Текст книги "Контрактный брак? Как бы не так! (СИ)"

Автор книги: Таисия Мик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Все хорошо? – переспрашиваю, когда родители усаживаются на диванчик.

– Теперь – да, – отец пристально смотрит на папу и тот, поджав губы, кивает. – Увидеть тебя живым и здоровым после того, что случилось… Прости меня. Я всю жизнь считал, что у тебя просто что-то вроде аллергии на некоторые запахи альф. Если б я только знал…

– Даррен, – папа издает полный раскаяния вздох, – ты…

– Замолчи, Винни, – повышает голос отец. – Твои молчанки чуть не лишили нас сына! И ему в голову вбил, что о таком не говорят. Я ребенка своими руками, считай, на смерть отправил!!!

– Не ссорьтесь, – перебиваю. На папу просто жалко смотреть, да и отец с резко покрасневшим, характерным для гипертоников лицом, тоже не радует. – Мне уже лучше. Все обошлось.

Родители ощутимо расслабляются.

– Ну, тогда ты тоже порадуешься хорошим новостям, – отец берет со столика кожаную папку, а я невольно замираю. Кажется, догадываюсь, что внутри. – Подпиши. Пора исправить ошибку.

– Это документы на развод? – кивок подтверждает мои подозрения.

– Сторм нарушил контракт, принудив тебя к близости, из-за чего ты попал в больницу, – мне снова хочется в стерильный бокс, чтобы только не слышать того, что я слышу сейчас. Отец, прошу тебя, замолчи. Но он глух к моим мысленным мольбам. – Так что от свободы тебя отделяет только одна подпись. Давай, Хави.

– А Сторм? Он подписал?

– Мальчик мой, пусть тебя это не волнует, – отмахивается Даррен Обри.

– Это он вам сказал? Про принуждение?

– Разве это не очевидно? – тихим голосом произносит папа. – С твоим диагнозом ты бы бежал от секса, как от огня. И такое угрожающее обострение симптомов вряд ли возникло на пустом месте.

– Подписывай, ребенок, – мне кладут папку на колени, раскрывают на нужной странице и вручают наливную ручку с золотым пером. – Никакие деньги в мире не стоят жизни моего сына.

– Я должен прочитать, что написано, – опускаю голову, чтобы дать себе хотя бы пару секунд подумать. Вот она, возможность, за которую пару месяцев назад я бы душу продал. Но не сейчас.

– Читай – читай, – безмятежно улыбается отец, но мне слишком хорошо знакома такая улыбка, поэтому я следую совету. Документ составлен безупречно. Невозможно придраться или что-то заподозрить. Действительно, лазейка, придуманная Филиппом МакКоем, сработала. Точно! А вот и ответ на мучивший меня вопрос и подспудные подозрения. На документах нет подписи старого советника. Уж автограф этого адвоката я узнаю. Много раз видел.

– Филипп оправдывает свои высокие гонорары, да?

– Да, – кивает отец. – Твой дед был прав, когда нанял его. Шикарный ход с твоим согласием.

– Нет, – я захлопываю папку. – Не подпишу, отец. Сторм ни к чему меня не принуждал. И если я решусь затеять развод, то сделаю это сам.

– Ты поступаешь опрометчиво, – возражает папа.

– Он хищник, который однажды все равно воспользуется твоей слабостью и неопытностью, Хави, – я зажмуриваюсь и трясу головой, но чувство, что меня не освобождают, а наоборот, медовыми речами и участливыми словами загоняют в угол, не проходит. – А так мы все решим без проблем.

– По-моему, мой супруг высказался достаточно ясно, – раздается от входной двери. – Вы же слышали, мистер Маккой?

– Да, – раздается надтреснутый голос, принадлежащий пожилому адвокату. – Глухотой я пока не страдаю, мистер Сторм.

====== Глава двадцать девятая ======

– Не ожидал, что буду настолько популярен. Филипп, рад… – осекаюсь под умоляющим взглядом папы и почти ненавидящим – отца. Ох… попытка разрядить возникшую в палате гнетущую тишину ушла в молоко. Даже муж никак не отреагировал на мои слова, только глянул так, что в горле невольно возник комок.

Отец не сводит тяжелого взгляда с неожиданных визитеров и с мрачным видом следит, как Сторм усаживает пожилого советника на единственное свободное место.

– Может, такому недотепе, как Хави, легко задурить голову, но на то здесь и его семья, чтобы защитить. Думаешь, любезности с нашим… точнее, нашим бывшим семейным адвокатом, помогут тебе сохранить брак, получить нужные связи и не испортить деловую репутацию? После всего, что моему ребенку пришлось пережить? – и пусть отец говорит вполголоса, он даже не пытается скрыть презрение и гнев.

– Даррэн… – папа поджимает губы, ахает и дотрагивается успокаивающим жестом до плеча мужа, только это крохотное движение вызывает совершенно противоположный эффект.

– Тебе кто-то разрешал говорить? – огрызается он и сбрасывает с плеча руку, даже не посмотрев на папу. – Омегам слова не давали. Жду ответа, Сторм.

– Ты слишком много на себя берешь, Дэрри, – вмешивается в разговор МакКой, позволяя себе исковеркать имя моего родителя точно в отместку за обидную для омег реплику. – С каких пор вежливость и помощь старику стала пороком? А вот кое–кому не повредили бы пара уроков хороших манер и штраф за дискриминационные высказывания.

– МакКой, не хотел упоминать, но вы, похоже, позабыли, что сами отказали нам в защите интересов. Поезд ушел. Семья Обри больше не нуждается в ваших услугах. Сторм, не стоит нанимать помощников из жалости к их возрасту.

Сторм удостаивает отца только вопросительно приподнятой бровью:

– Мистер МакКой и мне отказал, – муж пытается поймать мой взгляд, в то время как я делаю вид, что внимательно разглядываю родителей и адвоката.

– Мистер Обри, ты, как всегда, скоропалителен в выводах, – омега снисходительно, поверх очков в тонкой золотой оправе, смотрит на пышущего гневом отца. – Может, я и перестал быть адвокатом твоей семьи, однако у Ксавьера отдельный контракт. И он его не расторгал. Я должен уточнить у своего клиента определенные вопросы.

– Вопросы… Хави еще нет двадцати одного года, он не в том физическом и моральном состоянии, чтобы распоряжаться своими делами и доходами. Все решения пойдут через меня, – отец оглядывает мою лежащую в постели фигуру скорбным взглядом и прибавляет. – Ты же понимаешь, сынок, что сам не справишься? Тебе нужно думать о здоровье, а не о цифрах счетов… И жить в любви, а не в состоянии постоянной угрозы жизни. Просто подпиши бумаги.

– Я… не думаю, что обеим компаниям пойдет это на пользу, – перевожу дыхание, потому что проклятый ком в горле никак не проходит. – Газетчики с удовольствием обсосут подробности скоропалительного брака и не менее быстрого развода… Акции рухнут и не факт, что «Обри Инкорпорэйтед» и «СтормЛогистикс» вернут утраченные позиции.

– А ты не думай о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, Хави, – перебивает меня отец, – хрупким омегам не стоит свои хорошенькие головы забивать проблемами. Просто доверься и дай отцу сделать то, что он должен.

Вот так. Все у него просто и убедительно. Я – слабый телом и умом малыш, которому осталось немного, Сторм – покусившаяся на мою жизнь тварь, МакКой – старый маразматик, папа – бестолковый болван, а он – заботливый родитель, спешащий исправить все, что натворили. «Жить в любви…» – где было твое любящее сердце и стремление защищать всего четыре месяца назад, отец? Тогда ты даже не остался со мной, чтобы показать, насколько я важен и насколько тебе неприятен такой способ поправить дела, как договорной брак. МакКой в одиночку убеждал меня поставить подпись под контрактом, показывал ужасающие отчеты, именем и памятью покойного деда упрашивал обдумать и не рубить с плеча. Почему же сейчас от слов, которых я тогда с замиранием сердца ждал и не дождался, меня трясет от негодования, так, что я даже дышу через раз и с трудом верю в праведный гнев? Почему так поздно? Просто потому, что ты не догадывался о тяжести недуга? Потому что папа, боявшийся твоих вспышек гнева, решил тебя не волновать и смягчил формулировки? Потому что сейчас ты поправил дела фирмы? Что пришлось пережить твоему ребенку? Думал ли ты об этом, отец, или Сторм наставил на тебя пистолет и захватил папу в заложники, требуя брака со мной?.. Говорят, что лучше поздно, чем никогда, но я бы предпочел второй вариант. Опускаю глаза в бумаги. Строчки расплываются в цветные пятна, в ушах звенит от прилива крови. Уже жалею, что мне полегчало настолько, что пришлось покинуть стерильный изолятор и вляпаться со всего размаха в беспощадную родительскую любовь.

– Хватит, – я и не заметил, как Колин оказался возле меня. Я настолько не ожидал этого и настолько ошеломлен, что позволяю подхватить лежащие в раскрытой папке листы. – Развода. Не. Будет.

Каждое слово подкрепляется характерным звуком рвущейся бумаги. Когда в руках Сторма оказывается горсть обрывков, он ссыпает их в папку, захлопывает и точным движением отправляет ее в мусорную корзину. В этот момент я не испытываю к мужу ничего, кроме бесконечной благодарности. Может, рядом с ним моя жизнь и подвергается постоянному риску, но удушающая «любовь», в которой мне отведено место безвольного умирающего слабоумного создания, пугает едва ли не больше. А еще Грэм…

– Спасибо, – произношу одними губами, но муж видит. И уже в который раз на его лице мелькает выражение, значение которого я понять не могу. Вдобавок оно так быстро сменяется мрачной решимостью, что проще не забивать себе голову, пытаясь разгадать его.

– Вон, – не терпящим возражения тоном заявляет он моим родителям, разворачиваясь к ним. – Вы сказали достаточно, дорогие родственники. Но ради душевного спокойствия моего мужа я готов дать вам шанс сохранить лицо – списать все оскорбления на стресс и забыть попытку мошенничества с документами о разводе, если вы сейчас же уберетесь отсюда. Мистер МакКой, вышлите список необходимых для обсуждения вопросов на электронную почту Хави. Если же они касаются завещания моего супруга, то, ответь, дорогой, – это он уже мне, – готов ли ты что-то изменить в нем прямо сейчас?

Я качаю головой. Если после моей кончины от наследства останутся хоть какие-то деньги, все пойдет в благотворительный фонд клиники. И то, из-за моего неоднократного согласия выручить Грэма и семью, там будет не так уж много.

– Нахал, – усмехается МакКой, поднимаясь с места. – Но говорит дело. Идемте, господа, оставим чету Сторм поговорить наедине. Они в своем праве.

Папа тоже подхватывается, но отцовский рыкающий окрик «Винсент! Не сметь!» заставляет его замереть на месте. Альфы схлестываются взглядами и, спустя пару секунд этих гляделок, мне становится жутко. Это не два бизнесмена, не двое мужчин в деловых костюмах, не отец и муж. Это волки, каким-то образом оказавшиеся в телах людей. Напряженные позы, не оставляющие сомнений – альфы готовы броситься в бой, как только противник даст слабину или напротив, нарушит хрупкий нейтралитет, перейдя невидимую черту. Горящие глаза. Искаженные яростью черты лица, в которых мелькает дикое, звериное и первобытное желание перегрызть горло сопернику. Как звери в стае бросают друг другу вызов, чтобы занять место вожака. Моя омежья натура кожей чувствует исходящую от отца и мужа угрозу. Как чувствует папа, судорожно всхлипнувший и принявшийся обмахиваться платком, как чувствует умудренный сединами МакКой, оставшийся стоять на месте, но вцепившийся в свою трость так, что побелели костяшки пальцев, как мой страх отзывается в теле жутковатым холодком вдоль позвоночника. Напряжение в воздухе можно резать ножом.

– Вы добьетесь ровно противоположного, пытаясь защитить сына, – Колин говорит спокойно, но взгляда не отводит, и честно говоря, выглядит уверенней отца, у которого на лбу вздулись вены и проступила испарина. – С той поры, как Хави произнес брачные клятвы, подписал контракт и сменил фамилию, защита его интересов – мое дело, как бы вам не хотелось вмешаться.

– Защита? Да ты его едва не убил! – губы отца искривляются в сардонической усмешке. – Защитник…

– И тем не менее. Ваш сын прав, сохранить брак будет сейчас стратегически верным. В чем он не прав, так в том, что газетная шумиха ударит по компаниям. В опасности ваш сын.

И тут муж лезет во внутренний карман пиджака и достает оттуда вырезку из той самой светской хроники, чтобы показать ее родителям. Там, где полуголый я целуюсь с таким же, не особо обремененным одеждой, мужем. Комментарии, как говорится, излишни.

– Повышенное внимание акул пера плюс нервотрепка и комментарии по поводу личной жизни могут сейчас подействовать на Хави так же, как новый приступ непереносимости. Вы этого хотите?

Не знаю, что в последней фразе было такого, но на отца она действует отрезвляюще. Миг – и передо мной вновь мой отец, а не кровожадный альфа, тот самый хищник, которым он меня пугал, имея в виду Сторма.

– Ты слишком молод, чтобы понять меня, зять, – он устало отступает к двери и кивает папе, чтобы тот поднялся. – Не думай, что я так просто отступлюсь. Живите. Но если мой мальчик умрет раньше отпущенного ему срока, находясь в браке с тобой и из-за того, что ты, Сторм, не умеешь держать штаны застегнутыми, то заплатишь по самой высокой ставке. Я подключу все свои связи и засажу тебя навсегда, даю слово.

– Надень маску, – говорит муж, как только дверь в палату закрывается. – Ты и так слишком долго дышал одним воздухом с двумя разъяренными альфами. Ты задолжал мне серьезный разговор, воробышек.

– У меня фильтры, – не скрываю своего удивления его осведомленностью в моей терапии, – а с маской я не смогу говорить.

– Не стоит пренебрегать своей безопасностью. Надевай без разговоров, – пришлось подчиниться и нацепить этот надоевший пластиковый намордник с трубкой и подсоединенным кислородным баллоном.

– Все, – отбыв пять минут из положенных по схеме двадцати, снимаю маску. – Колин, я хорошо себя чувствую, к тому же ты включил вытяжку. Риска нет.

– Кровь, – непререкаемым тоном требует он. – Тестер у тебя под подушкой. Вперед.

Это что, его профессор так натаскал? Жалобная улыбка и еще одна попытка пропустить надоевшую проверку идет прахом. Вместо согласия с моей правотой Сторм обещает вызвать дежурную бригаду и провести полное обследование. Так это еще часа на три. Ну его.

– Вот. Сорок четыре единицы, – бодрым голосом озвучиваю высоковатый, честно говоря, для нахождения в обычной палате, показатель интоксикации. Авось прокатит.

– Надел маску. Пока до тридцати шести единиц не дойдет, снимать запрещаю!

– Так и будем сидеть и смотреть друг на дружку? – вспыхиваю. – Это и целый день может занять! Будто у тебя других дел нет… Поинтереснее.

– Нет! Нет у меня других дел, Хави! Поинтереснее? – понижает он голос до угрожающего шипения, но снова промелькнувший странный взгляд смазывает эту угрозу. Ничего не понимаю. Обидел я его, что ли? – Да, есть и поинтереснее дело – в очередной раз беспомощно наблюдать, как тебя пытаются откачать, а все потому, что этот проклятый тестер показывает свыше девяноста единиц! И думать, что тебе осталось несколько часов, но всего этого можно было избежать, скажи ты о своем диагнозе. Так что доставь мне такое удовольствие – сиди и дыши!!!

====== Глава тридцатая ======

– Н-но почему?.. – простая мысль, что Колин был со мной там, в стерильном блоке, никак не укладывается в голове.

– Потому! – он поднимает левую руку с обручальным кольцом на безымянном пальце.

– И поэтому, – мне на колени летит вырезка с поцелуем на миллион. – А если тебе все еще мало… Потому, что мой скрытный и непостижимый муж, оказывается, подарил мне половину своей жизни, только меня забыл об этом предупредить! И я, – он вдруг предвкушающе улыбается, – по незнанию испортил такой сюрприз и теперь не хочу потерять и часа из этого подарка.

– Прости, – блею из-под маски, – я собирался сказать…

– Просто дыши, воробышек, – уже мягче произносит он. – И не закрывай глаз. Дай посмотреть на тебя живого. Ты просто не представляешь, насколько это важно для меня.

Хочу возразить, что мол, можно подумать, красота неописуемая, но… мне и в самом деле стоит помолчать и подышать. А еще подумать о том, что этой встречи могло и не случиться, будь я прав в своих прогнозах насчет мужа. И подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что в случившемся рецидиве виноват только я и моя безалаберность. Так мы и сидим, разглядывая друг дружку.

– Я сдал тесты на совместимость, – разрушает затянувшееся молчание Колин.– Профессор сказал, что предварительный результат расшифровки кода будет готов через два месяца, а окончательный – ко Дню Благодарения. Ты говорил… что мой запах очень притягателен. Значит, есть неплохие шансы оказаться парой не только по документам, но и…

Да, по медицинским показателям. И мне очень хочется разделить твою уверенность, но… Я ведь тебя не чувствую. Совсем. Так странно и страшно обидно. Запах отца ощутил даже сквозь фильтры и обработанную специальным аэрозолем одежду, как и положено омеге с моим диагнозом после экстренной дезинтоксикации организма. А твой – нет. Док был прав – долгое употребление блокаторов заморочило мое обоняние.

– Что, если тесты покажут несовместимость? – отнимаю маску от лица, чтобы задать страшный вопрос.

Муж отвечает не сразу:

– Будем искать того, кто может быть тебе парой, чтобы продлить твою жизнь… Или ты о разводе?

Киваю, шокированный первой фразой. Искать мне пару? И ведь он серьезен. Ой, что-то мне вовсе не нравится такая опека.

– Нет. Развода не будет. Если ты сам этого не захочешь, – спохватывается он через пару секунд. – Но даже если ты решишь оставить меня после того, как выясним уровень совместимости, я прошу тебя подождать хотя бы до первой годовщины свадьбы.

Приподнимаю брови, чтобы выразить свое удивление и просьбу пояснить.

– Бизнес. Контракт с Форрестером заключен при твоем участии, и не хотелось бы оставить тебя без законно причитающейся доли в нем. Ну и еще кое-что.

Да уж. Просто шкатулка с секретом этот Колин Сторм. И угораздило же меня в него втрескаться. А? Что это такое я сейчас подумал?

В наступившей тишине раздается тихое попискивание.

– Таймер, – Колин лезет в карман брюк, чтобы вытащить телефон. – Где здесь можно раздобыть стакан воды?

Муж извлекает из кармана пиджака блистер со светло-кремовыми таблетками. И мне решительно не нравится их знакомый облик. Кажется, начинаю догадываться, с чем связано моя неспособность почуять мужа.

– Как… как долго ты принимаешь эту дрянь? – не выдерживаю и срываю маску. – Ты сдурел? Фероблокаторы первого поколения! Они же невероятно ядовиты. Колин, я запрещаю…

Закашливаюсь из-за неудачного вдоха.

– Хави, надень обратно, – Колин не слушает и все-таки принимает лекарство. – Вот тебе и ответ на твой вопрос о тестах, терапии и моих таблетках – ты сейчас слишком беззащитен перед альфа-феромонами. Я знаю, что это – не карамельки. Но другого выхода нет. Раз они дают возможность общаться с тобой без угрозы твоей жизни – пусть.

– Не смей, слышишь! – на глазах проступают непрошенные слезы: еще слишком жива память, чтобы поверить альфе. – Я не стою таких жертв. Прошу тебя. Пожалуйста. Я буду выполнять все рекомендации врачей, можешь меня еще на три месяца… кхм …заточить в стерильном боксе, только умоляю – не надо их употреблять!

– Все будет хорошо…– но даже уверенный и убедительный тон не удерживают мою панику.

– Умоляю, – сипло вдыхаю воздух через маску и снова отвожу ее от лица. – Если ты в самом деле хочешь мне добра… – господи, воздуха не хватает для полноценного ответа… – Ты просто не знаешь. Колин… нет. Не заставляй меня считать себя еще большим уродом и чудовищем, чем я есть.

– Воробышек, – муж в мгновение ока оказывается рядом со мной и заключает в объятия, но даже такая близость не дает почувствовать запах. Я изо всех своих невеликих сил бью альфу кулаками в грудь, чтобы выплеснуть свое отношение к его поступку и спрятанную в глубины сознания боль. Он же не выпускает меня из медвежьей хватки, пока я не обессиливаю. – Ну что ты? Маленький мой…

– Я убил деда. Ими, – стуча зубами говорю я, утыкаясь носом ему в грудь, – он принимал их из-за меня. Чтобы мне было легче жить, а ему – заботиться обо мне не в больнице, но дома. Только я все болел и болел. Ты не понимаешь. Эти таблетки, пусть и намертво лишают альфу запаха, превращают почки и печень тех, кто их принимает, в фарш… Они очень токсичны. Дед… он мог бы прожить еще, но из… из-за меня он ушел так рано. Не надо, Колин, я прошу… Я справлюсь сам.

– Ты кому-нибудь рассказывал об этом? – в голосе мужа столько сочувствия, что я едва не начинаю рыдать в голос от обуревающих меня чувств. – Родителям, например?

– Нет, – гундосю от скопившихся в носу слез. – Меня же тогда дома возненавидят. Джереми был солнцем, которое я уничтожил своим существованием.

– Чудовище, – повторяет он, перебирая пряди на моей макушке. – Разве что от слова «чудо». Мы справимся со всеми бедами, Хави, – я мотаю головой, но Колин берет меня за плечи и встряхивает. – Ксавьер Валентайн! Посмотри на меня. Ну же. Посмотри своими чудесными серыми глазами. Умница, – его голос неожиданно хрипнет. – А теперь повторяй за мной. Я…

– Я.

– Ксавьер Валентайн Сторм.

– Ксавьер Валентайн Сторм, – повторяю, завороженно глядя в глаза мужа.

– Никогда.

– Никогда.

– Не буду называть себя уродом и чудовищем.

– Не буду называть себя уродом и чудовищем, – произносят мои губы.

– Потому что я…

– Потому что я… – губы мужа совсем – совсем близко, а голос вновь рождает ощущение стайки трепещущих крыльями бабочек в животе.

– Редкий хрупкий цветочек, расцветающий на радость всем…

– Редкий… хрупкий…

– Продолжай, – подбодряют меня.

– Редкий хрупкий цветочек, расцветающий на радость всем, – я готов отстраниться, но меня удерживают.

– Повтори все с начала. Осталась самая важная часть.

– Я, Ксавьер Валентайн Сторм, никогда не буду называть себя чудовищем и уродом, потому что я редкий хрупкий цветочек, расцветающий на радость всем…

– Кто его любит.

– Кто его лю...бит, – замираю, не понимая, что сейчас произошло, и не веря ушам. – В смысле, по-дружески?

– Да, – странное выражение опять мелькает в его взгляде. – По-дружески. По-семейному. Как любят тебя док, отец и сын Мендес, Шмидт и все остальные. Как любил Джереми Обри. Заруби на своём хорошеньком носу: ты не виноват в своей болезни и смерти деда. Не смей никогда так думать.

– Не думаю, что это что-то изменит, – вздыхаю я, позволяя вновь надеть на себя маску.

– Изменит, – невозмутимо отвечает муж. – Такая клятва – очень сильное колдунство. Разве ты пробовал, чтобы точно знать, что это не так?

====== Глава тридцать первая ======

Ладно. Спорить с мужем по таким пустякам не буду, раз он хочет, чтобы я проверил – буду проверять. Попытку сказать ему об этом Колин пресекает, покачивая головой и перехватывая мою ладонь.

– Не снимай. И не говори ничего. Давай подождем, пока не подействует. Хави… мне надо ответить на пару писем и звонков, ты не возражаешь?

Качаю головой. Супруг садится к столу, за который он час назад усаживал адвоката, берет оставленный там телефон и становится потерянным для окружающего мира. Зато мне можно вдоволь насмотреться на него. Пока он работает и не замечает моего взгляда, могу позволить себе любоваться смоляными, чуть отросшими с момента нашей последней встречи волосами, высоким лбом со знакомой и ставшей почти родной вертикальной морщинкой, уже пробивающейся после утреннего бритья щетиной и точеными скулами. А еще запоминать, как он прикусывает нижнюю губу, обдумывая ответ, который будет выстукивать пальцами по сенсорной клавиатуре, как потирает свой чуть искривленный нос и этим жестом пытается скрыть довольную улыбку, как поднимает взгляд лучистых серо-голубых глаз, но, увлеченный своими мыслями, смотрит сквозь меня, сам себе кивает и продолжает работать. Мой муж в естественной для него среде, выражаясь языком телеканалов о природе. Эх, как бы я не пыжился доказать Колину, что есть занятия поинтересней, чем разглядывать друг дружку, – нет их.

Все время с момента прихода в себя я запрещал думать и вспоминать о муже, потому что был уверен – наши пути больше не пересекутся. Тоску и душевную пустоту заглушал, чем мог – отсчитывал секунды, оставшиеся до конца процедур, всматривался в каждую кнопку окружавших меня приборов, пытался выучить наизусть их устройство, по сотому разу выслушивал биографию медбрата и немудреные анекдоты… Не жалея сил, старался себя убедить, что произошедшее в ванной ничего не значит. Я себе все придумал. Колин Сторм – перевернутая страница и хорошо, что приступ лишил меня иллюзий о простых радостях семейной жизни с этим мужчиной и с кем бы то ни было вообще.

Только эти разумные доводы, что в одиночестве казались для моего наивного сердца железобетонным военным бункером, на поверку оказались карточным домиком, который зашатался, стоило услышать радостное предложение родителей о разводе. А появление Сторма подействовало так, как и должна действовать его ураганная фамилия – сдуло все мои защиты к чертям собачьим. Так, что отсутствие запаха и знакомые таблетки в руках супруга лишили меня остатков самообладания и неожиданно сквозь привычную и, как казалось, накрепко приросшую скрытность и самостоятельность, проглянул тоскующий о потере одинокий ребенок, винящий себя в смерти родного человека и не желающий повторения этого личного ада.

Отворачиваюсь к окну. Боюсь, что мои чувства будут слишком заметными даже для озабоченного делами Колина. Впереди долгий разговор. Страшно. Он же непременно захочет узнать имя. И как сказать, что человеком, поставившим этот проклятый засос, был мой брат? Но сказать придется, потому что я пообещал профессору и себе все рассказать, если будет кому рассказывать. Мне стыдно и страшно, и наверное, я мог бы сослаться на плохое самочувствие и отложить неприятный разговор в самый – пресамый долгий ящик, вот только… Как на грязном окне даже крохотный вымытый кусочек побуждает очистить стекло до конца, чтобы впустить в дом весеннее солнце, так и мне не хочется оставлять стену лжи и молчания, когда из нее выпали первые кирпичики. Я показал свою слабость, но, несмотря на вновь пережитую боль, неожиданно стало легче. “Редкий цветочек”…Что же ты делаешь со мной, муж мой? И как бы я хотел, чтобы среди “всех остальных, кто меня любит”, однажды оказался и ты.

Оглядываюсь. Колин что-то сосредоточенно рассматривает или читает. И похоже, что увиденное ему очень не нравится – вон как сжались челюсти, а на губах появилась характерная, не предвещающая ничего хорошего, ухмылка. Делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Я должен рассказать. Даже если Колин оставит меня после признания, унижать его недоговорками и ложью во спасение не хочу.

Оказывается, я все-таки умудрился заснуть и проспать до самого вечера. Меня будит потряхивание за плечо и голос медбрата. Стул, за которым сидел муж – пуст. А как же поговорить?..

– Приятного аппетита, – передо мной ставят столик с полагающимся ужином. Как же он надоел, скорей бы разрешили есть нормальные блюда, а не эту обогащенную витаминами, минералами и белками овсянку. Ковыряюсь в тарелке где-то полчаса, но в итоге не съедаю и половины порции. Вызываю персонал забрать посуду. И решаюсь спросить:

– Мой муж ничего не передавал? Когда вернется или…

– Конечно, – медбрат открывает ящик тумбы и достает оттуда планшет. – Сказал, что вы можете звонить ему в любое время, а если не хотите, то можете использовать устройство как книгу. Умеете пользоваться видеосвязью?

– Да, конечно. Спасибо, мне больше ничего не нужно, – даю понять, что хотел бы остаться один.

Так и что, позвонить? Поинтересоваться, где он, попросить приехать? Или узнать, все ли с ним в порядке? Раздумывая, барабаню пальцами по вынесенным на рабочий стол самым важным контактам. И все-таки нажимаю вызов.

– П-привет, – произношу я, как только гудки прекращаются.

– Да, дорогой – тяжело дыша, отвечает муж. Видеосвязь он не включает. На заднем фоне слышится музыка и какой-то придавленный стон. – Что-то … случилось?

 – Слышу, что ты занят, я тогда попозже перезвоню, – тараторю что есть силы. Готов поклясться, он там не один и черт же дернул меня позвонить!

– Давай…– тут раздается странный шум, будто телефон моего собеседника уронили, – Хави? – с небольшим прононсом говорит мне Колин, все так же тяжело дыша. – Я приеду, слышишь. Жди.

– Не надо спешить, – кусая губы, шиплю я в ответ и отключаюсь.

Так, успокоиться. Прекратить молотить кулаками по стеклу. Да, Хави, ты ревнуешь. Но планшет и твой муж в этом не виноваты. И вообще. Сам всю жизнь считал, что ревновать глупо и убеждался в этом, на Сторма глядючи, а теперь от него недалеко ушел. Да, стоны. Да, тяжелое дыхание. Но все ведь может оказаться не тем, что ты подумал? Вот приедет альфа и поговорим. А сейчас – надо успокоиться. Или отвлечься. Точно, я хотел получить лицензию пилота? Вот и займусь. Скачаю парочку учебников и почитаю.

Читаю я до тех пор, пока планшет не выключается. От мужа за это время ни слуху, ни духу. За окном – ночь, которую мне стоит пережить, терзаясь подозрениями. Провожу тест. По закону подлости —двадцать восемь единиц. Самое время, чтобы поговорить, только Колина рядом нет. Ладно. Позвоню ему. Даже если в этот момент он будет трахаться с Фицроем. Значит, обломаю весь кайф. Так ему и надо. Хорошо, что муж такой предусмотрительный и зарядное устройство оставил. Иду к столу, вставляю вилку в единственную розетку. Вновь жму на вызов. Ну конечно, абонент не доступен. Паранойя и гены какого-то дальнего испанского предка, в честь которого меня назвали, диким мустангом встают на дыбы, и я делаю то, что всегда считал для себя неприемлемыми – кликаю на ярлык почтовой программы и лезу проверять переписку.

– Вот еще и Фрэнки какой-то… – на аватарке адресата верхнего прочитанного письма, с кучей вложений изображен призывно выгнувшийся силуэт. – И что тут? Вряд ли бухгалтерские отчеты.

– Нет, Хави, не отчеты, – я подпрыгиваю на стуле и вижу в дверном проеме мужа, чей хмурый вид и тяжелый взгляд напоминает мне начало нашего знакомства. Кроме одной очень важной детали – тогда у него не было наливающегося синяка под глазом и сбитых в кровь костяшек пальцев. – Снимки. Но я бы не хотел, чтобы ты видел их содержимое.

– Это почему еще? Что такого в этом Фрэнки? Или Натане, или еще ком-то! – поворачиваюсь к брошенному планшету, чтобы посмотреть и ахаю. В обнаженных сплетенных телах, занимающихся сексом, я узнаю Грэма и, почему-то … себя?

Комментарий к Глава тридцать первая Дорогие читатели, часть небольшая, но выкладываю, потому что не уверена, что завтра будет возможность порадовать вас продолжением.

====== Глава тридцать вторая ======

– Как давно? .. – в голосе мужа вместо угрозы слышу горечь и разочарование.

А сказать ничего не могу – от увиденного дар речи потерял. Не мог это быть я. Но фото… Я опоздал. Со своими обещаниями все рассказать, признаться и довериться мужу. Поздно. Теперь никакие слова не помогут. Нет, Колин, это не я, я бы никогда…  Оправдания не идут дальше комка в горле. Меня хватает только на то, чтобы замотать головой и закрыться руками от тяжелого взгляда. Теперь я ему по-настоящему отвратителен.