Текст книги "Лабиринт Данимиры (СИ)"
Автор книги: Агата Бариста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 48 страниц)
– Кто такой Герасим Измуму?
Чудовище прекратил мести и ожидающе поглядывал издалека.
– Ты опять подслушивал! – возмутилась я. – Ты же знаешь, что это нехорошо!
– Я нечаянно. И я только про Герасима… а кто это?
Чудовище приблизился, его глаза горели любопытством.
Если раньше я переживала, что Чудовище не может меня услышать, то теперь он то и дело перехватывал обрывки мыслей, которые я по привычке проговаривала на анималингве. Он закидывал меня вопросами, я же развлекалась сочинением нелепых, но выразительных историй, в которые неизменно вкладывала какую-нибудь мораль. Так, в частности, Чудовище был приучен к чистке зубов по утрам и вечерам (историю про бобра, оставшегося без зубов по причине лени и беспечности, мне и самой было страшно вспоминать).
Я зевнула и сказала:
– Это знаменитая история о великой любви. Посильнее, чем «Ромео и Джульетта». Неужели ты никогда не слышал о Герасиме и его кошке Мяу-Мяу?
– Я не помню, слышал или нет. Ты же знаешь, я болею…
(Мысль о болезни внушила Чудовищу я. У меня возникало много фантастических версий относительно его состояния, но эта была самой простой. Я рассказала, что нашла его здесь совершенно больным, в беспамятстве, а теперь он постепенно выздоравливает. Пока хватало и такого примитивного объяснения.)
– Тогда садись и слушай. Жил-был один Герасим…
– Измуму? – уточнил Чудовище, присаживаясь рядом.
– Да, Герасим Измуму. Фамилия такая. Однажды в студёную зимнюю пору…
– Студёную зимнюю пору… – зачарованно проговорил вслед за мной Чудовище.
– Да, это когда холодно и с неба падают белые пушинки, тоже холодные…
– Холодные белые пушинки… не помню… не помню…
– Ещё вспомнишь, – утешила я его, – какие твои годы. Так вот. Однажды пошёл этот Герасим в магазин… за пирожками…
– В магазин?
– В такой дом, где стоит много холодильников – для тех, у кого в собственном дому нет этой полезной вещи. Не всем так повезло, как тебе. И работают эти холодильники не на силе мысли, а на силе денег – это такие волшебные штуки, которые…
– Я знаю, – перебил Чудовище и небрежно взмахнул рукой, – деньги – это не интересно.
Да? Ну-ну.
– … И пошёл Герасим в магазин. А дорога его лежала через лес… Лес помнишь?
Чудовище задумался.
– П-помню… – с запинкой сказал он и округлил глаза: – Он что, пошёл через лес один? Без охраны? Без… свиты?
Интересные леса ты помнишь, подумала я.
– Конечно один. Откуда у Герасима свита?
– А Герасим… он кто был?
– Он был дворник. Это тот, кто двор убирает – примерно как ты сейчас. Только за деньги. В отличие от некоторых, Герасим считал, что деньги – это интересно.
– Он что, был… – Чудовище долго морщил лоб, я ждала. Нужное слово ускользало от Чудовища, в раздражении он начал дёргать себя за оставшийся рог (рог шатался, как молочный зуб у ребёнка) и наконец произнёс: – Простолюдин?
О как. Становится всё любопытнее. Какие мы слова знаем. Это тебе не «пыш-пыш», это социология.
– В общем, да. Можно сказать и так. Простолюдин. Он же двор подметал.
Чудовище длинным взглядом посмотрел на метлу в своей руке, размахнулся вдруг и отбросил её далеко в сторону.
Я поморгала.
– Дальше рассказывай, – как ни в чём ни бывало сказал Чудовище.
Я снова поморгала.
– А-а-а… Ну да. Пошёл Герасим через лес. Шапку надел… тёплую, красную… корзину взял, да и пошёл себе. Пирожков очень захотел. И маслица.
– Странный этот Герасим. Ради пирожков и маслица отправиться на верную смерть?
– Лес был не такой опасный, а Герасим… Герасим к тому же был могучим колдуном. Вот такой непростой парень – дворник, простолюдин и колдун всея деревни.
– Так не бывает. Или колдун – или простолюдин.
Я слегка разозлилась. Раньше лапша, которую я наловчилась вешать на уши Чудовищу, не подвергалась критическому разбору. Вспомнить хотя бы кошмарную ахинею про лосей, любителей носить обувь и мыть копыта по вечерам. И ничего, повторила «на бис» раз десять. По заявкам радиослушателей.
Мой хвост начал подёргиваться из стороны в сторону.
– А вот и бывает.
– А вот и нет.
– А вот и да.
– А вот и нет.
Я покосилась на Чудовище.
Он откинулся назад, опершись на руки, и смотрел как с севера на юг движутся распластанные по небу тучи.
На тонких губах – уже почти человеческих – змеилась ухмылка, горбоносый пятнистый профиль принадлежал кому-то другому – незнакомому и недоброму.
Похоже, впереди меня ожидают нелёгкие времена.
– Мне дальше рассказывать или как? – спросила я.
Чудовище живо повернулся, и неприятное выражение стёрлось с его лица. Я снова увидела знакомые круглые глаза.
– Ты сердишься? Но мне так кажется, я не знаю откуда. Прости меня!
Я смягчилась.
– Ладно, проехали. И вот, идёт себе Герасим, идёт, корзиной помахивает, и вдруг слышит крики о помощи. Герасим, конечно же, поспешил в ту сторону…
– Зачем?
– Как это зачем?! Он поступил, как на его месте поступил бы любой нормальный человек.
– Но это же была ловушка?
– Нет, не ловушка! Так что Герасим – молодец.
– А вдруг это была бы ловушка? – не унимался Чудовище. – Тогда он не был бы молодец.
Ладно, подумала я, сейчас я покажу тебе, кто здесь молодец и вообще царь природы.
– Значит так. У этой истории есть два конца. В одном Герасим был мудр и осмотрителен. Он услышал крики, но подумал, что это ловушка и поступил правильно – пошёл себе спокойненько дальше.
Чудовище довольно ухмыльнулся, я продолжила:
– Во втором варианте Герасим пошёл на крики, оказался на берегу реки и увидел, что пятеро магов – злой колдун и четыре ведьмы – нападают на одну кошку. Они хотели её утопить… в проруби. Кошка отбивалась, но силы её были уже на исходе. Тебе какой конец рассказывать?
Я сидела на крыльце, щурилась вдаль и улыбалась кошачьей улыбкой.
Чудовище потерянно молчал.
Я его не торопила, я наслаждалась моментом и боролась с желанием заурчать.
Молчание длилось долго. Картина маслом называлась «Гордость и предубеждение».
Потом Чудовище спросил:
– А эта кошка была такая же умная и красивая как ты?
Ход конём. «И почему мне никто не доложил, что ты вырос?» – вспомнилось мне шварцевское, из «Золушки».
Урчание вырвалось само собой. Сказал бы кто-нибудь полгода назад, что я буду радоваться из-за того, что кто-то высоко оценил мою кошачью стать… У меня вдруг мелькнула дикая мысль: если б мы с Чудовищем жили в обычном мире, наверное, он таскал бы меня на кошачьи выставки – в качестве участницы. Интересно, мне бы там что-нибудь присудили? У меня уши такие большие – а вдруг я породистая?
Бред. Я потрясла головой и прервала урчание.
– Ладно, хитрюга. Слушай. Герасим заступился за кошку, произошла эпическая битва. Герасим очень ловко применял заклинания… ну и корзиной тоже ловко размахивал.
Далее я в красках обрисовала бой между пятью коварными магами и благородным спасителем кошки. На помощь Герасиму пришли бобры и лоси, на стороне злыдней выступили дятлы и необыкновенно свирепые существа – внутренние тараканы. Сражение длилось три дня и три ночи, преимущество переходило то на одну сторону, то на другую. Кошка была чёрной масти и ушастая, главный негодяй имел золотые кудри и голубые глаза, у Герасима обнаружились закрученные рога. Один рог Герасим потерял в процессе битвы, и это придало дополнительной мужественности его облику. Шрамы вообще украшают мужчину, а потеря рогов – в особенности.
Чудовище слушал меня, приоткрыв рот.
Увлёкшись, я бегала по крыльцу, падала, вскакивала, прыгала и, кажется, ходила на задних лапах. Когда Герасим наконец-таки одолел врагов, я даже почувствовала, что запыхалась.
– Когда Герасим всех победил, он запихнул злых магов в мешок – вместе с их внутренними тараканами – и закинул мешок на Луну. Помнишь, мы с тобой пятна на Луне видели? Вот. Это они натоптали. А потом он снял с себя красную шапку, положил на дно корзины – чтобы было помягче, и усадил туда спасённую кошку. Герасим назвал её Мяу-Мяу, отнёс к себе домой, и жили они долго и счастливо. Герасим очень хорошо относился к Мяу-Мяу, уважал её, баловал – кормил вкусно, гладил, играл с ней и всё такое… Потому что мы навсегда в ответе за того, кого не дали утопить в проруби. Так родилась народная поговорка «люблю тебя, как Герасим Мяу-Мя». Всё.
Чудовище некоторое время обдумывал мою историю, потом сказал:
– Тогда мы навсегда в ответе и за тех, кого закинули на Луну.
– Хм-м… Может быть. Это каждый решает сам для себя.
– А что было с тем, другим Герасимом?
Я зевнула.
– Ну что там с ним могло быть… Тот Герасим, который был весь из себя правильный такой, спокойно дошёл до магазина, получил свои пирожки и маслице и так же спокойно вернулся домой.
– И всё? И никаких приключений?
– Нет, почему же, – в моём голосе появились мстительные нотки. – Придя домой, он не вымыл руки перед обедом, к тому же пожадничал и затолкал в пасть все пирожки и всё маслице, после чего трое суток провёл в одной маленькой комнатке – сам знаешь где. Вот такое у него было Большое Приключение. А мог бы обрести прекрасную Мяу-Мяу.
Чудовище некоторое время смотрел на меня, а потом с его лицом начало что-то происходить. Он начал морщиться и дёргать верхней губой, потом начал странно кашлять.
– Тебе плохо? – неуверенно спросила я, и вдруг до меня дошло – он пытался смеяться!
Это был ещё один шаг вперёд, но в воспитательных целях я сказала:
– И ничего смешного. Руки перед едой надо мыть. А теперь пойдём в дом, хочу сливок и спать.
Мы зашли внутрь, и там Чудовище, как обычно, задержался у зеркала.
Я тоже стала разглядывать своё отражение.
Никаких изменений. Мой облик оставался стопроцентно кошачьим. Уши-крылья, глаза-пуговицы, изогнутый тонкий хвост – всё было на месте. В отличие от Чудовища я не лысела и не видоизменялась.
Я вздохнула.
Чудовище тоже вздохнул.
– Я некрасивый? – спросил он вдруг.
К такому вопросу я была не готова и ответила вопросом на вопрос:
– С чего ты взял?
– Ты называешь меня чудовищем. Я знаю. – Чудовище ткнул кулаком в отражение, и зеркальная поверхность пошла волнами. – Я тебе не нравлюсь.
Слова надо было подбирать тщательнее.
– Это не так. Во-первых, ты болеешь, а болезнь никого не красит. Осталось подождать совсем немного… скоро ты будешь выглядеть по-другому. Во-вторых…
Я замялась. Правда состояла в том, что по большому счёту мне не было никакого дела до его внешности. Он должен обрести способность ясно мыслить и вытащить меня отсюда, а мохнатый он при этом будет или рогатый – не имело значения.
– Во-вторых, ты… – начала было я, но вдруг увидела на полу капли свежей крови. Потом капель стало больше, они образовали лужицу, которая росла на глазах.
Я вскинула голову и обнаружила, что Чудовище стоит с оторванным вторым рогом в руке, а его лицо и рубаха постепенно заливается кровью.
– Так лучше? – спросил Чудовище, бледнея, но продолжая по-дурацки скалиться. – Так я тебе больше нравлюсь?
– Зачем ты это сделал?!
– Шрамы украшают мужчину, – сообщил он мне, перед тем как завалиться в обморок прямо в коридоре.
Видимо, потеря второго рога ускорила таинственную трансформацию его организма. Чудовище сначала лежал неподвижно, не отзываясь на мои отчаянные призывы, затем его начало крючить. Он то выгибался, то сворачивался как гусеница, то разворачивался, ударяя ногами в стену или в зеркало, которое сильно прогибалось, но не билось. Всё выглядело ещё непригляднее из-за крови, натёкшей из раны, – в ней было всё, до чего дотрагивался Чудовище, не говоря о нём самом.
Я металась поодаль, потому что Чудовище мог ненароком сплющить меня в лепёшку.
Через некоторое время судороги затихли, после чего Чудовище довольно быстро пришёл в себя, я смогла подойти и осмотреть его. К моему облегчению рана кровоточила лишь чуть, что подтверждало её магическую природу, в обычной жизни Чудовище не отделался бы так легко.
– Кы-ыса… – слабо сказал он. – Плохо…
Я чуть было не испугалась, что начался рецидив умственной отсталости, но сообразила, что этот лепет прозвучал на анималингве.
Я была очень зла.
– А так тебе и надо. Трудно было подождать, пока он сам отвалится?
– Трудно. Трудно ждать… трудно быть некрасивым… и глупым…
Если он собирался меня разжалобить, то ему это не удалось – от испуга вся жалость испарилась. Меня потряхивало.
– Зато сейчас такой красавец стал, – съязвила я, разглядывая его перемазанную кровью физиономию. – Вставай, пойдём мыться.
Чудовище, покряхтывая, поднялся и на свой валявшийся неподалёку рог даже не посмотрел. Первым делом он в радостном предвкушении ринулся к зеркалу.
– Ой, – сказал Чудовище. – Пойдём мыться скорее.
Недавно я произвела ревизию шкафов – заставила Чудовище открыть всё и полазала по полкам. В одном из шкафов обнаружилась одежда всё того же больничного типа, серые штаны и рубахи, сложенные аккуратной стопкой.
– Возьми чистую одежду, а старую снимешь и бросишь на кухне в углу. Завтра я научу тебя стирать.
Стиральной машины здесь не было, но в шкафчике под раковиной я обнаружила несколько засохших растрескавшихся брусков хозяйственного мыла.
– А давай грязную одежду сразу в форточку выкинем? – внёс Чудовище типично мужское рационализаторское предложение.
Я в ответ усмехнулась.
– Ничего-ничего, труд облагораживает.
У входа в кухню – облупленная заржавевшая ванна находилась там – Чудовище остановился.
– А ты разве со мной не пойдёшь?
– Нет.
– Мне без тебя страшно.
– Всё равно нет. Я буду ждать под дверью.
– Почему?
Потому что я, в конце концов, невинная девица, хотелось ответить мне, а ты уже достаточно похож на человека, чтобы смутить меня. Но сказала я другое.
– Мужчину украшают не только шрамы, но и отвага. Иди, сними одежду, оставь её на полу и хорошенько вымойся, но на голову не лей, просто аккуратно вымой лицо. Потом волосы отожми, вытрись – полотенца знаешь где, оденься и только после этого зови меня. Алгоритм действий ясен?
Чудовище подумал и с достоинством ответил:
– Алгоритм ясен.
– Тогда действуй. Если что – я рядом.
Чудовище потоптался ещё немного, покидал жалобные взгляды и отправился мыться.
Я сидела перед дверью и прислушивалась к шуму, доносившемуся с кухни. Было ощущение, что в ванну залезло стадо слонов.
Чудовище держал меня в курсе происходящего.
– Я вымыл лицо и шею! – радостно сообщал он, – но на голову я не лил!
– Молодец, так держать.
– А руки сами вымылись!
– И руки молодцы.
– С меня лезет шерсть, иди посмотри!
– Это замечательно, я потом посмотрю. И следи за водостоком, чтобы не забился.
– А сзади мыть? А то я там не вижу.
Я закатила глаза.
– Везде мыть. Сделай это не глядя, ты справишься.
Потом раздался ликующий вопль:
– Я всё! – И уточнение, потише: – И пол я тоже помыл.
– Весь?
– Почти.
– Ну вот и хорошо, теперь одевайся.
После некоторого перерыва Чудовище тревожно спросил:
– А можно я изменю алгоритм?
– Что случилось?
– Я не знаю, как это надевать.
Что бы это значило? Помолчав, я спросила:
– Это относится к штанам?
– Нет, штаны я уже надел.
– Тогда я зайду.
Я примерилась, прыгнула на ручку – и дверь отворилась.
Как я и ожидала, половина кухни была залита водой. Чудовище стоял босыми ногами в луже, голый по пояс, и прижимал к груди какую-то тряпку.
– Вот, – сказал он и протянул тряпку мне. По-моему, вместо рубашки он взял то ли наволочку, то ли что ещё, но мне тут же стало глубоко безразлично, что именно.
– Стой! – сказала я внезапно севшим голосом. – Опусти руки и стой спокойно.
Чудовище повиновался.
Я первый раз видела его без рубашки… и с чистым, без шерсти, лицом, но не лицо приковало моё внимание.
На груди Чудовища слабо светились красные чёрточки и точки. Контуры, образованные ими, виднелись нечётко, но было заметно, что это круг и какой-то сложный узор, вписанный в него.
Не хотелось верить, но я, кажется, знала что это.
Я прыгнула на стол и пристально вгляделась.
Узор внутри круга образовался из нескольких пентаграмм, искусно переплетённых друг с другом. От родителей я знала, что красная светящаяся пентаграмма на груди – отличительная особенность обитателей Адских областей. Но не всех, а только тех, чей род с давних времён был особенно успешен в магии. Знак наследовался по крови из поколения в поколение, его обладатели фактически являлись уже не совсем людьми. Их называли демонами, и это было не совсем гиперболой.
Даже одиночная красная пентаграмма свидетельствовала о высоком уровне её владельца. И чем больше пентаграмм было вписано в круг, тем сильнее был демон.
На груди Чудовища пунктирные линии сплетались в клубок.
Настала моя очередь говорить «ой».
– Я умру? – спросил Чудовище, по-своему истолковавший моё оцепенение, отвисшую челюсть и вытаращенные глаза.
Сглотнув слюну, я задумчиво ответила:
– Ты-то вряд ли…
10
Весь вечер я была тиха и рассеянна.
Чудовище, сделав правильные выводы из истории про Герасима, скрутил из конфетной бумажки бантик, привязал его к верёвочке и начал приглашающе водить игрушкой по полу.
Но мне было не до игры. В голове прокручивалось всё известное о существах, именуемых демонами. Потому как не исключено, что я тут собираюсь обучать стирке хозяйственным мылом жестокого маньяка, серийного убийцу или ещё кого-то в этом роде.
Знала я до обидного мало, основные сведения были почерпнуты из школьного фольклора, причём вся информация сводилась к банальным страшилкам. Припомнилось, например, утверждение Кольки Малыгина, что такие популярные книжно-киношные персонажи, как вампиры, существуют на самом деле и что они – очень даже реальные граждане Адской Конфедерации, прорвавшиеся сквозь заградительные кордоны Империи в поисках свежей кровушки. Только кровопийство для них не являлось физиологической надобностью, а было жестоким развлечением, чем-то вроде выезда на сафари. И якобы эти сведения Кольке под большим секретом сообщил дядя-пограничник, несколько лет назад заезжавший в Оленегорск на побывку – повидать сестру, Колькину мать, и порыбачить на Имангре. Самое интересное, что дядя-пограничник действительно имелся и действительно приезжал в Оленегорск. Я сама видела его возле Колькиного дома, когда он, вернувшись с рыбалки, выгружал из багажника своей машины ведро с пятнистыми хариусами.
Я взглянула на Чудовище. Тот дёргал за верёвочку, заставляя фантик плясать, было похоже, что он увлёкся этим занятием больше меня.
Вампир с верёвочкой?
Прежняя я беззаботно сказала бы «да не может быть». А нынешняя думала – «почему бы и нет». Урок, преподанный Мартином, не забылся. Всё, что кажется понятным, безопасным, незыблемым, может оказаться миражом.
Вот сейчас Чудовище играет с фантиком, а завтра накинется на меня с выдвинутыми клыками.
А может, и не накинется.
Ещё я припомнила, как однажды словила обрывок застольной беседы, где отец иронически, но в то же время с оттенком некоторого уважения, бросил про демонов – «сложные ребята, непростые такие». Но это был субботний вечер, родители разрешили мне остаться с ночёвкой в гостях у Марины, и я просто пробегала мимо с пижамой в руках. Тогда я вскользь отметила, что в переводе с папиного языка это означало, что поступки демонов не поддаются примитивному делению на чёрное и белое. Поскольку в тот момент мне было не до взрослых разговоров, я с лёгкостью выкинула ненужную информацию из головы и ускакала собираться дальше.
А теперь спрашивать было некого, мне предстояло разбираться самой.
Впрочем, некоторые выводы лежали на поверхности: демоны безусловно обладали могуществом, а этот фактор может испортить характер кому угодно. Не про демонов ли было сказано – власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно?
Остальное лежало в области гадания на кофейной гуще.
Если, к примеру, допустить, что на Чудовище наложили заклинание инверсии, то можно прикинуть, каким он был раньше. Когда мы встретились, Чудовище произвёл на меня впечатление существа безобразного и туповатого, но позже выяснилось, что он покладист, заботлив, простосердечен в лучшем смысле этого слова.
Вырисовывалась безрадостная картина. Вполне возможно, впереди меня ждало знакомство с хитрой вредной эгоистичной бездушной скотиной. Скотина будет злобно хохотать и гоняться за мной с бензопилой, найденной в кладовке (в этой кладовке порой обнаруживались самые неожиданные предметы, не удивилась бы, если там нашлась бы и хоккейная маска).
Чудовище заметил мою отрешённость.
– Не хочешь играть? Ты грустная. Думаешь о плохом?
Попробовать поговорить, что ли? Вроде бы его разум уже достиг того уровня, когда можно обсуждать вещи посложнее, чем мытьё рук перед едой.
– Я думаю о тебе.
Он помрачнел, скомкал в кулаке фантик с верёвочкой и присел на стул. Взглядом Чудовище упёрся в пол.
– И что ты думаешь? – спросил он несчастным голосом. – Я плохой?
Жалость коснулась моего сердца. Неизвестность страшила не только меня. А Чудовище так эмоционально на всё реагировал… Может быть, ему ещё страшнее, чем мне.
Ох, что же нас ждёт?
Я подошла и, встав на задние лапы, потрогала его за колено. Чудовище подхватил меня и прижал к груди. Я обняла его за шею и вдохнула знакомый полынный запах.
– Пока нет. Но можешь им стать.
– Но ведь могу и не стать?
– Не знаю. Правда не знаю, что случится, когда ты выздоровеешь. Может так выйти, что ты станешь относиться ко мне… не очень хорошо.
Я почувствовала, как он замер.
Чудовище порывисто выпрямился и поставил меня рядом на комод, чтобы можно было смотреть мне в глаза. Некоторое время он подбирал слова и, наконец, выговорил:
– К тебе? Плохо относиться? Как можно к тебе плохо относиться? Я никого красивее и умнее не видел!
Много ты видел… Я не могла не улыбнуться… смешной такой… Мне, конечно, понравилось наивное замечание Чудовища о моей несравненной красоте и потрясающем уме, тем более, что это было сказано от души, но расслабляться не стоило.
– Давай сделаем так. Если ты вдруг почувствуешь что-то странное по отношению ко мне – скажи об этом сразу же.
Чудовище пожал плечами.
– Я могу прямо сейчас сказать. Я всегда чувствую странное, когда смотрю на тебя. Вот здесь. – И он прижал ладонь к левой половине груди.
Не сразу я нашлась, что ответить. Сначала я зажмурилась и потёрлась щекой об его плечо. Потом пояснила:
– Имелось в виду, если ты вдруг начнёшь думать обо мне плохо – тогда скажи.
Чудовище смотрел всё так же недоверчиво.
– Но я никогда не буду думать о тебе плохо.
– Ну, или вдруг тебе захочется сделать что-то странное… э-э-э… например, выпить моей кровушки… ну так… внезапно…
Прозвучало глупо. Очень глупо.
– Чего-о-о? – как-то очень по-человечески протянул Чудовище. У него даже голос изменился, стал ниже.
– Ну, я и говорю – что-то странное…
– А чего ещё странного мне может захотеться? – Это было произнесено тем же незнакомым баритоном, и звучало отнюдь не наивно, а скорее с насмешкой.
Как же быстро-то он прошёл путь от смеха до иронии…
Ладно, во всяком случае, попытка сделана. Может, где-то и отложится.
Я бодро сказала:
– Не буду перечислять – странностям нет предела. Где мой фантик с верёвочкой? Давай играть.
Чудовище разжал кулак. На ладони у него лежала горстка пепла.
Вот так. А я-то думала, у нас ещё есть время…
– Это он сам, – заторможено сказал Чудовище, разглядывая пепел.
Угу. Сам. Поздравляю, Даня, ты живёшь в одном доме с эмоционально нестабильным пирокинетиком.
Я заглянула ему в глаза и мягко сказала:
– Нет, не сам. Ты расстроился и сжёг мою игрушку. Я знаю, что ты не нарочно, но постарайся больше так не делать. Так можно и без дома остаться – загорится что-нибудь, и начнётся пожар. Не стоит в студёную зимнюю пору – помнишь? – оставаться без дома. Замёрзнем.
– Я постараюсь. Но это не я.
– Это ты, и чем скорей ты это признаешь, тем безопаснее всем будет.
– Это не я, – упрямо сказал Чудовище. – Не хочу больше меняться. Не хочу быть умным. Не хочу ничего жечь. Что для этого надо делать?
Или не делать.
Не надо бродить ночами по чёрной степи, и не надо связывать красные нити. Теперь, когда на груди Чудовища обнаружилась пентаграмма, мои странные ночные занятия определённо обрели смысл – это было лечение. Я поднимала из руин разум Чудовища, воссоздавала его прежний облик, возрождала его магию.
Как ни дика была эта идея, но, видимо, так получилось, что невероятным образом я стала для Чудовища кем-то вроде фамильяра, а фамильяры, как известно, могут взаимодействовать с хозяевами на разнообразнейших уровнях, включая самые тонкие.
Следом за этим соображением возникло следующее: процесс можно запустить и в обратном направлении. Если начать снова рвать связи, очень скоро Чудовище превратится в безобразное, но милое и доброе домашнее животное. Весьма управляемое домашнее животное.
Осознав, о чём думаю, я содрогнулась. Вот уж не знала, что в моей голове могут родиться такие дрянные мысли. Да уж… Никто не может говорить, что знает самого себя, пока жизнь не загонит в угол.
Порвать связанные нити…
Это ведь будет похоже на лоботомию.
Никто не заслуживал такого. Хотя некоторым так не казалось – кто-то же запер здесь Чудовище, разрушив его личность, перекрыв доступ к суперспособностям. Чем был этот жестокий акт? Справедливым возмездием? Интригой равного?
Но я… Я закончу свою работу, и пусть будет, что будет.
– Назад дороги нет, ничего нельзя сделать, – сказала я Чудовищу. Это было не совсем ложью, мы должны были двигаться дальше. – Ты будешь меняться. Просто постарайся держать под контролем свои мысли и поступки. Следи за собой, будь осторожен.
Чудовище пожаловался:
– Я боюсь.
Как я его понимала!
– Я тоже боюсь. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское.
– Шампанское? Это что?
– Это что-то вроде сладкого пива. Не совсем, но примерно.
Чудовище подумал и с чувством сказал:
– Гадость! А давай не будем рисковать, чтобы не пить шампанское?
Я засмеялась.
– Если что, от шампанского я тебя избавлю, отдашь свою порцию мне. А теперь сделай мне новую игрушку, давай поиграем.
И мы поиграли.
Хороший был вечер.
А на ночь глядя я устроилась на груди Чудовища и своими словами пересказала ему «Руслана и Людмилу». Перед тем как приступить к рассказу, я торжественно поклялась Александру Сергеевичу, что у Руслана не будет рогов, у Черномора – золотых кудрей, а у Людмилы – больших чёрных ушей.
Чудовище тоже стал тих, задумчив и, против обыкновения, почти не перебивал меня.
Мне казалось, что больше всего ему понравится говорящая голова. Но когда я закончила, он заговорил не про голову.
– Кошка Мяу-Мяу… это ты ведь тогда про себя рассказывала.
– Да. Но только никакой Герасим мне на помощь не пришёл.
После паузы он спросил:
– И что с тобой случилось?
Я тоже помолчала, потом проглотила комок, подступивший к горлу, и сказала:
– Они утопили меня в проруби. Вроде того.
Чудовище обдумал мою фразу, закинул руки за голову, потянулся и мечтательно произнёс своим новым низким баритоном:
– А я не стал бы закидывать этих магов на Луну. Для начала я снял бы с них кожу… медленно… очень медленно… узкими полосочками…
От незнакомого голоса, нет, вернее от незнакомого тона, которым произносились ужасные слова, шерсть на моей спине встала дыбом.
– Перестань!
– Чудовище запнулся, потом сказал в своей обычной манере:
– Не волнуйся, всё под контролем, ничего не изменилось, я сложил бы все эти полосочки к твоим ногам.
Наверное, именно в таких случаях люди не знают, смеяться им или плакать.
– Не надо мне таких полосочек!
– А что надо?
Чудовище смотрел на меня внимательно, было похоже, что вопрос он задал всерьёз.
Сначала у меня был один ответ.
Потом другой.
Через секунду – третий.
На самом деле, я до сих пор не задумывалась о достойной каре для Мартина и ведьм, уж больно далеко до этого было. Я только знала, что не хочу их больше видеть – никогда в жизни и никогда в смерти. Но вот теперь, в свете открывшихся обстоятельств, когда об этой каре меня расспрашивал тот, кто потенциально может её свершить…
– Я ещё не решила. Но я совершенно точно против полосочек из кожи.
– Ты добрая, – сказал Чудовище с некоторым сожалением.
– Не знаю. Просто мне этого не надо – и всё.
На том мы и расстались. Я отправилась в чёрную степь, а где оказывался Чудовище после того, как засыпал, мне было неизвестно. Он никогда не рассказывал, снятся ли ему сны, а я не догадалась спросить.
Едва я очутилась в заветном месте, то сразу же увидела, что некоторые изменения происходили и в моё отсутствие. По сравнению с прошлой ночью, огоньков стало неизмеримо больше. Степь уже не была чёрной – от множества огненных линий, тянувшихся в разных направлениях до самого горизонта, пространство озарялось розовато-оранжевым светом, и отражение этого света рождало лиловые переливы на тёмном, словно предгрозовом небе.
Наверное, это Чудовище, оторвав себе рог, ускорил ход метаморфоз.
Скорость изменений меня смутила. Вместо того, чтобы рьяно приняться за привычное занятие, я, раздвинув ковыль, опустилась на землю – в промежуток между двумя световыми нитями, потом плавно откинулась на спину, вытянула руки вдоль тела. От земли исходило сухое тепло – будто пока я бодрствовала, здесь тоже был день, и горячее южное солнце нагрело поверхность… Земляной запах так славно смешивался с другим – душистым, травянистым… Мёртвой тишины, как прежде, больше не существовало – воздух был наполнен слабым потрескиванием, словно где-то рядом в костре сгорали осиновые поленья.
Обычно одиночество страшило меня, но здесь страха не было, просто не хотелось никуда спешить. Судя по количеству восстановленных связей, моей деятельности вскоре настанет конец; я, наверное, никогда больше не увижу этого зачарованного места. Сомнений, должна ли я довести дело до финала, не было, просто хотелось сосредоточиться, чтобы сохранить в памяти степь, небо и особое ощущение покоя, что снисходит на душу, когда делаешь что-то безусловно правильное.
И так я лежала долго-долго, пока не почувствовала, что дальний уголок подсознания, отведённый этому периоду моего существования, заполнен до отказа.
Потом я поднялась и принялась за работу.
Восстановление шло бешеными темпами. Едва лишь я подносила одну нить к другой, как концы начинали тянуться друг к другу, и узелки завязывались мгновенно. Время остановилось, любезно дозволив мне сделать как можно больше. И усталости я не чувствовала, хотя иногда от одного разрыва до другого приходилось идти достаточно долго.
Бог знает, сколько километров было пройдено за эту ночь. Но любая работа рано или поздно подходит к концу, и вот передо мной оказался последний разрыв. Так же, как раньше я интуитивно догадывалась, где искать тлеющие клубочки, так же и сейчас мне было очевидно – это действительно финиш.
Последний промежуток оказался совсем небольшим, с пару моих ладоней, нить для него тоже была коротенькой.
Я медлила.
То, что я сейчас собираюсь сделать, запустит грозный механизм, который своими пришедшими в движение шестерёнками сможет размолоть меня в труху. В любом случае я снова вернусь в кошачье тело, и как знать – не навсегда ли?
