал, что подумает. Вот и все.

– Аминь, – сказала Валя.

– Я тоже так думаю, но, понимаешь, меня смущает, что разговор был на полном серьезе. Четверть часа мы беседовали – и ничего. Трубку рукой он не зажимал, никто за спиной у него не давился от хохота, голос был вдумчив, спокоен... Хоть убей, я уверен, что, слушая меня, он прикидывал, как бы ловчее и с меньшими затратами поставить памятник...

– Знаешь, я много бы дала, чтобы увидеть рядом с облсовпрофом панду с граблями, – сказала Валя мечтательно. Достав из сумочки платок, она промокнула губы и спросила: – Я тебе сегодня еще нужна?

– Только как женщина.

– "Но я другому отдана и буду век ему верна..." – произнесла она нараспев.

"Ага, рассказывай!.." – подумал я.

– Спасибо за чай, – сказала она. – И венская булочка замечательная... была.

– На здоровье, – произнес я, выходя из-за стола, чтобы подать плащ. Валя оделась, взяла сумочку и кулек, но на пороге вдруг задержалась.

– Подержи-ка, – сказала она, сунув мне кулек, и с озабоченным выражением лица принялась копаться в сумочке. – Черт, где же он был... А, вот. Возьми.

Это был пригласительный билет, напечатанный на роскошной мелованной бумаге. Я развернул его и узнал, что сегодня в выставочном зале на проспекте Ноября состоится открытие какой-то ярмарки. Начало – в семнадцать ноль-ноль.

– Сводничаешь? – спросил я с грустью.

– Нет, – сказала она. – О себе забочусь.

– То есть?

– Потусуешься на фуршете, зацепишь рекламодателя, получишь заказ, а может – и не один... Сечешь?

Билет был именной.

– А как же ты? – спросил я.

– Меня проведут.

Она ушла, а мне стало тошно. Так тошно, что я с трудом удержался от соблазна повеситься или вернуться в газету. В любую и на любых условиях. Хоть уборщицей.

Вместо этого я глянул на часы. Одиннадцать минут третьего. Значит, два с половиной часа я могу сидеть на телефоне, а потом поеду на мероприятие – навязывать свои услуги, пить на брудершафт с потенциальными рекламодателями и заводить нужные знакомства...

Глава тридцать восьмая

Все свободное пространство перед торгово-выставочным павильоном было заполнено иномарками. И какими иномарками! Преобладали линкольны, кадиллаки и шестисотые мерсы. Имелись даже два роллс-ройса. Я приехал на автобусе и теперь, пробираясь к входу в павильон, чувствовал себя очень неловко. Словно все кругом были в штанах, а я – без.

У прозрачных дверей стоял распорядитель в малиновом фраке, черных брюках и лакированных туфлях. Рядом возвышались два шкафа с сотовыми телефонами наготове. За черными очками они по обыкновению скрывали тупое выражение глаз.

Я показал фрачнику свой пригласительный билет (не раскрывая) и шагнул вперед, но он внезапно преградил мне дорогу.

– Простите, вы из какой газеты? – спросил он.

– А что такое?

– Пресс-конференция для СМИ будет завтра, в десять часов утра, – сказал распорядитель и посторонился, пропуская типичную ново-русскую парочку: он – раздобревший уголовник, увешанный золотом, в костюме от Версачи, она – длинноногая блондинка на полголовы выше спутника.

Я понял, что взял неверный тон. Выдернул визитку из верхнего кармана, сунул распорядителю и заявил:

– Какая газета, братан? Ты че, с дерева рухнул?

Работа была грубая. Я сам слышал, насколько у меня фальшиво получался базар. Приветливое выражение на лице распорядителя застыло, как маска, и шкафы двинулись в мою сторону.

Разумеется, я не боялся, что меня сейчас отведут в сторонку, посадят на пику и бросят труп на городской свалке, чтобы его сожрали одичавшие собаки и бомжи. Я много писал о разборках, когда занимался криминальной хроникой. Меня просто выведут на улицу, как нашкодившего щенка. Молча. Брезгливо. Самим отношением давая понять, что они считают меня фраером, который пытается схлять за законника...

– Стась! – вдруг заорал кто-то по правую руку от меня. – Ты ли это, корифан?!

Я оглянулся и увидел Генку Мухина. Мы не виделись лет пять или шесть, он сильно изменился, но странное дело – я узнал его сразу, как будто мы расстались вчера.

– Кто ж еще? – сказал я, и мы пожали друг другу руки.

А потом Генка глянул на распорядителя, как на шмакодявку, и заметил:

– Васек ты, блядь, Трубачев!.. Лучших людей города надо знать в лицо!

Шкафы попятились на место. Распорядитель забормотал извинения, но мы их уже не слушали. Генка повел меня под своды торгово-выставочного павильона, продолжая улыбаться, и я вдруг понял, что он не играет: он действительно рад встрече.

– Чем ты занимаешься? – спросил он.

Я достал еще одну визитку.

– Рекламное агентство, значит? – сказал он. – Ну и как дела?

– На кусок хлеба хватает, – сказал я.

– А на масло?

– На масло тоже. Но я совру, если упомяну еще черную икру... А ты чем зарабатываешь себе на жизнь?

– Практически всем, – сказал он. – Кроме торговли наркотиками и растления малолеток. Хотя, я слышал, будто первое весьма прибыльно, а второе – очень приятно... Давай выпьем?

– С удовольствием. А где здесь, собственно, можно...

– В буфете. Пойдем, я покажу.

Павильон изнутри казался больше, чем снаружи. Сотни стендов и тысячи низких, в рост человека, перегородок превращали его в лабиринт. Где-то неподалеку пиликал скрипичный квартет, и Вивальди заглушал какой-то шепелявый урод, проверяя акустическую систему:

– Раз!.. Раз!.. Раз, два, три!..

– Хрен тебе в глаз!.. – проворчал Генка на ходу.

Мы вошли в буфет, где официанты, выстроив из столиков огромную букву "П", готовили фуршет, и остановились у стойки. Генка заказал два коньяка, а когда я полез за бумажником, запротестовал.

– Идея моя, – сказал он. – Значит, платить мне.

– Ладно, – сказал я. – Еще не вечер... За что будем пить?

– За встречу, разумеется, – сказал Генка.

Мы выпили.

– Почему ты ушел из газеты? – неожиданно спросил он.

– Я не ушел. Мне помогли.

– Помогли... – повторил он, словно пробуя это слово на вкус. – И из крепкого, честного журналиста с именем ты стал предпринимателем – одним из многих... Позволь узнать, а почему ты ушел тихо, без боя, фактически капитулировав?

– Не хотел становиться героем на один час, – спросил я.

– Свою газету основать не думал?

Я-то думал, конечно...

– Генка, – сказал я. – Откуда у рядового начинающего предпринимателя такие деньги?!

– Ну, это ты напрасно, – сказал он очень серьезно и жестом подозвал бармена. – Повтори...

Бармен повторил.

– Сейчас деньги на газету найти проще простого. Во-первых, у денежных тузов бабок больше, чем фантазии. После десятого автомобиля, третьей виллы где-нибудь за рубежом и второго вертолета совершенно пропадает радость от приобретения. Между тем деньги вкладывать надо. Открыть сто первый магазин? Точка зеленая. А вот газету основать – все кореша почернеют от зависти.

– Если выбирать между газетой и особняком на Канарах, я бы выбрал последнее, – сказал я. – И провались все к такой-то матери!

– Это потому, что у тебя пока нет виллы, – заметил Генка. – Появится, ты меня поймешь... Во-вторых, сейчас, накануне парламентских и президентских выборов, в регионы рекой потекут московские деньги на покупку местной прессы и на создание своей. Тут главное – момент не упустить... Давай выпьем за то, чтобы всегда быть в нужное время в нужном месте!

– Почему бы и нет? – заметил я.

Мы выпили еще, заев дольками лимона.

– Я серьезно говорю, – сказал Генка и достал из кармана сигареты. – Тебе не предлагаю, ты бросил... Как только на горизонте зарисуется чувак с бабками, я тебя порекомендую... И не спорь, я это не люблю!

– А я спорить и не собираюсь! – сказал я. – От споров на Руси было все – стрелецкие казни, бунты, заварушки, путчи, разброд и шатание... Только порядка никогда не было!

Я сказал это просто так, из любви к краснобайству. Моя бывшая жена утверждала, будто рисовка – это единственное, в чем я добился полного и единодушного успеха. А вот на Генку мое нехитрое философствование произвело странное впечатление. Он аж зажмурился и застонал. Словно от оргазма. Потом произнес:

– Господи! Давно я так не беседовал, отвык. У нас, видишь ли, в ходу телеграфный стиль, а словарный запас как у Эллочки-людоедки. Типа: "Нема базара!". Или: "Жопой ответишь, падла!".

Из зала донеслось:

– ...А сейчас с напутственным словом выступит Виктор Феоктистович Лысь!

Грянули аплодисменты.

– Сволочь толстожопая! – проворчал Генка. – Разворовал, козел, всю область. Сырье эшелонами вывозит за границу. Одна подпись на документе – от пяти штук и выше. Пока конверт не увидит, сука, ручку не достанет... А послушать его выступления, так он стал демократом раньше Ельцина!

– Что-то ты разошелся, – сказал я.

Генка кивнул.

– Есть такое дело. Тебя увидел, юность вспомнил. Ну там – Горби, антиалкогольный указ, гласность, "Огонек", кооператив "Программа", в котором я поднялся... Стасик, я уверен, что мы встретились не случайно. Это – перст судьбы.

– Очень может быть, – сказал я. Кстати: совершенно искренне сказал. На меня тоже пахнуло восьмидесятыми.

– Значит, так, – сказал Генка. – После фуршета я тебя никуда не отпущу. Нашу встречу надо отметить. Как следует отметить. А сейчас – извини, у меня дела...

Он смотрел куда-то поверх моей головы. Оглянувшись, я увидел, что в буфетную вошел коротко стриженый парень. Были на нем кожаная куртка, джинсы и огромные белые кроссовки. Кроссовки громко, на весь зал хрустели. Генка двинулся ему навстречу.

– Здорово, братишка, – сказал он.

Они поцеловались. Смачно. Двоекратно. Похлопывая друг друга по плечам, как будто полжизни не виделись. И направились к выходу, о чем-то негромко, но энергично переговариваясь.

– Ну, совсем охренел!.. – донеслось до меня. – Отморозок, блядь буду, никакого понятия!..

– Если у отморозка с головой плохо, то эту голову надо лечить, – заметил Генка небрежно.

– Капни мне еще, – сказал я бармену.

***

После третьей мне на душе совсем захорошело. Я взгромоздился на табурет, заказал четвертую выпивку и, крутя стопку в пальцах, с горечью подумал, что все верно. Пока я корчил из себя не то Эгона Эрвина Киша, не то Михаила Кольцова, умные люди дела делали и сейчас преуспевают, а я в дерьме по самые уши. Нельзя жить в борделе и быть целкой. При условии, конечно, что ты не соска...

– Лей двойной, – сказал я бармену. – А еще лучше – сразу тройной. Я сегодня не за рулем...

В общем, напился я быстро. Когда высокопоставленные чиновники и именитые гости выдохлись, я расплатился и на подламывающихся ногах отправился в зал.

"...А потом митрополит, непременный участник всех светских тусовок и презентаций, – пронесся в голове обрывок репортажа, который я, в принципе, мог написать, – засунул свой сотовый куда-то в рясу, чтобы освободить руку для кадила..."

Его Преосвященство держал в руке не кадило, а толстую и короткую кисть, пригодную для побелки потолков. Окуная ее в посудину, которую нес длинный и худой попик, Владыка благословлял все направо и налево – стенды, плакаты, экспонаты, менеджеров, посетителей...

Я увидел, как поморщился, смущенно улыбаясь, губернатор – его обдало брызгами.

Когда-то я хотел взять у него интервью. Позвонил в пресс-службу, чтобы договориться о встрече, и услышал:

"Нужно интервью? Никаких проблем – ваша газета занимает в отношении областной администрации правильную позицию... Предоставьте список вопросов".

"И на них я получу список ответов, из которых слеплю интервью?" – спросил я.

"Приятно иметь дело с профессионалом", – ответил голос.

Он думал, что лизнул мне. Но я-то действительно был профессионалом, а не педерастом, причем – пассивным.

"Нет, спасибо, – сказал я. – Я хочу сделать интервью с губернатором, а не с сотрудниками пресс-службы...".

Сейчас губернатор был в пяти шагах от меня, но брать у него интервью я не собирался. Приблизившись, я с силой втянул в себя воздух и объявил во всеуслышание:

– Ни фига себе духан! Они что, падлы, воду из лужи набрали?

Губернатор с застывшей на лице улыбкой скользнул мимо меня. Вот бы пнуть по его толстой заднице как по футбольному мячу!..

Я так зримо представил, как эта жопа на коротеньких ножках улетает в другой конец зала, что расхохотался. Теперь бы неплохо выпить...

– Официант! – окликнул я парня в белых штанах, белой рубашке и при бабочке. Он изящно лавировал между гостями с подносом в руке. – Один коньяк!

– А ты время зря не теряешь! – сказал Генка, появившись вдруг по правую руку.

– Стараюсь, – ответил я.

Мы взяли по стопочке почти одновременно, чокнулись и выпили.

– Кодла сегодня подобралась отменная, – сказал Генка и огляделся с таким видом, словно все вокруг принадлежало ему и только ему. – Краса и гордость регионального бизнеса. Нет, кажется, ни одного вора, подонка и мошенника, который не почтил бы мероприятие своим присутствием. Пошли, я тебе покажу местные достопримечательности...

Тут я заметил, что в начале зала появились люди в милицейской форме. К губернатору подскочила какая-то "шестерка" и лихорадочно зашептал на ухо. Губернатор устремился к выходу.

Среди гостей словно прокатилась волна. В страшной спешке, ни с кем не прощаясь, сопровождающие лица, чиновники и наиболее именитые гости отбыли.

– Что-то случилось, – сказал я.

– Э, брось, – сказал Генка. – Что у нас может случиться? Давай лучше еще выпьем!

– Давай лучше посмотрим, – сказал я. – Выпить мы еще успеем.

Мы выскочили на улицу. В тихом переулке справа от павильона толпились люди. Много людей. Кроме "Скорой помощи" там стояли два милицейских "газика". Немного в стороне красовался роскошный БМВ, принадлежащий начальнику городского УВД Юрию Крутию. Сам Юрий Власович возвышался у "Скорой помощи", нервно разговаривая с кем-то по сотовому.

Я успел разглядеть трех парней, одетых в длинные кашемировые пальто. Они в неестественных позах лежали у стены. А потом Юрий Власович повернул в нашу сторону красное, как помидор, лицо и прохрипел что-то близстоящему милиционеру.

– Это что, е.. твою мать, театр?! – донеслось до меня.

– Ну что, посмотрел? – сказал Генка. – Обычная разборка. Пошли отсюда.

И добавил негромко:

– Нашли, блин, место для разборки... Жлобье безмозглое!

Глава тридцать девятая

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Я лежал, уткнувшись носом в подушку. Наволочка благоухала французскими духами. Она была сделана из тонкой кружевной материи. Вроде той, какая используется для пошива женских комбинаций.

Я подумал в первый миг, что лежу на животе какой-то толстухи, и отпрянул в приступе естественной брезгливости.

Впрочем, отпрянул – это слишком сильно сказано. Едва я шелохнулся, кто-то словно вогнал тупой ржавый костыль в мой затылок. Я застонал.

– Доброе утро, – произнес мягкий женский голос.

Я оглянулся, вновь не удержавшись от стона, и увидел, что рядом стоит длинноногая блондинка в полупрозрачном домашнем халатике. Лет двадцати от роду, не более.

– Ну-у? – мурлыкнула она. – Как твое самочувствие?

– Я... кажется... жив, – с трудом произнес я.

Она лучезарно улыбнулась и спросила:

– Пиво? Рассол? Алка-зельцер?

– Да... Его...

Она ушла, и я в изнеможении закрыл глаза. Голова гудела. Язык был большой и шершавый, словно рашпиль. Он с трудом уместился во рту. И при малейшей попытке вспомнить, что было вчера, из желудка к горлу поднимался едкий, тошнотворный ком...

Потом я ощутил у себя под носом что-то холодное, влажное и стеклянное. Это был высокий стакан, наполненный водой на три четверти. В воде, шипя, растворялись две большие, как медные пятаки, таблетки.

– Пей, пей, котик, – сказала блондинка. – Тебе сразу полегчает.

Я сделал глоток. Ком начал подниматься к горлу, грозя выплеснуться на ковер, устилающий пол. Я не разбираюсь в коврах, но с первого раза понял, что он один стоит больше, чем все мое имущество.

– А мы... вообще... как – знакомы? – глупо спросил я.

И тогда блондинка расхохоталась. Да так, что рухнула ничком на кровать рядом со мной.

Я как-то – наверное, на уровне интуиции – вдруг понял, что трахал ее сегодня... Ну то есть – вчера. Полночи, наверное, совал во все дырки, а утром вдруг заинтересовался: а как тебя зовут, милая? То-то она успокоиться не может...

В соседней комнате зазвонил телефон. Не переставая хохотать, она вышла.

– Да?.. – услышал я. – Да, уже... А ты как думаешь?.. Вот то-то же и оно... Хорошо... Ну да... Хорошо.

Я допил воду. Легче не стало, но обратно она не просилась, и я приободрился. Настолько, что встал.

Трусы были на мне – вопреки опасениям. Я огляделся и сразу увидел свою одежду: аккуратно сложенная, она лежала на стуле. Лишь пиджак висел на спинке.

Когда я нервно застегивал брюки, вернулась блондинка. Она уселась на бархатный пуфик у трюмо, глядя в мою сторону, и спросила не без любопытства:

– А правда, что ты – "известный журналист"?

– Нельзя верить всем глупостям, какие про меня говорят... – буркнул я.

– О чем ты пишешь? – спросила она.

– В основном я подписываю. Вчера я, например, подписал квартальный отчет и ведомость на выплату зарплаты.

– Не хочешь говорить? Ну и не надо. А Муха от тебя без ума.

– Кто? – Сперва я не понял. – А, ну да... В школе мы его тоже так называли.

– Ты учился с ним в одной школе? А какой он тогда был?

Я медленно, словно видел ее впервые, оглядел с головы до пальчиков на ногах. Она уж точно ходила в школу через два дня на третий. Собственно, на фига такой киске школа? Она свой аттестат с отличием получила на сексодроме...

– Как сейчас помню, – начал я самым серьезным тоном. – В четвертом классе это было. Или в пятом – не помню... Но это не суть важно. В общем, иду я по коридору, а навстречу мне катит Муха. В руках у него коржик. Ну, я базарю: "Слышь, Муха, не в падлу – отломи кусман..." – А он мне отвечает: "Хер тебе с винтом!.." А глаза у него при этом такие добрые-добрые... Я отошел в сторону и думаю: "И на том, блин, спасибо. А ведь мог и на пику посадить!..".

Она даже не улыбнулась. Кивнула головой и сказала:

– Да, на него это похоже!

"Ни фига себе поколение выросло! – подумал я в некотором обалдении. – Оно даже бородатые анекдоты не знает..."

– А ты кем Мухе приходишься? – спросил я.

– Дедушкой, – ответила она.

– Не верю, – сказал я. – Ну-ка, дедуля, предъяви свои яйца!

– Ага, щас. Только побрею.

– Брей, брей. Я подожду. У меня время...

Тут я осекся и глянул на часы. Было сорок три минуты двенадцатого.

– Ё-мое! – завопил я. – Две встречи накрылось! Ну почему, почему ты меня раньше не разбудила?

– Я-то будила, – сказала блондинка. – Но ты спал, как убитый. Только как-то странно дергал ногой и бормотал: "Отвали, уёбище!.."

– Пардон, – сказал я. – Дурная привычка... К сожалению, сударыня, я должен откланяться...

– Я провожу, – сказала она. – Один ты отсюда не выйдешь.

Пока мы шли через анфиладу комнат и спускались вниз по широкой мраморной лестнице, я вещал, понизив голос для большей доверительности:

– Я, конечно, знаю присказку, что начальство не опаздывает – начальство задерживается, но у меня в конторе сейчас, наверное, полный аля-улю. Народ ломает головы, почему меня нет. То ли шеф перебрал вчера, то ли дал деру, то ли его замочили на стрелке, а труп закопали... А раз так, что делать, – сидеть до шести часов вечера или прямо сейчас бежать домой, прихватив с собой на память факс или кресло?

На лестнице и в холле мы никого не встретили и вышли во двор. Здесь я огляделся и присвистнул:

– А домик-то ничего!..

– Разве это домик? – сказала блондинка. – Вот видел бы ты его особняк в Испании!

Я не знаю, какая у Мухи недвижимость в Испании. Дом, который мы только что покинули, вернее было бы назвать трехэтажным дворцом из итальянского кирпича и металлокерамической черепицы на крыше.

Он стоял в центре огромного сада. Слева была беседка, увитая виноградной лозой. Справа – гараж на четыре машины. От крыльца к воротам тянулась широкая аллея, выложенная плитами, и рядом с калиткой трехметровый кирпичный забор подпирали два мордоворота. Они были одеты в пятнистые комбинезоны, туго затянутые солдатскими ремнями. У каждого на плече – стволами вниз – висело по калашнику десантного образца.

– Серьезные хлопцы, – сказал я. – А на месте подпрыгнуть можно?

– Если очень хочется, то можно, – сказала блондинка. – Но не советую. Чувство юмора у них отсутствует с рождения... Эй, мальчики, у вас чувство юмора есть?

– А на фига оно нам, Кариночка? – сказал один, уставясь на меня так, словно прицеливался.

– Нам за это бабки не платят, – подтвердил второй. Он тоже не спускал с меня глаз. – Кто это с тобой?

– Из вчерашних гостей.

Мордовороты переглянулись.

– Вчера, говорят, нехило оттянулись, – с видом знатока заметил второй.

– Точно, – сказал первый, отпирая калитку. – Автомобили гостей были от светофора до светофора. – Он внимательно оглядел улицу, потом повернул к нам. – Все чисто. Можно выходить.