Текст книги "Лабиринт Данимиры (СИ)"
Автор книги: Агата Бариста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)
«Окрасился месяц багрянцем» я пропела с удовольствием и до конца.
Но дальше дело опять застопорилось.
«Из-за острова на стрежень», «Степь да степь кругом» и «Чёрный ворон» не добрались до финиша, несмотря на то, что раньше я охотно исполняла их за праздничным столом. Теперь же самые любимые и самые подходящие для пения в ванне песни показались мне чересчур мрачным.
– Да что ж такое-то! – воскликнула я и чисто из принципа исполнила целиком «Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось». Ведь есаул, истолковавший сон молодого казака в пессимистическом ключе, мог быть и не прав. Он же есаул, кадровый военный, в конце концов, а не гадалка и не доктор Фрейд. Ну, подумаешь, во сне с буйной головы шапка упала. Может, это к деньгам или дальней дороге.
Память почему-то подсовывала мне песни исключительно любовного содержания. Даже «Валенки», которые ранее казались беззаботной и бесшабашной песней, содержали волнительный куплет про «по морозу босиком к милому ходила».
Надо переходить к другому репертуару, поняла я. К чему-нибудь сдержанному такому, мужскому… к военной тематике, например.
– Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола как слеза… – Эх, хорошо пошло, душевно, отметила я. – И поёт мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза… – Тут я внезапно обнаружила, что гармонь поёт мне исключительно про улыбку и глаза Их Высочества, Кайлеана Карагиллейна Третьего, принца Эрмитании. Они – улыбка и глаза – предстали передо мной как живые.
В смятении оборвав «Землянку» я поспешно завела:
– Три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боевой!..
Вот исполнение песни про то, как в эту ночь решили самураи перейти границу у реки, удалось на славу. Самураи не вызывали у меня нежелательных ассоциаций, и за это я даже к ним прониклась – несмотря на их антиобщественное поведение.
После «Трёх танкистов» стало веселее, и дальше песнопение пошло как по маслу.
– А дубы-колдуны… – выводила я, разглядывая расписной потолок, – что-то шепчут в тумане, у поганых болот чьи-то тени встают… – Это была песня не про зайцев. Это меня окружали туманы и болота. – Косят зайцы траву, трын-траву на поляне, и от страха всё быстрее песенку поют…
Наплескавшись и наголосившись вволю, я наконец смогла расстаться с чернобоким другом. Умиротворённая, чистенькая, приятно пахнущая, я растерлась пушистым полотенцем, надела шорты, накинула тонкую белоснежную рубашку, закатав её рукава.
Возникла мысль: сейчас пойду и сделаю огромный бутерброд – с зелёным салатным листиком, с помидоркой, огурчиком, сыром и ветчиной.
– А где мои семнадцать лет? На Большом Каретном! – выкрикивала я, накручивая на голове высокий тюрбан из полотенца.
– А где мой чёрный пистолет? – громко вопросила я, босиком выходя в гостиную.
Пистолет тоже находился на Большом Каретном, но ответ застрял у меня в горле, потому что, несмотря на заверения Кайлеана Георгиевича, у нас были гости.
2
Посетителей было четверо.
Не знаю, случайно ли, намеренно, но всё выглядело так, будто они приготовились позировать живописцу для парадного портрета.
Центр композиции занимало развёрнутое в сторону комнаты прикаминное кресло. В нём вольготно – нога на ногу, кисти в перстнях расслабленно свешены с подлокотников, – расположилась темноволосая женщина в длинном вечернем платье цвета слоновой кости. То есть это поначалу её наряд показался мне вечерним – такой уж у него был эффектный вид: узкий корсаж, высокий воротник, напоминавший изогнутый лист тропического растения, ниспадающий шёлк юбки, расшитый серебристыми нитями… Но за окном всё ещё светило солнце (я метнула отчаянный взгляд в ту сторону и поняла, что до вечера, когда обещал вернуться Кайлеан, ещё далеко); скорей всего для королевы Эрмитании такая одежда являлась чем-то вроде дресс-кода. Положение, небось, обязывало, и всё такое прочее.
В том, что передо мной именно королева, я уверилась, едва взглянув на неё. Тот же удлинённый овал лица, и те же скулы, и длинные тёмно-серые глаза, и ещё что-то неуловимо-узнаваемое… Кайлеан Георгиевич определённо являлся маминым сыночком – сходство было впечатляющим. Она, как и сын, не будучи совершенством, обладала той самой изюминкой, именуемой шармом и превращающей недостатки в достоинства.
… Может, конечно, сюда заявилась какая-то близкая родственница, но ёкнувшая интуиция настаивала – не тётя это.
Женщина далеко откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок.
Меня разглядывали с типично кайлеановским неопределённым выражением.
Немедленно изобразив ответный «покер фейс» и скромно опустив глаза, в мыслях я заметалась как перепуганная курица по двору. Что им здесь надо – в отсутствие хозяина? Что положено говорить при встрече с коронованной особой? И вообще, положено ли начинать говорить первой? Наверное, если помалкивать, хуже не будет? Да, именно так. «Дипломатичность и сдержанность» – станет моим девизом, и тогда я не посрамлю Кайлеана Георгиевича в качестве его гостьи.
Я вновь подняла глаза.
За креслом слева возвышался расписной красавец в узорчатом камзоле, примерно одних с Кайлеаном лет. Стройный, черноволосый, черноглазый, с приметным чувственным ртом… Таких, пантерообразных, с удовольствием снимают в рекламе мужской туалетной воды с названием вроде «Deep passion» или «My dark obsession». Воображение быстренько разместило соответствующий рекламный плакат на Невском: на нём красавец со значением буравил прохожих взглядом исподлобья. Неуёмная фантазия тут же дорисовала подробности – с каждой стороны красавца обнимала томная дева, от дев отлетали облачка с их мыслями. У одной – «Кушать хочется, и давно», у другой – «Говорила мне мама, что надо институт закончить»…
Я тихонько хмыкнула про себя, видение пропало.
Да, очень красивый. И я голову могла дать на отсечение – он тоже из Карагиллейнов. Что-то знакомое неудержимо проступало сквозь экзотику. Можно было предположить, что это кто-то из братьев Кайлеана – выглядел он существенно моложе королевы, да и король, наверное, тоже сидел бы в кресле, а не стоял позади. Но если я угадала, то этот сын пошёл в папу – другая масть, и сходство проявлялось по-иному.
Я, вроде, ему не понравилась. Смотрел он как-то сквозь меня, лицо было бесстрастным, фигура неподвижной, но ноздри чуть подрагивали, и грудь заметно вздымалась как от еле сдерживаемого гнева.
Непонятно… Обычно молодые люди относились ко мне дружелюбно. Может, красавец обладал титулом чемпиона королевства по пению в ванне, а я глубоко оскорбила его эстетическое чувство? Впрочем, было возможно иное толкование: он, наоборот, из последних сил боролся с нахлынувшим восторгом. Может, ему хотелось захлопать в ладоши и выкрикнуть «Брависсимо! Спойте ещё!».
Но это вряд ли. Мне упорно казалось, что он раздражён самим фактом моего здесь пребывания.
Я поспешно перевела взгляд на особу, стоящую рядом. Молодая женщина, тоже одетая как на великосветский приём, в малиновое с золотом. Причём её одеяние было расцвечено богаче, но в итоге выглядело дешевле королевского.
Придворная дама?
Она обладала кукольными чертами лица и пышными формами – судя по фасону туалета, формы малиновая дама считала не последним своим преимуществом. Фамильного сходства здесь не наблюдалось. В отличие от Карагиллейнов, чувства она скрывала гораздо хуже – кукольные губки были плотно сжаты, а кукольные бровки страдальчески нахмурены. «Что творится, люди добрые, что творится!..» – как бы восклицали бровки.
Я ощутила сильное желание успокоить всех, выступив с разъяснениями, что если я стою здесь в спортивных трусах их сына, брата и повелителя, то это ещё ничего не значит.
Четвёртый участник мизансцены стоял сбоку у камина и вертел в руках большой кристалл, взятый с каминной полки. Этот дядечка произвёл на меня положительное впечатление. Наверное, потому что он был похож на поэта Бродского с фотографий последнего венецианского периода. Только у настоящего Бродского тонкое лицо выглядело преисполненным печали – от многих знаний, очевидно, а эрмитанский дядечка светился благожелательностью и поглядывал на меня из-под очков в стальной оправе с каким-то весёлым любопытством. Одевался он неожиданно для этих мест – самые обычные брюки, рубашка, трикотажный джемпер с полосками вдоль V-образного выреза… Если бы он появился в таком виде в моём мире, никому бы и в голову не пришло, что это пришелец из другого измерения.
– Всё равно странно, – нарушила вдруг молчание королева. – Но хоть что-то прояснилось.
– Это может быть случайностью, Ваше Величество, – прощебетала дама в малиновом.
Ага-а-а… всё-таки Величество!
Королева пожала плечами.
– Скорей всего, так и есть. Но Кайл… он никогда не был склонен к авантюрам. Кто угодно, только не Кайл.
Разговаривали они так, словно кроме них здесь никого не было. Я заставила себя стоять спокойно. Подумаешь. Смотрины с банным полотенцем на голове – пустяки, дело житейское. На этот раз я, слава богу, не голая. И не на четвереньках, кстати. Большой прогресс. Хотя сходные обстоятельства знакомства с членами клана Карагиллейнов начинали понемногу нервировать.
– Может, дело вовсе не в этом, – негромко произнёс пожилой дядечка и вернул кристалл на полку.
Все повернулись и посмотрели на него. Похоже, дядечкины слова имели определённый вес.
Пышка недовольно чирикнула:
– А в чём же тогда?
Дядечка кивнул в мою сторону и слегка невнятно развил свою мысль:
– Ну-у-у… ноги, например. И всё остальное тоже… – он изобразил в воздухе овал, закончив непонятной волнистой линией. – Ну так, как вариант… в порядке гипотезы…
Все повернулись и ещё раз дружно осмотрели меня сверху донизу.
Я с трудом подавила позыв застенчиво изобразить одноногую цаплю на болоте.
Не вмешивайся, Даня, сказала я себе и стиснула зубы. Твоё дело маленькое, ты тут проездом. «Сдержанность и дипломатичность!»
– Возможно… что есть, то есть. Но всё равно, на Кайла совсем непохоже. – Королева вновь повела плечом. – Что у него, всего этого, – она, снисходительно усмехнувшись, пародийно изобразила несколько волнистых линий, – мало, что ли, было?.. Кстати, магистр, что она там сказала на своём варварском наречии? Переведите.
Я изумилась. Как это – переведите? Я ведь их прекрасно понимала!
На магистра откликнулся пожилой дядечка. Ага. Он у нас, стало быть, силён по части наук. Придворный маг?
– Юная леди спрашивала, где её оружие.
– Какое ещё оружие?
– Скорей всего, автоматическое и самозарядное, – охотно пояснил магистр. – Весьма распространено в соседней империи. Такая, знаете, металлическая штучка с рукоятью и коротким дулом. Чёрного цвета, но модель девушка не уточнила.
Королева нахмурилась.
– Зачем ей это?
– Возможно, юная леди чувствует себя несколько неуверенно в незнакомой обстановке.
Магистр отвечал серьёзно, но казалось, ситуация его забавляет. Мне даже почудилось – он знает, что я понимаю каждое слово.
Королева знакомым движением вздёрнула подбородок.
– Неужели она думает, что это ей поможет? Нелепое предположение. – Помолчав, она произнесла: – Теперь послушаем, что скажет Луссия. Луссия, ты готова?
– Да, Ваше Величество… – ответили королеве тусклым голосом, даже как бы нехотя. – Я попробую.
– Так приступай же.
Луссия вышла из-за кресла, вздохнула, постояла немного – едва заметно раскачиваясь, и вдруг двинулась в мою сторону мелкими крадущимися шажками. Руки со скрюченными пальцами она согнула в локтях и держала перед собой, а шею вытянула, будто принюхивалась. Кукольное личико исказилось, я с оторопью увидела, что глаза её закатились под лоб и теперь в глазницах виднеются одни слепые белки.
Метаморфоза, произошедшая с хорошенькой пышечкой Луссией, была так неожиданна, что меня просто приморозило к месту.
Где носит этого Кайлеана Георгиевича, в отчаянии подумала я, глядя, как ко мне приближается существо из ночного кошмара. Я приготовилась отступить в ванную, там можно будет попробовать отбиться от бесноватой с помощью холодной воды, пущенной из душевого шланга. Но Луссия затормозила, не дойдя пару шагов, и вновь стала раскачиваться, потом выкинула вперёд руку. Её пальцы сплелись в такую невозможную комбинацию, что я невольно сморщилась – неужели не больно? Однако Луссия, казалось, вошла в такой транс, что уже не почувствовала бы и калёного железа.
– Ты! – пронзительно выкрикнула Луссия. – Ты возлежала на груди сына кесарева!
Краем глаза я заметила, что после этих слов молчаливый красавец словно встрепенулся. Он как-то хищно сузил глаза и взглянул на меня с новым интересом.
Не сразу до меня дошло, кто у нас сын кесарев, но потом я так возмутилась, что немедленно выпалила в ответ:
– Ничего и не возлежала!
Королева резко повернулась к магистру, а Луссия как-то скептически оскалила зубки. От этого оскала в сочетании с белыми глазами у меня снова прошёл мороз по коже.
– Возлежала, возлежала, возлежала! – истерически повторила она.
– А вот и нет!
– А вот и да!
– Луссия, прекрати! – ледяным голосом перебила королева. – Что ещё?
Луссия попыталась ещё что-то сказать, но немо похватала воздух ртом как снулая рыба, внезапно потеряла боевой задор и сдулась, как воздушный шарик. Она плетью уронила руку с магически скрученной фигой, повернулась, и, пошатываясь, направилась в сторону свободного кресла.
– А вот и нет… . – растерянно повторила я ей в спину…
– Луссия! – грозно прикрикнула королева.
Но Луссия рухнула в кресло, обхватив голову, и затихла.
Я хлопала глазами – что это было? – и вдруг кое-что припомнила.
Экхм.
Да, в самом деле…
– Ах, э-э-это?.. – протянула я и улыбнулась всем, демонстрируя пустячность проблемы. – Ну да, возлежала… – Переведя взгляд на королеву, я как можно убедительней сказала именно ей: – Но возлежала совершенно не в том смысле!
Королева пристально посмотрела на меня, потом перевела гневный взгляд на магистра.
– Так она что, всё понимала с самого начала? И может говорить?
– Видимо, принц Кайлеан поделился с юной леди некоторыми коммуникационными навыками. Для удобства общения.
Некоторое время королева испепеляла взглядом магистра, тот отвечал ей безмятежным взглядом. Смысл пантомимы был понятен – будь на месте магистра кто-то другой, его бы уже испепелили на самом деле и прах развеяли по ветру. Но развеять магистра королеве, видимо, было слабо, и он это прекрасно знал.
Я сделала вывод, что магистр, конечно, дядька весёлый, и на вид симпатичный, но ухо с ним нужно держать востро. Если он так обращается с царствующей особой, то представляю, какие шуточки он может шутить с простыми смертными…
Королева встала. Вид у неё был царственно-утомлённый.
– Всё ещё хуже, чем я думала, – уронила она. – Пусть Кайл сам с этим разбирается. Луссия!
Луссия вздёрнулась из кресла как марионетка и подбежала к королеве. Та взяла её за руку, и они обе исчезли.
Ого!
Я глядела на пустое место, хлопая глазами. И вдруг почувствовала осторожное прикосновение чего-то холодного и чужеродного к своему сознанию. Это ощущение было мне уже знакомо – кто-то пытался пробраться в мой мозг.
С перепугу я быстро, чётко, аккуратно – именно так, как учил меня Кайлеан, начала возводить заслон, постепенно вытесняя чужое сознание из своего. Это было непросто, но мне повезло. Если бы некто вломился так, как поступил в своё время Кайлеан Георгиевич, то, думаю, шансов отбиться не было бы никаких. Но проникновение постарались сделать незаметным, и это дало некоторую фору.
Нетрудно было догадаться, кто из оставшихся решился на это безобразие – чёрные глаза впились в меня клещом, а безупречное лицо напряглось от тщетных усилий.
Я выстроила очередной блок, и этим блоком постаралась пнуть непрошеного гостя посильнее.
Получилось более чем удачно.
«Ш-шес-с-сему!» – прошипел, удаляясь, чужой голос в моём мозгу.
«Х-хатшепсут!» – ответила я вдогонку.
Вот и поговорили.
«Дипломатичность и сдержанность»… В общении с членами королевской фамилии мне просто нет равных.
С другой стороны – а чего он?!
Красавец начал меркнуть как изображение на экране, пока не исчез полностью. Но до самого конца он не сводил с меня яростного взгляда. Просто чеширский тип какой-то.
Когда наконец страшные чёрные глаза растаяли в воздухе, я выдохнула с облегчением и робко посмотрела на оставшегося магистра.
Не троньте меня, дяденька магистр, говорила я всем своим видом.
– Всего доброго, Данимира Андреевна, – весело сказал магистр и учтиво поклонился. – Ещё увидимся.
Он бодро прошагал к балконным дверям, распахнул их, и через мгновение огромная чёрная птица неизвестной породы сорвалась с перил и устремилась ввысь, в небо Эрминара.
– И вам счастливого полёта, – пролепетала я.
Потом ринулась к холодильнику, извлекла оттуда огромный бутерброд – как и задумывалось! – с зелёным салатным листиком, с помидоркой, огурчиком, сыром и ветчиной, и впилась в него, на несколько дивных минут позабыв о перипетиях этого дня.
* * *
Вечером, когда стемнело, вернулся Кайлеан. Он – как нормальный человек! – вышел из двери лифта с объёмистым бумажным пакетом, который держал за верёвочные ручки. (Кайлеан был чисто выбрит и переодет что-то чёрное, фэнтезийное. Ему шло, но выглядел он ещё более уставшим и замученным, чем утром.)
Я так обрадовалась, что чуть не бросилась ему на шею, но вместо этого чинно села за стол. Признаться, я немного трусила. Мне предстояло рассказать, как я «хатшепсутнула» его родича.
Кайлеан дошёл до дивана и рухнул на него, уронив пакет на пол. Он как-то весь растёкся по сидению, откинул голову и прикрыл глаза ладонью.
– Я принёс вам одежду. Там немного. Завтра будет остальное. Много.
– Спасибо, Кайлеан Георгиевич. Но, может, сначала надо было примерить? Это я в смысле размера.
– А-а-а… пустяки…
Он вяло махнул другой рукой, и рядом с диваном возникло объёмное изображение в полный рост. Моя копия смотрела прямо перед собой, шевелила пальцами и беззвучно говорила «пока-пока». На мне были ужасные рейтузы, растянутая футболка, всклокоченные волосы стояли копной. Кайлеан крутанул пальцем, изображение медленно закрутилось вокруг своей оси.
– А, – сказала я. – Теперь понятно. И вы этот ужас всем показывали?
Кайлеан ничего не ответил, помолчал, потом спросил сам, по-прежнему не отнимая руки от лица:
– Вы скучали без меня, Данимира Андреевна?
– «Скучала» – не то слово! – искренне сказала я, вспомнив недавний визит. – У нас были гости!
Он застонал.
– Мама!..
– Да, думаю, что это была… э-э-э… ваша матушка. В смысле Её Величество. И ещё она привела с собой одну такую… экстравагантную… Честное слово, эта Луссия очень странно себя вела!
– А-а-а… Лусс… Мамин карманный оракул… – Он выпрямился и взглянул на меня ожившими глазами. – Она что-нибудь сказала?
Я виновато вздохнула.
– Сказала. Из всех эпизодов нашего с вами общения она почему-то выбрала один из самых двусмысленных и озвучила именно его. Мужайтесь, Кайлеан Георгиевич, возможно, ваша репутация пострадала. Надеюсь, слухи об этом не выйдут за пределы королевства, иначе ваши матримониальные планы могут пострадать.
– Что сказала Луссия?
Я согнула руки перед собой, скрючила пальцы, закатила глаза и противным голосом прогнусавила:
– «Ты возлежала на груди сына кесарева» – вот что она сказала. – Я приняла нормальный вид. – Вы не помните, но когда я была кошкой, а вы – сами знаете кем, то я действительно возлежала. Длительно и неоднократно. И вы не были против, вам даже нравилось. Но почему, почему она увидела именно этот момент, который ещё поди объясни окружающим? Почему она не поведала, как я занималась чем-нибудь приличным и полезным, например – «Ты помогала сыну кесареву в библиотеке», «Ты мыла полы в доме, а сын кесарев никогда этого не делал»? На худой конец, почему не «Ты научила сына кесарева стирать хозяйственным мылом»?
– А вы учили? – Кайлеан опять откинулся на спинку дивана, заложил руки за голову и как-то мечтательно заулыбался. Почему-то мой рассказ привёл его в доброе расположение духа. – Ах, да… я видел. Но по сути – не помню. Боюсь, ваши труды пропали даром.
– Не волнуйтесь, Кайлеан Георгиевич, это как езда на велосипеде. Один раз научились – и на всю жизнь. Когда надо будет, всё получится само собой.
– Не думаю, что мне когда-либо пригодится это умение. Но всё равно спасибо. – Он выговаривал все слова старательно чётко, но всё равно было понятно, что язык у него заплетается от усталости.
Не зарекайтесь, хотелось сказать мне, но вместо этого я спросила:
– Вы что-нибудь ели сегодня?
Он покосился на меня.
– У родителей что-то перехватил. Времени не было, дела. А что сказала мама?
Я вздохнула.
– Кайлеан Георгиевич, вы меня уважаете?
Кайлеан приподнял брови.
– Разумеется, Данимира Андреевна.
– Тогда сделайте так, как я вам скажу.
Он помедлил, но сказал:
– Будь по-вашему.
– Прямо сейчас вы пойдёте, вымоете руки, сядете за стол и съедите то, что я вам подам. Потом пойдёте спать. А разговоры будут завтра. Про маму… и про всё остальное. Идите мойте руки.
– Про всё остальное?.. – пробормотал Кайлеан. Посидел немного, потом с видимым усилием встал и направился в ванную.
Когда он вернулся, на столе его ждала глубокая глиняная миска с дымящимся борщом. В плошке поменьше матово белела сметана, в которую была воткнута ложка. Рядом на деревянной доске лежали нарезанные ломти душистого чёрного хлеба, на блюдечке – горка рубленой зелени.
– Что это? – спросил Кайлеан, опускаясь на стул и с опаской разглядывая красное варево.
– Это борщ, Кайлеан Георгиевич. Сейчас вы примете участие в древнем обряде моего народа. В нашей стране у каждой женщины при виде голодного и уставшего мужчины просыпается дремучий вековой инстинкт. Совершенно неодолимой силы. Каждая женщина в такой ситуации просто обязана накормить… – я чуть было не сказала «своего мужчину», но вовремя проглотила слово «своего», – мужчину борщом. Если инстинкт остаётся неудовлетворённым, женщине начинает казаться, что жизнь её пошла коту под хвост, она становится капризной, плаксивой, нервной; в глубокой печали женщина начинает бить посуду и ругаться с окружающими. Так что не шутите с этим.
Кайлеан взял ложку и повозил ею в миске.
– Там что, мясо? – слегка оживился он.
Я взглянула с укоризной.
– Это же Борщ Для Уставшего Мужчины, Вернувшегося Домой. Само собой, там полным-полно мяса. Зачерпните вон той белой штуки – это сметана – и кладите её в тарелку. Зеленью посыпьте и приступайте. Предупреждаю, это ритуал для двоих. Я тоже приму участие.
– И как? – Кайлеан приступил к еде.
– Я должна принять позу, предписываемую традицией. И придать лицу соответствующее выражение.
Я села напротив, подпёрла щёку кулаком и уставилась на Кайлеана с жалостливым выражением.
Кайлеан, рубавший борщ так, что я буквально слышала, как трещит у него за ушами, поднял глаза, увидел как я на него смотрю и чуть не поперхнулся.
– Данимира Андреевна! Я, конечно, сильно устал, но я ещё не умер.
– Что ж… это была позиция номер один. Наша традиция гибка в деталях. Можно использовать позицию номер два.
Теперь я подпёрла лицо двумя руками, поместила на физиономию самую умильную улыбку из всех возможных и воркующим голосом проговорила:
– Кушай, кушай, касатик…
Кайлеан схватил ломоть хлеба, откусил половину и с набитым ртом прокомментировал:
– Так мне больше нравится. Но «касатик»? Что это?
– Небольшая симпатичная птичка мужского рода. – Их Высочество опять чуть не подавились. – Так положено говорить по ритуалу, не отвлекайтесь, Кайлеан Георгиевич.
… Он съел всё, включая хлеб, и выскреб дочиста мисочку из-под сметаны.
– А теперь спать.
Кайлеан глядел перед собой осоловелыми глазами, но всё ещё пытался управлять событиями.
– Надо найти вам комнату.
– Не надо. Я буду спать здесь, на диване. Тут есть подушки, дайте мне чем накрыться и ступайте к себе.
– У меня нет сил с вами препираться. Ваш ритуальный борщ что-то со мной сделал. На диване буду спать я. – С этими словами Кайлеан дошёл до дивана и упал на него как подрубленное дерево. Мною, конечно, был произнесён пламенный призыв поменяться местами, но я и сама понимала, что речь запоздала. Поэтому пошла в тёмную роскошную спальню, стянула с кровати тяжеленное чёрно-золотое покрывало, сгребла его в охапку, вернулась и укрыла Кайлеана. Он не пошевелился.
Я долго смотрела на него, а потом, не удержавшись (один разочек, и больше никогда!), воспользовалась случаем: тихонько провела рукой по тёмным волосам… жёсткие… наверное, правду говорят: какие волосы, такой и характер… Потом – ещё один разочек, самый-самый последний, – прикоснулась к прохладной щеке.
– Даня… – не просыпаясь, пробормотал Кайлеан.
Я вздохнула и убрала руку.
– Спокойной ночи, Ваше Высочество.
– О-о-о-о-о… – услыхала я ещё один вздох – дружный и сентиментальный, донёсся он сверху. Огоньки опять сгрудились в нижней части своей клетки.
– Вуайеристы! – с укоризной сказала я им. – Кино себе нашли… Вы лучше свет выключите чуть позже. Я ведь щёлкать пальцами не умею.
Наверное, так они и сделали, но в памяти этого не осталось – кажется, я тоже заснула, ещё не добравшись до кровати. Так закончился мой первый день в Эрмитании… не самый странный день, проведённый в королевстве Кайлеана.
* * *
Утром я приоткрыла глаза и в полумраке вместо белого потолка увидала над собой красновато-пурпурное облако. Не сразу стало понятно, что это такое. Некоторое время я бездумно таращилась вверх, захваченная в плен неожиданным буйством цвета. Потом, потихоньку придя в себя, из-под ресниц оглядела спальню: тёмно-фиолетовый муар стен, переливчатые узоры сливово-золотистых штор, из-за которых слабо пробивался дневной свет…
Прислушалась – было тихо.
Наверное, вымотанный Кайлеан ещё спал, значит, и мне можно было не торопиться покидать королевское ложе. Всё-таки имелось нечто привлекательное в этих необъятных просторах, где можно разлечься хоть так, хоть эдак, хоть морской звездой, и место всё равно ещё останется. Сладко потянувшись на атласных простынях, я решила подремать ещё немного. Повернулась на бок и встретилась взглядом с самой собой. И тут же заметила вчерашний пакет: он стоял на полу, прислонённый к зеркалу.
Спать сразу расхотелось.
Раньше мне казалось, что я равнодушна к одежде и всему предпочту неброское удобство. Но жгучее любопытство, вспыхнувшее при виде пакета, показало, что теперь это не так, слишком много времени было проведено в безобразных чужих обносках.
… В пакете обнаружилось множество других пакетиков и коробочек, и первым, что привело меня в состояние, близкое к экстазу, было нижнее бельё, целых три комплекта – чёрного, белого и бледно-голубого цвета. К счастью, по типу оно практически не отличалось от нашего (признаться, я неясно опасалась чего-то в стиле Луи Шестнадцатого, с корсетом, шнуровкой и панталонами до колен). Разница имелась, но выражалась она в том, что никогда в жизни у меня не было такой роскоши. Нет, прежнее моё бельё всегда покупалось в приличных магазинах, и я даже считала его красивым, но это раньше. Конечно же, оно не шло ни в какое сравнение с тем, что я обнаружила в кайлеановском пакете.
Ткань и кружева были тонкими, невесомыми, шелковистыми и вместе с тем прочными – я недоверчиво потянула изделия на разрыв. Фантастические растения кружевных вставок соприкасались лишь кончиками лепестков, краешками листьев, тонкими закрученными усиками, но соединения оказались на редкость прочными. Тончайшими были и чулки, лежавшие на ладони туманной дымкой. Когда же я открыла самую большую коробку, то даже приоткрыла рот от удивления – всё пространство занимала немыслимой красоты роза, сложенная из сияющей ткани того чудесного оттенка, который приближается к тёмно-голубому, и всё же остаётся синим. Я осторожно вынула розу из коробки – слегка сомневаясь, правильно ли поступаю, – и она распалась, обернувшись длинным воздушным платьем, не смятым ничуть.
Я встала перед зеркалом и приложила платье к себе.
Вырез был довольно целомудренным, но верх платья состоял из того же потрясающего кружева, где все элементы прикасались друг к другу почти незримо. Узор, спускаясь ниже, постепенно густел, скрывая всё, что надо было скрыть, и вновь становился ажурным на подоле.
Вдруг вспомнились Гелины слова о моём новогоднем наряде: «Я б в таком за картошкой не вышла», вроде бы так она выразилась. Может, она видела когда-то подобную красоту? Глядя на эрмитанское произведение искусства, я уже была склонна с ней согласиться.
На дне выстланной бархатом коробки из-под платья лежали две изящные бутылочки, похожие на флаконы для духов. Но в одном находилась искрящаяся бело-голубая пыль, во втором – порошок тёмно-серого цвета, как будто сточили графитовый грифель.
Я задумчиво потрясла голубой флакон, пыль легко взвилась и наполнила собой всю бутылочку. Может, это наносят на волосы, чтобы они блестели? Или это действительно духи? Вытянув руку от себя, я нажала на распылитель. Из флакона выпорхнуло искрящееся облачко, некоторое время повисело в воздухе, затем померкло и исчезло. Я потянула носом… нет, ничем не пахло, это не духи. И, судя по быстрому исчезновению, не блёстки.
Распылять серую субстанцию я не рискнула.
Пожав плечами, я оставила в покое непонятные сосуды и с предвкушением, которое удивило меня саму, стала одеваться.
Бельё сидело великолепно. Тот, кто подбирал одежду по изображению (вряд ли Кайлеан Георгиевич занимался этим лично), был мастером своего дела. Я покрутилась перед зеркалом со странным ощущением, будто управляю кем-то другим. Изучив отражение, я поняла – проявившаяся женственность стала отличать меня нынешнюю от прежней. Исчезло ощущение слишком быстро вытянувшегося тела, все линии приобрели гармоничную плавность и округлость. Прошёл почти год, и я повзрослела, но поскольку возможности наблюдать за происходящими изменениями не было, законченная картина предстала передо мною внезапно, смутив и обрадовав одновременно.
… Насчёт чулок возникли некоторые сомнения. Во-первых, было непонятно, стоит ли так тщательно одеваться с утра пораньше, и, во-вторых, я никак не могла понять, за счёт чего они должны держаться – привычных широких резинок с силиконом не было, и я перерыла всё, но пояса не обнаружила.
Поразмыслив, я пришла к выводу, что всё равно надо одеться как можно лучше. Вдруг снова кто-нибудь пожалует в гости. Визитёры будут, потирая руки, думать, что застанут меня как обычно, в дезабилье, а тут я – при полном параде.
Задачка с креплением чулок решилась просто. Я надела один – просто, чтобы посмотреть, как это смотрится, и выяснилось, что чулок держится сам по себе.
It's magic, радостно думала я, натягивая второй.
Поглядывая в зеркало, я выгнулась, приняв прельстительную позу из глянцевого журнала.
