Текст книги "Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ)"
Автор книги: Vuya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
========== Рождение в муках, но сытости. ==========
В общем-то эта история должна была бы быть о эльфах, светлых и темных, прекрасных и не очень, об их свершениях, сражениях, приключениях, метаниях, страданиях, предубеждениях, об их любви к алкоголю, крепкому и не очень, причудах, возможно даже о спасении мира, и прочем сопутствующем, что обрамляло бы главную идею, что эльфы прекрасны, даже если уродливы. Но так вышло, что в жернова истории попала леди, и именно поэтому все пошло через… не так как предполагалось.
Вообще если леди вписалась в повествование жди любви, жарких ночей, метаний между двух огней, слез, тоски и печальных песен, ну и всего такого прочего, о чем в тайне мечтают даже самые суровые леди, или не мечтают, но любят почитывать не засоряя мозги мыслями.
Так что да, если появляется леди, жди беды иного масштаба, и порывов другого характера. И вместо «за Славу и Отечество, вперед!», на баррикады встают «ради глаз достопочтенной леди», любых глаз, любого размера. В нашем случае весьма скромного. Да уж, с этим наша леди подкачала, хотя во всем остальном была как раз очень подходящей девицей. Во-первых, да именно девицей, во-вторых, единственной дочерью эльфийского Короля, выращенной в прекрасном городе на ветвях тысячелетних деревьев, получившей самое подходящее образование, имеющая нежную и любящую мать и такого же, хоть и строящего из себя строгость, отца.
Леди Андунэль Анкалима в принципе подходила на роль главной героини романа, она была уже не так юна, чтобы роман получился поверхностным и юношеским, но и недостаточно стара, чтобы роман не получился вовсе. К тому же ее строгий, гордый и печально-отстранённый вид, как раз то, что так любят воспевать поэты. Хотя мало кто догадывался что наша Леди печальна и отстранена на людях была то, как раз именно потому что поэты достали, стихи и посвящения не радовали, а восхваления ее ясных очей и огненного цвета волос, набили оскомину, еще лет сто пятьдесят назад. Сравнение ее красоты с рассветом было не уместно, как считала сама леди, ходя бы потому что ее имя означало закат, а дев в балладах, прекрасными, как закат не называют. Стройный стан тоже было тем еще допущением, ибо леди в росте мало уступала своим сородичам мужского пола, могла бы одеваться в казенные армейские сапоги и дуплеты, и они бы на ней не висели бы ни в каком месте, самое обидное, что и тесны бы не были тоже, кажется это уже упоминалось ранее, так что опустим. В общем леди не особо жаловала поэзию, особенно посвящённую ей, однако любила музыку, танцы, и как поговаривали гномий эль, хотя, конечно, скорее всего врали, где тонкий вкус леди, а где тот эль. Нет, храбрым воином или сорванцом наша леди не была тоже. Этикет не позволял, ну и конечно папаша. А нарушать распоряжения отца леди не решалась.
Что же до достопочтенного Онотимо, эльфийского Короля, он то в дочери души не чаял, как считалось, от того и хорошо платил за песни о прекрасной как рассвет, огненно-рыжей ясноглазой деве Андунэль. При его общей скупости такая расточительность привлекала внимание разных рифмоплетов, а распространённость этих песен привлекало внимание разных кандидатов в зятья королю, заведомо по песням и балладам влюбленных в неприступную деву. Андунэль даже приходили мысли, что именно на это и рассчитывал ее отец, так щедро платя за эти не особенно то и разнообразные песни, ведь одной из самых главных печалей Онотимо были женщины его рода. Они как будто были прокляты или сглажены, вечно не довольные, вечно печальные, и часто остающиеся одинокими. У него самого не было тетушки, но вот тетка его отца так до сих пор и слыла Одинокой Элентрэ, а до нее была Сияющая Маринэль, так и почившая под сенью Тауле девицей. Он уже ожидал такого же печального конца для своей сестрицы Итариллэ, чье ледяное сердце невозможно было растопить, судя по тогдашним песням. Но та то наплевав на все проклятия, сглазы, и тем паче песни, а заодно и на гордость одного эльфийского короля в свое время так и не вернулась с похорон молодой Императрицы Дайан, заняв ее место при молодом и что отрицать весьма горячем Императоре Турмане. И надо сказать была весьма и весьма счастлива. Правда по-человечески не долго. Своей любимой дочери Онотимо не желал участи ни одной из ее родственниц, а потому его двор был весьма приветлив эльфам разного возраста и статуса, главное мужского пола. Хотя, отчаявшись ко двору король все чаще стал приглашать и прекрасных эльфиек, нет ну мало ли, он уже был не против и такого поворота… Но не людей, нет. Печальна участь бессмертной полюбившей смертного, горька жизнь бессмертной так и не полюбившей.
Сама же Леди Андунэль не видела в своей жизни никакой горечи, ее отсутствие любви не тяготило. Рассказов, влюбленных о своих избранниках, ей хватало для того, чтобы сделать вывод, что любовь ослепляет, а частенько еще и отупляет. Быть слепой тупицей Андунэль не слишком то хотелось. Но было и то, чего все-таки хотелось.
Леди души не чаяла в детях. И только ради своего собственного остроухого, кричащего младенца она сидела на приемах всматриваясь в статные фигуры и красивые лица разнообразных эльфийских воинов, выискивая в гомоне голосов гостей хоть один отличный лично для нее от других, в руках музыкантов и художников ища особенные движения, и не находила, ничто не трогало ее сердце долгие и долгие годы.
В тот день, когда по совпадению случайностей в историю, которая была не предназначена для нее вляпалась наша Холодная Леди, король решил отобедать в компании достопочтенного Настадрена Феанора, и его большого семейства. Сам Феанор со своей супругой Мариливэн являли собой идеальную семью в понимании эльфийского короля, что могло быть показательно для его дочурки, ведь каждому известно, что Мариливен по началу Феанора вообще не видела и не замечала. Ну и уж совсем, откровенно говоря, у четы было трое сыновей, и один внук. Все подходящего возраста, происхождения и внешности. Хотя старший сын был женат, какая жалость, как и внук, ну это ладно, а средний сын был наименее желательной партией из всех возможных, но даже с этим Онотимо уже был бы готов смириться, пусть и в меньшей степени чем с прекрасной эльфийкой, но лишь бы было с чем уже мириться. И все же главный его интерес сейчас был прикован к вернувшемуся недавно из путешествий сыну младшему – Менэльтору. Будучи эльфенком Менэльтор, слыл любимцем не только своих родственников, но и половины жителей Карас Сильмэ. Не было никого кто бы не улыбался, завидев этого мальца, бегущего по настилам или свисающего с веревочных перил. Эльфенок был хорошеньким беспредельно, огромные глаза цвета молодой листвы с яркими солнечными вкраплениями, золотые кудри, мягкие и шелковые, наливной, яблочный румянец на щечках, пухлые губки, вздернутый носик, заливистый смех, естественно этот ребенок не мог быть незамеченным Андунэль, и наверное, до сих пор не было более заласканного ее вниманием малыша. Менэльтору скормили не один мешок самых дорогих яблок, это точно. В подсчетах расходов Онотимо был всегда точен.
Время шло, и малыш рос, становясь выше, раздаваясь в плечах, с тех пор как ушла детская округлость с лица Менэльтор превратился из очаровательного ребенка, в миловидного подростка, сейчас же перед Онотимо сидел красивый юноша. Уверенный в себе, красивый юноша. Разговорчивый и смешливый Менэльтор свободно общался с Андунэль, не отводя взгляда, не смущаясь ее порой несколько сахарных для мужчины комплиментов, а наоборот открыто и естественно возвращая ей ее же похвалы. Глядя на это Онотимо, решил, что и это тоже вариант. Пускай будет планом Б.
Планом А, эльфийский король сейчас назначил своего дальнего родственника, правнука своей непутевой сестры, Дэекена Серселена. Тот попал в настолько сумасшедший переплет ошибок прошлого, интриг настоящего, и кровных связей будущего, что эльфийскому королю было бы стыдно не попробовать вмешаться и помочь единственному, что осталось от его сестры теперь. И все же расходовать силы напрасно эльфийский король не любил. Если он во что-то вкладывался, а тут вложиться бы пришлось, несомненно, то хотел с этого что-то получить. Ну так почему бы не спасти родственника, а получить зятя? Чем-то ведь покорил прадед Дэекена сестрицу Итариллэ, так может именно этим, унаследовав по крови Дэекен смог бы покорить Андунэль. Мало ли на что там падки женщины его королевской крови. И мало ли что в крови у императорских отпрысков. К тому же Онотимо был против человека рядом со своей девочкой, а вот Серселен будучи самую малость, но эльф, такого протеста в его душе не вызывал.
В ближайшие пару ночей Король не спал. Да, что там не спал… Он и не ел то толком, просиживая в своем кабинете целыми днями и ночами и складывая в целую картину свои разрозненные мысли. Даже королева обеспокоилась, когда муж в очередной раз отказался не только от обеда, но и от обеденного вина, голодный король – это одно дело, но король вот уже неделю не пьющий вина – совсем другое. Так что вечером она принесла ужин мужу сама.
– Дорогой, поужинай и расскажи мне, не замылил ли ты новую войну? Или поход на Север к Оркам? Или морскую экспедицию? Какие планы и расчеты отобрали твое внимание у нас?
Он подманил королеву к столу с чертежами и планами, и тяжело вздохнул:
– Моя дорогая, ни одна война не давалась мне на столько сложно, как это… Как ты думаешь, Оплот или Рана? Древняя крепость на границе лесов или все же шумный город на берегу холодного моря…. Дальняя дорога, или полупустая таверна? Что романтичнее?
– Романтичнее дорогой?
– Ну смотри… – Король повернул Королеве свои расчеты, и вот уже обеих монарших особ не видели еще неделю, однако вино и еда в кабинет поставлялись теперь постоянно, на то и хорошая жена, что при ней муж даже за работой голодным не останется.
Рожденный, выведенный и выверенный в муках, но сытости план был готов и немедленно отправлен в исполнение. Почтовый голубь, гонец, полетел, поскакал, в Речные Земли, а Менэльтор Настадренон был вызван на разговор к королю.
========== По матери. ==========
Оба рода Императорской крови, что Дайанены, что Серселены берут свое начало от Турмана Великого, одного из самых знаменитых Императоров, западной Империи Анун. Множество легенд про него сложено и песен спето, и про Битву при Мозаичных островах, и про переправу через реку Льдянку, за которую на долгие годы были отброшены Орки. И про мраморный форт в Ране, в заливе Полумесяца. Но самые многочисленные песни и легенды посвящены его любви к эльфийской деве Итариллэ, сестре эльфийского Короля Онотимо.
Турман, будучи еще ребенком, впервые встретил Итариллэ в эльфийский Праздник цветения, когда его, как наследника и будущего императора пригласили погостить у эльфов. Там он обучился стрелять из лука, а заодно и навсегда уже оставил сердце недоступной эльфийской принцессе.
Женили незадачливого влюбленного рано, едва наследнику исполнилось 16 лет, на девушке из древнего рода верных вассалов Анунского двора – Дайан. И уже через год молодая жена наследника престола родила чудесную девочку Боргу. Следующие несколько детей Дайан и Турмана рождались раньше времени и умирали через несколько дней после родов. В год, когда Турман взошел на престол Великий и Великая послали молодому Императору наследника. Бресан родился в разгар лета, крепкий и здоровый мальчик, однако Дайан после родов так и не оправилась, скончавшись через три дня после рождения сына.
Похороны Императрицы были пышными, а Император казался безутешным…. У погребального костра, оказав великую честь почившей, и принеся усладу ушам слушавших, песню Слез по Дайан пела сестра эльфийского Короля, прибывшая во главе делегации из Лесного королевства. Почему-то так получилось, что посольство при дворе задержалось… а потом еще немного, и еще немного… И даже на гневное письмо Онотимо сестрице, мол пора бы и честь знать, красавица Итариллэ брату ответила тем, что в ее присутствии нуждается и Империя, и Император.
Необходимость Итариллэ при дворе особенно подчеркнуло то, что, сняв трехгодичный траур по Дайан, Император женился во второй раз. Безусловно на Итариллэ, любви всей свой жизни. И без согласования и разрешения ее коронованного брата. Тот был этим все же расстроен, а расстроенные эльфийские Короли не самые приятные люди. Так что несмотря на союз с Империей на сестру Онотимо обиделся и ко двору ни ее саму, ни ее потомков не звал.
Младший сын Императора – Бронвег, родился спустя пару лет после свадьбы, и был единственным ребенком Турмана и Итариллэ.
И хотя Бресан и Бронвег были сыновьями одного отца, их навсегда разделили по именам матерей. Трон за Турманом в порядке старшинства наследовал Бресан, которого звали Бресан Дайанен, сын Дайане. А Бронвегу достались Речные земли, где он властвовал как Герцог Бронвег Серселен, Эльфийская кровь, и куда увез свою мать, после смерти отца.
Вот так будучи Величайшим из Императоров Империи Анун, Турман не остался в имени своих детей. Их звали по матерям.
Борга по традиции возглавила культ Великого, и всю жизнь поддерживала брата, помогала ему в правлении.
Бресан женился на девушке из того же древнего рода, что и была его мать, ее звали Либан. Она подарила Бресану троих детей, сына Лаега унаследовавшего Империю, и дочерей Этнэ и Курай.
По всем правилам следующей Верховной жрицей Великого должна была стать Этнэ, но она на отрез отказалась уходить во служению, и в юном возрасте в тайне от отца вступила в брак связав себя с наследником одной из самых мощных семей Империи, рушить такой союз, чтобы призвать дочь к порядку побоялся даже Бресан, в жрицы отдали младшую дочь Курай, и это люди посчитали первым дурным знаком для династии.
Вторым черным пятном стал брак между сыном Лаега Тагдой и старшей дочерью Этнэ Лайа. Столь близкородственные браки в глазах богов признавались, но вот в глазах общества считались не допустимыми, кровосмешением, но Лаег рано потеряв и жену, и мать стал слишком полагаться на Этнэ, а та не упустила момента усадить свою дочь рядом с Императорским троном, и, хотя Курай долго отговаривала Лаега, тот дал Тагде и Лайа разрешение на этот брак.
Примерно в те же годы Итариллэ приняла решение покинуть мир, ее сын Бронвег уже скончался, ушел, не выдержав разлуку со своей возлюбленной Фанд, которая подарив ему сына, подобно Дайан умерла от послеродовой горячки. Итариллэ вырастила и воспитала внука, но чем больше проходило времени, тем тяжелее переносилась ей разлука с любимыми, она могла днями просиживать возле упокоившегося сына, тела эльфов не подвержены разложению, полуэльфы какие же, они десятилетиями лежат. Как уснувшие, хоть и бездыханные, постепенно деревенея, покрываясь мхом, становятся неотличимы от коры дерева, и тем ужаснее была участь Итариллэ, оставившей тело сына в гробнице с незакрытым саркофагом, чтобы смотреть на него, выглядящего спящим. Она почти перестала есть, кожа и волосы потускнели, глаза начали терять цвет. Вдовствующая Императрица угасала, подобно каждому эльфу, не находящему в себе силы жить. Ее внук Дуилин женился, и был счастлив, ее правнук рос прекрасным юношей. Когда время пришло, Итариллэ решила, что теперь и ей пора в последнее путешествие. Первым делом она написала брату, примерившись с ним, и посетив его в последний раз, Итариллэ отправилась к Тауле, Древу жизни, чтобы в его ветвях уснуть и больше не проснуться. То ее посещение сыграло свою роль, и не малую в нашей истории, но об этом я расскажу позже, ведь ни к Дайаненам, ни к Серселенам это не имеет никакого отношения.
И как только мар покинула Итариллэ, род Дайаненов будто бы оставили Боги. Тагда погиб упав с лошади, так и не взойдя на престол, его отец пережил сына всего-то лет на пять, и на престоле оказался малолетний Аэд, сын Тагды и Лайа, при регенстве вдовствующей Императрицы, и ее брате Лабране. Не для кого не было секретом, что империей негласно правит их мать – Этнэ.
Верховная жрица Курай обвинила свою сестру Этнэ в смерти брата и племянника в открытую, и призвала вассалов для суда, но не смотря на доказательства, которые она приводила все же, суд обвинил ее в клевете, ее признали сеющей смуту, и казнили, обезглавили верховную Жрицу Великого на Белой площади столицы. Такого не было никогда раньше, и это стало третьим несмываемым пятном с Императорского рода.
Место Курай заняла Орсе – сестра почившего Тагды. Разыграв перед Этнэ покорность, она, приняв сан громко и на всю Белую площадь провозгласила, что в столицу пора приглашать Серселенов, ибо если что-то случится с малолетним Аэдом, то престол должен быть унаследован ими, ведь они прямые потомки Турмана по мужской линии, тогда как среди Дайаненов таковых кроме Аэда не осталось. Надо ли говорить, что и она не прожила долго? Уж Этнэ то постаралась. Но эти слова народ услышал. И они были разнесены во все стороны мара, в каждом уголке империи Анун обсуждали их.
А Дэекен тем временем отправлял в последний путь отца, который решил сразу после смерти жены последовать примеру Итариллэ, и уснуть в ветвях Древа жизни, чтобы не страдать дольше нужного. Именно такова печальная участь бессмертного связавшего себя со смертным, уйти в тоске по покинувшему мир любимому. Урок этот Дэекен запомнил на всю жизнь. Любовь к человеку оборачивается для бессмертного смертью в тоске.
Комментарий к По матери.
генеалогическое древо Дайаненов и Серселенов
https://live.staticflickr.com/65535/50300944616_3c6a3b255c_b.jpg
========== Последняя надежда. ==========
«Люди молятся за вас, ваша светлость», – говорили ему при его дворе, слишком часто и слишком настойчиво для того, чтобы он мог не обращать внимания на происходящее.
Дэекен Серселен по жизни считал, что хорош не тот правитель, о котором молятся, а тот которого вспоминают пореже на рыночных площадях, по кабакам, на трактах, и особенно в церквях. Не без основания остроухий герцог Речных земель полагал, что если люди и молятся о чем-то, то обычно это урожай, и дождь, удачные роды, и отличные карты, ну, а если в молитвах поминается правитель, то в сердцах ему просят не здоровья, а кары небесной. Он и сам к своему стыду, частенько молился о Этнэ, бабке малолетнего Императора Аэда, той самой, что сейчас печатью дочери-регентши вершила судьбу Империи, и просил он, чтобы старая карга провалилась под землю, поскорее и навеки вечные. Однако Дэекен понимал, что даже если его желание исполниться, и Этнэ в ближайшее время все же отдаст богам душу, ему это поможет мало. Между ним и троном Империи законно находился лишь Аэд, не очень крепкий здоровьем мальчик.
И потому это: «люди молятся за вас, ваша светлость», – сейчас воспринималась им особенно остро. Как будто конь бьет о землю копытом, хрипит и ржёт, изгибая шею, ему бы сорваться в галоп, но ездок тормозит, натягивая удила. «Стоять, спокойно, спокойно!» – вот что, по сути, ему приходило на ум в ответ с тех самых пор как Орсе, Верховная жрица Великого открыла свой рот на Белой площади столицы.
«В столицу следует призвать Серселенов!» – возгласила она, и тем самым раззадорила всех коней в герцогских конюшнях.
Кони рвались вперед, из тихого и благодатного Нонасира в столицу, за властью, за деньгами, за роскошью, положением, за как им казалось новой, другой, лучшей жизнью. «Ослы, вы, а не кони, ослы и бараны», – думал про себя герцог, и молчал, сохраняя присущую ему отстраненность, чуть склоняя голову в знак почтения и благодарности молитвам о нем.
Дэекен считал, что без столицы его жизнь прекрасна. Ну, а что? Речные земли всегда были плодородными, лучший климат Империи обеспечивал прекрасный урожай. По берегам самых крупных рек и Змеязычного озера безбедно жили рыбацкие деревни. Леса у подножья Солнечных гор кишели крупной и мелкой дичью. Мед на пасеках буквально не переводился. Южная граница Империи с Хаярном была торговой, не военной. Белый пик занимали гномы, которые всегда щедро платили за пшеницу и овес, драгоценными камнями и металлами, еще щедрее они были, когда дело касалось солода и хмеля. Хрустальный перевал давал возможность сообщения с эльфами, что было важно не только для торговли, например мукой, но более всего в моменты эпидемий, потому что в маре не было лекарей лучше – детей Ивэ. Речные земли процветали даже в те моменты, когда остальная Империя еле сводила концы с концами. Дэекену в этой идиллии оставалось справно собирать и считать налоги, что делали, конечно, его мытари и казначеи. Собирать дружины для служения короне, что делали его вассалы. Решать крупные споры между вассалами, что конечно же выполнял его секретарь в суде. Ну, а пить, кутить, охотиться и развлекаться от своего имени, участвовать в турнирах анонимно, шляться инкогнито по злачным местам и борделям его светлость предпочитали самолично. Причем инкогнито соблюдалось так тщательно, что каждый трактирщик на центральном тракте, каждый владелец мало-мальски приличной таверны знал, что среди невзначай, совершенно без предупреждения и преждевременного появления слуг, завалившихся к нему аристократов, самый высокий, с волнами каштановых волос, неподобающе нормальному человеку, густых и блестящих, вот этот самый мужчина с необычного цвета глазами, он кто угодно, но не его светлость герцог. И если ты будешь так разумен, что ни разу не обратишься к этому мужчине, не будешь пялиться на него, и только если в качестве присказки ненавязчиво упомянешь, что молишься за щедрого и доброго, его светлость герцога Серселена и весь его род, то тогда можешь выставлять счет в два, а то и три раза выше, нежели он должен быть, подавая при этом самые свои дорогие напитки и закуски. Никто не заметит. А от щедрости души, и чтобы не упасть достоинством в этих самых необычного цвета глазах, даже самые скупые обычно, графья да бароны оставят тебе за радушие столько денег, что хватит еще на пару месяцев роскошной жизни, даже если выручки эти пару месяцев не будет вовсе.
Нет, его светлость, герцог не был пьяницей и повесой, не был глупым и расточительным, просто он, что таить греха, был очень ленив. Причем он точно знал, что лень основной его порок. Иногда бывало, что бесцельно неделю валяясь в постели читая вновь прибывшие книги и запивая их хорошим вином, он вдруг начинал ощущать некоторые покалывания совести и даже решал, что пора бы встать и пойти сделать что-нибудь очень полезное для своих людей. И даже вставал, шел, рассуждая о том, что же он бы мог такого сделать для народа, и почему-то обсуждая этот вопрос со своим дорогим другом, а сейчас буквально правой рукой Сеймуром, всегда останавливался на… ярмарке. Для людей ярмарка, для господ турнир, для близкого окружения охота, а иногда кутеж по тавернам и борделям. Так и получалось, что до реальных дел его светлость так и не доходил, подрастеряв весь свой запал творить благодать на третьем поединке, второй шлюхе, или убив одного оленя.
Опять же, не то, чтобы Дэекеном можно было управлять, вовсе нет, да и если ситуация действительно случалась сложная, его светлость отрывал свое мягкое место от мягких подушек, и ситуации разрешал с умом. Он всегда вовремя успевал поставить заслоны и закрыть ворота городов при распространении болезней, не допуская моров, решал самые сложные конфликты между своими графьями и баронами, когда казалось перемирие невозможно и будет междоусобица. Однако делал он это действительно по принципу, ладно, раз уж никто больше не может, то сделаю я.
И именно, потому что он мог все это себе позволить, Дэекен Серселен ничего не хотел менять. Ведь если ему придется когда-либо вести войны и заниматься проблемами всей империи недель на полежать у него просто не будет. Анун не Речные земли, там на границе за Льдянкой, дальше «Последнего оплота» извечная война с орками. Там постоянные пиратские набеги на острова, там голод и мор вспыхивает стихийно то в одних Землях, то в других, и далеко не каждый правитель так предусмотрителен, как сам Дэекен. Там периодически нищенствуют городами, вымирают деревнями, да даже в столице и то не спокойно, то бунты, то погромы, то пожары. Если к этому еще и прибавить пару лет кровопролитных войн за трон, которые надо будет учинить, чтоб на этот трон сесть, даже в случае смерти Аэда, ситуация вырисовывалась плачевной. Империя виделась Дэекену не желанным призом, не целью, а петлей на шее, удавкой и его погибелью.
И все же несмотря на все нежелание Империей владеть, владеть ситуацией в Империи герцог Серселен был обязан, и потому вести из столицы и не только он получал исправно. Любое недомогание юного Императора или членов его семьи, любые их перемещения, встречи, переговоры и даже тайные собрания, все описью лежало в сундуках Серселенов, или было частью золы в их каминах, глаза и уши Дэекена были всюду. Аэду стоило чихнуть и Дэекен знал об этом, а надо сказать чихал Аэд часто, даже слишком. Ребенок столь близкородственного брака был слабым при рождении, не набрал он здоровья ни за год своей жизни, ни за десять, ни за тринадцать. Аэд был бледной тенью своих предков, больным беспомощным мальчишкой в тяжелой короне. Частые хвори, постоянные лихорадки, извечная немощность, и этот мальчик был единственной гарантией Дэекена на спокойную жизнь.
Не надо было быть гением, чтобы понимать, если Аэд умрет Дайанены захотят посадить на престол его дядю, сына Этнэ, Лабрана. И живой Дэекен даже не претендующий на престол будет вечной ему угрозой. В то же время смерть Дэекена при живом Аэде не была необходимостью, однако, что случись с Серселеном и Анун бы погряз в гражданских войнах. Так и выходило, что последние два прямых потомка Турмана Великого были тесно связаны – смерть одного из них грозила извратить и исказить жизнь другому.
В тот год, что Аэду исполнилось тринадцать ему нашли невесту. Невеста была самых что ни на есть голубых кровей, дочь правителя Амрана, царства Востока. И посольство за женой племяннику возглавил Лабран. Эти известия в купе с новостями о очередной затяжной лихорадке Аэда показались Дэекену сродни предвестникам апокалипсиса. Лабран был красив, а восточная царевна молода и воспитана в строгости. Но как любая девушка ее возраста, конечно же желала влюбиться. Ну какая девушка не мечтает влюбиться? Это же очевидно. Что стоило бы взрослому мужчине вскружить наивной девчонке голову? И случись так что еще до свадьбы нареченный ей Аэд умрет, оплакав жениха на его родине, она вполне могла бы выйти замуж по любви, не так ли? С любовью, рукой и сердцем восточной царевны Лабран получил бы поддержку от Амрана, и тогда никаких сил Речных земель не хватило бы противостоять этому союзу. Немного гражданской войны, немного передела собственности, предательств и обманов по вкусу, а в итоге роскошная шевелюра герцога Серселена сможет не одно десятилетие развиваться на ветру и поблескивать на солнце, особенно если с нее периодически смывать птичий помет, над главными воротами столицы, в качестве украшения на пиках. Дэекен представив, как Лабран станет приводить сыновей к воротам и рассказывать им об участи мятежного герцога Серселена, дал себе клятву, если войны за трон не избежать – состричь волосы, настолько яркой и досадной получалась картинка. Без развивающихся волос ситуация уже была не столь плачевной.
Не то, чтобы герцог не боялся смерти, конечно, как и многие другие находящиеся в рассвете лет умирать он не хотел, но в тоже время был уверен, чему быть, того не миновать. Конечно, для человека, получившего такие известия, и представляющего себе такое свое будущее некоторая апатия была бы естественной, как и паника, но наш прекрасный герцог не впал ни в одну, ни в другую крайность, а вместо этого он сел писать письмо. «Последняя надежда», так он именовал про себя сие действие, все те лета, что он прожил после того, как мар покинула Итариллэ. Именно она ему эту «последнюю надежду» и внушила, вместе с тем предостерегая, что к ней следует обратиться, только в крайнем случае. Теперь надо сказать крайний случай настал.
– Как бы не складывалась твоя жизнь, мой мальчик, – певучим голосом повторяла прекрасная эльфийская прабабушка, – последний к кому ты можешь обратиться, это Онотимо, Эльфийский король. Он не откажет, но будь готов заплатить за его помощь самую высокую цену. Каким благородным не казался бы мой брат, но он никогда не поступит в ущерб себе, и помогая, он получит больше, чем отдаст. Такова его природа.
Ну что же, теперь Дэекен точно знал, чего бы не попросил Его Лесное Величество взамен на свою помощь, оно будет того стоить. Ведь альтернативой была стрижка и встреча столичных гостей долгие, долгие годы.
Комментарий к Последняя надежда.
пока не законченная, но уже карта Мара.
https://live.staticflickr.com/65535/50406814772_6a9bc50777_b.jpg
Продолжение будет в пятницу – 16.10 в 13:00 по Москве
========== Тайные послания, странные гонцы. ==========
Писать письма само по себе занятие приятное, но без последующих действий оно не имеет смысла, особенно если адресат письма не получил. Хотя, конечно, можно писать любовные письма и не отправлять их, но это скорее действие романтичное, нежели практичное, и смысл его в другой плоскости. Дэекен Серселен же рассчитывал на практический результат от своего письма, которое на деле вышло и вовсе не письмом, а скорее запиской, так что все же получение письма адресатом было важно. А чтобы адресат получил письмо нужен тот, кто его доставит. И тут у герцога Речных Земель вырисовывалась проблема. Отправить гонца? Но это все равно, что оповестить всех – и врагов, и друзей, о том, что ты начал действовать. Оповещение врагов – лишний повод для контрмер, а оповещение друзей… Друзья для герцога были понятием относительным, надо ж понимать, что дружба его дорогого стоила, когда он имел власть, а когда попадал в опалу, дружба становилась предметом торга. Да, что и говорить, сам Дэекен не намеривался за власть бороться, но однако считал, что кто-то из его окружения вполне возможно проявит достаточный ум и изворотливость, да и выторгует больше этой самой пресловутой власти для себя лично у Дайаненов, взамен всего лишь на информацию о планах герцога.
Нет всеобщее оповещение в планы Дэекена не входило, действовать следовало очень тихо, а значит самостоятельно. Ну или почти самостоятельно, ведь план включал в себя эльфа с пониженным уровнем нравственности, рыжую девушку с пониженным уровнем социальной ответственности, крупного медведя, пару бочонков отличнейшего вина со склонов Навы, ну и увесистый кожаный кошель золота. Хотя обо всем по порядку.
