Текст книги "Четкие линии (СИ)"

Автор книги: Шион Недзуми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Жесткая усмешка, от которой по спине пробегает дрожь. Какова вероятность, что он сам подстроил гибель своих дальних родственников, отдал их в руки фанатиков, чтобы уберечь доброе имя семьи от сплетен и возможных проклятий? Большая, весьма большая вероятность. Это читалось в глазах, в ожесточившихся губах, в заледеневших чертах лица. Слизерин не скрывал от меня своей натуры, но раньше я не видел ее четкого проявления. Не получал такого ясного доказательства, что имею дело с тварью, готовой пойти на все ради собственного благополучия. И ради тех, кому отдал свое доверие. Доверие для слизеринцев больной вопрос. Они не умеют верить на слово, им нужно несколько раз доказывать свою открытость и честность. Имея дело с ними, ты можешь разбить руки в кровь о толстую стеклянную стену отчуждения. Но если они отдали тебе свое доверие, это величайшая награда. Они будут преданы всегда, пойдут рядом с тобой куда угодно. Потому что к тому времени ты уже сам последуешь за ними.

– Иди ко мне, – Салазар протянул руку.

Ему требовалось последнее подтверждение, что я его. Что приму все стороны его натуры и личности, не испугаюсь шагнуть в пламя.

И я с ужасом осознал, что не боюсь. Вот ни капельки. Смотрю в зеленые глаза, холодные, как изумруды, сияющие гранями льда, смотрю на протянутую аристократичную руку, и сердце бьется как сумасшедшее от переполняющей его любви и нежности. В этот момент я понял, что пойду за ним до конца. Если он убьет, у меня достанет духу прижаться к нему и дать обнять себя окровавленными руками, вдохнуть запах чужой смерти с длинных волос.

Это сумасшествие, я знаю. Но по-другому не могу действовать, Слизерин, как наркотик, въелся в мою кровь, в мою сущность. Как черемуха по весне, опьяняет одним лишь запахом. Хотя ему больше подходит холод зимы. Но все это не важно: зима, лето, осень, – пока есть он.

Встать с кресла легко, сделать шаг – еще легче. Руки сами ложатся на раму, вливают энергию. И уже через секунду меня прижимают к широкой груди, закованной в дорогую ткань рубашки. А сердце под кожей бьется быстро-быстро, безумно.

Грудь переполняется радостью, счастьем. Значит, тоже боялся потерять.

В поцелуе – признание, что звучит лучше слов. В нем моя радость. В нем мое доверие. В нем моя вечная весна.

Что я могу сказать? Поцелуи с Салазаром Слизерином оказывают благоприятное воздействие на мою мозговую деятельность. Как намекнуть, где искать следующий крестраж и при этом сохранить любовную линию? Нет ничего проще! Мои герои достаточно взрослые – им целых шестнадцать лет! – они готовы покорить весь мир, рискнуть всем ради расследования вкусной загадки. Даже нарушить некоторые правила. Так почему бы тайком, во время вылазки в Хогсмит, не отправиться на “Ночном рыцаре” по памятным для Темного лорда местам? Поедут Ласка, Дракон, Бобренок, а Гарри Поттер будет отвлекать внимание. Особенно одного подозрительно зыркающего на него преподавателя в черном.

В хижине будет фейерверк, катаклизм локального масштаба, сгорят некоторые семейные амулеты Малфоев – пририсую что-нибудь – но господа приключенцы войдут в дом и достанут кольцо, которое уничтожат Адским пламенем. В самом деле, где им взять яд василиска? А тут с ними умница Гермиона с огромным багажом знаний, умений и навыков. Конечно, потом Ласка и Дракон будут хвататься друг за друга, переживать, а вот Гермиону будет трясти преподаватель в своих личных покоях, говоря, как перепугался за “глупую девчонку”.

Отличная идея, просто превосходная. Осталось только зарисовать. Итого, что у нас остается? Медальон уничтожен, как и дневник. Чаша в Гринготтсе, об этом невыразимцы знают. Перстень, надеюсь, они получат раньше директора. Останется Нагайна и ожившая запчасть Темного лорда.

Где их искать? Судя по тому, что Том до сих пор никак себя не проявил, его оживили с одной лишь целью – убить окончательно. Скорей всего, держат где-нибудь в плену. Из всех мест, известных своей неприступностью, на первом месте стоит Хогвартс, а за ним банк. В Хогвартсе же может быть и диадема.

Как обыскать всю школу за учебный год? Даже если невыразимцы отреагируют правильно.

Остается только один вариант – с ласкового напутствия Пенелопы, с многочасовых лекций о безопасности Кандиды, с ядовитого, но встревоженного фырканья Слизерина… В общем с напутствия Основателей лезть в кабинет директора.

Ой, мамочки!

Но, надеюсь, в этом году завершится погоня за крестражами. Значит, надо разобраться, что там с Лаской и Драконом.

Не успел подумать, как чья-то тонкая, но сильная ручка властно меня перехватила и затащила в ближайший кабинет. За мной захлопнулись не только двери, но и многочисленные заклинания.

– Фух, наконец-то мы тебя перехватили! – выдохнул..а моя похитительница.

Привычная компания расположилась также привычно на столах. Рон махнул рукой приветственно, вяло цедя чай, рядом его держал за руку Малфой, устало прислонившись к крепкому плечу. Гермиона запрыгнула на парту и вгрызлась в бутерброд.

– Какого черта я вообще согласилась на должность старосты?! – возмутилась она, прожевав первый кусочек.

– Потому что мы с тобой идиоты, Грейнджер, – тоскливо вздохнул Малфой, открывая глаза. Рон тут же подсунул ему чашку чая, которую парень с благодарностью принял. – Вон посмотри на Поттера, уроками занят и в ус не дует.

– Меня больше интересует, что у вас там стряслось на каникулах, – запрыгнул рядом с Гермионой, чтобы лучше видеть “виновников торжества”.

Драко скривился, Рон мрачно хмыкнул.

– Мистер Малфой увидел нас в магловской части, в кафе, где мы… – он покраснел. – В общем, мы целовались.

– Давно заметил, что маглы не так много внимания обращают на данный аспект жизни, – включился Драко, – поэтому мы с Роном встречались в основном в мире простецов. Кто же знал, что у отца там очередная встреча будет проходить?!

– Что в этом такого? – пожал плечами. – Вы же не пожениться собрались. Да и мне казалось, что твой отец в курсе существования рисованных книг.

– В курсе-то в курсе, но никогда не интересовался, – со вздохом произнес Драко, делая еще глоток и перехватывая бутерброд. – То есть он спрашивал, делают ли еще те возмутительные намеки, с четвертого курса отвечал, что нет, не делают, так как не считал их возмутительными, – краснеющий Малфой, заверните мне двух, пожалуйста! А лучше спрячьте где-нибудь в бункере, пока на улице снег с градом не пошли.

– И он тебе поверил? – удивилась Гермиона.

– Я не врал, – пожал плечами Малфой. – Однако наши с Роном отношения могут повредить договоренности с Грингассами, если тем попадутся на глаза книги. Грингассы чересчур консервативное семейство, вот отец и забеспокоился. Книги – всего лишь предлог, – он вздохнул.

Они до сих пор не попались родителям? Это что-то с чем-то! Да быть такого не может.

Мои сомнения озвучила Гермиона.

Рон вздохнул.

– Вы привыкли жить в магловском мире. Насколько я понял из рассказов Чарли, там подобные отношения не то, чтобы частое явление, но и не в новинку. Да и разные журналы продаются, взрослые, – покраснел до корней волос, но сумел взять себя в руки. Ты еще не видел, какую эротику в манге можно нарисовать. Один хентай чего стоит, хотя мне самому от тентаклей и грудей, что больше головы, как-то не по себе. – Получается, родители простецов знают, где и что искать у своих детей. У нас же возможностей спрятать больше, да и не привыкли нарушать границы личного пространства молодых волшебников. Поэтому книги родителям не показывали – общая тайна и все такое.

– Ладно, вернемся к нашим баранам, – Бобренок вытерла руки, хлопнула ладонями по парте. Сытая, наконец-то с друзьями, она снова была готова к труду и обороне. – Астория тоже, кажется, с девочкой встречается, не так ли?

– Она предпочитает и тех, и других, – пожал плечами Дракон. – Хотя ты права, у нее уже несколько лет отношения с девушкой. Они сходились, расходились, но сейчас снова вместе.

– И эта девушка в курсе договоренности ваших семей и не возражает? – подхватываю, сейчас это легко, как будто читаю Гермиону, словно книгу.

– Как и я, – кивнул рыжик. Почему мне чудится, будто будущие супруги Малфой со своими фаворитами собрались тесным кружком и все обсудили? – Только они не спалились, как мы.

Вообще, подобные отношения – нормальное явление для традиционных, закрытых английских школ. Особенно, если они не такие, как Хогвартс, а разделены по признаку половой принадлежности. Пубертатный период наступает вне зависимости от того, где ты учишься. И человек начинает поглядывать на свое окружение. Уверен, Астория выбрала оптимальный вариант, если учесть, что она ни с кем, кроме слизеринцев, практически не общается.

– Тогда, может, вы, Драко, вместе с Асторией напишете письмо, разъясните, что ни в коей мере не возражаете против наличия посторонних связей, брак и ребенок все равно будут, – как всегда, гениальное просто. Люциус Малфой боится потерять единственное семейство, с которым они не скрещивались вот уже много поколений, какое-никакое, а обновление крови. Гермиона сразу это поняла, умничка, потому сейчас и предлагает подобный вариант. – Только письма должны быть отдельными, от каждого лично, чтобы не возникало подозрений, будто Асторию заставили.

Малфой какое-то время молчал, так и этак крутил в голове идею, обдумывал ее, прикидывал плюсы и минусы.

– Думаю, мы так и поступим, – он расправил плечи, вновь почувствовав себя уверенным. Хорошо, когда есть план. Неожиданно хитро прищурился. – А теперь расскажи, как у тебя дела с моим непробиваемым крестным?

Не могу сказать точно, когда у нас сложились такие доверительные отношения, что правду о личной жизни мы выкладываем друг другу, не таясь. Если она есть, эта личная жизнь, разумеется. Для общественности я – асексуал, не интересующийся данной стороной вопроса. Это я недавно услышал, мне Лаванда последнюю сплетню рассказала. Мол, почему Мальчик-который-выжил не желает продолжать род и даже никем не интересуется, ни своим полом, ни чужим.

Потому что потолок предпочитаю, что еще сказать!

Вот так вот, слово за слово, сплетня за сплетней, меня и посчитали ледышкой. Впрочем, я когтевранец, а у них у большинства мозги на учебе повернуты, поэтому ничего особенно интересного нет. В который уже раз убеждаюсь, что не прогадал с выбором факультета. Гриффиндорцы покоя бы не дали, слизеринцы выследили бы, пуффендуйцы добили своей помощью и поддержкой, когтевранцы же свято блюдут право на личное пространство.

Не говорить же им, что имею постоянные отношения с одним нахальным и ехидным портретом.

Как-то так сложилось, что мы не стеснялись. Да и чего стесняться, если отношения складывались буквально у нас под носом и были обрисованы от и до? Конечно, рассказывали далеко не все, но вот на такие провокационные вопросы ответить могли. Чтобы похвастаться или просто поделиться счастьем и смущением, как в случае Бобренка.

Кстати, что это наша умница молчит и только сильнее краснеет?

– Мы с ним целовались, – неожиданно выдавила она. – На последнем дополнительном занятии.

– Кто: ты или он? – Рон, умничка, знает, какие вопросы задавать.

– Он, – улыбнулась девушка.

Да-да-да! О, да! Фанфары в студию, дело сдвинулось с мертвой точки.

Интересно, что послужило толчком?

========== 35 ==========

Пните того, кто сказал, что у декана Слизерина в фаворитах серебряные и зеленые тона. Никто не приписывает Макгонагалл любовь к красному, но по какой-то причине все поголовно уверены, что даже нижнее белье у декана Слизерина зеленое и в маленькую змейку.

Сам же Северус отдавал предпочтение сочетанию синего с темным деревом. Успокаивающая гамма. Как единственное напоминание о том, каким бы мог быть его выбор. Ему ведь предлагали в свое время Когтевран, но Северус отказался в напрасной надежде, что тогда Шляпа передумает и отправит его в Гриффиндор.

Появившаяся эльфийка пискнула обеспокоенно, заметив мрачное выражение лица мага, но поднос с ужином на столик поставила аккуратно, ни один прибор не зазвенел. Поклонилась и испарилась.

Северус плеснул себе огневиски в бокал на два пальца. После тяжелого дня хотелось расслабиться. Как зельевар он не мог напиться, но вот снять кое-какие ограничения, расширить сознание, как говорят маглы, – запросто.

Раскрепостить сознание просто необходимо, ибо подумать есть о чем.

Зельевар обвел взглядом гостиную своих покоев. Два глубоких кресла у камина, магический светильник возле одного из них, письменный стол возле иллюзорного окна – какие окна в подземелье? – заваленный бумагами и опусами недоучек всех курсов. Маленький столик, на котором сейчас как раз расположился поднос с ужином. Сегодня у зельевара не было никаких душевных сил присутствовать в Большом зале, обмениваться бессмысленно-вежливыми фразами с коллегами, поддерживая иллюзию интереса. Возле стен, обрамляя дверь в спальню, возвышались крепкие шкафы, заставленные различными фолиантами. Единственное, что удалось скопить Северусу за долгие годы службы. Как бывший шпион, он всегда был легок на подъем. Шкафы были его личным приобретением, специально изрисованные рунами по углам, они легко уменьшались вместе со своим содержимым для простоты транспортировки.

С каких пор его перестал устраивать уют его замкнутого мирка в пределах Хогвартса? С каких пор его не устраивает толстый ковер под ногами и согревающий камин?

И вообще, какого черта он поцеловал мисс Грейнджер?

Его жизнь в последние пятнадцать лет – бесконечная цепь условностей и рамок, выпестованных правил, что выступают в качестве стен. Собственные “нет” и “нельзя”, что выступают в качестве поводка, ошейника и лабиринта, защищающего от несовершенства и неугомонности окружающего мира.

Мисс Грейнджер каким-то непостижимым образом умудрилась привнести хаос в его размеренное существование, обойти эти стены и по нити Ариадны почти достичь сосредоточия лабиринта, его сокровенного центра, которого и сам Северус не касался вот уже много лет, чтобы не захлебнуться собственными горечью, желчью и болью, застаревшей, темной и почти уснувшей. Вес собственных ошибок. За которые расплатились дорогие ему люди.

Легко сравнить мисс Грейнджер – Гермиону – с Лили. В чем-то они даже похожи. Лили была его первой любовью, как и полагается первому чувству, олицетворяла собой все, что желал в ту пору юный Северус Снейп. Умная, начитанная, интересная собеседница с легким характером и теплой улыбкой. А еще она знала о нем правду и не презирала за это. Лили не было дела до некрасивого лица или старой, потрепанной одежды, она знала, где живут Снейпы, знала слухи, что ходили вокруг их семьи. И про мать-ведьму, и про пьяницу-отца. Добрая девочка Лили знала это все, но не обращала внимания. Для нее имел значение только Северус. Пожалуй, ее дружба стала самым великолепным чувством в жизни тогда еще не зельевара. В ее лучах Северус отогревался, позволял себе чувствовать себя человеком, самым обычным, не ущербным уродцем, а почти всемогущим магом. Восхищение в глазах Лили сменилось дружеской теплотой, удивленные восклицания – подтруниванием, таким легким, что Северусу и в голову не приходило обижаться.

В разрыве их отношений виноваты в равной степени оба. У Лили накипело, наболело. Страх за друга, тревога, постоянное беспокойство из-за изучения тем Темных искусств, все более и более сложных зелий, вина за то, что нечаянно выдала несколько придуманных им заклинаний – Северус не винил подругу за это, но Лили вполне успешно справлялась с угрызениями сама. Чаша переполнялась, котел закипал, рано или поздно должно было рвануть. Брошенное им “грязнокровка” стало не оскорблением, а сигналом того, что Северус окончательно и бесповоротно перешел на сторону слизеринцев и Темного лорда. И вытаскивать его уже слишком поздно. Эти слова стали символом его выбора.

А сам Северус не обладал в должной мере красноречием, чтобы объяснить, как тяжело приходится полукровке на факультете темных, чистокровных магов. Будь он в тридцать раз умнее большинства, талантливее, это не отменяет того простого факта, что живет он в магловском районе, в развалюхе, которую и домом назвать нельзя. Что мать – по большой ли любви или по глупости – сбежала из дома, выскочила замуж и тем самым отрезала сыну всякую возможность влиться в магическое общество, стать наследником семьи.

Богатство никогда не волновало Северуса, он знал, что сможет заработать, чем и занимался, начиная с четвертого курса. Но, Мерлин, как он жалел, что не может назвать себя Принцем, не может принадлежать к роду отравителей, целителей и алхимиков-теоретиков. Все, что у него было в запасе, это острый язык, способный лишь выплевывать оскорбления, талант к зельям и чарам да тяжелый характер.

Первая любовь чаще всего густо замешана на восхищении. И ей полагается быть несчастной. Северус, привыкший решать проблемы самостоятельно, так и не смог переступить через себя и объяснить Лили, что вынужден играть на два поля, что их дружба порицается всем факультетом и жестоко отстаивается самим Северусом. Он не смог объяснить, а потом стало слишком поздно.

И вина за это будет преследовать мага всю жизнь – Снейп видел это так же ясно, как рассвет или закат. Он погубил не девушку, которую любил, он погубил самого лучшего – единственного – друга, перед которым открыл душу. И которая открывала душу перед ним. Больше ни от кого не видел Северус такого безоговорочного доверия.

До появления одной несносной гриффиндорки.

Гермиона Грейнджер была настолько похожа характером на Лили, что это даже пугало. Северус мог вспомнить каждый урок, каждый момент взросления волшебницы. От неуклюжей девчонки, всюду сующей свой нос, до прекрасной девушки, партнерши Виктора Крама.

В ней он видел черты Лили. Гермиона точно так же стремилась узнать больше, с жадностью путника в пустыне пила она знания, читала книги и не могла оторваться. Ее полные ответы, ее красноречие на уроках – от желания показать себя и узнать больше.

Но она не Лили. Там, где Эванс предпочитала игнорировать острые углы характера Северуса, или отчитывать его на правах друга, даже просто морщиться недовольно, Гермиона… она обходила все сколы, обтекала их, как вода. Настолько просто и естественно, что Северус и сам не заметил, как стал общаться с волшебницей не только на учебные темы. Гермиона Грейнджер умна, этого у нее не отнимешь, но это не те книжные знания, не тот случай, когда человек просто-напросто запоминает целые абзацы. О нет, она думает, анализирует и задает вопросы, которые порой ставят в тупик даже такого гения зельеварения, как Северус.

А еще в ней есть стержень. Пусть она обходит препятствия, ищет варианты, не предполагающие прямого столкновения – выходка с клубом до сих пор вызывает невольное восхищение и уважение – однако она не подстраивается ни под кого. Остается сама собой. И этим Гермиона Грейнджер совсем не походит на Лили Эванс. Обе пришли из магловского мира, обе не знали о существовании волшебства, обе попали на один и тот же факультет. Но Лили все равно поддалась веяниям Гриффиндора, его стремлению к “светлой” магии и отрицанию темной. Гермиона Грейнджер же… Северус не смог сдержать ухмылки. Некоторые обитатели львятника попадали в Больничное крыло с больно заковыристыми проклятиями. Девушка знала толк в обучении и наказании провинившихся. Пока что она только привыкает к своей власти старосты, но когда осознает открывшиеся перспективы, будет править в Гриффиндоре железной рукой.

Наверное, ему должно быть стыдно. Северус помнил растрепанную девочку с копной каштановых кудрей, помнит восхищающуюся им заучку, помнит настойчивую львицу, буквально требующую дополнительных занятий. Он помнит ее еще ребенком, у них большая разница в возрасте, что для магов не редкость, но ведь Гермиона из другого мира, у них иные критерии восприятия действительности.

Видимо, саму девушку это не волновало. Она мастерски скрывала свои чувства, и Северус упустил момент, когда восхищение его мастерством в глазах напротив сменилось чем-то более личным, более чутким, теплым и безбрежным. Он не мог дать названия этому чувству, превращающему карие глаза в расплавленную карамель и дорогой коньяк, пьянящий одним только ароматом. Гермиона Грейнджер опьяняла. Она с удивительной легкостью сочетала в себе умение лавировать и манипулировать с несгибаемой твердостью принципов.

Во всем виноваты дурацкие книжонки, что появились в Хогвартсе разом с поколением Поттера. Они перевернули мировоззрение магов, научили видеть то, на что раньше никто не обращал внимания. Нельзя отрицать, что они существенно облегчили жизнь, разнообразили ее, сделали интереснее. И одновременно – добавили сложностей. Северусу так уж точно. Он долгие годы прятался ото всех за строгими костюмами и амплуа записного гада, чтобы кто-то взмахом кисточки разрушил тщательно выстраиваемую стену, показал то, что никто видеть не должен. Человечного Северуса, обычного мужчину.

Северус ненавидел художника и одновременно восхищался талантом, с которым воплощал свои задумки в жизнь незнакомец.

А еще некоторые картинки сводили с ума. Не те, где они танцуют с мисс Грейнджер или страстно целуются. Нет, как ни странно, сна лишали совсем другие. Взмах изящной кисти, гордо вздернутый острый подбородок, блестящая волна каштановых кудрей, струящаяся по воздуху. Северус проклял бы художника уже за то, что тот внес сумятицу в жизнь зельевара.

В конце концов, они студентка и преподаватель, это против профессиональной этики, да и убеждений самого Северуса. Ему надо бы оттолкнуть девчонку от себя, выстроить новые стены.

Но мисс Грейнджер не собиралась облегчать задачу. Она заводила разговоры обо всем, показывала свою эрудированность, а иногда – обычные подростковые сомнения и тревоги. Волновалась девушка всегда за своих друзей, даже за Драко, хотя тот и слизеринец. Она смеялась, хмурилась, кусала губы, морщила нос. Она обходила все заграждения и проникала сквозь стены.

Она становилась все притягательней с каждым годом. Гермиону Грейнджер никто бы не назвал писаной красавицей, для этого есть Нарцисса Малфой из старшего поколения и Астория Гринграсс из младшего. Однако девушка обладала живым обаянием, чуткой натурой, что делало ее лицо одухотворенным. А появившаяся привычка ухаживать за собой только добавила ей баллов.

Наверное, Северус слишком стар, поэтому быстро привыкает к чему-то. Так он привык, что практически все свободное время Гермионы принадлежит ему, их занятиям. Поэтому особенно невыносимо было видеть, что у девушки имеются дополнительные варианты. Сам того не желая, он уже примерил на себя роль партнера мисс Грейнджер, и та ему понравилась.

Поэтому особенно невыносимо было видеть, как Поттер – чертов асексуал Поттер – подсовывает ей тосты и наливает чай, как подставляет плечо, чтобы уставшая девушка подремала чуток до уроков. Как он помогает ей с конспектами. Потом, в своих покоях, переосмысливая дневные события, Северус понимал, что причин для злости и ревности как таковых, по сути, нет. Поттер вместе с Драко и Гермионой прошли на Высшие зелья. Слава Мерлину, Уизли это не удалось. Естественно, у них имеются общие темы для беседы, они помогают друг другу с конспектами. Да и Поттер слишком проницателен, чтобы не видеть, как устают его друзья на новых должностях.

Однако день снова все переворачивал с ног на голову, и Северус с трудом сдерживал себя. Не помогало даже осознание, что Драко встречается с Уизли, на самом деле встречается – какой шок для всех! – а Поттеру по каким-то причинам не интересен никто в школе в качестве партнера. Впрочем, Петунье по силам отбить любую тягу к противоположному полу. Хорошо, если бы было так на самом деле. Не помогало и убеждение, что Гермиона – девушка постоянная в своей привязанности. Ни разу не попыталась, следуя тенденциям молодежи, вызвать дурацкую ревность. Северус бы разочаровался в волшебнице, поступи она таким образом.

Гермиона и тут обыграла его по всем статьям.

Терпения не хватило, он не выдержал. И поцеловал Гермиону Грейнджер. Вкус прикосновения к нежным, доверчиво приоткрывшимся губам сохранился даже спустя много часов. Гермиона обняла его за плечи, прикрыла глаза и доверилась целиком и полностью, позволяя делать с собой все, что угодно. Северус понимал, что если бы превысил квоту, то расплатился бы немедленным разрывом установившихся между ними отношений, которые, вопреки своей воле, начал особенно ценить со временем. Но это было бы потом, уже после всего. Северус осознавал, что Гермиона не беззащитная девушка, способна постоять за себя, но все равно подобное доверие пугало в той же степени, что и восхищало, подкупало своей невинностью и непосредственностью.

Поэтому, хоть и стоило действие больших трудов, он отстранился и просто обнял девушку, позволяя ей уткнуться себе в плечо, отдышаться. Чуткое обоняние уловило запах шоколада и шампуня, исходящий от кудрявых волос. Гермиона краснела и доверчиво прижималась к нему, а Северус обнимал ее и чувствовал себя невозможно старым. И одновременно – полным сил, спокойным, уверенным. Как будто этот поцелуй наконец-то, после долгих лет, внес гармонию в душу.

Им еще предстоит многое узнать друг о друге, раз уж переступили черту, но Северус мог признать, что доволен. Пусть роман с ученицей звучит как пошлое клише магловских фильмов, у них с Гермионой все будет иначе. Да, разница в возрасте большая, и однажды девушка может захотеть нормальной жизни, с молодым человеком, веселья и увлечений, которые Северус подарить ей не сможет. Но любые отношения – это риск. Расстаться, потерять партнера. Может произойти что угодно, вплоть до несчастного случая. Но это не повод не рисковать. Гермиона взрослая, умная, самодостаточная ведьма, и только она решает, чего хочет от жизни. Кто он такой, чтобы отговаривать ее?

Однажды он, возможно, соберется с силами и расскажет девушке, как много она стала для него значить. Но это все потом, когда он убедится, что она не уйдет, не покинет его. Не в ближайшее время.

Северус поставил бокал рядом с остывшим, нетронутым ужином. Отношения с Гермионой Грейнджер… это осложнения. Но сердце все равно не желает слушать доводов разума, девушка сумела проникнуть под все оболочки и преграды.

И, так уж и быть, он позаботится, чтобы друзья Гермионы тоже уцелели в намечающейся войне. Даже если это невыносимый Поттер.

Хотя вот тут чутье подсказывало удаляющемуся в спальню зельевару, что у мальчишки еще много тузов в рукаве. И это он будет защищать, а не наоборот.

Люциус Малфой никогда не позволял себе употреблять крепкое спиртное раньше шести вечера, исключение составляли деловые встречи. Но в последнее время – с момента окончания Турнира Трех Волшебников – пришлось изменить традицию и разрешить себе бокальчик коньяка или виски в уютной, успокаивающей обстановке собственного кабинета. Нарцисса быстро смирилась с тем, что в такие моменты главу семейства лучше не трогать. Люциус не напьется – фи, моветон! – зато расслабится и перестанет хотя бы на время быть таким дерганным и нервным.

За блестящей маской аристократа изменения незаметны, однако Люциус знал, что супруга ощущает их. За годы совместной жизни Нарцисса изучила его досконально: повадки, манеру поведения, даже причины появления маленькой морщинки на высоком лбу. И действовала по ситуации. Приказывала эльфам накрыть ужин в саду, среди любимых роз Люциуса, или, наоборот, принести в кабинет, чтобы супруг мог отдохнуть за закрытыми дверями. Малфой-старший всякий раз благодарил Мерлина за столь понимающую супругу.

Навалилось много, очень много. Те, кто умел читать между строк, улавливать веяния, понимал, какой напряженной стала ситуация в обществе. Возрождения Темного Лорда не хотелось никому, разве что постоянным обитателям Азкабана. И уж совсем не нравилось Люциусу Малфою количество прячущихся Пожирателей Смерти на десятилетие. То Питер Питтегрю, то Барти Крауч-младший. Только чудо помогло их вовремя разоблачить и отправить по месту назначения. Даже страшно представить, к каким последствиям могло привести нахождение на свободе этих двоих. Нельзя считать трусливого Питера более безопасным, чем Барти-младшего. Крысеныш всегда был готов ботинки вылизывать сильнейшим магам, за что удостаивался от них лишь брезгливого недоумения. Но он преступник, ему нельзя было показываться, и Питер обязательно пошел бы к господину. А Барти… Что ж, тот глупец, кто считает, что Лестрейнджи взяли к себе в группу папенькиного сыночка. По выдумке и садистским наклонностям Барти не уступал незабвенной Беллатрисе. И он наравне с остальными сводил с ума Лонгботтомов, что бы там ни кричал в суде. Заклинания на второй палочке были обнаружены.

Однако возрождения Лорда избежать все же не удалось. Метка пульсировала, как рана, ее нарывало, словно под кожу попала инфекция. Первое время Малфою приходилось даже пить обезболивающее, что так любезно поставлял ему Северус Снейп. Благо товарищ по несчастью понимал все без слов, даже мазью необходимой снабдил. Метка потемнела, стала более четкой, и Люциус опасался, что вот-вот возродившаяся Тварь призовет его. В этом случае отмазаться и остаться на своей стороне будет тяжелее, чем в прошлый раз. Тогда ему помогло чистое прошлое, связи и деньги рода, но сейчас на него заведено дело, прошлое его темнее некуда, несмотря на снятые обвинения и должность в Министерстве.

Метка пульсировала и рвалась два месяца, после чего… все затихло. Она не исчезла, не выцвела, но больше не горела, не звала. И это настораживало еще сильнее.

Поэтому Люциус поддержал инициативу Отдела Тайн по расследованию, почти с радостью сходил на допросы, хотя после них ощущал себя выжатым, как лимон. Невыразимцы дотошно расспрашивали о прошлом, и лишь клятва, что полученные сведения никак не повлияют на нынешнее положение рода, давала Люциусу силы вспоминать, снова и снова, по кругу. Каждую мелочь, каждый взгляд, каждое слово. Он переворошил те воспоминания, которые хотел бы забыть, отдал их в Отдел Тайн. Лишь бы они нашли крестражи и покончили с проклятой тварью.

С каким облегчением понял он, что невыразимцы понятия не имеют, у кого все это время находился дневник Темного Лорда. Который уничтожил Северус.

С которым, в свою очередь, они вместе напивались после допросов, позволяя Нарциссе видеть себя в недостойном джентльменов и уважаемых магов состоянии. Нарцисса – ангел во плоти – никогда не ставила им это в упрек, лишь приказывала подать специальный отвар и легкий завтрак. Если бы Люциус мог, он бы заново влюбился в жену, потому что сильнее любить уже просто невозможно.