Текст книги "Постскриптум: "Пусть бог не вмешивается" (СИ)"

Автор книги: урсула де виль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Его отвратительное, насмешливое отношение почти ко всему – к чувствам, идеалам, стремлениям. Даже к самой жизни.

– Проклятье…

Ей богу – ни один из хранителей ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то – в особенности их лидер – так быстро скрывался из виду.

– Идиот, – стукнул себя по лбу иллюзионист, как только Джотто исчез со скоростью падающей звезды. – Ты-то ей чем поможешь? Над раной поплачешь? Накл там нужен! Накл!

Упомянутый товарищ долго ждать себя не заставил – выступил вперёд с готовностью нестись хоть на край света. Без своей сутаны он выглядел непривычно и в какой-то мере устрашающе, и этого впечатления, к сожалению, не менял даже католический крест, висевший на его шее.

– Не будем тратить время на разговоры, – на удивление спокойно произнёс мужчина, хотя обычно в таких случаях энергия из него била ключом и в паникёрство он бросался, как в крайнюю необходимость.

Асари беспокойно согласился с другом:

– Если рана серьёзная и вы не смогли остановить кровь, то, боюсь, что сейчас счёт идёт уже на минуты…

II.

От чувства острой нехватки времени было неуютно, холодно и…

Страшно.

Безумно и невыносимо страшно.

Противно, когда от этого мерзкого, липкого ощущения животного ужаса сердце стучит где угодно: в висках, в затылке, в запястьях и в желудке – но только не там, где оно должно быть на самом деле.

В том месте, под рёбрами, с левой стороны грудной клетки, совсем наоборот – будто и нет ничего вовсе.

Перед глазами размытыми силуэтами мелькали картины опустевшего, будто навсегда умершего, города. За ним – потускневшая, безжизненная деревенька. А следом – долгожданное перелесье, за лиственными деревьями которого горделиво возвышалась их резиденция.

Джотто буквально со скоростью света влетел в парадный вход со снесёнными с петель дверьми. Раньше казалось, что эти тяжёлые створки, толщиной с половину ладони, не сможет выбить даже самый сильный и умелый боец, будь у него хоть десяток топоров и булав.

Теперь же всё здание, само по себе внушавшее ощущение надёжной и нерушимой крепости, не создавало ничего, кроме чувства пустоты, хрупкости… и самого ужасного, что только могло показаться помутневшему от страха рассудку – могильника.

Вокруг царило затишье.

Примо замер у главной лестницы, прислушиваясь к тишине, окутавшей весь особняк: было слышно, как где-то в направлении столовой горел огонь, как снаружи частыми порывами задувал прохладный декабрьский ветер, а собственные шаги отдавались эхом в разгромленном, перевёрнутом вверх дном зале.

Однако…

Помимо этого, больше не было ничего: ни разговоров, ни шагов, ни, тем более, звуков какого-либо сражения.

Лишь одно утешало – запах крови тоже отсутствовал. Если бы всех убили, здесь бы всё провоняло металлом.

Вот только и это казалось хорошим лишь самую малость.

Чувство самосохранения било тревогу во все доступные колокола, а интуиция напротив – вынуждала идти к источнику беспокойства. Потому что именно там сейчас требовалась помощь.

То, что открылось его глазам не то напугало, не то поразило до глубины души.

На осколках прозрачных стёкол, выбитых из оконных рам, Триш стояла у самого края, низко опустив голову и позволяя шальному декабрьскому ветру путать испачканные кровью волосы.

Её и Примо разделял один лишь только зал. Который был сплошь и рядом усеян человеческими телами.

Трудно было в это поверить, но люди лежали, словно рассыпавшиеся костяшки домино: рядом друг с другом, вразнобой и один на другом. Будто кто-то одним неосторожным движением перевернул коробку и все враз попадали.

Все до единого бледные и неживые, будто кукольные.

Это напоминало чей-то ночной кошмар.

Джотто крепко зажмурил глаза, шумно втянув в лёгкие воздух и облизнув пересохшие губы.

– Триш… – он осторожно позвал ведьму, застывшую в том самом месте, где остатки стены и побитой оконной рамы без стёкол отделяли особняк от скалистого склона.

Девушка едва заметно дёрнулась, но оборачиваться не стала.

– Она тебя не услышит, – негромко заявил Рено, появившийся на изломанных остатках рояля буквально из воздуха. – Никого не услышит.

– … Ты был рядом с ней всё это время? – спросил Примо, по-прежнему с невыносимой тоской глядя на сгорбленную спину и понуро опущенную голову Холмс. Сил, времени и желания отвлекаться на удивление внезапности фамильяра у мужчины банально не хватало.

– Не был, – выдохнул Бендетто. – И очень жалею об этом… И не пугайся так. Здесь нет погибших.

Будь ситуация и персонажи в ней немного другими, Джотто непременно почувствовал бы, как с плеч у него сваливается целый ледник. Однако в свете перегрузки нервной системы разнообразного рода эмоциями, теперь он не ощущал ничего, кроме непонятного волнения.

– Что с Триш? – мужчина поколебался всего секунду, прежде чем совершить осторожный шаг по направлению к Патрисии. А за ним ещё один… и ещё. – Рено, это не та ситуация, в которой тебе стоит делать драматичные театральные паузы.

– Я думаю, как объяснить, что с ней, – грубо огрызнулся фамильяр, пока Примо, медленно и аккуратно обступая бессознательные тела на полу, сокращал расстояние между ним и Триш. – … Она как будто в трансе: никого не узнаёт и не понимает, что происходит вокруг… и что сделала со всеми этими людьми.

После его слов Джотто присмотрелся к ней повнимательнее: девушка слабо покачивалась, нетвёрдо стоя на ногах, а её руки плетьми повисли вдоль тела. Усилием воли опустив взгляд, мужчина тут же наткнулся на Елену, что потеряла сознание, сидя на полу и опустив голову на чудом уцелевший диван. Деймон будет вне себя от злости.

– Тому… – голос сорвался от того, что в горле пересохло. – … Тому, что Триш сейчас в таком состоянии, есть разумное объяснение?

Рено обвёл взглядом помещение, в котором они находились, и, испустив тяжёлый выдох, переполненный одними только лишь печальными эмоциями, покачал головой:

– Я могу лишь предполагать.

Джотто согласно кивнул – он всё понял и слушать дальше не собирался. Теории здесь были ни к чему.

А при одном взгляде на кровь, которая застыла коричневой коркой на одежде, волосах и руках колдуньи, Примо словно в один миг лишился сердца. Как он мог забыть!

– А её рана? Рено! Что с раной Триш?!

– С раной?

Миг, за который они оба успели осознать собственные ошибки и, кажется, побочно переосмыслить существование целой Вселенной, будто растянулся на долгие-долгие часы.

А затем в голове у Джотто словно мелькнула вспышка от фотоаппарата, и мышцы ног по наитию напряглись, чтобы в следующую секунду мужчина сорвался с места и, ловко обогнув каждого человека из бессознательной прислугой, за долю секунды оказался всего в нескольких сантиметрах от девушки, за её спиной.

Под подошвами туфель хрустнуло стекло.

Сбоку обзор был никудышный, но открывшееся его глазам, поразило взволнованную и напуганную до чёртиков душонку похлеще, чем любой ночной кошмар, которых за всю свою жизнь Примо повидал немереное количество.

Развороченные куски мяса, свисавшие из худого раненого бока и торчавшие рядом лоскуты одежды, служившие то ли перевязкой, то ли деталями гардероба – под слоями свернувшейся крови видно не было.

Джотто протянул дрогнувшие руки к ведьме, но быстро отдёрнул их – что, если сделает хуже?

– … Ты знаешь, как обращаться с лунатиками? – бегло протараторил Рено, до сего момента, почему-то, не смевший приблизиться к своей подопечной и проверить – цела ли она.

Оцепенело кивнув, мужчина бросал все немногочисленные остатки своих сил на то, чтобы не делать поспешных выводов и не давать страху идти вперёд здравомыслия.

Он знал о тонкостях поведения с лунатиками. Но лишь в теории.

Вступившие в силу инстинкты направили руки: левая осторожно обхватила расслабленные плечи девушки, а правая ладонь плавно накрыла глаза.

– Детка? Триш, милая, – ласково зашептал Рено. – Тебе больше не нужно никого защищать.

Джотто удивлённо моргнул.

Так это всё могло быть результатом отчаянного желания ведьмы защитить то, что было ей дорого?

– Триш… – в очередной раз произнёс он её имя. – Узнаешь меня?.. Всё хорошо. Я уже здесь. Хватит изводить себя – я рядом, и я обо всём позабочусь. Отдохни немного… – реакции не последовало.

– Давай же, детка, – Рено обеспокоенно взглянул на Джотто. – Доверься нам.

Пускай он и не ожидал, что это сработает, однако надежда на это теплилась до последнего.

– Триш, теперь все в безопасности. Больше не нужно никого защищать.

Сказал, и словно взмахнул волшебной палочкой.

Голова ведьмы медленно запрокинулась, колени подогнулись, и если бы Примо не стоял позади, Патрисия непременно бы свалилась на пол.

– Всё закончилось, дорогая, – мужчина вместе с ней осел на пол, прижав ослабевшее тело колдуньи к себе как можно теснее.

Был ли он уверен в том, что это действительно был конец?

Чёрта с два.

========== Часть тридцать восьмая. Восстанови, если сможешь. ==========

I.

– Авва, а жертвовать собой ради других – это хорошо?

– Как знать… Смотря ради кого и по какой причине. Если ты рискуешь ради вещи, пусть и очень памятной или ценной, то это, бесспорно, глупость.

– А если это, скажем, ради семьи? Ради близких?

– То это, на самом деле, ещё большая глупость. А ещё безрассудство. Но только особенного вида.

– Какого же?

– … Человечного.

Открыв глаза и, на удивление, совершенно трезвым взглядом обведя свое окружение, Триш вдруг подумала, что уже и не помнила, сколько раз ей приходилось бывать в этом месте – обиталище трёх прях, которые сплетали для всех людей их путеводные нити, властвуя над судьбами и управляя жизненными путями.

– Такого, признаться честно, даже я не ожидала, – удивлённо заметила Клото, присев в плетёное кресло, стоявшее рядом с козеткой, на которой расположилась Патрисия. – Мы уж тревогу бить начали – думали, что ты там всех перебьёшь.

Устало фыркнув в ответ на её замечание, явно нёсшее вместе с собой контекст облегчения и успокоения, Холмс расслабленно развалилась на диване с мягкой, однотонной шенилловой обивкой, положив ладонь себе на лоб и прикрыв глаза. Кто бы знал, как же она сейчас была истощена. Лучше бы Триш в своих снах видела какой-нибудь бред накуренного сюрреалиста, чем Клото с её извечным несуразным оптимизмом, который сейчас – право слово – был ни к селу, ни к городу.

– Думаешь, я с таким не сталкивалась что ли? – глухо поинтересовалась девушка, взглянув на женщину и повернувшись на бок, подложив руку под голову. – Спросите у того, кто мою нить плетёт. Уж он-то не даст соврать: мне с этим чудовищем сталкиваться приходилось не раз и не два. Просто пугает он иногда так, что в пору рассудка лишиться… Ну, и что такого весёлого я сказала, что ты так ярко улыбаешься?

Ведьма с недовольством нахмурила брови в ответ на снисходительную улыбку Клото, от чего женщине, кажется, стало только радостнее… или смешнее.

Ну и мерзкий же характер у неё, надо признать.

– Нет-нет, – спешно махнула ладонью пряха. – Я лишь радуюсь: мы с сёстрами ни разу не ошиблись, выбрав именно тебя, как особенного человека.

– Боже, какой почёт, – Терри драматично закатила глаза и положила ладонь на грудь. – Покажите, пожалуйста, куда плакать от оказанной мне чести?

– Полно тебе язвить.

– А я на вежливую беседу не настроена.

– От чего же? Помнится мне, ты каждую нашу встречу на неё не настроена.

– Потому что хороших вестей от вас не дождёшься.

Вспомнить хотя бы все те разы, когда ей, Терри, приходилось сталкиваться с Клото, которой чужая беда казалась самым большим в мире приключением, а долгосрочное пребывание в совершенно ином временном отрезке без средств на существование и крыши над головой – прекрасной возможностью окунуться в жизнь другой эпохи и прочувствовать на себе всё её прелести и невзгоды.

В ужас приводил уже сам факт того, что на «ответственное» задание для выгодного претворения в жизнь великого божьего замысла, был выбран человек без какого-либо опыта выживания в чужой среде обитания, без подготовки… и вообще выбирался он по одному-единственному критерию – «забавно».

– У меня от вас, высших сил, просто мурашки по коже, – неприязненно пробормотала Триш. – Вертайте взад уже меня, – уже громче грубо буркнула она, следом совершенно бездумно ляпнув: – Хоть с семьёй попрощаюсь перед возвращением.

Намеренно проигнорировав её замечание, чтобы не огорчать ещё больше, Клото согласно кивнула, после чего, немного помолчав, мягко произнесла:

– … Ты хорошо справилась, Триш. Знай, что мы благодарим тебя от всего сердца.

И сон привычно растворился, уступив место реальности, которая едва ли могла быть в данный момент лучше дремоты.

«Знаете, куда можете свою благодарность засунуть, милочка? Себе и своему ленивому богу… Сперва дать мне семью, а затем отобрать её – единственное, чем у вас получается хорошо калечить меня, не так ли?»

Проснувшись с очевидной усталостью, которая (если продолжать жизнь в том же сумасшедшем темпе) грозила в скором времени перерасти в хроническое недомогание, Холмс измученно вздохнула и попыталась пошевелиться.

Зря.

Первый звук, который сорвался с её пересохших губ, был сдавленным, мучительным стоном.

Даже малейшее шевеление, от какого могли быть задействованы мышцы живота (даже самую малость), приносило невыносимую боль, от которой слёзы сами по себе выступали в уголках глаз, а челюсти непроизвольно смыкались до мерзкого зубного скрежета.

Триш пришлось прикусить край одеяла, чтобы не застонать в голос и не собрать в комнате нежелательных гостей.

С трудом выдохнув через рот, ведьма попыталась призвать Рено, но к собственному неудивлению обнаружила, что запас маны был практически на исходе, и его с трудом хватало даже на то, чтобы поддерживать колдунью в сознании.

По-хорошему, здесь бы не помешал здоровый и крепкий сон без сновидений, но Холмс почти наверняка знала, что вновь отправиться в мир дрёмы будет весьма проблематично. Да и спать сейчас, в принципе, не очень хотелось.

Она начала аккуратно перебирать в памяти последние моменты, которые запомнились больше всего, и попыталась сложить всё в целую картину. В памяти, к сожалению, мелькали лишь неясные отрывки, которые были ни на что не похожи:

Вот она спасает Елену от падающих развалин стены. А вот уже с раной лежит на диване и тратит последние зачатки сил на то, чтобы защитить людей от непонятных разбойников. Дальше сплошная мучительная головная боль и запах крови, забившийся в ноздри.

Никаких тебе ясностей.

– … Ох, Мадонна мио! Синьорина, вы очнулись!

За раздумьями, Терри даже не заметила, как раскрылась входная дверь, и в комнату кто-то проник, поэтому громкий возглас, полный облегчения и радости, довольно сильно испугал её и заставил дёрнуться от неожиданности. Девушка тут же задохнулась от приступа острой боли, зародившейся где-то в животе и в считанные секунды разнёсшейся в каждый уголок ослабевшего тела.

– Я немедля позову к вам синьорину, – бегло протараторил неизвестный, лицо которого Холмс не смогла рассмотреть в полумраке. – … И врача! Врача тоже позову!

– Да постой же ты, – Триш вытянула руку, порываясь схватить незнакомца за что-нибудь, чтобы остановить, но тот в спешке вылетел из помещения, оставив дверь открытой. – … Началось утро в деревне.

Как и ожидалось, спустя всего четверть часа в комнату всклокоченным, взволнованным ураганом влетела Елена, следом за которой в помещение вошёл высокий полноватый мужчина в белом медицинском халате и с чёрным кожаным саквояжем в руках.

– Моя дорогая! – воскликнула дочь принца, бросившись было обнимать ведьму, испуганную тем, что крепкие объятия женщины заставят её снова мучиться в агонии.

Однако мужчина, скорее всего, врач, одним лишь жестом остановил безграничную радость Елены, строго нахмурив густые брови с проблесками седины в них, и ворчливо выговорив:

– Мадам, я понимаю ваши чувства, но девушка была ранена. Ей сейчас необходим покой, – он сощурил глаза, внимательно осмотрев комнату, а затем обратился к запыхавшемуся юноше, что прибежал следом за Еленой. – Раскройте-ка шторы, молодой человек. Я же не могу проводить осмотр в темноте.

Тяжёлые велюровые шторы цвета шампанского, тут же были раздвинуты в сторону и помещение с пола до потолка залил мягкий дневной свет, выгодно выделяя богатое убранство комнаты и позволяя Триш наконец-то рассмотреть незнакомую обстановку спальни. Кремовые оттенки повсюду, удобная даже на вид мебель с мягкой обивкой из светлого дерева, и белоснежные цветы лилий в вазе на трельяже у окна.

Зная вкусовые пристрастия Елены, Терри могла безошибочно определить – эта комната принадлежала ей.

Вероятнее всего, владельцами этого дома, в общем и целом, являлись дочь принца и её будущий супруг.

Вот только по какой причине она – Патрисия – находилась именно здесь?

– Как вы себя чувствуете? – серьёзно осведомился врач, присев на стул рядом с кроватью, и раскрыв сумку, из которой вытянул белые перчатки.

– Как будто пережила клиническую смерть, – глухо откликнулась Холмс, стараясь не смотреть на все те инструменты для осмотра, которые доктор поочерёдно вынимал из своего саквояжа и раскладывал на тряпичной салфетке, расстеленной на прикроватной тумбе.

Они, как и сами врачи, в принципе, вызывали не самые лучшие ассоциации и воспоминания, поэтому визиты докторов Терри терпела с огромным трудом, почти отвращением.

– Ну-ну, дорогуша, не стоит так всё воспринимать, – грудно рассмеялся мужчина. – Вот увидишь – через месяц-полтора от твоей раны останется только еле-заметный шрам.

Это, якобы, «утешение» только сильнее расстроило ведьму. У неё уже имелись не очень приятные шрамы на спине, для полного счастья не хватало ещё и этого.

– А без него совсем никак? – жалобно заныла Триш. – Я ведь женщина…

– Раньше надо было думать, – отрезал врач. – С Вонголой свяжешься – ещё и не такие раны получишь.

– Не говорите так, доктор Альберто, – притворно разобиделась Елена. – Как будто мы так часто принимаем участие в битвах. Между прочим, Джотто всегда старается решить всё мирным путём.

А уж в том, что чаще всего этот «мирный» путь выбирают десять из тысячи, винить Вонголу – грешно.

– На правду не обижаются, синьорина, – доктор мимоходом попросил прислугу убрать одеяло и аккуратно расстегнуть пациентке пуговицы на камисоли. – А теперь дайте мне провести осмотр. Желательно, чтобы вы все покинули помещение…

– Ни за что!

– … Но зная вас, синьорина, хочу сказать – просто не мешайте и, по возможности, не шумите.

Триш улыбнулась: видеть оживлённую и приободрённую Елену казалось, если не чудом, то очень радостным и отрадным моментом. Даже если платой за этот момент стала такая ужасная рана.

Доктору на осмотр Холмс потребовалось не меньше часа: он послушал её сердцебиение, проверил пульс, заглянул девушке в рот и затем аккуратно разрезал ножницами тугую перевязку, уже подлежавшую смене.

Рана не выглядела такой ужасной, как могло показаться, а уж смертельной не была и подавно, однако болевых ощущений приносила – будь здоров.

Доктор Альберто долго и методично ощупывал и осматривал аккуратно сшитые края повреждения, прежде чем обработать их и наложить новую повязку.

Мыться он запретил до того времени пока не снимут швы. Как и принимать тяжёлую пищу (исключительно бульоны и кашки в умеренном количестве), употреблять алкоголь (в любом виде), сигареты и совершать какие-либо активные телодвижения (и, по возможности, ограничить не активные, как, к примеру, поход до ванной).

Возможно он намекал на спорт или же что-то в этом духе, но Триш, с её недалёкостью, восприняла всё слишком буквально, поэтому, как только врач сделал последнее заключение, она не сдержалась и прокомментировала:

– А если двигаться буду не я?

И только бог (и сама Терри) знал, что подразумевалось под этой абстрактной фразой.

Взгляд Елены был красноречивее всяких слов. Пожалуй, никто не умел смотреть так выразительно, как она.

Женщина тяжело вздохнула и покачала головой, мол: «Этой уже ничем не помочь».

Но мужчина не растерялся ни капли – долгое знакомство с Вонголой научило его не только терпимости, но и толерантности, поэтому слова пациентки он воспринял, как шутку и даже улыбнулся:

– Всё равно нет. До полного выздоровления уж как-нибудь платонической любовью обойдётесь. Повреждение внутренних органов, это вам не шутки.

– А долго ещё будет так сильно болеть? – Терри потрогала пальцами свежие бинты на животе, за что тут же получила по рукам.

– Если не будете ежесекундно тревожить: трогать, щупать и проверять – то болеть перестанет достаточно быстро, а там до выздоровления рукой подать.

Альберто методично убрал все инструменты в саквояж, снял перчатки и положил их в отдельный кармашек, после чего расщедрился на добродушную улыбку и почти дружеский совет:

– Постарайтесь набраться терпения и свести все движения к минимуму, и тогда вы быстро пойдёте на поправку, мадемуазель.

– Большое спасибо, – Триш легко склонила голову, пусть в лежачем положении это смотрелось довольно комично, а затем, дождавшись, пока юноша из прислуги застегнёт ей одежду и укроет одеялом, позволила себе расслабленно развалиться ленивым вареником в ожидании должного ухода.

– Я загляну к вам через три дня. Но если будут сильные боли или же начнётся кровотечение – немедленно посылайте за мной, – строго наказал мужчина, прежде чем отвесить лёгкий поклон и удалиться в сопровождении прислуги. – Доброго дня, дамы.

Дверь за его спиной тихо закрылась с лёгким щелчком замка, оставив Елену и Триш в абсолютной тишине. Казалось, что обе они враз онемели под влиянием момента. Женщина была так рада видеть свою подругу живой (пусть и не в добром здравии), что попросту растерялась под давлением смешанных чувств: радости, облегчения, сочувствия и ещё пары десятков неуёмных эмоций.

Холмс же попросту понятия не имела, о чём стоило рассказать или спросить в первую очередь.

Поэтому несколько минут, тянувшихся мучительно-долго и мерзко, в комнате царило абсолютное молчание, которое прерывалось, разве что, дыханием. И то каким-то неполным.

– Я ни о чём не буду тебя спрашивать, – с трудом выговорила дочь принца, изумив Триш до такой степени, что она не поверила своим ушам и вопросительно склонила голову, взглядом умоляя повторить. Женщина же, тем временем подобрала юбку своего платья и, звонко стуча каблуками сапог по гладкому дощатому полу, прошла к окну, распахивая его настежь и выпуская из комнаты воздух, казавшийся спёртым и пыльным. – Поначалу мне хотелось вытрясти из тебя всю правду, потому что больше всего на свете я ненавижу пребывание в неизвестности… Но ты спасла мою жизнь. Слишком эгоистично, будучи в долгу, просить тебя рассказать о том, что ты хочешь оставить при себе.

После её слов Патрисия почувствовала укол совести где-то в межреберье, но мысль рассказать всё о себе от начала и до конца выветрилась вместе с по-зимнему тёплым вихрем, ворвавшимся через распахнутое настежь окно.

– Елена, – Холмс осеклась, почувствовав наконец-то ту жажду, которая мучила её с самого пробуждения, но непреднамеренно игнорировалась в виду обстоятельств. – Я обещаю, что расскажу… когда придёт время. Просто для этого мне нужно ещё немного сил. Правда.

– Я тебя ни в чём не упрекаю и доверяю всецело. В конце концов, ты едва не погибла, защищая меня и… – на последнем слове её голос сломался, сорвался и угас. Хрупкие плечи дрогнули, и Елена, обернувшись, бросилась к постели Триш. – … О, моя дорогая, ну, как же так получилось? Я испугалась, когда пришла в себя и обнаружила, что Накл не смог полностью залечить твою рану. Ты почти не дышала и была так бледна, что на секунду я допустила мысль, будто тебя уже нет с нами…

Она плакала так жалобно, и так крепко сжимала в своих трясущихся руках ладонь подруги, что Триш невольно стало совестно, да до такой степени, что в уголках глаз скопились слёзы.

– Но я жива, – уверенно улыбнулась ведьма. – И умирать в мои планы не входит. А эта рана… что ж, будет мне уроком. В разборки между мафией не встревать.

Елена доверительно кивнула в ответ и накрыла свой скривившийся от горечи рот ладонью, заглушая громкий плач.

Триш знала – дочь принца не искала утешений – поэтому ведьма просто позволяла ей как следует выплакаться, выплёскивая все волнения и накопившиеся чувства в этот рёв. Наверняка всё то время, что Триш спала, Елене приходилось делать вид, что она не была испугана, расстроена или разочарована.

– А ведь мы даже Джотто не можем сообщить, что ты пришла в себя, – сквозь всхлипы сдавленно пробормотала женщина.

– Они куда-то уехали? – Холмс плавно погладила её по пальцам.

– В Рим. Алауди подтвердил, что организаторы нападения на город пустили корни именно там, – Елена наконец-то немного успокоилась и теперь лишь часто шмыгала покрасневшим от рыданий носом, да время от времени размазывала слёзы по щекам. – Не так давно Деймон прислал весточку, что вернутся они не раньше, чем через неделю.

Тогда Триш запоздало спохватилась: до февраля оставалось не так уж много времени, а дел ещё было выше головы и ни в одном из них даже конь не валялся.

Девушка испуганно заморгала, сперва пытаясь отыскать календарь или что-нибудь, способное хоть немного указать на дату, а затем всё же сдавшись и тихо спросив:

– Елена, сколько же я спала?

Женщина подняла голову и печально улыбнулась:

– Сегодня пятое января, Триш. Ты спала чуть больше недели.

Желание улыбаться у ведьмы пропало за считанные доли секунд.

Со своей семьёй пробыть ей оставалось лишь двадцать шесть дней.

Комментарий к Часть тридцать восьмая. Восстанови, если сможешь.

Я – дурак, который не умеет считать, потому что осталось 2 главы + заключительный эпизод (читай “Эпилог”), поэтому в сумме будет 41 глава, а не 40. Порицайте меня и осуждайте. Я открыт к критике.

========== Часть тридцать девятая. Иллюзия счастья. ==========

Саундтрек, который порвал мне душу и нервы вклочья:

Birdy – Wings

I.

Зимний день, пришедшийся на пятнадцатый день после окончания рождественских праздников, выдался на редкость погожим – тёплым, спокойным и солнечным. Прохладные ветра, причинявшие неудобства каждую зиму из года в год, неожиданно поутихли и наконец-то дали созреть сезонным итальянским фруктам. Казалось, будто повсюду витал этот сладко-кислый фруктовый аромат: яблок, апельсинов и мандаринов, киви и ещё многих других, которые в это время года лишь набирали сочность и спелость.

Несмотря на то, что в кресле-каталке особо не разгуляешься, Триш не могла больше ни секунды оставаться запертой в четырёх стенах, где царила хорошая, но временами удушливая забота Елены – ведьме претило то, что приходилось тратить своё драгоценное время на бесполезное валяние в постели, тем более, когда швы уже давным-давно сняли.

Так сильно хотелось подольше побыть на улице. Чтобы запомнить как можно больше до мельчайших деталей: запахи цитрусового сезона, которые не мешались с отравленным воздухом больших городов; окружающие красоты, которые в современном времени превратились в достопримечательности, а не в то, что можно увидеть на каждом шагу; людей – в большинстве своём открытых, приветливых и дружелюбных, не замкнутых и не зацикленных на себе.

Наверное, именно по этой причине сейчас Триш замечала гораздо больше, чем видела раньше:

Как весело здесь проходил каждый, даже самый незначительный, сбор урожая – срывая фрукты с деревьев и бережно укладывая их в огромные плетёные корзины, женщины пели и танцевали, обсуждая повседневную рутину, казавшуюся в разы интереснее, чем если бы они делали это в гостиной за чашкой чая.

Как трудолюбивы и вместе с тем веселы были местные мужчины, тоже частенько запевая какую-нибудь балладу, услышанную по радио, и явно не рассчитанную на роту ремесленников и разнорабочих.

И даже то, как насмешливо фыркали благородные барышни, проходя мимо простых работяг, занимавшихся своим привычным трудом, но тем не менее изредка заглядываясь на поджарых юношей, усердно трудившихся в поте лица под жаркими лучами полуденного солнца.

Всё это, от чего-то, казалось Патрисии таким новым… и таким, каким было в самом начале – до того, как она привыкла к жизни в этом времени – невообразимо сказочным. Казалось, будто кто-то писал рассказ о ней, и всё, что сейчас происходило, являлось совершенно ненастоящим, поэтому и было так сильно похоже на сказку.

Разве что, если кто-то и стоял за развитием всех этих сумбурных событий, он мог бы потрудиться и подправить финал.

– … Ты сегодня непривычно тихая, Триш. Что-то случилось?

Не так давно вернувшийся из своего родного города, Карлос всё ещё был в ужасе от того, что стало с городом после его отъезда. А сейчас, после того, как ателье временно закрыли до полного восстановления, набился в няньки к покалеченной Терри, и примерно половину своего свободного времени проводил вместе с ней и Марцией, так же согласившейся на временную подработку в доме Елены.

– Ну, если не считать того, что меня ранили и через дыру в животе могли вывалиться все внутренности, а сейчас я сижу в кресле-каталке и, в общем и целом, бесполезна для окружающих, то ничего не случилось, – совсем беззлобно и безобидно, несмотря на общий смысл фразы, ответила Холмс, протянув руку и сорвав с нижней ветки приземистого дерева свежий и слегка влажный от утренней росы апельсин. – Но спасибо, что беспокоишься обо мне.

Он снисходительно улыбнулся, оценив шутку, но всё же как-то вполовину, так как это и не шутка была вовсе, а затем схватился за ручки кресла, где ведьма вольготно расположилась с корзиной апельсинов на коленях, и развернул его в сторону церкви, во дворе которой, так непривычно после недолгого запустения играли дети.

– Поехали, принцесса, угостим ребят.

– Я смотрю, список моих прозвищ продолжает пополняться.

– Не обольщайся – это лишь до тех пор, пока ты не поправишься.

Коротко хохотнув, Триш дружелюбно улыбнулась и помахала заметившим их приближение детям рукой в знак приветствия. Она больше не чувствовала особого страха перед толпой ребятишек, но теперь, когда эти маленькие бесенята с нечеловеческой упрямостью настаивали на уроках английского в исполнении англоговорящей Холмс, ей казалось, что лучше было оставить их в покое и не наведываться в гости так часто.

– Ты не знаешь, когда они вернутся? – спросил Карлос, не указывая на кого-то конкретного, но в то же время очень чётко для Терри обозначая его личность.

– Понятия не имею, – девушка мотнула головой и громко пожелала доброго дня глуховатой Христине, торжественно вручив в руки пять спелых, ярко-оранжевых цитрусов, которые выглядели вкусно даже для Триш, весьма прохладно относившейся к ним. – Елена считает, что они со дня на день должны быть здесь, – она пожала плечами в знак недоверия к шестому чувству подруги. – Говорит, что в последнем письме Деймон через каждую строчку жаловался на Джотто, потому что тот вечно ноет и рвётся домой.