Текст книги "Пентхаус (СИ)"

Автор книги: Sutcliffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

«…Курт Честер взял интервью для наших читателей у господина Джорджа Бейли, владельца и генерального директора корпорации «Паноптикум», главного поставщика пенитенциарных сервисов на территории Соединенных Штатов…»

– Тьфу…похабщина какая! Ты это видела? «Поставщик ПЕНИТЕНЦИАРНЫХ сервисов»… А президент у них кто? «Деспотический администратор»? Остановите планету, я, пожалуй, выйду…

– Но это же частные тюрьмы. Вот он и поставляет исправительные услуги государству.

– Ну да, Дэйв рассказывает, как их там «исправляют»…Ладно, едем дальше…

«…Господин Бейли после почти трехгодичной работы с гибридом человека и Homo Rapax любезно согласился поделиться с нами историей одного из наиболее необычных тандемов на современной рабовладельческой сцене…»

– Ну, не «гибридом» же… Сколько раз объясняли разницу между гибридом и сплайсом! Мой отец, слава богу, не додумался спать с самкой рапакса…

– Не шуми, дорогой.

– Но это «серьезное» издание, судя по понтам, должны же они быть в курсе значения терминов, которые используют.

– Ты очень хорошенький, когда злишься… не на меня.

« К.Ч. – Господин Бейли, расскажите, с чем вы столкнулись в лице своего удивительного приобретения?»

«Дж.Б. – Наверное, начинать следует с самого начала, только я не антрополог, чтобы компетентно рассуждать о гомо рапакс, могу чего-нибудь напутать. Я изучил приличное количество литературы, общался со специалистами, но придерживаться буду практических и бытовых наблюдений, чтобы не попасть в просак…»

Примечание редактора: Homo Rapax является вымершим видом человека, открытым всего сорок пять лет назад. Летом 2038 года экспедиция Томаса Шредера обнаружила на южном склоне Гималаев на высоте 3080 метров от уровня моря пещеру с уникальным микроклиматом и удивительными «обитателями». Названная в последствии Пещерой Трех Королей, естественная усыпальница была местом захоронения останков трех индивидов неизвестного науке на тот момент вида человека. Последующее изучение, восстановление генетического кода и клонирование Homo Rapax, также, как и в случае с денисовским человеком, дало возможность исследовать близкородственного нам гоминида, от чьей культуры не сохранилось практически никаких археологических следов. Одной из уникальных особенностей Homo Rapax, резко отличающей его от подавляющего большинства приматов, оказался несоциальный образ жизни, развившийся как альтернативная адаптация к обитанию в суровых условиях гималайского предгорья в конце последнего ледникового периода. За отсутствием археологических данных, невозможно пока сказать в какое время приматы-хищники распространились на территории региона, однако их вымирание приходится на седьмое тысячелетие до нашей эры. Второй важной адаптацией стало развитие мощного, но весьма своеобразного интеллекта, обращенного на окружающий мир, но не на коммуникацию между индивидуумами. На данный момент в различных исследовательских институтах содержатся около сорока особей Homo Rapax, а также гибридов рапакса и человека. Все они используются как объекты для изучения сознания. В нейробиологии, нейрофизиологии, поведенческой психологии, а также других кроссдисциплинарных исследованиях рапакс стал незаменимым исследовательским материалом.

«Дж.Б. – Насколько мне известно, пятьдесят лет назад, когда Новая Система еще только устанавливалась, имели место поползновения использовать клонированные виды человека для более практических, так сказать, целей, но идея не прижилась. Хотя мы все знаем, что как современные, так и доисторические неандертальцы были способны и вступали в продуктивную связь с хомо сапиенсами. Проблема с рапаксом, насколько я знаю, заключается в том, что он очень агрессивный, и после полового созревания начинают работать механизмы, направленные на расширение и охрану охотничьих угодий, а не на сотрудничество с сородичами… или кем бы то ни было еще.

Примечание редактора: Самки Homo Rapax воспитывают детенышей до одиннадцати-двенадцати лет. К этому моменту достаточно сформировавшийся индивид уже готов самостоятельно добывать себе пропитание на охотничьей территории матери, а еще через год-полтора молодой рапакс изгоняется. Мать и ребенок проявляют при этом беспрецедентную агрессию, уступающую, наверное, только жестокости двух самцов, борющихся за территорию. Ученые предполагают, что у Homo Rapax существовал примитивный язык, носителями и учителями которого были самки. Современные рапаксы пользуются крайне упрощенным вариантом английского, но после наступления пубертата и расставания с матерью языковая способность у самцов сильно редуцируется. Тот факт, что Homo Rapax мало пользуется и не проявляет интереса к вербальной коммуникации, подтолкнул исследователей к идее создания генно-модифицированных индивидов, которые способны вербализировать свои интроспективные наблюдения. Такие гибридные особи получили прозвище «ракшас» по названию демонов-людоедов в индуистской и буддийской мифологии. Название подходящее, поскольку достоверно известно, что добычей хищного примата были в числе прочих близкие родственники-сапиенсы.

«Дж.Б. – Я должен сразу оговориться, что мой раб – не Homo Rapax, а «ракшас». Неизвестно, в какой лаборатории и для каких конкретно целей его выводили, но, скорее всего, при конструировании ДНК первостепенное значение имело встраивание в мозг рапакса отдельных модулей, которые позволили бы ему эффективно коммуницировать. Мне говорили, что самое сложное для зоопсихологов в работе с чистокровными, это отсутствие у них интереса к другому индивиду. Их трудно заставить делать задания и участвовать в экспериментах, разве что заинтересовать чем-то особенным – прямо как современную молодежь (смеется) – не говоря уже о том, чтобы заставить их поделиться своими внутренними переживаниями. Мой раб был бы, наверное, слишком человекоподобным, чтобы с его помощью моделировать психику рапакса, но в бытовом плане, конечно, я постоянно замечаю, насколько он не-человек. Это, однозначно, придает особую остроту уникальному опыту использования такого существа для чувственного, так сказать, удовольствия».

«К.Ч. – Столкнулись ли вы с какими-то необычными трудностями во время дрессировки?»

«Дж.Б. – Могу сказать сразу: упрямство, жестокость и агрессия. Рапаксы не формируют группу, поэтому нет самого понятия социальной иерархии. Вопросы статуса решаются на месте по мере возникновения и, как правило, с применением силы. Редко встречаются люди, которым невозможно объяснить их положение на социальной лестнице. Человек, имеет склонность довольно быстро принимать ту роль, которая ему отводится. Никому не требуется растолковывать, почему он обязан делать то, что говорит начальник. И я вас уверяю, абсолютное большинство людей подчиняются не потому, что четко представляет нежелательные последствия саботажа, а потому что слово «начальник» провоцирует определенный рефлекс. С ракшасом в этом смысле очень трудно, требуется несгибаемая воля для того, чтобы его держать в узде не только грубым насилием, но и авторитетом, доброжелательностью, умением управлять, да и вообще всем арсеналом, который накопился за тридцать пять лет опыта. Скажу без преувеличения, мой мальчик взаимодействует с окружением мирно только в виду моего зримого или незримого присутствия…»

– Ой, бли-ин…

– Ты думаешь, он действительно думает то, что говорит?

– Не знаю… Имиджмейкерства здесь вагон…

«К.Ч. – Есть ли какое-то уникальное удовольствие, которое сексуальный раб с таким сложным характером способен доставить господину?»

«Дж.Б. – Сами посудите, если бы его не было, вся ситуация развивалась бы в ином направлении (смеется). Ракшас при том сочетании свойств, которыми обладает мой невольник, это уникальный опыт как в физическом, так и в психологическом плане. Это игрушка не для начинающих и не для того, кому интересно одно лишь физиологическое взаимодействие. И не для того, кому хочется голых эмоциональных американских горок, потому что ракшаса трудно вывести на эмоции. Аффективная сторона этого существа довольно своеобразна…»

– Мне нужно либо покурить, либо выпить, либо пробежаться. Ощущение, будто под кожей ползают личинки, когда я это читаю…

– Тебя всегда было трудно вывести на эмоции, красавчик.

– Госпожа, не надо меня объективировать этим вашим «красавчиком». Целую сапог, кстати.

«Дж.Б. – У меня уже давно возникло такое сравнение для наглядности: обычный мальчик-раб, это лабрадор – вечный щенок, со временем готовый полюбить хозяина, угождать, требующий внимания и ласки, готовый терпеть процедуры, которые ему самому не нравятся, но доставляют удовольствие владельцу. Раб по прошествии определенного времени начинает ощущать господина, как жизненную необходимость, если взаимоотношения выстроены правильно. Ему требуется структура и дисциплина, опека, внимание. Ему требуется также много секса, если, опять же, дрессировка осуществлялась надлежащим образом. Провальные случаи, которые мы часто наблюдаем – это лишь исключения, подтверждающие мои слова. Такой раб – мечта большинства владельцев, именно его производят стандартные, проверенные и отработанные программы воспитания, и у меня самого большую часть жизни содержались именно такого плана ребята. Ничего странного или предосудительного в выборе основной массы рабовладельцев я не вижу. Ракшас, в отличие от мальчика-раба – это своего рода «волкособ». Ему никто не нужен, ему ничего не требуется от другого, он самодостаточен и прекрасно может прожить независимо в «дикой природе» (творя, естественно, всяческие безобразия, как мы на практике убедились), близость человека вызывает у него раздражение и агрессию. Но! Обезьяны, к примеру, сами не говорят, но под влиянием более высокоразвитого вида они способны усвоить довольно сложный человеческий – прошу обратить внимание – жестовый язык. Рапакс – существо с неразгаданной до сих пор интеллектуальной жизнью, но мы знаем точно, что это мощный и хитроумный мозг. То же самое относится к ракшасу, с той разницей, что у него имеются зачатки человеческой социальности, которые можно развивать, выпестовать и в последствии эксплуатировать. Да, ему не требуется одобрение со стороны, он не чувствует необходимости в привязанностях, для него нет табуированного, но ему интереснее и комфортнее в системе человеческих отношений, нежели в солипсическом состоянии дикого предка. Данная деталь кардинально меняет ситуацию. Умелая рука в силах добиться того, чтобы столь непростой зверь научился удовлетворять владельца. Не скрою, это интеллектуальный секс, в котором удовольствие замешано прежде всего на продумывании эротической шахматной партии, это небезобидная игра, которая не сводится к одному лишь половому акту. Существо нужно сначала полюбить, как герпетолог любит черную мамбу, и только потом связываться. Это неспешное, вдумчивое, растянутое во времени, но при этом непрерывное и мало с чем сравнимое удовольствие».

– Лиз… ты тоже обо мне так думаешь?

– Уважаемый господин Джордж Бейли ушел с головой в мифотворчество – вот, что я думаю.

– Интересно как, в представлении Джо, герпетолог любит черную мамбу?

– С какого конца, ты имеешь ввиду?

– И вот это трепетное создание делает замечания по поводу моих сальных шуток!

«К.Ч. – Но все же физическую сторону вопроса не стоит упускать из вида».

«Дж.Б. – Безусловно, с физической стороны все начинается. Но, как говорится, любая обезьяна с клавиатурой способна написать начало романа, но вот концовка – еще та сволочь. Поэтому я и говорю, что игрушка эта для продвинутых пользователей с определенными наклонностями. И речь не о БДСМ или фетише на клыки, а именно о склонности познавать и разбираться в подчиненном твоей воле существе».

– Я вас умоляю!.. Не смешите диктатора!.. Склонность, мать его, познавать…

– Тихо, тихо… Человек познает своими инструментами, у него специальный познавательный щуп промеж ног…

– Эхолот, бл…

«Дж.Б. – Рапакс действительно весьма красив. Скорее всего, он завораживает человека функциональностью и приспособленностью к выживанию в трудных условиях. Поскольку мой парень – первое поколение, материал одного из «Королей» использован напрямую для создания генетического кода, то комфортом цивилизации он избалован только в пределах одной единственной жизни – его собственной. По сравнению с ракшасом любой человек, даже из самой глухой африканской деревни – изнеженный продукт культуры, причем на много поколений вглубь веков. Когда я смотрю на своего мальчика, а могу представить, какими мы сами были когда-то, когда физическая выносливость была залогом выживания. Я вижу перед собой дикую силу, дикие формы, жесткие компактные мышцы, которые легко на себе таскать, крепкий, основательный костяк, который не крошится при падении с табурета, как у нас, людей. Также вижу наиболее оптимальные соотношения и пропорции, вычисленные тысячелетиями жестокости матери-природы. Его «мистическая» грация – это банальное сочетание тренированности мускулов, легко отзывающихся на нагрузки, и координации движений, без которой невозможно охотиться на горных туров. Ничего сверхъестественного, казалось бы, но ракшасом можно любоваться бесконечно, даже не прикасаясь. В дополнение к этому, мне досталась «улучшенная» модель с искусственной кожей. Технология тридцатилетней давности, но с тех пор кардинальных прорывов не было, насколько мне известно, и я весьма доволен одним из первых образцов».

«К.Ч. – Говоря о технологиях, вы с господином Джеком Бейли занимаетесь новым проектом, который по слухам обещает взорвать рынок элитных рабов. Расскажете?»

«Дж.Б. – Да, теперь уже расскажу (смеется). На идею нас натолкнул несколько омрачающий общую картину факт, что моему ракшасу на момент приобретения было двадцать семь лет. Сейчас, соответственно, исполнится тридцать. Мы до сих пор, кстати, не знаем, какова средняя продолжительность жизни Homo Rapax в современных комфортных условиях. Но согласитесь, три десятка для раба – это приличный возраст. И никто не берется сказать, сколько лет ракшаса можно сохранять в соответствующей физической форме, не вскроются ли какие-то генетически обусловленные проблемы с годами. Это немного беспокоит, хотя данные у моего мальчика прекрасные. И уж скромно умолчу о том, что мне достался полностью сформированный характер, со множеством плебейских предрассудков, которые я с относительным успехом, но дорогой ценой из него выбивал и выбиваю по сию пору. Почему бы не воспользоваться современной генной инженерией для того, чтобы преодолеть все эти трудности? Почему бы не взять тот же самый или слегка подправленный код и не вырастить молодое поколение, заранее подготавливая, обучая и воспитывая ракшасов для выполнения функции сексуального раба? И поскольку мой раб является удивительно удачным сочетанием человека и рапакса, которое трудно в точности воспроизвести с нуля – в этой области по-прежнему имеет место игра шансов – мне кажется, за такой материал нужно хвататься всеми руками. Если бы он был воспитан в более подходящем педагогическом ключе, и в более нежном возрасте был бы приучен к подчинению и сексуальной близости с человеком, многих сложностей можно было бы избежать. Поскольку ракшас не является человеком, законодательно наш проект имеет полное право на осуществление. Как вы понимаете, расходы огромные, результат можно будет увидеть только через шестнадцать-семнадцать лет – хотя рапакс взрослеет раньше сапиенса, не взрослеющего иногда вовсе(смеется). Далее требуется тщательно подобранная команда генетиков, антропологов, медицинского персонала, педагогов, инженеров, психологов и так далее. Нужно пространство с определенной архитектурой и оборудованием. К тому же, мы хотели бы инвестировать в возрождение интереса к технологии искусственного эпидермиса, потому что подобная модификация имеет потенциал создавать настоящие живые произведения искусства. Сейчас проект набирает обороты, и мы уже месяцев через восемь планируем приступить к работе. Так что загляните к нам на чашку кофе лет через пятнадцать!»

«К.Ч. – Господин Бейли, спасибо огромное за то, что нашли время для этой встречи».

Йорн и Лизбет некоторое время сидели, словно ударом небесного перуна пораженные, и сосредоточенно перечитывали последний абзац статьи.

– А Джо, блядь, с-сука, вечно собирается жить, мать его…– будто очнувшись от ступора прошипел Йорн полушепотом, и каждое его слово клокотало гневом. Он с отвращением отшвырнул от себя журнал и закрыл лицо ладонями, потер виски. – На три поколения вперед уже Приаповой дубиной замахнулся, т-тварина…

– Йорн, не надо, он наверняка именно сейчас нас очень внимательно слушает.

– Да пошел он, урод залупоглазый! – химера вскочила с ложа очень неприятным резким и мощным толчком, который у кого угодно мог вызвать мурашки по коже. – Мышь ебливая, блядь… фараонов уд…

– Пожалуйста, не разбивай только ничего, а то шокер включится, – попросила Лизбет.

Чудовище удалилось разъяренной походкой на маленькую кухню, но уже через две минуты возвратилось обратно с дымящейся сигаретой.

– Катастрофа… Просто ебаная катастрофа…– несколько раз повторил он, фланируя вдоль монументального камина, нервно затягиваясь и столь же нервно выпуская дым сквозь ощеренные зубы, как раскочегаривающийся перед огневым залпом дракон. – И хоть бы слово проронил на эту тему. Это он меня так, ублюдок, в курс дела ввел! Сразу официальным некрологом, чтобы не вякал, блядь! Морально-этический, мать его, апокалипсис… Начали с «пыжей», потом мало показалось – отправились в заокеанские колонии, а теперь почему бы пушную ферму не завести, раз отыскался идеальный хтонический прародитель?.. А еще он намекнул, что дальновидно продумывает, где раздобыть мне эрзац, когда не знающие пощады энтропия и амортизация возьмут верх над моей нечеловеческой привлекательностью. Будет создавать себе девственную Ависагу с яйцами, чтобы грела кости на старости лет… Ебырь хромоногий…

– Йорн, ты не можешь один этому воспрепятствовать. И ты в этом не виноват.

– Отчасти я в этом виноват, ибо ради собственного выживания играю с Джорджем в игру, от которой ему вставляет, и он боится, что «мальбара» закончится раньше, чем он сдохнет. А во-вторых, я могу это остановить, – он многозначительно покосился в сторону восточного крыла, обиталища господина Бейли. – Но это самоубийство.

– Растянутое на десятилетия, – зловеще уточнила Лизбет.

– Да именно так… Растянутое на всю оставшуюся… Впрочем, ладно…– он вдруг оборвал себя и некоторое время сверлил Лизбет взглядом, о чем-то сумрачно размышляя.

====== Жертвенник Афродиты ======

– Ну, чего? Прибить меня не желаешь? – смешливо предложил Джордж. Йорн заметил, что, наедине с любимым убийцей господин Бейли чувствовал себя чуть неспокойно, но продолжал упрямо провоцировать химеру, доказывая самому себе, что не боится.

Хозяин и раб спускались по широкой, отделанной темно-серыми гранитными плитами лестнице, нисходившей в глубины западного крыла. Даже едва слышные индейские шаги химеры отражались зловещей реверберацией от гигантских стен этого искривленного пространства. Адская Капелла была расположена на уровне двадцать пятого этажа, откуда ее архитектурные туморы распространялись вглубь, ввысь и вкривь, но отчего-то сегодня Джордж решил проделать путь из пентхауса пешком. Йорн предполагал, что прогулкой хозяин подготавливал нервы к предстоящему обрядовому действу. Йорновы нервы заодно тоже. Впрочем, ракшас был совершенно спокоен, хоть и крайне сконцентрирован.

– Я как бойскаут, сэр, – ответил Йорн.

– В смысле? – бросил господин Бейли с непониманием.

– Всегда готов.

– Всегда готов пожертвовать комфортом и исполнить свой долг? – ухмыльнулся господин Бейли. – Нет, что-то я не замечал. Ты заботишься прежде всего о том, чтобы тебе было удобно, мальчик мой.

– Я правильно понимаю, что вы согласны с тем, что убить вас – мой долг, тем не менее? – спросил Йорн бесстрастным тоном.

– Нет, Йорн. Я полагаю, что твой долг намного более скромен – отбывать наказание за несколько погубленных в самом расцвете жизней и отрабатывать карму, доставляя хозяину удовольствие, – ответил Бейли. – Но ты-то наверняка почитаешь своей обязанностью остановить наш проект, – Джордж обернулся и с саркастическим вызовом глянул в лицо химере. – Вопрос, почему лишь этот проект тебя потряс до глубины души или чего у тебя там внутри?

– Смотрели, да?

– Естественно! – развел руками Джордж. – Мне проще, если ты с этой информацией сначала переспишь, потом уже разговаривать. Так вот, чего тебя так возмущает, друг мой?

– С чего бы начать? – Йорн выразительно закатил глаза.

– Начни с чего-нибудь. Тебя же в школе учили эссе из пяти параграфов писать. Вот и давай: краткое введение, три главных аргумента с иллюстрирующими примерами и big picture в заключение, – предложил Джордж уже в откровенно издевательской манере. Бейли нервничал, химера чувствовала его неспокойствие.

Йорн прекрасно понимал, что любые аргументы против сексуальной эксплуатации для господина Бейли значили не больше, чем для химеры душеспасительные беседы о священности человеческой жизни и о ее исключительном положении в системе мироздания. У Бейли просто не было нужного аппаратного обеспечения, дисковода для гибкого магнитного диска со старыми, как мир, мантрами, чтобы интериоризировать информацию. Так же, как и у Йорна. Джордж был слишком прогрессивен, чтобы априорно считать индивидуума высшей ценностью, а Йорн – слишком древен.

– Джордж, ваши матушка с батюшкой держали рабов?

– Да, конечно. Как раз первое поколение вошедших в Систему.

– Тогда начинать придется с вашей бабушки. Не перевоспитав ее, вам я ничего не смогу объяснить, сэр.

– Признайся, что ты просто ревнуешь, – неожиданно бухнул Джордж и рассмеялся. Йорн медленно повернул лицо к господину Бейли, будто комодский варан, и бросил на хозяина полный мрачного удивления взгляд. – Йорн, красавчик мой дорогой, можешь притворяться с кем угодно, но не со мной, я тебя уже знаю, слава богу, как облупленного. Скажи честно, что тебе просто не по себе оттого, что по земле будет ходить некто с такой же как у тебя ДНК, такой же симпотной мордашкой и рельефной задницей. И поганенько становится от мысли, что у него еще все впереди, а у тебя начинается постепенный упадок систем жизнеобеспечения. Твоей копии еще предстоит первая любовь, первая пьянка, первая драка, изобретение велосипеда и чем там еще молодость увлекательна, а ты уже не можешь смотреть на все это без скепсиса, потому как точно знаешь, что велосипед изобрели четыреста лет назад. Так вот я с тобой по секрету поделюсь, – Джордж неожиданно приостановил свой мерный шаг вниз по лестничному пролету и прихватил химеру под руку, стараясь подтянуть Йорна к себе поближе, – люди боятся того же самого. И знаешь откуда я это вывожу?

– Откуда же? – спросил Йорн, переставая отстраняться от Джорджа, потому как понял, что бесполезно: хозяин неотступно следовал за его движением.

– Вот ты поймай обывателя на улице и заставь за минуту придумать пять взвешенных, научно обоснованных биоэтических аргументов против клонирования человека – он сможет? Да хрен тебе! Зато попроси представить встречу с двойником, и почти каждого невольно покоробит в ту же секунду. Отчего, скажи мне, у человека съеживается нутро перед доппельгангером?

– Конфронтация с возможностью досрочного метемпсихоза, травматическая постановка вопроса о собственной идентичности, страх перед гносеологическим перевертышем, утрата целостности, ужас перед расщеплением и одновременно перед собственной жаждой самообъективации, – произнес Йорн, вглядываясь в серо-зеленые пустоватые глаза хозяина. – Но это больше из области теории литературы – Достоевский, Майринк, Кафка…

– А если попроще? – Джордж притворно скривил недовольную физиономию, скрывая, что у него опять по позвоночнику словно прошел высоковольтный электрический разряд, завершивший молниеносное перемещение элементарных частиц где-то в паху. Кембридж, факультет английского языка, скандинавская филология – это в речи, в мозгах, в глазах, в строгом, будто резцом сработанном лице. А на рельефной заднице тем временем ради хозяйской услады – брюки в облипку, из тонкой тянущейся кожи, с низкой талией, чтобы при любом неосторожном движении показывались сухожилия под белой рубашкой навыпуск, украшенный выпуклыми кнопками и крупной металлической пряжкой ремень, дабы невольно задерживался взгляд на рельефах этого тела. И Джордж продемонстрирует своего мальчика из Кембриджа кое-кому сегодня. В последний раз.

– Если совсем просто, то боязнь потерять себя, сэр, – ответил Йорн, нетерпеливо посматривая на гладившую его ребра руку.

– Ну, вот! Пошляцкий страх за любимого себя при столкновении с неизвестным, – Джордж хлопнул его по бедру и отпустил, зашагал дальше. – А ты в курсе вообще, что полагается рабу за те слова, которыми ты вчера сволочился в адрес твоего доброго и заботливого хозяина? – Йорн отметил, что Бейли задает этот вопрос, предпочитая смотреть вперед, а не на химеру.

– Порка, наверное, – равнодушно предположил Йорн.

– Хочешь?

– Нет.

– Что ж с ним поделать? Ничего он не хочет! – иронически и вместе с тем игриво воскликнул господин Бейли, ускоряя шаг.

Алекс сидел в кресле – огромном, вращающемся, с высокой тронной спинкой, обитом кожей и украшенном сложным переплетением гофрированных трубок и тазовых костей из акрилового полимера. Ему приказали на него сесть и сидеть, ждать. Помещался бизнесмен скромно на самом краю сидения, осматривал гигантские своды, имитирующие грузовой космический корабль, пытался понять, зачем его сюда привели и какую египетскую казнь определили. Позади директора IT корпорации высилась метра на четыре инсталляция из мониторов, но они были выключены и лишь матово блестели ему в спину. Никаких орудий для истязания плоти он не замечал. Только бескрайнее пространство, уходило в темноту и там терялось в серых бетонных туманах, повсюду биоморфный дизайн, позаимствованный у Ханса Гигера. Еще решетчатый пол, при взгляде на который кружилась голова из-за открывающихся под ним глубин, и какая-то махина, накрытая безобидным пупырчатым пластиком. Алексу было очень страшно, но он снова тешил себя надеждой, что произойдет чудо, и надежда его по неизвестной ему самому причине была сильна. Он почти не верил, что случившееся вчера утром в действительности случилось. Пришла даже сумасшедшая мысль, будто Бейли его обманул с помощью голограммы – поговаривали, что у военных нынче появились прототипы технологии, генерирующей изображения визуально неотличимые от реальных предметов. Представить такой оборот дела было в чем-то даже легче, чем принять факт, что Джордж Бейли, главный тюремщик страны, в своем Паноптикуме вот так запросто убивает свободных и в чем-то даже уважаемых людей.

Внизу застучали шаги и по весьма основательной, хоть и громко скрипевшей, стальной лестнице, ведшей на «капитанский мостик», поднялись двое – великий Бейли и его шикарный раб, одетый как рок-звезда на концерте.

– Привет, – сухо бросил Бейли Алексу, как ни в чем не бывало, а сам кивком указал рабу на укутанную в пленку глыбу. – Йорн, прелесть моя, будь так любезен, начни распаковывать, – с этими наполовину ехидными, наполовину ласковыми словами Бейли передал рабу канцелярский нож. – Не поцарапай только! – предупредил он дополнительно.

– Да, сэр, – не пристал рабу тот сухой тон, которым он отвечал хозяину.

Сам же Бейли отправился, насвистывая, в дальний темный угол «мостика» и с чем-то принялся там возиться – обзор Алексу закрывал массивный стол с ножками в виде рыбьих позвоночников. Алекс поймал себя на том, что не может оторвать глаз от невольника. Оттраханный Алексом лично раб аккуратно подвернул рукава белой приталенной рубашки, оголив словно из стальных жил срощенные аспидные предплечья, выдвинул лезвие ножа со щелчком, который до странности объемно прозвучал в гулком безмолвии капеллы. С осторожностью он проколол пленку на самом верху махины там, где ее силуэт имел больших размеров выпуклость, плавно сходившую на нет у противоположного конца сооружения. Рабу пришлось тянуться, чтобы достать до намеченной точки, и Алекс невольно облизал губы, пересохшие от грызущего его липкого страха и несвоевременного желания. Чудовище уперлось одним коленом в цокольный выступ саркофагоподобной конструкции, подтянулось. Кожаные брюки на нем имели красивый, грязный, болотно-серый цвет с декоративными разводами и нерегулярным, серовато-белесого оттенка рисунком. В некоторых местах его акцентировали темные, притворяющиеся винтажными надписи. Кожа была столь тонкая, а крой столь по фигуре, что легко просматривались не лишь одни сокращающиеся мускулы ног, но и наиболее рельефные скарификационные шрамы, их покрывающие уродливо-прекрасной дьявольской паутиной. С каким бы непередаваемым удовольствием Алекс взял бы сейчас этот канцелярский нож с желтой рукояткой и скошенным, тонким и туповатым лезвием и провел бы им по телу химеры. Начал бы с правого плеча, вниз по трапеции, затем по лопатке и далее пересекая ребра под пластом широчайшей мышцы, тянул бы разрез параллельно позвоночнику, после воткнул бы в жесткий, напряженный gluteus maximus, и дальше чиркнул бы по задней стороне бедра. И смотрел бы, как плотная, тугая, покрытая микроскопическими иризирующими чешуйками кожа чудовища расходится, обнажая кровянистую подложку нижних слоев и твердую мускульную основу под ними. Если раньше Алексу такое даже в голову не приходило, теперь вид раба взывал к его самым темным устремлениям. Без труда он мог представить, какие переживания подтолкнули Джорджа сделать шрамирование химере – единственный способ канализировать чувство восхищения, неудовлетворимого желания и ненависти, не испортив существу здоровье. Алекс никогда бы не решился ничего подобного проделать над своими рабами, но инородное чудовище оказывало странное воздействие на его разум, из чего Алекс заключал, что проблема прежде всего в чудовище. У человека просто срабатывал подсознательный защитный рефлекс, когда мозг считывал опасного, бездушного хищника в ракшасе, и, возможно, подкорковые слои требовали бабуиньего торжества над растерзанным леопардом – источником смертельного ужаса и зависти. С тою разницей, что этого леопарда можно было трахать, как человека, и это вносило сумбур и сумятицу в мысли. До конца Алексу в себе никак не получалось разобраться.

Раб произвел в пленке еще несколько вертикальных надрезов и один длинный по всему периметру «саркофага», после чего приступил к снятию нескольких защитных слоев. Сначала воздушно-пузырчатая пленка, словно декорация в школьном спектакле, изображающая снег или морскую пену, комьями осела на пол. Вслед за тем испещренные кружевными коллагеновыми узорами рубцов пальцы с длинными ногтевыми фалангами и черными полированными ногтями подцепили пленку, и раб принялся отшелушивать листами защитный слой. Под ним постепенно обнажалось прозрачное акрилатное стекло прихотливо выгнутого купола. Оно загадочно блестело и преломляло неоновый белый свет, падавший сверху на «капитанский мостик». Пленка отрывалась со скрипом, и из пластиковой оболочки показался аппарат, инспирированный, вне всякого сомнения, наблюдением куколок тропических бабочек. На постаменте из декоративных квази-технологических элементов возлежало сверкающее нечто – стеклянная капсула, оплетенная имитирующим металл пластиковым волокном. Дизайнер изобразил зачатки крыльев, на утолщенном конце угадывалась причудливая голова внеземного мотылька, сложенные ножки и кольчатые сегменты частично оплетали купол и придавали ему дополнительную прочность. Однако в формах космической пупы также ясно проглядывались скелетные и фаллические элементы. Раб откинул последние куски пленки в сторону и с удивлением воззрился на распакованный аппарат, встал, уперев руки в бока. Алекс знал, что это такое, и у него встали дыбом волосы на руках из-за ледяных мурашек, разбежавшихся по телу.