Текст книги "Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ)"
Автор книги: Vuya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– Не соглашусь, между прочим, лучше многих. А ты вообще предвестник удачи. В Крастии есть традиция, каждый год во время празднования Яблочного дня, они ждут, когда к ним явится Яблочный король. Он будет юн и прекрасен, каждый взглянув в его лицо сразу поймет, что это он и есть, глаза его будут цвета молодой зелени, волосы золотистого оттенка яблочных вин, румянец, как на спелых яблочных боках, голос Яблочного короля будет звучать, как звонкий лесной ручей, все в нем будет складно, да ладно, и каждого до кого он дотронется ожидает целый год удачи, девицы повыходят замуж, замужние понесут и легко разродятся, торговцам денег, фермерам урожай, купцам товары по сходной цене.
– А жирному лорду, что? Разродиться или похудеть? –все еще бурчал, хотя уже и не настолько недовольный Мэл, конечно, это все объясняло, и все же было нелепо.
– Думаю, что жирному лорду стоящий хер, без травок и притирок – чуть подавшись к Мэлу шепнул ему его странный собеседник, – но ты поосторожней, лорд Вигсель очень обидчивый. И следит за всем, что о нем говорят, мало ли кто из тут присутствующих донесет на тебя.
– Ничего он мне не сделает. Я официальное лицо. У меня дипломатический статус! – теперь уже и Мэл рассмеялся, как бы странно это не звучало, но эти пару минут общения, как будто выдернули его из того вязкого болота омерзения, в котором он прибывал с самого того утра, что они отправились в Крастию.
– Стало быть, Вы ваше эльфийская светлость, посол? – мужчина подозрительно окинул Мэла взглядом.
– Ага, и я хочу тебя предупредить, если ты решил меня обобрать, у меня есть охрана. Весьма надежная.
– Я заметил, – кивнул ему Дэн, совершенно особенно улыбаясь, надо отметить улыбка у этого человека была интересной, она придавала его лицу хитринку, делала самую малость коварным, вот если бы он был бы рыжим, хотя Мэл был уверен, что не был, его внешность можно было бы назвать лисьей, – их трудно заметить, но присутствие они свое обозначают. А вот с чего ты решил, что я из тех, кто обирает честных граждан?
– А с чего все решили, что я Яблочный король? Просто подходишь. Посмотри на свои руки, ты ни дня не работал, если только мечом, у тебя даже ногти чистые. Но ты и не воин, телосложение не то, явно не часто носишь лат и полных доспехов, иначе бы был бы помассивней, значит не Имперская гвардия. А оружия на тебе, столько что удивительно, что ты не бряцаешь двигаясь. Кинжал в рукаве, стилет под воротником куртки, от того и куртку не снимаешь. Да и волосы собраны в низкий хвост чтобы воротник, чуть оттопыренный было не заметно. У меня так брат делает, когда ездит к людям в личных целях. Судя по одежде, ты путешествуешь. Один? На тракте один? Это надо быть в себе очень уверенным. Одет ты не плохо, вещи добротные. Правда не новые, и кое-что уж слишком потертое, посему выходит, что деньги у тебя водятся, но периодами. Я бы поставил на наемника, скорее всего младшего сына какого-нибудь лорда, то там послужишь, то сям, осесть денег нет, по крайней мере не на ту жизнь, что ты привык с такими-то чистыми волосами и руками. Скорее всего едешь в Рану наняться разведчиком. А может быть и в Оплот. Уж там имя сделать себе легче всего. А имя значит и положение. Ну и по пути, если денег не хватает вполне мог бы и вытрясти лишнее у тех, у кого это лишнее есть, а охраны хорошей нет.
– А ты внимательный Менэльтор Настадренон, – усмехнулся Дэн.
– Ну спасибо, – пробурчал Мэл, однако, что и говорить комплимент пришелся к месту. Еще самую капельку, но выправив настроение.
– И кстати, я впервые вижу так коротко стриженного эльфа, может расскажешь, что с твоими волосами? Тебя часом не в наказание за какие-нибудь жуткие преступления обстригли?
Мэл рассмеялся вновь, вечер становился все интереснее, можно было обновлять кружку с элем.
***
А вот утро настало негаданно, и очень болезненно. Проснулся Мэл от того, что кто-то тряхнул его за плечо.
– Проснитесь Менэльтор, вас просят.
– Что? – потянул он, не находя в себе силы даже глаза открыть, голова жутко болела, а во рту будто кошки нагадили. – Воды, – простонал, но усилием воли постарался сесть и глаза открыть, некоторое время у него все кружилось и изображение никак не становилось целостным.
– Вода, и ларчик ваш лекарственный, – протянул ему улыбаясь один из тех гвардейцев. что вчера его пасли по улицам Крастии, – надо спешить, я повторяюсь вас ждут.
– Эрендил, ты мой спаситель, – Мэл открыл сундучок, который ему в дорогу заботливо собрали отец с Даидайнесом, там был целый арсенал разных пузырьков и баночек. Порыскав Мэл, нашел тертый уголь, а заодно выпил и настойку коры ивы, с добавлением пиретрума, серьезное обезболивающее и разгоняющее кровь средство, все это запив водой, он даже почувствовал себя самую малость лучше. – Где это мы?
– Где вы заснули там и есть, на конюшне одного из местных постоялых дворов, – посмеялся Эрендил, помогая Мэлу подняться и достать из головы солому. Говорил он при этом очень сильно понижая голос, это было на руку Менэльтору, потому что в голове хоть и прояснялось, но все еще сильно звенело, – где-то в стогу найдете своего знакомого, с которым вы вчера пол ночи пытались от нас скрыться, и успели до того упиться, что видимо подняться в комнаты сил уже не хватило. Менэльтор, нельзя же столько пить, куда в вас столько влезло то, – все еще слегка посмеиваясь эльф покачал головой. – Будить приятеля станете, или так пойдем? Я напоминаю, вас ждут, послали за вами уже.
Мэл пожал плечами:
– Ничего не могу вспомнить, все как в тумане.
Он на всякий случай посмотрел в стогу, увидел там спящего мужчину, при свете солнца темные волосы оказались каштановыми, а густые брови и вздернутый нос сейчас разглядеть не удалось бы, мужчина спал лицом вниз. Мэл еще раз пожал плечами, достал платок из кармана, положил пузырек с обезболивающим отваром и флягу с водой рядом со своим вчерашним собутыльником на платочек, понадеявшись, что до того дойдет, что с этим всем делать.
– Пошли, будить не будем, пускай человек спит…
Сегодня, не смотря на похмелье, звон в голове, и неприятные ощущения в теле город уже не казался Мэлу таким мерзким, даже встречный парень, который явно с намереньем столкнуться с эльфом споткнулся, не вызывал раздражения и злости, наоборот Менэльтор хлопнул его по плечу, и пожелал удачи на весь следующий год. Ну пусть будет Яблочный король, раз им так хочется. С него разве убудет?
– А что случилось то? – спросил он у Эрендила.
– Ох, на сколько мне удалось понять, что-то с леди Андунэль, она никому не открывает дверь, никому ничего не говорит, и хочет видеть только вас.
– Ей плохо?
– Я не знаю, я же вас охранял, под утро, когда стало понятно, что гуляния окончены пошел вздремнуть, оставив пост Кириану, а меня разбудили и велели вести вас, потому что леди никого не желает кроме вас видеть. Я, памятуя сколько вы вчера выпили захватил ваш ларчик, вот и все.
***
Наскоро умытый и более-менее пришедший в себя после ночи возлияний, спасибо ивовой коре, Мэл постучал в дверь комнаты, что занимала леди Андунэль.
– Кто там?
– Менэльтор, леди Айра.
Надо сказать, что в доме мэра, эльфы старались говорить на всеобщем, только с людьми, между собой они, как и всегда использовали собственный язык. Однако многие люди, особенно из аристократии когда-то изучали эльфийский, а то и старшую речь, и хотя отличников эльфийского разговорного в Крастии явно не находилось, все же в семье мэра, могли бы найтись те кто по некоторым словам все же понимал бы суть разговора. Так что к леди Андунэль, никто не обращался ни по имени, имя дочери Лесного короля благодаря балладам было известно многим, да и принцессой ее не называли по понятным причинам. Слово больно уж запоминающееся. Сейчас она была леди Айра, что вроде и звучало, как имя для эльфийской девы, но значило всего лишь медно-красная. И вряд ли бы так свою дочь назвал бы высокородный эльф, они все же как не крути старались давать своим детям красивые, а иногда и пафосные имена.
– Заходи, пожалуйста, – эльфийка пропустила Мэла в комнату.
Мэл уже знал, что вчера не один он позволил себе лишнего. Леди тоже, хотя как уверял Менэльтора Галион, совершенно без злого умысла, а просто увлёкшись, перебрала с яблочным вином. И хотя все вроде было безобидно, небольшая неприятность все же произошла. Как и положено в самом конце пути. На верхней ступени лестницы. В двух шагах до двери комнаты принцессы. Дело было в серой кошке, младшей дочери мэровой дочери, которая гналась за этой кошкой, и с разбегу врезалась в эльфийскую деву, стоявшую, как раз, на верхней ступени, и будучи навеселе мгновенно потеряла равновесие, вместе с дочерью дочери мэра и кошкой съехала по лестнице. Сказать по правде, для волнующихся, кошка как раз не пострадала вовсе, а вот ребенок испугался, и очень долго в доме еще раздавались жалобные завывания и заверения больше кошку никогда и не ловить. Леди же не плохо так побилась о ступеньки. Но по уверениям Галиона ничего серьезнее синяков с ней не произошло. Мэл был уверен, что Галион бы не отпустил спать принцессу если бы хоть каплю усомнился, что все с той нормально. Видимо нормально было прежде, чем леди уснула. Потому что при всей разности взглядов на многие вещи, даже Галион не мог бы счесть такой вид принцессы, что сейчас открылся Мэлу, нормальным. Андунэль выглядела в разы хуже, чем на мосту на въезде в город. Несмотря на общую бледность щеки болезненно алели, губы были покрыты потрескавшейся корочкой, кроме того, она их явно искусала. Волосы липли к явно влажному лбу. И что бросилось в глаза эльфа больше всего, принцесса придерживала левую руку, под локоть, как будто обнимая себе.
– Что с рукой? – сразу в лоб спросил Мэл, и не теряя времени открытой ладонью дотронулся сначала до предплечья, болело явно не оно, после до плеча и выше, леди вздрогнула, – Или точнее с плечом?
– Я упала, – как-то нервно ответила женщина и резко развернулась, тут же легко заскулив от боли.
– Да, Галион сказал мне, вчера на лестнице.
– Нет Менэльтор, не вчера. Сегодня утром, – замялась Андунэль, – с кровати на спину. И понимаешь… Мне было так плохо после вчерашнего, и голова так кружилась, честно я даже не сразу поняла, где я и что происходит, запуталась в белье и одеяле и рухнула, как… как… как неуклюжая курица!
– И поэтому никого не позвали, – вздохнул Мэл, помогая леди усесться на кровать. Движения, судя всему приносили ей боль. Даже одежда это выдавала. Принцесса была одета в ночную сорочку, длинную до пола, босая, и прямо сверху на сорочку был одет ее дорожный кафтан. Просто у него были раструбами рукава. – Зря вы так.
– Зря… как же! Тоже мне образчик эльфийской изящности, – всхлипнула она. – Я и без того знаю, что меня считают здоровой и неповоротливой, к тому же с того момента как мы сюда приехали все идет наперекосяк. Только мост я буду помнить до смерти. Интересно много кто видел блюющих эльфийских принцесс? Многие ли принцессы позволяют себе блевать прилюдно? А перепившихся, кто-нибудь замечал? И знаешь два падения меньше чем за сутки это уже совсем ни в какие ворота.
Мэл по-доброму хмыкнул, и постарался успокоить леди. В конце концов ей видимо и правда было не только больно, но и очень сильно не по себе:
– Да будет вам. Ерунда какая. Сколько раз я падал с настилов Карас Сильмэ, помните один раз трое суток пролежал, не приходя в себя? Да и напивался миллионы раз, когда-нибудь поведаю вам историю своего позора. И кстати мне Сульмидир рассказывал, что некоторые еще вспоминают, как ваш отец после спасения из осады при башне в ущелье Тишины, трое суток пил без устали, орал песни не своим голосом, но своего сочинения, и даже устроил танцы на столе, празднуя то, что убил нарьяму Кагара, который, к всеобщему несчастью, выжил. Вы то такого не устраивали, так что ваши промахи – это мелочи. Все иногда оступаются.
– Ни ты, ни мой отец не эльфийские принцессы!
– Я точно не принцесса, но иногда меня путают, – подмигнул ей Мэл, все еще пытаясь немного подбодрить, – а Онотимо был эльфийский принц, что тоже, знаете ли, обязывает, так что прекращайте говорить глупости и давайте я осмотрю плечо.
– Осматривай, – вздохнула несчастная принцесса.
– Мне бы снять с плеча кафтан, да и рубаху стянуть, – проговорил Мэл, и тут же впопыхах стал исправляться. – Можно и не целиком, только приспустить, это для осмотра, вы же понимаете, да.
– Помогай, – безразлично отозвалась принцесса, расстегивая кафтан здоровой рукой, жутко морщась и постанывая через сомкнутые губы, спуская его с больного плеча. Мэл не сразу отреагировал. Да и его попытки вмешаться в процесс были жутко не ловкими, – не суетись! Что ж ты так разнервничался? – болезненно выдохнула Андунэль не выдержав.
– Нет, нет. нет. Дайте я… Ну что вы? Все в порядке. Я вовсе не…
– А покраснел так от чего? – И тут она улыбнулась. – О, так тебя это волнует, да?
– Ваша травма? Конечно волнует, – все еще слишком быстро тараторил Менэльтор.
– Мое тело…
– Ну, – Мэл смущенно улыбнулся, и опустив и голову, и глаза признался, – конечно волнует. Что бы вы там себе не думали, вы очень красивая.
Спущенная с плеч сорочка поддерживалась Андунэль рукою на груди, вывих плеча был заметен даже зрительно, кроме того, на теле были синяки.
– Синяки от падения на лестнице по большей части, – уточнила Андунэль. Проследив его взгляд.
– А отек вот этот был, когда ложились?
– Нет этого вроде не было. Но я плохо помню. Все же я выпила с лишком.
Мэл вздохнул снова, теперь уже тяжело:
– Мне нужно ощупать сустав. Понять только ли это вывих. Это будет больно, но я не смогу боль с вами разделить, мне нужны все мои ощущения. Поэтому я предлагаю вам до того, настойку из выпарки конопляных соцветий, она поможет с болью, но однозначно вызовет сильное опьянение.
– Снова пьяная принцесса? Не хочу!
– Но будет очень больно, – предостерег Мэл.
– Вот и посмотрим. А пока скажи мне твое смущение пройдет, если я буду орать и плакать?
– Безусловно, – осматривать Мэл начал опять с руки, ощупывая ладонь и пальцы, усилиями леди рука почти не двигалась, – меня не возбуждают плачущие женщины. А покалывает?
– Да, как будто сильно онемела в районе ладони. И, если не возбуждают плачущие, то какие возбуждают?
Мэл помнил предостережения Сульмидиром и понимал на какой скользкий путь встает, тем более принцесса и без того была не одета, а потому решил не поддаваться:
– Хорошенькие, как думаю многих, и это не тайна, зато загадка для всех, кто возбуждает вас?
В секунду из пусть и болезненной, но живой леди Андунэль превратилась в полностью потерянную:
– Никто, Менэльтор. Никто и никогда не вызывал во мне желания. И я сейчас вовсе не шучу.
– А я и не смеялся, – кивнул он, – уж вам то известно, что иногда судьба штука не предсказуемая, и может быть вы просто не встретили того самого. Вот хотя бы как ваша тетка.
– Спешу напомнить, что мне триста лет. Даидайнесу триста, мы почти ровесники, с твоим самым старшим братом, а ведь он не давно женил сына. Понимаешь?
Мэл еще раз очень осторожно осматривал локоть, Андунэль явно отвлеклась на важную для себя тему, давая возможность ему работать.
– Не пройдет и полусотни лет, как он станет дедом, да и вообще при нынешнем раскладе, даже Сульмидир через полсотни лет может оказаться дедом. А что я?
– А что вы? – переспросил Менэльтор. – Уверен вы бы ни при каких обстоятельствах не пожелали, чтобы ваш ребенок оказался бы в той ситуации, что оказалась Менэланэль. Сульмидир плохой пример. Очень плохой. Если бы не Даидайнес мы бы никогда о ней и не узнали, а в каком-нибудь борделе столицы работала бы полукровная проститутка, – Мэл заскрипел зубами, – вы же знаете, кем была ее мать, да?
– Это все знают Менэльтор, – согласилась Андунэль, – но от Сульмидира иного никто и не ожидал.
– Он не хотел ее признавать. Представляете, ему привезли дочь, похожую на него просто до жути, которая выжила при эпидемии холеры только благодаря тому, что полуэльф, потеряв всех кто ее окружал, а он не хотел признавать, что она его. Лучше вовсе не иметь детей, чем к ним так относиться. До сих пор на него за это злюсь.
Мэл никогда не критиковал Сульмидира при чужих, и все позволил себе откровенность, раз уж леди Андунэль была так откровенна с ним.
– Но он раскаялся, – задобрила Андунэль Менэльтора.
– Да, раскаялся. Хвала Ивэ! И простите меня за грубость, я просто не из тех, кто умеет держать свои эмоции при себе.
– Я завидую тебе в этом Менэльтор. Я завидую, и тебе и Сульмидиру, и даже Даидайнесу. Потому что вы можете скрывать или не скрывать свои эмоции, ведь вы их чувствуете. – она вскрикнула, когда Мэл начал ощупывать сустав. Головка плечевой кости была целой, но наверняка без повреждения мягких тканей не обошлось.
– И чему тут завидовать, – не понял Мэл.
– Тому что они у вас есть желания, потребности, стремления. А я… я упустила свое время. Если бы я была сейчас так молода как ты…
Мэл заглянул ей в глаза:
– И что бы вы стали жить иначе?
– Я бы иначе смотрела на отношения. Знаешь, когда ты принцесса, у тебя нет недостатка во внимании, но если ты умудряешься в каждом выискивать недостатки… Этот мелковат, другой каланча, у того противный голос, а у этого не красивые руки. Тот слагает глупые стихи, этот не умеет танцевать. Недостоин, недостоин, недостоин! Ни один не достоин даже общения с моим высочеством.
– Вы в праве ставить высокие планки…
– Нет, Менэльтор не в планках дело. Дело в том, что вместо того, чтобы учиться видеть интересное в претендентах на мою руку, я только осмеивала их. Я должна была знакомиться, должна была общаться, должна была искать то, что могло бы мне нравиться, а искали лишь то, что меня отталкивало. Я не вижу ни в ком цепляющего, потому что я не знаю, что меня может зацепить, я не научилась этого находить. За триста лет я лишь великолепно научилась видеть недостатки в каждом. В любом. Я не желаю быть влюбленной дурой и не видеть недостатков в своем избраннике, это правда. Но сейчас, зато я дура другого порядка, сама себя загнавшая в такое положение и теперь не знающая как из него выбраться.
– Не понимаю, – озадачился эльф.
– Конечно же нет, ты слишком молод, чтобы понять. Ты будешь старше, и будешь видеть много интересных для тебя мужчин и женщин. Потому что ты ищешь в каждом что-то интересное. Да будучи совсем юным ты уже умудрился находить что-то, чего желало твое сердце. Все помнят, как ты страдал, когда твоя учитель арфы покинула тебя.
– Ах вот вы о чем, – нервно хмыкнул Мэл, – так сердце тут не причем. Это было настроение, позыв плоти, и страдал я не о ней, а о том, что если быть уж совсем честным, не удержал себя в руках, поддался соблазну, да еще и ее в это втянул. Она сбежала из Карас Сильмэ, сбежала не от меня, а от пересудов за спиной, и от позора на свою голову и на мою. Не хотела смотреть моим родителям в глаза, скорее всего. Ведь она прекрасно понимала, мы оба сделали то, что сделали не от любви, а под влиянием момента, и совершенно не желали продолжения. Я потерял того, кто был мне дорог, не умея сдержаться. И это было не единожды. В своих путешествиях я встретил того, которого тоже мог бы потерять, как раз-таки слишком поддавшись настроению момента. К моему счастью меня поняли и общения со мной не прекратили. Но моя леди, уверяю вас, этому завидовать не стоит. Скорее уж такая невоздержанность, как у меня, у Сульмидира, да что скрывать то у всех мужчин нашей семьи, она порок, а не достоинство. Мой отец просто рано встретил маму, и уже никого кроме нее не видел, да и Даидайнесу повезло, они были молоды, все свои моменты, и настроения расходовали на тех, кого полюбить успели. А вот мы с Сульмидиром не успели, зато уж от желаний наших натерпелись все кругом. И вы теперь еще немного потерпите будет больно. Но после обещаю, что расскажу все что вы захотите услышать, и выслушаю все, что решите рассказать.
Она не кричала, но губы снова искусала до крови, а из глаз текли слезы.
– Надо вправлять сустав, я не чувствую переломов, просто головка плеча вышла вперед, – вынес вердикт Мэл, – и это будет еще больнее, а после придется на какое-то время руку обездвижить, иначе будет только хуже. Если не решитесь на коноплю, придется попросить Галиона или кого-то из ребят вас подержать.
– Зови, но только сначала надо бы придумать, что-то с моим непотребным внешнем видом.
***
Уже позже, когда плечо было вправлено, а леди до этого при всем своем сопротивлении все же под общие уговоры эльфийских гвардейцев, которым не раз вправляли суставы, напоена конопляной настойкой – Мэл остался с ней. Потому что в таком состоянии, как конопляное опьянение, наделать можно что угодно, но ее тянуло на продолжения разговора. Мэл не возражал. В конце концов начав исповедь, невозможно ее закончив не рассказав всего.
– А знаешь, Менэльтор, лет десять назад, или даже чуть дольше, когда Итариллэ вернулась к нам, готовая уснуть на вечно, я только с ней так откровенно говорила на эту тему, потому что мне казалось, что лишь она была в такой же ситуации. И меня больше никто не поймет. Как и мне ей не были интересны ни мужчины, ни женщины, физическая сторона отношений не волновала вовсе, она даже сказала мне, что считала это мерзким, я нет, так я не считаю, просто мне не хочется, ни ласк, ни прикосновений, ни поцелуев. Ничего. И ей не хотелось. По ее словам, все окружающие ее кавалеры, претенденты, и ухажеры казались ей смешными и нелепыми, а их попытки за ней ухаживать глупыми. Все будто бы не настоящее, а выдуманное, выдавленное через силу, и от того, не находящее ответа в ней самой. Она рассказала мне, что, очутившись в гостях у Турмана изначально она и вовсе чувствовала себя по-дурацки. Его слезы над недавно умершей женой, и тут же всяческие попытки объясниться в чувствах к ней, казались дешевым спектаклем, но все изменилось, в тот день, когда она сообщила ему, что собирается уехать. Итариллэ рассчитывала, что Турман свалиться на колени и начнет умолять ее остаться, а она просто скажет – нет. Нет, нет и нет! Но он не свалился на колени. Он дернул ее за руку и затащил в стенную нишу на лестнице, и там поцеловал. Не так, как положено при ухаживаниях, он ничего не спрашивал, он просто сделал то, что хотел, это было таким настоящим, что вломившая ему по челюсти Итариллэ прорыдав всю ночь на следующее утро поняла, что не может на него смотреть, не вспоминая этот их поцелуй, и вовсе не от страха и того, что ей было противно, а от желания повторить. Она рассказала мне, что ей было на него по-хорошему плевать, лишь бы пережить снова те эмоций. И знаешь что? Она его провоцировала, осталась в замке и напоминала каждый раз, пока это не произошло снова. А потом еще раз. И еще раз. В итоге она оказалась в его постели. Еще до свадьбы. Ты можешь себе представить, что бы было с моим папочкой, если бы он узнал тогда об этом? Интересно это была бы война между эльфами и людьми? Я вроде как сначала ужаснулась, это все же принуждение, но Итариллэ только посмеялась надо мной, объясняя, что желать того, кто сам себя считает не достойным твоего внимания для нее было невозможно и унизительно, но когда ее желали не слушая, не выполняя ее же капризов, не падали ниц и главное не унижались ради внимания, когда желающий как минимум был равен, а то и выше нее, считающим себя в праве на нее, таковым его смогла воспринимать и она. Она могла его желать, он так решил, и она желала. Идея увлекла меня. Но я разочаровалась. Возможно, Сульмидир когда-нибудь рассказывал или расскажет в будущем, что однажды он случайно наткнулся на меня в лесу, мы говорили, пили эль, а потом целовались. Только вот это все было совсем не случайно, я сама его выбрала своей целью, расставила ловушки, подговорила подружек затеять спор о черных белках, зная что уж кто-кто, а Сульмидир вызов примет, и конечно же оказалось совершенно неожиданно именно там, где видели этих черных белок в последний раз. Пока я все это планировала, пока все проворачивала, пока выспрашивала, да выкручивала разговор, меня бил озноб и по телу бегали мурашки, я волновалась, сердце колотилось, как бешенное. Я думала, что вот и оно то самое, возбуждение, желание. Предвкушение. Но потом Сульмидир поцеловал меня, именно так как планировалось. Без спроса. Без разрешений. Без согласия. Придавив к земле. Но все что я почувствовала, только лишь желание оттолкнуть его. Никакого трепета. А ведь я его выбрала не просто так, потому что понимала, если уж кто и знает толк в разврате и желаниях, то это Сульмидир. Если он не смог, показать мне что такое страсть, то кому под силу?
– Моя госпожа, мне кажется, – честно ответил ей Мэл, – что вам не нужно опираться на других и их мнения. Просто забудьте, выкиньте из головы все, что надумали. Вам кажется нужно действительно просто заново посмотреть вокруг.
– Ты слишком молод Менэльтор, поэтому тебе так это просто.
Мэл улыбнулся, он не хотел спорить, к тому же теперь он был в курсе двух страшных тайн двух эльфийских принцесс. По сути, они совпадали. Обе принцессы запутавшись в традициях, чувствах, обычаях, правилах не отдавали себе отчета в главном, каждая из них не желала любви, не желала влюбляться, но каждая страстно желала желать, и не позволяла себе этого делать, потому что не полюбила. Замкнутый круг, который для Итариллэ разорвал Турман Великий. Вопрос же найдется ли кто-то такой же Великий для Андунэль оставался открытым.
– Лучше называйте меня Мэл. Мне это будет приятно.
========== Последний Оплот. ==========
Последний оплот, был действительно последней твердыней Империи на Северной границе, расположенная на Ветровом холме в изгибе реки Тунге, где в ее холодные и быстрые воды вливается широкая Льдянка и левый рукав величайшей Имирин, город-крепость, имела на самом деле не столько тактическое, сколько символическое значение. Последний оплот не был несокрушимым, куда большее значение имело то, что дорога по Тракту от Раны до Оплота занимал не больше дня, и при скорых конях гарнизон из Раны всячески сводил на нет любые попытки осады Оплота. Так что прямо скажем, главной ценностью Оплота были понты Империи. И лично Императора. А это куда дороже денег и любого здравого смысла.
Крепость на Ветровом холме стояла всегда, когда-то это была легендарная Ллаевоан, ее построили дщери нарьяма, еще до Исхода, в те времена, когда их раса была многочисленной, когда им принадлежали Лес Теней и Сумеречный Лес, Равнина Ветров и Равнина Разнотравья та, что теперь именовалась Северными Землями Империи. Ллаевоан казалась непобедимой многие сотни, а то и тысячи лет, но была взята хитростью людей, таковы законы жизни, побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. Несмотря на всю боевую мощь нарьяма, крепость пала в объявленный период Восполнения, время, когда грозные воительницы рожают и воспитывают новое поколение. Хитрости людям доставало, чтобы взять крепость, но не хватило силы, чтобы удержать. Кагарин Белая смерть осадила ее сразу же по окончанию периода Восполнения, утопив в крови, а после и вовсе оставив обожжённые руины. Никто не выжил тогда из обороняющихся, единицы выжили из тех, кто успел осесть вокруг. Нарьяма никогда не брезговали устраивать показательные расправы. Эта была более чем показательная. Акт невиданной жестокости для устрашения смертных. Никто не пользуется слабостями нарьяма не заплатив за это кровавой цены. Правда и сама Кагарин битву не пережила, погибла получив случайную стрелу, но прямо в горло. Ее тело сгорело вместе с крепостью, а меч… меч был передан тому, кому было завещано продолжить путь это великого Меча. На самом деле, если бы тот несчастный Дерек или он был Уильрихом, история не увековечила имя бедного парня, который убил Белую смерть узнал бы заранее кому, благодаря той стреле, даст возможность подняться, он бы застрелился бы сам, во младенчестве, или вовсе в утробе.
Почти две тысячи лет на месте Ллаевоан оставались лишь обглоданные огнем и временем остовы башен, как жуткое напоминание о силе и жестокости.
Но мир меняется. После Исхода от числа нарьяма осталось меньше трети, их сил более не хватало чтобы удержать твердыню Даэдрахир в заливе Цирон. Постепенно они покинули твердыню, а вместе с тем и южный берег Льдянки, оставив укрепления и пастбищные земли Оркам. Но те слишком не привыкли к оседлой жизни, кочевники и налетчики, живущие по законам Чести своего Рода, орки были далеки от фортификаций, сложных тактик, и крупномасштабных осадных войн, а потому еще в юности Турман Великий собрав огромную армию, и при поддержке Эльфийского короля, устроив кровопролитнейшую из войн уже навсегда оттеснил за Льдянку последние темные племена. Великолепная башня Даэдрахир устоявшая после нескольких попыток ее уничтожить была переименована в башню Двух Лун и по сей день используется Империей, как маяк, не требующий огня. Залив Цирон переименовали в залив Полумесяца, где постепенно разрасталась на фундаментах построек нарьяма портовая Рана. И в качестве последнего плевка за Льдянку, последнего унижения проигравшим на фундаменте печально известной Ллаевоан вновь выстроили крепость – Последний Оплот, как доказательство того, что люди теперь тут во главе всего. Надпись уничижительную для других рас так же разместили. Над главными воротами Оплота было увековечено в камне – Теперь тут вечно будут править Люди. Пометили, как говориться, территорию. Такое не могло не вызывать ответной реакции.
Как раз традиция посольств Эльфийского Короля на празднование Сбора Урожая была мерой вынужденной, чтобы эту самую ответную реакцию сгладить.
Первые годы после того, как Оплот начал строиться и вокруг начали оседать жители, орки повадились нападать на села и деревни рядом разграбляя собранные урожаи, угоняя скот и людей. Особенно кроваво они делали это как раз в праздник Сбора Урожая в свете огромных праздничных костров. Как бы тем самым намекая, кто тут все еще хозяин и кому принадлежит то, что дарует эта земля. Конечно, это было вызвано в том числе и не человеческой обидой за попрание Темных Твердынь и присвоение себе не своих мест, но не малую роль играло и то, что орочей праздник Трок ‘хаз совпадал по времени празднования с человеческим. Если у людей была традиция собираться вместе петь, пить, плясать, жечь костры, и наедаться от пуза перед долгой зимой, то Трок ‘хаз при общем совпадении традиций, одной деталью все же отличался, он подразумевал жертвоприношения. Кровавые жертвоприношения. Лучших жертв, чем людские орки придумать не могли, толку оркам от них мало, а вот крови в них ну очень много. Так почему же не задобрить землю заодно и за Льдянкой, щедро полив ее кровью ненавистных людей?
