Текст книги "Пентхаус (СИ)"

Автор книги: Sutcliffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

На то, что он продолжит жить с гротескными приспособлениями, воткнутыми в рот и вцепившимися в лицо, обездвиженный и увозимый куда-то на каталке, Йорн не рассчитывал. Он неимоверным усилием воли подавил начинающийся приступ паники, дышать было очень тяжело, и Йорн чувствовал, что не успевает глотать всю образовывающуюся слюну из-за кляпа. Обездвиженное тело химеры перемещали по коридорам, потом Йорн услышал открывающиеся двери и голос робота объявил, что лифт направляется на минус первый этаж. Судя по эху шагов и голосов, громыханию металлического пандуса, он оказался на подземной парковке. «Доктор Шварц! Готово все! Погружаем», – как сквозь вату летели голоса. Каталку подняли, захлопнулись автомобильные двери. Звук заводящегося мотора. Дорога. Чья-то рука периодически опускалась не лоб Йорна, обрывки фраз, но в целом перевозящие его люди мало разговаривали между собой. Потом автомобиль остановился, химеру выгрузили, был слышен весьма близко звук взлетающего самолета. Йорна повезли в здание аэропорта, скорее всего Гатвик, если судить по времени, которое заняла поездка. Йорну пришла в голову мысль симулировать какое-нибудь патологическое состояние, только наверняка его тюремщики с подобными творческими личностями сталкиваются каждый день по роду профессии. Йорн никогда в жизни не испытывал такого всеохватного, всепроникающего чувства беспомощности. Даже когда его убивали, у него была возможность вырваться и броситься в канализационный колодец. Сейчас он был затянут в непроглядный черный кокон, наполовину задушенный маской, кляпом, ошейником и давящими на грудь ремнями, и его словно бревно несло вниз по течению речным потоком. Опять катили по гулким коридорам, далее последовала довольно долгая заминка, какие-то люди что-то обсуждали, звонили. Неожиданно кто-то приподнял Йорну голову, расстегнул ошейник и принялся очень поспешно расшнуровывать кожаную маску-чехол. Затем ее быстро стянули и, держа химеру за волосы, показали лицо какому-то служащему, который пару минут сличал покрытую прозрачной маской угольную физию с дикими глазами и изображение, которое у него, видимо, имелось в компьютере. Потом он опять переговорил с кем-то по телефону и кивнул: «Да, подтверждение получили, провозите». Маску снова поспешно натянули и туго закрепили. Два лифта, коридор с бетонным полом, коридор с мягким покрытием, остановка, короткий разговор с капитаном воздушного судна, затем гулкое колебание в рукаве телескопического трапа, звук двигателя, женские голоса, с кем-то поздоровались, протолкнули каталку с упаковкой внутрь салона.

– Сейчас пересядешь в кресло, – над затянутым кожей ухом голос с американским акцентом, который Йорн уже слышал. Ремни, которыми Йорна закрепляли на каталке ослабились, отвязали ноги. – На правую сторону, – подсказали жестким властным голосом. Йорн напряг пресс, сел, нащупал мыском пол, встал, почувствовал, что его колотит мелкая нервическая дрожь и подкашиваются колени. – Вот сюда давай, – раздраженно ткнули в спину, развернули и усадили в кресло, которое химере показалось заметно шире и удобнее даже чем обычно бывают места в бизнес классе. Крест-накрест ремни на груди, на талии, пристегнули ноги к сиденью. Чьи-то руки на затылке опять принялись развязывать и растягивать шнуровку, после чего маску стащили. Йорн сощурился от показавшегося довольно ярким света в салоне. Какой-то седоволосый мужчина солидного возраста расстегивал ремни на дыхательной – или, скорее, удушающей – маске, грубо дергая и поворачивая его голову.

– Элис, детка, будь добра, принеси салфетки, – крикнул он стюардессе. Мужчина медленно отделил маску от Йорнова лица – с нее капало. – Голубчик, тебе надо будет отучаться такое болото разводить. Я на полном серьезе говорю. Самому, небось неприятно, – он взял пачку салфеток и, не вынимая кляпа, вытер его подбородок и шею, при этом он придерживал Йорна за волосы. Проделав это, он быстрым движением вынул кляп, отдернул руку от непроизвольно оскалившихся ровных и крепких зубов чудовища.

– Куда летит этот самолет? – хрипло рявкнул Йорн, нехорошими глазами озирая дорогой салон частного самолета.

– Не твое дело, мальчик, – бросил мужчина, отворачиваясь. – Элис! Я же просил…

– Я имею право знать, что со мной будут делать! – Йорн начал терять самообладание. Его колотило от смеси бессильной злости и дикой тревоги, которую он не испытывал даже во время суда.

– Сразу две ошибки: прежде всего ты знаешь, к чему тебя приговорили, а во-вторых и в главных, прав у тебя нет ни-ка-ких. Ни-на-что. Лучше замолчи и выпей снотворное, – мужчина принял стакан от подоспевшей стюардессы.

– Нет, я не буду, – ощерился Йорн.

– Уверен?

– Да. Еще раз повторяю вопрос: куда летит этот самолет?

– Ну, ты идиот, – пожал плечами человек. – Поспал бы, отдохнул. Если хочешь дергаться шесть часов – твое право. Просто воды выпить хочешь?

– Нет.

– Как хочешь. Дрессировать тебя придется жестко… – сказав это, человек снова надел Йорну на глаза латексную повязку, застегнул на затылке. Однако этим дело не ограничилось, он взял парня под челюсть, надавил крайне болезненно на щеку и заставил разжать зубы, как фокусник выхватил откуда-то толстую латексную полумаску с небольшим встроенным кляпом в форме головки члена и впихнул его химере в рот. Тот хоть и дернулся изо всей силы, но странный старик, видимо, хорошо умел делать то, что делал с Йорном. Он мгновенно накрыл нижнюю половину его лица латексом и ловко защелкнул боковые ремни, после чего уже более расслабленно пристегнул третий, ложившийся на лоб и на голову сверху. – Мог бы спокойно поспать. Учти, система отработана и отлажена очень давно. Рабы либо делают то, что от них хочет хозяин, либо склеивают ласты. Ты теперь – раб.

В течение полета кто-то (Йорн был уверен, что этот самый мужик) периодически подходил к его креслу, молча шумно дышал перед самым лицом, потом массировал и разминал прикованные ноги и руки под смирительной рубашкой и всегда заканчивал прикосновением между ног.

–Йорн!

– Да! – Йорн сильно вздрогнул, почти подпрыгнул. Джордж щелкал у него над ухом пальцами.

– Ты чего не реагируешь-то? – с упреком поинтересовался господин Бейли.

– Задумался, видимо. Прошу прощения, сэр.

– Задумчивый… – с пренебрежительной нотой хмыкнул Бейли. – Воспоминания, что ль?

– Ну, ваши специалисты покамест память не научились стирать, – отозвался Йорн.

– М-да…Идея, без сомнения, шикарная, – мечтательно протянул Джордж. – Можно было бы решить сразу огромное количество стандартных и оттого скучных проблем. Как бы ты себя вел, если бы у тебя не крутился в голове постоянный рой лишних мыслей про то, что ты когда-то там чего-то там? Я бы тебе внушил, что, мол, да, упал в душе, ударился головой, ретроградная амнезия…

– Диссоциативная тогда уж, – процедил Йорн.

– Не умничай…– Йорн отреагировал лишь легким движением догорающей сигареты, мол, как хотите. – …Но теперь ты пришел, мол, в себя, и хозяин о тебе позаботится. Можно было бы обойтись без первого этапа дрессуры. Первый этап, безусловно, всегда захватывающ в поведенческом, психологическом плане, но уж очень много уходит на него душевных сил.

– Не спорю! – с чувством согласился Йорн, нервно поджимая словно резцом исполненные красивые губы, и затушил сигарету.

– Докурил? Давай обратно, – Джордж хлопнул ладонью по дивану. Это был не флирт, а приказ. Йорн умел теперь различать малейшие колебания в интонации господина Бейли и по мелочам выпендривался только в те моменты, когда настрой Джорджа допускал неповиновение как азартную сексуальную игру. Сейчас Бейли был серьезно настроен «качественно провести время» с великолепным зверем. Йорну пришлось снова подчиниться и лечь. Джордж властно и покровительственно положил руку ему на голову. – С тобой-то вообще невозможно было справиться первое время.

– Но вам же это нравилось, – отозвался Йорн.

– Чего это мне нравилось? – едва ли не возмутился Джордж. – Держать тебя в клетке? Отнюдь. Никакого контакта, никакой ответной реакции – что это, в самом деле, за удовольствие?

– Джордж! Умоляю вас, что угодно, только за олигофрэна меня не держите, – Бейли мог почувствовать почти физически, как химера начинает злиться.

– Йорн, естественно, когда я тебя впервые принимал в своем доме уже в качестве собственности, мне было все равно, как ты на меня реагируешь и реагируешь ли в принципе. Ты не мог поверить, что ты стал рабом, а я точно также не мог поверить, что удалось приобрести столь уникальное и изысканное существо. Ракшаса, черт возьми! Бесхозного! Ни институтам, ни заповедникам не принадлежащего! У меня в голове крутились миллионы сценариев, я хотел изучить твое тело, эрогенные зоны, как ты отвечаешь на стимуляцию, и вообще, строго говоря, как работает сексуальность рапакса. Немного, признаю, побаивался, что разочаруюсь и сдать обратно не смогу. Ведь бывают же люди, которые внешне создают впечатление удивительной эротичности, а в сексе буквально ни на что не годятся. То, что я тебя содержал в масках и коже долгое время – это необходимость, так как науке неизвестны иные способы модифицировать самовосприятие раба. Если откровенно, действительно случается, что раба больше хочется видеть в маске, нежели без нее. Часто у парня отличное тело, но есть что-то отталкивающее в физиогномике, и в маске он смотрится приятнее. Сразу оговорюсь, что если подобное происходит, это заведомо не долгосрочный проект. Но с тобой-то все в порядке, у меня сердце екнуло, когда я увидел твою физию на фотографии. Представляешь, как оно у меня заходилось, когда я впервые к тебе прикоснулся?

– Угу…– не скрывая сарказма буркнул Йорн. Но Джордж намеренно не обращал внимания на его ремарки. Это были всего лишь ядовитые ремарки раба, бессильного и бесправного, пытающегося сохранить некую видимость независимости.

Йорн очень хорошо помнил эту первую встречу с хозяином. В этот день он едва случайно не удавился. Он помнил, что нестерпимо болела голова после перелета. Его не кормили, привели в непонятное помещение, сняли смирительную рубашку, но не маску и повязку, заковали опять в тюремные наручники, позволили сходить в туалет, а после этого заставили встать на колени, кандалы ненадолго сняли, натянули на руки плотные кожаные митенки, в которых пальцы можно было держать лишь сжатыми в кулак, снова щелчок браслетов, и затащили с помощью ошейника, затолкали в низкую тесную клетку с мягким полом и маленькой подушечкой в углу. Замок заперли.

«Сказали пока держать в клетке. В ближайшее время осмотр и анализы перед операцией, а потом уже, как оклемается, начнут им заниматься», – сказал неизвестный голос второму. Тот с пониманием и готовностью угукнул. Удаляющиеся шаги. Тишина. Темнота. Занавес…

Йорн догадывался, что скорее всего находится в Штатах, потому что все, кого он слышал, говорили на английском с американским акцентом. Он с трудом смог подсчитать, сколько примерно было времени по Гринвичу – полночь или позже. Если летели только шесть часов, должно быть, восточное побережье…Мигрень разыгрывалась между тем все сильнее. Йорн в ярости пытался изогнуться, чтобы попробовать стянуть с себя доводившую его до бешенства маску с воткнутым в рот членом, но цепь на талии не позволяла поднять руки к голове. В злобе и отчаянии он почти перекусил мерзкий резиновый отросток, но неожиданно его остановило соображение, что его выплюнуть все равно не получится. И будет эта хуйня (в до смешного буквальном смысле слова) болтаться у него во рту – еще подавится к чертовой матери, если ненароком заснет. Правда погрызенный кляп держать стало чуть удобнее. Собрав остатки воли, Йорн направил ее на то, чтобы перебороть невыносимое непроизвольное желание избавиться от инородного тела. А еще через некоторое время он впал в знакомое пограничное состояние, в котором мог только считать, сначала до ста, потом до десяти, каждый раз обнуляя счет, потом только до двух, представляя цифры в виде колебаний маятника. Колебания согласовывались с коротким циклом вдоха и выдоха. Любые другие мысли, слова или внешние ощущения причиняли тягучую пульсирующую боль в правой половине черепа. Неведомо сколько раз он проваливался в свинцовую полудрему, время тянулось бесконечно. По всей видимости, его минуло достаточно, чтобы на восточном побережье наступила и прошла ночь. В какой-то момент Йорн все же погрузился в тяжелый мигренозный сон, от которого его разбудил стук по решетке.

– Вставай и сверкай! – весело крикнул кто-то, присев на корточки, очевидно, просунул руку между толстыми прутьями клетки и с любопытством потрогал волосы химерического существа, но быстро отдернул пальцы. – Выползай давай.

Поскольку приступ мигрени благополучно продолжался, не обузданный ни эрготамином, ни хотя бы каким-нибудь неспециализированным обезболивающим, Йорн пытался себя заставить подняться с четверть часа. Выполз, как декапетированный таракан из щели, лишь спинным мозгом соображая, что происходит и где он находится. Его опять куда-то повели.

На новом месте – опять какие-то манипуляции в непосредственной близости, позвякивание то ли пряжек, то ли цепочек, смешки и тихие перешептывания. Йорн ощущал, что людей вокруг довольно много, около дюжины, и они в некоем приятном волнении чего-то ожидают.

– Встань сюда! – приказали между тем Йорну и, видимо, резиновой дубинкой подпихнули его назад, пока он не уперся спиной во что-то твердое. Сняли поножи и приковали одну ногу к конструкции, которую он чувствовал спиной, вторую пришлось далеко отставить, после чего тоже зафиксировали. Перекинули ремень через талию, потом расстегнули наручники, потянули левую руку вверх. В этот момент Йорн размахнулся и ударил наугад все еще больной правой. Не надеясь ничего изменить, рискуя сделать еще хуже, ударил просто потому, что не мог больше бессловесно терпеть то, что с ним обращались как со скотиной…или рабом. Попал, кажется, в рожу. Взвизг, замешательство в зале, химеру прижимают, давят несколько человек, хватают за руки, поспешно опять тащат вверх, чтобы зафиксировать на брусьях конструкции, очевидно в виде Андреевского креста.

– Не зеваем, господа, не расслабляемся, – говорит спокойный и едва ли не польщенный властный голос. – Это вам не обезьянка-капуцин, знаете ли.

– Ч-ч-черт! З-зар-раза…– чертыхается ударенный. – Бровь рассек…

– Эш, ну ты кровищей-то здесь не заливай пол, – опять тот же голос. – Ребят, помогите ему кровь остановить…– потом кому-то в сторону негромко: – Доктор Шварц, давайте тянуть не будем, в ближайшие дни срочная подготовка, и устанавливаем шокер. Даже никаких сомнений не может быть, без системы тут вообще нечего делать.

Наконец, Йорна крепко приковали и отошли, давая, видимо, дорогу главному, тому с властным, не очень приятным, но весьма невозмутимым голосом. Шаги, кто-то встал вплотную к химере. Йорн нервно дышал, жмурясь от головной боли в непроглядную черноту резины.

– Высоковат, дьявол… – произнес голос прямо перед лицом Йорна. – Сантиметров на десять бы поприземистее для удобства. Доктор Шварц, обеспечите? – сдержанный вежливый смех в зале. – Шучу, нормально. Просто за такие бабки хотелось бы, чтобы все было идеально, но идеально, увы, в дикой природе не встречается. Ничего… Хорош, очень хорош, – тут Йорн впервые ощутил прикосновение, которое теперь уже ни с чем бы не спутал. Крепкая горячая рука уверенно, без сентиментальностей опустилась на его бок слева и с нескрываемым удовольствием промяла косую мышцу. Далее она перешла на живот, надавила на пресс ладонью. – Зверюга прямо! Каменная мускулатура, – поделился властный, продолжая трогать Йорна, словно английского рысака-чемпиона. – Ребят, давайте, снимите с него эту мерзость.

Йорн, грешным делом, подумал, что его избавят наконец-то от маски, но речь, как оказалось, шла об одежде. Снова подступили ассистирующие и принялись ножницами разрезать рукава тюремного комбинезона, а снизу уже расползались на лоскуты рыжие брючины. Куски ткани вытянули у химеры из-за спины. Похолодало.

– Все режьте, – приказывал главный мягко, но серьезно. – Белье тоже, и обувь снимите эту, – теперь Йорн слышал, как тот, стоя рядом, надевает, судя по звуку, резиновые перчатки. – Где ж тебя так угораздило-то? – резиновые пальцы скользнули вдоль старого шрама, рассекавшего кожу химеры от талии до паха с правой стороны.

– Да у него и физиономия в шрамах, – послышался знакомый голос неприятного старика из самолета.

– Наклонности, что и говорить. «Душа рисует тело», как говорил да Винчи. Но до чего сукин сын красив, согласитесь! Доктор Шварц, это и есть искусственный эпидермис, о котором вы рассказывали? – рука в перчатке порхает от груди к рукам, от рук к напряженному прессу. – То есть, еще нам и апгрейд сделал бесплатно? – снова надменный смех. – Прямо горит…

– Заметьте, на внутренних поверхностях больше в угольную черноту и иризация совсем слабая, а на бедрах, на боках, будто хитин переливается. На спине, очевидно, тоже яркая картина.

– Фигура обалденная…– вставил еще кто-то свои пять центов.

– Без сомнения…однозначно прекрасная фигура… – весомо отвечал главный. – Я нечто близкое встречал пару раз, но тут имеем просто-таки совершенные пропорции. Ноги какие ровные… – и затем, щупая ребра: – Явно исхудал парень, надо будет приводить в форму. Ну-с, а что у нас здесь?

«Гос-споди…» – по одной лишь интонации Йорн без труда понял, что за «что» и где «здесь».

– Все, господа, не галдим, пожалуйста, – шикнул тот, чья перчаточная рука сжала член химеры и ласкательно прогладила по угольной шелковой поверхности. – Йорн? Дома кто-нибудь есть, или ты совсем раскис? Ты готов увидеть своего господина? Кивни, – в ответ от химеры ничего не последовало. – Гордый очень, – прокомментировал голос с понимающим смешком. – Знаем, проходили, – рука еще более явно ласкала гениталии Йорна. От злости, омерзения и стыда он даже на какое-то краткое время забыл про головную боль. – Ладно, я думаю, что ты хочешь, просто стесняешься сказать. Тем более что ввиду ряда технических причин в ближайшие несколько недель я тебе сильно не буду мозолить глаза, – нарочито приятно пахнущие кремом и латексом руки расстегнули ремни маски и вытянули изо рта изгрызенный и наполовину размочаленный резиновый кляп. – Господа, полюбуйтесь! Вы такое видели когда-нибудь? Если не ошибаюсь, сила сжатия челюстей как у овчарки. Молодец, испортил полезную вещь, – теперь руки расстегивали ремни латексной повязки на глазах.

Резину убрали, и Йорн увидел перед собой неприятное, но довольно правильное и мужественное лицо. Подобные типажи были популярны в Голливуде в ту эпоху, когда у актеров еще можно было наблюдать плохие зубы, а сорокалетние играли пламенных юношей. Лицо его было не сказать, что незапоминающимся, но все же лишенным, пожалуй, легко вычленимых индивидуальных особенностей – шарж на Господина было бы очень трудно нарисовать. Возрастом лет около сорока семи, подтянутый и лощеный, элегантно седеющий. Подбородок мужественный, квадратный, губы тонкие, явно выдающие человека капризного, с заморочками, которые он любит сладострастно навязывать тем, кто от него зависит. Глаза при этом цепкие – даже слишком – внимательные, пронзительно изучающие, не сказать, что развратные, живые, но в то же время какие-то пустоватые. Йорн видел перед собой господина на тысячу процентов в себе уверенного, привилегированного, искушенного, имеющего доступ к каким-то темным и гнусным тайнам, которые Йорн только начал открывать, но при этом, скорее всего не очень умного. Точнее, неглубокого. Он создавал весомое впечатление, вероятно, во многих вещах смыслил, но все равно обнаруживал некоторую поверхностность человека без философской искры, что ли.

– Привет, – с улыбкой искренней и в то же время очень настороженной сказал господин. – Меня зовут Джордж Бейли. Ты должен обращаться ко мне без имени, просто «сэр». Никаких «Джордж» и прочего. И терпеть не могу всех этих «Господ» и «Хозяев». Слишком вымученно и старомодно...

– Ты сам-то себя слышишь сейчас? – хрипло перебила химера, смотря с омерзением на господина Джорджа Бейли.

Тот, ни слова не говоря, размахнулся и залепил Йорну со всей силы по лицу. В ответ мгновенная реакция, рык и громкое клацанье зубов, Бейли едва успел отдернуть руку, в противном случае чудовище непременно отхватило бы ему пару пальцев.

– Тихо! Тихо! Угомонился, тигр! – довольно спокойно отреагировал Бейли, определенно, имевший опыт подобных инцидентов и неплохие рефлексы, но глаза его стали все же злыми и мстительными. – На что ты способен, и так известно. Потерпи, скоро волей-неволей придется научиться вести себя до крайней степени вежливо и сдержанно.

– Ты меня что ли учить будешь вежливости? – рявкнул Йорн, свирепея.

Бейли опять размахнулся и врезал ему на этот раз кулаком по корпусу. Чудовище дернулось и зашипело от боли.

– Учти, что кулаками махать и челюстями щелкать тут все умеют, не ты один.

– Так-то и моя бабушка скалкой умеет, – процедил Йорн. – Не хочешь как нормальные мужики помахаться? Удар у тебя, кстати, так себе поставлен, Джордж.

– Ладно, учту, буду отрабатывать, – с высокомерным спокойствием ответил Бейли. – Покажешь, как надо?

– Побереги суставы лучше. Всему надо учиться вовремя.

–Спасибо за совет, -Бейли издевательски улыбался, поглаживая талию химеры.

– Нравится тебе, да? – Йорн тоже заулыбался Джорджу в такт, но у него получалось гораздо менее самодовольно.

– Целый день готов этим заниматься, – посмеиваясь подтвердил Бейли, и уже не просто поглаживал, а откровенно ласкал его живот.

– Ну, коли ни ума, ни фантазии, то почему бы и нет...

– Рассуждение того, кто никогда не мог себе ничего подобного позволить. Я это много раз уже слышал.

В тот момент Йорн понял, что у Джорджа Бейли нет даже ничтожного следа сомнения в правильности, законности, моральности и психической нормальности происходящего. Поэтому саркастическая насмешка была над ним бессильна. Джордж был извращенно уверен в себе. Он не играл в хозяина, он на самом деле был хозяином. Господином. Человеком другого сорта, стоящим неизмеримо выше не только по отношению к рабу, но и к любому другому гражданину не его круга.

– Мы закончили, Йорн? Тогда тебя сейчас отведут помыться и переодеться, ты очень несвеж.

– Господи, до чего конфузно-то... – ядоносно процедил Йорн. Впрочем да, он чувствовал себя препакостно, и Джордж видел, куда надо укалывать.

– Ничего страшного, я все понимаю. Поэтому я пока в перчатках, – невозмутимо отвечал Бейли. Йорна начало аж подташнивать и отнюдь не из-за головной боли. – Кроме того, тебе дадут кое-какие первичные инструкции. Настоятельно прошу, прислушайся внимательно к тому, что тебе говорят. И не бузи, потому что я не хочу, чтобы ты без толку получал никому не нужные травмы и отвлекал меня, персонал и себя самого от твоего психологического перехода в статус раба. Об этом тебе сейчас нужно задумываться, а не о том, как меня укусить.

– Вам бы к психиатру, сэр, на кушетке полежать. Или на психиатре полежать – вы как более эффективно обмениваетесь информацией?

– Йорн, давай без пошлятины, – поморщился Бейли. – Подробная психодиагностика предстоит тебе, мой друг. Я людей не убиваю, а ты – вполне себе. Кстати, пока не забыл, доктор Шварц! Скажите там, что если зубы ему лечить не надо, то пускай отбелят. Все, в принципе, и так хорошо, но на тон неплохо бы освежить, – Бейли неожиданно выключил Йорна из разговора, и обратился к коллегам по совершенно несмежной теме. – Согласитесь, очень яркое, харизматичное лицо. Вроде бы противоестественно правильное, и в тоже время нестандартное. Странно ему, конечно, сделали эпидермис на физиономии, но полумаска выглядит очень соблазнительно, когда знаешь, что она живая, – Бейли отошел от Йорна и начал общался с ассистентами, разбирая экстерьер приобретения.

Йорн понял одно: если когда-то, на заре эволюции этого чудовищного общественного института подобное поведение было просчитанной формулой промывки мозгов и деморализации новоиспеченного раба, то для господина Джорджа Бейли это является естественной формой обращения. По всей видимости он способен был удерживать в голове два гештальта: раба, как существа со всеми свойствами человека, равно как и раба в качестве бессловесной, животной твари, раба-собственности, единицы товарно-денежных отношений. Сверхспособность наравне с умением видеть и воспринимать одновременно оба аспекта куба Неккера.

Бейли дал знак ассистентам, и они сначала застегнули у химеры на шее пластиковый прозрачный ошейник. После этого открепили одну руку, надели браслет наручников, защелкнули на второй, все еще прикованной к кресту, затем освободили ее. Далее последовали кандалы на ноги, цепь на ошейнике. Йорна повели в смежное помещение.

– …Безусловно, ноги длинные, задница точеная, кожа невероятная…– услышал Йорн у себя за спиной. – На волосы обратили внимание? Грива грязная, а все равно горит, аж в синеву переливается… Искусственный эпидермис…

…Oh, Maggie, Maggie May, they have taken you away

And you’ll never walk down Lime Street anymore

You may search from here to China, you’ll not find a girl that’s finer

That is finer than my darlin’ Maggie May…

В смежном помещении оказалась по-тюремному серая душевая, хотя стены были покрыты не дешевой плиткой, а искусственным камнем. Выдали полотенце, шампунь, гель для душа, приковали цепью к стене и отошли за угол. Йорн задвинул пластиковый прозрачный экран душевой кабины, включил воду. Он стоял, уперевшись руками в стену и представлял, что льющаяся вода – это его слезы. Он не мог плакать, и здесь, казалось, пролегал самый главный внутренний водораздел между рапаксом и человеком, между программным и аппаратным обеспечением. Йорна душило некое наполовину эмоциональное, наполовину физическое ощущение, будто он, как бешеный пес, не знает, куда метнуться, на что наброситься. Вероятно, человеческая часть его нейросетей требовала рыдания, но исторгнуть рапакс из себя мог только крик, рык, вой и зубовный скрежет. Головная боль нахлестывала волнами, которые обрушивались все более и более мощными валами, в глазах то и дело наступало потемнение. Йорн решил попытаться сфокусировать мысли на чисто механической процедуре мытья, и испытал впервые за всю жизнь ненависть и отторжение к своему телу. Всплыла какая-то дикая, сумасшедшая мысль – желание содрать с себя кожу, к которой прикасались грубые руки тюремщиков, гнусные сладострастные пальцы «хозяина». Она была осквернена, испорчена, запах крема и духов Джорджа Бейли въелся в нее, как секрет анальных желез скунса. А ведь Джордж Бейли еще даже не начинал с ним развлекаться. Правая сторона головы болела все нестерпимее, Йорн медленнее и медленнее намыливал волосы и в какой-то момент понял, что не может собрать мысли в связный поток. Успел только приникнуть к стене, слабеющим руками он пытался липнуть к мокрому шероховатому камню внутренней отделки и сполз вниз. Прикрепленная к кольцу в стене цепь закончилась сантиметрах в сорока от пола. Ассистенты пошли проверять в чем дело, только когда услышали хрип…

Следующие полгода в памяти Йорна, обычно цепкой и четко раскладывающей события на причинно-следственные цепочки, смешались в единую тягучую однообразную кашу, в которой тошнотворными комочками плавали отдельные события.

Операцию по вживлению шокера он перенес на удивление трудно, словно организм на досознательном уровне понимал, что в него ввели не лекарство, не жизненно необходимое устройство, а дьявольскую игрушку господина Бейли, которая Йорна делала почти неспособным себя защитить. Как и обещал Джордж, ему пришлось учиться вести себя сдержанно, разговаривать вкрадчиво и вежливо, избегать резких движений и подчиняться приказам. Срывы мгновенно наказывались включением датчика и последующей стимуляцией ноцицепторов, которая вызывала не только мучительную боль, но и приступ паники. После каждого такого столкновения с системой Йорн приходил в себя по нескольку дней. И все равно срывался, иногда словесно, иногда физически. Вскочить и просто ретироваться система ему тоже не дозволяла. Впрочем, первые несколько месяцев братья Бейли (Джордж пригласил Джека помочь с дрессировкой) содержали Йорна в клетке и на цепи, так что ретироваться было некуда. Четыре дня из семи на химере была наглухо закрывавшая лицо латексная маска, а постоянной формой одежды считался резиновый или крепко облегающий тело кожаный кетсьют. Его как зверя обездвиживали с помощью ремней и кандалов и настойчиво, методично, неотступно приучали «даваться в руки», как это называл Джордж. Его трогали, тискали, стремясь бесстыдно прикоснуться к интимным местам. Джордж пытался ему внушить, что рука хозяина, целый вечер играющая с членом раба, закованного в тяжелую бондажную сбрую – это часть нормального повседневного обихода. Так выглядят нормальные, здоровые отношения между хозяином и сексуальным рабом. Раб красив, у него хорошие чистые волосы, приятное лицо и интеллигентная негромкая речь в случае, если с ним пожелают заговорить; он пластичен, атлетичен, приятно пахнет и легко возбуждается. Хозяин с ним либо играет по настроению с различной степенью интенсивности, либо трахает. Раб всегда под рукой, чтобы доставить хозяину оральное удовольствие, хозяин ласкает или же заковывает в железо его гениталии, сексуальный раб умело целуется и дыхание у него всегда свежее и приятное. Словом, невольник – это красивая, сложная, интерактивная игрушка для взрослых. Джордж, быстро поняв, что Йорн – игрушка не только сложная, но и хрупкая, только для профессиональных рук, постепенно и вдумчиво, как он считал, упражнял его сексуальные навыки, приучал к мужским ласкам, разрушал психологические барьеры и всячески внушал ему мысль о нормальности, неизбежности и необратимости его рабского положения. Вся эта многоступенчатая конструкция, тем не менее, постепенно искривлялась под собственным весом, деформировалась, расшатывалась, пока Джордж не обнаружил, что не может ни Йорна далее сдвинуть с места, ни сдвинуться сам. Непостижимым, загадочным образом чудовище его останавливало каждый раз, когда Джордж, окончательно раздраженный неподступностью раба, твердо решал Йорна зафиксировать и насильно заняться сексом. Более того, у него самого из какого-то неизведанного дна души выросло предчувствие, что он уже не будет Йорном наслаждаться, как прежде, если его изнасилует. Бейли не мог точно сформулировать, что он боялся потерять. Ареол тайны и неизведанности? Был ли он в душе уверен, что испытает неизбежное разочарование, потому как ни одно земное существо не способно подарить тех радостей, которые намечтал себе Джордж, воображая секс с химерой? Или он боялся потерять – даже неловко произносить это слово в подобном контексте – уважение к Йорну? Джордж понимал одно: то, что происходило между ним и редким зверем было источником как постоянной фрустрации и злости, так и интенсивнейшего из удовольствий. Он пытал себя изысканной пыткой и боялся, что изменения в этом очень хрупком равновесии не принесут больших радостей, а наоборот разрушат сладостное странное нечто, разросшееся по его пентхаусу.