Текст книги "Я тебя научу (СИ)"

Автор книги: serpensortia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Я готов ко всему – только не к... этому. Не к склоненной голове.

– Соби! – я топаю ногой, снова, снова, но не могу найти выхода злости. – Соби!

Разворачиваюсь и ухожу, падаю ничком на кровать, утыкаюсь в подушку.

Ты заходишь следом, садишься рядом.

– Уйди! – кричу я, приподнимаясь. – Уйди, оставь меня в покое!

– Рицка…

– Уйди! Как ты можешь!.. Так обо мне думать!}

}Ты все еще здесь. Кажется, я и впрямь готов тебя ударить. Только ты ведь не дашь сдачи. Не будешь сопротивляться. И это хуже всего. Я ненавижу того, кто сделал тебя таким! Того, кто вбил тебе в голову слово «хозяин»!

Резко поднимаюсь, встаю на колени на кровати. Запускаю руки тебе в волосы, фиксирую твою голову – чтобы мое дыхание щекотало тебе лицо:

– Соби… То, что ты называешь меня господином, еще не значит, что я… Смотри мне в глаза! Смотри – я приказываю тебе смотреть!}

}Я больше не кричу. Но сейчас ты не можешь меня ослушаться. Потому что я знаю, что прав.}

}– Я не хочу так. Это… унижает меня. И тебя тоже. Ты… правда хочешь быть моим? – голос предательски срывается.

Ты медленно преодолеваешь сопротивление моих рук – пальцы скользят сквозь твои светлые волосы – и опускаешь лоб мне на плечо. И киваешь. Я машинально глажу тебя по голове. Ты обнимаешь меня за талию, придвигаешься ближе. Я не очень понимаю, что делаю – ты настолько… рядом, что кожа горит. Закрываю глаза и обнимаю тебя, касаясь ладонями шеи, лопаток, спины – везде, где могу дотянуться.

– Но для этого необязательно слушаться совсем во всем, – шепчу тебе в ухо. – Я не такой, понимаешь… не такой!}

}Ты осторожно поворачиваешь голову, дотрагиваешься губами до моей шеи. Я тоже вздрагиваю. От места поцелуя бегут мурашки. Ты так просишь прощения, что обидел меня?

Я вздыхаю и еще раз обнимаю тебя изо всех сил. Ты отвечаешь на объятие – и осторожно отпускаешь меня. А потом встаешь и идешь к мольберту.}

}Тру руками горящие щеки. Ничего не выяснилось, кроме того, что Семь Лун блюдут свои тайны. Но об этом я и так в курсе. Тогда можно задать другой вопрос. Он точно безопасный.

– Соби, – я возвращаюсь и снова устраиваюсь на подушке. Ты ее нарочно сюда положил, чтобы мне было удобно сидеть. – Когда ты забирал меня из дому… Что ты сделал, чтобы убедить маму? Загипнотизировал ее?

– Совсем немного, – ты открываешь тушечницу. – Только чтобы она успокоилась.

– Я удивился, когда она назвала тебя по имени и сказала, что много о тебе слышала, – я тереблю рукав джемпера. – Сэймэй точно о тебе ничего не рассказывал.

– Так было проще убедить ее, – ты делаешь вид, что не слышишь моих слов о брате. – Ложное воспоминание, и она поверила, что тебе будет безопасно со мной. Объяснить правду, боюсь, слишком сложно, Рицка. Даже если бы мы попытались вместе.

– Да я не спорю, – я пожимаю плечами, хоть ты этого не видишь. – Просто… Если бы она о тебе слышала, то и я слышал бы, так? А я тебя первый раз в тот день у школы увидел. И имя твое узнал.

– Я понимаю, Рицка, – ты осторожно наносишь штриховые мазки, далеко отводя руку с кистью. – Я ждал тебя с апреля, после похорон. Но ты не пришел. Пришлось самому тебя искать.}

}Ни слова о том, что Сэймэй про тебя не говорил. Тебе это настолько обидно?}

}– Вовремя ты появился, – озвучиваю я утреннюю мысль. – Они могли и опередить.

Ты кладешь кисть на подставку, присаживаешься передо мной на корточки:

– Но я успел.}

}Хватит мне смелости сделать то, ради чего я в магазин вчера ходил? Второй вечер не решаюсь.}

}– Рицка, – предлагаешь ты, выпрямляясь и потягиваясь, – хочешь чаю?}

}4.

Перед последним уроком, когда мы уже заходим в класс, у меня звонит телефон. Я откидываю крышку – и выбираюсь мимо одноклассников обратно в коридор. Вообще не люблю разговаривать при ком-то постороннем, а тем более… Я месяц назад дал ей этот номер – лучше говорить со мной, а не с мамой.

– Кацуко-сэнсей, – здороваюсь, чувствуя, что нервничаю. Может быть, мама ходила?..

– Рицка-кун, – откликается она приветливо. – Я хотела попросить, чтобы ты пришел не в среду, как обычно, а завтра. Сможешь?

Завтра вторник. Завтра неделя, как я первый раз остался у тебя ночевать.

– Да, конечно, – настороженно отвечаю я. – Что-то случилось?

– Нет-нет, просто в среду мне нужно уехать. Тебе неудобно во вторник? Почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – я пытаюсь уловить в ее голосе беспокойство, но, вроде, все в порядке.

– Тогда договорились?

– Да.

– До встречи, Рицка-кун, – прощается она. Очень вовремя, потому что Шинономе-сан выглядывает из класса и делает мне знак заходить.}

}После того, как география заканчивается, я выглядываю в окно. Сегодня тебя нет у ворот. Надеюсь, ты в университете, а не… где-нибудь еще, Соби? Нажимаю клавишу быстрого набора. После третьего гудка ты снимаешь трубку:

– Рицка.

Я тихо выдыхаю через нос. Приучил ты о себе волноваться!

– Соби. – И все, собственно. Я по твоему голосу слышу, что все нормально. К тому же в трубке слышен гул разговоров – наверное, ты в холле. – Я просто решил позвонить, – говорю, злясь на себя за смущение.

– Сердишься, что я не встретил? – твой тон делается мягче. – Я тебе нужен, Рицка?

– Нет, совсем нет, – торопливо заверяю я, чтобы ты не вздумал сорваться с лекций… или что у вас там? – Я сам доберусь домой. Я только…

– Рицка-кун! – окликает Юйко. Я не глядя строю гримасу, чтобы подождала.

– Все в порядке, – спокойно говоришь ты. – Я сегодня задержусь, не теряй меня.

– Ладно, – хочется сказать «что мне тебя терять, все равно домой придешь», но тогда зачем было звонить. Я заканчиваю разговор, чувствуя, что ладонь, держащая телефон, уже влажная: – Когда ты вернешься?

– Часов в семь, – отвечаешь ты и, кажется, улыбаешься.

– Угу.

Я нажимаю отбой.}

}Мы долго бродим по парку втроем, Юйко собирает застывшие листья, они ломко крошатся в ее пальцах. Болтаем о школе, о том, какой выдастся по приметам зима, о чем-то еще, и я чувствую, как постепенно тает комок, застрявший в горле после звонка Кацуко-сэнсей. Зачем она позвонила, когда я был в школе!

Можно поиграть в догонялки, поискать в небе звезды. «Шинономе-сан говорила, что их и днем видно, только солнечный свет мешает. – Я знаю». Яёи не спрашивает, откуда. И это хорошо, потому что я не хвастаюсь эрудицией. Я проговариваюсь.}

}…Психиатры, психотерапевты, психологи. Я заполнил нескончаемое количество тестов, ответил на миллиард вопросов, просмотрел кучу ассоциативных картинок. И все это ничего не дало. Диагноз врачей мама скрывать не стала – сунула мне в руки и велела зачитать вслух. Повезло, что под конец чтения Сэймэй вернулся домой. Он успел вмешаться.

}«Умственное развитие Аояги Рицки (десять лет) в среднем выше, чем у восьмидесяти процентов детей его возраста. Уровень IQ высокий, соответствует IQ двенадцатилетнего. Реакции адекватные, осознает себя как личность, общение со сверстниками вызывает скуку и раздражение. Потенциальный аутсайдер, замкнутый и резкий. Также отмечены: склонность к эмпатии, анализу, логике. Качества характера с возрастом проявятся более четко. Амнезия глубокая, в настоящее время не поддающаяся излечению. Как следствие возможны также эпизодические провалы в памяти. Социализация Аояги Рицки протекает ускоренно, однако он испытывает страх перед близкими отношениями и привязанностью».}

Так или почти так говорили они все – а ведь это было до смерти Сэймэя. Тогда у меня еще был брат, которого я очень любил. И мама была веселее и реже думала, что я не ее сын.

После года хождений по кабинетам меня направили к Кацуко-сан. Наверное, отчаялись вернуть прежнего Рицку. Даже причину потери памяти так и не смогли обнаружить. Кацуко-сэнсей одна оказалась нормальной и не смотрела с жалостью. В самый первый визит она налила мне чаю и предложила варенья. И я расплакался. Долго ревел в ее пиджак, икая и давясь слезами, а мама сидела за дверью и ничего не узнала.

Потом сэнсей показала мне книги в твердых корешках, которыми были уставлены полки высокого книжного шкафа в ее кабинете, и объяснила, что все эти люди писали о человеке. О его мозге, способности мыслить, памяти и рефлексах. Я попросил что-нибудь почитать.

Когда мы переехали, я упросил маму не менять врача. Она разрешила – и теперь я езжу к Кацуко-сан на автобусе. Иногда сэнсей спрашивает, что я читаю. Я рассказываю. Она молчит. Она всегда вежливо молчит, когда я говорю. Только однажды сказала: знаешь, Рицка-кун, не всякий студент психологического факультета способен к таким обобщениям, как твои. Я спросил: а если студент потеряет память и будет читать не потому, что эти авторы – люди науки, а просто чтобы вспомнить что-нибудь о себе? Она не нашлась что ответить.

А потом Сэймэя убили.}

}По последним тестам, три месяца назад, мне было четырнадцать. Когда я догоню свой внутренний возраст? Я с самого апреля не учился, но могу ответить почти на любой вопрос по школьной программе, хоть и пропустил чуть ли не полгода. И учителя шепчутся за моей спиной точно так же, как в старой школе. Терпеть не могу, когда они смотрят и говорят обо мне. Да, я не играю в вышибалы, мне неинтересно перебрасываться записками и разрисовывать фотографии в учебниках. Но Яёи и Юйко это, похоже, не смущает. Мне наконец-то повезло, у меня появились друзья.

А еще есть ты – с тобой я не чувствую себя ни ребенком, как стараются навязать взрослые, ни зазнайкой, каким считают ровесники. Ты просто смотришь и видишь меня. Сначала это пугало, Соби, как и то, что я к тебе сразу привык. Потом бесило. А теперь для меня тоже ничего не значит, что у тебя нет ушек. Взрослый ты или нет – мне без-раз-лично. Интересно – тебя это не пугает?

*

Я долго брожу по квартире, разглядывая все, что вижу. Раньше как-то некогда было. Мебели у тебя мало – кровать, несколько стульев, два стола, обычный и компьютерный, и подушки. Холодильник. Музыкальный центр с надписью «Сони», небольшой телевизор за одной из ширм, пара набросков на стенах. Наверное, это или твои работы, или Кио, потому что они не в рамках, просто пришпилены кнопками. В шкафу, который я, подумав, решаюсь открыть – книги. Это открытие меня удивляет и радует. Мне почему-то казалось, что книг у тебя нет. Учебники, литература по живописи, несколько классических романов и сборники поэзии. Ты читаешь стихи? Еще тома – переплетенные, без заглавий на корешках. Я не вынимаю их. Вдруг тебе не понравится, что я без спроса трогал твои вещи.

Время подбирается к семи, и я торопливо включаю компьютер, будто занимаюсь уроками. Чтобы ты, когда войдешь, не думал, что я только и делал, что поглядывал на часы. И на телефон.}

}Ты появляешься в три минуты восьмого – щелкает замок, открывается дверь. Я сижу, замерев, не оглядываясь, и не знаю, как вести себя. Я нынешний никогда не встречал с работы маму – безопаснее было показываться ей на глаза как можно реже. А как раньше было, не помню.

Встаю, выхожу в прихожую, наблюдаю, как ты вешаешь пальто и разматываешь шарф. Тебя никогда не спрашивают, почему у тебя горло забинтовано?

Ты подходишь, смотришь на меня. И тоже молчишь. Я краснею:

– Что?

– Просто рад тебя видеть, – твои пальцы быстро гладят меня по щеке и исчезают раньше, чем я успеваю придумать, как реагировать. Остается только засопеть и отвернуться, даже спиной чувствуя твою улыбку. Ты всегда мне улыбаешься – и каждый раз по-разному.

– Как дела в университете? – спрашиваю, чтобы нарушить вновь повисшее молчание.

– Нормально, – ты осторожно обходишь меня и направляешься мыть руки. – Сессия должна пройти благополучно, в этом семестре я почти не пропускал занятий.

– А раньше?

Раньше, когда был жив Сэймэй – ты отсутствовал чаще?..

– Раньше было немного сложнее. Особенно когда приходилось совмещать университет и… школу, – завершаешь ты после заминки.

Ладно-ладно, молчу я, молчу.

– Ты что-нибудь ел, Рицка?

– Нет, делал уроки. Я не голодный, – торопливо отказываюсь я, но ты все равно идешь к холодильнику.

– Зато я голодный. После сегодняшнего зачета мы хотели съесть преподавателя, – ты достаешь из пакета принесенные продукты, выкладываешь на кухонный стол, надеваешь фартук. Не тот, в котором рисуешь, другой. – Составишь компанию?

Я устраиваюсь на подоконнике – он узкий, одна нога на полу, вторая на нем, опираюсь локтем о колено:

– Составлю. Все равно одному есть неинтересно.

– Как прошел день?}

}Странное чувство у меня, когда ты спрашиваешь. Не знаю, что отвечать. Последним, кто задавал такие вопросы, был брат. Мама не интересовалась, а что я отвечал Сэймэю, я уже не помню. После его смерти воспоминания даже о последних двух годах сделались разрозненными.

– Нормально. – Я гляжу на улицу. Там сыплется редкий снег. Передергиваюсь, и ты тут же оборачиваешься:

– Зябнешь?

– Просто в окно смотрю. Днем ясно было, а теперь заволокло все. Ты сам не замерз, пока ехал?

Ты качаешь головой и отправляешь в микроволновку первую тарелку.}

}Мне нравится с тобой ужинать. И нравится потом мыть посуду. У тебя дома уютно – наверное, Кио любит здесь бывать. Он за эту неделю два раза приходил.

Ты снимаешь с мольберта законченную работу, ставишь к стене, чтобы просохла. Я долго разглядываю миниатюру, наклоняя голову то влево, то вправо. Да уж – когда я сказал, что многие вообще не умеют рисовать, это явно было не о тебе. У тебя, по-моему, талант, Соби.}

}– Ты обещал что-нибудь нарисовать для меня, – напоминаю, садясь перед монитором и открывая незаконченный график по математике.

– Я помню, – отзываешься ты. – Ты хочешь немедленно, Рицка?

– А ты занят? – отвечаю вопросом на вопрос. Ты качаешь головой:

– Я первым спросил.

– Тогда позже.

– Спасибо. Я нарисую тебе, что захочешь, только рассчитаюсь с долгами по семестру. Договорились?

Я киваю.

Кажется, я первый раз понял, что ты имел в виду, а ты понял, что я понял. Может, все и небезнадежно.}

}*

Я открываю глаза и настороженно прислушиваюсь. После того, как я просыпался ночью, когда принял решение остаться здесь, я сплю крепко. Даже без снов – или не помню их потом. Меня что-то разбудило.

Осторожно поворачиваюсь на другой бок, спиной к стене, вглядываюсь в темноту. Что-то не так… И тут понимаю, в чем дело.

Обычно ты спишь очень тихо – почти не ворочаясь, не раскидываясь, ровно дышишь, и я знаю, что ты в постели, только потому, что от тебя тепло. А сейчас ты дышишь часто, прерывисто и хрипло, глаза мечутся под сомкнутыми веками, пальцы рук подергиваются.

Не знаю, что сделать – окликнуть, потрясти за плечо? Наверное, надо тебя разбудить. Ты шепчешь пересохшими губами, не могу разобрать слов, наклоняюсь ближе – и отшатываюсь, потому что ты заговариваешь вслух. Речь бессвязна, обрывиста – ты споришь с кем-то?

– Нет… я не стану… вы не можете… Сэймэй…

У тебя такой голос, что у меня мороз по коже. Ты зовешь его? Или просишь? Теперь будить страшно – но смотреть, как изламываются твои брови, хуже. Если бы ты плакал во сне, я, наверное, испугался бы меньше, чем сейчас, когда у тебя такое лицо. И вдруг:

– Рицка…

Ты проснулся? Я отдергиваюсь и всматриваюсь – но твои глаза по-прежнему закрыты, ресницы вздрагивают. Решившись, я касаюсь твоей полураскрытой ладони – может, это прекратит сон или воспоминания.}

}Твои пальцы как в тиски ловят мое запястье. Так, что не вырваться, даже если захочу. Но я и не стремлюсь – я смотрю, как, словно по волшебству, разглаживается твой лоб, как успокаивается дыхание. Ты не просыпаешься – расслабляешься и медленно обмякаешь на постели, словно спину отпускает судорога.

Я думал, ты спишь, контролируя даже сны, видишь их по желанию или не видишь вовсе. Кошмары я как-то с твоими ночами не связывал.

Но… я могу прекратить их? Утром ты не вспомнишь, наверное. А я не расскажу.

Осторожно поднимаю руку, не пытаясь избавиться от хватки, подвигаюсь ближе, ложусь на край твоей подушки. И засыпаю минут через десять, слушая твое мерное дыхание, тиканье часов и ощущая твое прикосновение.}

}*

– Сэнсей… почему человеку может нравиться боль? – я сижу в затененном кабинете, глядя, как косые солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи.

– Боль? – Кацуко-сан разворачивается на вертящемся компьютерном стуле. – Что ты имеешь в виду, Рицка-кун?

– Зачем человеку может быть нужна боль, – повторяю я, уставившись в пол. – Чтобы ему ее причиняли.

– Ты говоришь о физической боли, да?

Я киваю. Мне очень хочется понять, но я не нахожу разумных объяснений.

– Хм… – сэнсей трет пальцами висок. – Видишь ли, Рицка-кун… Иногда боль помогает помнить о том, что имеет для человека смысл. О радости, которая окончилась печалью, или о событиях прошлого, которые не должны померкнуть в памяти. Боль напоминает о минувшем или о том, что до сих пор переживаешь… Даже о хорошем, в зависимости от ситуации. А почему ты спрашиваешь? – спохватывается она.

Я откидываюсь на спинку дивана, смотрю на стену за ее плечом.

– Так… просто хотел узнать. То есть боль связана с памятью? Но если воспоминания неприятны, зачем за них держаться, а не попытаться забыть?

– Бывает, что забывать не хочешь, Рицка-кун, – голос у Кацуко-сан делается задумчивым. – Боль может подсказывать, что ты еще здесь, несмотря на прошлое. И ты еще жив.}

}«Боль будет доказательством нашей связи. Каждый раз, смотрясь в зеркало, я буду вспоминать о тебе». Я закрываю глаза.

Ты хотел, чтобы я проколол тебе уши – у меня руки дрожали, но отказать я не смог. Ты просил меня сделать это, чтобы не забывать о приказе? Или чтобы пережить боль, причиненную мной… и думать обо мне? Соби, у тебя точно не все дома. Какой дикий способ делать воспоминания!

«Позволь мне стать твоим». Почему – так? А имя «Возлюбленный», вырезанное на коже – чья это была идея? Сэймэй хотел, чтобы ты принадлежал ему – или ты хотел принадлежать Сэймэю?}

}– Рицка-кун?

– Простите, – я открываю глаза, – я задумался.

– Не хочешь рассказать, как дела? – предлагает она.

Как у меня дела… Я ушел из дому. У меня в голове каждая вторая мысль о тебе. В марте экзамены, нам выдали примерные вопросы, можно начинать готовиться. Яеи и Юйко уже переживают о будущих оценках, а я вчера первый раз заглянул в перечень тем. Ты по вечерам рисуешь, а я читаю или болтаю с тобой.

– Я переехал, – говорю вслух, сцепляя пальцы в замок. – К другу Сэймэя… моего брата.

– К Агацуме-сану?

– Да… Мы посоветовались с мамой и решили, что так будет лучше для меня и для нее. Она немножко отдохнет… А я, может быть, что-то вспомню.

Я повторяю то, что говорил Шинономе-сан. Не буду приводить никаких других причин, это никого не касается.

– Вот как, – сэнсей улыбается. – Что ж, это хорошая мысль. Ты взрослый мальчик, и смена обстановки действительно может принести пользу. Но, Рицка-кун… Ты не боишься – вдруг вспомнишь что-то, что ранит тебя? Воспоминания бывают мучительными. Они не застанут тебя врасплох?}

}Неожиданно… Может быть. Но ведь дома они вообще не могут ко мне подкрасться. И пусть причина моего переезда совсем в другом, вспомнить я хочу по-прежнему. А бояться того, что может никогда не произойти…}

}– Я не боюсь, – отвечаю медленно. – Лучше знать и помнить… что угодно, чем жить так.

– Вот ты и ответил на свой вопрос, – она довольно кивает. – Видишь, ты согласен пережить боль, чтобы обрести власть над собой, над своей памятью. И не страшишься.}

}Кажется, я начинаю что-то понимать.}

}– Спасибо, сэнсей.

– Мне нравится, когда ты улыбаешься, Рицка-кун, – отвечает она, потом бросает взгляд на часы. – Ну что же. На сегодня наше время вышло. Спасибо, что согласился прийти, завтра я не смогла бы тебя принять.

Я смущенно отвожу глаза. Она очень тепло на меня смотрит, и хотя я уже начал привыкать к взглядам, в которых нет любопытства или враждебности, все равно чувствую неловкость.

– Большое вам спасибо, – повторяю я, надевая пальто.

– Не за что, Рицка-кун. До встречи через неделю.

– До свидания.}

}*

Я снова и снова прокручиваю в голове последние пятнадцать минут разговора. Лучше знать и помнить что угодно… Но что, если там, в прошлом, в самом деле было невыносимо? Врачи не знают, отчего у меня амнезия. Может быть, я что-то видел или пережил… такое, что память заблокировалась? Чтобы не было больно?

Ты говорил – перед поединком с Зеро – что любишь слово «боль». И еще я знаю: ты ее не боишься и не пытаешься избежать. Соби, я пытаюсь понять – а вообще ты боль любишь? Ты почти не меняешься в лице, даже когда готов сознание потерять. Ни один человек в здравом уме такое не может любить.

Я стою на автобусной остановке и ежусь. У меня уже во второй раз чувство, что за мной следят, что кто-то смотрит в спину. Когда я сегодня вошел в кабинет, память о пережитом ужасе заставила меня вздрогнуть, я с трудом смог сеть на диван, на котором мне тогда все это приснилось. Может, поэтому я сейчас стискиваю кулаки в карманах пальто и заставляю себя не оборачиваться, не пытаться поймать невидимый взгляд? Ладонь машинально сжимается вокруг холодного корпуса мобильника. Мне страшно. Вокруг ходят люди, ездят машины, слышатся обрывки разговоров, а кажется, что я один на пустынной улице под чьим-то наблюдением.

Ты, наверное, уже дома. Сейчас придет автобус, и я тоже отправлюсь домой. А там всего один тротуар до подъезда. Я не разрешаю себе звать. Это только мои глупые страхи. Они не важны.

Мобильник начинает вибрировать на секунду раньше, чем раздается звонок – и как раз подходит автобус. Это твоя мелодия вызова. Я поднимаюсь по ступенькам, прислоняюсь к заднему стеклу и достаю телефон:

– Соби?

– Рицка, – откликаешься ты. Точно как я недавно, когда звонил тебе в университет. – Ты где?

– Уже еду, – отвечаю я, и в голосе все-таки проскальзывает облегчение. – Минут через двадцать буду.

– Хорошо, – ты нажимаешь отбой раньше, чем я успеваю что-нибудь добавить. Я недоуменно смотрю на дисплей, закрываю телефон и убираю назад в карман. А потом бездумно гляжу на переливающийся неоновыми огнями убегающий назад вечерний город.}

}Выпрыгнув из автобуса, я низко опускаю голову, будто борюсь со шквальным ветром. Пойду до дома как можно скорее. Я… я просто голоден и тороплюсь на ужин.

– Рицка, – ты выступаешь из темноты настолько неожиданно, что у меня вырывается испуганный возглас.

– С-слушай, не надо так пугать!

Хочу, чтобы звучало требовательно, но выходит как-то иначе. Ты склоняешь голову к плечу – верный признак, что расслышал паническую нотку и обдумываешь, что бы это значило.

– Что ты здесь делаешь? – я выравниваю дыхание.

– Встречаю тебя, – ты пожимаешь плечами. – Мне показалось, ты был чем-то расстроен, когда я позвонил.

– Да я и произнес всего одну фразу!

Но ты тут же вышел меня встретить…

– Идем? – предлагаешь как ни в чем не бывало. В твоих очках отражаются огни проезжающих машин. Я смотрю мимо, на светящиеся окна многоэтажки.

– Да.

Ты протягиваешь руку, я, помедлив, принимаю ее. Улица выглядит мирной и безопасной. По дороге домой мы молчим.}

}*

– Рицка, что случилось? – ты отворачиваешься от телевизора, где идет какой-то документальный фильм, и ждешь, когда я подниму голову от учебника по этике, в который уткнулся, как только ты пошевелился. – Рицка, – повторяешь ты терпеливо, – что произошло?

Я сдаюсь. Откладываю книгу в сторону, обхватываю руками колени и смотрю на тебя. Ты выглядишь слегка обеспокоенным.

– С чего ты взял, что что-то случилось? – Попытка уйти от ответа. Ты пресекаешь ее:

– Ты молчишь весь вечер. Не поделишься? Может быть, я смогу помочь.

Помочь? Я хмыкаю:

– Нет. То есть… я не знаю, как сказать.

– Что сказать? – ты подходишь ко мне, садишься на подушку рядом. Я смотрю в пол, собираясь с духом, потом встаю – и отвожу назад твои волосы. Собираю их в хвост на затылке. Провожу пальцами по контуру твоего правого уха. Половинки разорванной мочки срослись на удивление ровно. Их соединяет тонкий, уже побелевший шрам. Я нервно сглатываю:

– Соби… Ты однажды сказал, что если я проколю тебе уши, это будет доказательством того, что мы связаны. Помнишь?

Ты отбрасываешь со лба челку:

– Да, конечно.

Я вспоминаю твое измученное лицо нынешней ночью. Это придает сил.

– А еще ты говорил… что хочешь быть моим.

Твои руки смыкаются у меня на талии, и я от волнения покрываюсь гусиной кожей. Ты киваешь, глядя мне в глаза:

– Я помню, Рицка.

– Ты… все еще хочешь? – спрашиваю я шепотом, отвечая на этот взгляд и до корней волос краснея. Твои глаза широко раскрываются – то ли в удивлении, то ли в недоверии:

– Что ты?..}

}Этот глагол означает «пронизывать» – и «заниматься сексом». Я тогда опешил. Жалко, что тебя так не удивить, но я попытаюсь.

Осторожно высвобождаюсь, прохожу к столу, на котором стоит компьютер. Присаживаюсь на корточки и достаю из ящика то, что недавно купил. Потом подхожу к тебе, пряча руки за спиной, будто это поможет избавиться от неловкости. У меня ощущение, что все ужасно глупо. Но ты ночью позвал меня и схватился за мою руку… И тебе перестал сниться кошмар, когда ты ощутил, что я рядом…

Я медленно раскрываю сжатые пальцы – и смотрю на тебя. Такое выражение лица я видел всего раз или два. Ты молчишь, только чуть заметно вздрагивают губы и крылья носа. А когда переводишь взгляд на меня, у меня перехватывает дыхание: ты серьезный и как будто… светишься изнутри.

Серьга-бабочка, точно такая же, как в твоем левом ухе. Мне с трудом нашли ее, она оказалась последней в партии. Продавщица в магазине предлагала другую, но она не подходила по цвету. Твоя сиреневая, а та была темно-красная.}

}Я опускаю вторую руку, которую прятал за спиной. В ней пирсер. Может, тот, которым я прокалывал тебе уши в первый раз, не сохранился. А откладывать в случае его потери я не хотел. Правда, на покупку ушли все карманные деньги, но оно, кажется, того стоило.

Ты бережно берешь мою ладонь – ту, на которой блестит сережка – и приникаешь к ней губами. Я зажмуриваюсь. Знаю, что ты сейчас скажешь… И хочу и боюсь это слышать, не знаю, что сильнее.

– Я люблю тебя, Рицка.

Я прерывисто вздыхаю, когда ты сдвигаешь рукав джемпера и целуешь мое запястье.

– Сделай это, – просишь ты тихо. У тебя в голосе – ожидание и… Я открываю глаза.

– Потому что это будет напоминать обо мне? – голос вдруг сипнет. – Потому что боль нужна для связи?

– Не боль, Рицка, – ты притягиваешь меня к себе, я едва успеваю сжать кулак, чтобы не уронить серьгу. – Не боль. Твое желание… отметить меня. Лишь оно имеет значение.

– А как же в первый раз? – спрашиваю я, обнимая тебя за шею, забираясь руками под волосы. – Ты ведь говорил, что боль свяжет нас...

– Мне нужно было доказательство, что мы вместе, – ты ласково гладишь мою спину, – чтобы сражаться за тебя. Долго объяснять, но это… необходимо. Но это не одно и то же.

– То есть сейчас тебе… будет меньше больно? – переспрашиваю я, пытаясь разобраться.

– Мне не будет больно, – кажется, ты улыбаешься. – Я буду счастлив.

Я вздыхаю.

– Я не понимаю, Соби… Но… Я купил пуссет для этой штуки, – я шевелю рукой с пирсером. Ты киваешь, по-прежнему прижимая меня к себе. Между прочим, это напрягает. Во всяком случае, мешает говорить уверенно. – В общем… если ты хочешь…

– Главное, что ты хочешь, Рицка, – вполголоса прерываешь ты. – Это гораздо важнее.

– А ты не?.. – я правда, правда не понимаю!

– Я хочу. Я ведь уже сказал тебе. Сделай это. Сейчас. Прошу тебя.}

}Как ты умудряешься произносить это так, что у меня внутри что-то обрывается? Что хочешь быть моим… Хочешь принадлежать мне…

Но я только хочу, чтобы ты помнил, что ты – мой Боец. Чтобы ты был в чем-то там уверен. И если для уверенности тебе нужны подтверждения…}

}Я отстраняюсь:

– Давай.

Ты отводишь назад волосы, открывая ухо. Не могу удержаться – глажу тонкую мочку. Я помню, как из нее медленно сочилась густая темная кровь. Я готов был убить этих девчонок за то, что они посмели с тобой сделать…

Ты замираешь под прикосновениями. Я прослеживаю линию шеи, касаюсь бинтов, провожу по ямке между ключицами, куда ты меня вчера поцеловал. Ты не двигаешься, только пульс под подушечками моих пальцев все быстрее. Где-то в глубине глаз у тебя выражение, которого я не могу понять.

– Рицка… – напоминаешь ты, глядя из-под ресниц. Я спохватываюсь.

– Нужно же продезинфицировать!

– Не нужно, – качаешь ты головой, – в прошлый раз все зажило и так.

У меня сильное подозрение, что ты просто не хочешь отодвигаться. Но приказать язык не поворачивается, потому что я тоже этого не хочу. Что ж… Я этого никогда не делал… Надеюсь, ты не против... Я приближаю губы к твоему уху и быстро, чтобы не успеть передумать, втягиваю мочку в рот.

Ты коротко вздыхаешь – и сжимаешь руки на моей талии, чуть не переламывая меня. Вот это да…

Мне так нравится твоя реакция, Соби... Вообще я хотел только облизать место будущего прокола – слюна ведь тоже дезинфицирует, хоть и слабо, – но теперь нарочно откладываю момент, когда надо будет заняться делом. Прихватываю кожу зубами, тяну, осторожно прикусываю, посасываю, как леденец, и чувствую, как тебя охватывает дрожь. Наверное, когда ты меня целуешь, я тоже…

В голову приходит еще одна идея. Я дышу тебе в ухо, прослеживаю носом изгибы и углубления раковины, потом решаюсь – и повторяю этот путь губами. Никогда больше не смогу посмотреть тебе в глаза… никогда… но не могу остановиться. Потому что когда делаю это, у тебя вырывается прерывистый вздох. Я такого никогда не слышал, он отзывается где-то внутри – мне становится жарко и…

– Рицка, – шепчешь ты, насильно отстраняя меня. – Не надо…

Почему? Тебе что, не нравится?

– Я… делаю что-то не так?

Ты качаешь головой:

– Нет… все так… но ты не должен…

– Чего не должен? – я не понимаю. Снова тебя не понимаю.

– Ты не обязан.

Я пытаюсь вникнуть, почему ты меня останавливаешь. У тебя глаза блестят, как я никогда не видел, и на щеках появился румянец…

– Значит, когда ты меня целуешь, ты это делаешь только потому, что просишь у меня силы? – Ты прикусываешь изнутри губу. А не надо думать, что я не вижу. – Я тебя спрашиваю! Это только необходимость? Как загрузка «боевой системы»?

У меня хриплый и злой голос. Ты принимаешь упрек:

– Нет. Но…

– Но – что? Тебе можно, а мне нельзя? Или тебе не нравится?

– Мне нравится. – У тебя очень горькая улыбка. И взгляд… будто видишь не меня, а кого-то другого. – Но я и так… твой, Рицка.

У меня распахиваются глаза. А потом я обрушиваю тебе на плечи град ударов:

– Ты что, ненормальный?! Неужели ты думаешь, что я… только чтобы?.. Соби, ты знаешь, кто ты после этого? Я… ты…}

}Ты не ловишь мои руки и лишь закрываешь глаза. Я останавливаюсь. Нет!! Я отказываюсь верить. Вы с Сэймэем не могли… не мог он делать это для того, чтобы ты лучше бился! Это же жестоко! Мой брат не мог так поступать!}

}Хмурюсь так, что лоб больно. Перекладываю серьгу из вспотевшей ладони в ту, которая держит пирсер и пуссет – неудобно, но бросать на пол не хочется, – освобождаю правую руку, на всякий случай вытираю о джемпер. Ты открываешь глаза – и я наматываю на кулак прядь твоих волос, тяну, сильно.