Текст книги "Пентхаус (СИ)"

Автор книги: Sutcliffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– А должен был хозяину сначала принести, показать, – хохотнул Джордж. – Вот шутки у тебя! Короче рассказывай, как все прошло?

Йорн сделал огромные глаза:

– А вы очень настаиваете, сэр, чтобы я вам свои похождения живописал? Вроде мы не школьники, ничему новому я вас не научу – уж точно не вас.

– Ты о чем сейчас? – сурово спросил Бейли.

– А вы о чем? – столь же сурово ответила химера.

– У-у, мальчик, как все запущено! – расхохотался Бейли. – Тебе еще надо будет перед сном поспариваться. Я говорю про студию! Музыка! Барабаны! Бум-бум! А, нет, ты это тоже можешь неправильно понять…– Йорн мог наблюдать редкое атмосферное явление: резвящийся и сыплющий каламбурами Джордж Бейли.

– Ах…черт… – Йорн не то, чтобы смутился – смущение было одним из чувств, ракшасу недоступных – а скорее удивился тому, что настолько сосредоточился на сексуальной тематике, что забыл про основную – или же формальную? – цель посиделок.

– Йорн, давай отдохни уже. Могу представить, как много душевных сил уходит на общение с Джоном. Сядь, пожалуйста, вон туда, – Джордж указал на уютный угол козетки. – Во-первых, мне подсказали насчет ошейника, – он интимно и вместе с тем по-деловому кивнул Йорну, как будто химеру этот вопрос беспокоил не меньше, а, возможно, даже больше, чем господина Бейли. Йорн отпил глоток вина и смотрел, как Бейли достает что-то из ящика в шкафчике. – Мне такие не очень нравятся, я считаю, что гораздо солиднее смотрится, когда захватывают все горло, но зато он тебе точно не помешает. И не вздумай мне врать, Йорн, что неудобно, – Джордж забрался на диван, встал на колени вплотную к химере и предъявил стальной обруч закругленного профиля с кольцом спереди. Реакция Йорна была стандартной: ледяной взгляд великолепных кошачьих глаз из-под длинных угольных ресниц, чуть нервное презрительное движение в левом уголке рта – все, как Джорджу в тайне нравилось. – Йорн, я тебе еще раз докладываю: с раба разрешается снимать ошейник только в крайних медицинских случаях. Твой медицинский случай уже себя, слава богу, исчерпал. Все другие формы самовыражения – это серьезное нарушение, как если бы я был начальником полицейского участка, и у меня все подразделение приходило на работу без формы. Я не хочу, чтобы кто-то из сотрудников или ассистентов капнул в контролирующие органы. И даже если без крайностей: я всех, извините, раком ставлю, чтобы строжайше следовали правилам, поэтому сам обязан их придерживаться. Повернись, пожалуйста, – Йорн, держа аккуратно бокал за тюльпан, и, отставляя руку подальше, пересел спиной к господину Бейли. Джордж открыл замок и осторожно положил металл на статную шею зверя, замкнул и поправил чудовищу воротник рубашки. – Покажись, – Йорн сел к Бейли вполоборота. – Ну…сносно, – он поморщился.

Затем Джордж положил руку на металлический ошейник и потянул назад, отчего Йорн на рефлексе не мог не вцепиться в него рукой, потому что обруч надавил ему на горло.

–М-да... – скептически произнес Бейли. – Одним словом, это только на время, пока ты в студии, боюсь, что даже не вполне безопасно, не видел у тебя такой реакции в нашем стандартном ошейнике. Пожалуй, и на ночь приковать рискованно, у тебя шея от цепи совершенно не защищена, – он еще раз оценивающе посмотрел на свою любимую игрушку. – Один плюс, что скарификацию видно, – он сладострастно ухмыльнулся и потянулся погладить уязвимое, нежное горло химеры, которое Джованни перерезал поперечными шрамами, чтобы казалось, будто у чудовища видна кольчатая, сегментированная роботическая трахея.

– Джордж...– Йорн, стараясь сделать это плавно, загородился локтем.

– Ты меня еще прихвати, – с легкой угрозой упрекнул Бейли. – Ты же знаешь, я к таким местам прикасаюсь очень осторожно. Убери руку!

Йорну пришлось подчиниться. Бейли сел на диване по-японски на колени рядом с химерой, и, как и обещал, осторожно положил теплую, пахнущую изысканным мылом и кремом ладонь на горло своего элитного зверя. Йорн сам не знал, отчего по спине посыпался водопад мурашек, будто при каждом ласкающем движении хозяина включался холодный душ. Физически ему, как в большинстве случаев, не было неприятно, Джордж действительно знал, как обращаться с телом прекрасного раба. Но Йорн смотрел на Джорджа и видел свою следующую жертву, также осознавая, что впервые в жизни рисует мысленно, как конкретно будет убивать. Его очень привлекала подрумяненная мальдивским солнцем безволосая яремная ямка, в которую легко вошел бы любой более-менее заостренный предмет. Одна беда: Джордж от шока вообще ничего не сможет сообразить. Говоря строго, когда Йорн убивал, его цель была сделать это как можно более эффективно и безопасно для себя. Йорн был по своему психическому складу охотником, а не убийцей. Убийца – это межличностная категория, которая подразумевает либо грязную корысть, либо извращенное наслаждение чужим страданием, а то и совмещает оба интереса. Преднамеренное убийство, совершенное человеком – это в большинстве случаев коммуникативный акт, жест, послание себе, жертве или группе. Йорн убивал только ради того, чтобы спастись. Однако Джордж впервые разбудил в химере человеческое, несвойственное ракшасу желание насладиться процессом. Не нужно было мучить Джорджа долго, всего пару минут, но Йорн очень желал, чтобы миллиардер Бейли успел подсчитать реальную стоимость своего элитного сексуального раба.

– А тебе в кайф, приятель, – усмехнулся Джордж чуть-чуть покровительственно, приятно и властно гладя химеру от подбородка до ключиц, стараясь с особой осторожностью прикасаться к кадыку. Ему почему-то необыкновенно ласкал слух тихий звук, происходивший оттого, что Йорн сглатывал. Он заглянул в зажегшиеся совсем по другому поводу жемчужно-серые волчьи глаза Йорна. – Стараешься, но не можешь с собой совладать, – рассмеялся Бейли, словно поймал парня на шалости, которую не осуждал. – Я не буду сейчас эту пластинку в очередной раз заводить, но к слову пришлось: ты подсчитай, какова доля реально неприятных вещей в моем с тобой обращении. Эфемерная ерунда, когда я тебя прошу просто заняться любовью с девочкой, не считается. Ну, что? Телесные наказания? Так ты сам их периодически зарабатываешь. Скарификация? Извини, Йорн, ты мне пол лица разнес и ни разу не поинтересовался, как я это пережил. Кое-какие девайсы для безопасности? Ну, сейчас не разрешают врачи (как будто врачи могли Джорджу что-то запретить!) Я на свой страх и риск свел все до минимума, сижу тут с тобой, беседы беседую, – Джордж хлопнул его по натянутой брючной коже на бедре и провел ладонью туда-обратно. – А свободы тебе, прости, друг мой, по закону не полагается, тут я в принципе бессилен. Однако, кроме вышеперечисленного? Вот так-то! Почаще об этом задумывайся, красавец мой. Но, не отвлекаемся от дела! Какое твое впечатление от парней?

Джордж сел по-мальчишески, поджав ноги, левой рукой оперся на коленку химеры. Йорн откашлялся.

– Я бокал…

– Давай, поставлю, – Джордж взял пустой тюльпан, изогнулся и поставил на журнальный столик.

Йорн подумал, что, если бы у Джорджа была дешевая посуда из супермаркета, он бы сейчас «случайно» слегка надавил и расколол бокал, рассыпав стекло. Самому обрезаться тоже не помешало бы, после чего заляпать кровью обивку мебели. Джордж бы орал на растяпу, звонил горничной, чтобы она выбирала осколки из ковра и срочно выводила кровь, пока она не коагулировала. Посиделки Йорн бы Джорджу точно испортил. Однако Бейли пил вино из солидных венецианских бокалов на массивной ножке и с толстостенными тюльпанами, которые преломляли свет витиеватыми гранями. Легким нажатием их не раздавить. Джордж бы уличил в саботаже, и очень бы сильно оскорбился.

«Со всеми вытекающими…»

– Фу ты, черт…едва не свалился… – Бейли сел обратно, хватая учтиво протянутую чудовищем руку помощи и приготовился слушать. – Чего? Есть талант у парня?

– У одного есть, у другого нет, – без обиняков ответил Йорн, откидываясь слегка на спинку. – Сами догадайтесь, у кого.

– Чего ж так фатально-то? – слегка расстроился Джордж.

– Вовсе не фатально. До определенного уровня можно многому научиться и без таланта. Талант требуется виртуозам и новаторам. Я сам с удовольствием слушаю кучу команд, которые в строгом смысле слова не умеют ни петь, ни играть, особливо если чуть-чуть соскоблить с их треков патину нелегкого труда звукоинженеров. Слуха у Джона нет, надо заниматься специально. Чувство ритма – ну, так… что выросло, то выросло.

– А у тебя слух абсолютный? – поинтересовался Джордж. Ему очень нравилось время от времени открывать мелкие специфические особенности в организме рапакса.

– Наука считает, что у всех рапаксов есть врожденная способность точно определять высоту любого звука. Хорошая для Джона новость в том, что в музыке это прикольно, но не жизненно необходимо. Нужно от любого камертона уметь строить темперированные и нетемперированные интервалы…

– Здесь ты меня потерял уже, – отмахнулся подчеркнуто немузыкальный господин Бейли.

– Вам можно, сэр, но, если Джон станет терять сознание от трех терминов в одном предложении, – ответил Йорн, – это будет фатально. Он уже что-то квакнул, мол, куча великих ноты в гробу видали, а стали великими, и что звукачи все вытянут в студии, как надо.

– А что ты ответил? – испытующе ухмыльнулся старший Бейли.

– Я его ударил.

– Что?!

Физиономия химеры ощерилась в клыкастой кровожадной улыбке. Когда Йорн вот так улыбался, его благородное лицо действительно становилось неприятным.

– В душе я его однозначно ударил, сэр.

– А она у тебя есть? – рассмеялся Джордж. – Так все же?

– Я сказал: «Джон, мальчик мой, послушай дядю: строгим математическим языком рассуждая, все, что тебе нужно для долгой беззаботной жизни, это умение не раздражать господина Джорджа Бейли. Больше жизнь от тебя не требует вообще ни-че-го. Сидишь прямо, дышишь ровно и делаешь то, что тебе говорят. Ты не улавливаешь параллели, Джон?» – Йорн пошевелил пальцем указывая то на себя, то в пустоту. Джордж параллель уловил и помрачнел. Он вдруг понял, какого яду мог впрыснуть Джону Змей вместе с нотной грамотой.– «Во всех остальных случаях ты по жизни делаешь что-то либо потому, что тебя тупо от этого прет (секс, наркотики, тусня), либо потому, что в тебе есть внутреннее стремление делать что-то классно. Если не прет от элементарной музыкальной грамотности и уже хочется ее перепоручить оберу, мы все собираем вещи и расходимся, было приятно поболтать. Если нет, учить будешь, то, что я скажу. Личного подтиральщика косяков нужно заслужить».

Джордж поиграл желваками и пересел на расстояние от Йорна поменяв любовно-игривую, едва ли не девчачью позу на более подобающую хозяину.

– Зараза какая, а!...– процедил он сквозь зубы. – Какого черта ты лезешь в мои с сыном отношения?

– Смеетесь, Джордж? Это объективная правда, которую знаете вы, ваш сын, его психотерапевт, его камердинер, духовник и проститутка. Если он пытается для вас изобразить некую осмысленную жизнедеятельность – без меня, пожалуйста.

– А какого хрена ты его с собой сравниваешь? Вот, что меня возмутило.

– А почему вас это в такой мере уязвляет? Я настолько мерзопакостен?

– Потому что ты подразумеваешь, что он в рабстве у моих денег. Ежу понятно!

– А вам бы что хотелось?

– Что за идиотский вопрос, Йорн? Что хочется каждому отцу! – Джордж всплеснул руками.

– Любви, уважения, благодарности – стандартный рождественский набор?

– Нет, Йорн. Я прежде всего остального хочу, чтобы мой сын был счастлив и независим от моих денег.

– Так вы эксцентрик, Джордж! – не сдержав сарказма, воскликнул Йорн. – А говорите, у вас вкусы консервативные. А если вдруг представить, что ваш сын – не дай бог, конечно! – окажется счастлив вас ненавидя и презирая?

– Тогда, пожалуйста, подальше отсюда. Я такого отношения явно не заслужил.

– Ну как же так? Вы ведь пару минут назад ласкали человека, который примерно вот так к вам и относится, и совершенно не желаете, чтобы он держался от вас подальше.

– С тою незначительной разницей, – парировал Джордж остроумно и веско, – что этот человек, вроде как, и не человек вовсе, в строгом математическом смысле. К нему другие требования.

– Как вы меня при-ж-жучили! – нервно хохотнул Йорн, оскаливаясь.

– У тебя есть одна неприятная черта, Йорн.

«Только одна?...» – чудовище не стало вслух произносить заношенную остроту, лишь улыбнулось и сощурило злые красивые глаза.

– Ты любишь трахать мозги. Вот моему сыну трахать мозги я тебе запрещаю.

– Джордж, если вы так на мои слова смотрите, я готов подчиниться. Но я это считаю дружеским советом.

– Вот как раз не надо с Джоном сходиться на дружеской ноге. В том числе и потому, что он с дружеской ноги пересядет на дружескую голову и чисто по-дружески поедет. На него преподаватели стали жаловаться в таком духе.

– Со мной как сядет, так и слезет, – ответил Йорн.

– А Дэн?

– Дэйв, – поправил Йорн.

– Какая разница! – отмахнулся Бейли. Йорна это пренебрежение неприятно задело. Ему Дэйв понравился.

– Он тоже далеко не пальцем деланый, насколько я могу судить.

– Ну, конечно: жену и ее любовника из охотничьей винтовки расстрелять…– Джордж снова развернулся лицом к Йорну. – Короче, я хочу, чтобы была дисциплина, но не надо Джону слишком явно демонстрировать, насколько ты жесткий перец и можешь держать его за глотку. Ты раб, Йорн, а он – сын твоего хозяина. Между мной и тобой, строго говоря, сложились очень нестандартные взаимоотношения, и я не хочу, чтобы они у Джона сейчас запечатлелись как эталон. Мне только-только удалось вывести его из-под влияния религиозной семейки его мамаши, и он только начал осваиваться в рабовладельческой системе. Многие нюансы он еще не в состоянии прочувствовать. Единственное, что оправдывает всю нашу с тобой ненормальную ситуацию – то, что ты клеймен, и теоретически можешь посылать других, если они предъявляют к тебе требования без моей санкции. Но дело в том, что на практике никто так не поступает! Раб есть раб. Раб должен вести себя сми-рен-но, – Йорн всплеснул руками и хотел возразить, но Джордж его перебил. – Заткнись, я знаю, что ты намерен сказать. Естественно, я не могу отправить к Джону смиренного раба, который обязан делать все, что ему прикажут люди. Поэтому и отправляю Змея. У тебя есть харизма и исключительное положение (клеймят вообще-то редко). Но я категорически против того, чтобы ты с Джоном играл в силовые игры. Все должно быть четко и ясно, а твой авторитет – это исключительно производная от моей власти. И вообще в твоем лице я возрождаю какую-то, простите за выражение, древнеримскую традицию… Никто в современном обществе не использует сексуальных рабов для чего бы то ни было, кроме секса… – Бейли, распространяясь на тему силовых игр, мимоходом помыслил, что Джону надо бы в тех же примерно словах дать наставление, чтобы он не давал спуска рабу. Пускай сам думает, как, но для него была бы очень полезная практика не пасовать перед таким дерзким и зубастым типом, как Йорн.

Джордж некоторое время в задумчивости смотрел на экран телевизора.

– Еще вина будешь?

– Нет, спасибо, мне достаточно, – отказался Йорн, сложил руки на груди агрессивно.

– Ну смотри, – Джордж погрустнел и посуровел. Он налил себе новый бокал, после чего взял пульт, забрался на диван снова и с выражением «Какого, собственно, хрена!» уселся рядом с рабом, властно обняв его одной рукой за плечо. Некоторое время Джордж переключал каналы, периодически рассеянно поднося бокал к губам, потом наткнулся на «Britain’s got Talent».

– Если пить не будешь, пожалуйста, ложись, мне так неудобно, – опять прозвучал знакомый холодный и не терпящий возражений голос господина Бейли. Он подал Йорну пару подушек подложить под спину, и заставил химеру лечь головой и плечами на грудь к хозяину. Подсунув правую руку под руку химеры, Джордж обнял Йорна, пальцы его скользнули по груди и замерли на платиновом украшении, полностью покрывавшем сосок чудовища, которое твердым рельефом прощупывалось под шелковой рубашкой. Джордж испытывал странное, смешанное чувство по отношению к этому элементу мужской анатомии. Соски его возбуждали, но в то же время раздражали неимоверно, он не против был их ощущать, но категорически не желал видеть, и все же настаивал, чтобы у рабов они были подчеркнуты пирсингом. Йорн и в этом плане оказался его давно вымечтанным исключительным идеалом, потому что платиновые щитки, декорированные черной эмалью, на фоне агатовой, металлом и хитином чуть поблескивающей кожи, органично превращали смешной недоорган в часть псевдороботической структуры, которую Джордж последовательно имитировал на теле изысканного раба. Щитки из драгоценного металла покрывали сами соски, а также узкие кольца кожи вокруг них. Джордж отдал распоряжение сделать их в форме сильно стилизованных и закругленных мальтийских крестов, которые закреплялись на двух штангах, введенных в кожу крест-накрест. Джорджу настолько понравилось, что он даже приказал не покрывать головки штанг эмалью, а позволил серебриться на фоне черных с лаконичным кельтским орнаментом дисков. С момента, когда Джордж в последний раз два года назад запечатлел на них ритуальные поцелуи, хозяин не имел возможности прикоснуться к соскам своего раба, потому что, как и во всех остальных случаях, пирсинг был установлен перманентно и не снимался. Однако недоступность была платой за мучительно сладостную, тягучую мысль о том, что Йорн сам, точно как и Джордж, не имеет таковой возможности. Если бы существовала подходящая технология, Джордж бы всю химеру лишил контакта с собственной телесной поверхностью путем слоя какой-нибудь второй роботической кожи. Искусственный эпидермис на теле Йорна, разумеется, был беспримерно красив, но в идеале Джорджу бы хотелось чего-то еще более глянцевого и киборгоподобного. Что ж, Йорн не мог быть совершенен во всем. Характер у него, к примеру, был совершенно несовместим с преференциями Джорджа. Господин Бейли до сего момента отдавал предпочтение исключительно одному типажу сексуальных рабов: лет на десять моложе Йорна, тихих, покладистых, немногословных или даже плохо изъясняющихся на английском (то, что у них происходило в голове Джорджа интересовало лишь в той мере, в какой портило поведение), неостроумных, но впечатлительных мальчиков, благодарных и хорошо поддающихся дрессуре. Своевольные, агрессивные, элегантно артистичные молодые мужчины с несгибаемой волей, хорошо подвешенным языком и обширным багажом знаний, вроде Йорна, у Джорджа вызывали неприятие и крайнее раздражение. Джорджа периодически не на шутку выводил из себя гордо вздернутый подбородок раба, его ядовитый сарказм и надменный, почти презрительный взгляд, который он бросал на хозяина даже во время таких стандартных и безобидных процедур, как закрепление бондажных устройств на гениталиях. Сколько раз Джордж бил его наотмашь по лицу за это сардоническое выражение, но Йорн не менялся. Его вежливость была зачастую пропитана токсинами и желчью, как отравленный подарок. Его голос в исключительно редких случаях искажался просительной или извинительной интонацией. Статус раба почти не производил на него тех долгосрочных эффектов, которых добивался Джордж. Впрочем, Джордж в общих чертах знал, на что подписывался, когда покупал взрослого самца Homo Rapax вместо хорошенького, женоподобного, доцильного человеческого юноши. Тем не менее, Джордж Бейли не променял бы ядовитую гадюку, дремавшую на его груди, на целый батальон человеческих мальчиков.

Джордж положил левую руку на шею химеры и, словно бы имитируя ошейник, слегка сдавил горло. Йорн открыл глаза, сделал неопределенное движение, будто собирался высвободиться, но вспомнил, что не имеет на то права. Джордж сжал ладонь чуть посильнее, провел большим пальцем по его теплым сухим губам, по блестящим платиновым конусам в уголках рта, потрогал кольцо посередине. Джордж любил класть руку на ошейник Йорна, но уже очень давно не держал его за горло. Ощущение от теплой, мягкой гортани чудовища было преприятное. Можно было сжать ее сильнее или ослабить давление, но Джордж не злоупотреблял возможностями игры, поэтому Йорн примирился и молчаливо покрутил головой, чтобы рука Джорджа расположилась поудобнее.

– Как тебе это удается, Змей? – неожиданно проговорил Бейли после долгого пребывания в тишине.

– Осмелюсь поинтересоваться, что именно, сэр? – сухо переспросил Йорн, поднимая на него кошачьи глаза.

– Ты уютный…– неопределенно отвечал Джордж. – Как ты вообще в принципе можешь быть уютным?

– Сэр, единственное, чем я могу ответить, это вопросом на вопрос: как вам это удается? Каким меня только не обзывали, но чтобы «уютным»! – Йорн фыркнул.

Джорджу в данный момент желалось взобраться на Йорна, снять с него рубашку, вдавить в диван, прижаться к его паху, обтянутому шоколадного цвета кожей узких брюк, и по крайней мере очень долго целовать. Но случаи, когда ему этого доводилось добиться, можно было пересчитать по пальцам, без бондажа – по пальцам одной руки. Или, может быть, устроить веселую возню? С мальчиками-рабами Джордж мог даже позволить себе отключить систему и показать силовое превосходство безо всяких технических приспособлений. В прошлом господин Бейли вполне был в состоянии совладать со спортивным юношей в подобного рода состязании и торжествующе его заковать в наручники. Только вот, согласно китайским научным публикациям, рапакс, выращенный в лабораторных условиях процентов на тридцать сильнее более-менее атлетичного мужчины. А рапакс в дикой природе или хотя бы хорошо тренированный ракшас – это идеальная охотничья машина, промышляющая сильными, ловкими и быстрыми животными, наподобие яков и горных туров, для которого человек – без труда добытое пиршество. Все эти ограничения и невозможности периодически доводили Бейли до белого каления, в каковых случаях он не отказывал себе в удовольствии Йорна побить, либо тихо подбешивали и поганили настроение. Однако сразу же за этим вспоминались восхищенные, жадные глаза друзей в моменты, когда Джордж мимоходом ронял что-то наподобие: «Ой нет, я надевал на Йорна предохранительную маску только первые полтора года, сейчас отказался даже от трензелей и фиксаторов. Как видите, пока все выступающие части тела при мне». И смешливо высовывал язык. Все хохотали с восторгом, и Джордж понимал, что говорит о перворазрядном достижении, а зависть окружающих возбуждала в нем чувство собственной мощи и сознание того, что он все делает правильно – смотреть со стороны, глазами тусовки, на себя в сопровождении элитарного сексуального зверя являлось для господина Бейли беспримерным наслаждением.

– Ты знаешь, почему-то мне вспомнился первый момент, когда я тебя, Змей, увидел. В зале суда, – проговорил вдруг Джордж. – Я прилетел в Лондон, как только мне позвонил агент, и сказал, что есть совершенно уникальная возможность приобрести рапакса в качестве раба. Причем он прислал мне фотографии и видео из интернета – с конференций, концерты там какие-то были, еще что-то с танцевальных соревнований, где ты совсем прямо юноша. В тот момент они еще встречались в изобилии, поскольку только после вынесения приговора специальная служба вычищает все документальные данные о рабе. Так вот, поскольку среди них имелись фото, где ты а ля натюрель, без грима, а мой агент торопился меня вывести в первые кандидаты, он не стал запрашивать полицейские видеозаписи с допросов. Следовательно, когда я тебя впервые увидел на одном из последних заседаний суда, моя первая мысль была: «Как так можно было за два месяца довести?» Причем меня больше всего возмутило то, что они прекрасно знали, каким дорогостоящим товаром наверняка станет рапакс, но будто намеренно гадили будущему покупателю, потому что в Англии бы никто не смог себе позволить. Словно хотели сказать, что богатым иностранцам, если очень надо, придется брать в любом состоянии и выхаживать самим. Комплекс консьержа в мерзейшем своем проявлении, когда есть ничтожная, но власть, и ее можно направить против сильных мира. Хочется и подзаработать на покупателе, и ему же отомстить за то, что у него больше денег, чем ты заработаешь за миллион реинкарнаций. Тебя, Йорн, они сделали похожим на озлобленного уличного кота. Ну, серьезно! – Джордж засмеялся и, отняв руку от Йорнова горла любовно взъерошил густейшую и чернейшую мягкую гриву. – У тебя была сломанная рука в бандаже, несбрита русая щетина на подбородке, оранжевый тюремный комбинезон и не весьма свежая футболка – я издали заметил грязную серую кромку выреза.

– Весьма на вас похоже, сэр, – хмыкнул Йорн, которому пришлось в доме Бейли собственную похвальную чистоплотность апгрейдить до уровня ОКР. – Меня держали в изоляторе и из удобств устроили целую проблему.

– Не знаю, не знаю, – хитро заметил Бейли. – Без встроенного шокера я бы ни на какие манипуляции с тобой не пошел, – его рука плавно переползла к основанию Йорнова черепа, и осторожно поскребла то место, где глубоко под кожей был вживлено чудовищное устройство, способное генерировать в мозгу сильнейшие фантомные болевые сигналы. Да… Сидел ты с прямой спиной, но взгляд у тебя был откровенно отсутствующий. Ты меня не помнишь в зале? – спросил Джордж, раз за разом пропуская вороные волосы между пальцев.

– Нет, сэр, – отозвался Йорн. – Мне были глубоко безразличны люди, находившиеся в зале.

– А о чем ты думал в тот момент?

– Вас это действительно интересует, Джордж? – Йорн согнул ногу в колене и поставил на диван – мелочь, которую Бейли чрезвычайно любил наблюдать. Джорджу было трудно вообразить, что не столь велико число людей, способных получать наслаждение от маленького спектакля высококачественной выделанной кожи, натянутой на точеном мужском бедре. Йорн, совершенно неспособный возбудиться от собственного зеркального отражения, и сам-то ничего подобного не испытывал, не понимал, насколько он шикарен.

– Почему нет? – пожал плечами Джордж.

– Потому что вы сами мне говорили и не раз, что вас интересует только мое поведение, а не внутренняя психическая жизнь.

– Йорн, не умничай. Раз спрашиваю, значит, интересует, – приструнил господин Бейли. Йорн закрыл глаза и напряженно помассировал переносицу.

– Джордж, исходя из одного того, что у меня не было адвоката и меня лишили права общаться с кем бы то ни было из семьи, я сделал вывод, что мне уже заранее вынесен приговор.

– Йорн, так всегда происходит в случае политических дел, – заметил Джордж. – В том числе делается это, чтобы облегчить процесс лишения прав и перехода в рабство. Но ты же понимаешь, что далеко не каждый преступник такого уровня обладает качествами, которые могли бы его сделать интересным приобретением. Но, продолжай.

– М-да… – неопределенно и опять с иронией кивнул Йорн. – Я просто сидел и думал над вполне практическими вопросами. У меня, как вы однажды убедились на личном опыте, довольно сложная ситуация с подбором наркоза и его дозировок. Врачи не имеют права проводить казнь, соответственно, процесс происходит уж точно без опытного анестезиолога, вводятся некие стандартные предписанные дозы. И мне думалось, что в процессе у меня может парализовать дыхательный центр, пока я еще буду находиться в сознании и придется во всех красках переживать мучительную смерть от асфиксии. Гораздо проще, дешевле и гуманнее, по моему ничтожному мнению, получить пулю в лоб. И я размышлял, дадут ли возможность с кем-то обсудить эту тему, или меня как скотину отправят на забой, не снизойдя.

– И вот об этом ты думал? – удивился Джордж. – Так вот сухо, деловито, конструктивно? Жуть какая…

– Джордж, вы позволите, я сяду?

– Ладно, только не уходить, – предупредил Бейли.

– Закурить разрешите?

– Разнервничался что ли? – Джордж достал из кармана зажигалку и протянул Йорну. Йорн в профиль с сигаретой – великолепно.

– Нет, – ответил Йорн, глядя в сторону. – У меня было достаточно времени, чтобы оценить происходящее. К тому же, Джордж, на уровне сознательном я никогда не цеплялся за жизнь как процесс поддержание метаболизма. И мне действительно не страшно прекратить существовать. Это мой рептилий мозг настолько закодирован на выживание любой ценой – видимо потому, что популяция рапаксов всегда была маленькой и обитала в суровых условиях – что мой организм борется до последнего и делает мою агонию долгой и до крайности мучительной. Вы знаете, что свинья на адреналине может верещать и носиться по двору с воткнутым в сердце ножом? Вот я примерно такой же.

– Как ты любишь эти анатомические подробности…– поморщился Джордж, но потом прибавил с хитрецой. – А скажи, какая твоя была первая мысль, когда зачли приговор?

– С цитатами? – саркастически отозвался Йорн, зажимая сигарету по своему обыкновению между клыками и заостренными боковыми резцами. – А я не получу подзатыльник за казарменную лексику? – Джордж закатил выразительно глаза. – «Что за ебаную хуйню она несет?» – подумал я, прислушиваясь к непонятным словам, которые выговаривала дама в мантии. Как только судья закончила, ко мне сразу же подскочили ребята из охраны и немедля повели из зала, не давая опомниться. В этот момент я подумал лишь: «Еб твою мать, бля!» Кроме того, мне более не казался ненужной формальностью традиционный вопрос к осужденному, понятен ли ему приговор. Ну а уж мои измышления через десять минут, во время «упаковки», я лучше воздержусь озвучивать, потому как вы, судя по всему, еще не готовы таких загибов от меня услышать, – химера поменяла позу, села поджав ноги, и положив локоть на колено, сделала неспокойную, раздраженную затяжку, выпустила табачный дым через ноздри.

Йорна вывели из зала с такой поспешностью, что, можно было подумать, он бился в конвульсиях отчаяния и умолял его помиловать. Его внимание, никак не улавливавшее структуру происходящего, зацеплялось за рандомные детали и одновременно пыталось осмыслить только что бегло и быстро произнесенные слова, определявшие его судьбу. Он помнил, что ему было крайне неудобно идти скорым шагом в ножных кандалах, и охранники его постоянно грубовато подпихивали, причем один прихватывал заживающее, но ослабленное правое плечо. В голове крутились слова «смягчение приговора», «лишение всех гражданских и общечеловеческих прав», «признание не-человеком», «решение Женевской Конвенции не распространяется» и где-то на заднем плане, уплывшее за горизонт, эфемерное, невозможное слово «рабство». Определение «сексуальное» его сознание в тот момент полностью вытеснило. Йорна больше всего занимало то, что его лишили человеческих прав не потому, что он не был человеком, а потому, что он убил людей, стоящих на страже государства. То есть, любой другой человек, совершив то же самое, мог лишиться статуса человека? Над этим вопросом он думал, пока его не привели в некое небольшое помещение, где ему бросился в глаза прежде всего солидный госпитальный стол-каталка. Йорну зачем-то приказали выпить стакан воды. Далее, действуя все также быстро, с расчетом на шокированное состояние осужденного, кто-то бросил громко: «Все, запаковывайте!» Йорна прижали втроем к стене, давя на горло резиновой дубинкой, один из охранников рыкнул: «Рот открыл!» Йорн такие команды не готов был исполнять по первому требованию, поэтому получил дубинкой в солнечное сплетение. Через несколько минут его снова подняли и заставили-таки подчиниться, просунули между зубами кляп, два года спустя уже хорошо знакомый, после чего надели на глаза резиновую повязку. За этим последовала прозрачная силиконовая маска с короткой и широкой выступающей спереди трубкой, наподобие больничной кислородной. Маску закрепили на лице пятью ремнями. Йорну приходилось медленно втягивать воздух, чтобы дышать, сердце начало бешено колотиться. Какой-то голос над ухом сказал: «Успокойся, не будешь задыхаться, если не будешь дергаться». Затем ему надели толстый кожаный чехол с кольцом-отверстием для трубки, покрывший всю голову, зашнуровали сзади и закрепили широким ошейником из такого же прозрачного пластика, что и затрудняющая дыхание маска. После этого уже довольно просто было снять с него наручники, ортопедический бандаж и натянуть смирительную рубашку из толстой буйволовой кожи. Ремни туго зафиксировали. Кожаная маска с уплотненными подушками на ушах ощутимо заглушала звуки, Йорн понимал, что уже теряет ориентацию в пространстве. Он слышал, однако, как подкатили с мягким шуршанием каталку, и чей-то голос снова сначала приказал ему сесть, после чего химеру силой заставили ложиться. Ремни были перекинуты крест-накрест на его груди, на талии, также в двух местах зафиксировали ноги. Голову немного приподняли. Йорн не к этому готовил себя два месяца. Он представлял белую медицинскую комнату, капельницу, палача в дешевом сером костюме с галстуком, неловкий поиск вены, трудно прощупывавшейся и совершенно невидимой под его плотной обсидиановой кожей, возможно, неловкое замешательство оттого, что человек, вводящий иглу на ощупь, проткнул злополучную сосуд насквозь. Он представлял мучительное ожидание, а потом (в наилучшем сценарии) провал в сон и ничего. Все его существование, сжавшееся до одного трупа, возможно, с искаженной предсмертной гримасой на скульптурном лице, если дозы веществ окажутся неправильно рассчитаны. Он также думал, что у него будет ночь или пара дней, чтобы додумать последние мысли, дослушать последнюю музыку и досмотреть последние образы в своей голове. Иногда даже его посещала дикая мысль, будто перед казнью к нему допустят близких. Он бы очень хотел и смертельно боялся этого. Впрочем, Йорн не сомневался только в Брайане, он пришел бы проститься. Лишь у сводного брата, как Йорну казалось, доставало бы цинизма смотреть на убийства с тем же нордическим равнодушием, с которым на них смотрело чудовище.