Текст книги "Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)"
Автор книги: Волосинка на губе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Если нанять кого-то убить Мортиферу?
Но как её найти? Ей всегда удавалось прятаться. Беллатриса рассказывала Нарциссе, что это один из талантов Мортиферы. Прятаться у всех на глазах. Поэтому её так ценил Волан-де-Морт. Она была скрытым оружием. Которое так и не пригодилось…
Однажды Грейнджер удалось избежать гнева Мортиферы. Но какой ценой…
Малфой помнил, как он наблюдал за тем, как пытала Лестрейндж Гермиону. Помнил её хриплые крики. Он не знал, что было с ним в тот момент, когда в голову пришла идея избавить её от мучений. Он не знал, зачем отвлёк тётку от пыток. Но помнил, как это заметила Мортифера.
– Так нравится грязнокровка? – спросила она, когда подошла к нему, пока Грейнджер уводили обратно в подвал. – Это школьная солидарность или ты на её стороне?
– Я не на её стороне, просто устал слушать вопли. Она ничего не расскажет.
Мортифера не поверила ему. Драко в последствии убедился в этом, помня, что она сделала Гермионе, после чего ему пришлось стереть у неё память. Просто за то, что он проявил к ней внимание. А что будет, когда она узнает о их сексе, о том, что они друг другу предназначены, и что он спасается от боли в объятиях Грейнджер?
Драко даже улыбнулся, представив это. Представив, как рвёт её ревность. Как копится в ней злоба. И как она убивает себя от невозможности достать Грейнджер. Как Мортифера становится разбитой, расцарапанной собственными когтями от ярости, со сломанными костями и желчью, бьющейся в венах на шее. Уничтожит ли она сама себя от этого?
Это всего лишь мысли…
***
Уже утром Драко почувствовал что-то не то. Голова раскалывалась, а кончики пальцев онемели. Это означало только одно: скоро прострелит очередная порция боли и никуда от неё не спрятаться. Если только не в…
Он пропустил завтрак, просто потому что ничего не лезло в горло, кроме обезболивающих зелий. Но даже они, скотство, не помогали. Даже на сигареты не оставалось сил. Втягивать воздух грудью тяжело и больно.
Уйти в хижину и ударить себя по голове, чтобы отключиться?
Или вновь попытаться спрыгнуть с башни?
Или…
Малфой вышел в коридор, сразу заметив идущую к нему Грейнджер. Идущую с Тео…
Он встретился с ней взглядом, и она сразу замолкла, просто продолжая кивать, пока Нотт что-то ей рассказывал. До них несколько метров. До его спасения несколько чёртовых метров…
«Ты можешь использовать меня, Драко».
Блядство!
И как только до этой дебильной парочки осталось пару шагов, Драко со второй попытки удалось проникнуть к ней в голову и оставить сообщение.
«Тот кабинет… срочно…»
Кажется, она обернулась.
Кажется, ему показалось.
Он спиной чувствовал на себе её удаляющийся взгляд.
Нога гудела, идти прямо становилось труднее. Он держался за стены, пока направлялся к тому самому кабинету, где Грейнджер показала ему, что чувствует.
Надеялся ли Драко, что она прибежит вновь спасать его? Надеялся ли он, что Гермиона окончательно и бесповоротно сошла с ума? Так же, как он. Пополам…
Малфой ворвался в кабинет и закрыл дверь. Огляделся по сторонам и только сейчас заметил, как здесь пыльно. Сколько здесь на задних партах старых котлов и склянок. Может, напороться на стекло, перерезать себе вены? Мысли о суициде всё чаще посещали его. Вот только как. Как убить себя…
«Ты можешь использовать меня, Драко».
Блядь. Блядь. Блядь.
Он подорвался к окну, ему не хватало воздуха. Раскрыв ставни, улёгся животом на подоконник и высунул голову наружу, дыша морозным ноябрём.
Вдох-выдох.
В ушах загудело сильнее.
Кровь в венах закипала, и скоро он достигнет той самой точки, когда можно прокусить язык от боли и всё равно не почувствовать. Как вдруг…
Толчок, и его потянули назад.
Даже сил не нужно, он сам откинулся спиной на стену, в которую вжала его Гермиона.
– С ума сошёл? Ты что, хотел спрыгнуть?
Малфой смотрел ей в глаза прицельно прямо, болезненно и убийственно. Не так, как смотрел месяцами раньше до всей этой их «общей» тайны. Не так, как смотрел годами – с ненавистью к грязной крови. И даже не так, как смотрел, когда она обещала, что поможет. Он смотрел так, будто весь мир сконцентрировался на двух точках. В её зрачках, где не было боли. И где легко. Где можно выдохнуть и расслабиться.
Вот бы сейчас вынести всё из головы – скальп, череп, мозг…
Убить кусачую собаку-память в себе.
И начать всё сначала.
Так и произошло.
– Помоги мне, Грейнджер…
Гермиона ломала брови и хмуро смотрела в ответ. Даже не так – бросала взгляды, как кости той самой собаке-памяти. Блядство. Просто блядство – всё время рядом с ней…
И Грейнджер помогла. Опять.
Сильнее толкнула его в грудь, прижала к стене, встала на носочки, обнимая за шею, и поцеловала. Сначала – легко касаясь, с открытыми глазами, словно пробуя, чтобы потом сорваться и впиться зубами, губами. Прижимаясь сильнее, оставляя выемки ногтей на шее.
Они рычали.
Этот поцелуй, отчаянный, злой и дикий, сквозь боль и жар в груди. Малфой утопил пальцы в её волосах. В распущенных, густых волосах, пахнущих детским шампунем.
Они пачкали друг друга чем-то своим.
Он её – вишневым дымом.
Она его – пудровым парфюмом.
Он её – собственной болью.
Она его – необходимым спасением.
Вот так всё это и происходило.
Вот так они рушили мир, который был до них. В котором оставляли прошлое, разделяя это настоящее на двоих, зная, что будущего не существует. Только не для них.
Драко даже не чувствовал, как быстро пытался расстегнуть пуговицы на её рубашке. Не чувствовал, как она потянулась ладонью к его паху, к ширинке, чтобы резко дёрнуть молнию вниз.
Блядскийбоже.
Боли больше не было.
Вместо неё – тягучее, жаркое возбуждение. Крышесносное влечение и простое желание кончить.
– Малыш Нотт знает, чем ты сейчас занимаешься? – он повёл её к парте. – Знает, что делает твой рот?
Гермиона сбивчиво задышала, глядя на него снизу вверх. Опять. Её щеки алые, а губы красные от его укусов.
– Что? – переспросила она, хотя всё прекрасно слышала.
Наверное, это в нём никогда не закончится. Желание разозлить. Чтобы переебало, лопнуло всё вокруг.
– Он знает, что ты изменяешь ему со мной? – он толкнул её к парте, скользя ладонями под юбку, задирая её вверх, ухватываясь за задницу.
Интересно, какого цвета у неё трусы сегодня.
Усадил на парту резким рывком вверх, разводя колени в стороны, вжимаясь в неё пахом.
– Он так безответно в тебя влюблён, мне даже неудобно, – засмеялся он сквозь зубы, нащупывая ту самую точку невозврата. И остановиться не мог. Провёл пальцами по её бедру вверх, останавливаясь у края белья. Белые…
– Тебе больно? – вдруг шёпотом спросила она.
– Уже нет, – и ответив на это, Драко всё понял…
Грейнджер толкнула его в грудь, спрыгнула с парты, вытирая тыльной рукой губы, будто размазывая по лицу. Просто в желании его унизить. Драко хмыкнул и отошёл к окну, наблюдая, как она застёгивала рубашку.
– Раз тебе помогают поцелуи, – заговорила она ровным тоном, но он чувствовал её злость, – на них и остановимся.
– Как жаль… – он смеялся, видя, как это её бесило. – Может, составить расписание, чтобы ты одалживала мне свои губы? А то вдруг Тео уже занял все твои часы…
– Какой же ты мудак, Малфой…
Дверь за ней захлопнулась. Драко облегченно выдохнул, доставая пачку сигарет. Теперь можно покурить, вытравить из лёгких её запах.
Её сладкий запах…
«Какой же я мудак…»
***
В пятницу после уроков Блейз потащил его в Хогсмид. Они ровной колонной по несколько человек из «новой» компании шли в бар, чтобы просто посидеть и развеяться. Забини говорил, что Невилл отчитывал сегодня Пенси за то, что в башне старост ночевал чужой человек. Говорил, что Гарри даже не отнекивался и признал свою вину. Долгопупс вычел у него баллы, а после Паркинсон начислила их обратно.
Драко слушал эти сплетни вполуха. Он шёл и прожигал взглядом спину Грейнджер, которая хохотала, укрываясь от летящих в неё снежков Тео. К их игре присоединились другие, а вскоре Малфоя покинул и Блейз. Закрывая Полумну от Симуса, он выкрикнул ей:
– Беги, а я буду отстреливаться!
Драко злился. Злился на свою зависть. На то, что у него никогда не получалось так расслабляться. Злился на свою палку в позвоночнике, которая заставляла его всегда держать плечи. Злился на отца, который не поощрял такие развлечения и вскоре выбил из него желание играть в любые игры. Чёрт возьми, злился на себя, что скидывал всю вину на кого угодно, но не мог найти в себе смелость взять в руки снежок и кинуть в кого угодно…
Все видели в нём пожирателя, как бы ни пытались этого скрыть. Его сторонились. Он чувствовал на себе взгляды, в которых отражалась его холодная морда, леденящий голос и отстранённость. Все видели в нём только плохое, и ничего больше.
Только не она…
Драко смотрел на то, как Грейнджер пряталась за Гарри, выглядывая из-за его спины; в её волосах застрял снег. Как весело она смеялась, пока её взгляд не упёрся в него. И эта улыбка пропала.
Пара секунд.
Вот сколько требовалось, чтобы прочитать в её взгляде растерянность. Малфой был уверен, что она сама не знала, как с этим справиться, как отделаться от метки. И как ей, наверное, трудно переступать через себя и целовать бывшего врага…
Это звучит даже отвратительно.
Как перевернулся их мир с ног на голову.
И инструкции никто не оставил.
Просто бросили их, надиктовав правила держаться ближе друг к другу.
Вся их огромная компания заняла места за тремя столами, которые они соединили в один. Кто-то уже пил сливочное пиво, Блейз делился своей бесконечной фляжкой, Пенси опять за что-то обижалась на Поттера, а она…
Грейнджер, как назло, села напротив, спиной к выходу, поблагодарив Нотта за отодвинутый стул. Шум глушил. Хохот бесил. Только они вдвоём – будто не в этом мире. Драко прикусил клыком нижнюю губу и вытянул ногу, случайно касаясь туфлей её ботинка.
Грейнджер моментально посмотрела вперёд, но ногу не убрала.
Они как будто провели сбоку от себя границу, отделяясь от компании, но всё ещё находясь в ней. Гермиона даже на что-то отвечала, но каждый раз – каждый, сука, раз – вновь возвращала взгляд на него.
Это безумие.
Чистое безумие, вот так находиться рядом.
Словно что-то запретное, что хотелось получить. То, что нельзя. В итоге всё равно проиграешь, но всё равно делаешь… потому что тормозов не существовало. Их просто обрезали.
Может быть, когда у тебя ничего нет, то и терять нечего? Поэтому он думал, что можно позволить себе плыть по течению. Просто наблюдать со стороны, что же из этого получится. Не переходя черту. В нём не родится к ней чувств. Значит, это безопасно… просто помогать друг другу. Гасить его боль и необходимость её тяги к нему.
Простая необходимость доказать самому себе, что он тоже человек…
Сердце вдруг замерло от того, что Гермиона закинула ногу на ногу, плотнее прижимаясь щиколоткой к его бедру. Кажется, у него снесло крышу. Рот наполнился слюной. Желание возникло моментально. И именно в этот самый момент она облизнула губы, словно невзначай.
Но, чёрт возьми, кому он врал?
Она дразнила его. Мстила за вчерашнее.
«Ты играешь с огнём, Грейнджер», – шепнул он ей в голову, хотя мог бы и закричать.
Услышав его слова, она не ответила. Молчала. Попивая пиво, каждый раз глядела прямо на него. Выстрелом. Прямым попаданием.
Драко чиркнул зажигалкой, поднося её к сигарете. Сделал глубокую затяжку и выдохнул прямо ей в лицо. Но то, что она сделала дальше, вывело его из себя ещё больше.
Гермиона прикрыла глаза и втянула носом дым. Словно наслаждаясь этой выходкой. Как чёртов достойный соперник.
– Ты можешь дымить в другую сторону? – Тео, вытянув руку к её лицу, быстро-быстро замахал, чтобы развеять дым.
Драко коротко потянул в сторону уголок губы. Хотелось сказать ему: тебя вообще это не должно волновать. Вместо этого он залил свинец в голос и напрямую произнёс:
– Прошу прощения, что побеспокоил твою девушку.
– Малфой! – грубо рявкнула она.
– Грейнджер…
Ему хотелось кричать в полный голос. Неужели никто из здесь присутствующих не видел эту натянутую между ними проволоку? Настолько туго, что можно услышать металлический звон. Неужели все настолько слепы? Или же они с Гермионой отличные актёры.
Вдруг её нога пропала. Кажется, даже стало холодно – прямо на том месте, где была её щиколотка. И через мгновение Гермиона ближе пододвинулась на стуле к столу, и теперь он знал зачем. Господи, что она делала с ним.
Гермиона включилась в разговор про какие-то планы на будущее. Про профессию и…
…блять.
Сначала Малфой даже вздрогнул от неожиданности, чуть не закашлялся от дыма, когда ощутил её стопу без ботинка, которая поползла вверх по его ноге. Господиблятьбоже.
«Ты не перестаешь меня удивлять», – ухмыльнулся он в её голове. Но она всё так же не смотрела на него, думала, что разозлит поступком… но не на того напала.
Драко спустил одну руку вниз и резко схватил её за стопу, притягивая ближе.
– Господи! – выкрикнула она, привлекая внимание к себе. Но ногу не убрала. – Я… просто вспомнила… что не сделала домашнее задание по рунам.
Вот её взгляд.
Он ждал его.
Мы падаем вместе, Грейнджер…
Драко поднёс её стопу к своему паху, прижимая, выдирая из Гермионы вздох. Вот что она делала с ним.
Её губы набирались красным. Она моментально начала жевать нижнюю губу, позволяя ему делать всё, что он захочет. Подчиняясь и подстраиваясь.
Они больны.
Неизлечимо.
Что-то там внутри него, под рёбрами, мерно разбивалось. То, что давно мертво.
Грейнджер приняла игру. Надавив стопой прямо на полувставший член, провела ею вверх и вниз.
Блять.
Кажется, сбоку, какое-то бурное обсуждение. Кажется, он слышал хохот Блейза. Кажется. Кажется. Кажется. Сигарета давно потухла в руке. Он её даже не помнил. Драко потянул носом воздух, задышал ртом. Это нужно срочно прекратить. Он крепко сжал её щиколотку, чуть отстраняя и убирая ногу. Не то место. Не то время.
«Можем уйти…» – дразнил он её.
Гермиона незаметно качнула головой, наклонилась и надела ботинок обратно.
Момент упущен. Но это того стоило.
– Я тебе говорю, это разновидность волшебных летучих мышей, – спокойно говорила Полумна Дину. – Отличие лишь в синих крыльях и продолжительности жизни. А ещё у них есть отличительный знак на груди.
– Какой ещё знак? – спросил Блейз просто ради того, чтобы обратиться к ней. Наверняка он даже понятия не имел, о чём говорила Лавгуд.
Полумна потянулась к сумке, достала из неё перо и чернильницу. Не найдя бумаги, посмотрела по сторонам и вдруг схватила Забини за руку, притягивая её к себе ладонью вверх.
Все наблюдали за её действиями. Когда перо коснулось кожи Блейза, он вдруг вскочил, но руку не убрал.
– Вот, – закончила она, поднимая его ладонь и показывая всем. – На брюшке волшебных летучих мышей знак в виде солнышка.
Драко поймал взгляд Забини и не смог удержаться от смеха, привлекая внимание всех. Наверное, по-идиотски смотрелось всё это. Первая его эмоция, совершенно необоснованная ни для кого, только для Малфоя и Забини, который уже поддерживал его каким-то истерическим смешком.
Полумна вдруг вновь взяла руку Блейза и что-то дорисовала.
– Улыбающееся солнышко… – выкрикнул он. – Салазар! Драко!
Но смотрел он не на него, а на Лавгуд, закатывая рукав и показывая ей свою проявившуюся метку.
И во всей этой возбуждённой суматохе из-за объявившийся новой парочки Малфой вновь встретился взглядом с Гермионой. Таким взглядом – сквозняком, травящей своей энергией, как до взрыва. До последних отсчитанных секунд они убивались друг в друге.
У них так же счастливо не получится. Ни как у Гарри и Пенси. Ни как у Блейза и Полумны.
И они оба это понимали.
– Гермиона?
Она обернулась на взволнованную Макгонагалл, которая подзывала её к себе. Грейнджер быстро вскочила и отошла, к ней присоединился Гарри.
Драко смотрел на то, как старуха что-то говорила ей, как улыбалась, гладила по плечу. И через мгновение Гермиона подорвалась вперёд, чтобы обнять директора. Чтобы после обнять Гарри и с округлившимися глазами схватить себя за грудь, там, где сердце, и дышать. Дышать. Дышать.
Она быстро вернулась к столу, собирая вещи.
– Что-то случилось? – осторожно спросил Тео.
– Кажется, к маме вернулась память…
Все воодушевленно её поздравляли. Гермиона прятала слёзы, быстро смахивая их руками.
– Я, наверное, на пару дней уеду в Лондон. На все выходные, – сказала она всем, но смотрела на него. И он всё прекрасно понял.
И, чёрт возьми, разозлился. Она не должна отчитываться. Ей нужно бежать от него подальше. Это лучшее решение.
– Можно тебя? – посмотрела она на него, пока все отвлеклись на истеричного Блейза, который давился от своего счастья.
Они незаметно выскользнули на улицу и зашли за угол.
– Ты справишься? – спросила она. – Я боюсь, что тебе будет очень больно. И что это…
– Может быть в последний раз? – хмыкнул он. За водолазку задувал ветер, но он не чувствовал холода, обжигаясь о её глаза.
– Малфой… это плохо и для меня, если с тобой что-то случится. Если метка не пропадёт…
Ах вот оно что…
А он-то подумал…
Драко улыбнулся. Качнул головой. И вдруг серьёзно произнёс:
– Грейнджер. Твои родители живы. И это для тебя должно стать самым главным. Береги это чувство… будет худшим решением остаться здесь.
– Может, встретимся завтра в Косом переулке? – опять надавила она. Надавила на долбанную собственную жалость.
Малфой вновь качнул головой.
– Нет. Не думаю, что это хорошая идея…
И прежде, чем она исчезла, бросила последнюю фразу, не давая ему шанса ответить:
– Просто подумай об этом. Я буду в магазине у Джорджа.
Хотелось усмехнуться от безысходности. Хотелось очистить память. Хотелось выключить желание думать, что в ней можно найти спасение. Хотелось…
Но как же склеивало конечности от Грейнджер. Не убежать и не скрыться.
«Кто не спрятался, я не виноват».
Он смотрел в окно, внутрь кафе, где ребята, кажется, даже не заметили их исчезновения. Больше не хотелось возвращаться туда. Не хотелось фальшиво вникать в разговоры. Не хотелось вообще ничего.
Малфой аппарировал в менор и наложил на него защиту, сигнализацию, если вдруг она захочет здесь появиться. Он побрёл прямо в старую спальню. В почти пустую комнату, где осталась одна лишь кровать, припорошённая пылью.
Он упал спиной прямо на матрас, взбивая вверх облако пыли. Эта грязь болотила лёгкие. Может, даже удастся задохнуться. Но задыхался он от того, что в голове всплывали ненужные воспоминания.
Драко моментально охмелел, глотая вздох от навалившейся на него беспомощности перед фантазией о том, как вновь трахает её. О том, как пачкает собой. О том, как заставляет стонать.
Член вновь наливался кровью.
И ненависть к себе всплыла с новыми силами. Он ненавидел себя, что подчинялся этой слабости. Ненавидел себя, что согласился и познал эту необходимую дозу, необходимое избавление от боли – в Грейнджер.
Кому какое дело, если никто не увидит, никто не узнает, как он наматывал её волосы на кулак в своих фантазиях и как в этот же кулак потом спускал…
Просто ещё один ёбанный секрет, который рухнул на дно его окаменевшей души…
========== Глава 13. Потому что я знаю, чего мне не хватало ==========
Комментарий к Глава 13. Потому что я знаю, чего мне не хватало
Пока писала эту главу уничтожила весь свой новый маникюр ))
Рекомендую сцену в поезде читать под трек Are You All Good? – breathe.
Лондон швырялся в лицо запахами знакомых улиц и влажностью. Здесь не было снега, только сплошная слякоть; грязные глубокие лужи и шум магловского мира, того самого, где жили её родные. Где сейчас в кафе-бутике ждала её мама…
Гермиона отдала куртку в гардероб, задержалась у огромного зеркала. И смотрела, смотрела на себя в поисках чего-то неправильного. Как она выглядела в тот самый день, когда насылала на родителей обливиейт? Кажется, волосы были немного короче…
Она раздражалась на себя за такие мысли. Какая разница?
Несколько минут назад, когда Макгонагалл сказала ей о маме, у Гермионы ушло сердце в пятки. Трудно было даже дышать от радости. В тот день, когда Минерва возвращала память Грейнджерам, она дала и подсказку, внушив её. Директор спрятала письмо в доме родителей на случай, если память вернётся и им нужно будет как-то связаться с Гермионой.
Так и произошло. Джин что-то вспомнила, и в её памяти всплыли слова: «на чердаке в красной коробке из-под обуви». В этой коробке из-под Гермиониных мартинсов лежало письмо с адресом школы и фотографией полной семьи Грейнджер.
Она выглянула из-за угла, чтобы заглянуть в зал, переполненный людьми, и сразу же увидела её… Мама сидела лицом к ней, в самом конце, у арочного окна, и постоянно оглядывалась. У Гермионы сжалось сердце от того, что Джин немного пристукивала пяткой по полу и крепко сжимала в руках что-то похожее на фотокарточку.
Как начать разговор?
Как просить прощения?
Как, чёрт возьми, не разрыдаться прямо здесь?
Шаги неуверенные, плавные. Гермиона шла к маме, которая сразу перевела на неё взгляд. Быстро посмотрела на карточку, потом снова на дочь. И ещё раз на карточку, а потом резко поднялась.
Эти секунды словно заморозили.
Эти секунды длились вечность. Ту самую, когда обе сорвались навстречу друг другу, крепко обнялись и, не стесняясь встревоженных взглядов посетителей, шумно заплакали друг другу в плечи.
Кажется, Гермиона хрипела повторяющееся: мама, мам, мамочка…
Джин, аккуратно обрамив ладонями лицо Гермионы, рассматривала её словно в первый раз в жизни, большими пальцами смахивая слёзы. Пересчитывая веснушки и родинки на лице дочери. Беззвучно шевеля губами.
Это была пытка.
– Мам… – не разрывая объятий, они сели за маленький круглый столик, вытянув скреплённые руки вперёд. – Прости меня…
Джин быстро-быстро закачала головой, поглаживая тёплыми руками замёрзшие руки дочери. Потянув их на себя, она чуть нагнулась, выдыхая на пальцы Гермионы горячий воздух. Совсем как в детстве… Господи…
– Не смей даже извиняться, – её голос дрожал. – Это я должна просить прощения, что не узнала тебя тогда… Гермиона… доченька.
Разговор не шёл. Да и не хотелось. Они обе, сдвинув стулья, просто молча обнимали друг друга. Пока не привыкли к знакомому дыханию, запаху…
– Ты всё ещё используешь этот шампунь? – улыбнулась Джин, чуть отстраняясь от Гермионы. – Представляешь, только что об этом вспомнила…
Комок в горле рос. Хотелось выговориться. Хотелось, чтобы здесь никого не было. Только они вдвоём…
– Когда ты в тот раз ушла… – мама смахнула платком слёзы, – у меня просто из головы не выходили твои слова. «Было бы здорово, если бы вы были моей мамой». Я ещё посмеялась про себя, «ну и сумасшедшая», пока сама не начала сходить с ума.
Гермиона разлила чай по кружкам. Просто чтобы занять руки.
– Но в один день просыпаюсь с точным осознанием того, что я помню, как рожала. Помню, как держала свёрток, помню, как Джон ещё говорил, что эта девочка станет самым лучшим в наших жизнях…
Гермиона не успела смахнуть слезу и выпустила рваный смешок, вспоминая тон папы – с какой гордостью он всегда говорил о ней.
– Вот… – Джин вдруг тоже засмеялась. – Этот твой заливистый смех. Я его помню…
Боже…
– Мам, мне так жаль.
– Всё хорошо… Сейчас всё будет хорошо…
Вот тогда-то они и потерялись. Во времени, в словах, друг в друге. Гермиона долго рассказывала обо всём по порядку, не упуская ни одной детали. Терпеливо ждала, пока мама плакала над новостями о смерти её друзей. Гермиона не упустила ничего.
Джин рассказывала о жизни в Австралии, о том, как они вернулись сюда. И не удивилась, что не было случайностью то, что их обоих тянуло назад. Рассказывала об отце, о том, как у него удалили камни в желчном, и Гермиона ещё сильнее укорила себя за то, что её не было рядом.
Мама рассказывала о рыжем коте, который стал нагло входить в их дом после переезда в Лондон. Гермиона улыбнулась и объяснила, что Живоглот всегда присматривал за ними. Что именно она оставила кота у порога родителей и попросила его заботиться о них. Теперь у него было новое имя.
– Ты… – Джин сделала паузу, – не хочешь зайти домой? Джон ещё не вспомнил тебя, но, может быть, так будет лучше? И Толстяка увидишь…
Гермиона сжала кулаки. Пряча глаза, она всё же ответила:
– Давай повременим, хорошо? – она перевела на неё взгляд, полный боли. – Пусть у него будет всё так же плавно, как у тебя. Я не хочу, чтобы он посчитал меня или тебя сумасшедшей. Ты наверняка ему уже что-то говорила? Или спрашивала?
– Конечно! – Джин кивнула. – Он смеялся, по-доброму так. Говорит, я всегда хотел дочь.
Чай давно остыл. Они к нему даже не прикоснулись. И даже не заметили, как стемнело. Гермиона проводила маму до метро, и они долго стояли обнявшись.
– Мы увидимся завтра? – с надеждой спросила Джин прежде, чем уйти.
– Конечно, мам…
***
– Поверить не могу, что это ты, Гермиона…
Они сидели с Джорджем в маленьком трактире напротив его магазина. Ужин давно перекочевал в дружескую посиделку с горячим глинтвейном, кучей сплетен и новостей.
Уизли рассматривал её татуировку моли. Увидел своим острым зрением, как задрался рукав свитера, когда она снимала куртку. Сейчас, закатав рукава и положив руки на стол, Гермиона наблюдала, как Джордж кочевал от одной татуировки к «другой». Слова, сказанные Малфоем, всё так же чётко чернели на предплечье.
– И кто это? – он немного наклонил голову и поиграл бровями, дразня её.
– А у тебя? – засмеялась Гермиона, убирая руки и спуская рукава. Она перевела тему быстро, не дав ему и дальше давить на себя.
Уизли расстегнул манжеты рубашки и продемонстрировал чистую бледную кожу на обеих руках.
– Ничего, – хмыкнул он. – Я этому даже рад. Нет никакой тяги, как у Рона и Джинни…
Гермиона громко поставила стакан, чуть не расплескав алкоголь.
– Джинни? Она нашла того самого? – заулыбалась она. Этого она не знала. Никто из них не знал.
Джордж покачал головой, но в его взгляде что-то было не так.
– Ту самую… – выдохнул он. – Ей оказалась главный редактор спортивной газеты, в которую Джинни устроилась. Эвет Микеле. Ей двадцать семь и… – он замолк на мгновение, – она неплохой человек на самом деле…
Гермиона всё ещё не верила своим ушам. У неё никогда не было предрассудков. Она никогда не разделяла любовь на правильную и неправильную. Она не имела пола. Не имела границ. Она просто была…
Просто было так неожиданно узнать, что Джинни, её невероятная подруга, найдёт свою половинку в другой стране и…
– Ты смущена? – спросил Джордж, немного напрягшись. Будто заранее готовился защитить свою сестру.
– Нисколько! – резко ответила Грейнджер. – Я… – и улыбка сама расплылась на лице. Её окутало какое-то тёплое чувство. Сегодняшний день был подарком судьбы. Столько всего хорошего. Ей казалось, что она спит. – Я так рада за неё, за Рона. Честно…
– Об этом никто не знает, кроме меня и Рона, – выдохнул Джордж. – Она просила пока не говорить родителям и остальным. Мы думали, что во Франции будет меньше внимания к нам, но и там есть репортёры, которые жаждут военных сенсаций. Пусть всё немного успокоится…
– Конечно! – кивнула она. – Конечно, я никому не скажу! Наверное, она тоже не знает, что у Гарри…
Она не успела закончить, как Джордж закатил глаза и выдавил смешок.
– Паркинсон? – совершенно спокойным тоном произнёс он. – Джинни об этом узнала первой. Эта змея написала ей письмо. Короткое: «ну и дура ты, Уизли, что уехала от него. Теперь не возвращайся».
– Быть не может! – Гермиона прикрыла рот, чтобы не рассмеяться ещё сильнее. – Господи…
– Вот и я говорю, все с ума посходили от этих меток, – он сделал глоток пряного глинтвейна и расслаблено прикрыл глаза. – Поэтому я рад, что у меня пока ещё ничего не вылезло… Ну, а ты? Ты так и не ответила, как тебя угораздило.
Он кивнул на её руку с большой татуировкой цветов под рукавом.
– Ставила эксперимент с чернилами. Скоро её сотру…
«А сотру ли?»
Они говорили о чём угодно, только не о прошлом. У неё кровь в жилах стыла каждый раз, когда Джордж забывался, рассказывая какую-то историю, и смотрел вправо, будто сейчас Фред продолжит шутку. Он быстро делал вид, что всё в порядке, но она всё равно замечала, как сильно он сжимал пальцы на бокале.
А потом, когда усталость в голосе начала всё чаще преобладать над бодростью, они разошлись. Грейнджер ещё раз сказала, что останется в съёмной комнате в маленькой гостинице, уверяя Джорджа, что не хочет причинить ему неудобства. Наверное, зная её много лет и зная, что бесполезно вот так с ней спорить, Уизли согласился.
Гермиона оглушила комнату, чтобы звуки с первого этажа не долетали до неё. Неудивительно. Субботний вечер все проводили с друзьями и семьями.
Она расположилась прямо на кровати, положив на колени металлический поднос из-под вазы с водой, и, приняв удобную позу, занесла перо над пергаментом. Гермиона успела получить от Гарри письмо, в котором он убивался от вопросов. Грейнджер смотрела на лист с улыбкой. Даже заметила, как начали болеть щеки.
Мама вернулась…
К ней. В её жизнь. В их общую жизнь.
Счастье переполняло. Это какой-то дикий восторг, граничащий с истерией. Всё хорошо… Сейчас всё будет хорошо…
Гермиона обошлась несколькими предложениями, но успела в них изложить всю мысль и информацию. Гарри для неё – как брат. Тот самый, которого у неё никогда не было. Который за неё и в огонь, и в воду. Поэтому он так сильно переживал за её жизнь. Так же, как и она за него, за Рона и всех остальных. Эти года подарили ей ещё одну семью.
Сложив пергамент в маленький конвертик, Грейнджер протянула руку к следующему письму. Оно пришло вместе с письмом Гарри. И оно от Тео…
Она вспомнила тот самый момент, когда решила для себя попробовать. Просто попытаться облегчить жизнь, сменить направление мыслей, которые всё это время сосредотачивались только на одной точке. Такой чёрной, что возникало ощущение, будто такого цвета не существовало.
Гермиона сразу поставила рамки Теодору, что относится к нему только как к другу.
«Я бы очень хотел быть им», – ответил Нотт.
Она не считала это эгоистичным. Ведь она сказала ему правду, что не может принять его чувства. Но они могут быть хорошими приятелями. Но в душе Гермиона надеялась, что чем чаще ей будет удаваться быть в компании Тео, с привлекательным, добрым, смешным, тем реже ей будет хотеться идти к тому, кто её не ждал.
Но она совершенно не ожидала услышать из уст Малфоя те самые слова, которые он говорил в том кабинете, когда они опять чуть не переступили порог, который довёл бы их до блаженного оргазма, до искр из глаз, до садистского удовлетворения потребностей в друг друге. Драко пытался задеть её чувствами Нотта. Что это было, если не ревность?
Собственничество?
Или соперничество? То самое, о котором Тео как-то упомянул.
Её это бесило. Бесил тот факт, что Малфой сравнивал её с каким-то призом, из-за которого будет недоволен Тео – от невозможности получить то же. Господи. Это было невыносимо.
