Текст книги "It Sleeps More Than Often (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Ваш омлет, сардельки и кофе, отец, – младшая дочка Гюнтера ставит поднос с горячим завтраком перед Шнайдером; с лица её не сходит улыбка. – Я положила Вам два соуса, – она указывает на две маленькие пиалочки в углу тарелки, – чесночный и базиликовый. Не знаю, какой Вы больше любите.

***

Университетская Клиника Аугсбурга огромна, и не зная, куда точно идти, наобум отыскать в ней нужного человека почти невозможно. Получив талончик на парковку, Катарина выскакивает из машины и, уже почти нажав на кнопку ключа, снова открывает дверцу, чтобы забрать чёрный пакет с переднего сидения. Она знает, куда идти – пару раз ей всё же доводилось навещать Штеффи на работе. Кардиохирургическое отделение находится в самом дальнем углу центрального корпуса, и сестра спешит туда, на ходу набирая смс-сообщение.

На площадке четырнадцатого этажа служебной лестницы тихо, холодно и пахнет хлоркой. Яркий свет бьёт из многочисленных ламп, в то время как сквозь пыльное маленькое окошко свет солнечный на лестницу почти не проникает. Наконец дверь, ведущая из коридора, натужно поскрипывает.

– Ты с ума сошла сюда приходить! Хорошо ещё, что у меня перерыв – а то хрен бы отпросилась! – Штеффи как всегда на взводе; достав пачку дешёвых сигарет из широкого накладного кармана своей санитарской униформы, бледно-голубая плотная материя которой усеяна старыми застиранными бурыми пятнами, она возбуждённо затягивается, стоя прямо под наклейкой, изображающей перечёркнутую сигарету. – Надеюсь, что-то важное. Накопала чего? Ну, говори, время не резиновое.

Катарина наслаждается моментом: пускай эта стерва проживёт последние моменты своего мнимого доминирования в счастливом неведении. Кури сигарету – твоя песня спета.

– Смени тон, подруга. И слушай меня внимательно. С этого момента, вот прямо с этого самого момента, ты больше никогда мне не позвонишь, не пришлёшь ни одного своего чёртова смс и вообще – сегодня ты исчезнешь из моей жизни навсегда. Я понятно выражаюсь?

Сестра очарована сменой выражения лица санитарки: конечно, сейчас она взбесится, но эта секунда, когда вместо привычного гнева на неопрятном лице отпечаталась маска обескураженности – она дорогого стоит. А вот и ожидаемая ярость – чуть не проглотив сигарету, Штеффи с силой швыряет её на пол и затаптывает грязно-белым кроссовком.

– Что ты сказала, сучка? Кажется, ты чего-то не понимаешь… Кажется, ты кое о чём забыла… Кажется, у нас есть секрет, и его сохранность ты будешь отрабатывать так долго, как я этого пожелаю! – она шипит сквозь зубы, делая шаг навстречу Катарине. Она умеет убеждать: для того, чтобы снискать авторитет среди заключённых в женской тюрьме, ей через многое пришлось пройти. Но она всё прошла и покинула казённый дом, находясь уже чуть ли не на верхушке тюремной иерархии.

– Кажется, у нас был секрет, но его больше нет, – Катарина говорит твёрдо, с трудом преодолевая желание рассмеяться собеседнице прямо в лицо. – Твоя власть закончилась, Штеффи, смирись и вали дальше мыть горшки.

Внимательно всматриваясь в бледную маленькую мордашку монахини, до Штеффи вдруг доходит – та не врёт. Она не умеет так врать. Она действительно кому-то растрепала. Она действительно хочет сорваться с крючка. Но кто же ей позволит?

– И кто? Кто ещё в курсе? – с усмешкой проговаривает Штеффи.

– Ни за что не догадаешься, – Катарина тянет каждый слог, – сам епископ Аугсбургский, господин Кристиан Лоренц. Так что извини, дорогая, но теперь у меня есть шантажист покруче, и ты как бы в пролёте. Сама знаешь – наш епископ не пальцем деланный, он на одну ладошку положит, – Катарина демонстративно выставляет вперёд раскрытую ладонь, – а другой прихлопнет, – однако показательного хлопка не следует – вторая рука у неё занята пакетом. – И тебя, и меня, и кого угодно.

– Зачем, зачем ты проболталась, предательница! – Штеффи едва стоит на ногах, от злобы её тело покачивается из стороны в сторону.

– А я и не выбалтывала ничего. Он сам всё узнал – оказывается, это нетрудно. Так что… – сестра машет рукой в жесте “пока-пока”.

– Врёшь! Блефуешь! Чем докажешь?

– Как тебе такое доказательство? – Катарина опускает руку в пакет и наугад подцепливает первую попавшуюся лямку. Она вытягивает бюстгальтер наружу, за него цепляется ещё один – таким образом у неё в руке повисает целая гирлянда из нижнего белья.

Штеффи взирает на обновки, разинув рот: она хорошо разбирается в дорогих шмотках – наследие разнузданной юности. Она на глаз оценивает вещи, сразу же понимая, что сама Катарина купить такое себе не могла: только на один комплект со своего скудного жалования ей пришлось бы откладывать несколько месяцев.

– А ещё знаешь что, – Катарина потрясает лифчиком перед самым носом собеседницы, – вот это было на мне, когда час назад он трахал меня пальцами.

Штеффи срывается, хватаясь руками за горло бывшей подруги, она, кажется, уже готова её удушить. Катарина, насилу вырвавшись, хрипит:

– Потише со своими замашками, дорогуша – у вас же здесь, в больнице, тоже есть охрана? Отправляйся-ка лучше работать, а про меня забудь. Да, и про Рюккерсдорф тоже забудь, и если хочешь узнать что-то про Александра – поезжай туда сама, а с меня хватит!

– Сволочь! Ты же знаешь, что я не могу отлучаться из города! Я же на условно-досрочном… Если мой надзирающий офицер узнает… – Вся надменность из голоса куда-то испаряется, на её место приходят слезливые, почти молящие нотки.

– Твои проблемы! И вообще, думаю Александр сам вздёрнулся! С такой-то наследственностью – немудрено! И все эти бредни про домогательства придумали СМИ, а ты их подхватила!

– Шлюха, и имени его произносить не смей! Предательница! Продажная тварь! – Вслед за чередой ругательств в лицо Катарине летит тяжёлый кулак. Уголок рта мгновенно помечается кровью, челюсть нестерпимо болит. На глаза наворачиваются слёзы, и Катарина понимает – хватит шоу, пора ставить точку. На этот раз не запятую и не кляксу, а самую настоящую точку.

– Счастливо оставаться, неудачница, – шепчет она, отвернувшись, и, не дожидаясь ответной реплики, уже бежит вниз по лестнице, преодолевая пролёт за пролётом и даже не отвлекаясь на то, чтобы подобрать длинный подол.

По дороге в монастырь она тысячу раз пожалела о том, что упомянула Александра – не надо было, Штеффи это добьёт. Ну да ладно – сама виновата. Ещё сестра пожалела о своём одеянии и разбитом лице – сейчас бы заскочить в алкомаркет, но не в таком же виде… Припарковавшись на территории монастыря, она чуть ли не бегом, стараясь никому из сестёр не показываться на глаза, торопится в келью. Аббатиса заприметила её из укромного уголка своего фруктового сада, но останавливать не стала. Если Лоренц вызывал выскочку в свою резиденцию, то пока её лучше не трогать – епископу это не понравится. Но мать Мария дождётся своего часа и поставит эту наглую притворщицу на место. Позже, не сейчас.

Заперевшись в комнате, Катарина швыряет пакет с бельём в угол, а сама, прямо в одежде, падает на кровать. Она долго лежит так, уткнувшись носом в подушку – ощущение вязкой мерзости не покидает её. “Продажная тварь”, – да, чёрт возьми, так и есть! Шлюха с расквашенной физиономией и поганой душонкой. Только через полчаса она смогла подняться, сбросить рясу и фату и доковылять до комода. Там, в нижнем ящичке, под замком, она хранит две бутылки вина. На “чёрный день”. Такой, как сегодня. Откупорив первую, сестра плюхается на пол и принимается глушить сладковатое содержимое прямо из горлá. Она не смотрит на часы, и на молитву, естественно не пойдёт. Когда её придут зазывать, она скажется больной. Епископ же хворает – от него она и заразилась. Неведанный доселе штамм гриппа. Но к ней никто не пришёл – кажется, аббатиса верно расценивает ситуацию. Когда на город опустилась ночь, а вторая бутылка была уже наполовину пуста, зазвонил мобильник. Катарина грязно выругалась – кто это ещё может быть: Лоренц или Штеффи? Кроме этих двух в такое время звонить ей больше некому. Но имя, высветившееся на экране, её удивило: звонит отец Кристоф Шнайдер.

– Да, отец, – она вспоминает старую шутку о том, что самое трудное – это изображать пьяного, если трезв, и трезвого, если пьян. – Что Вы хотели? Конфирмацию? Не уверена. А почему Вы интересуетесь? Хорошо… При случае обязательно спрошу у господина епископа. Всего доброго.

Чёртов Шнайдер. Лишний раз напомнил о своём существовании – напомнил о том, чего она на самом деле стóит. Напомнил о её недавнем самоудовлетворении в фантазиях о нём. О сегодняшнем удовлетворении тоже напомнил. Знай своё место, потаскушка монастырская. Но есть ещё что-то, что заставляет напрячься. Шнайдер упомянул о новом ребёнке в приходе. Снова мальчик-подросток, вытянутый с самого дна. Снова у пожилой пары. И Рюккерсдорф. Забавное совпадение. Думать – это же как на велосипеде кататься: однажды сумев, уже никогда не разучишься. Всё-таки, она училась на журналиста, и такие вещи вычленяются ею даже сквозь хмель. Надо будет ещё раз наведаться в эту чёртову деревню – повидать отца Кристофа, а заодно и проверить кое-какие догадки.

========== 7. Зазеркалье ==========

Катарина снова едет в Рюккерсдорф, и на этот раз она расслаблена и уверена в себе. Штеффи, вопреки её ожиданиям, так и не позвонила – неужели в её чёрной крови обнаружилась хоть капля гордости? Не важно. Лоренцу же она преподнесла на одобрение свою чудесную идею, и, как и следовало ожидать, получила полный карт-бланш. Она знает, что свобода её – мнимая, и длиться ей ровно столько, сколько Лоренц будет готов отпускать поводок. Но пока он благосклонен, а идея и вправду чудесная: если уж и воскрешать забытые традиции троичных гуляний, то делать это качественно. Катарина выказала желание ознакомиться с обычаями маленьких деревень, консервативных приходов, ещё хранящих внутри своих сообществ старинные поверия. Сейчас она едет в Рюккерсдорф, чтобы познакомиться с ними. Шнайдера она не предупредила – зачем? Пускай себе удивляется. В крайнем случае, скрасит его недовольство раздобытой информацией: епископ назначил дату ближайших коллективных конфирмаций на сентябрь.

Припарковавшись у церкви, сестра покидает автомобиль и шагает к раскрытым настежь дверям твёрдой самоуверенной походкой. На ней один из лоренцевских комплектов, да и сама одежда тоже красивая – после позора с мишками Гамми, она больше не рискует. Се ля ви – если уж кто и захочет тебя раздеть средь бела дня, то пусть это будет красиво. Под рясой прячется короткое серое платье – серое, как одежда монахини, и короткое, как униформа блудницы. Да и ряса на ней тоже сияет новизной – на днях в монастыре проводилась инвентаризация, и каждая из сестёр получила несколько новых нарядов. Давненько у них не было такого праздника! Сёстры заперлись в трапезной и учредили там настоящий показ мод. Превозмогая скепсис, Катарина присоединилась к ним и не пожалела: они на славу повеселились, меряя рясы не своего размера, то изображая привидений в бесформенных саванах, то сквозь смех наблюдая за расползающимися по разные стороны груди пуговицами, если наряд оказывался слишком уж тесен. Обстановка даже напомнила Катарине студенческие годы – она жила в кампусе, где шумные девичники были в порядке вещей. А ещё в порядке вещей на тех вечеринках были спиртное, травка и мимо проходящие парни. Да, были времена… Правда, на монастырской примерке спиртное тоже было. Да что уж там – вышло весело. Дом есть дом – и если ты не принимаешь его законов, он тебя исторгает.

Она уже знает, что заваливаться с разбегу в Рюккерсдорфскую церковь не стóит: отец Кристоф – а он, судя по распахнутым дверям, сейчас там – вечно чем-то занят, не замечает ничего вокруг, и за ним можно просто понаблюдать. Просто и приятно. Знала бы Катарина, что за много лет до её появления в жизни Кристофа, эту манеру взял на вооружение другой почитатель его незамутнённой одухотворённости. И она не прогадала! Подкравшись к дверям сбоку и одним глазком заглянув внутрь, она в восторге обнаружила отца Кристофа переодевающимся. Нет, конечно, он не голым там плясал вокруг алтаря – он всего лишь сбросил служебное одеяние, оставшееся на нём после утренней службы, затем – белую рубашку, пропитанную пóтом, затем – белую майку, ещё сильнее пропитанную пóтом. На мгновение Шнайдер остался по пояс голым. Проникающие сквозь дверной проём лучи полуденного солнца затеяли на его теле геометрическую борьбу с мрачными тенями, отбрасываемыми оконными решётками и потолочными балками. Его кожу и не разглядишь – она вся заштрихована светотенью, но вот силуэт разглядишь, и даже очень хорошо. При таком росте у отца Кристофа не особо широкие плечи – скорее всего, сказывается его тонкокостная конституция, зато талия и бёдра у него очень узкие. Мышцы проступают на теле, будто срисованные с картинки из учебника анатомии: гармония и ничего лишнего. Гармония, совершенство. Залюбовавшись, сестра невольно думает, что он, отец настоятель, скорее всего даже не догадывается о собственном совершенстве. Об этом кричит всё его поведение: обычно мужчины, осознающие свою привлекательность, не упускают шанса напомнить себе о ней – щупают себя, придирчиво оглядывают, поглаживают. Но Шнайдер не таков: следуя привычной педантичности, он сворачивает рубашку и майку в аккуратный рулончик – наверное, чтобы позже закинуть его в корзину для грязного белья, и спешно надевает свежую рубашку прямо на голое тело. Эх, сейчас бы ворваться в молельный зал, застичь его врасплох, заставить раскраснеться, разбледнеться… Но сестра слишком хорошо помнит о его странностях, об этой его пугающей привычке терять связь с реальностью, да и о крайней непереносимости прикосновений она тоже помнит. Хотя тогда, в подвале Фрауэнкирхе, он всё же взял её за руки. Сам взял. Но то был не он – то есть то, конечно был Шнайдер, только не в себе. Это воспоминание наталкивает Катарину на интересную мысль: значит, не такой уж он и недотрога, значит, надо лишь подловить его в момент ухода от себя и… И мало ли что?

Хватит мечтать, бессовестная. Катарина отходит от дверей и решает дождаться отца настоятеля во дворе.

Ждать приходится недолго – совсем скоро Шнайдер появляется на пороге. Он замечает монахиню, и на его лице проступает некая тень удивления, но не сильного: сестра решает, что он либо уже немного к ней привык, либо просто находится в благостном расположении духа.

– Сестра? Вы здесь…

– Здравствуйте, отец. Не стала Вам звонить, так как знала, что Вы наверняка будете на месте.

И правда – куда же ему ещё деться из этой дыры? Хотя сам-то он свою деревню таковой не считает: отец настоятель – патриот Рюккерсдорфа. Патриот-неофит пока что.

– Я приехала обсудить с Вами подготовку к празднованию Троичного воскресенья. Время ещё есть, но лучше всё решить заранее.

Она вкратце посвящает его в суть епископских затей и переходит к главному:

– Помню, когда я оставалась ночевать в вашей церкви в прошлый раз, Вы указали мне на одну из дверей на втором этаже. Нет, я не о комнате пропавшего Майера. Кажется, там был какой-то архив. Вы ещё назвали его собранием деревенских преданий. Так вот – это то, что мне нужно. Если Вы не возражаете, я покопаюсь немного в этой вашей библиотеке – всё равно она никому здесь, похоже, не нужна. Вдруг найду что-то интересное о традициях празднования Троицы в здешних местах? Нам бы помогло это в подготовке к торжеству. Да и епископ будет доволен, – зачем-то добавляет она: похоже, козыряние именем епископа начинает входить у неё в мерзкую привычку.

– Архив? Ах, да. Я дам Вам ключи. Вы до вечера управитесь?

Шнайдер и сам не понимает, насколько сильно в его словах сквозит желание поскорее избавиться от настырной гостьи. Не понимает он и природу этого желания. Просто в глубинах его подсознания звучит тревожная мелодия, но он её не слышит. Лишь смутно ощущает стенками черепной коробки и следует её мотиву подобно тому, как слепые летучие мыши ориентируются по ультразвуковым сигналам, отражающимся от преград на пути их полёта.

– До вечера? – уловив очередную дозу недружелюбия, сестра показно хихикает. – Ну Вы и шутник! Поверьте, я неоднократно застревала в таких казалось бы крохотных и ничего из себя не представляющих местечковых архивчиках на несколько суток, а то и недель… – Увидев растерянность на грани истерики на его лице, она спешит обнадёжить: – Но Вы не беспокойтесь, надолго я здесь не задержусь. Но вот на ночь – скорее всего. Гостевая комнатка ещё на месте? Я по ней скучаю…

– Конечно на месте, – смягчившись, отвечает Шнайдер. Непрошенных гостей он, конечно, не любит, но на ночь так на ночь. – Раз уж Вы надолго, сестра, то как насчёт позднего завтрака, ну или раннего обеда?

– Кабачок у Гюнтера? Помню-помню, – она помнит всё, и её память раз за разом помогает ей набирать очки.

***

В таверне многолюдно. Примостившись за тем же столиком, что и в прошлый раз, служители Церкви делают заказ и, в ожидании еды, с интересом наблюдают за происходящим вокруг. В углу, подальше от барной стойки, проходит нечто вроде собрания: около дюжины местных жителей что-то обсуждают вполголоса, рассевшись за сдвинутыми вместе столами. Шнайдер подзывает официантку и спрашивает о сути сборища.

– А Вы разве не слышали, отец? Говорят, мимо Рюккерсдорфа федеральную трассу прокладывать будут, – девушка корчит недовольную рожицу.

– Ну так трасса – это же хорошо? – изрекает Шнайдер. – Сейчас мы вынуждены добираться до окрестных городов по старым полузаброшенным дорогам…

На его реплику оборачиваются все присутствующие в заведении. И Кристофу, и Катарине в момент становится не по себе.

– А мы думали, Вы на нашей стороне, отец, – с напускной обидой в голосе отзывается официантка.

– К-конечно, на Вашей, просто я не понимаю…

– Ну что вы пристали к нашему дорогому настоятелю, – в центр помещения выходит сам владелец заведения. – Он человек у нас относительно новый и действительно пока многого не понимает. Знаете ли, отец, трасса – это шум, грязь, машины, чёртовы туристы, а ещё, чего доброго, супермаркетов понастроят или этих вонючих заправок. А где заправки – там и макдональдсы.

– Да-да, я с Вами согласна, – спасает ситуацию Катарина. – У вас такая чудесная деревушка, и никакие макдональдсы здесь не нужны. Правда же, отец? – она с улыбкой вздёргивает бровь, незаметно наступая на носок шнайдеровской туфли.

– Вы правы, сестра! У нас тихий приход, а трассы… Обойдёмся теми дорогами, что есть!

Собрание одобрительно загудело.

– Но неужели ничего нельзя сделать? Написать жалобу, я не знаю, потребовать переноса трассы куда-нибудь подальше от ваших границ, – не унимается сестра. Она хочет завоевать доверие местных, и выпавший случай приходится как раз кстати.

– Можно, можно! И всё у нас будет хорошо! Господь и на этот раз нас не оставил, послав нам ангела во вспоможение, – самозабвенно щебечет официантка.

– Ангела? Какого ещё ангела? – непонимающе хмурится Шнайдер.

– А вот же он! – девушка указывает на вход в таверну. Все оборачиваются, следуя её жесту, и видят в дверях новых посетителей – чету Вебер и их нового ребёнка.

***

Пока больничный продолжается, а Кэт уехала собирать фольклор, епископ Лоренц и не думает скучать. Залогинившись на своём любимой сайте, он пролистывает список моделей онлайн – напротив профилей девушек, готовых к виртуальным приключениям прямо сейчас, мигают зелёные кнопки с надписью “Пригласить в приват”. Просмотрев список до конца и так и не обнаружив ту, ради которой, собственно, он сейчас здесь, Лоренц начинает злиться. Договаривались же: сегодня, ровно в девять. Он выбрал её за сообразительность, заранее посвятил в тонкости собственного сценария и озадачил поиском нужных нарядов. Она обещала, что всё будет сделано по высшему разряду – и где? В нетерпении Лоренц набирает её ник в строке поиска: Vanessa Sweetheart – дурацкий псевдоним, ничего не скажешь, но лояльным девочкам господин епископ привык прощать всякие их глупости. Ванесса оказалась в сети, а изначально он её не нашёл, потому что она сменила категорию своего профиля с “Одиноких девушек” на “Пары”. И ценник взвинтила – с двух евро за минуту привата сразу до шести. Ну что ж, справедливо: двойная цена за переодевания и тройная за мужика в кадре. Интересно, мужик будет со стороны, или же она привлечёт своего бойфренда? Хотя нет, не интересно. Едва Ванесса видит в общем чате знакомый ник Flake66, тут же печатает ему первая: “У меня всё готово”. Лоренц довольно ухмыляется: и всё же он не ошибся – деваха смышлёная. Нажав на кнопку привата, он оказывается с перформершей один на один. Его камера по обыкновению смотрит на пах, её – на уютную комнатку, “студию”, как называют своё рабочее место девчонки, обычно организующие уголок виртуального разврата прямо в своих квартирах или даже в комнатах университетских общежитий. У Ванессы всё скромненько, но профессионально: яркое холодное освещение и отличная камера позволяют наслаждаться её шоу во всех деталях, а небольшой, заваленный подушками кожаный диванчик на фоне бледной однотонной стены не отвлекает внимания зрителя от самой модели. Ванесса не обманула: как Лоренц и заказывал, сегодня она – ведьма. В чёрном платье с корсетом, в широкополой шляпе, в туфлях на усыпанных декоративными шипами каблуках – анекдотичная такая ведьмочка. Сидит на диване и ждёт указаний. “Как Вас сегодня называть?”, – к её компьютеру, остающемуся за кадром, подключён микрофон, и если в общем чате звук она обычно выключает, то в приватах пользуется им вовсю – так и руки свободны, и клиенту веселее. Говорит чисто, но с лёгким акцентом – откуда она? Наверняка, из Восточной Европы – большинство моделек оттуда. “Здравствуй, невеста Сатаны”, – печатает Лоренц, нервно похихикивая, – “Зови меня Инквизитором. Сегодня я здесь, чтобы тебя покарать!”. Своим микрофоном Лоренц не пользуется, хотя это было бы куда удобнее, чем одной рукой печатать, а другой – дрочить. Но слишком уж у него характерный голос, да и бывают же, в конце концов, люди с идеальным слухом, а он, как-никак – лицо публичное, по ТВ и по радио выступает. Он мог бы использовать программу изменения голоса, но справедливо решил, что такой финт привлечёт к нему даже больше ненужного внимания, чем полный отказ от аудио. Епископ боится разоблачения. “Палач, покажись!”, – печатает он и затаивает дыхание. А что, если Ванесса подвела и не обзавелась никаким палачом? Вот хохма-то будет! Но нет – девчонка слово держит. В кадре появляется голый мужик с огромным стволом в состоянии полной боевой готовности. На голове у него маска палача, по сути – красный мешок с прорезями для глаз, но смотрится искусно. И где они только всеми этими шмотками разжились? Костюмерную театра юного зрителя ограбили, не иначе. “Ведьма, передай палачу, что я не хочу слышать его голос”. Лоренцу мужик как таковой неинтересен – для них с Ванессой он просто реквизит. Однако епископ на несколько секунд задерживает взгляд на крепком мужском теле в окошке видео – что и говорить, парень хорош. Судя по всему, молодой, со спортзалом дружит, да и с генетикой повезло. Лоренц невольно проводит руками по собственным тощим ляжкам. “Эх”, – вздыхает он вслух: это вздох зависти, но не злобы.

“Признаёшься ли ты в колдовстве, Ведьма?”. “Да, Инквизитор”. “Ответ неверный, подумай ещё раз”. “Нет, Инквизитор, ни в каком колдовстве я не признаюсь – хоть пытайте меня”. Вот так-то лучше. “Наверное, это зачарованное платье даёт тебе силу лжи?”. Лоренц отправляет сообщение и задумывается – уж не слишком ли он мудрит? Сейчас затеряется в дебрях собственной фантазии, как обычно, а девчонка ничего не поймёт да всё дело завалит. Но только не Ванесса. Она вполголоса говорит что-то Палачу – что за язык, кажется, румынский? – и тот в один подскок оказывается за диваном, на котором она сидит, хватает её за руки, силой тянет вверх, заставляя подняться, и одним рывком срывает с неё платье. Одним рывком – это не фигура речи, и платье – это не упрощение. Платье вместе с комичной шляпой уже на полу, а корсет всё ещё на ней. Лоренц хлопает в ладоши – вот это фокус! Значит, платьице-то с секретом, на запрятанных в складках тюли заклёпках – он видел такие раньше на варьете-шоу. Особая задумка, да и судя по прыткости исполнения, ребята перед эфиром всё как следует отрепетировали. Нет, ну, а что – наверняка же студенты, учатся на врачей или юристов, а в свободное время подрабатывают на сайте. Не самая плохая идея – в этом возрасте они и так трахаются, как кролики, используя под это дело любую устойчивую поверхность, а здесь хоть заодно и деньжат подзаработают. Счётчик в углу окошка шоу неумолимо крутится: текут минуты, утекают евро. Но Лоренц никуда не торопится – в сказке для взрослых нет места суете.

“Ну что, Ведьма, лишившись заколдованного одеяния, готова ли ты сознаться в служении Сатане?”. А Ведьма и вправду хороша. На свой вкус Лоренц обычно выбирает моделей миниатюрных, ему нравятся худышки, а эту румынку (румынку?) природа формами не обделила: пышные груди выскакивают из тугого корсета, миниатюрные трусики из гипюра с орнаментом в виде паучков чуть ли не трещат на округлой заднице. Что? Паучков? Ничего не скажешь – подошла к делу со всей ответственностью, шалунья хэллоуинская. Даже взлохмаченные волосы и перебор с макияжем в тему – ведьма же настоящая! “Готова, инквизитор, я во всём сознаюсь”, – Ванесса изображает голосом некое подобие нытья. Да она ещё и актриса настоящая! “А если подумать?”. “Нет, не готова, ни в чём не сознаюсь!”. Вот умничка! “Ну тогда, возможно, Палач с помощью жезла справедливости заставит тебя говорить правду? Заставит говорить!”. Лоренц в голос хохочет над своей изобретательностью. Ведьма снова командует что-то партнёру, тот обходит диван и становится прямо перед камерой. Член топорщится, чуть ли не дымится – тут одно из двух: либо он как-то специально готовился перед “эфиром”, либо он и так уже давно готов оприходовать Ведьмочку по полной программе. Эх, молодость… Тем временем прозорливая Ванесса разворачивает его боком к камере, немного опускает объектив, и снова шепчет что-то своему ручному членоносцу. Тот хватает её за плечи, надавливая, заставляет плюхнуться на колени и тычет “жезлом справедливости” девушке в лицо. Немного поизображав обескураженность, оскорблённость и даже сопротивление, очень скоро невеста Сатаны капитулирует: она принимается самозабвенно облизывать член, то заглатывая его, то выпуская из своего игривого ротика. Корсет соскальзывает ниже, оголяя правый сосок, что заставляет Лоренца крепко ухватиться за член собственный. Ракурс идеальный: в камеру видно именно то, что должно быть видно – лучшего и желать нельзя. Профессионалка, ничего не скажешь! “Кажется, Палач не сильно-то и старается тебя разговорить!”, – по одной букве набирает Лоренц левой рукой. Модель на секунду отрывается от процесса, чтобы прочесть на своём мониторе новое сообщение, двусложно передаёт его суть Палачу, и тот принимается уже с неистовой фанатичностью насаживать её голову на жезл. Лоренцу по нраву наблюдаемое – чтобы растянуть удовольствие, ему даже приходится на время прекратить движения правой рукой.

“Ну а теперь, прислужница дьявола, сознаёшься ли ты в колдовстве?”. “Сознаюсь, о жестокий Инквизитор”, – постанывает та, походя утирая улыбающийся рот. Да она и не модель вовсе – ей же нравится происходящее! Но Лоренц запрещает себе так думать – просто она хорошая актриса и всё. “Тогда тебе придётся понести наказание, чтобы изгнать из себя нечистый дух!”, – Лоренц не уверен, что она угадает его желание, и потому поясняет: “Пусть Палач избавится от сатанинской тряпки, прикрывающей твой срам, и Инквизитор выберет меру пресечения”. Усвоив инструкции, Палач поднимает жертву экзекуций с колен, подцепив ту под руки, и отбрасывает её на диван. Дёрнув девушку за ноги на себя, он заставляет её таз соскользнуть вперёд, стаскивает трусики-паутинки и снова оказывается позади дивана. Уже оттуда он нагибается, аккуратно берёт Ванессу за лодыжки и разводит её ноги в стороны, предоставляя обзору камеры всю её промежность в самом распахнутом виде. Лоренц аж поправляет очки на переносице и утыкается в экран лэптопа почти уже носом – с его хищных губ срывается вздох восхищения. Почти идеальный шпагат – кроме всего прочего, она ещё и гибкая! “Zoom”, – пишет он. Любой модели эта команда хорошо знакома. Отыскав пульт управления камерой среди диванных подушек, Ванесса, не меняя положения, жмёт на кнопку увеличения, заставляя собственную промежность сверкать чуть ли не во весь экран. Лоренц даже забыл про самоудовлетворение – он всегда был большим эстетом, знатоком и ценителем великолепия женского тела. Ванесса прекрасна, такая гладкая и нежная, сейчас она раскрывается перед ним тёплым розовым цветком. Позволив себе немного вольности, девушка притрагивается к себе стройными пальчиками с хищными накладными ногтями и дразня, едва касаясь, зазывно себя ласкает. “Бесстыжая Ведьма, ты ведёшь себя, как шаловливая собачонка, и наказание тебе потребуется соответствующее!”. Модель сразу же улавливает ключевое слово и становится на четвереньки: оперевшись на локти, она изящно прогибается в пояснице и отклячивает свой округлый пышный зад. Палач пристраивается сзади, надавливая коленом на диван, кладёт руки на соблазнительные полушария партнёрши и сходу нанизывает её на себя. Ванесса чуть сбавляет расширение видео, ловя более общий план – она определённо знает, что делает – и вопрошающе смотрит в камеру. “Вот так-то, колдунья. И пусть Палач лучше старается – Инквизитор хочет тебя слышать”. На этом переписка приостанавливается – шоу переходит в фазу активного действия.

Палач сношает Ведьму плотно и быстро, та стонет громко и распущенно, и Лоренцу даже кажется, что вполне естественно. Активно ублажая себя, он наслаждается её стонами. Затерявшись в чувственных переживаниях, Лоренц чуть было не упускает момент близости разрядки. Вовремя оторвавшись от своего паха, дрожащими липкими пальцами он печатает: “Пусть Палач окропит твою развратную мордашку целебным снадобьем”. Он хотел написать “святой водой”, но решил, что это будет слишком даже для него. Ведьма поудобнее устраивается на диване и, теребя уже почти полностью вывалившиеся из корсета груди, улыбается в камеру. Улыбается и ждёт. Палач выстреливает тугой струёй семени ей на лицо, а Лоренц в ту же секунду выстреливает прямо в свою камеру. Ванесса, всё это время внимательно наблюдавшая за окошком с его видео, от неожиданности даже отшатнулась – обычно клиенты кончают себе в кулачок, а чтобы так… Лоренц и сам не рад – как теперь камеру отмывать? Но созерцание размалёванного ведьминского личика, перепачканного чужим семенем, сглаживает и эту неприятность. “Спасибо, вы супер”, – коротко печатает он и нажимает на значок “Покинуть сессию”. Тут же на экране появляется окошко с предложением оставить модели чаевые: десять, двадцать и пятьдесят евро на выбор. Лоренц, не раздумывая, жмёт на полтинник – ребята хорошо поработали, он хорошо поразвлёкся, всё по справедливости.