Текст книги "Лабиринт Данимиры (СИ)"
Автор книги: Агата Бариста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 48 страниц)
Видно было, что противоборствующая троица пытается остановить кошмарное действо, но все усилия не оказывали результата. Мортена окутывала еле заметная дымка, его тело даже стало чуть просвечивать – видимо, он перешёл в естественное для себя полупризрачное состояние. Я вспомнила, как тревожила Кайлеана именно эта особенность – сын Илгалеи не принадлежал ни к миру живых, ни к миру мёртвых, – и теперь понимала, как он был прав. Мортен оказался поразительно живуч, он один противостоял трём сильным магам.
Кайлеан плёл в воздухе заклинания – кружевные серебристые письмена, похожие на те, что появились на поверхности озера, и посылал их к Мортену… серебро тускнело и растворялось, едва коснувшись защитного свечения. Химериан швырял в Мортена пригоршни красных угольев… отец атаковал ослепительными файерболами… с тем же нулевым эффектом.
Вскоре Мортен разомкнул смертельную цепь, энергетические нити втянулись в его пальцы, и на землю упало то, что осталось от Леара и Арабеллы – уплощённые измятые очертания фигур, похожие на обёртки с изображением людей.
Мортен повёл плечами, размял шею и улыбнулся мне. Он выглядел посвежевшим и отдохнувшим, а его противники – уставшими и вымотанными.
– А вот теперь, Данечка, – проговорил зловеще Мортен, вперив в меня взор голубых глаз, – начнётся рок-н-ролл…
Он вскинул руки наизготовку, но тут рядом с папой появилась мама, а перед Мортеном встала Илгалея с хрустальным мечом.
– Кто тронет моего мальчика, сдохнет как собака, – заявила Илгалея и подняла меч.
Да, она крепко подпортила Мортену эффектный момент начала рок-н-ролла.
Это было нервное, но я отчётливо хихикнула.
Мортен метнул в мою сторону косой взгляд, вздёрнул подбородок и произнёс ледяным тоном:
– Я сам справлюсь, Ваше Величество.
Илгалея дёрнулась как ужаленная:
– Сколько можно говорить, не называй меня Величеством!
– Самое время требовать сыновних чувств, – процедил Мортен. – Проблема в том, что результат научного эксперимента по определению не может их испытывать.
Лицо Илгалеи на мгновение сделалось несчастным. Я подумала, что за давнее сумасбродство она расплачивалась долгие годы… и всё же продолжала любить своё детище… а Мортен тоже мучился, не в силах примириться с сущностью полупризрака. Мне внезапно захотелось оказаться на страницах какой-нибудь старинной книжки, где белое – это белое, чёрное – чёрное, и не надо жалеть злодеев.
– Впрочем… – Мортен небрежным взмахом расправился с летевшей в него цепочкой файерболов. – Пока я занят, можете отгонять от меня назойливых мух, Ваше Величество. – Он отвернулся от Илгалеи и как ни в чём не бывало подмигнул мне: – И всё-таки начнём веселье, Данимира! – Мортен поднял руку и щёлкнул пальцами.
… Сверху обрушился пронзительный скрежещущий пассаж – сто небесных гитаристов одновременно впились нервными пальцами в свои электроструны, я даже пошатнулась от материальной мощи звука, заполонившего каждый уголок пространства; пронзительный голос возопил смутно знакомое «livin' easy, livin' free…» и под обещанный Мортеном рок-н-ролл его фигура раздвоилась. Новоявленный двойник, ухмыляясь, переглянулся с Мортеном, а тот вновь щёлкнул пальцами и на свет явилась ещё одна копия… следом третья, четвёртая, пятая… Илгалея со своим зловещим мечом отступила в сторону, а каждый новый Мортен немедля бросался в атаку и вскоре Кайлеан с Химерианом, окружённые десятком противников, заняли оборону спина к спине, и так же поступили отец с матерью. Совсем недавно мы наступали, я была уверена, что победа близка, а теперь…
Я бросилась к Люде. Пришлось напрячь голос, чтобы меня услышали.
– Что это за фокусы?! – склонилась я над Людой, с трудом удерживаясь от того, чтобы не начать трясти её за плечи. – Что это за двойники?
– Не двойники. Это сам Мортен и есть. Его коронный трюк. Он умеет расщеплять свою личность. Теперь каждая грань его характера – отдельный индивид. Смотри… тут есть Злость, Решительность, Беспощадность… Жадность и Щедрость… или вон… – она кивнула в сторону беспрестанно хохочущей копии, – Веселье… или Безумие… в каждом из нас намешано всякого разного, суть только в пропорциях. Приглядись внимательней, – она усмехнулась, – вдруг найдёшь Любовь и Доброту.
Я вспомнила разных Мортенов из библиотеки – с подобным мы уже сталкивались. Только думали, что имеем дело с разницей в восприятии, а дело, значит, было в другом?
Гадать было некогда.
– Как это остановить?
– Остановить? – прищурилась Люда. – Назовём вещи своими именами. Хочешь знать, как убить Мортена?
Я замерла, а Люда понимающе кивнула.
– Правда – такая неудобная вещь иногда. Но я скажу… мне терять нечего… и распоряжайся этим знанием как хочешь. Ты видишь множество граней, но все они связаны с неким центром. Чтобы убить Мортена сейчас, пока его личность расщеплена, надо уничтожить главный элемент. Тогда погибнут и остальные… или ослабеют настолько, что справиться с ними не составит труда.
– Уничтожить самого сильного? – Растерянным взглядом я выискивала отличия в быстро передвигающихся фигурах.
Люда закашлялась, поманила к себе, и я придвинулась ближе.
– Пойми. Один из множества – то неизменяемое, что появляется на свет с первой искрой разума и сопровождает нас до конца… то, что скрепляет и поддерживает в любых испытаниях… он-то и есть главнейший среди всех.
Немного подумав, я осторожно предположила:
– Ты говоришь о душе?
– Не знаю… наверное, можно назвать и так. Мортен был бы польщён. – Люда слабо улыбнулась. – Сколько раз ему заявляли, что души у него нет.
– Но как найти среди всех этого главного?
Она шевельнула плечами.
– Не такой уж я знаток психологии. Для меня душа Мортена осталась в потёмках. Хотя я б не стала искать монстра с клыками в пене. А в остальном… ну… пробуйте «методом научного тыка».
Людмила замолчала, прикрыв глаза, и я выпрямилась. Полученные сведения в силу их неопределённости имели сомнительную ценность. Но всё же я передала анималингвой её слова для Кайлеана. В нашей ситуации пора было хвататься за соломинку. В ответ пришло краткое и едва различимое «понял». Видимо, сил на другой ответ у него не было.
Новая волна дурного предчувствия приближалась, но не успела я предаться переживаниям, как разом умолк гитарный надрыв и оборвался пронзительный голос – будто я нырнула и в уши попала вода.
В тишине от толпы сражающихся отделился человек и, прихрамывая, двинулся к нам.
Сердце застучало с удвоенной силой – это был один из двойников.
Я сидела на земле рядом с Людой, не в силах пошевелиться.
… При безусловном сходстве с Мортеном эта часть души выглядела странно, напоминая театрального Ричарда Третьего – в старинной одежде, одно плечо выше другого, и когда двойник мельком оглянулся на бой, я поняла, что за спиной у него горб. Тонкое болезненное лицо, обрамлённое золотыми кудрями, тоже не блистало той искрящейся лукавой красотой, что была свойственна оригиналу… однако взгляд… взгляд не изменился.
Горбун поклонился и церемонным движением протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
Понимая, что глупо упираться и уползать на четвереньках, я протянула руку в ответ. Как только мои пальцы оказались в ладони Мортена, меня будто что-то подхватило, закружило, мир вокруг расплылся.
Исчезла битва и куда-то делась Люда, стёрлись серебряные письмена на льду и вместо берегов в траурных перьях гигантских папоротников вокруг встали серые стены с грубо вытесанными колоннами, над головой сомкнулись высокие своды.
Я быстро огляделась в незнакомом месте.
Это был, очевидно, тронный зал – у дальней стены каменные ступени вели к возвышению, на котором стояли два одинаковых характерных кресла – огромные, богато украшенные, с высокими спинками. По сравнению с лощёным Эрмитанским, здешний интерьер казался более старым, более брутальным и, в конечном счете, больше напоминал реальные замки в моём родном измерении.
Королевские кресла пустовали, но вокруг – на возвышении и в самом зале – постепенно проявлялись очертания людей в нарядных одеждах. Призрачные придворные степенно фланировали, занятые светским общением. На балконе небольшой струнный оркестр выплетал старинную мелодию.
– Мы в голограмме?
Горбун покачал головой.
– Считай, что мы в несбывшемся. Сколько бы мы здесь не были, для остальных не пройдёт и секунды. Я хотел показать, чего ты лишилась, – Мортен указал на трон. – Мы могли бы править Аннморией вместе.
– Не могли бы. – Я попыталась отдёрнуть руку, но он стиснул её. Несмотря на общий болезненный вид, пальцы у него оказались железными.
Мортен склонил голову набок.
– Боишься?
В ответ я насмешливо приподняла брови.
Действительно, глупости какие. Чего бояться человека, отдавшего тебя на растерзание демонам?..
Мортен понял меня без слов.
– Знаю, мне не получить прощения, но я хочу, чтобы ты услышала… Тогда я был болен, я был не в себе и совершил ошибку. И потом… я сожалел… очень сожалел…
– Угу, – хмуро сказала я. – Страдал, лил крокодиловы слёзы?
– Может, и лил, – так же хмуро сказал Мортен. – Говорю тебе… жажда живой крови оказалась сильней меня… непобедимый инстинкт завладевает всем существом, пронизывает каждую клетку и помрачает рассудок… если б ты знала, как ужасно возвращаться в призрачное состояние…
Я снова попыталась избавиться от железных пальцев.
– А Кайлеан скорее трижды умер бы сам! – выпалила я. – И никакой инстинкт не заставил бы его принести меня в жертву!
Хватка ослабла.
– Да, – скривившись, признал Мортен, – некромант ухнул бездну энергии на твою защиту. Ослабил он себя фатально. Ему не устоять. И, главное, всё напрасно. Есть области магии, доступные только мне. В сущности, мы лишь играем в кошки-мышки… и мышка здесь не я.
Моё сердце сжалось. Кайлеан предвидел… «Если я погибну…» – говорил он…
– Тогда верни меня обратно. Если Кайлеану суждено умереть, пусть я умру вместе с ним.
Горбун долго изучал меня, затем изрёк:
– Вы, люди… так нелогичны… Какой смысл в твоём желании?
Не собираясь читать мораль, я всё же произнесла:
– Если ты не понимаешь таких вещей, значит, всё это время ты стремился стать лишь кровоточащим куском мяса. Человечность кроется в другом.
Он сузил глаза и накренился в мою сторону, и на мгновение показалось, что сейчас мне настанет конец. Но Мортен внезапно вздохнул и расслабился.
– Ах, Данимира, Данимира… Твоя добродетель несокрушима, – усмехнулся он, покачав головой. – Даже на краю гибели ты остаёшься хорошей девочкой.
– На краю гибели не имеет смысла меняться, не находишь?
– Возможно, в переменах кроется спасение.
– Не для всех. Верни меня обратно, – тихо сказала я. – И дальше… будь что будет.
– У всего есть своя цена.
– Какова же твоя? – Я прищурилась. – Подарить тебе почку? Или сразу отдать весь организм на запчасти?
– Взамен… один танец… Подари мне всего один танец…
– И я буду свободна?
Он помолчал, прислушиваясь к чему-то, и поглядел на меня в упор.
– И будешь свободна. Клянусь. – Он подал знак музыкантам на балконе.
Сменился ритм, сменилась мелодия, расступились придворные, которые раньше будто не замечали нас, и я, неисправимая доверчивость, долго глядела в знакомое и незнакомое лицо своего палача, тюремщика своих родителей, а потом всё же положила руку ему на плечо.
В молчании, под горьковато-печальные звуки, разлитые в воздухе, мы начали движение. Наш долгий танец был незамысловат – так, медленно переступая, могли бы танцевать два малознакомых человека на первом свидании в людном месте. Я опасалась какой-либо выходки, но Мортен вёл себя пристойно и против ожиданий не вёл провокационных разговоров. Иногда по его губам пробегала загадочная полуулыбка, отвечающая тайным мыслям. Эта покалеченная часть души вела себя странно, я никак не могла определить её суть.
– Кто ты? – спросила я наконец.
– Угадай. Как видишь, я несколько ущербен. – Он усмехнулся. – Может статься, я представляю Разум?
– Совесть, скорее уж, – мстительно сказала я.
– Что-то не припомню такого в наших славных рядах, – парировал Мортен. – Должно быть, парень по имени Совесть умер в младенчестве.
– Охотно верю. Но, значит, ты не представишься?
Он пожал плечами.
– В разобщённом состоянии у нас у всех проблемы с самоидентификацией. Каждый считает себя центром притяжения… и лишь один прав.
– Тогда скажи хотя бы, зачем тебе всё это? К чему этот танец?
– Скоро узнаешь. – Он прислушался и заключил, настойчиво направив меня к стене: – Впрочем, не скоро, а прямо сейчас.
Я обернулась, отметив, что музыка оборвалась.
Воздух у дальних дверей дрожал и там один за другим возникали пришельцы. Личность Мортена, расщеплённая на множество частей, приблизилась и окружила нас полукольцом.
Вперёд выступил один из новоприбывших. Ликом и телом он был безупречен, но глаза источали холод.
– Благодарим тебя, собрат. Как удачно, что ты привёл её сюда, куда нет хода никому, кроме нас, – проговорил он, обращаясь исключительно к моему спутнику. – Мы нейтрализовали всех, но не можем добить некроманта. Он связан с девчонкой, – он кивнул в мою сторону, – магией Судьбы. Она – хранительница его сил. Убьём девчонку – уничтожим некроманта. Теперь отходи в сторону и дай нам закончить дело.
– Да ради бога, – небрежно ответил горбун и сделал пару шагов от меня. – Только прошу – сделайте это максимально быстро, используя всю нашу мощь… Хм-м… всё-таки я постоянно замечаю за собой некоторую сентиментальность. Неужто я – Слюни-и-Сопли? Обидно. – Он обратился ко мне. – Теперь ты понимаешь? Наш танец… это было прощание, Данимира. Прощай и прости за всё.
Мне нечего было ответить ему. Что вообще тут можно было сказать? Предатель, Иуда, Каин? Я глядела в обступившую нас толпу и думала: неужели последнее, что я увижу в жизни, будут эти одинаковые, красивые и безжалостные лица с холодными голубыми глазами?..
Милый, я люблю тебя, проговорила я на анималингве, вызывая в памяти облик Кайлеана, сомневаясь, что мои слова достигнут цели, и всё равно торопливо шепча признание. Я буду любить тебя до последнего вздоха, и, может быть, позже…
… Милый…
… Молнии, сверкающие и грохочущие, повсюду…
… Милый, я люблю тебя…
Потолок раскололся, и вместе с ним раскололся мир.
Колонны рухнули, и рухнул мир.
Треск, скрип, грохот и отголоски рок-н-ролла.
Двойники подняли руки, и потоки разрушительной энергии рванулись вперёд, целясь прямо в меня… но не достигли цели. Потому что хромой горбун, выкрикнув что-то невнятное, искривил потоки, и молнии стрелами впились в него самого, словно он стал Святым Себастьяном.
– Что ты наделал, глупец?! – страшно закричал тот, что мечтал уничтожить меня для того, чтобы добраться до Кайлеана.
Единый звериный вопль вырвался из множества глоток и фигуры передо мной закорчились, расплываясь. Они одновременно проклинали защитившего меня, и опускались на пол, и исчезали, умерев, – одни быстрее, другие – сопротивляясь, но ни один не остался в живых.
– Душа! – сказала я потрясённо вслух. – Ты – главный? Настоящая душа Мортена?
Горбун повернулся, его бледнеющие губы шевельнулись в подобии усмешки:
– Ну что, я не просто кровоточащий кусок мяса?
Я молча смотрела, как он начинает таять, и услыхала еле различимое:
– Помни обо мне…
Я кивнула, сглотнув горькую слюну.
– В память… о несбывшемся… о непутёвом брате… первенца назови… – (Я моргнула.) – В имени пусть будет буква «м»…
– Нет! – резко сказала я прежде, чем успела что-либо обдумать, но Мортен, скорей всего, уже не услышал, потому что тело его развеивалось в воздухе странным манером – тонкими полосами по спирали… полосы разлетались в разные стороны… мне почудились странные звуки – будто откуда-то сверху доносятся не то хлопанье крыльев, не то аплодисменты… Потом всё рассыпалось мерцающими, быстро угасающими искрами, и как только погасла последняя искра, действительность вернулась.
Я вновь очутилась на острове посреди Имангры. У моих ног тяжело дышала Люда; дальше отец с матерью в изнеможении сидели на земле, опираясь друг о друга – тоже живые! – а ещё дальше чернело вытянутое тело большого чёрного зверя, над которым склонился человек. И как будто бы кого-то не хватало, но человек выпрямился и обернулся. Это был Кайлеан. Он двинулся навстречу, ускоряя пружинистый шаг… высокий, сумрачный, пропылённый, весь в запёкшейся на волосах и одежде крови… я так любила его, что от стеснения в груди не могла сделать ни шагу навстречу… сердце моё плавилось, я просто стояла, ждала и любовалась своим мужем… пока откуда-то сбоку не явилась Илгалея, рванувшаяся в мою сторону яростной волчицей. Она отчаянно кричала «Из-за тебя, из-за тебя…» и что-то ещё про сына, которого потеряла навеки…
Развязка оказалась такой стремительной, что я не успела толком испугаться.
Мать, выкрикнув «Лея, не смей!», опутала сестру магическими путами, но та успела метнуть своё смертоносное оружие. Однако оковы всё же сбили её прицел, и хрустальный меч королей вонзился в покатый валун в двух шагах от меня. Я запоздало шарахнулась, памятуя об опасности, Илгалея с безумной силой разорвала путы, из-под её пальцев вырвались три призрачные мантикоры, они уже летели ко мне в прыжке, размахивая скорпионьими хвостами, когда Кайлеан выкрикнул: «Возьми меч!»
«Нет!», – выкрикнули одновременно мать и отец, «Нет!» – крикнула Илгалея, «Меч!» – крикнул Кайлеан, и я, не раздумывая, схватилась за прозрачную рукоять и, легко выдернув меч из камня, взмахнула им перед собой.
Мантикоры, напоровшись на клинок, взвыли и исчезли. Наступила тишина, в которой я с изумлением разглядывала оружие, которое держала.
Илгалея опустилась на землю, закрыв лицо руками. Моя тётя выглядела как человек, потерявший волю к жизни.
Кайлеан был уже рядом, обнимая. Я тщательно отводила руку с мечом подальше от него, пока он не забрал у меня меч, воткнув его обратно в камень.
– Почему? – слабо вопросила я. – Что всё это значит?
Мой муж закопченной пятернёй откинул волосы со лба, оставив на коже грязные полосы, и устало сказал:
– Потому что я – коронованный король, а ты – со вчерашней ночи – моя законная жена. Ты королева, Данимира, и подобные артефакты теперь тебе подвластны и не могут причинить вреда.
Раздув ноздри, я произнесла с нотками зарождающегося гнева:
– О, мой царственный супруг, а дозволено ли будет узнать, королевой какой страны я являюсь, или это не моего ума дело?
Кайлеан почему-то довольно засмеялся, снова стиснул меня в объятиях и жадно поцеловал, потом отпустил и заговорил:
– Признаться, вначале я всерьёз рассчитывал на Аннморию. Не фыркай, такое решение просто напрашивалось. Но довольно быстро стало ясно, что приобретя Аннморию, я потеряю тебя, и я понял, что надо идти другим путём. В юности я много странствовал, и однажды наткнулся на проход в другое измерение… наткнулся случайно, дуракам везёт… девственное, никем не занятое измерение, сокровище, о котором никто не подозревал… ничейное королевство – нетронутая земля, покрытая густыми лесами и чистыми реками… и при этом населённая весьма опасной фауной… Тогда я еле унёс ноги и отложил до лучших времён исследование новых территорий, но теперь понял, что настала пора разыграть эту карту. Пока ты гостила в Эрмитании… я тянул время и спешил… прямо у портала был выстроен форт… деревянный пока… и в нём я короновался три дня назад.
Он закончил, поглядывая выжидательно, но мысли смешались в моей голове от такой новости, и тогда Кайлеан добавил, заглядывая мне в глаза:
– Ты просила что-то придумать. Я придумал. Лёгкой наша жизнь не будет, о благах цивилизации на какое-то время придётся забыть… да что там говорить – за пределы форта ты сможешь выйти не скоро, каждый клочок земли придётся отвоёвывать с боем, и я поначалу буду не столько королём, сколько лесником… охотником… плотником… и ещё бог знает кем. Но тебя ведь это не испугает?
Я долго молчала, а потом произнесла:
– Ты так и не сказал, как зовётся наше королевство.
– Что, правда, не сказал? – удивился Кайлеан. – Данимирия, разумеется.
Эпилог
Первым уроженцем Данимирии стал Николас Эмрис Карагиллейн. Как и подобает мультипентаграмному магу, он пробивался в этот мир с боем, и причинил своей матери немало мук, но трудно описать мой восторг, когда я услыхала первый крик сына; крик, по которому сразу можно было определить его характер – сильный, уверенный и нетерпеливый. Ник появился на свет в глухую зимнюю пору, когда бревенчатые стены форта подпирали огромные сугробы, и снег валил так, что даже строительство третьего этажа замка было приостановлено на неделю. Назвав передышку удачей, король объявил празднество по случаю рождения наследника. Портал раскалился от непрерывной работы – прибывали грузы с деликатесами и выпивкой, а затем и гости.
Праздник вышел чудесный, хотя – несмотря на деликатесы и наряды гостей – имел стойкий оттенок сельской вечеринки… нас с Кайлеаном это ничуть не волновало, мы были счастливы.
Наверное, не с этих воспоминаний стоило начинать рассказ о событиях, произошедших после битвы на Имангре, но по правде говоря, мною двигало обычное хвастовство и материнское тщеславие. До сих пор я испытываю нечто сродни радостному изумлению, когда гляжу на двухлетнего Ника и подмечаю, как проявляется в нём смешение наших с Кайлеаном генов. Впрочем, подозреваю, ничего нового в родительских чувствах увидать невозможно, так что, пожалуй, мне лучше перейти к другим событиям.
И всё же прежде чем вернуться назад во времени, я хотела бы кое-что прояснить.
Эмрис.
Э-м-рис…
Второе имя появилось у сына по желанию королевы Эрмитании. Её семья имела валлийские корни и так звали её отца. Признаться, когда над колыбелью прозвучало пожелание Елены, я вздрогнула и трижды открывала рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала. В конце концов, рассудила я, второе имя – это обычно формальность, а отказ может серьёзно подпортить отношения со свекровью. Что же касается памяти о Мортене… его глубоко противоречивая личность и так занимала мои мысли довольно часто. С сожалением я размышляла о том, что дух человечности проявился в нём наиболее ярко как раз тогда, когда он отказался от притязаний на физическое тело. О природе чувств, испытываемых Мортеном по отношению ко мне, я, напротив, предпочитала не задумываться, слишком скользкая была тема. Я лишь полагала, что странные токсичные отношения в стиле «любовь-ненависть» вообще были для него нормой. Скорей всего, вкус к такому ему привила моя несчастная тётя, – личность, на мой взгляд, такая же противоречивая, как и Мортен.
Так или иначе, брат-призрак жил в моих воспоминаниях, как ему и хотелось… более того, признаюсь, странные фантазии захватывали меня иногда, я воображала, что он жив не только в воспоминаниях.
Повод к подозрениям был ничтожен и всё же… и всё же… Второе имя сына фигурировало лишь в официальных бумагах, но однажды, когда Ник опасно расшалился, я в сердцах произнесла вслух (в лучших традициях Мэри Поппинс) – «Николас Эмрис Карагиллейн, извольте остановиться!..» И вдруг кто-то невидимый погладил меня по щеке… да так отчётливо, что холодок пробежался по позвоночнику. Позже я опять обратилась к сыну «Эмрис», на этот раз, чтобы свериться с ощущениями, и невесть откуда взявшийся ветер вновь погладил моё лицо и пробежался по волосам. Дальнейших экспериментов я не проводила и больше вспоминать об этом не хочу.
На самом деле, первой, родившейся в Данимирии, могла бы стать Снежинка, но Кайлеан настоял на том, чтобы церемония призыва души в тело состоялась в Эрмитанском драконятнике. Неизвестно, какая физическая форма таится внутри овоида, напомнил он, а в форте пока нет надлежащих условий.
Как выяснилось, беспокоился он не напрасно.
В положенный час яйцо созрело, душа Снежинки была призвана, после томительного ожидания скорлупа треснула… и первым в трещину просунулась не кошачья лапа, а белое бархатистое перепончатое крыло.
Я ойкнула, вытягивая шею и прижимая руки к груди.
Крыло убралось.
Тот, кто был внутри яйца, сначала посидел тихо, следом основательно повозился, в итоге трещина расширилась, верхняя половинка отлетела в сторону, и белоснежное изящное существо взглянуло на нас удивлёнными ярко-оранжевыми глазами.
– Я что-то пропустила? – вопросила миниатюрная драконица нежным голоском, выпростала крылышки и неуклюже попыталась выбраться из яйца. Яйцо качнулось, драконица кубарем выкатилась нам под ноги.
– О, моя милая Снежинка, – дрогнувшим голосом вымолвила я. – Это ты, ты!..
Потом были слёзы, объятья и задумчивое заявление Снежинки, что она съела бы рыбки… или, может, сметанки… сливок… или нет, сейчас ей больше всего хочется толчёного речного жемчуга, посыпанного опилками эбенового дерева… после чего Снежинка озадаченно замолчала, а потом недоумённо спросила, действительно ли она теперь должна питаться такими странными вещами.
– Лишь иногда. В особых случаях, – сказал Кайлеан, и оранжевый взор обратился к нему.
– От тебя пахнет Данимирой. А Данимира пахнет тобой. Значит ли это, что вы поладили?
– Да, мы поладили, – подтвердил Кайлеан, приподняв уголки губ.
Снежинка внимательно изучила его ауру и благосклонно кивнула.
– Это хорошо. – Драконица совершенно по-кошачьи потянулась. – За Данимирой нужен присмотр, а ты напоминаешь мне Левиафана… Он, конечно, лучше, но… О-о-о! – Снежинка издала восклицание, вытянула крыло и повертела им перед собой. – Но что теперь скажет Лёва?.. Понравится ли ему это? – Снежинка снова повертела конечностью. – Что это здесь – коготки на крыльях? Интересно, надо ли их точить? – Она задумалась.
Из тёмного угла вперевалочку вышел Левиафан. Его бородатая, и без того мрачная физиономия выражала теперь ещё большую мрачность.
После отчаянных поисков мама обнаружила Лёву в лесу. Манул одичал, промышлял охотой на мелких и не очень зверей и почти утратил способности фамильяра. Стало ясно, что Левиафан подвергся безжалостной магической атаке, ему потребовалась серьёзная реабилитация в специализированной клинике. Постепенно Лёва пришёл в норму и тогда рассказал, что помнит только, как бросился на обидчиков своей хозяйки, а после – лишь смутные ощущения. Шумит листва, колышется трава, глупые зайцы прыгают так близко… качается ветка, солнце мелькает за листьями, глупые белки прыгают так близко… по небу бегут облака, сквозь щель в заборе видно, как роют землю глупые куры, скоро они подойдут ближе… и всё в таком духе.
Левиафан никогда не был ангелом, но мама обмолвилась, что когда он невнятно описывал своё житьё-бытьё в окрестностях посёлка, ей временами казалось, что она слушает рассказ Джека-Потрошителя.
Узнав об участи Снежинки, манул впал в чёрную меланхолию, потому, когда пришло время возрождать Снежинку, мама решила, что ему просто необходимо присутствовать на церемонии. Сама она не осталась, поскольку дела требовали её присутствия в Оленегорске, но не поленилась и Лёву доставила.
– Лёвушка! – обрадовалась Снежинка. – У меня теперь крылья! И шёрстка совсем короткая, как плюшевая! И я ем жемчуг на завтрак! Правда, здорово?
Левиафан сел рядом со Снежинкой, превратившись в насупленный меховой шар.
– Здорово, – сказал он угрюмым басом. – Особенно жемчуг на завтрак.
– Тогда почему ты такой грустный?
Лёва посопел и сказал:
– Я рад. Сегодня особенный день для меня. Но я оказался недостоин, Снежа. Я вёл себя как дикая тварь из дикого леса и делал ужасные вещи не от голода, а безо всякого повода, для развлечения. Поэтому ты возродилась в теле дракона, а не манула. – Он закатил глаза и забормотал: – Меа кульпа, Снежинка, судьба против нас! Раскололся о скалы любовный баркас…
Поэт, с умилением подумала я, а вслух горячо воскликнула:
– Кульпа тут совершенно не причём! Ты был травмирован и не отвечал за себя!
– Тебе не нравятся драконы? – огорчилась Снежинка.
– Ты мне нравишься в любом обличии. Но я надеялся… – Манул поник, и драконица бросилась его утешать, обнимая белоснежными крылами.
Я приподнялась на цыпочки и прошептала Кайлеану в ухо:
– Почему Снежка стала драконом? Почему не манулом? Почему не вернулась в прежнее тело?
Кайлеан нахмурился, потёр подбородок и так же негромко ответил:
– Должно быть, потому что яйцо хранилось в драконятнике. Такое иногда случается. Зародыш впитал окружающие эманации.
– Что же теперь делать?
Муж пожал плечами.
– Есть надежда, что подросшее тело сохранило способность перенимать чужую форму.
С жалостью глядя на обнимающуюся парочку, я сказала:
– Значит, нам теперь нужен манулятник? Ну, чтоб нужных эманаций было побольше.
Судя по круглым глазам Кайлеана Георгиевича, идея манулятника сразила его наповал. Я уловила картину какого-то обширного сарая с насестами, по которым плотными рядами расселись мрачные бородатые коты. Коты хриплым басом декламировали вирши трагического содержания.
Кайлеан зажмурился и потряс головой.
– Не надо манулятника, – поспешно сказал он. – Им просто надо больше проводить времени друг с другом. Весьма вероятно, это сработает.
После долгих обсуждений было решено, что Левиафан и Снежинка переезжают жить в Данимирию. Мама сказала, что не будет стоять на пути большой любви, освободила Лёву от клятвы фамильяра и сейчас находится в поисках нового помощника. Новый фамильяр должен найти её сам – такое у неё предчувствие. Надеюсь, это будет не лось какой-нибудь.
Стратегия совместного времяпровождения уже приносит свои плоды. Мордочка Снежинки начала приобретать кошачьи черты, уже прорезались ушки на макушке, хвост стал почти кошачьим и вообще Снежка ощутимо заматерела. Последнее её расстраивает (иногда, когда она вспоминает об этом), но верный Лёва уверяет подругу, что она становится краше день ото дня.
… Хронология явно не мой конёк, всё это случилось позже. А тогда первым делом мы отправились в Питер, на Тучков мост, чтобы окончательно прояснить моё положение.
На сей раз возвращение в родное измерение оказалось в высшей степени респектабельным.
Никаких помоек на задворках.
Официальный визит принца Эрмитании с супругой – повышение статуса Кайлеан пока не афишировал – начался с посещения Мадрида и объяснялся необходимостью дачи показаний Чрезвычайной Императорской Комиссии, созданной для расследования невероятных событий в Оленегорске. Догадываюсь, что при других обстоятельствах градус дипломатического скандала возрос бы до небес, но, во-первых, в деле оказались замешаны высокопоставленные чиновники самой Империи, а во-вторых, Эрмитания не без оснований заняла позицию пострадавшей стороны, так что волны возмущения размеров цунами не достигли.
Снова забегая вперёд, скажу, что расследование длилось около года, его итогом стали громкие аресты и загадочное исчезновение отца Ксении, Игоря Петровского. Когда я посетовала, что негодяй благодаря своим деньгам сумел скрыться от правосудия и, возможно, нежится сейчас на отдалённом тропическом острове, Кайлеан обнажил зубы в ухмылке и многозначительно заверил, что Петровский точно не в тропиках и точно не нежится. Со злорадством, прежде мне не свойственным, я поняла, что участи отца Ксении не позавидуешь.
