Текст книги "Я тебя научу (СИ)"

Автор книги: serpensortia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Ну да, – очень хочется спрятать голову между коленками. Как бы разучиться краснеть, когда ты на меня так смотришь?

– Хорошо. У меня где-то был подходящий ракурс.

– Ты знаешь, сэнсей плакала в тот вечер, когда в школе был праздник, – вспоминаю я вдруг. – Я спросил, что случилось, а она сказала, что все в полном порядке. И в классе закрылась.

– Мм.

Странная реакция. Кошусь на тебя из-под ресниц: ты абсолютно спокоен.

– Наверное, вы к этому времени с ней уже поговорили, – рассуждаю я вслух, – ты, между прочим, не рассказал, о чем. О моем поведении?

– Нет, – ты кладешь карандаш на подставку и идешь к телевизионной тумбе. Открываешь ее, достаешь небольшой альбом. Наверняка на двадцать четыре снимка всего – старый, в мягкой обложке. Листаешь, вынимаешь какое-то фото и возвращаешься к мольберту. Прикрепляешь снимок к краю листа большой цветной скрепкой и начинаешь прикидывать композицию. По крайней мере, мне так кажется, потому что ты постоянно смотришь то на фото, то на бумагу.

– А о чем тогда? – Похоже, продолжать тебе не хочется. Но мне уже интересно.

– Ни о чем особенном, – ты начинаешь набрасывать первые линии и теперь вообще не высовываешься из-за деревянной рамки. Я терпеливо жду, когда тебе снова понадобится на меня посмотреть. Минуту спустя ты отрываешься от работы, и я перехватываю твой взгляд:

– Соби, ты скажешь или нет?

– Если ты настаиваешь.

– Настаиваю! – я начинаю сердиться. – Разве разговор с сэнсеем – это тайна?

– Нет, – ты не меняешься в лице. – Она сказала, что влюблена в меня, я ответил то же, что раньше. Что меня это не интересует. Честное слово, Рицка, я не был с ней груб. Не думаю, чтобы это было причиной слез. Больше я ничего не знаю.

– Так и сказал? – переспрашиваю я.

– Что?

– Что тебя это не интересует?

– Да, – ты пожимаешь плечами. – А как, по-твоему, я должен был ответить?

Я дергаю себя за отросшие волосы:

– Соби, но это же жестоко! Она… Сэнсей знаешь какая хорошая!

– Что с того? – ты опускаешь руку с карандашом и удивленно смотришь на меня. – Я уже говорил, что мне не нужны проблемы от ее увлечения. К тому же, Рицка, разве ты хотел бы, чтобы я влюбился в твою учительницу?

Я качаю головой, не отрывая от тебя глаз. Нет. Но…

– Это жестоко, Соби, – говорю я шепотом. – Ты… Я не знал, что ты такой.

– Я твой Боец и я принадлежу тебе, – ты подходишь, опускаешься на колени рядом. – Мне не нужен никто другой.

Я нерешительно касаюсь твоего лица. Ты тут же поворачиваешь голову, целуя мою ладонь, зажимаешь ее между щекой и плечом.

– Я люблю тебя, Рицка, – ты мягко отводишь с моего лица челку. – Если прикажешь, я могу извиниться. Но не вижу смысла.}

}Я высвобождаю руку. Кажется, впервые понимаю Кио, как его должно было раздражать твое отношение ко мне. Не знаю, чья вина, что ты такой. Не знаю, почему сейчас так жжет внутри. Ты самый странный из всех, кого я встречал.

– Рицка, – ты гладишь мои кошачьи уши, – прости.

– За что? – я сцепляю пальцы в замок.

– Я тебя расстроил. Что мне сделать, чтобы ты улыбнулся?

– Ничего, – я вздыхаю. – Ты не поймешь.

– Отчего же?

– Потому что ты… Ты ее обидел! – Ты хмуришься. – Зачем, Соби?

– Затем, что лучше не иметь иллюзий с самого начала, чтобы потом не было больно их лишаться, – отвечаешь ты ровно. – Пусть она знает, что рассчитывать не на что. Это единственное, что я могу сделать для Шинономе Хитоми.

Я медленно выдыхаю. Крыть нечем.

Ты склонил голову и ждешь моей реакции. Я осторожно тяну тебя за прядь волос:

– Соби.

– Да? – ты терпеливо смотришь на меня. Черт, как же трудно это сказать. И как у тебя получается?

– Я был неправ.

Твой взгляд теплеет:

– Ну что ты, Рицка.

– Честно. Я… ненарочно.

Ты окончательно усаживаешься на пол, не пытаясь вытащить волосы из моих пальцев, и внимательно меня разглядываешь. Чтобы я совсем покраснел, не иначе.

– Иди сюда, – ты раскрываешь руки. Я мотаю головой:

– Не-а. Рисуй!

– Уверен? – в углах рта у тебя улыбка.

– Ага.

Ты уже встаешь, когда я решаюсь и торопливо чмокаю тебя в щеку.}

}

}Полчаса спустя ты отодвигаешь мольберт к стене:

– Все, хватит на сегодня. Не смотри, пожалуйста…

– …пока не будет готово, – заканчиваю я, потягиваясь. – Я помню.

– Заскучал? – ты протягиваешь мне руку. – Тебе необязательно разговаривать со мной. Мог бы читать книжку.

– Вовсе я не скучал, – я встаю, и ты меня сразу отпускаешь.

Кажется, тебе нравится мой ответ.

– Хочешь мороженого?

Я перебираю в памяти содержимое холодильника:

– У нас его нет.

– Зато в магазине за углом есть.

Я смотрю за окно, где опускаются сумерки:

– Ладно, давай сходим.

– Нет, если не хочешь гулять, оставайся, – ты идешь обуваться. – Я куплю и вернусь. Тебе какое?

– Темное в белом шоколаде, которое в прошлый раз ели, – я пытаюсь вспомнить название, но ты понимаешь:

– Ясно, – проверяешь карманы, берешь кошелек, оцениваешь, сколько осталось в початой сигаретной пачке. – Так, и сигареты. Я недолго, Рицка.

Я киваю, закрывая за тобой дверь. Потом возвращаюсь в комнату и начинаю искать телепрограмму. Новогодние праздники, по всем каналам показывают дурацкие шоу, но и интересные фильмы попадаются.}

}От раздавшегося в тишине звонка я вздрагиваю.}

}Я так и не закрыл твой мобильник, и сейчас он светится. У тебя не стоит «активный флип», можно не бояться, что меня услышат. Подхожу и сажусь на угол подушки, глядя на имя вызывающего. Накаркал.

Телефон разрывается целую минуту, пока наконец умолкает. Но не успеваю я перевести дыхание, как начинает трезвонить снова. Ненавижу эту мелодию. Что делать? Сэнсей не скажет тебе ничего хорошего. Тебя хотели забрать для проверки… на техническую пригодность, так сказали эти последние девчонки. Кто отдал такой приказ, если ты был любимым учеником?}

}Спустя три минуты он звонит снова. Меня пробирает колючей дрожью. Ты вот-вот вернешься, и вечер точно будет испорчен. А если стереть вызовы? Нет, это не выход. Лучше уж, чтобы ты знал.

Да сколько можно? Что ему от тебя надо?!

Я поднимаю глаза к потолку. Как узнать, правильно поступаю или нет?

Беру мобильник – вибрация отдается в пальцах – нажимаю на клавишу с трубкой и подношу к уху.

– Соби-кун, не брать трубку – не лучшая политика, – раздается знакомый голос. – Я говорил тебе, нельзя прятаться всю жизнь. Разумеется, то, что ты и твоя новая Жертва справляетесь с теми, кто приходит пригласить вас в Семь Лун, прекрасно, однако отчего не внять голосу здравого смысла и не явиться самостоятельно? Ты вынуждаешь меня сердиться. Будь добр ответить!

Я часто дышу, зажав рукой микрофон. Что делать?

– Соби-кун? – нетерпеливо переспрашивает Ритцу.

– Это не Соби, – решаюсь я. В трубке наступает прерываемая потрескиваниями тишина.

– Вот оно что, – произносит сэнсей очень холодно. – Надо полагать, Нелюбимый? Аояги Рицка?

– Да, – сердце бьется где-то в горле, кажется, что я все время глотаю, глотаю, глотаю его, чтобы не выпрыгнуло.

– Что ж, возможно, это даже удачно, – после паузы говорит Ритцу. – Именно с тобой в последние месяцы хотелось бы поговорить и мне, и моим коллегам. Убеди Соби приехать для разговора.

– Соби выполняет приказ Сэймэя, – я пытаюсь говорить уверенно. – Он не может его нарушить.

– Отчего, мальчик? – с равнодушным любопытством спрашивает сэнсей. – Прикажи ему – ведь, как я понимаю, Соби-кун признал тебя за своего нового хозяина?

Кажется, он от этого не в восторге. А я не знал.

– Не буду! – меня разом покидает нерешительность. – И не говорите так о Соби!

– Но твой приказ решит множество проблем. Вели ему подчиниться.

– Сказал же, не буду! – зло возражаю я. Меня уже трясет.

– Объясни причину, – у него такой тон… Почти невозможно ослушаться. Если бы я не слышал твоего голоса во время поединков, наверное, я и не смог бы. Этому тоже он тебя учил?

– Мой приказ противоречил бы приказу Сэймэя! – говорю я, стараясь сохранять спокойствие.

– Однако Соби-кун исполнил бы его. Сколько тебе лет, Нелюбимый? Насколько мне известно, недавно исполнилось тринадцать? Если он повинуется тебе сейчас, подумай, сколько в тебе нераскрытых возможностей! В противном случае Соби не стал бы исполнять приказы, даже притом, что ты брат его бывшей Жертвы. Разве ты не хочешь узнать, что можешь на самом деле? Приезжайте, – произносит он властно. – Ты прикажешь.

– Нет! – кричу я в полный голос, не слыша ничего, кроме этих ледяных интонаций. – Вы что, не понимаете? Если я прикажу, Соби будет больно! Потому что Сэймэй приказал раньше! Я не сделаю такого, ясно?

– Предпочитаешь обрывочные знания целостному представлению? Возможно, ты стал бы сильнейшим учеником Семи Лун после Соби. Может быть, даже превзошел его. Мы еще не определили до конца, кто ты, Боец или Жертва, однако…

– Я Жертва! Я Жертва Соби! И отстаньте наконец! Хватит ему звонить! Если Соби сможет меня привести, мы придем. А если нет, значит нет! Отстаньте, слышите?!

На том конце раздается смешок:

– Не слишком ты похож на своего брата. Тот был более честолюбив. На твоем месте Возлюбленный бы…

– Я не Возлюбленный! Я Рицка! А вы… Если вы его учитель, зачем вы это делаете?! Неужели нельзя прекратить?

– Мы поговорим об этом позже, – произносит Ритцу хладнокровно. – Передавай Соби-куну привет, Аояги-младший.

Связь разъединяется.}

}Я со щелчком захлопываю телефон и пытаюсь успокоиться. Что я наделал? Хуже теперь, чем было, или лучше?}

}На мои плечи ложатся ладони – так внезапно, что я кричу от неожиданности. Когда ты успел войти? Сколько слышал? В любом случае, по последней фразе ясно, с кем я общался.

Ты ничего не говоришь, а я не решаюсь оглянуться. Будешь меня ругать? Я ответил по твоему телефону человеку, который тебя учил…

– Рицка.

Я прерывисто вздыхаю.

– Рицка, – повторяешь ты.

Я оборачиваюсь – и попадаю в твое объятие. Крепкое-крепкое. Ты прижимаешься щекой к моим волосам и ничего не говоришь, пока я не перестаю стучать зубами.

– Что хотел сэнсей? – вполголоса спрашиваешь ты, успокаивающе гладя меня по спине.

– Кажется, тебя, – я снова вздрагиваю.

– Он о чем-нибудь спрашивал?

– Да. Хотел знать, сколько еще ему ждать твоего появления, – я автоматически вцепляюсь тебе в руку. Ты бережно разжимаешь мои пальцы:

– Что еще?

– Еще… еще что-то про то, что непонятно, кто я, Боец или Жертва, и что они там хотят на меня посмотреть. Все как ты говорил. Он даже знает, что у меня недавно был день рождения!!}

}Где-то я уже слышал про то, что я могу быть и тем и тем. Но сейчас не помню, где. Не от тебя.}

}– Я сказал ему, что…

– Я знаю, – ты снова привлекаешь меня к себе. – Как раз вошел домой. Тебя было слышно даже за дверью.

Я пытаюсь поглубже забиться в твои руки. Сейчас мне неважно, какой ты с другими. Главное – какой со мной.

– Ну и что ты думаешь? – спрашиваю шепотом.

– Я думаю, что о разговоре с тобой сэнсей будет сегодня размышлять всю ночь, – ты усмехаешься. – И станет искать ошибку, допущенную в отношении меня.

– То есть?

– Ты не вписываешься в систему его представлений о… – начинаешь ты – и твое лицо искажает судорогой.

– Замолчи, – я хватаю тебя за локти. – Не рассказывай!

Торопливо выпрямляюсь, стоя на коленях, и ты роняешь голову мне на плечо.

– Не рассказывай о том, что нельзя! – я удерживаю тебя, пока ты не вздыхаешь и не отстраняешься, снова надежно смыкая руки у меня за спиной. – Как маленький прямо!

Ты щуришься и пытаешься улыбнуться:

– Приказываешь?

– Приказываю! А то ты не слышишь!

– Да… – ты киваешь, – в самом деле.

– Пусти меня, – я начинаю возиться, пытаясь освободить руки. Левая чешется – от запястья до самого локтя, как будто по ней проползла букашка. Наверное, в рукав свитера попали крошки от печенья.

Я отодвигаюсь и скоблю зудящую руку, но все равно щекотно. Встречаюсь с тобой глазами: наблюдаешь за моим занятием, сейчас рассмеешься.

И вдруг очень сильно меняешься в лице.

– Соби, ты чего? – я испуганно всматриваюсь в тебя. – Тебе плохо?

– Рицка, – выговариваешь ты бескровно-белыми губами, – закатай рукав и посмотри на руку.

– А что?

– Закатай и взгляни, – повторяешь ты. У тебя хриплый низкий голос.

Берусь пальцами за резинку манжета, тяну вверх. Поднимаю рукав и не решаюсь смотреть – мне отчего-то не по себе.

– Погляди, – говоришь ты все так же хрипло. Я послушно отвожу глаза и поднимаю руку.

И сжимаю кулак, стискиваю так, что ногти впиваются в ладонь. Тонкие линии иероглифов на покрасневшей от того, как я ее тер, коже. Вертикально – от локтевого сгиба до запястья по внутренней стороне руки. «НЕЛЮБИМЫЙ».}

}Я не могу вымолвить ни слова, только в оцепенении смотрю на проступившее Имя. Оно появилось… Оно все-таки и правда мое. Но как ты понял, что рука чесалась поэтому?

– Соби, – мой голос такой же хриплый, как твой, – как ты догадался?

Ты по-прежнему бледный чуть ли не до синевы:

– Это не догадка, Рицка.

– Но…

Вместо ответа ты молча поддеваешь пальцами рукав своей бумажной водолазки. Правый рукав. И тянешь вверх. У тебя белая, очень тонкая кожа, ни родинок, ни пигментных пятен. И светлые линии слова, как будто выписанного полупрозрачной тушью.

«НЕЛЮБИМЫЙ».}

}Я чувствую, что задыхаюсь. Вытягиваю свою руку рядом с твоей. Имя даже одинаковой длины. Этого не может быть. Не может быть.

Я поднимаю голову – и давлюсь словами. Ты смотришь на Имя, и в глазах у тебя…

– Соби, – голос срывается. – Как?!

Ты безжизненно улыбаешься:

– Оно не проступило, когда я стал Бойцом Возлюбленного. Сэймэю пришлось помочь мне в этом. Но такого… такого я не ожидал.

– Получается, что, – я прижимаю к голове кулаки, – получается…

– Я твой Боец, Рицка. Это судьба.

– Но почему теперь? – меня настолько выбивают из колеи твои мокрые ресницы, что я не знаю, что сказать.

– Ты признал меня за собой, – твои ладони обнимают мои кулаки, отводят от висков. – Ты назвал себя моей Жертвой. Может быть, дело в этом.

– А ты разве не знал, что я твоя Жертва? – я не вырываюсь. – Разве ты сам мне об этом не твердил?

– Между тем, что говорил я, и тем, что и кому сказал сегодня ты, огромная разница, Рицка. – Ты поднимаешь мою руку, касаешься Имени губами. Линии постепенно бледнеют, словно уходят вглубь, но все равно, если знать, что они есть, рассмотреть можно. – Теперь понятно.

– Что понятно? – в горле сухо, я начинаю кашлять.

– Понятно, почему у нас такое удачное взаимодействие. Дело не в твоем родстве с Сэймэем. В тебе самом. Но…

Ты умолкаешь.

– Что «но»?

– Но даже это не отменит его приказов, – ты отводишь глаза и занавешиваешься волосами. – Теперь ты в любом случае имеешь право…

– Не смей! – выкрикиваю я, так пронзительно, что сам дергаюсь. – Не смей говорить о наказаниях! Ничего не изменилось! Ровным счетом!

Ты бросаешь на меня осторожный взгляд.

– И не смотри так! Сколько раз говорить, что я этого делать не буду! Что мне обидно, когда ты думаешь, что я!..

– Прости меня.

– Что я!..

– Прости, – ты сгребаешь меня в охапку и усаживаешь на себя верхом. – Рицка, ты понимаешь, что произошло?

– Ага, – я киваю и пытаюсь сползти обратно, тут же забывая о предмете спора. Не мог же у меня выработаться рефлекс на эту позу! Если ты заметишь…

Твои руки обвиваются вокруг меня и не отпускают. Я вспыхиваю:

– Соби!

– Я знаю, Рицка, – ты находишь мои губы. – Я знаю.

Ты укладываешь меня на подушку, проводишь руками по плечам, по груди, по ногам… Я выгибаюсь навстречу, ничего не могу с собой поделать. Ты целуешь меня, как сумасшедший – щеки, уши, шею, ладони, всего-всего, прямо через одежду, стягиваешь с меня домашние штаны, раньше, чем я успеваю возразить…

– Соби! – я наощупь шарю ладонями по твоим рукам, ты перехватываешь их, переплетая наши пальцы. – Со-оби!

Ты такой жадный только сейчас или я раньше не замечал? Мне минуты хватает, чтобы закричать. Ты не отпускаешь меня до самого конца, я, кажется, царапаюсь, вцепляясь тебе в ладони…}

}В ушах шумит, сил пошевелиться нет совсем. Ты аккуратно одеваешь меня снова, ложишься рядом, опираясь на локоть, и начинаешь разбирать по прядкам мои волосы. Я поднимаю тяжелые веки:

– Но почему такое ужасное Имя?

Ты пожимаешь плечами:

– Для меня важнее, что оно общее, Рицка.

– Тоже верно, – признаю я, подумав. Мысли в голове двигаются медленно. – Значит, я точно твоя Жертва?

– Точно.

От твоего голоса становится как-то надежно.

– Вот бы раньше знать…

– Всему свое время, – ты садишься и осторожно тянешь меня за руку. – Вставай, а то мороженое совсем растает.}

}*

Себя ты набросал быстро, и теперь вооружился кистью. Начал раскрашивать рисунок, наверное. Я принес вторую подушку, бросил к первой, чтобы можно было не только сидеть, но и лежать, и положил рядом учебник по философской антропологии. Оказалось, очень интересная дисциплина. На психологию похоже. Только я понимаю не все и периодически пристаю к тебе с вопросами.

После обеда ты вытащил меня в мебельный магазин, я сначала не понял, зачем. Оказывается, ты высмотрел торшер в виде цветка из матового стекла. Я обрадовался, а то у тебя только под потолком лампы были. Когда мы установили его около кровати и включили, погасив верхний свет, стало уютнее.

Правда, я думал, что тебе рисовать темно будет, но ты переставил мольберт, предложил мне перебраться на кровать и занялся рисунком, поддернув до локтей рукава туники. Я до сих пор ни разу не видел, чтобы ты так делал. Мне почему-то кажется, что это с Именем связано. Я тоже несколько раз закатывал рукав, чтобы посмотреть и убедиться. Иероглифы на месте – бледные, почти невидимые, но исчезать не собираются. Наверное, при поединке будут светиться…

Я что – уже не надеюсь на нормальную жизнь без поединков?}

}Хмыкаю и сажусь удобнее, машинально обкусывая заусенец на пальце. Кажется, у меня появился еще один любимый автор – Фромм. Только система доказательств у него немного путаная. Я перелистываю страницы, но не могу сосредоточиться. Может, дело во мне, а не в книге? Мысли весь день прыгают с одного на другое, не могу поймать за хвост ни одну.}

}– А вот интересно, Соби, – прерываю я молчание, – если Имя дается до рождения, почему тогда не было заранее известно, что ты Нелюбимый, а не Возлюбленный?

Как странно. Кажется, что должно быть наоборот.

– Я не знаю, – ты смотришь на свою руку, – сам ломал над этим голову. – И добавляешь напряженно: – Ты ни о чем не спрашиваешь.

– А должен? – я закрываю увесистый том, убираю его с колен.

– Пожалуй, – ты по привычке начинаешь крутить в руках кисточку.

– Пальцы будут черные, – замечаю я. Ты спохватываешься и откладываешь ее. – О чем спрашивать, Соби? Что можно, ты сам рассказываешь. А что нельзя, то нельзя.

Ты хмуришься:

– Рицка, ты видел у меня Имя Сэймэя. Тебе неважно, каким образом…

– Нет, – я вцепляюсь пальцами в покрывало. Ясно, куда ты ведешь. – Это не имеет значения. Может быть, Имя у тебя появилось, потому что мы теперь связаны! Мы же не знаем наверняка!

– Едва ли причина в этом.

Я знаю, в чем… Только не хочу от тебя слышать.

– Соби, – я тереблю маленькую подлокотную подушку, – а ты связь чувствуешь?

– Да, – ты уверенно киваешь.

– Как? – у меня, наверное, глаза загораются, потому что ты улыбаешься:

– Все время.

– А как именно?!

– Не знаю, – ты отходишь от мольберта, садишься на край кровати. – Как твое прикосновение, наверное.

– И я, – я краснею. Ты тоже. Это бывает так редко, что я откровенно тебя рассматриваю. – Хорошо, – заключаю наконец.

Ты поднимаешь голову:

– Между прочим, я взял на седьмое февраля билеты в Саппоро.

– К-куда? – Ничего себе смена темы.

– Я обещал свозить тебя на Юки-Мацури, – ты осторожно толкаешь меня в колено. Я сижу, подогнув ноги, и на кровати это не самая устойчивая поза.

– Эй! Перестань!

Ты с сосредоточенным видом продолжаешь меня раскачивать.

– Я думал, – приходится опереться ладонями о кровать, – что это еще нескоро.

– Целый месяц, – ты ловко подсекаешь меня под локоть.

– Соби! – я падаю на спину, а ты смеешься. – Так нечестно!

– Почему?

– Ты сильнее! – пытаюсь встать, ты роняешь меня обратно:

– Мм? В самом деле?

– И что мы там увидим? – смиряюсь я. Так просто вырваться не удастся. Надо тебя отвлечь.

– Ледяные статуи, императорские пагоды и египетские пирамиды. И драконов. И еще много чего.

Ты кладешь руку мне на грудь, чтобы я не мог вскочить. Я скашиваю глаза на твои пальцы и соображаю, как выползать теперь.}

}Мы раньше никогда не играли. Ты в это время меняешься, как будто младше становишься. Мне нравится.}

}– Драконов, говоришь… Ты, кажется, что-то рисовал, – я делаю жест в сторону мольберта.

– У меня перерыв, – отзываешься ты невозмутимо. – Или ты хочешь, чтобы я вернулся к работе?}

}Я вздыхаю. Вот бы ты не заметил. Но ты же меня касаешься…}

}– Что такое, Рицка? – в твоем голосе появляются другие нотки. Почему мне раньше казалось, что ты всегда непробиваемо-спокоен?

– Ни-че-го, – делаю обманное движение вверх и подаюсь в сторону, выскальзывая из-под твоей руки. Сколько ни требую не поддаваться, все равно ты наполовину разрешаешь мне выигрывать. Скоро перестанешь!

Хватаю тебя за плечи и роняю, так, что ты даже вскрикиваешь.

– А, попался! – я торжествующе прижимаю тебя к кровати. Ты не вырываешься, только смотришь, а у меня пропадает вся наступательная сила. Осторожно тянешь меня за джемпер, укладываешь рядом. Я качаю в воздухе ногами в махровых носках:

– Все равно я выиграл.

– Конечно, – ты приподнимаешься, опираешься на локоть. – Так что насчет февраля, Рицка?

– Решили же! – недоуменно повожу я плечами. – Значит, поедем.

Сажусь на пятки. По-моему, раньше тебя больше нервировало, когда я тебя рассматривал.

– Соби, ты рисовать собираешься?

– Да, а что?

– Посмотреть хочу, – я зажимаю руки между коленями. – А ты уже четыре дня не показываешь. Там что – картина, что ли?

– Вовсе нет, – ты фыркаешь и тоже садишься. – Просто набросок.

– Ничего себе набросок! И кстати, когда у тебя сессия начнется, Соби?

– Примерно тогда же, когда у тебя кончатся каникулы. Почему ты спрашиваешь? – ты машинально скручиваешь в жгут прядь волос.

– А тебе к ней рисовать ничего не надо?

Ты наклоняешься и целуешь меня в висок:

– Не переживай.

Я начинаю сопеть:

– Вот хочу и буду! А то опять в долгах окажешься!

– Не окажусь, Рицка. Обещаю, – ты проводишь пальцем по моей раскрытой ладони и встаешь. – Рисовать так рисовать. Садись обратно. Между прочим, ты обещал озвучить основные положения теории Юнга об архетипах.}

}*

– Да, открыто! – раздается из-за двери в ответ на мой стук. Я нажимаю на ручку и вхожу в кабинет Кацуко-сан – уже второй раз за последние пять дней.

– Здравствуйте, сэнсей.

– Ты как всегда вовремя, Рицка-кун, – откликается она приветливо. – Я почти закончила, подожди чуть-чуть.

Я киваю и занимаю свое обычное место на диване, рассматривая книжные полки. Кажется, уже наизусть могу рассказать, где здесь что стоит.

– Что ж, чудесно, – Кацуко-сан сворачивает какое-то окошко и открывает другой документ. – Должна признаться, подобных результатов я даже не ожидала.}

}В прошлый раз я заполнял обещанные тесты – на IQ, на внутренний возраст, на самооценку, еще на что-то там. Под конец голова уже отказывалась думать. Тревожно смотрю на сэнсея:

– Так плохо?

– Нет-нет! Все просто блестяще! – я облегченно вздыхаю. – У тебя по-прежнему очень высокие баллы по всем метрикам, отображающим интеллектуальное развитие, в этом можно было не сомневаться. Однако, – она поворачивается к монитору, – есть два существенных изменения. Во-первых, логическое мышление. Надо признаться, я не рассчитывала на такой прогресс. Даже не знаю, чему его приписать, – она смешливо прикусывает губу: – Ты помногу размышляешь о чем-то важном?

Представляю, что это может быть, и краснею. К счастью, Кацуко-сан не замечает.

– И второе, ожидаемое, но как всегда неожиданное, – она загадочно поднимает бровь. – Угадай, что?

– Не знаю. Снова возраст?

– Именно, – она кивает. – Удивительно, как тебе удается жить, постоянно опережая себя, Рицка-кун? Тебе исполнилось тринадцать, а тесты говорят о пятнадцати!

Я пожимаю плечами. С тобой я все равно чувствую себя гораздо младше. Правда, только с тобой.

– Наверное, друзья всегда спрашивают у тебя советов, – продолжает сэнсей. – Ты должен казаться им взрослым и рассудительным, не правда ли?

– Ага, – я улыбаюсь. – Но они привыкли.

– Это просто здорово, – она пересаживается на диван, так, чтобы между нами оставалось расстояние. – Ну что же. Расскажи, как проходят зимние каникулы? Не жалко, что через неделю в школу?

Еще в начале ноября я бы не раздумывая ответил нет. Дома всегда было или скучно, или… когда мама была не в настроении… В общем, раньше было не так. А теперь я бы мог прожить без уроков еще месяц.

– Не жалко, – я смотрю на Кацуко-сан. – Я соскучился по друзьям.

– А как насчет мартовских экзаменов?

– Ну, экзамены же только через два с половиной месяца, еще долго…

Она заразительно смеется:

– Вот сейчас я слышу слова обычного мальчика. Экзамены окажутся на носу очень быстро, Рицка-кун! Поверь мне.

Я тоже улыбаюсь:

– Я верю, доктор. Но я же занимаюсь! И Соби за этим следит.

– Вот как? Присматривает, чтобы ты не бездельничал даже в праздники? – она поправляет волосы. – Не устаешь?

– Нет. Он ведь не заставляет меня. Просто напоминает, если долго не беру в руки учебник. И мы часто ходим гулять – и с ним, и с моими одноклассниками!}

}Тебе и не надо заставлять.

Ты готовишься к сессии, будто внял моему предупреждению, обложился книгами по композиции и теории графики. Мы можем часами не разговаривать, только переглядываться время от времени.

Сначала я устраивался на кровати, а ты на подушке у противоположной стены. Потом наоборот. А на третий день я заложил пальцем страницу, подошел к кровати, на которой ты сидел, и забрался на нее с ногами. Ты поднял голову от книги и посмотрел на меня. Я молча пожал плечами, и мы вернулись к чтению.

Так и занимаемся уже несколько дней.}

}– А что насчет дома, Рицка-кун?

Обязательный вопрос. Раньше Кацуко-сан прятала его за другими. Теперь она спрашивает напрямую, а я не знаю, радоваться или нет.

– Все нормально, – торопливо киваю я. – Мы ходили к маме и перед Новым годом, и первого, и все было хорошо.

– Я очень рада, если она… – Кацуко-сан рассматривает мое лицо, на котором нет пластырей, и удовлетворенно кивает, – если мама начала принимать тебя, Рицка-кун.}

}Начала… Я пытаюсь подавить вздох. Мама никогда этого не сделает. Дело не в ней. И точно не во мне.}

}– Сэнсей, – я перевожу взгляд на светящийся монитор компьютера, – скажите, а куда вы отправляете эти тесты?

– Тесты? – удивленно переспрашивает она. – Теперь уже никуда. Раньше, когда ты только стал моим собеседником, Рицка-кун, я консультировалась с коллегами. А теперь занимаюсь твоим делом сама.

Думаю, что решение проредить наши встречи было верным, – добавляет сэнсей задумчиво. – Как ты считаешь, есть ли необходимость в более частых посещениях? Что скажешь?

– Нет, – я рассматриваю открытую на компьютере диаграмму. – Мне кажется, со мной все в порядке.

– Ты уверен? Не произошло ничего такого, что бы тебя беспокоило, внушало тревогу?}

}Я тридцать первого очень мало говорил. Но это, наверное, потому, что мы тогда поругались.

Еще несколько раз так глубоко задумывался, что ты не сразу мог меня дозваться, и не помнил потом, о чем думал.

А вчера мне приснился кошмарный сон. Я забыл его сразу, когда ты меня разбудил, только прижимался к тебе, чувствуя, какие у тебя руки сильные, и пытался протолкнуть застрявший в горле комок. Ты осторожно касался губами моих кошачьих ушей, висков, говорил что-то – тихо, ровно, и я успокоился. Так и уснул, пока ты меня укачивал.

Я сам справлюсь. У меня есть ты.}

}– Все нормально, сэнсей, – повторяю я, – у меня все хорошо.}

}– Что ж, ладно, – она встает с дивана, делает какую-то пометку в раскрытой тетради. – Скажи еще вот о чем. Как тебе кажется, твоя потребность в вербальном общении не усилилась?

– В вербальном?

Не знаю. Я с тобой могу часами молчать, тебя не напрягает. И с Яёи и Юйко обычно больше слушаю, чем говорю.

– Раньше ты предпочитал живым словам книги, – напоминает Кацуко-сан, делая вид, что занята просмотром какого-то документа. – Ты сам рассказывал, помнишь? Что насчет нынешнего положения?}

}А ведь правда. Я теперь точно больше общаюсь.}

}– Наверное, усилилась, – я с сомнением смотрю на психолога. – Я же разговариваю с друзьями. И просто так, и по телефону… А это важно, сэнсей?

– Более чем, – она улыбается. – Значит, тебя начал больше привлекать живой, а не написанный мир. Это свидетельствует, что твоя социализация завершается, Рицка-кун. Скоро тебе не будут нужны наши встречи. Ты станешь взрослым и покинешь меня, – шутливо добавляет она.

– Взрослым? – я нервно прижимаю уши. Кацуко-сан смеется:

– Я имела в виду, самостоятельным. Ушки, конечно, имеют отношение к категории «взрослость», но оно весьма опосредованное. Можно не иметь ушек, а можно носить их, это не показатель зрелости, Рицка-кун. Потеря ушек говорит совсем о другом.

– А о чем, сэнсей? – я впиваюсь в нее глазами. Шинономе-сан… Юйко… Ты… Кио… – О чем?

– О том, познал ли человек, что такое любовь, – отвечает она. – Что ж, я попробую объяснить. Ты уже достаточно взрослый, – она подчеркивает последнее слово, – чтобы знать, что ушки и хвост свидетельствуют о невинности. Но это не всегда соответствует действительности. Иногда можно узнать физическую сторону влечения, но сохранить их – потому что не испытывал подлинной любви к тому, с кем был. Ты понимаешь меня, Рицка-кун?

– Да… – я стараюсь не пропустить ни слова. Перед глазами встает фотография – два школьника, один сжимает побелевшими пальцами плечо другого и мрачно смотрит в камеру. Второй не морщится, хотя больно, наверное. Там у вас обоих были ушки. Ну и что. Ну и что?! Это все равно, потому что дальше…}

}– Рицка?

– А? – я вздрагиваю.

– Что-то не так?

– Нет, – я кусаю изнутри щеку, – все в порядке. Просто думаю. Получается, что тот, у кого ушек нет, внутренне все-таки старше, чем тот, у кого они есть?

– Ты очень чуткий собеседник, – хвалит меня Кацуко-сан. – Но нельзя забывать, что люди взрослеют по-разному. Кого-то жизнь заставляет стать взрослым раньше, кого-то позже. Все зависит от личности, от ее внутреннего мира. Можно остаться ребенком в двадцать пять, можно быть взрослым в пятнадцать. Отсутствие ушек свидетельствует лишь о пережитой любви или сильной влюбленности. Это самое главное и сильное из человеческих чувств, поэтому оно меняет наш внешний облик.

– Понятно…

Мне ничего не понятно, но я должен подумать. Не здесь. Дома. Когда буду один.

– Так вот, – повторяет Кацуко-сан, – я думаю, что скоро ты станешь внутренне независимым, Рицка-кун, и больше не будешь приходить сюда по средам.

– Вы так считаете? – я с надеждой поднимаю глаза. На лице Кацуко-сан, кажется, легкая досада: