Текст книги "Э. Д. Фролов Рождение Греческого Полиса(СИ)"

Автор книги: Алекс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

умии отдельных наблюдений (в частности, относительно целей и при╜

емов политической игры, которую вели деятели – выходцы из аристо╜

кратической среды в Афинах и Спарте), наконец, в мастерстве литера╜

турного изложения. Но убедительна ли конструкция автора в главных

своих положениях? Нет, конечно. Гипертрофированное выдвижение на

первый план субъективного, личностного фактора в истории, нарочи╜

тое подчеркивание значения индивидуального начала по сравнению с

началом общественным и государственным слишком очевидны, чтобы

их всерьез надо было опровергать.23

Впрочем, не было недостатка и в опровержениях. Даже в самой

западной литературе явились, как было уже сказано, возражения те╜

зису Берве по существу, в том, что касается оценки сравнительной

роли субъективного и объективного факторов в греческом политогене╜

зе. Оппоненты Берве –В. Эренберг и Г. Бенгтсон – указали на непра╜

22См., например: Schaefer H. 1) Die Grundlagen des attischen Staates im 5. Jahrhun╜

dert (1941]// Schaefer H. Probleme der alten Geschichie. Gцttingen, 1963, S. 82-98;

2) Besonderheit und Begriff der attischen Demokratie im 5. Jahrhundert (1948] / / Ibid.

S. 136-152; 3) Das Problem der Demokratie im klassischen Griechentum (1951] / / Ibid.

S. 212-221; 4) Politische Ordnung und individuelle Freiheit im Griechentum П957]/ /

Ibid. S. 307-322; Schachermeyr F. 1) Die frЭhe Klassik der Griechen. Stuttgart, 1966;

1) Die griechische Polis zur Zeit der frЭhen Klassik / / AAAH. T. XV 1967. S. 297-302;

3) Perikies. Stuttgart, 1969; Kiechle F. Athens Politik nach der Abwehr der Perser//

HZ. Bd 204. 1967. S. 265-304. Для критической оценки ср.: Фролов Э.Д. Немецкая

буржуазная историография античности. С. 165-166, 174; Kluwe E. Das Problem von

EinzelpersЖnlichkeit und athenischem Staat in der modernen Literatur / / Klio. Bd 57.

1975. H. 2. S. 477-495.

23Для суждения о действительном значении аристократической личности в по╜

литической жизни Греции позднеархаического-ранпеклассического времени ср.,

впрочем, нашу работу: Фролов Э.Д. Политические лидеры афинской демокра╜

т и и // Политические деятели античности, средневековья и нового времени: инди╜

видуальные и социально-типические черты. Л., 1983. С. 6-22.

– Page 26–

вомерность выпячивания политической роли аристократической лич╜

ности, подчеркнули обусловленность ее успеха интересами и волею

формировавшегося гражданского общества, наконец, показали объек╜

тивный процесс становления греческого полиса, в силу имманентных

причин и в русле постепенной институонализации начиная с VIII в.

до н. э.24 Причем показали это на вполне объективном, документаль╜

ном материале, подтверждающем в принципе "рационализированную

схему" Аристотеля. Вообще, что касается области источниковедения,

то являются очевидными нарочитость и непродуктивность противо╜

поставления одним источникам других: Аристотелю, который, кстати,

строил свои обобщения на знакомстве и изучении всех доступных ему

материалов, – Геродота. Соответственно неоправданным представля╜

ется и противоположение государственно-правовой реконструкции об╜

щественной жизни и коллизий, представленных в судьбах выдающихся

личностей. Правильнее было бы дополнить здесь одно другим, отчего

изучение архаической истории только бы выиграло.

Особым вариантом нового направления в изучении греческой ар╜

хаики надо считать работу А. Хейса, посвященную принципиальной

оценке архаического времени как исторической эпохи.25 Хейс начина╜

ет отсчет архаического времени с момента великого переселения наро╜

дов в конце II тыс. до н. э. и гибели микенской цивилизации. Для него

эта последняя еще не была историей греческого народа, поскольку на╜

ходилась под сильным влиянием чуждой грекам критской культуры.

История греков как таковая начинается только после гибели микен╜

ского общества, и архаическое время было первым важным этапом их

свободного развития.

Три момента выделяет затем Хейс как наиболее существенные в

истории архаического времени: возникновение греческой нации, воз╜

никновение города-государства, полиса, и, наконец, особую интенсив╜

ность внешней жизни архаического общества. Возникновение грече╜

ской нации трактуется им как первое, заглавное и наиболее важное до╜

стижение архаической эпохи.26 Этот процесс был отчасти обусловлен

изобретением общегреческого алфавитного письма, ставшего важной

предпосылкой культурного единства, отчасти же – выработкой обще╜

греческих форм религии, мифа и исторического сознания. Процессу

этому непосредственно содействовали такие более материальные фак╜

24Ehrenberg V When did the Polis R ise?// JHS. Vol. 57. 1937. P. 147-159; Bengt╜

son H. EinzelpersЖnlichkeit und athenischer Staat zur Zeit des Peisistratos und des

Miltiades (SB Mьnchen, Jg. 1939, H. 1). Mьnchen, 1939.

25Heuss A. Die archaische Zeit Griechenlands als geschichtliche Epoche [1946] / / Zur

griechischen Staatskunde / Hrsg. von F Gschnitzer (Wege der Forschung, Bd 96). Darm╜

stadt, 1969. S .36-96.

26Ibid. S .40-57.

– Page 27–

торы, как колонизация, столкнувшая греков с миром других народов,

возникновение – нередко именно на колониальной периферии – рели╜

гиозно-политических объединений греческих общин (Ионийский союз

в Малой Азии, Дельфийская и Делосская амфиктионии и проч.), нако╜

нец, организация общегреческих празднеств и состязаний типа Олим╜

пийских игр.

Автор указывает при этом на парадоксальность явления – на раз╜

витие у греков национального единства без соответствующего, пред╜

варяющего его, единства политического. В самом деле, уточняет он,

единственным выражением национального единства у греков было са╜

мосознание, т. е. понятие или представление о таком их единстве, а не

какая-либо иная реальная форма. И это верно как для народа греков

в целом, так и для его подразделений (ионийцы, эолийцы, дорийцы).

И то и другое опиралось на сознание принадлежности к некоему цело╜

му или его подразделениям, выработанное в архаическое время, меж╜

ду тем как на самом деле ни в архаическое, ни даже в последующее

классическое время ни греческого народа, ни племенных его групп в

качестве реальных единств не существовало – не было унаследовано

от прошлого, да и тогда не сложилось.

Нельзя сказать, чтобы здесь все было выяснено до конца. Загадка

образования греческого национального единства без единения поли╜

тического остается в целом неразрешенной, несмотря на отдельные

меткие указания, в частности на роль алфавитного письма и значение

колонизации. Но автор, кажется, и не претендует на полное разреше╜

ние проблемы, довольствуясь – и вот здесь уже отчетливо чувствуется

воздействие Берве – указанием на роль и значение греческой аристо╜

кратии как своего рода фундамента национального единства. И как

сама знать составляла общий физический костяк той структуры – гре╜

ческого архаического общества, – в недрах которой сформировалось

единство, или, правильнее сказать, понятие единства греческого наро╜

да, так, заключает Хейс, и ее мифология (и прежде всего генеалогия),

ее кодекс чести и ее рыцарские формы жизни (спортивные состязания)

образовывали, при всей их сословной заданности или обусловленности,

общую культурную подоснову этого единства.

Гораздо более систематичным выглядит у Хейса анализ второго

важного явления – возникновения у греков города-государства, по╜

лиса.27 Этот процесс рассматривается как диалектическая антитеза

предыдущему: становление у греков городов-государств вело к раз╜

рушению национального единства, сколь бы ни было оно ограничено

культурною сферою, а еще более глубинный процесс – формирование

гражданского общества – к умалению политического значения знати.

27Ibid. S. 57-80.

– Page 28–

Обращаясь непосредственно к теме греческого политогенеза, Хейс

прежде всего намечает основную линию развития – последовательный

переход от древнейшего, времени переселений, военного единства типа

товарищества (genossenschaftliche Wehrverband) к родовому государ╜

ству (Geschlechterstaat), а от этого последнего –к государству граж╜

данскому, полисному (BЭrgerstaat der Polis). Затем этот процесс уточ╜

няется, причем параллельно рассматриваются фазы развития как в

области политической, так и в социальной.

Первая фаза характеризуется возникновением города как полити╜

ческого центра (эта фаза отражена у Гомера). Прогресс достигает╜

ся благодаря тому, что управление делами первоначального военно╜

го единства переносится в уже выделившийся и возвышающийся над

сельскими поселениями городской центр. Инициатором этой перемены

выступает знать (патриархальная царская власть была слаба и не идет

в счет), да и в других отношениях отчетливо видна руководящая роль

знати: вывод колоний, ведение войн и проч. – все было ее личным де╜

лом. Таким образом, государственные акции растворялись в личных

предприятиях знатных лиц, а само государство в этот период неогра╜

ниченного господства аристократии (до конца VII в. до н. э.) было не

столько самостоятельной структурой, сколько сословным институтом.

Следующие две фазы, тесно связанные и переходящие одна в дру╜

гую,–это возникновение государства как такового и формирование

гражданского общества (750-500 гг.). Государственная власть в это

время перестает быть личным делом или достоянием части общества,

она абсолютизируется, обретает самостоятельно-предметный характер

и заметно расширяется. Начало этому, собственно, было положено уже

в родовом государстве, когда знать устранила царскую власть и рас╜

пределила ее полномочия по избранным из своей среды должностным

лицам. Но теперь, в связи с выступлением новых слоев гражданско╜

го общества, процесс расширяется: совершаются перемены в военном

деле (учреждение гоплитского ополчения и внедрение тактики фалан╜

ги), одится правильная всеобщая система повинностей, формируют╜

ся и укрепляются правовые нормы. И творцом всех этих ново едений

является новое, гражданское общество.

Здесь тоже у Хейса многое остается неясным. В силу каких причин

из сельского материка выделяется городское поселение, которое ста╜

новится административным центром, местом средоточения государ╜

ственной власти? В чем заключались причины развития и утвержде╜

ния гражданского общества? На эти вопросы ясных ответов в рабо╜

те Хейса мы не найдем. Но опять-таки показательно, что разреше╜

ние этих фундаментальных проблем его не очень-то и интересует. Его

взор приковывает прежде всего и главным образом судьба греческой

– Page 29–

аристократии, этой, в его изображении, носительницы древнейших и

основополагающих ценностей.

Интересующий его вопрос Хейс, следуя опять-таки в русле идей

Берве, формулирует так: в какой степени на своей заключительной

стадии, т. е. в пору становления городов-государств и формирования

гражданского общества, архаическая эпоха утратила заглавные свои

черты, т. е. перестала быть собственно архаической? С первого взгляда

кажется очевидным решительный разрыв с традициями высокой ар╜

хаики, поскольку сосредоточение политической жизни в новых горо╜

дах-государствах разрушало прежнее состояние национального един╜

ства, пусть даже только в сфере культуры, а возвышение граждан╜

ства ослабляло позиции знати. Однако, указывает Хейс, не следует

упускать из виду, что новые тенденции и новые формы рождались

на древней почве, из унаследованного материала. Свершалось слож╜

ное взаимодействие начал нового и древнего, гражданского общества

и государства – со знатной личностью (или сословием), так что арха╜

ическая эпоха и на этой своей стадии не теряла совершенно древнего

характера.

В качестве характерного примера Хейс, прямо уже вослед Берве,

приводит старшую тиранию. Эта раннегреческая тирания родилась

в разгар социальных смут, столкновений демоса со знатью и, хотя

не была собственно или повсеместно демократической формой, много

сделала для сокрушения аристократии и подъема гражданства (осо╜

бенно среднего и мелкого крестьянства). Вместе с тем, подчеркивает

автор, эта старшая тирания в целом ряде аспектов была продолжени╜

ем аристократического порядка. Тирания непосредственно возникала

из распрей знати, да и сами тираны, за немногими исключениями, бы╜

ли знатного происхождения. Их правление нередко носило семейный,

клановый характер. Политика определялась их личными интересами,

подтверждением чему могут служить, в частности, династические бра╜

ки и породнение с другими властителями. Замечательна также опора

тиранов на традиционные связи знати в греческом мире и следование

традиционным аристократическим представлениям, что отражалось в

их участии в общегреческих празднествах и состязаниях, и проч.

Последней рассматривается проблема особенной интенсивности

внешнеполитической жизни архаического общества –и вне Эллады,

где это проявлялось в широкой колонизационной экспансии, и в ней

самой, в межгосударственных отношениях, отличавшихся особой из╜

менчивостью и пестротой.28 Здесь, в зыбкости политического клима╜

та в самой Греции, свою роль сыграли такие факторы, как рыхлость

формирующегося полисного государства и широта инициативы ари-

28Ibid. S. 81-95.

– Page 30–

стократической личности, пускавшейся во всевозможные авантюры;

затем, непрерывные внутренние смуты, сопровождавшие формирова╜

ние гражданского общества, когда непрерывно призывами о помощи

создавались условия для стороннего вмешательства; наконец, с се╜

редины VI в. давление персов на малоазийские и островные грече╜

ские общины. Следствием всего этого была в греческом мире общая

неустойчивость положения: непрочность мирных отношений, практи╜

ческая непрерывность и повсеместность военных действий, частая сме╜

на местожительства (подчас даже целыми общинами) и проч.

Противоядием против этого зла явилось своеобразное, опытным пу╜

тем найденное взаимодействие новаторской, исполненной радикально╜

го рационализма инициативы, носителем которой выступала личность,

с некоторыми элементами традиционного плана – своего рода якоря╜

ми спасения в море непрерывных политических метаморфоз. Первым

в этой связи Хейс называет оракул Аполлона Дельфийского, кото╜

рый, сохраняя опору на выработанные ранее общеэллинские культур╜

ные ценности (традиции "национального единства"), стал на заклю╜

чительной стадии архаики важнейшим авторитетом в делах Эллады.

Затем – общеэллинская группа "мудрецов" (?????) с выходившими из

их среды устроителями гражданских дел – эсимнетами. Деятельность

последних заключала в себе реализацию особенного политического ра╜

зума, опиравшегося не на помыслы отдельного, ограниченного рамка╜

ми полиса гражданского коллектива, а на традиции и потенциал всей

греческой нации.

На этой общеэллинской ноте автор и завершает свой анализ архаи╜

ческого времени. В общем он оценивает это время как важный период

в истории греческого народа, исполненный самостоятельного, ориги╜

нального содержания. Начальная стадия этого периода была отмечена

возникновением общегреческого национального единства (в его куль╜

турном выражении), на заключительную падает возникновение мик╜

рокосма городов-государств, полисов. Самостоятельное существование

этих последних не исключало, однако, сохранения греками известной

сущностной целостности, что стало позднее платформой для отраже╜

ния совместными усилиями персидской агрессии.

Работы Берве и Хейса на первый взгляд выглядят весьма различ╜

ными. Для Берве характерно концентрированное внимание к вкладу

аристократической сверхличности в формирование греческого полиса.

У Хейса развитие греческого общества в век архаики очерчено и шире

и богаче: тут и тема национального единства, и возникновение городов-

государств. и особенное взаимодействие исполненной новаторского по╜

рыва личности с элементами старого порядка. Однако, по глубинной

своей сущности, обе эти работы – одного плана. Их авторов интересу╜

– Page 31–

ет не столько объективная история общества в его фундаментальных

социальных и политических институтах, сколько роль субъективного

творческого начала: аристократической личности –у Берве, аристо╜

кратической элиты прежде всего, но затем также и отдельной лич╜

ности,–у Хейса. Этот избирательный подход к элементам историче╜

ского процесса, сужающий поле зрения до эффектной, но одинокой

фигуры аристократа или, что в принципе не меняет дела, аристокра╜

тического сословия и соответственно оставляющий в стороне и явле╜

ния социально-экономической жизни (включая становление города в

социологическом смысле слова), и формы политического быта, и роль

такого объективного оппонента знати, каким был демос, и самое со╜

циальную борьбу, о которой так часто упоминалось в общей форме, –

такой подход не может не вести к искажению исторической картины,

а стало быть, должен восприниматься не как новая дорога к истине, а

как отклонение от нее.

Между тем пример специалистов, представителей ранее наиболее

авторитетной школы, оказался заразителен, и вскоре уже целая ко╜

горта исследователей из разных стран двинулась на штурм классиче╜

ской концепции античной истории, в частности и архаического време╜

ни. Остановимся на трудах М. Финли и Ч. Старра, едва ли не самых

крупных представителей лидирующей теперь англо-американской ис╜

ториографии, чьи идеи, в свою очередь, оказали большое воздействие

на развитие мирового антиковедения в последнее время.29 Наш обзор

целесообразно будет сконцентрировать вокруг двух тем, безусловно

наиболее важных в проблематике архаического времени, – темы ис╜

точников и темы полиса.

Сумму взглядов, развитых новейшим направлением на предмет

источниковой базы, великолепно представил Ч. Старр в работе, спе╜

циально посвященной методу реконструкции архаической эпохи (под

этой последней Старр, подобно Хейсу, понимает всю промежуточную

эпоху Темных веков –от крушения микенской и до рождения новой

греческой цивилизации, приблизительно с 1100 до 650 г. до н.э.).30

Старр начинает с критики утвердившегося в науке метода, который,

на его взгляд, характеризуется отходом от принципов строго научного

исследования, разработанных некогда Б.-Г. Нибуром и Л. Ранке, и сво╜

~9См.: Finley М. J. 1) The World of Odysseus. New York, 1954; 2) Early Greece:

the Bronze and Archaic Ages. London, 1970; Starr Ch. G. 1) The Origins of Greek

Civilization, 1100-650 B.C. New York, 1961; 2) The Economic and Social Growth of

Early Greece. 300-500 B.C. New York, 1977; 3) A History of the Ancient World. 3rd

ed. New York; Oxford, 1983 (а именно раздел IV – "The Early Greek World". P. 183–

272), а также ряд специальных этюдов, которые в силу своего принципиального,

теоретического характера представляют особенно удобный объект для обзора и

анализа.

30Starr Ch. G. La storia greca arcaic a // RF. Vol. 92. 1964. Fase. 1. P. 5-23.

– Page 32–

дится к стремлению сохранить сколько возможно из античной (эпиче╜

ской) традиции, интерпретируемой с позиций наивного рационализма,

в духе, скажем, Гелланика Лесбосского, а не Геродота и Фукидида.31

Старр развивает против этой укоренившейся манеры целый ряд воз╜

ражений.

1) Ученые во что бы то ни стало пытаются выявить в древней╜

шей эпической традиции историческое ядро, а между тем совершенно

неясен критерий отбора, отделения исторически вероятного от недо╜

стоверного (так ли уж совершенно неясен?).

2) Вообще информативное значение эпической традиции, сохранен╜

ной, а потому и искаженной, благодаря устной передаче (но почему

безусловно устной?), весьма проблематично.

3) В этой связи показательно, продолжает Старр, что среди по╜

следователей распространенного метода, в силу субъективных оценок

материала традиции, наблюдаются разительные расхождения в опре╜

делении главных линий, событий и дат архаической истории (приме╜

ры не приводятся, а между тем ситуация в стане традиционалистов

не столь уж безнадежна: есть согласие относительно факта и времени

Троянской войны и дорийского переселения, при расхождениях в да╜

тировке Ликурговой реформы побеждает мнение об ее историчности

и проч.).

4) Наконец, заключает Старр, для собственно Темных веков ми╜

фологическая традиция вообще отсутствует, а позднейшие патриоти╜

ческие измышления об основании городов не могут быть ей заменою

(но отсутствие для Темных веков мифологического предания как та╜

кового не снимает проблемы гомеровского эпоса, по внешности ориен╜

тированного на микенское время, но по существу могущего служить

источником также и для позднейшего времени, да и с легендами об

основаниях городов нельзя расправиться вот так, одним ударом).

И все это сопровождается уже знакомым нам предупреждением

против модернизации, т. е. против каких бы то ни было попыток вос╜

создать древнейшую историю (например, Афин) на основе эпическо╜

го или легендарного материала, толкуемого с позиций позднейшего,

классического времени (например, на основе предания о Тесее).

Вывод Старра: иду ненадежности античной (эпической) тради╜

ции лучше вовсе отказаться от попыток реконструкции политической

истории архаики, тем более, что в то примитивное время какое бы то

ни было политическое развитие, выражающееся в значимых событиях

и лицах, могло и вовсе отсутствовать.

К счастью, продолжает Старр, историческое развитие не сводится

исключительно к политической истории; есть еще история культуры,

31 Ibid. P. 7-15.

– Page 33–

для реконструкции которой в Темные века имеются известные возмож╜

ности с помощью иных средств и методов.32 В этой связи он отмечает

определенное значение этнографических параллелей, но более всего

подчеркивает значение исследований, основанных на археологическом

материале. Он указывает, что при практическом отсутствии остатков

древних поселений (исключения немногочисленны – например, Смир╜

на) в расчет для Темных веков идет в особенности материал погребе╜

ний, главным образом сопутствующий захоронению керамический ма╜

териал. Старр разъясняет, как по отдельным образцам керамического

производства можно логически представить себе характер и условия

развития в отдельные отрезки времени, а следовательно, и общий ход

культурного развития в интересующую нас эпоху.

Для Темных веков, не устает подчеркивать американский ученый,

археология доставляет единственное надежное основание для истори╜

ческой реконструкции.33 Напротив, античная традиция, испещряющие

ее мифы о героях и легенды об основании городов, – материал весьма

сомнительный, и любая попытка воспользоваться им для конкретного

исторического построения является весьма опасным занятием (a very

dangerous procedure). Античная эпическая традиция может заключать

в себе более или менее верное отражение прошлого, а следовательно, и

быть использованной, лишь в самых общих чертах (only in its broadest

outlines), как, например, в случае с дорийскими вторжениями.

Следуя изложенным принципам, Старр предлагает собственную ре╜

конструкцию развития (т. е. главным образом развития культуры) в

Темные века.34 Она основана на преимущественном, если не сказать

исключительном, использовании археологического материала, и преж╜

де всего тех данных, которые доставили ученым раскопки древнейшего

афинского некрополя (в районе Керамика, к северо-западу от Акро╜

поля).

Концепции Старра нельзя отказать в логической стройности, но ей

присущ и схематизм, как легко можно будет убедиться из дальнейше╜

го обзора. Оба эти качества–и стройность, и схематизм – объясня╜

ются тем, что данные, доставляемые археологией, Старр организует

и истолковывает в конечном счете с помощью того, что уже было из╜

влечено из античной традиции классической историографией, только

он высушивает и обедняет историческую картину удалением из нее

всего того, что составляет, по его мнению, слишком живописный, а

потому и неправдоподобный колорит. Уточнение достигается тем, что

на место удаленных красочных подробностей традиционного истока

32Ibid. Р 15-20.

33Starr Ch. G. A History of the Ancient World. P 202-203.

34 Starr Ch. G. La storia greca arcaica. P. 20-23.

– Page 34–

(возвращение Гераклидов, реформа Ликурга, синойкизм Тесея и т. п.)

внедряются реалии материального плана, разумеется, в ущерб полноте

и наглядности воссоздаваемого исторического процесса.

Свою реконструкцию Старр начинает с указания на катастрофу,

которая положила предел существованию микенской цивилизации,

но, конечно, не самой жизни греческого народа. Все же, продолжа╜

ет Старр, если судить по данным едва ли не единственного хоро╜

шо обследованного памятника той эпохи – афинского Керамика, дли╜

тельная полоса времени, следующая за гибелью микенского мира, –

так называемый субмикенский период (1200-1050 гг. до н.э.) –отме╜

чена печатью абсолютного упадка. Захоронения в ямах прямоуголь╜

ной формы характеризуются убогостью сопутствующего инвентаря:

два-три сосуда, в мужских погребениях – иногда предметы вооруже╜

ния (из бронзы), в женских – нехитрые украшения (булавки, кольца и

т.п.); форма сосудов –застывшая, декор – убогий, подражающий ми╜

кенским образцам.

Но вот в погребениях Керамика появляется новый тип сосудов

с небогатым, но характерным геометрическим орнаментом (четкие

окружные линии, полукружные спирали и проч.). Открывается но╜

вый период протогеометрического стиля (1050-900), исполненный яв╜

ных перемен. Более того, по мнению Старра, применительно к этому

периоду можно говорить уже о выработке главных черт, отличающих

новую греческую и вообще западную цивилизацию. Сосуды, покрытые

простейшими геометрическими узорами, отличаются динамическим

единством составляющих элементов, обдуманной простотой формы и

декора, таящего способность к бесконечным вариациям, наконец, – и

это самое главное, – очевидным упором на рациональные принципы

построения, на соблюдение правильных пропорций и общей гармонии.

При этом, учитывая редкость контактов Греции в тот период с восточ╜

ным миром, все это надо признать плодом внутреннего оригинального

развития.

Новая фаза –период развитого геометрического стиля (900-750).

По-прежнему главным центром, доставляющим нам яркие образцы

керамики геометрического стиля, остается Аттика. Однако распро╜

странение нового стиля в остальных районах Балканской Греции, на

островах и по побережью Малой Азии свидетельствует, по мнению

Старра, не только об общем прогрессе, но и о складывающемся един╜

стве греческой цивилизации. Впрочем, одновременное возникновение

различных местных вариаций геометрического стиля свидетельствует,

по-видимому, и о другой, противной тенденции партикуляризма.

Особенными успехами отмечено VIII столетие: появление новых

центров обитания указывает на рост населения, богатство некоторых

– Page 35–

погребений – на выделение социальной верхушки. Замечательными

свидетельствами прогресса в это время надо считать вазы дипилон-

ского стиля (из Аттики) и корреспондирующ ие с ними по времени и

духу гомеровские поэмы. В росписи дипилонских ваз геометрический

орнамент разбивается изображ ениями ж ивы х сущ еств и даж е целыми

сценками – например, погребальных процессий или сражений на су╜

ше и на море. К онф игурация и декор этих сосудов свидетельствуют

об осознанном проявлении таких качеств греческого ума, как сосре╜

доточенность, уравновеш енность и соразмерность. Эти ж е свойства

проступают и в поэмах Гомера, создание которых (их окончательное

составление) надо отнести к тому ж е веку. И Нее вместе эти произве╜

дения творческого духа греков проливают свет на выработку новой (в

сравнении с Востоком) концепции человека и бож ества, на складыва╜

ние аристократической модели ценностей, наконец, на обозначивш ееся

уж е движ ение к полису.

Рож дение полиса, согласно Старру, приходится уж е на следующ ий

период, который он именует веком архаической революции (750-650).

В это время в декоре сосудов развивается новый, ориентализирующ ий

стиль, с свободной игрой кривых линий и ж ивотны х мотивов. Его воз╜

никновение, несомненно, стояло в связи с широким распространением

греков в С редиземноморье и возобновлением активных сношений с В о╜

стоком, однако, подчеркивает Старр, окончательная выработка этого

стиля была заслугой самих греков.

Примерно такое ж е реш ение проблемы источников находим мы и

у М. Финли: то ж е скептическое отнош ение к исторической традиции

греков, которую Финли считает позднейш им изобретением, та ж е под╜

черкнутая опора на археологию .35 Греческая традиция, по мнению

Финли, не имела никакого представления о преды стории собствен╜

ной цивилизации, о характере микенского мира и постигш ей его ка╜

тастрофы; все это откры ла только новейшая археология. Греческая

традиция совершенно исказила процесс ранней ионийской колониза╜

ции, представив его в виде одноактного предприятия ионийских бег╜

лецов, скопившихся в Аттике во время дорийского нашествия, а затем

разом выселившихся в М алую Азию. М еж ду тем археология устанав╜

ливает разрыв по крайней мере в 150 лет м еж ду разруш ением Пило-

са в Мессении, что традиция считала (по мнению Финли, необосно╜

ванно) делом рук дорийцев, и началом колонизационного движения

в М алую Азию, каковое фиксируется не легендарными историями о

основании ионийских городов – они все позднейш его изобретения, – а

распространением, впрочем, именно из Аттики, протогеометрической

керамики.

35 Finley M.J. Early Greece. Р. 71, 80-81, 86.

– Page 36–

Как и Старр, Финли считает, что древнейшая греческая традиция

в лучшем случае может дать лишь самое общее отображение прошло╜

го–не конкретных событий и лиц, а некой отвлеченной картины. Так,

гомеровский эпос, опирающийся главным образом на традицию Тем╜

ных веков (и притом скорее первой их половины, чем второй), отра╜

жает в целостном, но весьма лишь приближенном виде картину соци╜

альных отношений названной эпохи (т. е. Темных веков): господство

мелких царьков и знати, частное аристократическое хозяйство (ойкос)

как основу их влияния и силы, простоту политического быта, обхо╜

дящегося без бюрократического аппарата, без формализованной пра╜

вовой системы и т . п., наконец, неразвитость социальной структуры,

отсутствие четких категорий свободы и кабалы, при ясном, впрочем,

различении знати и простого народа.36 Равным образом и в традиции

о Великой колонизации за историями личных распрей, убийств и из╜

гнаний, с которыми позднее связывался вывод той или иной колонии,

скрывается по крайней мере одно общее воспоминание о глубинном

социальном кризисе, характеризовавшем архаическую эпоху и поро╜

дившем колонизационное движение.37

Нам кажется, что этого аналитического обзора достаточно, чтобы

представить логику источниковедческого подхода ученых типа Старра

и Финли, его сильные и слабые стороны. Отталкиваясь от критических