Текст книги "Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)"

Автор книги: Волосинка на губе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Ещё как смею, – Гарри вновь повернулся лицом к залу. – Уверен, что Майнд спрашивала каждого из вас вещи, которые совершенно не касались её ума. Спрашивала что-то личное, то, что вы точно не желали ей рассказывать, – он грустно улыбнулся. – Откуда я знаю? Отсюда…

Он потянулся к мантии и достал из кармана дневник Маркуса. Мадам Майнд, увидев его, округлила глаза и обернулась на мужа.

Трое мужчин из комитета внимательно слушали, а Гермионе хотелось кричать. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось.

– Узнаете этот дневник, мистер Майнд? – Поттер чуть обернулся, тряся тетрадкой в воздухе, будто натравливая, заводя. – Это же ваш дневник?

Маркус обошёл стол. Его лицо больше не выглядело спокойным и надменным. Оно было красным, покрывшимся потом.

– Я не знаю, что это за дневник, – он встал рядом с Люсиль. – Понятия не имею.

– Разве? – уточнил Гарри. – А по-моему, это ваш почерк…

Он достал палочку, взял бланк, который заполняли часом ранее, и сделал то, что когда-то сделал Том Марволо Реддл. Гарри вытянул магией фамилию и имя Майнда в воздух. Теперь перед ними парило в воздухе:

«Маркус Майнд. С правилами ознакомлен…»

– Я оставлю это для примера, а теперь, – Гарри раскрыл с отвратительным пренебрежением дневник и взмахнул палочкой, выуживая текст. Каждое слово. Каждую букву из дневника. Они поплыли вверх, открываясь взору каждого здесь присутствующего.

«Гарри Поттер страдает ПТСР, его руки настолько дрожат, что он едва справляется с вилкой… выглядит весьма смешно. Не такого героя войны я себе представляла».

«Гарри Поттер, состоящий ранее в отношениях с Джинни Уизли, вернулся в Хогвартс в подавленном состоянии. В школе говорят, что их разрыв был болезненным, и он, пытаясь забыть любимую, всё время проводит на метле… выглядит жалко».

Гарри посмотрел на Гермиону. Она с силой прикусила внутреннюю сторону щеки и кивнула ему. Он перелистал страницы и вновь достал магией текст.

Гермиона отвернулась, когда слова появились в воздухе.

«Гермиона Грейнджер проявляет агрессию. Мне удалось разглядеть её уродливый шрам, который оставила ей Беллатриса Лестрейндж. Думаю, я смогу его незаметно сфотографировать…»

– Что вы делаете, мистер Поттер? – позади один из мужчин не выдержал.

– Показываю вам записи мадам Майнд, которые она вела втайне от нас.

Взмах.

«Гермиона Грейнджер проявляет агрессию к Драко Малфою. Думаю, я смогу ещё больше натравить их друг на друга, как и остальных на других слизеринцев».

– Это самое приемлемое, что я могу показать вам, – Гарри смотрел в зал, сжимая в руке тетрадь. – Как видите, эти записи вёл сам Маркус Майнд, переписывая письма Люсиль. Почерк не сложно сравнить, он один и тот же.

– Это чушь! – выкрикнул он. – Это грубая ложь!

Но ему не дали договорить. Кингсли и трое из комитета уже стояли около трибуны. И стояли они рядом с Гарри.

– Ещё я узнал, что у мадам Майнд нет профессионального образования. Она не имеет права быть здесь психологом. Вчера я попросил мадам Помфри послать сову в университет колдомедицины. Сегодня утром получил ответ. У них не числилась и не заканчивала курсы эта женщина, – он смотрел на Люсиль. Смотрел с ненавистью.

– Да как ты смеешь! Я давно поняла, что ты повернулся умом после войны. Посмотри на себя, твои руки дрожат, у тебя психические отклонения, ты выдумываешь!

Раздался шум.

Такой громкий. Скрипучий. Это отодвигались скамейки. Весь зал встал на ноги. Абсолютно каждый из учеников поднялся, словно им дали команду «фас». Они готовы были защищать Гарри.

Гермиона поднялась с места самой последней. Она взяла стакан воды. Стук каблуков её ботинок чеканил пол. Она шла прямо к Люсиль, которая вжалась в бок мужа, скрестив руки на груди. Её голос был шершавым.

– Выпейте воды, мы всего лишь хотим разобраться, – самым наигранно-убедительным голосом из своего арсенала произнесла Грейнджер и протянула ей стакан.

Майнд даже не посмотрела на неё. От шока она выхватила стакан, чуть расплескав воду, и выпила всё до последней капли.

– Теперь и ваши руки дрожат, – Гарри глядел на её крепко сжимающую руку стакан и чуть улыбался. Она и вправду дрожала. – Мы все боролись за свободу, а вы своим появлением очерняете всё, что мы делали. Вы ненавидите всех слизеринцев, и неважно, были ли они детьми пожирателей смерти. Вы их презирали. Вы собирали сплетни, а ваш муж продавал нас подороже.

– Место он тоже подделал! – выкрикнул Симус.

Гарри подошёл к ней ближе, но оба супруга сделали шаг назад. Чувствовали, что их схватили за шиворот.

– Вы незаметно поили многих сывороткой правды, чтобы собрать «школьные секретики», – взмах палочкой, и все охнули от того, что видели днём ранее Гарри и Гермиона.

Фамилии и цифры напротив них. Все.

– Ты поила моих учеников сывороткой правды? – Минерва сжала палочку. Она была в шоке.

Грейнджер, улыбнувшись, посмотрела на Майнд и проговорила:

– Точно так же, как напоила сейчас вас я…

Глаза Люсиль округлились. Она посмотрела на стакан в своих руках и затряслась. Обернулась, чтобы уйти, но путь ей перегородили ученики, подтянувшиеся вперёд.

– Отвечайте, Майнд! – грозно потребовал Кингсли.

Секунда.

Вторая.

И она лопнула.

– Я ненавижу их всех! – она смотрела на слизеринский стол. – Презираю этих выродков! Их родителей. Тебя! – Майнд ткнула пальцем в сторону Гарри. – Как ты можешь их защищать!

Её ненависть выплескивалась с каждым словом, всё больше заставляя зал гудеть. Гермиона чувствовала болезненное облегчение, но ком в горле только рос. Сколько же подобных ей людей…

И сквозь эту злость, прожилку яда, сквозь всю эту желчь и ненависть, зубастую агрессию, Гарри нашёл в себе силы промолчать и отступить назад, просто уйти из Большого зала.

Всё кончено.

Всё кончено…

Макгонагалл дала разрешение на аппарацию нескольким аврорам. Они арестовали семью Майнд прямо у профессорских столов под бурные выкрики учеников и негодование взрослых.

На следующий день вышла огромная статья в «Пророке».

«Непростительная алчность Маркуса и Люсиль Майнд. Правда, которую раскрыли ученики школы Хогвартс».

Гарри и Гермиона читали эту газету сидя в библиотеке. Грейнджер закончила домашнее задание и распрямилась на стуле. Они молчали. Просто не осталось слов. Гарри закрасил чернилами лица на колдографии. Люсиль он подрисовал рога.

Дневник, что вёл Маркус, сожгли, вырвав из него только страницы с ценами и фамилиями. Гарри не позволил никому больше прочесть эту мерзость. На этой неделе должен состояться суд, ну а к ним в школу пришлют нового психолога, после того, как сформируют новый комитет здравоохранения путём открытого голосования. Честного голосования.

– Поверить не могу, что наши «приключения» в этих стенах продолжаются, – засмеялась Гермиона. – Только вот приключения давно перестали быть детскими. Хорошо, что всё закончилось…

– Я отправил тёте Симуса цветы, – улыбнулся он. – Без неё бы мы не справились.

Она поднялась с места и зашла за огромный стеллаж с книгами в поисках учебника, который потребуется к следующему уроку зельеварения. Грейнджер достала книгу и посмотрела сквозь образовавшийся проём прямо на Гарри. Он её не видел. Сняв очки, он потёр переносицу и размял руки, хрустя пальцами.

Разбитый полностью. Казалось, даже не дышал. На него невозможно смотреть без боли в сердце, настолько он опустошён. Гермиона не знала, как вылечить его раны. Не знала, с какой стороны подойти к этому. Впервые – не знала.

Гарри вздрогнул от того, что перед ним упала пачка фломастеров. Тех самых, что выиграла Пенси на викторине магловедения. Грейнджер смотрела на это округлившимися глазами. Смотрела на то, как Паркинсон села напротив ничего не понимающего друга. Смотрела на то, как она сняла с плеча сумку и сбросила её на пол, протянула ему чистый лист пергамента и спокойным будничным тоном сказала:

– Рисуй.

Гермиона замерла, чувствуя себя шпионом, подсматривающим сквозь эту щель.

– Не понял, – он чисто механически потянулся к фломастерам и раскрыл пачку.

– Теперь я буду тебя спасать, Поттер, – ухмыльнулась Пенси, обнажив ровный ряд зубов. – Достаточно с тебя. Рисуй.

Гарри поднял бровь и издевательски посмотрел на неё. Вытянул руки вперёд ладонями вниз. Тремор заметен. Сложно не увидеть это.

Паркинсон достала красный фломастер. Не обращая ни на что внимания, она вложила его в ладонь Гарри и сжала своей рукой, а потом поднесла к пергаменту.

– Рисуй.

Он растерялся. Это заметно. Сглотнув, вытер свободную руку о брюки. Всегда делал так, когда они потели. Гарри нервничал.

– Я не знаю, что рисовать, – обречённо пробормотал он.

Пенси приподняла голову, будто задумываясь над чем-то, и цокнула языком, возвращая взгляд в зелёные глаза напротив.

– Я люблю оленей…

И это звучало так двояко, что Гермиона чуть не выронила учебник. Ей срочно нужно уйти. Ей точно не стоило слушать. Не стоило смотреть. Не стоило…

Но боже. Этот эффект, который производила на Поттера Пенси, был впечатляющим. Завораживающим. Непередаваемым.

И Гарри начал рисовать. Он вывел дрожащую линию, которая тут же превратилась в извилистую, ещё секунда – и появились рога, а вскоре и тело. Паркинсон несмело убрала свою руку и смотрела на него, пока Поттер вырисовывал её «я люблю оленей».

Грейнджер листала учебник. Её щёки горели. Она ненавидела себя за то, что позволяла себе остаться и быть свидетелем этой картины. Она читала текст и совершенно не понимала смысл, потому что перед глазами мелькала лёгкая улыбка друга.

Чёрт возьми.

Паркинсон невероятна.

– Как ты понял, что это я тебя поцеловала в ту ночь? – прилетело прямо в помеченный зигзагом лоб Гарри.

Как пуля.

Навылет.

Он, не прерывая процесса, не глядя на слизеринку, точно так же без осечки ответил:

– Из всех девушек тогда только ты пользовалась красной помадой. Это я понял только глядя в зеркало.

Гермиона сделала шаг назад, вжимая голову в плечи и ругая себя за собственную глупость. Ей нужно уходить. Но голос Пенси отрезвил её, словно пощёчиной.

– Не замечала за Грейнджер, что она любит подслушивать…

Вот тогда-то она побежала, извинившись перед ними с красным лицом.

✘

Середина октября наступила так же быстро, как и первые зачётные задания первого учебного семестра.

Слизнорт ворковал над двумя котлами на преподавательском столе. В классе душно и жарко. Гермиона чувствовала, как противно чесалась вспотевшая шея, а ещё чувствовала на себе взгляд.

Она ударилась о его галечный холодный оттенок глаз прямо напротив себя. Малфой за её столом работал в паре с Забини. Помешав зелье в котле своей палочкой, он приказал ложке продолжать крутиться.

Грейнджер игнорировала его. Правда, пыталась. Но кожа шипела от его простреливающего насквозь взгляда. Она не выдержала.

– Что? – шепнув, посмотрела вперёд, не заметил ли Слизнорт.

Драко смотрел на её руку, крепко сжимающую ложку над котлом.

– Ты сейчас капнешь… – он приподнял бровь.

Гермиона нахмурилась и только сейчас поняла, что на её пальце проступила кровь и уже скатывалась к ногтю. Она резко убрала руку и сунула палец в рот. Взяв ложку в другую руку, она продолжала работу над зельем как ни в чём не бывало. Малфой хмыкнул. Она неотрывно обсасывала палец, чувствуя горечь на языке. И ничего другого не нашла, как ответить ему:

– Спасибо…

Он больной.

Да. Именно это она думала, когда смотрела на него. Тёмные круги под глазами стали ещё заметнее. Острые скулы, о которые, казалось, можно было порезаться, проведя по ним рукой, чётко выделялись. Весь его вид был болезненным. Грейнджер смотрела на его расстёгнутые верхние пуговицы, заметив, как под воротником ползла капля пота. И будь проклята жара в классе и эта капля, Гермиона следила за ней, пока та не скрылась под тканью.

Он её, конечно же, поймал – своим возмущённым взглядом. Уколол в ответ ядовитой полуулыбкой. Он знал, что привлекателен. Конечно же, знал. Наверняка думал, что и она попалась в эту ловушку, о которой говорили многие девушки в школе.

Гермиона хотела думать, что она «не такая». И: «это другое, как вы не понимаете».

Простой интерес?

Она прикусила губу. Господи. Какой интерес может быть к капле пота на его шее? Этот диссонанс ударил её где-то внутри острыми крыльями мотыльков, разрывающих солнечное сплетение. Гермиона ненавидела себя. Ненавидела, потому что сравнивала Драко и Рона.

Она начала это делать тогда, когда вернулась в школу. Сравнивала Рона с парнями, которые проявляли к ней интерес. С прошлыми отношениями всё было кончено ещё на тех качелях, той ночью, когда было произнесено:

«Я уезжаю с семьей во Францию».

Гермионе пытливо хотелось узнать, каково это – понять, что рядом с ней будет кто-то другой. Не милый с хриплым смехом и россыпью веснушек на лопатках, не с вечными шутками и заботой. Не с именем Рон…

Каково это?

Она чувствовала флирт со стороны. Чувствовала, как на неё смотрели. Она знала это. Парней легко угадать. Парней, но не его…

Малфой – нечто иное.

Он будто соткан из защитного слоя балаклавы. Ему не нужно это, она знала.

Знала только потому, что он показал свой ад внутри. Такие шрамы почти не затягивались. Даже если суметь их вылечить – Малфой этого делать не хотел. У него просто не осталось сил на другое. На светлое и лёгкое. Потому что в его жизни ничего лёгкого не было. Чёрт возьми, она и это теперь знала.

Она перевела на него взгляд полный настоящего твёрдого льда, который вот-вот начнёт таять от собственной же печки в голове. Осталось только подкинуть дрова… Драко закатил глаза в ответ на очередную шутку Блейза, совершенно игнорируя её взгляд, будто не хотел смотреть в ответ. Но дьявол… ей хотелось.

– Мистер Малфой, не могли бы вы продемонстрировать классу, как переливать зелье из котла в котёл?

Слизнорт вовремя обрубил нить мыслей в её голове. Грейнджер смотрела, как Драко обошёл парты и остановился напротив котлов. Она видела, какое внимание он вызывал. Осторожное. Наверное, так бы она его описала.

Малфой зачесал чёлку назад, открывая лоб, и быстрым движением закатал рукав. Один, второй – и вокруг разнёсся шёпот. Он ничего не понимал, глядя на класс. Увидев, куда они смотрели, только потом он сделал то же, что и все.

Драко мазнул взглядом по собственной метке на предплечье, чернеющей кляксой безумца, который её оставил. Как проклятый подарок, от которого не избавиться даже после его смерти.

Он с хрипотцой усмехнулся и наконец оживился. Взяв пробирку и палочку, он продемонстрировал то, как легко ему справиться с таким заданием.

Колокол оповестил о завершении урока зельеварения, оставаясь приглушённым биением эха в ушах. Грейнджер не выдержала. Она ушла сделать то, что должна. То, что нужно, чтобы сбросить груз вины.

Хотя бы попытаться…

✘

Холод в хижине пересчитывал кости. Грейнджер сидела в углу на скомканной мантии, но даже так ощущала прохладу пола и гуляющий повсюду сквозняк.

Ей казалось, что он не придёт. Не сегодня. Было ли вообще у Малфоя расписание появлений здесь? Каково ему было приходить сюда, лежать на полу, загибаясь от боли, и выть хором со стенами этого дома?

Невыносимо.

Огонёк свечи, которую она принесла с собой, мелко подрагивал. Оставаться в темноте она не хотела. Львиная храбрость делала шаг назад перед этим страхом. В руках банка, стекло которой уже нагрелось от крепкой хватки ладони. Мадам Помфри сказала: должно помочь…

Усталость давила на глаза, она плотнее закуталась в куртку, подгибая ноги под себя. Голова плавно убаюкивалась движущейся стеной, и веки опускались.

«Ещё немного, и уйду…» – подумала она перед тем, как уснуть.

Гермиона проснулась только потому, что когда вытянула ногу вперёд, ощутила жгучую боль покалывания затекших мышц. Зашипев под нос, сощурилась в темноте, потому что свеча давно погасла. Она потёрла кожу под джинсами.

За окном шёл дождь, бил по дырявой кладке шифера. Ей нужно время, чтобы нога прошла, чтобы встать и уйти. Она уже поняла бесполезность своей идеи. Но скованная глубоким ощущением чего-то неуловимого, Грейнджер шарахнулась в сторону, вытянув палочку вперёд.

– Люмос!

Он прикрыл глаза рукой и невнятно ругнулся под нос. Судя по сонному голосу, Малфой так же спал…

Гермиона видела, как он, прислонившись к стене, вытянул вперёд ноги, на одной из которых не было ботинка и носка. Поперечный шрам бледной рваной полоской окружал щиколотку. В груди защипало от ярких воспоминаний.

– Тебе в школе не сидится? – спросил он. – Здесь, знаешь ли, такое себе удобство…

Она поднялась на ноги, шипя от всё ещё болевшей ноги, и подошла к нему, вытянув руку с баночкой.

– Держи, мадам Помфри сказала, что должно немного сбавить боль.

Драко смотрел на свою стопу. Смотрел на пол. Куда угодно, но не на её руку. Судя по взгляду, он был недоволен.

– Так тебе просто эта старуха и отдала мазь? – сдался он.

– Я ничего не уточняла. Лишь описала, для чего нужна она.

Малфой согнул ноги, впечатывая локти в колени. Зарылся пальцами в волосы. Его голые предплечья, выглядывающие из-под закатанных рукавов, бледнели в этом полумраке. От него пахло табаком и безвыходностью.

– Какой в этом смысл? – спросил он. – Нога перестанет болеть, но не перестанет другое.

Эта откровенность добила её, ударила под дых, заставив сесть рядом с ним. Будто в этой хижине концентрировалось всё его неприкрытое злорадство. Но броня уже в дырах, осталось поковырять до внутренностей. Грейнджер не садистка. Она не умела мучить людей, поэтому молчала. Поэтому просто положила баночку рядом с ним.

Люмос стал немного тускнее. Гермиона сделала это ненамеренно. Но яркий свет здесь совсем лишний, он слишком сильно выделял уродство этого дома.

Рядом с ним письмо. Чёрный конверт разорван пополам, Драко его даже не вскрыл. Прямоугольная печать Азкабана чёрной глазурью переливалась в свете палочки. Его отец писал письма, которые он не читал.

– Какой непреложный обет ты дал? – бросив взгляд на его лицо, она поняла, что он не ответит.

Но Драко хмыкнул, потянувшись рукой в карман и доставая мятую пачку. Прикусив зубами, он вытянул чёрную сигарету.

«Сегодня другие», – отметила она, заметив цвет фильтра.

Огонёк на кончике воспламенился без палочки, ну конечно…

Он сделал глубокую затяжку, зажав сигарету всеми пальцами, нахмурил брови и… чёрт бы его побрал, как это выглядело эстетично и красиво. Густой молочный дым окутал пространство горько-сладким запахом. Это ваниль… совершенно не подходящий ему вкус. Ему не идёт. Парадокс, который она заметила.

– Скажем так, у меня есть обязательства, которые я должен выполнить, – ответил он, давясь в очередной затяжке.

Ей не хотелось думать плохо. Не хотелось быть одной из тех, кто, услышав фамилию Малфой, думал только о том, что ничего хорошего рядом с ними быть не могло. Гермиона прикусила щеку, сдерживая очередной вопрос, на который он всё-таки ответил.

– Думаешь, что я кого-то убью? – дым облизывал его губы. – Не переживай. Только себя, если не избавлюсь от обета…

Ей казалось, что в его голове с месивом белых волос на скальпе почти не осталось мозгов. Грейнджер ненавидела вот это вот: желание всё проебать. Свою жизнь, своё будущее. Даже не попытавшись исправить что-то.

– Исправить что, Грейнджер? – он вынырнул из её мыслей и склонил голову, растягивая ухмылку, прикусывая заострённым кончиком клыка нижнюю губу.

Ей хотелось бросить на него последний, самый злой взгляд. Но не решилась. Гермиона поднялась и просто ушла. Потому что ответа на его вопрос у неё не нашлось.

✘

В пятницу днём им с Невиллом и Полумной удалось занять последний столик в баре Хогсмида. Они ждали Гарри, пока он заканчивал тренировку с командой. Улицу обжигало солнце, и от этого у Гермионы болела голова. Слишком привыкла к дождю.

Невилл счастливо рассказывал Полумне о его дополнительных занятиях у профессора Стебель. Казалось, Лавгуд действительно интересно. Она задавала вопросы и вникала в разговор. Но только не Грейнджер – её сливочное пиво кисло оседало на языке, хотелось спать.

Да, ей кисло. Так же, как внутри.

Колокольчик на двери издал трель, оповещая о новых посетителях, и Гермиона на секунду замерла, ожидая, что за спинами Пенси и Блейза появится Малфой… но слизеринцев было всего двое.

– Отлично! Мы к вам, – Забини, подойдя ближе, снял пальто и помог Пенси, забрав её белую куртку.

Невилл закатил глаза, глядя на Полумну, которая расплылась в улыбке при виде Забини.

– Мы ждём Гарри, – сказал Долгопупс, тонко намекая, что места нет.

Но Блейз отодвинул стул, помогая подруге сесть рядом с Гермионой, и весело, не обращая внимания на возмущение Невилла, ответил:

– В тесноте, да не в обиде.

Грейнджер скрылась за бокалом. Делая очередной глоток, почувствовала на щеке взгляд Паркинсон. Глянув в ответ, заметила как Пенси склонилась в её сторону. Запрокинув ногу на ногу, она почти шёпотом произнесла:

– Его нет.

Полумна приняла от Блейза только что сложенную из салфетки розочку и переспросила:

– Нет кого?

Пенси хмыкнула. Забини ответил:

– Драко. Он в Лондоне. Бросает львам остатки мяса.

Повисло какое-то натянутое молчание. Все смотрели на него, и он, закатив глаза, уточнил:

– Подписывает бумаги для треклятого аукциона вещей из мэнора.

Паркинсон не растерялась. Она принюхалась и разбила напряжение своим:

– Лавгуд, вкусно пахнешь. Никогда бы не спросила, но какая к чёрту разница сейчас. Что это за духи?

Лицо Полумны на секунду вытянулось в удивлении. Потянувшись за сумкой, она достала маленький прозрачный флакончик.

– Я делаю их сама, спасибо, что заметила, Пенси.

Невилл восхищенно смотрел на неё, и Грейнджер уловила в его взгляде влюблённость.

– Ты делаешь духи? – спросил он. – Я не знал, это потрясающе, Полумна!

– Правда? – переспросила она и протянула ему флакончик. – Вот, послушай их…

Долгопупс, аккуратно касаясь её пальцев, забрал духи и просто-напросто поднёс их к уху.

– Салазар… – засмеялся Блейз.

Но весь их хохот и не случившуюся обиду прервал Гарри, появившийся на пороге. Он быстро нашёл компанию, и по мере приближения, вопросительно осматривал слизеринцев, но всё же ничего не сказал. Он лишь помахал письмом в руке.

– Джинни послала письмо! – так воодушевленно произнёс он, что Грейнджер даже почувствовала сбоку от себя повышенную температуру тела Пенси, которая только росла.

Он отдал колдографию в руки Полумны, чтобы все посмотрели, и стал зачитывать письмо.

– Гарри, у нас всё хорошо, Флер помогла мне устроиться в спортивную колонку. Приступаю уже со следующей недели. Ускоренно подтягиваю свой французский…

Лавгуд отдала колдографию дальше по кругу – Невиллу. Гермиона улыбалась, пока слушала речь Гарри, но заметила на себе взгляд Долгопупса. Он быстро перевёл взгляд и ругнулся от того, что Блейз вырвал у него карточку.

– Мама с папой улетели в Румынию к Чарли, они тоже передают вам привет…

Гермиона вновь ощутила колкий взгляд. Ей стало не по себе. Блейз передал фото Пенси, и Грейнджер наклонилась к ней ближе, чтобы вместе посмотреть. И как только взгляд распознал все краски, всю суть на колдографии, её сердце сжалось.

– Посылаю с письмом для тебя колдографию. И пожалуйста, покажи её Гермионе только тогда, когда Рон напишет ей сам, – Гарри тише зачитывал последние строчки и почти шёпотом добавил: – потому что мой братец нашёл свою любовь…

Сливочное пиво кислое. Так же кисло внутри.

На карточке трое.

Джинни мило улыбалась в камеру, а рядом стоящий Рон обнимал за талию Габриэль Делакур. На его предплечье высечены чёрные буквы.

«Что-то на французском», – подумала Грейнджер и сделала глоток.

Комментарий к Глава 6. ты не сможешь ее забрать.

Фух. Избавились от этой мигеры 😄 Буду благодарна вашим мнениям. Спасибо каждому за поддержку ❤️

========== Глава 7. Не сможешь обернуться назад. ==========

– Осталось несколько сервизов, – старый гоблин склонился над пергаментом, зачеркивая свои же кудрявые буквы.

Драко прикусил сигарету и ощутил жжёную горечь фильтра на губах. Он смотрел на горбатого уродца напротив, который вообще не обращал внимания на хозяина дома. Малфой знал, что гоблину интереснее цифры. Проценты, что оставят неплохие золотые от продаж.

Мерзость.

Его голос оттолкнулся эхом от этих мёртвых стен. Здесь почти пусто. Здесь никак.

– Что-то осталось в подвале? – спросил Фисштех, отрывая взгляд от бумаг. – Понимаю, что здесь всё проверяли, но мне нужно удостовериться. Вдруг вы умолчали о тайных комнатах в этом поместье.

Драко выдохнул яд из лёгких прямо в недоразумение напротив.

– Хотите проверить подвал? – он растянул губы в улыбке, выжигая напалмом чёрные глаза гоблина. – Дом в вашем распоряжении.

Он игрался с ним. Просто назло. Просто хотел вывести из себя этого ушлого работника банка.

Малфой перестал считать, сколько денег отдал за «прошлое». За грехи, которые совершила его семья. Его отец…

Драко смотрел вперёд, на огромный портрет в золотой раме, стоящий у стены. Люциус, крепко сжимая трость, кивнул ему. Дёрнулся глаз, и дёрнулось где-то внутри. Малфой думал, что это рвотный позыв, и погасил его очередной порцией едкого дыма, заполняя им все внутренности. Он чувствовал, как дым полз по глотке, обжигая слизистую. Вот бы сдохнуть от вишнёвого яда.

– А я проверю! – ответил гоблин, явно выдавая свою растерянность. Или страх. Драко не знал, могли ли эти мелкие ублюдки бояться. Да и ему откровенно похуй на это. – Оставайтесь здесь! И хочу предупредить, что в Гринготтсе знают, что я нахожусь у вас…

Салазар…

Драко закатил глаза на эту недоугрозу. Он привык к ним. Привык, что при взгляде на него ничего хорошего не ждали. Он наблюдал, как Фисштех развернулся и неуклюже отдалился к лестницам, но остановился у портрета. Запрокинув голову, он поглядел оценивающе и вдруг спросил:

– Это работа Пуджинса? – и отогнул край портьеры, скрывающей картину, ища подпись. – Точно он! Великолепный художник… – он сделал заметку в папке и, развернувшись к Малфою, добавил: – Думаю, её тоже можно продать на аукционе…

Драко готов был отдать её даром. Готов лично вручить тому, кто согласится принять портрет отца. Просто посмотреть на этого безумца, который пожелал бы иметь в своём доме символ боли и смерти.

Он бросил окурок прямо в камин и потянулся за следующей сигаретой, слушая, как гоблин спускался вниз. Драко прикинул в уме – сколько понадобится времени Фисштеху, чтобы понять, насколько это было плохой идеей.

Там не было ничего, кроме пепла, засохшей крови и намагниченного запаха от бесконечных убивающих. Быть может, и крики можно было услышать. Фантомные воспоминания всего уродства, что там происходило.

Драко ненавидел этот дом. Он его презирал. Презирал за то, что вековое поместье принимало – относительно недавно – нового гостя. Принимало и позволяло ему творить все зверства. Исполнять его планы. Заставляло подчиняться. Он ненавидел этот дом.

Проклятое наследие, от которого не избавиться.

Ещё больше он ненавидел человека напротив, который также, как и эти чёртовы стены, не сделал ничего, чтобы предотвратить это. Драко подошёл слишком близко к масляному полотну, чтобы уловить движения неживого отца напротив. Тот чуть отстранился, будто боялся его. И правильно делал. Потому что Малфой отлепил бумажный фильтр от губ и с самой счастливой (ложной, больной) улыбкой потушил окурок прямо в правый глаз Люциуса.

Толстый слой краски зашипел и расползся. Драко вновь поджёг сигарету даже не шевеля губами. И вновь потушил, только теперь о другой глаз.

Он оставил бы на этом полотне множество дыр, да вот сигарет на это жалко. Он просто-напросто провёл пальцем по шершавой поверхности холста, оставляя заклятьем ровный глубокий сквозной порез.

Сделал шаг назад, чтобы полюбоваться, чтобы посмотреть на это чудо современного искусства, которое он только что создал. И ему нравилось. Нравилась эта картина. Вот теперь Люциус выглядел именно таким, каким должен быть.

Уничтоженным.

В ноге стрельнуло болью. Опять.

Драко прикусил внутреннюю сторону щеки (она сплошь в продолговатых ранах) и привычно, за прошедшие два дня, схватился за карман, чувствуя выпуклость баночки. Хотелось поскорее размазать это облегчение на ногу и вновь забыть о боли на несколько часов.

Грейнджер была права.

Эта вонючая мазь действительно помогала.

Грейнджер…

От её имени в голове случилось замыкание. Слишком не в том месте он о ней вспомнил. Слишком символично для этого блядского места. Чёрт его дери…

Драко смотрел на пол, на паркет, где лежала Грейнджер. Именно здесь, под его ногами, она страдала от действий его безумной тётки, и не только её…

Он блокировал воспоминания. Зарёкся ещё в тот самый день, что больше не вспомнит об этом. Не вспомнит её:

«Сделай это, Малфой… пожалуйста…»

Он сделал то, что Грейнджер просила. Всего пара часов из её памяти стерлась подчистую.

Быть может, ему следовало применить обливиэйт и на себя, но Малфой слишком горд, чтобы так трусливо убегать от воспоминаний. Ему нравилось чувство ненависти. К отцу, к Волан-де-Морту. К себе.

Это питало его разум. Он выжидал, когда же этот чёрный мыльный пузырь наконец лопнет, и Драко уничтожит себя сам.

Он пытался.

Не получалось.

Авада кедавра не брала его, как бы он этого не желал. Сперва нужно было избавиться от непреложного обета, который не позволял ему даже поднести острый нож к горлу. Даже уйти по-магловски не получалось.

Он в блядской ловушке.

– Там оказалось пусто, я ничего не нашёл, – вырвал его из мыслей гоблин, появившийся в дверном проёме. – Подпишите, пожалуйста, бумаги.

Драко брезгливо выдернул твёрдую папку из его когтистых лап. Оставил размашистую подпись прямо на всём листе, как вызов, и так же брезгливо отдал обратно.

– Мерлин! – вскрикнул Фисштех. – Что случилось с картиной?

– Оставил подпись будущему владельцу, – ответил Драко и аппарировал из этого душного болота.

***

Здесь пахло так же, как и в первый раз, когда Драко посетил Косой переулок: карамельными яблоками и магией. Она концентрировалась по всей улочке. Здесь, казалось, можно было найти всё. Но то, что ему нужно, находилось дальше. Туда, куда не ступали хорошие люди. Себя таковым он перестал считать уже давно.

Лавка «Горбин и Бэрк», втиснутая между двумя кирпичными зданиями, с улицы выглядела узкой. Внутри же, намеренно расширенная магией, она была намного больше. Малфой вошёл внутрь, игнорируя громкий рык чучела тигра слева от себя. Он клацнул зубами, вытянув морду и пытаясь прикусить посетителя. В детстве Драко его боялся. Даже прозвал это чучело «лютым» – в честь переулка.

– Мистер Малфой! – Дублин Твинс склонился перед ним, выныривая из-за витрины. За год он постарел ещё сильнее, словно это место высасывало его силы. Концентрация чёрной магии на квадратный метр здесь была невероятной.

Он всегда таким был – трусливым продавцом, который поддерживал Тёмного Лорда, но так и не решился принять участие в битве. После окончания войны перешагнул на другую сторону, сторону победителей, ругая Волан-де-Морта и отвергая прошлые взгляды. Лицемерный до мозга костей.