Текст книги "Пентхаус (СИ)"

Автор книги: Sutcliffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Йорн!

– Да, сэр?

– А вот скажи мне, будь любезен, – произнес Джордж, аккуратно подбирая слова, чтобы вопрос не прозвучал слишком легковесно, – в чем ты лично находишь большее удовольствие: в музыке или в сексе? Только не говори, что это абсолютно разные вещи, сравнивать нельзя и все в таком подобном духе. Вот задача тебе, оценить приблизительно степень удовольствия, которое ты получаешь в первом и во втором случае.

– Дайте подумать тогда, – без особого энтузиазма откликнулся Йорн.

Довольный своей загадкой, Бейли поигрывал платиновыми шипиками украшений, вставленных пару месяцев назад в новые два прокола под нижней губой раба. Хотя очередная небольшая операция, осуществленная против воли Йорна, располагалась в цепи событий, спровоцировавших у химеры невротический эпизод, Джордж был крайне удовлетворен ее внешним эффектом. У Йорна теперь имелись по два тонких симметричных шрама на губах, причем на нижней они заканчивались перманентными штангами с коническими небольшими шипами. Кроме того, рабу сделали вертикальный прокол в правой брови и два таких же в левой, чтобы они перекликались с двойным проколом в правой ноздре. Правую бровь украшала платиновая штанга с шипами, левую – одна с шипами, другая – с шариками. Если бы, к примеру, Джорджа спросить, что у него вызвало бы больший восторг, секс с Йорном или же неторопливое, постепенное и насильственное преображение его внешности, Бейли бы ответил без долгого колебания, что удовольствия эти хоть и разноплановые по наполнению, но сопоставимые по интенсивности. Поэтому от одного он мог так долго откладывать. Секс – это всего лишь краткая, временная реализация фантазии. А Идеальный раб – фантазия бесконечная, это вращение вокруг недостижимой черной дыры совершенного наслаждения, которое существует только в человеческом воображении, но никак не в реальной действительности.

Йорн был идеальным проектом Джорджа, который при наилучших условиях должен был длиться, приближаясь, но никогда не достигая конечной точки безупречности.

Последней процедуре усовершенствования Йорн покорился так, как в теории должен был бы покоряться, когда хозяин хотел его. Процесс протекал с гораздо меньшим драматизмом, чем в первый раз два года назад. Йорн несколько устало позволил себя приковать к мягкому медицинскому креслу, зафиксировать голову ремнями и ввести в рот обычный внешний фиксатор для челюстей. Джордж сидел рядом и поглаживал химеру, как хозяин любимого кота во время неприятного визита к ветеринару. Джованни, специально вызванный из Европы, чтобы не дай бог не запороть скарификацию в самой чувствительной фасадной зоне, хлопотал, готовя инструмент.

– Это быстро, всего четыре прокола, – Джорджу доставляло сладкое удовольствие «чуть ошибиться». Он прекрасно знал, что проколов будет пять, не говоря уже о том, что вслед за ними Джованни должен был прецизионным лазерным скальпелем произвести порезы на точеных, чувственных без порочности губах чудовища. Анестезию Джордж попросил не делать под тем предлогом, что у Йорна с ней проблемы, а Йорн мог только закатить глаза, не будучи в силах с фиксатором во рту возразить, что проблемы у него с общим наркозом, а не с поверхностной заморозкой, действующей пятнадцать минут. Потом специалист мирового класса протыкал осторожной, мастерской рукой кожу химеры, а Джордж наслаждался напряженной гримасой Йорна, жмурившегося от весьма неприятных ощущений. Джордж не любил причинять больше страданий, чем раб мог терпеть молча. Но умеренный дискомфорт, в большей мере психологический, нежели физический, навевал ему каждый раз сладостные мысли о потере девственности, о боли, смешанной с удовольствием, как кровь и молоко. Вата с антисептиком собирала выступившие алые капли, металлические штанги проникали в отверстия, словно роботические члены, Джованни запаивал полированные конусы платиновых шипов. Придерживать Йорну голову и, словно ребенку, объяснять, что шрамирование на губах придется сделать, хочет он того или нет, было блаженством особого рода. Йорн не мог воспротивиться манипуляциям со стороны хозяина. Но хозяин, как доброжелательный родитель, делал лишь то, что было нужно, даже если Йорн никак не мог проникнуться природой этой необходимости. Нанести порезы на губы по словам Джорджа, было необходимо, и если Йорн будет вести себя как просит Джованни, то есть, максимально воздержится от любых шевелений, то получатся тонкие, малозаметные, сексуально привлекательные полосочки. Если решит хулиганить, рискует испортить себе лицо.

Джованни попросил Бейли снять фиксатор с раба, установил прибор над его лицом. Йорна проинструктировал слегка сжать губы, приготовиться и не двигаться, в том числе как можно сильнее расслабить мимические мускулы. Джордж наблюдал сначала красные полосы света, с помощью которых мастер наводил прибор на предназначенное для шрама место. Потом три вспышки, тонкий дымок, руки прикованного Йорна вцепились в подлокотники. Чуть обожженные края неглубокого тонкого разреза разошлись, как краешки лепестков в лишь только начавшем раскрываться бутоне.

– Сейчас еще один осталось перетерпеть и обработку, – Джордж получал нестерпимое удовольствие подбадривая и успокаивая собственную жертву, ему нравилось быть мягким и великодушным с химерой. И он почти искренне считал, что проводимые болезненные и унизительные процедуры являются необходимостью. Не жизненной необходимостью, конечно. Тем не менее, Джордж лучше знал, как Йорн должен выглядеть, и к тому же имел полное право от него требовать соответствия.

Джованни сориентировал второй разрез по уже имеющемуся шраму у Йорна на верхней губе, рассек неглубокий слой кожи невидимым скальпелем.

– Твою ж м...– выдохнул Йорн, жмурясь.

– Сейчас рот не открываешь, чтобы на зубы раствор не попал, – предупредил Джованни. – Будет сильно щипать, обязательно терпи. Тридцать секунд всего лишь, – мастер ловко затянул пипеткой прозрачную жидкость из склянки. – Все, лежишь, терпишь. Засекаю, – он провел кончиком пипетки по шрамам, оставляя в них едкое вещество.

– Млядь...– промычал Йорн, не разжимая рта.

– 25, 26, 27, 28, 29…– считал Джованни, отвлекая и развлекая в своей манере невольного «клиента». Джордж сложил руки на прикованном, теплом и окаменелом от напряжения предплечье Йорна и игриво уперся подбородком. -30! Все, – рука с большим влажным тампоном снимает жгучий реагент – собственный патент Джованни, который оставляет идеально ровные, будто штихелем вырезанные, шрамы. Джованни промывает дистиллированной водой располосованные губы, после этого антисептиком проходится еще раз по всем повреждениям. Джордж ловко и споро ослабляет ремни, фиксирующие химеру. Сначала ноги, талию, высвобождает голову и шею, наконец, опасные, нервные руки.

– Свободен! Катись, – едва успевает сказать Джордж, как химера уже вскакивает, бросая ненавидящий взгляд на Бейли и его высокооплачиваемого соучастника, сгребает со столика пачку ваты и, опрокинув как бы случайно табурет Джованни, ураганом вырывается из комнаты, шарахнув по дороге дверью со всей силы.

– Во дурак, – прокомментировал Джордж. – Датчик мог вполне среагировать...Как тинэйджер себя ведет, честное слово.

– Ну, что надумал, красавец? – Джордж слегка потряс Йорна за плечо.

– От секса можно отупеть, сэр, от музыки – нет. По моему очень скромному мнению, – ответила химера. Ему не хотелось совершенно разговаривать на предложенную тему.

– Ну-у…– разочарованный лапидарностью ответа протянул Бейли. – Смотря, какая музыка и какой секс.

– Музыку, которую вы, очевидно, имеете ввиду, многие вряд ли согласятся назвать музыкой.

– Мальчик мой, многие из моих знакомых не назовут сексом то, чем вы с девчонкой твоей, как школьники, по углам занимаетесь, – со смехом парировал господин Бейли.

Йорн уже два года тренировал себя пропускать подобного рода добродушно-барственные замечания мимо ушей, которые Бейли отпускал постоянно с более или менее сознательным намерением поддеть строптивую химеру. Поскольку ремарки долетали из какой-то другой галактики, в которой обитал Джордж, Йорн искренне не обращал на них внимания. Но сейчас его вдруг покоробило, возможно оттого, что Джордж вмешал в это говно Лизбет.

– Сожалею, возможно, я не искушен.

– Конечно, не искушен. Многое из того, что должен знать и уметь раб ты не умеешь и знать не хочешь. – На кой черт я такой нужен! – агрессивно огрызнулся Йорн.

– Не искушай меня, Йорн, а то я в действительности начну задумываться, за что я тебя люблю.

– А то вы без моей подсказки не задумываетесь...

– Змей, а, может быть, ты заткнешь фонтан на эту тему? Речь совершенно о другом идет.

– Хорошо, сэр. О чем же тогда идет речь?

– О том, что получение высшего, изысканного удовольствия от секса – это целая культура, гораздо более старинная, чем закон о разрешении сексуального рабства. Для сравнения, можно макнагетсов пойти похавать, а можно отужинать в пятизвездном мешленовском ресторане. В определенных условиях макнагетсы тоже вызывают интенсивное физиологическое удовлетворение, но оно мало связано с мозгами. Здесь нет традиции, нет тонких оттенков, ритуала, истории, сообщества, знатока. Макнагетсы – это набивание желудка, высокая кухня – явление культурное, интеллектаульное, если угодно.

– Вы знаете, один мой приятель в Кембридже, с классической филологии, на третьем курсе написал по-латински опус под названием «De arte honeste cacandi», что примечательно, по аналогии с «De arte honeste amandi» Андреаса Капеллануса, и даже его издал небольшим тиражом...

– И о чем же этот опус? – Джордж, снова поглаживавший шелковую, плотную полумаску синтетической кожи на лице химеры, ощутил, как Йорн расплылся в улыбке, наверняка, едкой. – Я же сказал, «De arte honeste cacandi» – «О благородном искусства испражнения». – И к чему это, позвольте осведомиться, было сказано? – Йорн зачастую не мог понять, действительно ли Джордж не понимает его шуток, или нарочно притворяется. Впрочем, чувство юмора у господина Бейли находилось в явном рассинхроне с чувством юмора химеры. – Сэр, если бы мой приятель не задумывал этот трактат как постмодернистский стеб, а был искренним любителем посидеть на фарфоровом троне, и относился к делу с достаточной мерой фанатической увлеченности, у него бы могли образоваться ученики и последователи, а буклет имел бы все шансы стать корнем традиции, со знатоками, теоретиками-скатологами, ритуалистикой, эмблематикой и, не к ночи будь помянут, иконографическим каноном.

– Йорн, ты несешь чушь, – безапелляционно отвечал Джордж. – Причем делаешь это злонамеренно, зная, что мне подобные вещи категорически не нравится.

– Я осмелюсь спросить, почему это, сэр?

– Потому что интерес к говну, в отличие от интереса к сексу, не является не то, что универсальным, но и даже распространенным человеческим интересом. Культуру и базу последователей на нем не построишь. Поэтому сравнение нелегитимное. Следовательно, не доказывает, что я не прав.

– Джордж, осмелюсь высказать предположение, что вы не углублялись в изучение культурных универсалий, если так рассуждаете. Интерес к говну в человеке как раз-таки примордиален и неискореним. А все это я говорю к тому, что любое явление можно окутать ареалом благородной традиции и искусства для избранных, если уметь о нем велеречиво рассуждать и собрать критическую массу единомышленников.

– То есть, ты хочешь сказать, что секс – это «сунул-вынул»?

– В узком смысле, безусловно, – Йорн опять резким движением поднялся и соскочил с дивана, отправился к подносу со стаканами и бутылкой минеральной воды. У Джорджа пронеслась по телу, словно рябь по воде, волна сладких мурашек от движения Йорна, едва ли не роботоподобного в своей четкости и скоординированности. Иногда Джордж не мог поверить, что эта великолепная тварь принадлежит ему, и худо-бедно, позволяет с собой играть.

– Куда тебя несет-то вечно... – пробурчал Бейли, недовольный тем, что чудовище отыскало предлог, чтобы разорвать физический контакт. – Мне не предложишь?

– Не хотите ли воды, сэр? – отозвался Йорн язвительно. Черт! Обычного раба за такие оплошности Джордж бы с удовольствием выпорол. Более того, год назад он все еще приковывал и порол Йорна за такое хамство. А сейчас хозяину нравилось подыгрывать чудовищу, когда тот позволял себе поведение свободного человека. Но особенное удовольствие Джорджу Бейли приносило осознание того, что это только игра, продолжение или прекращение которой зависит только от него.

– Соблаговоли налить, – Йорн вежливо поднес ему стакан. – В узком смысле это не секс, а спаривание. У животных есть спаривание, но нет секса.

– Опасаюсь, что это во многом вопрос терминологии. Но тогда меня интересует, где, по-вашему, пролегает граница между спариванием и сексом, а также сексом и вашим элитным Сексом с заглавной буквы? Меня не спрашивайте, я же не человек, – прибавил он саркастически.

Джордж некоторое время смотрел на чудовище, перегнувшись через спинку дивана.

– У человека не бывает просто спаривания, Йорн, если только это не совсем полудебил какой-то с тяжелым психическим отставанием. В сексе наличествует элемент творчества, фантазии, воображения, которое создает некую реальную действительность, но с другой стороны, стимулируется этой действительностью. Но они никогда не совпадают. Фантазия всегда больше реальности, но реальность всегда подбрасывает фантазии новые элементы. Это как плюс и минус на источнике тока, они должны быть на расстоянии, чтобы появилось напряжение и пошло электричество. Вот какую долю творческого воображения ты вкладываешь в секс как в реальности, так и у себя в голове, определяет, степень развитости твоей сексуальности не только в моем личном понимании, но и в понимании моего круга. То есть, если ты пребываешь в грезах и ничего не делаешь в действительности, секс у тебя никакой. Если ты просто пихаешь по десять раз на дню во все, что попало, как поступают, не скрою, некоторые мои знакомые, это практика для быдла. А ты сам понимаешь, быдло иногда бывает с очень большим капиталом и может позволить себе содержать много рабов.

– Боюсь прямо спросить...– Йорн скривился, думая, как бы поаккуратнее выразиться.

Джордж понял, что надо не упускать момент. Он тоже поднялся, отставил стакан и подошел к Йорну.

– Что у меня с тобой, хочешь спросить? Секс или Секс с заглавной буквы? – Бейли сунул руку ему под ремень, обнял за бок – в такие напряженные моменты Джордж очень сожалел, что Йорн был довольно высок ростом, выше него, психологически трудно было доминировать или даже просто притянуть к себе красивую физию. – У нас живая, динамичная, развивающаяся система, которую не каждый «ортодокс» может правильно понять, однако мне она приносит возвышенное...– Джордж прикоснулся к точеным, безответным губам чудовища, – ...изысканное... – он снова уже настойчиво поцеловал Йорна, – ...удовольствие. Сними рубашку и встань на колени на шкуре.

Джордж к своему удовольствию почувствовал, как химера вздрогнула от этих слов, его возбуждали еле заметные, секундные симптомы внутренней уязвимости, которые время от времени проявлял зверь. Йорн подчинился с окаменелым каким-то видом, из чего Джордж сделал вывод, что надо вести себя осторожно: если ему что-то очень сильно досадит, он пойдет на то, чтобы получить болевой шок, но врежет Джорджу. А поскольку попытка у него только одна, Йорн постарается врезать так, чтобы мало не показалось с первого раза. У Джорджа на мгновение промелькнула мысль надеть на чудовище наручники, но ему ужасно не хотелось. Надоело, скучно. Он стремился рискнуть по-настоящему и понять, что в самом деле происходит между ним и рабом. Йорн стоял неподвижно перед камином на медвежьей шкуре, спина прямая, взгляд, куда-то в пространство направленный, холоден, сосредоточен, но как будто не совсем здесь, не в комнате, не с Джорджем. Только пальцы нервически сжимаются, упираются ногтями в ладони и снова разжимаются. Джордж подошел медленно сзади, одними кончиками пальцев прикоснулся к обнаженным татуированным плечам. Химера ожидаемо вздрогнула снова. Надо бы понаблюдать, дергается ли он также, когда девчонка лезет к нему с ласками. Джордж продолжил очень деликатно массировать напряженную мускулатуру, наклонился и поцеловал почти символически тонкий операционный шрам сзади на гибкой шее. Под ним сидел скорпион, словно под поросшим вороным мхом камнем – скорпион, благодаря которому Джордж мог делать то, что он сейчас делал. Без его жала, подключенного к нервным волокнам химеры, не было бы ни этого равномерного дыхания совсем близко, очаровательно чистого аромата тускло сияющей иризирующими микрочешуйками кожи, ее гладкой, тугой и плотной поверхности, непохожей на текстуру человеческого тела. Джордж опять прикоснулся к шее зверя губами и попробовал ее на язык. Почти отсутствовал обычный солоноватый вкус. Он хотел, было, слегка прикусить упругое гладкое покрытие, но в последний момент передумал, Йорн мог это действие неправильно истолковать. Тогда Джордж тоже опустился на шкуру, ноги химеры были у него между ног, он прижался бедрами к обтянутым брюками ягодицам и поцеловал в губы демоницу, выбитую у химеры на спине. Великолепная, мрачная, развратная картина вселенской похоти еле заметно равномерно двигалась в ритме Йорнова дыхания. Джордж спустился ниже и осторожно облизал вытатуированный член космического демона. В хитросплетении узоров из стали и разъятой плоти Джордж нашел еще не один половой орган, и каждому уделил внимание. Он даже забыл на какой-то момент, что целует Йорна. Он со сладострастием лобызал сатанинскую икону, предлагал в рабы самого себя подземным богам похоти, уродства и адского наслаждения. Отняв губы от лопаток химеры, Джордж прижался к нему всем телом и осторожно расстегнул ремень на кожаных брюках. Поскольку сопротивления пока не последовало, он продолжил, медленно расстегнул две пуговицы, за ними молнию, все так же деликатно опустил руку и прогладил по сексуальным боксерам из искусственной кожи. Во время краткого прикосновения Джорджу показалось, что член химеры в трехмерном исполнении также отнюдь не покоится равнодушно под одеждой. Впрочем, о внутреннем настрое Йорна это говорило не столь уж много. Его было довольно легко возбудить против воли, но это не значило, что чудовище не готово отказаться от сомнительного удовольствия насильственной эрекции в пользу кристального, как слеза, наслаждения отбить своему хозяину селезенку. Джордж решил, что на данном этапе ему уже требуется постоянно следить за глазами раба. Он встал, выпил еще воды вальяжно рассматривая парня сбоку. Вслед за тем, опустился на колени перед Йорном. Бейли решил чудовище немного удивить, взял его за платиной декорированные запястья и положил самую малость подрагивающие ладони себе на талию. Удивление химеры сконцентрировалось в чуть приподнявшемся дважды пронзенном изломе левой брови. Позволить рабу себя держать было не только вопиющим нарушением правил безопасности, но и почиталось за ужасающий моветон. Джордж не питал иллюзий относительно того, что Йорну умереть, как хотелось обнять хозяина, однако он должен был оценить серьезность символики. Йорн, видимо, не знал, что делать с неожиданно переданными в пользование боками, его ладони лежали довольно-таки мертво. Кошечку-то свою он поживее лапал. Джордж усмехнулся без досады, скорее, с удовольствием, насел на химеру и принялся настойчиво, властно целовать, полизывать и покусывать шею. До сих пор он жался на маленьких полосках, не закрытых ошейником под челюстью, теперь же путь был открыт к мышцам, к венам, к шрамам и шелковой коже. Джордж отпрянул на секунду, увидел мельком хорошо известное выражение окаменелой отстраненности на лице и адский огонь в глазах. Бейли сделал вид, будто ласкает зверю рукой живот, а сам снова проверил его эрекцию – Йорн был в возбуждении. Все происходило так, как он любил, только без оборудования, кандалов или ремней. Еще немного, и Джордж сможет рассказывать друзьям о своем триумфе над зверем.

– Ложись! – просипел Джордж над многажды проколотым ухом раба. – Да ничего я делать не буду... Лежать, тебе говорят!

Завалив Йорна аккуратно на пол, Джордж действительно ничего криминального не сделал. Он лишь долго играл языком с издевательски девчачьим украшением в его проколотом пупке, обласкал стальной рельефный пресс, ключицы и изолированные от мира драгоценными щитками соски. Джордж старался не слюнить его кожу излишне, периодически проверял, насколько приятно его телу, был настойчив, но в то же время подчеркнуто аккуратен и внимателен. Наконец, после некоторой, можно даже сказать, борьбы, во время которой Джордж был вынужден несколько раз раздосадованно ударить по медленно, но неудержимо отпихивающим его, мощным как гидравлический домкрат, рукам, хозяин заставил раба разжать зубы и принять его поцелуи. Сначала выходило наперекосяк, оба даже препротивно стукнулись зубами – явление, которое Джордж страстно ненавидел и обыкновенно готов был взбеситься, если раб допускал подобную оплошность. Однако теперь, увлеченный происходящим, он сдержался, дал пару секунд Йорну прийти в себя, и снова продолжил настаивать, чтобы тот целовался с языком. Наконец, добился своего и не отпускал до тех пор, пока сам не утомился.

Джордж умел целоваться весьма изощренно и с радостью тратил свое умение на сдержанного, напряженного раба, которого он с извращенным интересом старательно и неотступно делал бисексуальным. Ответные лобзания Йорна хоть и не становились такими открытыми и сладостными, какие Джордж наблюдал между ним и его игрушкой, однако он позволял играть со своим языком, с пирсингом, покусывать губы и, кажется, ощущал в этом нечто приятное. Джордж любовался и наслаждался четырьмя уже неплохо поджившими, но все еще красноватыми полосками скарификационных шрамов на его теплых, скульптурных губах. Согласно обещанию Джованни через несколько месяцев они должны были превратиться в тонкие белесые бороздки профилем чуть ниже незатронутого процедурой слоя кожи. При свете, падающем фронтально, они будут видны только за счет небольшого отличия в цвете, а боковое освещение будет выделять их едва заметный рельеф. В конце концов Йорн стал периодически закрывать глаза, что было важнейшим знаком своего рода доверия. Джордж ведь держал слово относительно пенетрации. Он вообще не делал с Йорном нынче ничего, что можно было бы назвать эгоистичным и мерзким.

Наконец, хозяин последний раз облизал кожу вокруг сжатых металлом, навсегда спрятанных под щитками сосков (Джорджа очень возбуждало само слово “навсегда”. Без сомнения, все украшения с Йорна при необходимости можно было снять, но Бейли позаботился о том, чтобы химера не могла этого сделать самостоятельно без инструмента. Джордж со своей стороны, ничего из кожи Йорна в обозримом будущем извлекать не собирался). Спустившись вниз, он также оставил поцелуй над резинкой боксеров, рукой погладил гениталии чудовища, даже нащупал, кажется, кольцо в головке члена.

Усевшись затем на бедрах химеры, Джордж залюбовался. Пускай с психикой у чудовища имелись некоторые проблемы, которые Джордж с завидным самоотречением нынче старался не усугублять, но выглядел он как холеный и обласканный арабский жеребчик. Шкура зверя горела и лоснилась шелком и хитином, синие и зеленоватые блики преломленного света переливались во взъерошенной густейшей гриве черных, как ламповая сажа, чуть волнистых волос, глаза, недобро смотревшие из-под полуопущенных век, поблескивали серым влажным льдом. Джордж, вдыхая последние улетучивающиеся эфиры недавнего наслаждения, пощупал твердые, рельефные и подчеркнутые скарификационным рисунком дельты ракшаса. Хоть сержант Дэн это отрицал, боясь, видимо, скандала от начальства, Йорн все-таки набрал кое-какую мышечную массу сверх того, что нравилось Джорджу. Грудная клетка и плечи у него раздались, он словно бы заматерел за два с половиной года. Как ни странно, ему, пожалуй, шло, а у Джорджа почему-то не возникало при взгляде на него желания, чтобы мальчик был понежнее и поинфантильнее. Химера не теряла ни на йоту своей грациозности и легкости движений, а ожидать от взрослого агрессивного парня милой, чуть наивной юношеской неуклюжести Джордж почитал идиотизмом. До чего неожиданно повлияла химера на его вкусы...

Джордж хотел взглянуть Йорну в глаза, но тот закрыл лицо ладонями и массировал виски с еле сдерживаемым нетерпением ожидая, когда его отпустят. Джордж пока еще не готов был отделиться от чудовища, зная, что в ближайшие дни тот будет его всеми силами избегать, шипеть, порыкивать и щерить клыки. Бейли лег на него животом, сложил руки на груди и спросил со снисходительным смешком:

– Ну что? Прямо ужас ужасный?

– Нет, сэр... – ответил Йорн, не убирая рук от лица.

«Для подобного класса случаев предусмотрена более точная терминология...»

– Я рад, что угодил, – Джордж хотел было его еще раз чмокнуть, но столкнулся немедля с предостерегающе оскаленной решеткой хищных зубов. – Змей подколодный... Йорн, все-таки я тебе кое-что покажу. Йорн убрал от лица скульптурные руки и вопросительно глянул на Джорджа.

– Что-то душеполезного характера, сэр?

– Возможно, если, наконец, проникнешься моей мыслью. Через две недели я приглашаю народ, будет небольшая тусовка в западном крыле, в залах.

– Что-то вы раньше не проводили здесь светских мероприятий...– произнес Йорн, рассматривая лощеную, угловатую физиономию хозяина.

– Дома не люблю, – интимно поделился Джордж, устраиваясь на Йорне поудобней. – Только когда уже невозможно отвертеться. Но моралистическое послание мое в том, что будет довольно большая выборка. Большинство приглашенных придут с рабами, иногда даже с небольшим антуражем.

– И что же в этом зрелище душеполезного, сэр?

– А ты сам увидишь. Смотри, наблюдай, делай выводы, – интригуя отвечал Бейли. – К тому же я не отказался бы от твоей помощи в некоторых вопросах. – Если бы у меня была возможность, я бы непременно вам отказал, – осклабился Йорн.

– Если позволишь себе так со мной разговаривать при людях, непременно получишь целительных, – ответил Джордж холодно приулыбнувшись. – И по поводу формы одежды на вечеринку я никаких возражений слышать не желаю. Усек?

– Вот это клифф-хангер, так клифф-хангер...

Йорну уже надоело ждать, когда этот энергетический вампир от него, наконец, отвалится. Он уперся локтями в пол и безапелляционно приподнялся. Джордж неловко перевалился через него и встал, Йорн, демонстрируя хозяину, с кем он устраивает возню, сел как бы невзначай, вытянув левую ногу, уперся правой в пол и без труда поднял вес своего тела одной ногой. Сначала он хотел изобразить подъем с разгибом, как в фильмах про ниндзя, но побоялся, что система могла сработать от резкого движения. К тому же Джордж так тоже, оказывается, умел. Бейли нахмурил брови, но ничего не сказал, только стоял, заложив ногу за ногу, и с видом оценивающего каждую мелочь эстета смотрел на то, как красавец-раб редкой породы надевает рубашку довольно-таки торопливо и застегивает пуговицы.

– А вроде и ничего тебе с короткими волосами...– проговорил, наконец.

– Спасибо, сэр.

– Только ты так старше выглядишь.

– Мне казалось, я еще не в том возрасте, когда это фатально, – ответил Йорн, подозрительно на Джорджа взглянув через плечо.

– К сожалению, ты как раз в том возрасте, когда разница между нами начинает стремительно сокращаться. А я люблю молоденьких… Но, не будем о грустном. Спать чтобы вовремя явился.

Йорн поймал себя на том, что ни разу не задался вопросом, где сейчас все эти эфебы, которым отдавал предпочтение Джордж? В какой приют он их сдал? На какую лечебницу или скотобойню сбагрил? Ему даже в голову не пришло поинтересоваться как-нибудь осторожно у Бейли. Вероятнее всего потому, что Йорн до сих пор не мог вообразить, что пробудет в пентхаусе Бейли достаточно долго, чтобы превратиться в секача лет за сорок, спящего в кандалах рядом с шестидесятилетним стариком-миллиардером. Или же он будет спать в кандалах где-то уже совсем другом месте и не далее, как лет через пять. Йорн почувствовал, что его начинает натурально бить в нервном ознобе, будто три недели назад. Он рванул из гостиной поскорее, чтобы пройтись по этажу, может быть, заглянуть в зимний сад и поворошить в постоянно затягивающимся холодным пеплом костерке надежды мысль о «Диснейленде», который ему обещал дядя Джо.

Комментарий к У камина Подкормите тролля...в смысле, автора отзывами:))

====== Бал у сатаны, часть 1. ======

Джон, нехотя помогал Йорну и Дэйву прибираться в студии. Йорн уже под конец сессии так разошелся на Limp Bizkit Take a Look Around, что случайно опрокинул со столика поднос с орешками, сыром и чипсами, которые принес ассистент. Дэйв был на басу, Йорн на ритме и соло, Джона посадили за установку, и он примитивно, но довольно ровно для ученика отыграл партию. Йорну становилось самому все интереснее присутствовать на этих занятиях. Он раньше всегда мог оценить хорошего барабанщика, но сам садился поиграть только ради прикола. Однако Дэйв за инструментом был как музыкальный киборг из научно-фантастического будущего, безошибочный, пластичный и огненный. Его нужно было не только слушать, но и смотреть – живьем. Оболтус тоже оценил его исполнительский талант и периодически стоял в углу с сигаретой, завороженно переводя взгляд с Йорна на Дэйва и обратно, потом снова на Дэйва, затем опять на Йорна. К тому же Дэйв весьма доходчиво обучал своему ремеслу. Йорн перехватывал, то, что преподавалось Джону, прямо скажем, в разы быстрее барчонка. Иногда в глубине души он сильно раздражался оттого, что до Джона не доходили вещи, казавшиеся ему лично элементарными. Более того, Йорна выбешивало то, что парень регулярно раза по три на дню злится и порывается опустить руки, полагая, что у него в любой момент малейшей фрустрации есть кнопка «escape», которую надо срочно нажимать. Во многом по той же самой причине он был из того рода начинающих, кто через год после получения водительских прав бьют тачки одну за другой. Он все уже знал. Почему же он играл в сотню раз хуже Дэйва и признавал это? Не потому ли, что Дэйв знал в сотню раз больше, чем Джон, и вложил в игру в тысячу раз больше часов, чем юный господин Бейли. Нет, просто Дэйву…ну…повезло, что ли. А Йорн-то и вовсе выиграл в генетическую лотерею. Джона же долгое время высмеивал и принижал за музыку отец, поэтому он до сих пор зажимался, нервничал и с трудом переносил замечания.

К сожалению, Джон был именно таким, каким Йорн его представлял по нескольким встречам в прошлом. Он был дурно и непоследовательно воспитан. И дело не в манерах, а в адском месиве внутренней потерянности, нетерпения, страха облажаться, страха перед отцом (в том числе и сложносоставного страха облажаться перед отцом), первых симптомов развивающейся претензии на элитарность, в восхищении перед неординарными умениями других людей и в то же время убежденности, что, дабы иметь хоть какую-то ценность, другие должны безупречно делать свое дело. Например, обязанность Дэйва и Йорна заключена в том, чтобы быть классными, интересными, харизматичными, дипломатичными, артистичными, остроумными и сексапильными. Джон же ценен и важен был сам по себе, потому как он – высшая элита. Одним словом, ученик был не безнадежен, и иногда в нем даже мелькало что-то довольно симпатичное, но регулярно он говорил и делал препакостные вещи. Колебаниями настроения, пустоватостью и высокомерием он походил на отца гораздо больше, чем готов был признать. Йорн часто ловил себя на мысли, что именно бесконечная самоуверенность Джорджа, как ни странно, делала хозяина выносимым. Если бы Бейли старший был таким же обидчивым и закомплексованным, как сын, Йорн бы точно удавился. И он чувствовал непостижимым образом смутную ответственность перед теми несчастными, которых Джон, возможно тоже будет покупать на папины деньги по достижении совершеннолетия. Пока у Йорна было хоть какое-то влияние на барчонка, он мог хотя бы личным примером продемонстрировать иную сторону человеческих отношений. Джордж, если бы узнал о подобном умонастроении ракшаса, ядовито бы сказал, что убийца-рецидивист, генетический сплайс всего с восемью процентами человеческой наследственности, низведенный до состояния секс-объекта – без сомнения наиболее подходящий кандидат на роль наставника в подобных вопросах. Йорн бы ответил, что человеческие отношения ему всю жизнь мешал строить только один фактор – человеческий.