Текст книги "Я тебя научу (СИ)"

Автор книги: serpensortia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Соби… неважно, что там… Кожа должна дышать. Я точно знаю! Почему ты никогда не снимаешь повязку?

Я ни разу не видел такой твоей реакции. Ты вспыхиваешь, ярко, жарко, до корней волос, и низко опускаешь голову. Я был готов к чему угодно, только не к этому. Ты молчишь, я тоже, но пальцы будто приклеились к тебе. Не могу заставить себя убрать их.

– Мне правда все равно, – шепчу минуту спустя, потому что ты, кажется, говорить не будешь. – То есть… не все равно… Ты обиделся?

Ты чуть-чуть улыбаешься:

– Нет, Рицка. Просто я никогда… – ты машинально дотрагиваешься до горла, задевая мои пальцы, и отдергиваешь руку. – Я никогда не открываю Имя. Если бы его видели, это вызывало бы вопросы. Мне они не нужны.

– Я же не про улицу или университет, – возражаю я упрямо. – Я имею в виду… дома.

Ты мне настолько не доверяешь, да? Хочется свернуться калачиком и зажмуриться. Я роняю руки на колени и опускаюсь обратно на кровать.}

}– Ты хочешь его увидеть? – вопрос застает меня врасплох.

Откажусь – решишь, что мне противно, соглашусь – сочтешь за любопытство… Я растерянно мигаю:

– Не знаю.

Я вижу твое Имя только перед поединками, и дальше у нас, как правило, бывают неприятности. Разной степени тяжести. Да и то ты снимаешь бинты не всякий раз.

– Ну же, Рицка, смелее, – говоришь ты тоном, которым когда-то просил проколоть тебе уши.

Так. Уши. Это… важно для тебя?

– Если ты хочешь показать – давай, – я выдерживаю твой взгляд.

Щеки у тебя по-прежнему с пунцовыми пятнами. Я не хочу, чтобы ты стеснялся, но почему-то это очень приятно.

Ты не отвечаешь. Просто отстегиваешь скрепки, удерживающие бинт, и медленно разматываешь его, непрерывно наблюдая за мной. Лучше бы ты смущался сильнее.

Я не смотрю, пока ты не заканчиваешь. Твой голос выводит меня из какого-то ступора:

– Рицка?

Я поднимаю голову – но сначала гляжу тебе в лицо. Наверное, тебе не нравится, но ты не отворачиваешься. Правильно, тебе-то чего стыдиться. Стыдно должно быть мне… Это сделал мой брат. Я снова встаю на коленях на кровати, придвигаюсь вплотную – и опять кладу руки тебе на плечи.

Рваные полосы шрамов складываются в английские буквы. Они неровные и очень глубокие. Да, я помню, что Сэймэй был зол. И наверняка на том выпускном что-то пил.

Но – я не видел раньше – отметин больше, у тебя полшеи исчеркано… просто так? Художественные изыски? Картинка перед глазами то туманится, то вдруг делается кристально-четкой. Я знаю, как долго саднят порезы, но мама всегда ранила меня ненарочно. А здесь…

– Рицка, что ты делаешь?

Я прослеживаю пальцами светло-розовые рубцы, каждую букву, каждый штрих, и не сразу замечаю, что ты дрожишь – по-настоящему, ощутимой дрожью.

– Ох! Соби… больно?!

– Что ты делаешь? – У тебя такой голос… Нет, кажется, дело не в боли. Ты перехватываешь мою руку, свободной прикрываешь горло: – Зачем?

Я бессильно пожимаю плечами: как сказать? – и отвожу твою ладонь от Имени. Оно врезано в кожу, как клеймо.

Одной рукой ты удерживаешь мое запястье, в другую вцепился я. Ты так смотришь… Это невыносимо.

– Больно? – повторяю я шепотом. Ты делаешь отрицательный жест и опускаешь руки:

– Не бойся причинить мне боль, Рицка.

– Я не боюсь, а просто не хочу тебе ее причинять!!

Не могу говорить, взмахиваю стиснутыми кулаками. Ты перебираешь в пальцах ленту бинта и молчишь.

Я глубоко вздыхаю. Если ты сейчас испугаешься… я бы на твоем месте испугался, наверное… Такой решимости я раньше никогда не чувствовал:

– Соби, никто больше не сделает тебе больно! Никто!}

}Ничком падаю на кровать, прячу лицо.

Ты молча трогаешь меня за плечо, чтобы я повернулся. Я дергаюсь, отказываясь. Ни за что.}

}– Я буду счастлив служить тебе, Рицка. – Забываю только что принятое решение не смотреть на тебя, сажусь на кровати, и ты заканчиваешь: – Я горжусь тем, что ты моя Жертва.}

}Твой голос… в нем…}

}Ты гладишь мои кошачьи уши – я не отодвигаюсь, сейчас можешь делать со мной все, что угодно. Но нужно закончить разговор.

Ты нерешительно раскрываешь руки; сопротивляться глупо, и все равно никто не видит – обнимаю тебя за плечи и усаживаюсь, обхватив коленями твои бедра. Попался.

Наверное, это у меня на лице написано. Ты собираешься что-то сказать, но не успеваешь: я касаюсь шрамов губами. Когда Неспящие поймали нас в оковы, я тоже тебя поцеловал. Ты резко вдыхаешь, словно тебе не хватает воздуха, сейчас оттолкнешь…}

}Ты кладешь ладонь на мой затылок, крепко обнимаешь и даже не думаешь отстраняться. Я не понимаю…

– Я люблю тебя, Рицка.

Я зажмуриваюсь и изо всех сил обнимаю тебя.

– Если хочешь… можешь не закрывать его, – говорю хриплым шепотом, – это ничего не значит. Честно.

– Я люблю тебя, – повторяешь ты вместо ответа.}

}Я тебя тоже. Больше всех.}

}*

– Рицка-кун, как дела в школе?

Кацуко-сэнсей постукивает кончиком шариковой ручки по губам и с любопытством смотрит на меня. Я сижу в углу дивана, обхватив руками колени, и скольжу глазами по знакомой обстановке кабинета.

– Спасибо, – я улыбаюсь, и она сразу улыбается в ответ, ожидая продолжения. – Триместр кончился, теперь у нас до восемнадцатого января каникулы. А тридцатого – школьный Новый год.

– Замечательно, – она разворачивает стул, – и что там будет?

– Там… – я пытаюсь вспомнить программу вечера. – Ну, какой-то спектакль, конкурсы, а потом дискотека.

– О? Ты будешь танцевать, Рицка-кун?

Я отвечаю раньше, чем успеваю подумать:

– Что вы, конечно, нет!

– А почему? – доктор выглядит разочарованной, – ведь танцы – это весело!

Я сажусь удобнее, опираюсь подбородком на колено, чтобы смотреть мимо Кацуко-сан на монитор компьютера. Может, и весело. Но туда приглашаются родители и родственники, и я не могу не взять тебя, потому что иначе ты обидишься, я точно знаю…

– Что ж, ладно, – меняет она тему. – Про учебу спрашивать, наверное, будет бестактно?

– Почему? – я удивленно гляжу на нее. – Просто рассказывать нечего. Нам же не выставляли оценок за этот триместр, только предварительные баллы по успеваемости. Экзамены в марте, а пока мы готовимся.

– Ты уже готовишься к экзаменам, Рицка-кун? – она уважительно смотрит на меня, но глаза веселые. А что тут забавного?

– Понемногу, – я снова отвожу взгляд. – Когда есть свободное время.

– Ты по-прежнему живешь у друга своего брата? – сэнсей встает и направляется к одному из стенных шкафов. – У Агацумы-сана?

– Да, – я киваю и внутренне подбираюсь. Не хочу, чтобы меня расспрашивали о тебе. Боюсь выдать себя «неправильным» выражением лица. Никто не должен знать, не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– А дома бываешь? – она начинает заваривать фруктовый чай в пакетиках. По-моему, гадость, но у Кацуко-сэнсей всегда получается так, что вполне можно пить. – Как твои отношения с мамой?

Когда-то Кацуко-сан говорила, что то, как мама ведет себя со мной, называется «жестоким обращением с ребенком», и предлагала принять меры. Я сперва отмалчивался, потом накричал на них – целую комиссию из трех человек – а потом, кажется, расплакался.

Я проверяю зажившую с последнего визита царапину: в неярком кабинетном свете ее не должно быть видно. Кацуко-сан не замечает, она как раз ищет блюдца.

– Спасибо, – отвечаю как можно оживленнее, – кажется, стали лучше. Мама… радуется, когда меня видит.

Сэнсей подходит и протягивает мне чашку:

– Домой возвращаться не хочешь?

Я забываю выдохнуть. Это же не серьезно? Медленно качаю головой:

– Нет.

– Не надо опасаться, Рицка-кун, – замечает она мою тревогу. – Думаю, никто не будет спрашивать, почему ты выбрал жизнь у старшего друга. Твоя ситуация… достаточно известна.

Да уж. Меня, наверное, все врачи, связанные с психикой, в Токио знают, если не в лицо, то по фамилии.

Ты сказал, что в случае чего уладишь вопросы опеки. Я полагаюсь на тебя, Соби. Не нравится мне эта тема разговора.

– Сэнсей, – начинаю я, чтобы перевести беседу в другое русло, – можно спросить вас кое о чем?

– Конечно, я вся внимание, – она снова улыбается, и я слегка расслабляюсь.

– Вы не скажете, какой у меня диагноз?

Повисает тишина, в которой слышно гудение системника в углу. Хм. Я что – какой-то неправильный вопрос задал?

– Рицка-кун, – она отставляет свой чай и пересаживается на диван. Я сразу поджимаю ноги в носках, даже пальцы подгибаю. Не выношу вторжения в личное пространство без предупреждения. До сих пор, даже от нее. Можно – только тебе. Ну и Юйко с Яёи. Сэнсей замечает это и отодвигается как можно дальше, опирается на подлокотник.

– Мне кажется… я уже могу узнать, да? – говорю я полушепотом. – Я гораздо лучше себя чувствую, чем когда пришел к вам в первый раз.

Она сплетает и расплетает пальцы.

– Сэнсей, – прошу я уже совсем тихо, – разве там что-то страшное?

– Нет, – Кацуко-сан вздыхает, – я расскажу. Только сперва ответь, Рицка-кун, ты ничего не вспомнил из своего прошлого?

Я снова качаю головой, отросшие волосы щекочут шею.

– Я так и думала, – она достает из нагрудного кармана ручку и снова начинает вертеть в пальцах. – Может быть, ты и не вспомнишь.

– Угу, – соглашаюсь я. – Я уже понял.

– В самом деле? – Кацуко-сан, по-моему, успокаивается. – Что ж… Моя задача состояла в том, чтобы помочь тебе принять себя таким, какой ты есть. Два года назад ты не хотел быть собой, Рицка, помнишь?

– Да. – Надо же, я и впрямь помню. Очень четко, словно прошла от силы неделя. – Я говорил, что если прежний Рицка вернется, я отдам ему тело. И я-сегодняшний исчезну как личность.

– Да, – она несколько раз кивает. – Того себя ты считал настоящим, а нынешнего подменой. Твой диагноз звучал почти так же. Замещение личности. Ты был умным, сообразительным, замечательным мальчиком, просто не тем, каким рос в течение десяти лет, а совсем другим. И ты опасался, что снова все забудешь.

– Поэтому я все фотографировал. Чтобы знать, что я все равно Рицка.

Она наклоняется вперед:

– Теперь больше не боишься?

Я долго не отвечаю, уставившись в пустоту. Замещение личности… Я могу никогда не вспомнить, каким я был… Амнезия, которая не подлежит излечению. И в то же время, врачи говорили, она может пройти в любой момент…

– Нет, не боюсь, – я чуть ли не ощупью подбираю слова. – Теперь, если я забуду, кто я… Мне скажут.

«Я горжусь тем, что ты моя Жертва». Ты же вернешь меня в случае чего? Нет – я просто не смогу потеряться в себе, глядя на тебя.

– Твои друзья?

– Да, – я решительно киваю. – Доктор… почему вы сказали, что диагноз «звучал»? А сейчас его уже?..

Я не решаюсь закончить, но Кацуко-сан понимает:

– Нет. Он по-прежнему в силе. Но ведь тебя устраивает твоя нынешняя жизнь?

– Устраивает, – подтверждаю я, но брови все равно сдвигаются. – Просто обидно прожить десять лет, а потом три года все наверстывать и изучать новое.

– Тяжело? – понимающе спрашивает сэнсей, мелкими глотками отпивая чай из своей чашки.

– Да нет… я уже привык.

Когда ты появился, я понял, что стать «нормальным» и «как все» мне не грозит. Внутри стало тревожно – и все равно легко, как никогда. Может, то, что ты мне вначале казался психом, и небезосновательно, но… Если б я был обычным, ты мог не прийти. А вдруг?

– Рицка-кун, нам нужно будет заполнить очередные тесты, – говорит Кацуко-сан. – Помнишь, как в прошлый раз?

– Конечно, – соглашаюсь я. – На IQ, на самооценку, на… как это называется? – адекватность восприятия действительности. Когда?

– Ты молодец! Спасибо за энтузиазм, – она делает жест в направлении компьютера. – Думаю, после Нового года я все подготовлю. Ну что ж, наверное, все на сегодня?

– Угу, – я встаю с дивана. Спина затекла, пару раз прогибаюсь вперед-назад перед тем, как надеть куртку.

– Кстати, Рицка-кун, – спохватывается сэнсей, когда я шнурую ботинки, – думаю, наши встречи можно проредить. Как ты считаешь? Или оставить прежнюю периодичность?

Я вскидываю глаза:

– Вы серьезно, сэнсей? В самом деле?

– Да, – она кивает и улыбается, моей радости, наверное. – По-моему, если мы будем видеться раз в две недели, не произойдет ничего страшного. Ты постепенно перестаешь нуждаться в наших диалогах, и хотя мне будет тебя недоставать, должна признать, я очень тобой горжусь!

Ой. Я краснею от ее слов. Кацуко-сан вообще иногда меня озадачивает. Когда она пригласила меня на свидание, я не знал, куда деться. Она же не ровесница, чтобы хихикать над моими рассказами. И в то же время она так серьезно смотрела на меня весь вечер… Я не мог забыть, что она врач.

А потом я бегал по городу и искал тебя, потому что был уверен, что с тобой что-то не так. А она, наверное, думала, что я вижу третий сон.

– Спасибо, сэнсей, – говорю я, не зная, что добавить.

– В случае чего у тебя есть мой телефон, – она встает, чтобы проводить меня. – Можешь звонить, если захочешь увидеться. Между прочим, на улице уже темно, – она оглядывается на приспущенные жалюзи. – Ты не боишься добираться один?

– Нет.

Я проверяю в сумке шапку. Все равно же намекнешь, что надо ее надеть. Как будто сам носишь!

– Тут рядом автобусная остановка, а выхожу я почти напротив дома. Так что все в порядке, – говорю вслух. – До свидания, сэнсей! С наступающими праздниками вас!

– И тебе всего доброго, Рицка-кун, – отвечает она, закрывая за мной дверь.}

}*

Я дохожу до лифта, вызываю его и расстегиваю молнию на куртке, чтобы достать висящий на шее мобильник. По этой кнопке я попадаю не глядя.

– Рицка?

Судя по шуму в трубке, ты в автобусе или на улице, но не мешает уточнить. Только надо открыть глаза. Еще глаза у меня не закрывались, когда я тебя слышу!

– Ты где? – осведомляюсь как можно увереннее.

– На остановке, – откликаешься ты, – жду тебя. А ты где, Рицка?

– В лифте, – двери кабины как раз открываются, – сейчас буду! – я нажимаю первый этаж.

– Хорошо, – отвечаешь ты, и связь рвется. Почему она в лифте почти всегда рвется?

Застегиваю куртку и, не глядя по сторонам, миную широкий холл. Он напоминает больничный, хотя это офисное здание. Я не люблю напоминания о больницах. Выхожу, сердито толкая дверь плечом.}

}Ты уже ждешь на остановке – опять приехал заранее, чтобы, как ты выразился, иметь люфт времени. Теперь мы каждый раз там встречаемся, а потом идем гулять.}

}…Я попросил тебя не приходить к подъезду, чтобы Кацуко-сэнсей не увидела тебя из окна. Ты огорчился – я сначала не понял, чему – согласился и затих на весь вечер. Может, раньше никому не было дела, молчишь ты или разговариваешь. Или Кио не умеет пробиваться сквозь твое молчание. Но я тебе не те, кто был раньше, и уж точно не Кио. Я терпел молчанку часа полтора, а потом вцепился в твою шерстяную безрукавку и чуть не зарычал, когда ты отвел глаза и сделал вид, что до смерти занят картиной. Ага, десять раз!

«– Соби, – я решительно потащил тебя за руку, заставил сесть на кровать, а сам встал напротив. – Ты можешь объяснить, в чем дело? Я пока не умею читать мысли!

– Все в порядке, Рицка, – ответил ты, сосредоточенно изучая древесный рисунок на половицах.

– Ну прямо, и я ничего не вижу! Не держи меня за дурака! – Я прижал ладонь ко лбу, а ты покосился на меня с безучастным любопытством. Оно мне не понравилось. – Соби, – начал я снова, – скажи, на что ты обиделся!

– Я не обижен, Рицка, – повторил ты в четвертый раз. – Тебе кажется. У тебя просто плохое настроение.

– У меня? – аж дыхание от такого заявления перехватило. – У меня плохое настроение?! Ты себя в зеркале видел?!

По-прежнему безразличное выражение лица. Я со стоном запустил руки в волосы:

– Ну как с тобой трудно! Ты что, не понимаешь, что Кацуко-сан не такая, как Шинономе-сэнсей? Если она тебя увидит, она же будет задавать о тебе больше вопросов! А я не хочу, я боюсь!

– Боишься? – ты резко вскинул голову. – Почему, Рицка?

– Потому что каждый раз думаю: вот ляпну что-нибудь, и мне запретят у тебя жить! Или у тебя будут неприятности!

Ты поморгал, глядя на меня, потом пару раз открыл и закрыл рот… И тут до меня дошло, в чем дело. И до тебя тоже.

– Рицка… – начал ты, тем гадким нежным тоном, против которого я никогда ничего, ну совсем ничего не могу сделать!

– Идиот! – выкрикнул я, подняв плечи, защищаясь от твоих протянутых рук, от просветлевшего лица. – А ты… ты опять думал, что я тебя стыжусь! Видеть тебя не желаю, Соби! Отвали!

Я кинулся в ванную, чувствуя, что еще немного – и или поколочу тебя, или зареву. А ты, конечно, бросился за мной. Я почти успел захлопнуть дверь, сопротивлялся изо всех сил, но ты все равно вошел. Обнял меня, хотя я обзывал тебя всеми словами, которые говорят об умственных способностях. Ты даже прощения не стал просить – просто прижал меня к себе, и я утих, только трясло минут десять. А когда перестало, обнаружил, что мы сидим обнявшись на одной из подушек. После этого осталось только вздохнуть и дать тебе меня поцеловать».}

}Это было как раз через день после нападения Безмолвных. Больше мы к обсуждению не возвращались, но теперь ты меня без всякой договоренности встречаешь после визитов к Кацуко-сэнсей.}

}Соби… То, что произошло в воскресенье, третий день крутится у меня в голове. Шрамы – под моими пальцами, под губами… Тебе, наверное, было очень трудно. Наверное, никто тебя не видел без бинтов, кроме Сэймэя – и, может, еще Кио, хотя я не уверен. Такое ощущение, что я дотронулся до больного места.}

}При этой мысли меня всего пронизывает горячей дрожью. Я стараюсь не касаться тебя лишний раз, но это всегда так трудно! Ведь тебе-то хочется до меня дотрагиваться. И чтобы я тебя трогал. Я знаю, я чувствую – это нельзя не почувствовать! Но ты по-прежнему не разрешаешь. Закусываешь губы, когда я позволяю себе чуть больше, чем просто потереться об тебя носом, или перехватываешь мои руки и начинаешь целовать и гладить меня сам – везде, всего, ртом, пальцами, жарким шепотом, прядями волос…

Я с ума схожу, перед глазами звезды вспыхивают – а когда тянусь к тебе, забывая про нельзя и можно, и пытаюсь сделать хоть что-то… Ты не даешь. Я не спрашиваю, почему: боюсь снова услышать твой мертвый голос, говорящий «делай, что хочешь». Так – не хочу.

Как мне со всем этим быть? Мы ведь теперь даже спим в обнимку, хотя ложимся вроде просто рядом!

Я ускоряю шаг и почти подбегаю к остановке. Ты выступаешь из густой синей темноты от деревьев, высаженных вдоль тротуара:

– Рицка?

– Соби, – я улыбаюсь. Тебе, похоже, нравится, когда я показываю, что соскучился. – Поехали домой?

– Я хотел предложить пойти в кино, – начинаешь ты, – у тебя ведь сегодня были последние уроки? Можем отправиться на какую-нибудь премьеру или в кинотеатр в нашем районе, там сейчас крутят фильмы последних сезонов. Или ты голодный? Тогда поужинаем где-нибудь.

– В кино, – решаю я. – А то я только «Матрицу» и «Дом летающих кинжалов» видел.}

}И «Матрицу» точно больше смотреть не захочу – Боевой системы хватит.}

}– Можем пойти на «Героя», – предлагаешь ты, видимо, вспоминая афишу.

– Да без разницы, – отмахиваюсь я. – А по дороге купим что-нибудь пожевать. Во сколько там начало сеанса?

– Я не помню, Рицка, – ты улыбаешься. Доволен моей сговорчивостью? – Кажется, в восемь.

– Тогда мы успеваем, – я смотрю на часы. – У нас еще сорок три минуты.

– И автобус, – добавляешь ты, глядя на светящееся табло с номером маршрута, – наш.

– Поехали, – подытоживаю я, и, взяв тебя за руку, направляюсь к открывшимся дверям.}

}10.

– Рицка, – ты стоишь у окна, глядя на улицу, и расчесываешь волосы массажной щеткой. Я привык, что ты так делаешь, когда голова болит. Семь движений от правого виска к затылку, семь – от левого. – Рицка, – будто не окликаешь меня, а просто называешь имя. Я знаю, тебе нравится. Это твое единственное и самое лучшее обращение.

Брат когда-то звал меня «котище», лохматя мои волосы и ставя трубой хвост. Но это было в другой жизни. Еще до тебя.

– Что? – я поднимаю голову от журнала. – Соби!

– О, прости, – ты поворачиваешься и улыбаешься, – я хотел спросить, какие у твоего класса планы на зимние каникулы.

Да прямо. Будто я не знаю, что ни о чем таком ты спрашивать не собирался!

– Понятия не имею, – я откладываю мангу и вытягиваюсь на кровати, пытаясь стать как можно длиннее. Чтобы кончиками пальцев касаться изножья и изголовья. Ты кладешь массажку и подходишь ко мне, слегка пихая ладонью в бок, чтобы подвинулся.

– Мм? – я прижмуриваю глаза и смотрю сквозь ресницы, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. – Чего?

Ты проводишь ладонью по моей спине, раз, другой, ужасно приятно. Я вздыхаю и тоже сажусь, скрещивая ноги. Правда, долго мне в такой позе не пробыть, я не ты.

– Рицка, не хочешь побывать на фестивале ледяных скульптур? – ты выжидательно смотришь на меня. Морщу лоб:

– Ты имеешь в виду ледовый городок?

– Нет, – ты упираешься кончиками пальцев мне в грудь и стараешься опрокинуть меня на кровать.

Я выставляю руки:

– Перестань, ты что, маленький?

– Нет, – отвечаешь ты серьезно, но в глазах смешинки, – думаю, что взрослый.

– Ах, ты ду-умаешь? – ты меня все-таки роняешь и не даешь подняться. – Соби, ты ошибаешься. Точно тебе говорю! Пусти сейчас же!

– Поедем в Саппоро в феврале? – ты убираешь руку, но смысл слов все равно доходит до меня не сразу. А потом я широко раскрываю глаза:

– Куда?

– В Саппоро, – повторяешь ты, довольный произведенным эффектом. Я сижу взъерошенный и ошарашенный. – Там будет фестиваль ледяных скульптур – Россия, Китай и мы, японцы. Ты не хочешь взглянуть?

– Но ведь… это же на Хоккайдо!

Зачем тебе этот фестиваль?

– Ну и что, – ты пожимаешь плечами. – Слетаем.

– На последние деньги? – пытаюсь возразить язвительно, а получается виновато. Ты тратишь на меня не считая, я часто думаю, что ты, наверное, не обедаешь в университете, чтобы куда-нибудь меня потащить в выходные.

– Глупости, Рицка, – ты чуть заметно прищуриваешься. – Я лишь предложил, если не хочешь… – Ты делаешь движение, чтобы встать.

Почему ты сразу обижаешься! Ловлю тебя за рукав, удерживая на месте, и отвожу глаза. Ты осторожно касаешься моего подбородка:

– Рицка?

– Хочу, – вздыхаю я. И, подумав, добавляю: – Спасибо.

Твои пальцы как будто теплеют:

– Хорошо. Тогда я возьму билеты.

– Только не разорись, – я ставлю локти на колени, подпираю кулаками щеки.

– Хм. Не переживай, – ты улыбаешься, – лучше представь себе перелет на самолете.

– Как я могу представить то, чего не видел? – я возмущенно уворачиваюсь от твоей ладони, исследующей сперва мое кошачье, потом обыкновенное ухо, потом зажившую ссадину на скуле. – Соби, ну прекрати, а!

– Почему?

Черт. Как у тебя хватает совести спрашивать?

– Потому что!

– Почему, Рицка? – ты будто не слышишь моего негодования. У меня нет разумного ответа. Я молча отползаю в сторону. Так, по крайней мере, можно нормально разговаривать.

– Я тоже хотел кое-что узнать, – я прикусываю заусеницу на большом пальце. Ты автоматически убираешь мою руку ото рта. Как с ребенком! Я хмыкаю и возобновляю свои действия. – А ты брось курить, – парирую немой упрек. – Ладно… – зажимаю руки между коленями, и после паузы решаюсь: – Соби, ты пойдешь ко мне в школу на праздничный вечер?}

}Ты вздыхаешь, тихо, но я слышу, потому что специально на тебя не смотрю. И осведомляешься очень спокойно:

– Ты хотел бы, чтобы я пошел?

– Предлагаю же! – нарочно, что ли, еще больше меня смущаешь!

Ты не отвечаешь; я кошусь на тебя. Лицо невозмутимое, и все равно… Тебе не нравится эта идея? Но если бы я тебя не позвал, мне кажется, было бы хуже. Ты бы снова решил, что я тебя игнорирую.

– Соби?

Ты киваешь:

– Да, конечно. Я с удовольствием составлю тебе компанию, Рицка. Когда?

– Послезавтра, в пятницу, – я снова начинаю нормально дышать. – Только, может, тебе там будет неинтересно, сразу предупреждаю.

– Мне нигде не скучно с тобой, – ты даже не улыбаешься, говоришь совершенно серьезно.

Надо смыться с кровати, пока ты меня вообще дара речи не лишил, не знаю, куда деваться под твоими глазами.}

}

}– Иди сюда, – просишь ты неожиданно. По мне что – так видно все? Я бросаю на тебя взгляд исподлобья:

– Зачем?

– Просто так, – ты приглашающе протягиваешь руку.

А сам дернешься, как только я что-нибудь сделаю… Не хочу!

С силой зажмуриваюсь, встряхиваю головой – и на четвереньках подползаю. Если ты меня зовешь, то я сам выберу, как буду сидеть. Устраиваюсь в опробованной позе, верхом на твоих бедрах, обнимаю, кладу голову тебе на плечо. Внутри становится горячо, все мысли куда-то уходят. Не могу удержаться: глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Одна твоя ладонь ложится мне между лопаток, вторая на поясницу, и ты с силой прижимаешь меня к себе. Сердце у тебя колотится быстро-быстро, я слышу. И дышишь ты неровно.

– Рицка…

Я, не открывая глаз, носом и руками отодвигаю от шеи твои волосы, чтобы губы почти касались кожи:

– Что?

Ты сам меня научил, что шепот – это как прикосновение.

Ты вздрагиваешь.

У меня горло сжимается, а сомкнутые ресницы делаются сырыми.

– Я тебя никому не отдам, – шепчу без голоса.

Тебя теперь часто вот так встряхивает, даже когда ты чем-то занят за компьютером или мольбертом. Так после прогулки по морозу из мышц выходит холод. Но ведь у нас дома всегда тепло…

– Не отдавай, – откликаешься ты тоже шепотом.

Меня вдруг осеняет. Я повторяю то, что однажды сделал – прихватываю мочку твоего уха, ощущая холодок серьги. Ты весь передергиваешься и еле слышно стонешь – на вдохе, будто не справился с дыханием. А потом пытаешься аккуратно меня отодвинуть.

Я не поддаюсь.

– Пожалуйста, – у тебя очень странный голос. В нем смех – и почти боль. – Отпусти меня, Рицка. Я ненадолго.

Я знаю, что ненадолго… и знаю, зачем… Потому что мне еще рано, да? А потом вернешься и снова… сделаешь все для меня? Я глухо всхлипываю, не знаю, почему, меня просто предает самообладание.

Ни на что я не гожусь. Нигде не могу справиться до конца.

– Все, все, я здесь, не бойся…

Твои руки перестают отталкивать, снова притягивают меня, и так само получается, что я полностью опускаюсь на тебя, всем весом. Ох… Это для меня почти слишком… Как ты выдерживаешь?.. Я должен тебя отпустить, должен, я знаю, но вместо этого прижимаюсь еще сильнее, обхватываю ногами:

– Соби! – мне почему-то страшно. Твое дыхание касается моего плеча, с которого сполз растянутый ворот домашнего джемпера. Ты целуешь его и застываешь, только теперь у тебя дрожат даже губы.

– Я не могу… – признаюсь я звенящим шепотом, – не могу… не уходи…

– Я с тобой, – откликаешься ты, голос вибрирует, но такой… такой ласковый…

Я будто вижу всё со стороны. Приподнимаюсь, совсем чуть-чуть, и с силой трусь об тебя, скользя вверх-вниз, захлебываясь воздухом, и все-таки краешком сознания понимаю, что ты больше не пытаешься остановить меня… что направляешь мои движения.

Я вскрикиваю, разрываюсь на части, перестаю видеть, понимать, осознавать – но твой прерывистый, долгий-долгий вздох слышу всем телом. И без сил падаю на тебя, больше не шевельнусь. Наверное, я повалился бы навзничь, слабость безумная – но твои руки не позволяют. Ты так и не перестаешь меня обнимать, твои губы, сухие, будто обветренные, скользят по моей шее, касаются волос. Ты неглубоко и легко дышишь, прижимая меня к себе, и ничего не говоришь.

Вот поэтому я и не хочу, чтобы ты меня трогал. С нами обоими что-то происходит, когда мы близко. Не знаю, правильно это или нет, но это… факт.

Думать лень. Я прикрываю глаза, окруженный твоим теплом. Ты всегда пытаешься себя обделить… А сейчас тебе впервые не удалось. Соби…

Я для верности сцепляю пальцы в замок за твоей шеей и окончательно засыпаю.

*

Утром ты осторожно высвобождаешь руку из-под моей головы и выбираешься из постели. Писк будильника до слуха доходит не сразу, а вот то, что становится больше места и холоднее, вытягивает в реальность. Я приоткрываю глаза. Ты отправляешься в ванную, потом собираешься, стараясь не шуметь. Сколько времени? Около восьми, наверное. Сейчас, когда у меня каникулы, ты встаешь позже. За полчаса приводишь себя в порядок, завтракаешь и убегаешь. А я остаюсь досыпать, обхватив руками подушку.

Стоп. Мы опять проснулись на одной подушке. Наказание какое-то, я же точно помню, что ложились на разные. Откуда взялась привычка во сне к тебе прижиматься? И обниматься. Я тру ладонями враз вспыхнувшие щеки.

Ты, не садясь за стол, пьешь кофе, ходишь по комнате и проверяешь, все ли собрал, что понадобится в университете. Опираюсь на локоть и окликаю:

– Соби.

Ты останавливаешься в проеме между ширмами:

– Доброе утро, Рицка. Зачем ты проснулся? Еще очень рано. Поспи.

Ты старательно не смотришь мне в глаза – и вчера избегал до конца вечера. Думаешь, всегда так сможешь? Хоть бы объяснил причину.

– Вот уйдешь, и засну, – сообщаю независимо. – Как на улице?

Ты удивленно приподнимаешь брови и садишься на кровать:

– Темно и снежно. Почему ты спрашиваешь?

– Надень шапку, – бормочу я сонно, откидываясь на спину. – Ты меня заставляешь, я тебя тоже буду.

Ты смеешься и гладишь меня по плечу:

– Я не замерзну, Рицка. У меня нет ушек, которые может продуть.

– Вот когда их у меня не будет тоже, нипочем не надену больше, заранее предупреждаю, – я потягиваюсь, а ты упорно смотришь мимо. – Соби!

В твоем лице что-то меняется. Ждешь вопроса? Какого? Не понимаю.

– Да, Рицка?

– Ты опаздываешь уже, наверное, – я искоса слежу за тобой.

– Нет, у меня есть минут десять в запасе.

– Люфт? – повторяю я понравившееся слово и сажусь. Ты переплетаешь пальцы в замок:

– Да.

Стискиваю зубы, чтобы не растерять решимость, и упираюсь лбом тебе в плечо. А потом от души зеваю и ёжусь – как только вылез из-под одеяла, почувствовал, что в квартире прохладно.

Ты невесомо проводишь по моей спине:

– Я включу обогреватель.

– Угу, – соглашаюсь я и ставлю руку так, чтобы ты не смог встать. – В чем дело?

– О чем ты?

– Ты со вчерашнего дня странный, – я равнодушно пожимаю плечами, но уши никнут. Ты, конечно, замечаешь.

– Все нормально, Рицка, – ты целуешь меня в лоб. Я зажмуриваюсь. – Не переживай.

Встаешь, аккуратно подняв шлагбаум из моей руки, и возвращаешься на кухню.}

}Я ложусь, подтягиваю к груди колени и хвост, чтобы занимать под одеялом как можно меньше места. Глаза упрямо закрываются, но сонным я себя не чувствую. Мне вчера показалось… ты так долго не отпускал меня, и вообще… Я решил, что тебе понравилось. Нет, что ли?

Какая разница, нельзя или можно, мне ведь уже не десять. Если ты поэтому так себя ведешь, то это глупо. Но ты же не скажешь. Как обычно.

Я вздыхаю.

– Рицка? – ты снова стоишь около постели.

– Что? – выходит неласково, да я и не старался. Испортил мне настроение с утра пораньше, я тебе тоже испорчу.

Ты опускаешься на край, и я сжимаюсь в ожидании. Зачем ты вернулся?

– Не сердись.

– Если не будешь вести себя как… – я в последний момент сдерживаюсь. – Я виноват, что ли?

– Нет, Рицка. Я.

Я рывком сажусь и так отбрасываю одеяло, что порывом воздуха тебе раздувает волосы: