Текст книги "Лабиринт Данимиры (СИ)"
Автор книги: Агата Бариста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)
Первоначально меня брала оторопь от её тона, но мама объяснила, что это у Снежинки начальная эйфория от повышения статуса, и что вскоре это пройдёт, а пока придётся потерпеть.
Я пожала плечами.
– Вообще-то, он дал мне визитку. «Алексей Абрикосов, свадьбы и ню».
– Визитку! – Снежка фыркнула. – Если я дам тебе визитку, где будет написано, что я «Дита фон Тиз, стриптиз и песнопения», ты тоже поверишь?
– Не спорю, имя у него немного странное, зато звучное. Возможно, это псевдоним, знаешь, как у Раневской или Вольтера. Иногда люди искусства уже и не помнят, как их называли при рождении. Должно быть, смена имени их бодрит и освежает. А насчёт негодяя – это ещё неизвестно. Просто я напугала Лёху своей манерой общаться.
Снежинка поднялась, села, сложила передние лапки вместе, обвила их хвостом и уставилась на меня ярко-оранжевыми глазами.
– Ведьма Данимира! – строго сказала она. – Он завёл девочку-студентку в ресторан, поел-попил за её счёт и смылся, не прощаясь. Кто он, по-твоему, после этого?
– Да ладно, – махнула я рукой. – Ты же знаешь, я не обеднела.
– Да, но он-то этого не знал! Ты уж меня извини, хозяйка, но по тебе не скажешь. Посмотри на себя – рубашонка клетчатая, шортики джинсовые, тапочки эти вечные на резиновом ходу… Ведьма Данимира, пора на шпильки переходить.
– Тапочки удобные, я в них счастлива. Не представляю, как люди передвигаются на шпильках. Некоторые даже бегают – я сама видела. Мне на эти ходули смотреть страшно, не то что надеть и побежать. И потом, я и так высокая, а на каблуках стану ещё выше. А насчёт Лёхи… Ну, не знаю, не знаю…
– А я думаю, что знаешь. Представь, что этот Лёха сбежал не от тебя, а от твоей подружки. От Ольги. Или от Маришки.
– Какой негодяй! – вскричала я тут же. – Гад ползучий!
– Ага, – довольно муркнула Снежинка. – Оказывается, мы всё прекрасно и сами понимаем. У тебя проблемы с самооценкой, хозяйка. Такое часто бывает с книжными девочками, но это пройдёт со временем – когда тебе надоест попадать впросак. А пока ты можешь представлять на своём месте дорогого тебе человека. Так тебе легче будет разобраться, что такое «хорошо» и что такое «плохо». А то – ишь! Девочка ему Бродского почитала, и поэтому Вася Помидоров теперь у нас страдалец.
– Снежка! Во-первых, не Вася Помидоров, а Лёха Абрикосов, во-вторых – да не читала я ему Бродского. Ты так говоришь, как будто я на табуретку влезала и оттуда декламировала. Так просто, к слову пришлось, совсем чуть-чуть. Стали говорить, что лето жаркое – даже слишком, все слегка замучились. Ну, вот я и вспомнила: «Я не то что схожу с ума, но устал за лето. За рубашкой в комод полезешь, и день потерян. Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это – города, человеков, но для начала – зелень». Вот и всё. Но и четырёх строчек хватило, чтобы от меня сбежали.
– Это твой Бродский написал? – заинтересованно спросила Снежинка, не обращая внимания на моё самобичевание. – Молодец, он, наверное, в прошлой жизни котом был. Иногда так устаешь в этой шубе, а солнце всё светит и светит… Жа-арко… И всё такое зелёное-презелёное… В жару сразу хочется чего-то чёрно-белого, начинаешь завидовать обычным котам. Если встретишь Бродского, передай ему, что он хороший поэт.
– Я не встречу его, Снежечка, он уже умер.
– Ну, тогда он сейчас кот, наверное, – рассудила Снежинка. – За хорошие стихи. Может быть, даже чей-то фамильяр. Я бы с радостью с ним познакомилась.
Я подумала и согласилась, что да, я бы тоже с радостью познакомилась. Хотя мне и непонятно, почему это Бродский за свои стихи должен стать именно котом.
Снежинка посмотрела на меня с укоризной.
– Сама подумай, хозяйка. Разве ты встречала хоть одну собаку, которая писала бы стихи?
Женская логика всё-таки ничто по сравнению с кошачьей, подумала я.
– Нет, не встречала. Хотя, честно говоря, я и котов таких не встречала.
Снежинка возвела к потолку оранжевые очи, на её белоснежной мордочке появилось мечтательное выражение.
– Встречала. Левиафан пишет стихи.
– Лёва?! Наш Лёва?
Матёрый манул Левиафан при виде Снежинки совершенно терял голову и пытался изображать юного котёночка. От его игривых скачков и пробежек в буфете подпрыгивала посуда и звенели хрустальные подвески на качающейся люстре в гостиной. Теперь выяснилось, что он ещё и стихи для Снежинки сочиняет.
– А я и не знала.
– Он пишет стихи только для меня, – довольно мурлыкнула Снежинка. – И только мне читает.
– Лёва – мужчина видный, но суровый, не каждому душу раскроет. Счастливая ты, Снежка.
– Да, я такая, – не стала скромничать кошечка. – Лёва говорит, что я неповторимая – как настоящая снежинка. И ещё, что я похожа на Мэрилин Монро. Кстати, это правда, что каждая снежинка уникальна? А кто это придумал и зачем это надо?
На тот момент Снежка забыла о своём новом статусе, и её мысли принялись по-прежнему с лёгкостью переходить от предмета к предмету.
Мне всё-таки хотелось вернуться к волнующему меня вопросу.
– Снежинки и вправду все разные, а почему так, я не знаю. Снежечка, ты мне лучше скажи… – Я смущённо потупилась, но потом продолжила: – А я, случайно, не зануда? Ну, знаешь, вроде мальчишки не любят таких… Я учусь слишком хорошо и слишком много знаю… таких заучками зовут.
– Тебя в Оленегорске так называли? – удивилась Снежинка. – Никогда не слышала.
– Нет, в нашей школе всё нормально было, мне кажется, меня все любили. Но в больших городах всё по-другому – я в телевизоре видела, в сериале «Заучка и Хулиган», который по утрам повторяют. Ты же знаешь, я всегда телевизор на кухне включаю, пока завтрак готовлю…
– Завтрак?.. – задумчиво сказала Снежка. – Может, мне съесть чего-нибудь?
– Я имела в виду, что, может быть, я… э-э-э… зануда?
– Всем бы такими занудами быть, – небрежно бросила Снежинка. – Рыбки? Или сметанки ложечку? Или всё-таки рыбки?.. Пожалуй, я бы съела корюшки… совсем чуть-чуть, пару штучек…
– Не сезон. Только в консервах, а консервы тебе нельзя. Я тебе лучше сливок дам, ты вот только на мой вопрос ответь… На самом деле ведь меня волнует не частный случай с Лёхой Абрикосовым, арт-фотографом, бог ему судья, а философский вопрос в глобальном масштабе… с высоты птичьего полёта, так сказать.
– Я, конечно, не парень, но мне тоже иногда от тебя сбежать хочется, ведьма Данимира. Выражайся проще. А то ты пока к сути дела подойдёшь, сливки прокиснут.
– Проще? Пожалуйста. Ждать ли мне принца на белом коне или…
– Жди.
Снежинка снова повалилась на спину и продолжила ловить невидимую муху.
Я подождала некоторое время, наблюдая за её игрой, потом разочарованно спросила:
– И это всё?
– А что ты хотела услышать?
– Что-нибудь ещё. Хотелось бы развёрнутого ответа.
Снежинка перестала помовать лапками в воздухе, аккуратно сложила их на груди и повернула круглую мордочку в мою сторону.
– Ну что ты как маленькая, хозяйка? Ты же ведьма. Ведьминскую сущность в мешке не утаить. Ты всё равно не сможешь без своих бумерангов и звонких цитат, и без Эрмитажа, и всего такого прочего. Зачем тебе связываться с тем, кто не хочет ведьму? Сейчас, подожди, – она зажмурилась, и я поняла, что Снежинка подключилась к планетарной мудрости. Вскоре она приоткрыла глаза: – Вот, подходяще. С любимым нужно говорить на одном языке.
Я хихикнула.
– А если я полюблю китайца?
– Тебе разве не хотелось бы услышать Бродского на китайском?
– Э-э-э… Понятия не имею… А как ты думаешь, Снежечка, я… это… ну, в общем, если я буду такой переборчивой… – я набрала воздуха и произнесла страшное: – А я случайно не останусь старой девой?
Я очень боялась остаться старой девой.
Снежка снова подёргала ухом.
– Ты – не останешься.
Снежинка замолчала, но мне хотелось, чтобы она окончательно развеяла мои сомнения.
– А вдруг?
Я, конечно, втайне ожидала, что Снежка повторит мамины слова про то, какая я красотуля, но вместо рассказов о том, какая я прекрасная, Снежка вдруг сказала:
– А если и останешься, тоже ничего страшного. Зато ведьмы-девственницы самые сильные. Вот я, например, решила сохранить свою силу полностью. – И добавила довольным голосом: – Лёва плакал.
– Но я не хочу Силы такой ценой, – надулась я. – Я хочу, чтоб всё было как у мамы: и Сила, и папа.
– Учиться тебе надо срочно, хозяйка, – сказала Снежка недовольно. – По-моему, это от безделья тебе всякая ерунда в голову лезет. Тебя родители учиться направили, все условия создали, квартиру купили, денег надавали… умницей-разумницей тебя считают, доверяют… А ты о чем думаешь? Не отдать ли свою девственность – ведьмино сокровище – Васе Помидорову?
Мне стало стыдно.
Конечно же, тут Снежка была кругом права. Из-за того, что дни в конце лета выдались одинаково ласковыми, безветренными, приторно тёплыми, и даже редкие дожди шли только по ночам, а к утру от ночной влаги не оставалось и следа, мне начинало казаться, что я застряла в каком-то сладком безвременье. Бесцельные странствия привели меня в состояние духовной невесомости. Иногда я чувствовала себя пчелой, которая отведала сладкого, но уже забродившего виноградного сока и теперь, потеряв все ориентиры, летит навстречу гибельной неизвестности.
Как тут было избежать глупых мыслей?
* * *
Но всё проходит, прошли и эти беззаботные дни ожидания.
Наступил сентябрь, в остудившемся воздухе горьковато запахло осенью. Я подставила лицо первым свежим ветрам, и они вымели из головы пустое, возвратив мне цельность и ясность рассудка.
Мне так надоело безделье, что в институт я бежала вприпрыжку, размахивая рюкзачком и широко улыбаясь незнакомым встречным.
Студенческое бытие оказалось прекрасным. Я снова встретилась с Женей Журавлёвой, обзавелась и другими приятельницами. Жизнь, безусловно, налаживалась.
Правда, немного разочаровала учёба. Пока всё, что нам преподавали, было мне хорошо известно, но мама, которой я пожаловалась по телефону, утешила меня.
– Не все же, как ты, выросли при библиотеке с магическим хранилищем, – сказала она. – Другим необходим вводный курс. В первое полугодие тебе действительно иногда может быть скучновато. Потерпи, Данечка, когда пойдут спецпредметы и начнутся практические занятия, станет гораздо интереснее, вот увидишь. А уж на втором курсе вообще сказочно. Наша группа на зимнюю практику в Тарту ездила, на целых два месяца. Прекрасные воспоминания. Там, в подвалах университета, такой спецхран – закачаешься! Не знаю, куда пошлют вас, но, уверена, скучать не придётся.
Мамино воодушевление передалось и мне. Я со смирением повторяла основы и ждала наступления лучших времён.
Но в холодном промозглом ноябре в мою жизнь вошли Мартин и его ковен, и мне уже было не суждено перейти на второй курс.
Никаких поездок.
Никаких волшебных фолиантов.
Ни-че-го.
Больше я не хочу вспоминать. Я хочу, чтобы стало темно и тихо, как этого и желал Мартин. И ещё я больше не хочу никогда слышать этого имени – Мартин.
Я чувствую сильный толчок в грудь, чувствую боль, картинки из прошлого стремительно скручиваются в сумасшедший пёстрый клубок, и этот клубок взрывается ослепительной вспышкой.
Я часто моргаю, и когда зрение проясняется – передо мной возникает надпись, белая на зелёном: «Для твёрдых бытовых отходов», и какие-то цифры – служебный шифр коммунальщиков. Потом я вижу растянутую между стен хрустально-радужную паутину и седую крысиную морду с внимательным взглядом.
– Дело ведь в нём, в Мартине? – спрашивает крыса. – Из-за него ты оказалась здесь?
– Да… – Я киваю и чувствую, как моё тело сотрясает крупная дрожь, которую не остановить.
– Трясись, не трясись, а рассказать придётся, – безжалостно заключает крыса. – Рассказывай. И вспоминай хорошенько, это самая важная часть твоей истории.
Я снова киваю, но жалобно говорю:
– Я многое не могу объяснить. Я до сих пор не понимаю…
– Рассказывай как помнишь, всё остальное – потом. Отпусти память по водам, мне надо узнать твою душу.
– Вы же не дьявол? – спрашиваю я со слабой улыбкой. Вроде как в шутку.
Крыса ухмыляется довольно:
– Ты мне льстишь, деточка. Я всего лишь старая нянька. Смотри на сеть и продолжай.
Старая нянька. Какое странное определение. Но об этом я подумаю завтра. Если оно настанет.
Я не хочу смотреть на сеть и продолжать. Мне даже начинает нравиться, как меня колошматит. Дрожь покоряет меня, темнота зазывает в свою безмятежность, но бесцеремонная старуха снова больно толкает меня жёсткими пальцами.
– Ведьма Данимира! Смотри на сеть!
Я открываю глаза.
Паутина вибрирует, вступает в резонанс с дрожью моего тела и постепенно замедляет колебания. Я, подчиняясь её ритму, успокаиваюсь и снова становлюсь способной мыслить и даже чему-то сопротивляться.
– Я продолжу, но не могла бы ты перестать постоянно тыкать меня в грудь? – протестую я. – У меня уже всё болит от этого тыканья!
Горло крысиной ведьмы издаёт какой-то печальный скрипучий звук.
– Дурочка, это я ведь тебе сердце завожу. Я ж говорю, у тебя мало времени. Сосредоточься и рассказывай, не буду тебя перебивать.
Надо же. Мне заводят сердце. Скверно звучит.
Я соскребаю по дальним закоулкам последние остатки разума и рассказываю.
3
Минута, когда я впервые увидела Мартина, впилась в память отравленным жалом. Наверное, есть у людей чувство (не знаю уж, каким по счёту оно является), которое ведает предвидением, и некие судьбоносные моменты, хоть об этой их особенности мы ещё не подозреваем, запечатлеваются гораздо ярче остальных.
За окном стоял ноябрь, сырой, мрачный, со сгибающимися от северо-западного ветра оголёнными деревьями, с низкими свинцовыми тучами и бесконечными дождями вместо долгожданного снега.
Мы с Женей Журавлёвой сидели на скамье в рекреации, в которой сходились несколько длинных коридоров. Я читала Женькин конспект по «Переплётной магии». Предыдущее занятие я пропустила, потому что несколько дней просидела дома из-за намечающейся простуды, и теперь навёрстывала упущенное.
То ли какой-то звук на другом конце коридора, то ли что-то ещё заставило меня оторваться от чтения. Я подняла голову и передо мной предстало зрелище – именно это слово пришло мне тогда на ум. Они шли, как шла бы в небе пятёрка боевых истребителей на военном параде – один самолёт на корпус впереди и по два сопровождающих с каждой стороны.
Впереди двигался высокий золотоволосый парень в длинном, тёмном, каком-то готическом плаще, вокруг него вихрями клубилась энергия движения. Его длинные вьющиеся волосы развевались, полы плаща тоже развевались, и четыре брюнетки, синхронно шагающие позади, казались его чёрными крыльями. Это было похоже на начало высокобюджетного блокбастера, где на фоне титров в замедленной съёмке шествуют главные герои, и с первых кадров становится ясно, кто в конце концов надерёт задницу всем злодеям.
Я, как под гипнозом, не могла оторвать глаз от этой удивительной пятёрки, которая так красиво и слаженно вышагивала по коридору.
– Челюсть подбери, Данька, – тихо, почти на ухо, сказала мне Журавлёва.
Я проглотила слюну и поспешно закрыла рот.
– А кто это? – так же тихо спросила я.
– Ты что, их никогда не видела? Шергина, ты меня поражаешь. Выползай хоть иногда из-под камня! Это же наша звезда, Мартин. И его свита… тоже звёзды – институтского масштаба.
Широко известны в узких кругах, вспомнила я распространённую шутку.
Слова «его свита» и «звёзды» Женя произнесла с ярко выраженной неприязнью. Брюнетки позади Мартина явно не пользовались симпатией моей подруги. Впрочем, мне показалось, что и сам Мартин Журавлёвой не нравится тоже.
– А почему Мартин? – неопределённо спросила я, но подружка меня поняла.
– Потому что из Прибалтики, из Риги, что ли… На практику к нам приехал, по обмену. Диплом пишет. Что-то там про влияние магически заряженных шрифтов на популяцию говорящих летучих мышей. Или на популяцию говорящих пингвинов… или ещё на какую-то говорящую популяцию. В общем, он в нашем спецхране сидит, зачарованные шрифты изучает.
Старшая сестра Женьки, Лена, училась на последнем курсе нашего факультета, и в связи с этим обстоятельством подруга являлась просто неоценимым кладезем информации. Она уверенно держала руку на пульсе студенческой жизни.
– А… эти? – Я опять спросила невнятно, но Женька снова меня поняла.
– А эти наши, тоже библиотечные, с пятого курса… – Она скривила губы. – Ходят за ним хвостом…
Великолепная пятёрка приблизилась – и мы замолчали. На повороте, который они выполнили так же слаженно и чётко, одна из девушек, шедшая по правую руку от Мартина, повернула точёный смуглый профиль, приподняла бархатные ресницы и искоса взглянула на нас. Мне даже показалось, что она посмотрела именно на меня – с каким-то странным интересом. Но этот взгляд длился долю секунды, затем красавица отвернула равнодушное лицо и прошествовала дальше, оставив после себя лёгкий сухой аромат дорогих духов.
Когда пятёрка скрылась за поворотом и можно было считать, что они уже вне зоны слышимости, Женя прокомментировала:
– Вот эта, что по правую руку шла и по сторонам зыркала, – Ксения Михайловская, из Москвы. У неё отец какая-то крутая шишка в министерстве.
– Странно… – сказала я. – Обычно москвичи у себя учатся. Если вообще не в Лондонах или Нью-Йорках.
Питерский Смольный институт был почтенным старинным заведением, с традициями и прекрасной учебной базой, но готовил он, положа руку на сердце, мелкую сошку – учителей, библиотекарей, архивариусов, регистраторов и тому подобных специалистов. Сюда приезжали поступать юные ведьмы со всей провинциальной России, но чиновные москвичи в наш институт не рвались, после него карьера не светила и в тайны Мадридского двора не посвящали.
– А это её папаша сюда сослал, так говорят. В наказание за что-то.
– А за что? – с любопытством спросила я.
Журавлёва пожала плечами.
– Понятия не имею. Никто не знает.
Да уж, подумала я, если сёстры Журавлёвы не знают, то и правда никто не знает.
– Такая красивая… – сказала я искренне. Перед глазами всё ещё стояло дивное шествие. Я добавила: – Они все такие красивые…
Женька скептически фыркнула.
– Ага. Красивые. Как кобры.
Я засмеялась, вспомнив скользящий шаг и покачивающиеся в такт головы.
– Ну да, есть что-то…
– Что-то! – Подруга снова фыркнула. – Кобры, как есть. Слава богу, что они на последнем курсе и скоро исчезнут из нашего института как страшный сон.
– А что так мрачно?
Женя замялась. Потом заговорила – снова почти шёпотом.
– Ты знаешь мою сестру, Ленку. Она с ними учится. Так вот она говорит, что если Ксюша и компания на тебя косо посмотрят, то лучше сразу взять академический отпуск или перевестись в Саратовский филиал. Здоровее будешь. Одна девочка с первого курса отказалась им стол в столовой уступить, так на следующий день ногу сломала. Сложный перелом с каким-то жутким смещением. На всю жизнь хромой останется.
– Если всем ноги ломать, кто тебе не угодил, так ног не напасёшься, – возразила я. – Представь себе – вот идут они одни здоровые, а вокруг все загипсованные, на скамеечках сидят. Представляешь картину маслом?
Женька поневоле заулыбалась.
– Вот. А ты говоришь. С той девочкой из столовой, наверное, совпало просто.
– Ага, – сказала Женя. – Совпало. – Она оглянулась по сторонам и тихо сказала: – Есть некоторые люди, которые считают, что у них… ковен.
Нервная оглядка Жени меня удивила. Она была крепкой уральской девчонкой, очень спокойной, трезвомыслящей и далеко не пугливой.
– Ковен? Они что, зарегистрировались? – Это был глупый, но закономерный вопрос, поскольку по законам Тихой Империи любой ковен, даже тот, что создавался для успешного проведения апрельского субботника, обязан был сначала получить одобрение имперских властей и подлежал регистрации в органах магического учёта.
– Естественно, нет. Эти некоторые люди считают, что у них чёрный ковен.
– Чёрный ковен?!
Я округлила глаза.
Такое объединение магически одарённых находилось под запретом, поскольку использование крови христианских младенцев, несанкционированное свыше оживление упокоенных мертвецов и тому подобные аморальные акты колдовства ещё со Сноудонской встречи считались в нашей Империи неприемлемыми.
– Ну да, – подтвердила Женя. – Некоторые люди случайно слышали, как Гелька Ливанова с Анькой Гориченковой…
– Это кто? – Подруга постоянно забывала, что в отличие от неё я не знаю весь институт по именам и фамилиям.
Женька досадливо пояснила:
– Они только что мимо нас проходили, с Мартином вместе. Ливанова по левую руку шла, а Гориченкова за ней. Шергина, ты как из тайги только что вышла. Весь институт их знает, одна ты не знаешь.
– И как я раньше жила без этой ценной информации, известной каждому культурному человеку? – съязвила я.
– Теперь ты, слава богу, в курсе, – ничуть не смутилась Женька и продолжила: – Так вот, Гелька с Анькой обсуждали кое-что. Будто бы они этим летом на Волковском кладбище Тургенева поднимали.
Я снова вытаращила глаза.
– На Литераторских мостках? Ивана Сергеевича? Того самого?
– Угу. Ивана Сергеевича, того самого. Мартин им рассказал, как это сделать, они не долго думая и подняли. За «Муму» Тургенева ругали – типа слишком добрый рассказ получился. Было бы гораздо лучше, если Герасим утопил Муму, потом взял топор, порубил в капусту помещицу и всю челядь заодно, а потом пошёл и утопился в том же месте, где он упокоил свою собачку. Они сказали Тургеневу, что Чак Паланик лучше бы «Муму» написал. И ещё спрашивали, было у него «это самое» с Полиной Виардо или не было.
– Безобразие какое! – возмутилась я. – Нельзя так делать, у мёртвых есть право на покой! Тем более, такой писатель, такой человек… мало, что ли, он в жизни с этой Виардо настрадался? – Потом я не выдержала и всё-таки спросила: – И чего Тургенев сказал? Было или не было у него с Виардо?
Женька хохотнула.
– Чего, чего… А ты как думаешь? Послал их по матушке куда подальше. Говорят, ругался как настоящий гений словесности – используя всё богатство великого и могучего русского языка. Они и половины таких слов отродясь не слышали, но общий смысл уловили прекрасно.
– Смешно, конечно… Но всё же жуть какая, – я поёжилась. – А почему же их не наказали? За некромантию по головке не гладят.
– Дань, ну что ты как маленькая. Их же за руку никто не поймал, Тургенев с жалобой не обращался. Тот, кто слышал, тоже помалкивать будет. Поди докажи, что они это делали. А как известно: не пойман – не вор.
– Ну, тогда это всё ещё может быть и неправда, – с непонятным для самой себя облегчением произнесла я. – Может, они просто фантазировали. Вообще, это на анекдот какой-то похоже. Может, это просто домыслы твоих «некоторых людей» – ну, про чёрный ковен.
Женя вздохнула.
– Поверь, девочка моя, это очень верные домыслы. Мы будем держаться от них подальше, и будет нам счастье. Я и тебе-то сказала только, чтобы предупредить. Потому что ты, Даня, вроде умная-умная, а иногда такой наив выдаёшь, – пятилетняя просто. У тебя же небо всегда синее, а солнце жёлтое. И кстати, обрати внимание, какой у них состав. Четыре девушки и один парень.
На «наив» я не обиделась – водилось за мной такое, но призадумалась. Действительно, идеальный состав для чёрного ковена – четыре ведьмы на четыре угла звёздной пентаграммы и ведьмак на вершину звезды. Но мне почему-то очень не хотелось верить, что такое возможно. Это же реальная жизнь, а не фильм ужасов.
– Может, совпадение? Мы в Оленегорске однажды в поход так ходили – Илюша Одинцов и нас, девчонок, четверо. Случайно получилось, другие не смогли, а мы всё-таки решили пойти. Ничего так, весело было. В смысле, нам, девчонкам, было весело. Одинцова-то мы, конечно, зверски замучили, как фашисты партизана. И, заметь, никакого ковена.
– Женька мрачно хмыкнула.
– Ага. Снова совпадение. Дань, я тебя предупредила. Увидишь Мартина и компанию – перейди на другую сторону улицы. И вообще, выбрось их из головы.
– Да никто, собственно, и не собирался бежать за ними с предложениями нежной дружбы или драться за столик в столовой. – Я пожала плечами. – Просто они такие… яркие. Колоритные. Картинки из анимэ. Как же не перемыть им кости-то, Жень? И вообще, у нас институт девчачий, мальчишек раз-два, и обчёлся. А тут этот Мартин, звезда прибалтийская…
Я вспомнила развевающиеся золотистые волосы, голубые глаза, устремлённые вдаль, и нежные губы – улыбавшиеся, будто в предвкушении невероятной встречи. Чего греха таить, «явление Мартина народу» произвёло на меня большое впечатление.
– Давай закругляться с разговорами, нам на занятия пора. – Журавлёва встала. – И кстати, чтоб ты не слишком увлекалась анимэ – некоторые люди считают, что он спит со всеми четырьмя.
Криво усмехнувшись, она добавила:
– Одновременно.
– Высокие отношения… – только и смогла промямлить я.
– Ну, чего ты хотела? Так и положено в чёрном ковене, для укрепления магической связи. У них же там половина ритуалов на сексе держится. Кончай хлопать глазами, вставай, пошли.
До аудитории, где через пару минут должны были начаться занятия, мы шли молча, и больше к этому разговору не возвращались.
* * *
Однако взбудораженное подсознание подкинуло мне подарочек – в наступившей ночи мне привиделся Мартин. Он лежал, раскинувшись на смятом тёмном атласе пурпурно-винного цвета, неподвижный, совершенно обнажённый, золотистые волосы были рассыпаны странно упорядоченно, образуя солнечный ореол вокруг головы. Его ковен был с ним. Четыре черноволосые девушки, тоже обнажённые, напротив, непрерывно передвигались – то свивая смуглые тела, то развивая их, то почти полностью скрывая Мартина, то открывая его. Всё это походило на клубок змей, празднующих свою змеиную свадьбу, а самым страшным было то, что ледяные глаза Мартина смотрели прямо на меня, и я могла поклясться, что он видит меня в реальности. На его губах по-прежнему гуляла предвкушающая улыбка. Мартин медленно поднял руку и беззвучно поманил меня пальцем. Я почувствовала, что против воли начинаю приближаться к тёмному ложу, и застонала от ужаса.
Спасла меня Снежинка.
Она услышала стон и разбудила меня.
– Ты мычала, – сообщила она, сидя на моём животе. – Плохой сон?
– Фу, ужас какой, – сказала я, слушая как бешено колотится сердце в груди. – Ужас, какой дурацкий сон! Спасибо тебе, Снежечка, что разбудила меня. Ты просто спасла меня.
– Что тебе снилось?
Я подумала и сказала:
– Змеи. Мне снились змеи.
Снежка замолчала ненадолго – подключилась к своему Катнету. Потом заявила авторитетно:
– Это к измене или предательству. Или к назначению индийским посланником. Ты должна быть настороже, ведьма Данимира. Навряд ли тебя пошлют в Индию. Хотя, всё в этой жизни бывает…
Я пробормотала:
– Потом догонят и ещё раз пошлют индийским посланником. Буду, буду настороже. А пока пойду-ка я лучше водички попью. И валерьянки приму капель двести.
– Мне тоже, мне тоже, – обрадовалась Снежинка и, вскочив с места, принялась топтаться по мне, выпуская когти.
– А тебе нельзя, – строго сказала я.
Снежка возмутилась.
– Но я же спасла тебя от змей!
– Снежа! Огромное тебе спасибо, Родина тебя не забудет. Но ты ведь, если валериану хотя бы понюхаешь, до утра по ковру валяться будешь и песни свои кошачьи петь. А мне на занятия с утра.
Попив водички и вернувшись в постель, я попыталась было заснуть, но быстро выяснилось, что спать при свете у меня не получается, а заставить себя выключить лампу я тоже не могу – покой не приходил.
В итоге я снова вскочила, вернулась на кухню и заварила себе чай с мелиссой. Потом в сердцах вскрыла плитку шоколада и взяла в постель книжку – «Грозовой перевал», чтобы чужие страсти и переживания отвлекли от своих собственных.
Несколько листочков, отщипнутых от сушёной веточки мелиссы, я закатала в шарик из шоколадной фольги и выдала в качестве игрушки Снежинке. Подарок фамильяру понравился, и она полночи неутомимо гоняла его по углам.
Читала я до утра, слопала весь шоколад и приползла на занятия невыспавшаяся и злая. Злилась я прежде всего на себя и на свою девичью впечатлительность. Женьке, которая заметила, что я сегодня не в форме, я не рассказала ничего, отговорившись банальной бессонницей.
Да и что я ей могла сказать? Что вчера я увидела привлекательного внешне студента, и этой же ночью он приснился мне в эротическом сне? Наверное, смешливая Журавлёва тут же вспомнила бы дедушку Фрейда и старый анекдот на тему «жениться вам надобно, барин».
Нет уж, такие подробности я не собиралась предавать гласности.
Через какое-то время я успокоилась и вспоминала этот сон уже в юмористических тонах – удивлялась, почему в постели с Мартином не было ещё и Тургенева Ивана Сергеевича с Чаком Палаником и Полиной Виардо.
* * *
Старшая Журавлёва уже третий год по вечерам подрабатывала баристой в кофейне, которую держал хозяин-маг. Семья Журавлёвых была небогата, и дополнительный доход стал не лишним.
Вскоре выпал случай, и Лена предложила освободившееся место официантки младшей сестрёнке. Я в деньгах не нуждалась, но тоже пошла поработать за компанию. Чтобы оставалось время на учёбу, мы разделили с Женькой одну вакансию на двоих.
На три-четыре вечера в неделю я превращалась в официантку, и эта игра в Золушку увлекала меня чрезвычайно. Мне нравилось всё: и само расположение «Кофейного Рая» – неподалёку от Невского проспекта, и то, что в стильном и уютном помещении было два этажа, и что наверх ведёт красивая деревянная лестница с фигурно выточенными балясинами и широкими перилами; нравилось туго повязывать вокруг талии длинный, до щиколоток, коричневый холщовый фартук, нравилось встречать улыбкой новых посетителей и приветствовать завсегдатаев каким-нибудь приятным презентом – круассаном с ещё горячей клубничной начинкой или рассыпчатым песочным сердечком в ореховой посыпке.
Это была настоящая взрослая жизнь – вечерняя, сияющая в холодной осенней мгле электрическими огнями, пахнущая свежесмолотой арабикой и тёплой выпечкой, наполненная человеческим гомоном и звуками джаза, доносившимися из динамиков… Взрослая жизнь – с поправкой на то, что я могла в любую минуту вернуться в детство.
При устройстве на работу, правда, произошёл непонятный эпизод.
В назначенный вечер мы с Женькой подъехали в кафе, где нам предстояло трудиться. Лена встретила нас и повела на второй этаж, в кабинет хозяина, чтобы представить своих протеже. Роберт Ашотович, конечно, никогда не стал бы связываться с несовершеннолетними, но ему в качестве сотрудниц были нужны именно ведьмы. Основная масса посетителей кафе происходила из магического сообщества, и всегда находился кто-то, желающий прикурить от собственного пальца или раствориться в воздухе при виде внушительного счёта. Хозяин «Кофейного Рая» замаялся реставрировать картину мироустройства в головах обычных граждан и с некоторых пор подбирал персонал только среди магически одарённых.
