Текст книги "Пентхаус (СИ)"

Автор книги: Sutcliffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– О, да…дьёс мио… Санта Мария и тодос лос сантос…– хрипло простонал Йорн. – О, Стелла Марис…

– Можешь меня называть просто «Госпожа» и целовать сапог, – Лизбет методически прощупывала ребра химеры, незаметно поднимаясь к лопаткам. Йорну должно было признать, что в результате причудливых операций Джованни его кожа на спине стала очень чувствительной, особенно на пояснице и боках, где мастер модификаций создал плотное технологическое кружево скарификационных узоров. Прикосновения Лиз вызывали боль в измученных побоями мышцах и костях, но ему требовалось больше этой сладостной боли.

– Господин Бейли, да будет вам известно, не принуждает меня делать ни первого, ни второго, Госпожа, – отозвался он, упираясь лбом в стенку бассейна, вцепляясь изящными пальцами в полированный искусственный камень. – Целую ваш сапог.

– Господин Бейли носит сапоги? – поинтересовалась Лиз с мрачным смешком, думая про себя, как Йорну еще хватало самообладания поддерживать шутки на подобные темы.

– Иногда.

– Да не поверю! – Лизбет вынырнула из-за плеча химеры и заглянула ему в лицо.

– Не на каблуках, конечно, – оскалился Йорн. – У него что-то вроде жокейских. Стек, сапоги с крагами, бриджи для верховой езды – ensemble в его духе.

– Это он так любит наряжаться?

– Сам он не замечен за излишним самоукрашением. Скорее, серьезно увлекается доработкой внешности рабов. Дорабатывает так, что мало не покажется, и финансирования на это не жалеет. Но из его личных «образов» жокейский костюм – единственный, который относится к области переоблачения и представления неких игровых сюжетов. Иногда он так наряжается для особо торжественной порки.

– Он лошадей любит?

– Я, конечно, в свете текущих событий сильно рискую, берясь судить о любовных материях, но сомневаюсь, что Джордж кого-либо любит в принципе. Он обмолвился как-то, что в колледже играл в поло, но испортил себе колено, наебнувшись с-с коня…

– Йорн…– поморщилась Лизбет.

– Прости, пожалуйста, – Йорн оборвал себя и закрыл рот рукой. – Я знаю, что я здесь стал невоздержанный на выражения, не сказать, расхлябанный. Это от бессильной злобы, наверное. Извини…

– Ничего страшного, просто это тебе не очень идет.

– Но ты же знаешь, как мы с братом периодически общаемся… общались, – прошептал он, оборачиваясь через плечо к Лиз. Та покачала головой и закатила глазки. – Клуб «Улисса Хитрожопого», сама понимаешь. А возвращаясь к Джорджу… Сбруя, железо во рту и кнут – наше все, но до пони-плэй пока, слава богу, дело не доходило. Джорджево первейшее требование, это «естественность», и он прекрасно понимает, что нет ничего более гротескного и противного естеству, нежели мне изображать лошадку.

Рассказать всю правду у Йорна не поворачивался язык. Ему много чего пришлось изобразить для господина Бейли, хотя по мнению последнего это была ничтожная доля репертуара люксового невольника, обязанного не только шикарно выглядеть, но и радовать господина пластичностью и протеевой изменчивостью сексуальных образов. В начале дрессировки ракшаса братья Бейли прельщались подбором для него роли, которую Йорн наиболее органично и возбуждающе смог бы воплощать в новом качестве. Поскольку раб был представителем иного биологического вида, напрашивалось, как наиболее очевидное, решение перевоплотить его во что-то наподобие разумного экзотического животного, приученного заниматься сексом с хозяином-человеком и обласкивать его эстетические желания необычным внешним видом. Сближали Йорна с диким животным также злость, нервы, неподатливость и от обреченности почти полное отсутствие страха. Первые недели он постоянно срывался на господ и ассистентов, почти ежедневно активировал шокер, после чего валялся в полузабытии сутками, ни на что не пригодный. Джордж даже начал подозревать, что химера намеренно усугубляет ситуацию. То ли Йорн надеялся, что его, полуобморочного, оставят в покое, то ли вовсе пытался таким образом себя покалечить, доводя нервную систему до истощения. Новоприжившегося «Скорпиона», доставившего столько напряженных моментов доктору Шварцу и господину Бейли в послеоперационный период, пришлось на время почти полностью дезактивировать, а к ракшасу искать нестандартные подходы. Первым делом начали вводить в программу физические нагрузки. И уж коли речь зашла о пони-плэй, пару месяцев Йорн не только бегал по десять-пятнадцать километров на дорожке, пристегнутый к цепи, которую с довольной усмешкой держал и периодически слегка натягивал один из братьев, но и по залу наматывал круги, подгоняемый длинным хлыстом и контролируемый поводом в руках у стоящего в центре дрессировщика. К счастью, его не заставляли бегать в латексе и высоко вскидывать колени.

Остальное время ракшаса содержали в клетке. Клетка была такого размера, что в ней можно было выпрямить спину только сидя, впрочем, лежа вытянуться получалось почти в полный рост. Пол Йорнова обиталища был мягким, также, как и три стенки, обитые до середины бордовым диванным плюшем. «Фасадная» стена клетки была от пола до низкого потолка из толстых стальных прутьев. Через нее с ракшасом взаимодействовал хозяин. Внутри химере бросили несколько маленьких интерьерных подушек и приятный шерстяной плед. Ежедневно, погоняв чудовище по спортзалу, Джордж отдавал распоряжение одеть зверя в латекс, поверх которого тот обязан был носить кожаный кетсьют со сбруей и широким кожаным ошейником. Две маски, одна тонкая резиновая, вторая – подходящая к внешнему костюму кожаная со встроенными защитными очками, довершали задачу полного преображения в подчеркнуто сексуального, монструозного не-человека. Предохранительная маска-«намордник» плотно ложилась на нижнюю половину лица, так что под ней Йорн толком не мог даже пошевелить губами, а удерживающие ее ремни запирались. На несколько дней в неделю химеру лишали зрения при помощи резиновой маски без прорезей для глаз. В клетке ракшаса сажали на цепь и пристегивали к решетке, на руки и ноги надевали тюремные кандалы, соединенные цепью с поясом. Пил и справлял нужду домашний зверь теперь по установленному хомо сапиенсами расписанию. Мылся и ел один раз в день после часового перерыва на физические упражнения. Все остальное время Йорн либо читал, либо слушал аудиокниги на планшете, запертый в своем эротическом скафандре, полностью отрезанный как от окружающей среды, так и от поверхности собственного тела. Также Бейли для цели, казавшейся в тот момент весьма таинственной, заставил раба выбрать иностранный язык и приступить к самостоятельному изучению, намекая на перспективу в дальнейшем перейти к занятиям онлайн. Получив первоначально озлобленный отказ, приправленный для пущей убедительности рядом непечатных выражений, хозяин химеру нещадно высек, разодрав всю спину и задницу до крови. Мера подействовала в меньшей степени за счет болевого эффекта, нежели благодаря чудовищному унижению, которое Йорн испытал впервые. Впрочем, начав учиться под пристальным контролем Джорджа, регулярно дававшего электронные тесты по разделам учебника и секшего за результат меньше девяноста из ста, Йорн почувствовал некое подобие почвы под ногами, предаваясь занятию привычно академическому и некогда любимому.

По вечерам химеру навещали хозяин и его младший брат.

– Да нет… Продавим в конечном итоге…Парень очень уж приятный…– слышится голос Джорджа, отпирающего комнату, в которой содержится зверь. – Интеллигенция, как мне говорят, может интересно и неожиданно проявлять себя в роли невольника. А тут такая взрывная смесь…

– Когда не сходит с ума, он, безусловно, очень располагает, – подтверждает Джек. – Как рука-то сейчас?

– Да, ничего, всякое случается. Главное, он понял, что с такими вещами шутить никто не будет. Мальчик уже немного потише становится. Еще пару месяцев позанимаемся, он будет ручным у меня…

– Да, не надо слишком затягивать, – отвечал Джек. – Мне, конечно, интересно с ним возиться, но это твой проект, я от собственных дел очень надолго не могу отходить.

– Ну, что, мальчик, мой, кусачий? – Джордж подходит к клетке.

Йорн отрывает взгляд от книги, видит уже ставшие привычными господские домашние кеды и брюки по ту сторону решетки. Господа Бейли встают деловито около клетки, рука Джорджа в ортопедическом отрезе ложится на решетчатую крышку, а его физия с хитрым и внимательным прищуром, наклоняется поближе. Не скрывая удовольствия, он плотоядно рассматривает зверя, полулежа перелистывающего книгу. Поза химеры пластична, текуча, кожа запертого кэтсьюта, плотно натянутая на точеных дельтах и квадрицепсах, поблескивает и поскрипывает. Лица Йорна не видно за странно уродливой и в то же время затейливо сделанной стим-панк маской, говорить он не в состоянии из-за «намордника», лишь выразительный холодный огонь жжет из-за затемненных круглых стекол очков. Чудовище смотрит на хозяина снизу вверх. Руку Джорджу Йорн прокусил около месяца назад, когда хозяин снял с ракшаса маску, дабы осторожно прикоснуться к лицу. Йорн подпустил его любопытствующие пальцы, стремившиеся к точеным бледноватым губам, и хватил клыками за ладонь, да еще и головой замотал по-собачьи так, что кисть господина Бейли едва не расщепилась на две половины. Джорджа спасал Джек, вручную включивший шокер, а потом добивавший скованное чудовище ногами. Потом Йорна наказывали длительными, мучительными и изнуряющими играми в латексную «мумификацию», в которых участвовали также катетеры и капельницы физраствора.

«Если что, можем повторить», – ласково сказал по окончании многодневной пытки Джордж. Повторять не хотелось.

– Повернись, я с тебя маску сниму, – мягко говорит Джордж, опускаясь на одно колено перед клеткой. Джек приземляется на пол рядом.

Йорн откладывает книгу и, звеня цепью по решетке, прислоняется затылком к прутьям, садится по-японски. Джордж просовывает руки между прутьями и расстегивает ремни. «Намордник» из пятимиллиметрового латекса, прилипший к губам и кожаной маске, отделяется от лица химеры. Джордж протаскивает его между прутьями, а Джек тем временем берется за цепь на ошейнике.

– Теперь что надо сделать? – слегка разминая здоровую руку, спрашивает Джордж, и просовывает пальцы в клетку. На руке надета черная нитриловая перчатка.

Йорна крепко за месяц научили тому, что он должен сделать. Он наполовину прикрывает кошачьи глаза со сжавшимися от злости зрачками-точками за затемненными стеклами, и принимается лизать резиновые пальцы хозяина быстрыми отрывистыми движениями, как кошка. Поиграв немного пальцами, Джордж поворачивает к нему ладонь, и цепной ракшас продолжает ее вылизывать под буравящим, надменным и довольным взглядом хозяина. Бейли не держит зла за последнее серьезное нарушение, зверь был хорошенько наказан и урок усвоил. Руку Джорджу обратно собрали, а мальчик ему по-прежнему очень нравится. Йорн старается не смотреть на своего владельца, и все же их взгляды периодически скрещиваются. Кожа у крыльев носа химеры сильно подрагивает под резиновой маской от гнева, но заново переживать пытку Йорн пока не в силах. Он облизывает сквозь решетку резиновую руку господина Джорджа Бейли, уперевшись ладонями в прутья клетки, звеня по ним цепью наручников. Он покусывает осторожно и нежно пальцы хозяина, как учили, лижет тыльную сторону его кисти, пока Джордж не соизволяет заключить, что ракшас достаточно продемонстрировал свою звероподобность. Джек подтягивает цепь к самой решетке, просовывает руку между прутьями и хватает пояс сбруи, притягивает Йорна еще ближе. Держать его сложно, монстр отстраняется с силой, Джордж помогает брату, здоровой рукой цепляется за ремень на боку химеры, а прокушенной гладит по голове, по сдавленной жестким ошейником шее. Джек ловко закрепляет цепь на решетке. Чудовище немного ослабляет сопротивление, но сразу вслед за поглаживанием по плечам рука Джорджа перемещается вниз, прикасаясь между бедер.

– Джордж…– почти просительно цедит Йорн, притянутый цепью к прутьям.

– Молчать! – неожиданно громко и грубо рявкает хозяин. – Говорить тебе запрещено! – он уже гладит химеру между ног, пока Джек освободившейся рукой хватает чудовище за ремень, стягивающий бедро.

Химере запрещено говорить без особой санкции. Животные не говорят. Зверь лишь должен понимать и исполнять команды по первому требованию, по мановению руки, по движению брови. В этом преимущество разумного домашнего животного – он все понимает. Разумный зверь понимает, что с ним делают, понимает, как сладко и томно хозяину от его боли. Разумный зверь, в отличие от неразумного, знает, что такое унижение. Низкий глухой вибрирующий рык сопровождает бесстыдные прикосновения хозяина. Его рука идет вдоль кожаного ремня сбруи, сильно врезающегося между ягодиц, добирается до обтянутых кожаным гульфиком половых органов. Джорджу нравится такой аккомпанемент, он не угрожает Йорну электрокнутом, а лишь неумолимо продолжает трогать домашнего питомца между ног до тех пор, пока в нем что-то не ломается. Химера уже больше не может рычать, горло сдавлено, хочется откашляться, да и смысла в этой вокализации нет. Йорн прижимается боком к решетке, потому что так меньше всего натягивается цепь, и молча терпит. Он ясно осознает, что это лишь начало приготовленных для него обезличивания, объективации, обесчеловечивания – противоположность всему, к чему он стремился последнее десятилетие после того, как решил в восемнадцать лет становиться, наконец, человеком разумным. Йорн не знает, как правильно настроить себя по отношению к тому, во что превратилось его существование. Ему хочется выть…

Вечером в малой гостиной он сидит на полу в ногах хозяина. Бывший кембриджский докторант, затянутый в кетсьют и сбрую, принимает живописную, изысканно небрежную позу, как девица на викторианской пасторали, отчасти потому, что у него от природы ровная осанка и красиво посаженная голова, отчасти потому, что тюремного образца оковы не позволяют ему сесть иначе. Хозяин иногда наклоняется и гладит химеру. Четыре дня в неделю Йорн «смотрит» телевизор в глухой безглазой маске. Часто Йорну приказывают лечь на пол, на шкуру черного медведя-барибала, Ursus Americanus, перед камином. Господа снимают обувь и аккуратно ставят ноги на бок или спину Homo Rapax, чуть массируют себе стопы, потираясь о многочисленные металлические пряжки на рабском костюме, греют пятки теплым жестким телом генетического чудовища. Удовольствие, за которое не жаль заплатить «четверть ярда».

Через пять месяцев чудовище уже дремлет, растянувшись на диване, положив голову на колени к хозяину. Красивое, словно из черного гранита выточенное лицо Йорна не требует более маски-«намордника». За исключением новейшего внутреннего фиксатора для челюстей, хозяин больше ничего не использует. Джордж с тихим умиротворением перебирает сильно отросшие локоны воронова крыла, осторожно заплетает их в рыхлую мягкую косу и иногда поглаживает полностью зажившей правой рукой губы своего экзотического зверя. Зверь все еще носит рабские кожаные и резиновые комбинезоны, он всегда в наручниках, ему строго запрещено прикасаться к хозяину ладонями, но Джордж уже научил его получать удовольствие от близости с господином. Он уже несколько раз целовал эти серьезные губы, доведя химеру до экстаза изощренной стимуляцией. Ракшас становится «уютным».

Йорн вздрогнул и зажмурился. Лизбет вонзила острый ноготь в его кожу под лопаткой. Она почувствовала: под сегментом вытатуированного на спине монстра, одновременно черве– и членообразного, скрывалось что-то инородное – маленькое уплотнение полсантиметра в поперечнике, словно насосавшийся клещ, только забурившийся глубоко под кожу. Лиз внимательно прощупала рельефную спину любимого чудовища, опасаясь, что спутала какой-то естественный элемент анатомии с чипом, но более ничего подобного в указанном регионе не обнаружила.

– Посильнее, – попросил Йорн, притворяясь, что инструктирует ее относительно массажа.

Лизбет надавила и сразу же с испугом отпустила: в воде бассейна образовалось полупрозрачное кровяное облачко, но быстро, впрочем, растворилось.

– Шею ты еще не могла бы мне поделать? – попросила химера, протягивая назад элегантные обсидиановые руки с едва заметными светящимися точками вдоль нескольких люминофорных дорожек. Он поймал Лизбет за попу и прижал к своей пояснице. Лиз обхватила его легкими стройными ножками, и принялась уже без дотошности следопыта разминать затвердевшую от нескончаемого нервного напряжения трапецию. Расцарапанная метка под лопаткой продолжала чуть кровить.

– Посильнее, не стесняйся... а-а-а...– Йорн выгнулся под ней и зашипел. – Хорошо...да…Де пута мадрэ!

– Йорн, – осторожно начала Лизбет, наклоняясь к его уху, – ты действительно предполагаешь, что на демонстрациях устраивают облавы, чтобы потом… торговать?

– Я этого не утверждаю, – ответила химера. – Но я тут на досуге, пока отлеживался, почитал этот их майн кампф Мартина Сандерса…

– Кого?

– Главнюка по политпросветительской работе, – пояснил Йорн. – Томов пять я, наверное, успел освоить, и передо мною теперь последние сорок лет мировой истории предстают в совершенно ином свете. Если следовать изложенной у него логике, то все сходится. Протестные движения в наше время очень легко уничтожить в самом зачатке, когда они еще только набирают как людей, так и техническое оснащение, но этого почему-то мы не наблюдаем. К тому же, я давно задаюсь вопросом – еще со времен собственного участия в бойцовском клубе – почему гвардейцы себя последовательно ведут в провокационном духе на каждой демонстрации? Они постоянно подстрекают толпу, и мероприятия неизменно заканчиваются долбежом, после которого людей вяжут пачками. Что творилось в Лидсе четыре года назад, ты помнишь. Но демонстрации все равно разрешают. А теперь я рассуждаю так: в движении участвуют в первую голову маргиналы всех мастей, безработная молодежь, которой уже кроме собственных оков терять нечего. Есть некоторый процент студентов. Хороший раб-европеец стоит миллионов семь-девять. Гражданин со средним достатком выплачивает в казну налогов примерно сорок тысяч в год. Чтобы отслюнявить семь миллионов на общественные нужды, оному гражданину требуется…э-э… три раза по 58 – это сколько будет?

– Йорн, я никогда в жизни, наверное, не постигну, как ты считаешь, – всплеснула Лиз руками.

У ракшаса были нетривиальные отношения с математикой. Он довольно странными способами производил арифметические вычисления, используя какие-то интуитивно одному ему доступные схемы и единицы, а также мог делать с высокой точностью выводы о природных явлениях, не обращаясь к конкретным расчетам. Математический язык он при этом в школе не освоил и завалил все курсы алгебры, неплохо в то же самое время справляясь с естественными науками. В задачах наподобие «Прорвет ли паровой котел, если…» Йорн мог с точностью определить, прорвет или не прорвет, но все вычисления происходили в подсознательных модулях рапакса, которые человеческая часть его не могла вытащить на свет божий в виде логического объяснения, не говоря уже о математической формуле.

– Короче четыре продуктивные рабочие карьеры. Господи, сколько это будет-то?.. Сто семьдесят пять лет ему надо пахать, условно говоря, чтобы выплатить. И это касается лишь среднего класса. Большая часть анархистов и прочих реформаторов к таковому не относится. У ребят нет образования, нет карьерных перспектив, высокий риск алкоголизма, наркомании и прочего делинквентного поведения. Отсюда дополнительная нагрузка на систему здравоохранения, правоохранительные органы en zo vort. И это все на фоне расшатывания государственных устоев, которым занимаются получатели скудных социальных плюшек. Кусают они руку, которая их какбэ кормит, – Йорн оскалил клыки в недоброй ухмылке, снова вспомнив вкус крови хозяина. – При этом кандидаты в рабы из них вполне годные: молодые, простые, спортивные, непритязательные, многим всего лишь осточертело питаться одной картошкой и хот-догами, поэтому они выступают. Посему представь: власти получают шоу для народонаселения. В дополнение – единоразовые крупные вливания в казну, которые удобно пилить, избавление от ненужной низкоквалифицированной рабочей силы, а также экзальтированных и тоже не слишком нужных философов, политологов, социологов и прочей белорукой интеллихенции, которая после докторантуры работает в баре, и чью созидательную энергию требуется, хочешь-не хочешь, канализировать. Плюс, получаем на выходе, худо-бедно, перераспределение благосостояния между более и менее благополучными континентами. Интересно, что они построили на деньги, вырученные от продажи моей шкуры? У Кембриджа, мыслится мне, каждый год дефицит в бюджете около двух миллионов. Эдак я мог бы родную альма матер до тысячного юбилея с комфортом обеспечить, – Йорн засмеялся отрывистым нервным смехом. – Я бы не возражал, если бы во дворе Питерхауса воздвигли в назидание студиозусам стелу в форме моего космического ху…

– Йорн! Я тебя очень прошу, прекрати! – оборвала его Лизбет. Она понимала его душевное состояние. Но Йорн раньше так грубо не шутил и не матерился в ее присутствии.

– Прости, я – копролалический идиот… – Йорн отпустил борт и ушел с головой под воду, как Моби Дик, утаскивая Лиз за собой. Та взвизгнула, теряя равновесие.

– Эй! Чего вы тут творите? – окрик Джорджа грянул среди тропической растительности искусственного сада, как гром в раю. Йорн поспешно вынырнул и мрачно глянул на хозяина, пряча за спиной девушку в мокром кружевном белье.

– Простите, сэр, – сказал он на автомате, хотя не знал, за что извиняется. Видимо за то, что причинил господину Бейли удивление. – Я нужен?

– Сейчас – нет, – коротко бросил Джордж. – Я тебе журнальчик принес, рекомендую почитать на досуге. Сегодня вышел, – он помахал толстым глянцевым изданием. На обложке виднерась легко узнаваемая масочная физиономия ракшаса в профиль и необыкновенно облагороженный фотографическим искусством лик господина Джорджа Бейли в фас. Название журнала было банальным, но емким: «Господин».

– Неужели и это случилось… – процедил Йорн.

– Отчего бы не случиться? – пожал плечами Джордж. – Они просто примечание в конце интервью сделали относительно того, что ты убил Айзека и будешь наказан. Я на скамейке положу, только мокрыми руками не брать. А что тебя, кстати, вдруг в прорубь понесло?

– Мне господин Бейли посоветовал, – отрезал Йорн.

– Вот как? – Джордж стоял и рассматривал химеру тем хорошо знакомым взглядом, который возникал у хозяина, если его голову навещали нечистые мысли. Йорн ждал, все больше напрягаясь. – Фотографии классные получились, взгляни обязательно. Кстати, я посмотрел еще раз на тебя – тебе лучше с длинными волосами. Пока так ходи, но будешь снова отращивать, – а потом Джордж вдруг прибавил: – Ты похож на библейского змея-искусителя…

– То, что я являюсь искушением для многих, вряд ли можно оспорить. А вот что является агентом искушения в действительности: я или они сами – это вопрос с менее однозначным ответом.

– Не умничай. Вечером меня не будет. Если решишь с ней сексом заниматься, будь любезен, не на моей кровати, – ни с того, ни с сего предупредил Джордж.

Йорна это разозлило. У него возникло подозрение, что хозяин хочет сказать что-то совсем иное, но не находит решимости. Чего Джорджу на этот раз стукнуло в башку? Предупреждение было ничем не мотивировано и излишне, потому как Йорн никогда в жизни не стал бы ничем заниматься в спальне господина. Да и вообще ЗППП после изнасилования никто не отменял. Он надеялся, что доктор Шварц оказался на вечеринке не только ради петушиных боев. К тому же приказ относительно прически химеру фрустрировал не на шутку. Чуть больше месяца удалось Йорну выцарапать, чтобы побыть самим собой, но Бейли опять погрузился в деятельность, сосредоточенную вокруг внешности любимого питомца. Беспокоил не сам факт предстоящего отращивания волос, а символическое значение, которое прическа имела для господина. Джордж полюбовался на Йорна, одетого в деловые костюмы, и решил, что чудовище слишком по-человечески выглядит. Не нужен ему был Йорн, более похожий на мажора-любовника, нежели на раба, срочно требовалось разбавить образ каким-нибудь неброским, но ясно прочитываемым эротическим фетишем.

– Лицо попроще сделай, – грубо бросил Джордж Йорну, у которого весь этот поток неприятных мыслей отразился на выразительном, хоть и статуйном лице. Бейли чувствовал себя неуютно под кинжальным взглядом. – Я поддался на провокацию, разрешил поэкспериментировать – мне результат не нравится. Хочу, чтобы было, как в журнале, – он ткнул пальцем в обложку. – Усек?

– Да, сэр, – рявкнул Йорн.

– Ну, вот и отлично. До завтра, – бросил господин Бейли и зашагал прочь, положив журнал на скамью. – А! – он вдруг остановился и обернулся к двум заморским чудовищам. – Ты, ногти ему сделай, а то невозможно просто…– он расстегнул рукав рубашки и многозначительно указал Йорну пальцем на длиннейшую пылающую царапину от локтя и почти до запястья. Йорн вместо того, чтобы извиниться, как сделал бы не только раб, но и любой приличный человек, впрыснул в мимические мышцы микродозу желчной ухмылки. – Ехидна ты, – ответил на это Джордж.

– Как скажете, сэр.

Йорн и Лизбет забились в свой привычный угол в большой гостиной, который у химеры, правда, неизменно оживлял в памяти сцены бестиального соития с любовницей Джека – одной из многочисленных жанровых сценок, которая до сих пор не укладывалась у ракшаса в голове. Ханна в результате так и не разобралась в своих амбивалентных чувствах и успокоила себя выводом, что она трахнула раба, а не раб трахнул ее. Джек сделал вид, что скорый перепих с сексуальным невольником – лишь обыкновенная господская забава, и так было задумано с самого начала мироздания. Лишь Йорн пытался постигнуть то, что люди испытывают, играя в подобные игры, но его разум отказывался моделировать их психические состояния. Человек разумный ему очень часто казался чокнутым курьезом природы, неокортекс которого покрыт не извилинами, как у всех уважающих себя высших млекопитающих, а натурально рябью и завихрениями.

Лиз держала в руках свежее издание, долго рассматривала обложку, свернувшись клубком и положив ноги на химеру.

– Хорошая фотография, – сказала она, наконец, веско. – Взгляд твой очень ясно уловили. Весьма узнаваемый взгляд. А вот хмырь выглядит гораздо более проникновенно, чем он есть на самом деле.

– Угу…– рассеянно ответил Йорн. – Пожалуй.

Лизбет пролистала страницы до середины, отыскивая интервью месяца с одним из крупнейших игроков рабовладельческой сцены, охранявшим ревностно свою приватную жизнь и лишь по очень значимым поводам выходившим на публику. Без сомнения, примечательны были фотографии, иллюстрировавшие статью. Сразу можно было заключить, что восходящая звезда Фред Оксби – нечто большее, чем коммерческий фотограф для узкоспециального глянцевого журнала. Более того, было очевидно различие между традиционным, в согласии с церемониальным каноном выполненным портретом хозяина и остальными фото в ярко выраженном, довольно самобытном стиле художника. Парадный портрет в цвете, предваряющий текст интервью, был, прямо сказать, отвратителен. Господин Бейли в голубовато-сером деловом костюме восседал на пошлом ампирном троне едва ли не в позе Энгровского Юпитера и прямо метал взгляды в камеру. Йорн, в черных кожаных брюках, кипенно-белой рубашке навыпуск и подчеркнуто массивном блестящем ошейнике, стоял на коленях у его ног, слегка, правда, облокотившись плечом на авторитетное бедро хозяина. При этом редактор выбрал кадр, на котором Йорн отвлекся и посмотрел в сторону, что создало живой контраст с неподвижной позой самодержавного Джо. При более внимательном анализе, впрочем, становилось очевидно, что господин Бейли вполне раскованно чувствует себя перед камерой и чересчур всерьез парадную композицию не принимает – правый уголок его брезгливого рта хитро тянулся вверх. Фото внутри статьи казались более интригующими, слегка ощущалось подражание Маппелторпу – в большей мере натюрмортам и портретам, нежели эротике. Работы были лаконичные, черно-белые, с контрастным освещением, скульптурно текстурирующим поверхности, переводящим осязаемые предметы и тела в область эфемерной абстракции. На одном из крупных планов Йорн держал в зубах опасную бритву, а Джордж, на две трети отвернувшись от объектива, приближал к химере лицо, словно подбирался поцеловать в скованную ошейником шею. Фотография была действительно красивая, напряженная, образцово сбалансированная, живая и в то же время навеки застывшая. Йорн уж не стал докладывать очарованной Лизбет интимные подробности про то, как ему для кадра с бритвой надевали наручники за спиной и подрядили ассистента держать за ошейник для подстраховки. Фотосъемка состоялась уже давно, и странного доверия, которое появилось у Джорджа к химере за прошедшие несколько месяцев, не существовало и в помине. Йорн вообще не мог понять, как ему удалось выглядеть естественно на фотографиях, потому что желания сниматься и украшать собой рабовладельческую ярмарку тщеславия у него не наблюдалось ни малейшего. К тому же, начинался приступ мигрени, и он лишь выполнял равнодушно указания, стараясь не расплескать кипящий мозг. На одной из фотографий, акцентировавшей внимание в первую очередь на скарифицированных узорах и платиновых украшениях химеры, резко контрастировавших с человеческой смугловатой и холеной щекой господина Бейли, Йорн целовался со своим хозяином. На остальных они вступали во взаимодействие больше композиционное, геометрическое, нежели личностное. Йорн ни на одном из изображений не смотрел в камеру, и ни в одном из кадров фотограф не показал, что раб заметно выше хозяина ростом. Джордж всегда доминировал, Йорн формально присутствовал, но отсутствовал сущностно, чем добавлял неразгаданности образу.

После первой очарованности прекрасной работой, Лизбет ощутила горечь и отвращение к колдовскому фотографическому обману. Все тонко срежиссированные, умеренно эротические сцены, которые даже господина Бейли представляли в качестве некой энигматической абстрактной субстанции, произрастали из грубого кошмара и гнусной нечисти пентхауса по другую сторону объектива. Лиз посмотрела на скрепленную скобами разбитую бровь Йорна и провела пальцами по его скуле, едва прикасаясь к дужке очков. Чудовище сделало неопределенное движение головой. Йорн читал текст интервью с тем ледяным и мрачным выражением, которое при недостаточном знакомстве с физиогномикой ракшаса можно было принять за желание растерзать. Когда двое начали встречаться пять лет назад, Лизбет довелось пройти через период взаимного недопонимания, потому что химере всегда требовалось сознательное усилие, чтобы допустить на масочное обсидиановое лицо живое и доброжелательное выражение. Когда Йорн расслаблялся и сосредотачивал внимание на неосязаемом предмете, предаваясь размышлению, у него всегда была физия убийцы, выбравшего жертву и неотступно следовавшего за ней в темноте ночи. Впрочем, статья заставляла ракшаса то хмуриться, то выгибать экспрессивно смоляную бровь. Лиз решила подождать, пока химера закончит, потому как синхронно читать им никогда не удавалось: Йорн сильно опережал и потом сидел скучал, раздражая Лизбет своим нетерпением перевернуть страницу. Она уткнулась лицом в его плечо и одним глазом посматривала на случайным образом выбранные строки из текста.