Текст книги "Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)"
Автор книги: Волосинка на губе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Все эти дни они обменивались письмами, порой по два раза. Гермиона даже начала использовать вспомогательную магию для пера, потому что пальцы нереально болели от количества написанного. И всё это время улыбка не спадала с её лица. Просто потому что она давно не была так счастлива.
Сейчас же, сидя в родительской гостиной за столом, она нервничала. Они с мамой приглушённо переговаривались, пока отец сидел на диване и смотрел футбольный матч.
Это была идея Джин – пригласить Гермиону к ним домой в качестве новой знакомой, просто попить чай. Но это «просто» было для отца, чтобы у него не возникало вопросов. Для обеих женщин же это имело большее значение.
Пока отец что-то выкрикивал под чей-то забитый гол, Грейнджер тихо постанывала, прикусывая губы, пытаясь не заплакать. Мама держала её за руку, рассказывала об их путешествии в Австралию. Рассказывала о смешных случаях на работе, когда у самой голос дрожал. Они в считанных метрах от того, кто не помнил собственную дочь, сидящую у него в гостиной.
– Всё будет хорошо, милая…
«Я знаю, мам», – так и не было озвучено.
К концу вечера, когда Гермиона засобиралась обратно в школу, в сердце стрельнула какая-то отчаянная надежда. Наверное, она просто ещё не отошла от волнения. Именно поэтому у порога, когда Джин отдавала ей контейнер с домашним печеньем, Гермиона заглянула ей за плечо, чтобы увидеть папу. Чтобы…
– Мистер Грейнджер? – громко произнесла она, хотя самой от страха казалось, что губы даже не пошевелились.
Джон повернул голову. Встретившись с ней взглядом, он растянул губы в улыбке, быстро поднялся с дивана и направился к ним.
– Прошу прощения, – он обнял за плечи Джин. – Там последние минуты остались. Совсем увлёкся. Сегодня играет…
– Ваша любимая команда, – закончила за него Гермиона.
Отец чуть сдвинул брови, но, скорее, от удивления. Посмотрел на жену и вновь заулыбался.
– Всё верно, это Джин вам сказала? – он взглянул на Гермиону. – Нам даже удалось однажды побывать на их игре и…
Боже…
Вот сейчас…
– Да, я помню это. Как мы все вместе ездили в Германию на чемпионат по футболу, чтобы увидеть твою любимую команду, – отчеканила Гермиона, глядя на него и чувствуя, что защипало в носу. – Я тем летом поранила ногу, наступила на торчащую из земли толстую щепку. Ты нёс меня на руках до самой больницы. Я сидела у тебя на спине и чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Мне хотелось кричать. Кричать, даже зная, что меня никто не поймёт. Хотелось кричать о том, что мой папа самый лучший на свете… Смотрите! Он такой сильный! Смотрите, как он любит меня!
Джин уронила подбородок на грудь и всхлипнула в кулак, который поднесла к лицу. Джон стоял окаменев, ничего не понимая, лишь изредка моргая и глядя то на Гермиону, то на жену. Первая его реакция была скрыта в нервной улыбке, косой и быстрой. Но потом, когда слова приобрели для него смысл, он нахмурился, чем Гермиона вновь воспользовалась.
– Твоя команда проиграла, пропустив последнее пенальти, – голос дрожал. – Когда мы возвращались обратно в отель, ты предложил нам заглянуть в парк и объесться сладкой ватой, чтобы заесть твоё расстройство. Вы с мамой ели синюю вату, а я…
– Белую, – прошептал он.
– Всё верно, пап, – заплакала Гермиона. – Я ела белую…
Время замерло. Остановилось. Сшило пространство вокруг них, не оставляя пути к отходу. Джон сделал шаг назад, схватившись за голову и не разрывая взгляда с дочерью. Смотрел на то, как Джин подошла к ней и обняла. Смотрел на то, как обе женщины, уткнувшись в плечи друг друга, плакали. Смотрел на то, как девушка подняла на него взгляд, и потом…
– Гермиона? – он словно испугался своего голоса. Неуверенного и ломанного.
Грейнджер трясло. Она боялась, что сделала глупость. Боялась, что отец сейчас сойдёт с ума. Боялась, но, боже, кинулась к нему в объятия, чтобы просто сковать его руками. Уткнуться в грудь и сильнее разрыдаться. Чтобы шептать ему простое слово, по которому она так соскучилась:
– Папа…
Казалось, за их спинами кто-то забил гол, и динамики телевизора разрывались от крика комментатора. Казалось, на этом клочке коридора семья из трёх человек наконец воссоединилась. Казалось, что когда-то сказанные мамой слова обрели жизнь.
«Всё будет хорошо».
Гермиона провела у родителей все выходные – вечер пятницы перекочевал в ночь и раннее утро, в котором они говорили и говорили. Было много слёз. Было много улыбок. Было много злости на несправедливость и войну.
Когда Гермиона и Джин, теперь уже вдвоём, рассказали ему всё с самого начала, Джону потребовалось два бокала шотландского виски, после чего они все отправились спать и встретились в этой же гостиной вечером, согласившись, что ни один из них не смог бы сомкнуть глаз.
Она была на седьмом небе от счастья. Ощущала такое огромное облегчение, словно вылечилась от смертельной болезни. Больше никаких секретов. Больше никакой потерянной памяти и потерянных родителей. Сейчас всё на месте. Сейчас всё так, как должно быть.
Джин и Джон вместе провожали её до Косого переулка и как могли растягивали время до очередной разлуки. Гермиона, как в детстве, шла между ними и держала родителей за руки. Они прощались долго. Отец крепко её обнял, попросил писать им письма и предупредил, что они будут ждать её на следующих выходных, а она пообещала всё это исполнить.
Всё будет хорошо…
Грейнджер аппарировала в Хогсмид в надежде поскорее рассказать Гарри новости. Ей хотелось поделиться своим счастьем, потому что она больше не могла его выдержать. Она свернула на длинную узкую улицу, надеясь сократить путь к школе, как вдруг её за кисть схватила рука в кожаной перчатке. Так же блокировав и вторую руку, её толкнули к стене.
– Почему ты так долго?
Ей не дали ответить.
Малфой зацепил зубами кончик перчатки, стянул её и теперь голой ладонью обрамил её подбородок. Осторожно, но напористо, так, чтобы она задрала голову, чтобы…
…чтобы убедиться, как он скучал.
Скучал по лекарству, которое Гермиона дарила ему. Скучал по злому поцелую, точно так же, как и она.
Когда это превратилось в рутину?
Когда они стали позволять себе эту вольность?
Позволять целовать друг друга, когда хотелось?
Кажется, он много курил. Гермиона чувствовала горькую слюну с ноткой вишни. Она чувствовала его нетерпение и горячее дыхание, которое облизывало её лицо, и невольно улыбнулась прямо ему в губы.
– Что? – он отстранился с такой же улыбкой.
– Не мог до школы потерпеть? – отрубила она быстрым ответом, потому что не могла найти причину своей улыбки.
– Не мог…
Они медленно зашагали к школе. Грейнджер крутила в руках снежок, который скатала. Просто потому, что нужно было занять руки. Ей бы хотелось, на мгновение, но хотелось втиснуть свою ладонь в его карман и сплести пальцы, как тогда. Но вместо этого Гермиона обожглась о снег, чтобы остыть, и посмотрела вверх, на звёзды и луну.
– Как мама? – его вопрос простой, без намёка хоть на одну эмоцию в голосе. Скорее, просто из вежливости.
– Папа меня вспомнил, – она выдохнула облако пара. – У меня потрясающее настроение, и ничто его не испортит. Даже если ты сейчас всё испортишь.
– Зачем мне всё портить? – хмыкнул он, пиная сугроб перед собой и глядя вперёд, на школу.
Грейнджер остановилась у ворот, отпрыгнула в сторону и кинула снежок ему в грудь. Засмеялась про себя, понимая, что сходит с ума. Ей хотелось кричать и смеяться. Хотелось всё вместе. Хотелось просто жить, потому что наконец-то всё было хорошо.
– Ну как же, – она пожала плечами, – у нас с тобой всегда так. Я делаю шаг к тебе, ты делаешь два назад.
– Это не беспричинно, Грейнджер, – он отряхнул грудь. – У нас с тобой никак по-другому быть не может.
Гермиона прижалась плечом к колонне ворот. Скрестив руки на груди, она прислушивалась к тишине вечера, разглядывая Малфоя, останавливая взгляд на скулах, которые выделялись в свете тусклого фонаря.
– А как у нас? По-твоему, – спросила она.
Снег хрустел от его шагов. Малфой опёрся о колонну, остановившись напротив Гермионы. Сейчас он сделает то, что она уже выучила наизусть.
В правом кармане – пачка сигарет.
Он прикусит фильтр, чтобы достать одну.
Чуть прищурит глаза, и кончик сигареты вспыхнет.
А после…
А после – долгая первая затяжка.
«Наверное, самая вкусная», – подумала она.
Между ними пробежали два младшекурсника, смехом давя атмосферу вокруг них. Казалось, их вообще никто не замечал. Как вепри на верхушках колонн, они занимали свои места и безмолвно смотрели друг на друга. Грейнджер всё ждала ответа. И она думала, что он не ответит. Гермиона первая разорвала взгляд и перевела его на школу.
Смотрела, как в бесчисленных маленьких окошках горел свет, как снег медленно окутывал замок. Смотрела на острые крыши башен, на которых лежали белые шапки. Как астрономическая башня будто касалась луны…
– Знаешь, – выдохнула она, – ты прав. Хогвартс зимой прекрасен. И луна сегодня красивая, правда?
Боже…
Ужасно хотелось закрыть глаза и уши. Ужасно хотелось отвернуться и спрятать свои горящие щёки. Ужасно хотелось забрать свои слова обратно. Такие провокационные. Такие живые, будто она выдрала их из своего сердца…
Ужасно хотелось услышать его ответ…
Сердце колотилось где-то в глотке. Ей вдруг стало так жарко, что кофта прилипла к спине. Она кусала губы, глядя на то, как Малфой приподнял голову, разбивая всю её надежду. Он смотрел в небо… Он смотрел на луну, чтоб её… смотрел, и через секунду медленно перевёл взгляд на Гермиону, выдыхая из лёгких дым, пряча в нём своё лицо.
– Умереть можно, какая красивая.
Грейнджер прикусила язык от того, что не видела его глаз. Не видела его взгляда. Не знала, куда он смотрел, когда отвечал. Сигарета стала его защитой. Дым скрыл его глаза, построив стену. Ей оставалось только догадываться.
Быть может, это и есть его ответ? Ответ на то, что же происходило между ними. Быть может, это тот максимум, что он мог позволить ей и себе?
Гермиона устало улыбнулась, отталкиваясь от колонны. Набрала воздух в лёгкие, чтобы заморозить их, остудить себя. Слышала, как Драко двигался за ней, оставаясь позади. Они словно Кубик Рубика, и эта головоломка никак не могла собраться в однотонные квадраты.
Когда до дверей школы остались считанные шаги, Грейнджер обернулась и заметила, что он свернул чуть правее, подходя к стене с памятными табличками. Отряхнул рукой снег с цветов, которые ни на секунду не увядали, и после повернул голову к ней.
– Ты права, – сказал он. Гермиона подошла к нему и остановилась напротив таблички с именем Фреда. – Я устал бегать. Я выдохся, Грейнджер.
Это больно от и до, и больше всего – «между». Она сглотнула все эмоции внутрь горла и проследила за тем, как Драко прикрыл глаза и покачал головой.
– Если мне суждено сдохнуть, – он сделал паузу, в которой это «между» болело больше всего, – то я хочу провести это время без боли. Хочу спокойно прожить эти дни.
«Со мной?»
Он несогласно мотнул головой. Читал ли её мысли? Проник ли в её голову? Она не знала.
– То, что могу позволить себе я, не можешь позволить себе ты, – он повернулся к Гермионе всем телом, протянул руку, чтобы отряхнуть с её волос уже тающий снег. – Я могу умереть, пропасть, и мне больше не будет больно. И этих чувств тоже не будет. Но вот ты, Грейнджер. Что будет с тобой, когда всё кончится? Что будешь делать со своими чувствами? Даже если они подделаны твоей меткой?
Жарко. Господи, жарко.
– Значит, у тебя есть чувства? – с надеждой спросила она.
– Из всего того, что я сказал, ты запомнила только это?
Гермиона видела, как он хмурил брови. Видела, как он сомневался. И предприняла то, что нужно было для них обоих. Нашла слова.
– Просто давай, – она вытянула руку, чтобы ущипнуть краешек рукава его пальто. – Просто… пусть будет что будет. Это нужно и тебе, и мне. Конечно, в разных пропорциях. С разными намерениями. Но я всё понимаю. Пока мы будем искать способ избавиться от непреложного обета, давай просто попробуем быть вместе? Если тебе так проще, то я пообещаю, что мои чувства, подкреплённые меткой, не приобретут новую силу. Истинную и настоящую. Меня тянет к тебе, а тебе нужно избавиться от боли. Это будет всего лишь обменом…
– Только вот равноценный ли этот обмен? – хмыкнул он. – Мне нечего терять. А вот тебе, – он пальцем указал на её грудь, туда, где бешено стучало сердце, – тебе есть, Грейнджер.
– О нас никто не знает, – настаивала она на своём. – Я никому не расскажу. Всё останется в стенах этой школы. Я знаю, у тебя есть причины скрывать это. И я только за, если тебе будет легче.
Драко не ответил. Он обошёл её сбоку и открыл дверь школы, ожидая, что она войдёт первой. Гермиона с досадой сглотнула. Но даже этот разговор принёс ей облегчение. Какую-то стабильность. Вряд ли надежду, но ей этого достаточно…
– Мистер Малфой, мисс Грейнджер? – Макгонагалл вместе с Варрисом остановились, когда они зашли в школу. В их руках были палочки. Минерва одарила Гермиону улыбкой, догадываясь о причинах её отсутствия, но через пару секунд её лицо стало серьёзным. – Приготовьте свои палочки. Все старшекурсники и профессора ищут в школе боггарта и пикси. Кто-то из учеников выпустил их из класса Дамблдора.
Гермиона распахнула куртку, чтобы достать палочку. Драко же не сделал никаких движений.
– Ангра, – Макгонагалл аккуратно коснулась его плеча, – возьми их с собой и пройдитесь по второму этажу. Я пойду наверх вместе с остальными.
– Конечно, Минерва, конечно! – Варрис натянул на переносицу очки и махнул им рукой. – Идём.
Они молча поднимались по лестнице. Грейнджер шла рядом с Ангрой, когда Драко вновь оставался позади. Мужчина рассказывал, как во время ужина в Большой зал влетели пикси и начался настоящий хаос. Аберфорт, после проверки своего кабинета, не обнаружил в шкафу боггарта. Он стоял пустым и с открытой дверцей.
Вдруг дважды прозвенел колокол. Весьма непривычно, учитывая, что сейчас был вечер.
– Ох, – вздрогнул Варрис. – Ещё двоих маленьких проказников выловили.
Он указал пальцем вверх, намекая, что этим звуком оповещали о пойманных существах.
– Мисс Грейнджер, как дела у ваших родителей? – старик, шагая вперёд, оглядывался по сторонам, подсвечивая им путь люмосом. Смотрел наверх, где могли бы прятаться пикси.
– Спасибо, – улыбнулась Гермиона. – Они оба вспомнили меня…
– Ох, это же замечательно! Я так рад за вас! – они остановились в длинном коридоре. – Если позволите, я порадуюсь за вас ещё, но чуть позже. Давайте разделимся и возьмём каждый по кабинету, чтобы было быстрее?
Малфой сразу зашагал вперёд, открывая первую дверь, всё так же не проронив ни слова. Варрис качнул головой, улыбнувшись Гермионе, и направился к следующей. Грейнджер взяла на себя кабинет слева. Раньше Филч оставлял здесь на отработку, заставляя вычищать кубки без магии.
Как только она вошла, то попыталась зажечь свет, но ничего не вышло. Ей пришлось стрельнуть люмосом вверх, заставив огонёк левитировать прямо над ней. Вытянув палочку, она обошла парты, заглядывая под них, проверила учительский стол. Но, кажется, здесь было пусто.
Выйдя из кабинета, она запечатала дверь, чтобы боггарт туда не проник. В коридоре было пусто, и Грейнджер двинулась дальше, к дверям, за которыми должен был быть Драко. Прислушалась, но слышны были лишь его шаги. А вот у дверей, где должен был быть Ангра, она остановилась с дурным предчувствием. Прислонила ухо и услышала какой-то хрип.
– Мистер Варрис? – она заглянула в кабинет и обомлела.
Палочка мужчины валялась рядом с ним, пока он, сидя на полу в конце кабинета, хватался за горло и хрипел, глядя перед собой на… стул?
Гермиона кинулась вперёд ничего не понимая, краем глаза замечая, что Ангра пытался отодвинуться дальше от последней парты, перед которой стоял какой-то чересчур громоздкий стул.
– Мистер Варрис? – она тормошила его за плечи, пытаясь привлечь внимание. Но он всё так же хрипел. На его лбу проступил пот. – Что с вами? Вам плохо? У вас приступ? Мистер Варрис!
Но всё, что он мог – это вытянуть руку и указывать пальцем вперёд.
Грейнджер увеличила силу люмоса и наконец обернулась.
Она смотрела на огромный железный стул, повёрнутый в их сторону. К подлокотникам были прикреплены наручники. Ей хватило двух секунд, чтобы запечатлеть это, а через мгновение стул затрясло. И прежде, чем Гермиона осознала, что перед ней, прежде, чем выкрикнула заклинание, стул вихрем закружило. Теперь на обыкновенном школьном стуле сидел мужчина, который показался ей едва знакомым.
Его окровавленная рубашка хлюпала от каждого движения. Из артерии на шее струёй хлестала кровь. Щека была порвана ровным разрезом. Он смотрел пустыми глазницами прямо на неё и протягивал нож. И вся его улыбка была рваной, щека западала, открывая челюсть и зубы, которые клацали, клацали, клацали…
Её затошнило. Палочка в руке всё никак не могла подняться вверх. Мужчина встал со стула и распрямился, открывая вид на распоротый живот. В нём было не меньше двадцати ударов ножом. И всё это время он протягивал ей лезвие ручкой вперёд. Словно хотел, чтобы она взяла его и продолжила издеваться над ним.
– Р-ридикулус… – шёпотом, неуверенно.
Впервые за долгое время ей было так страшно. Словно она падала. Ползла назад к стене, видя, как растерзанный мужчина обошёл Ангру, который, схватившись за сердце, пытался отдышаться. Она ползла и ползла, ощущая фантомный взгляд из пустых глазниц напротив.
Сердце бешено билось. Мышцы в теле не слушались. Она умирала от страха. В подкорке мозга эта картина казалась знакомой, от чего ей становилось ещё хуже. Мужчина оставлял после себя лужи крови, которая сочилась и сочилась из него. Он пачкал всё вокруг себя. И в тот момент, когда он навис над ней, Грейнджер закричала.
– Ридикулус!
И прежде, чем боггарт исчез в коробке, которую Драко бросил ему под ноги, мужчина в последний раз улыбнулся, оголив челюсть, и брызнул кровью, которая сразу же испарилась.
Она задышала. Часто и рвано. Спрятав лицо в колени. Почувствовала, как на плечи опустилось нечто тёплое, как зажегся свет вокруг. Гермиона поняла, что Малфой накинул на неё своё пальто и теперь с шоком смотрел на неё.
– Всё хорошо, – он присел на корточки, обрамляя её лицо руками, чтобы она посмотрела на него. – Всё хорошо. Его больше нет. Я с тобой… я с тобой, Грейнджер…
– М-мой боггарт всегда был Макгонагалл! – стуча зубами, прошептала она. – Я не знаю, кто это… что это за мужчина, Драко?
И в этот момент, когда она вновь посмотрела ему в глаза, Малфой взглянул в ответ с каким-то сожалением и, не выдержав, отвернулся, помогая ей подняться на ноги, всё ещё придерживая за плечи.
– Старик, как ты мог не справиться с чёртовым боггартом? – прорычал Драко, уводя Гермиону из класса.
Варрис уже пришёл в себя. Он отряхивал брюки и разминал пальцы, то сжимая их, то разжимая.
– Палочка выпала, – ответил он со стыдом. – Мне очень жаль…
Гермиона положила руку на грудь Драко, то ли успокаивая этим себя, то ли успокаивая его.
– Всё хорошо. Идём. Нужно отнести коробку Дамблдору.
Вечер кончился кошмаром. Таким быстрым и молниеносным, что это выбило из неё всё хорошее, что случилось за сегодня. Грейнджер не переставала думать о том, что увидела. Внутри неё затесалось какое-то ощущение, какое-то чувство – нехорошее. Кусающее её, как назойливый комар. Маленькое и раздражающее. И ничего хорошего это не предзнаменовало. Ей так казалось. И как бы хотелось ошибаться.
На следующий день во время завтрака все обсуждали чью-то выходку, после которой школа стояла на ушах. Старшекурсники вместе с профессорами ловили оставшихся пикси по всему Хогвартсу. Виновника так и не поймали. Невилл сказал, что Дамблдор получил выговор за то, что оставил кабинет незакрытым и умчался в свой бар.
Гарри, пока жевал завтрак, расспрашивал Гермиону про родителей, потому что вчера им было совершенно не до этого. Гермиона с улыбкой на лице рассказывала всё в подробностях, наблюдая за реакцией друга. Его уши горели от радости за неё.
В зал начали влетать совы, разнося почту. Письма и газеты падали прямиком в руки учеников. Гермиона нетерпеливо открывала конверт ножиком, хотелось поскорее прочитать письмо от родителей. Пока она радовалась знакомому почерку отца, его первому письму к ней, в зале почему-то все зашептались.
– Гермиона?
Она повернула голову, успев запечатлеть первую строчку из письма и, не стесняясь улыбки, взглянула на Гарри. В его руках был журнал, и по цвету обложки Грейнджер поняла, что это «Ведьмины сплетни»
– Что такое? – нахмурилась она.
Но Поттер просто протянул ей журнал, на обложке которой было две фотографии. На первой – портрет Гермионы из зала суда, когда её попросили прокомментировать итоги войны. Она, прищуриваясь от вспышки, пыталась закрыть лицо руками. На второй фотографии был Малфой, в том же зала суда, когда им с отцом выносили приговор.
У неё в голове не складывалось – почему они вместе на первой полосе этой жёлтой прессы? Но после заголовка, который резью отдался в глазах, ей всё стало ясно.
«Героиня войны была замечена в Лютном переулке вместе с пожирателем смерти Драко Малфоем. Неужели их связывает что-то общее, большее, чем вражда? Анонимный источник рассказал нам о том, что эти двое вполне мирно общались, даже держались за руки и…»
– Майнд! – вырвалось у неё. Она сжала журнал, видя, как её фотография безжалостно сминалась в пальцах.
Грейнджер резко посмотрела в сторону. На край стола Слизерина, где сидел он.
Драко ждал её взгляда. Он смотрел проникновенно, держа в руках источник этой злосчастной сплетни, и всё его лицо было перекошено гневом. Драко отвернулся, вновь взглянув на газету, и резко поднялся на ноги, направляясь прямиком из школы.
Нет.
Нет.
Нет.
Гермиона помнила это выражение лица. Помнила, что именно с ним он чуть не убил Майнд. Она рванула с места, выбегая за ним, толкая входную дверь вперёд. Он быстрым шагом направлялся в Хогсмид. Боже.
– Драко! – крикнула она, прибавляя шаг. – Да постой же ты!
Рука обхватила его предплечье и дёрнула на себя, оборачивая. Он дышал через рот.
– Ты никуда не пойдёшь! – приказным тоном. – Это всего лишь жёлтая газета! Никто в это не поверит! Даже фотографии взяты из прошлого! – она будто набирала обороты, пытаясь удержать его. – И ты не можешь просто так, когда тебе вздумается, уходить из Хогвартса!
– Отпусти руку, – он дёрнул плечо на себя. – Мне нужно кое с кем встретиться!
– Что-то сделать с Майнд? С ума сошёл? – она заводилась. Её трясло от желания удержать его. – Она всего лишь подлая и корыстная, ей никто не поверит! Особенно после скандала в школе! Не трогай её…
Драко смотрел на её лицо. Блуждал взглядом по щекам, волосам, шее. Протянул руку вперёд, но замер в считанных сантиметрах от её скулы.
– Возвращайся в школу, – ровным тоном. – Я скоро вернусь.
– Я тебя не пущу! Ты ничего ей не сделаешь! – она схватила его за руку и напоролась на острую улыбку. Злющую и искажённую.
– Кому – ей? – ухмыльнулся он. – Хотя, ты права. Я ничего не смогу ей сделать.
Малфой резко выдернул руку и крепче сжал журнал.
– Я скоро вернусь. Иди в школу, Грейнджер. Ты опять простынешь, – и прежде, чем уйти, он добил её фразой: – Ты же сама сказала, давай попытаемся. Так почему ты мне не веришь?
Она отступила, опустив руку. При других обстоятельствах, несколько месяцев назад, она бы попыталась его удержать любым способом. Пусть даже пришлось бы применить магию. Сейчас же Гермиона просто кивнула. Малфой ни разу не подводил её надежд. Он никому ничего плохого не сделал. И он прав.
– Я буду ждать тебя вечером в хижине… – добавила она и попрощалась. – Не делай глупостей, хорошо?
У Драко дёрнулся уголок губы. Вряд ли это было похоже на улыбку. Так, нервный смешок.
– Мы сделали глупость, когда сблизились, Грейнджер…
***
Драко царапнул ногтем обивку единственного кресла в этой огромной гостиной. Сколько он здесь уже находился? Час? Два? Как только он аппарировал в мэнор, то послал сову Мортифере, где бы она, чёрт возьми, ни была.
Он смотрел на пол, где лежал журнал, на котором были выжжены глаза Гермионы. Смотрел на подпись сверху неё и давился воздухом.
«Я убью всё, что тебе дорого… Тик-так, Драко».
Когда журнал упал рядом с ним в Большом зале, ему сначала показалось, что глаза его подвели. Он дёрнул его на себя, чтобы никто не увидел.
Мортифера знала.
Было бесполезно это отрицать.
Ожидая сейчас Мортиферу, у него лопалось сердце от страха за Гермиону. Животного страха, который навалился на него внезапно. Раньше такого не было. Он думал, что если с ней что-то случится, то она сама будет в этом виновата, ведь он её предупреждал. Но сейчас страх растекался по рёбрам.
Её долбанная лже-влюблённость сводила его с ума.
Ложная – потому что из-за метки, которая заставляла её желать быть с ним. Как бы эта метка ни обещала ей счастья рядом с ним…
Какое счастье, когда вокруг лишь развалины его жизни. Когда Малфой стоял одной ногой в могиле. Где здесь хоть щепотка чего-то хорошего?
В нём только разинувшая смердящая пасть безысходной пропасти. Вот что в нём есть. И ни капли счастья…
Хлопок послышался где-то позади него. Малфой даже не обернулся, ориентируясь только на звук каблуков. Она назло шла медленно, растягивая каждый шаг, пока не остановилась совсем рядом. Позади него. Драко чувствовал холод, исходящий от неё. Чувствовал её руки у себя на плечах, видел длинные ногти и то, как она поигрывала пальцами, когда наклонилась ближе к нему и втянула носом воздух.
– Ты пахнешь чужой любовью…
Драко не реагировал. Не мог позволить себе такую вольность. Не мог раскрыть себя ещё больше.
Мортифера цокнула языком, убрала одну руку, а второй провела по его щеке, задев острыми, как опасные бритвы, ногтями. Отойдя в сторону, к камину, повернулась к нему спиной.
– Твоё послание мне, – он поднял журнал с пола и кинул в её сторону, – совсем мимо.
– Решил развлечься? – вскрикнула она, резко поворачиваясь. – Решил заполнить свои последние дни этой грязнокровкой?
– Когда-то ты ей восхищалась, – ударил он по больному. Поднявшись на ноги, встал напротив неё, глядя на то, как в её руке вместо палочки привычно лежал нож.
– Восхищалась, – согласилась она, но зло и надменно. – Восхищалась той, которая поспособствовала смерти ублюдку-отцу. Но ты…
Малфой даже не двинулся с места. Даже не моргнул, когда в его голову полетел нож. Он смотрел на то, как остановившийся кончик лезвия завис в сантиметрах от лица. Смотрел на то, как зло ступила вперёд Мортифера, хватаясь за ручку ножа и пытаясь вдавить рукоять вперёд. Но сила непреложного обета не позволяла ей причинить ему вред.
– Ненавижу! – прорычала она, хватаясь за нож и занося его вверх. – Ненавижу!
Раз за разом острие останавливалось – то у виска, то у свода шеи, то у сердца. Девушка бешено дышала, её прекрасное лицо исказилось в гримасе гнева, когда она всё ещё отчаянно пыталась навредить ему.
– Думаешь, мне очень нравится знать, что из-за этого, – она задрала рукав платья и, боже, провела ножом вдоль предплечья; на тонком порезе появилось свечение, и Мортифера двумя пальцами схватила нить, потянув её вверх, – я скоро умру? Из-за того, что ты не желаешь жениться на мне? Не делай из меня истеричку, Драко!
Последние слова защекотали голову. Он ухмыльнулся и обнажил зубы, выбеляя улыбку, и этим сильнее её взбесил.
– Нам осталось три недели, Драко, – хмыкнула она. Её глаза блестели. – Тебе смешно? Мы не доживём до первого дня следующего года, а всё потому, что таков срок выполнения условий… Ты не знал?
Он не знал.
Предполагал, что срок короткий, но не настолько. Три недели… двадцать один день до смерти.
Когда это время, отведённое ему, сформулировалось в голове, стало как-то спокойно. Теперь он просто знал, когда всё это закончится. Знал, когда оборвётся последняя нить, удерживающая его жизнь над пропастью. Той самой смердящей безысходностью. Три недели…
Драко широко улыбнулся, вырывая из лёгких Мортиферы вздох. Она попятилась назад.
– Сумасшедший! – зашипела она. – Тебе смешно? Смешно умереть? Она того стоит?
Малфой чуть наклонил голову вперёд, качнув ею. Его руки утопали в карманах, он принял расслабленную позу.
– Нет. Это я её не достоин, – говорить правду как-то по-особому приятно. И для себя, и для Мортиферы, которая принимала каждое слово как удар. Если нельзя её убить, то приятно хотя бы ранить.
Но Мортифера засмеялась, гортанно и надрывно. Фальшиво.
– Конечно, не достоин, ведь ты такой же, как я.
– Убийца? – уточнил Малфой с железом в голосе. – Я убил эльфа лишь потому, что был вынужден. Иначе ты бы не остановилась. Отрубила бы мне ещё одну ногу?
– И не только ногу! – прорычала она, шагая из стороны в сторону. Её нервозность выдавала отчаяние.
Ему хотелось больше. Хотелось сильнее. Уничтожить. Сломать в ней стержень. Отрубить в ней всё желание бороться.
– Я проведу эти недели в счастье и блаженстве, зная, что ты сдохнешь, Морти…
Она резко остановилась спиной к нему. Он не видел её лица. Не видел эмоций и даже немного жалел об этом.
– Умру, как и ты…
– Как и я.
И тогда она обернулась. Драко посмотрел ей в глаза. Он впервые заметил, какими бесчеловечно прозрачными они были. В этом абсолютно голубом не было ни малейшего оттенка серого или зелёного. Её глаза были слепого цвета. Непроницаемые. Не живые. Как у куклы.
– Почему, Драко? – она чуть нахмурилась, делая шаг вперёд, сокращая между ними расстояние. И в ней не было угрозы. Не было больше агрессии. – Почему ты не хочешь быть со мной? – она быстро-быстро замотала головой. – Нет. Не так… Почему ты не хочешь жить? Ведь так мы спасёмся…
Малфою хотелось стереть воспоминания, как наждачной бумагой. Скрести до крови. До мяса, до костей, пока сам не станет горсткой трухи и ни чем больше. Это сложно. Сложно дать ей понять, почему он этого не хотел.
– Всё, что ты делала когда-то со мной – уничтожала. Уничтожала всех вокруг меня. Домовиков, павлинов, людей… Нарциссу, боясь даже любви матери к сыну. Ревнуя меня к этому. Уничтожала всех…
– Я оставила тебе друзей! – вдруг резко вскрикнула она. Её ресницы дрожали, пока она неотрывно смотрела ему в глаза.
– Оставила, потому что знала, что я не способен им рассказать о тебе. А если бы мог, то из-за их интереса к этой ужасной истории ты бы захотела с ними поиграть. Ты ведь так это любишь. В тебе бы роилось то, что нужно уничтожить, потому что знай они всю историю, смотрели бы на тебя с ненавистью, пытались бы меня спасти. Я прав? А так тебе совершенно на них наплевать…
Она молчала.
Но на лице – все ответы.
– Ну почему тогда она, Драко? – хладнокровно произнесла она.
– Потому что ты разбила меня, Мортифера. А она склеивает…
