Текст книги "Я тебя научу (СИ)"

Автор книги: serpensortia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Приказ, если тебе так легче!

Жду, что ты все же схватишь меня, но ты неожиданно опускаешь руку. И смотришь на меня… Странно смотришь.

– Ч-что, Соби? – Что я сказал?

– Ничего страшного, – отделываешься ты как всегда. – Все в порядке, Рицка. Идем за стол.

Ты обходишь меня на пороге ванной и направляешься на кухню. Открываешь холодильник, начинаешь доставать еду… А я никак не могу понять, что было в твоем взгляде.

– Рицка, сварить тебе какао? – спрашиваешь ты, выглядывая из-за дверцы навесного шкафа.

– Свари, – я захожу на кухню, с ногами забираюсь на табурет. – Мы куда-нибудь пойдем? – кажется, ты забыл, что вчера хотел куда-то отправиться.

– Обязательно, – ты оглядываешься и внимательно смотришь на меня. – Конечно, сегодня уже поздно ехать в Никко, даже на синкансене это слишком долго. Зимой там стоит гулять днем, пока не опустились сумерки. Но на Накамисэ-дори мы как раз успеем.

Ты так описываешь, будто я представляю, о чем ты говоришь. Конечно, про Никко я знаю – даже общую площадь парка помню наизусть, 1402 квадратных километра… Но и все!

– Рицка, ты все увидишь, – замечаешь ты спокойно. – Я тебе обещаю.

Я кладу голову на подтянутые к груди колени:

– Ты лучше ешь. Как прошел экзамен?

– Замечательно, – ты фыркаешь, ставя на стол тарелку с мясной запеканкой. – Мне достался период, о котором я рассказывал тебе в первый вечер. Дзёмон.

– Это… – я роюсь в памяти, – это неолит? Где керамика с веревочным орнаментом?

– Именно, – ты перестаешь жевать. – Я не думал, что ты запоминал мои пересказы!

– Десятый век до нашей эры и третий нашей, – усугубляю я впечатление.

– До нашей – тринадцатый, – ты склоняешь голову к плечу: – Ты чудо, Рицка.

Я торопливо отворачиваюсь к окну:

– Ешь, кому говорю!

– Я ем, – соглашаешься ты.

– И перестань на меня смотреть!

Ты смеешься:

– Почему? Ты же не видишь.

– Зато знаю!

Твой взгляд я ощущаю.

Сижу и пытаюсь не краснеть. Когда ты на меня смотришь, у меня мысли куда-то не туда уходят.}

}Полчаса спустя мы отправляемся на остановку. Я до нее уже с закрытыми глазами могу дойти. Пока я жил с мамой, никуда так часто не ездил.

Ты пропускаешь три или четыре автобуса, прежде чем приходит нужный. Правда, народу в нем довольно много.

– Скажи, если тебя начнет укачивать, – говоришь ты, когда мы поднимаемся по ступенькам. – Нам все равно делать пересадку, – добавляешь, словно извиняясь.

– Значит, сделаем, – я оплачиваю проезд. – Мы же никуда не опаздываем.

– Хорошо, Рицка.}

}*

Накамисэ-дори оказывается длинной улицей с огромным множеством магазинов, магазинчиков, лавочек и просто столов, на которых пестрыми грудами разложена всякая всячина.

– Рай для туристов, – хмыкаю я. – И для Юйко тоже.

– Если для тебя здесь слишком шумно, можем сразу отправиться в Асакуса Каннон, – откликаешься ты, наклоняясь к моему уху.

– Что это? – спрашиваю я, глядя перед собой. Толпа такая, что даже с нашим загадочным умением ни с кем не сталкиваться нырять в нее страшно.

– Храмовый комплекс. Он большой, пожалуй, с целый квартал. Ты ведь хотел побывать в каком-нибудь древнем храме с самого Нового года, помнишь? – Ты вытягиваешь руку и показываешь куда-то влево: – Можем обогнуть толчею и выйти почти к Сэнсодзи. Это один из самых известных архитектурных и религиозных памятников во всей стране. Конечно, вокруг него нет Священного сада, как вокруг киотского Храма Любви, но он более значительный.

– Да, ясно, что ты сдавал экзамен по истории искусств, – я не двигаюсь. Ты усмехаешься:

– Эту информацию я почерпнул не из книг.

– А откуда? – вот теперь любопытно.

– Нас с сестрой возил сюда отец, – твой голос становится отрешенным. – Мне было восемь, когда я проходил сквозь Ворота грома последний раз. После смерти семьи я здесь не был.

– А сейчас? Зачем мы пойдем туда сейчас? – я недоуменно пожимаю плечами. – Тебе же будет неприятно, Соби! Давай лучше тут побродим – только надо не потеряться.

– Во-первых, я тебя не потеряю, – отвечаешь ты уверенно. – Тебе стоит лишь позвать меня, чтобы я оказался рядом.

Ах, точно. Вечно забываю, что в обычной жизни это тоже можно использовать.

– Во-вторых, Асакуса Каннон – очень красивый комплекс, Рицка, – продолжаешь ты, – тебе там должно понравиться. А мне рядом с тобой будет гораздо легче увидеть его вновь. Это было мое любимое место.

Кажется, ты искренен. С сомнением рассматриваю тебя, а ты улыбаешься:

– Честное слово.

Поспешно отвожу глаза, и ты кладешь руку мне на плечо:

– Спасибо.

– Ррр, – отвечаю я, не удержавшись.

– Что? – ты смеешься. – Что это было?

– Ррр, – повторяю громче. – Не зли меня! Не за что благодарить!

– Есть за что, – возражаешь ты уверенно. – Я тебя рассердил?

– Сейчас рассердишь! – я вспыхиваю и замечаю какую-то пару, наблюдающую за нами. Они стоят около ворот, за которыми начинается Накамисэ-дори, разглядывают нас и переговаривается.

Ты тут же прослеживаешь, куда я смотрю, сжимаешь губы, а потом ловишь их взгляды. И щелкаешь пальцами – коротко и резко, почти беззвучно. Лица прохожих становятся безразличными, они больше не замечают нас и уходят. Ничего себе.

– Знаешь, Соби, – губы делаются непослушными, – иногда ты меня пугаешь.

Черт. Нельзя это говорить!.. Мне же тебе приказывать…

– Рицка, – ты обходишь меня, наклоняешься, глядя в глаза, – ты не должен меня бояться. Я скорее умру, чем причиню тебе вред. И этим людям я тоже ничего не сделал. Они просто забыли о нас. Чем я тебя испугал?

Я вздыхаю, уставившись на твои сошедшиеся над переносицей брови:

– Ты меня не пугаешь… просто странно все это. А я так не умею.

– Моя сила зависит от тебя, – ты не отводишь взгляда. – Сами по себе мои умения немного стоят. Никогда не опасайся меня, Рицка. Я принадлежу тебе. Я в твоей власти.}

}Если у меня сейчас коленки подогнутся, с тебя станется меня на руки взять. Я прерывисто дышу, вслушиваясь в твои слова, и все-таки нахожу твою ладонь. Не могу удержаться.

На твоем лице появляется такая улыбка, что приходится взяться покрепче.

– Значит, сначала по Накамисэ-дори, – излагаю я план. – Хочу посмотреть, что здесь продают и почему все это покупают. И хорошо бы нас не затоптали. А потом в храм. Будешь мне показывать свои любимые места. Годится?

– Да, – ты на секунду склоняешь голову, сжимая мою ладонь. – Идем, Рицка.}

}Здесь и правда очень понравилось бы Юйко, только она не была, наверное – далеко ехать и народу слишком много. Ты идешь за мной и вполголоса даешь названия всему, что я вижу. А я в разноголосице толпы прекрасно тебя слышу. Мне уже все равно, как тебе это удается. Пояса оби, гребни для волос – мужские и женские, веера всех цветов и размеров, куклы, обереги, амулеты… Глаза разбегаются от разнообразия форм и расцветок. Вот где можно искать подарки.

Перед каким-то магазином ты останавливаешь меня, сжав пальцы на плече:

– Рицка, давай зайдем.

– А что это? – читаю вывеску: «Токивадо». – Что это, Соби?

– Зайдем и увидишь, – в обычной манере предлагаешь ты.

– Хочешь что-то купить?

Ты поднимаешь бровь:

– Это допрос?

– Это нормальный вопрос! – парирую я, но вхожу внутрь. Ты идешь следом, придерживая дверь.

Здесь вкусно пахнет. Ты привел меня в магазин сладостей? Недоуменно поворачиваюсь:

– Соби?..

– Это фирменный магазин «Токивадо», – произносишь ты так, словно я должен знать, о чем речь. А потом обрываешь себя на полуслове и качаешь головой.

– Ну и что! – я сбрасываю твою руку. – Ну и что, что я это не ел!

– Ничего, ничего, – ты успокаивающе поднимаешь ладонь. – Рицка, не кричи, пожалуйста.

– Вот не надо меня жалеть! – я опускаю голову. Ты вздыхаешь:

– Я хотел лишь угостить тебя. Если ты против…

– Не говори ерунды, – мрачно отвечаю я, глядя в пол. – Чем ты угощать собрался?

– Подожди, ладно? – просишь ты, все еще стоя рядом. Я киваю.

Минуту спустя ты приносишь чашку кофе, чашку горячего шоколада и большой пакет печенья. «Каминари окоси», читаю я название. Мы устраиваемся за столиком у окна: часть магазина отведена под кафе. Правда, столик высокий, мне не очень удобно. Ты ставишь чашки, куда-то уходишь и возвращаешься со стулом. У него маленькое круглое сиденье и ступенька для ног.

– Соби, где ты это взял? – я с облегчением забираюсь на него и ставлю на стол локти.

– У бармена. Так лучше?

– Угу, – я лезу в пакет. В нем крекеры.

Ты почему-то с интересом смотришь, как я вытаскиваю печенье, как надкусываю…

– Ой! – крекер почти взрывается во рту. А на вид воздушным не казался. – Ничего себе, – я разглядываю оставшуюся в руках часть. – Это так и задумано?

– Да, – довольно киваешь ты. Я пытаюсь возмутиться:

– А предупредить ты не мог? Я чуть не подавился!

– Так тебе было бы неинтересно, – ты тоже вынимаешь крекер и отпиваешь кофе. – Попробуй шоколад, Рицка. Это не совсем какао – здесь его варят по французскому рецепту.

– Крекеры наши, японские, а шоколад европейский, французский? – я беру в руки чашку.

– Культурный синкретизм, – ты смотришь из-под ресниц, проверяя мою реакцию.

– Не настолько же!

Ты улыбаешься. Да, я знаю смысл определения.}

}– Дальше? – мы выходим на улицу, и я поглубже натягиваю шапку. Пошел сильный снег, но иногда сквозь тучи пробивается солнце.

– Конечно. Не хочешь посмотреть на кимоно и юкаты? – ты протягиваешь мне руку. Проверяешь, не злюсь ли до сих пор.

– Настоящие? – я принимаю ее.

– Насколько могут быть настоящими вещи, которые делаются для туристов. Но есть в самом деле стоящие, если знать, где искать. У меня была мысль подарить тебе юкату, Рицка, но я не был уверен, что тебе понравится.

– А зачем она мне?

– Чтобы не выходить из душа в полотенце, например, – предлагаешь ты вариант. – Или чтобы утром не переодеваться из пижамы сразу в футболку и джинсы.

– Ты как раз так и делаешь!

Ого. Кажется, удалось тебя смутить.

– Сила привычки.

– У меня тоже, – я искоса посматриваю на тебя. – Нет, Соби, я в халате один точно ходить не буду. У нас двадцать первый век, а не средневековье.

– Я же не кимоно тебе предложил, – возражаешь ты, все еще не глядя на меня. – И не оби.

– Соби, ты меня в кимоно представляешь?

Может, ты с ума сошел, а я не заметил?

– Представляю, – подтверждаешь ты серьезно. – Но кимоно, пожалуй, все же дороговато. Если хочешь, можешь померить мое.

– Что? – я даже шаг замедляю. – У тебя есть кимоно? Я хочу тебя в нем увидеть!

Ты слегка улыбаешься:

– Если хочешь.

– «Нисидзима амбреллас», – читаю я вслух. – Где-то я слышал такое название.

– Магазин традиционных зонтов, – ты бросаешь взгляд на вывеску. – Они берут деньги за марку – но такой же зонт можно купить под тентами втрое дешевле.

– Да, я уже видел, – я раздумываю, почему ты все-таки смутился. Меня бы одел в халат, а сам остался в водолазке и джинсах? Жди, Соби. Фиг тебе.

Накамисэ-дори кончается внезапно, или, может, мне так кажется. Толпа редеет, магазины и павильоны тоже, зато до храмового комплекса остается совсем немного.}

}Под аркой ворот Ходзомон висит красный бумажный фонарь – так низко, что ты мог бы достать его вытянутой рукой. Мы входим, провожаемые взглядом привратника, и ты останавливаешься.

– Красив Токио!

Облака вишневых цветов,

Колокольный звон доплыл из Асакуса, – произносишь негромко, нараспев, почти как заклинание. У тебя отсутствующее выражение лица, но пальцы крепко сжимают мое запястье. Ты встряхиваешь головой:

– Не думал, что рад буду вновь быть здесь. Идем, Рицка.}

}Ты ведешь меня к главному храму, Хондо. Слева возвышается пагода, а справа Асакуса. Древние своды, каменная кладка стен, от которых веет древностью и Временем… Кацуко-сан говорила, что прошлое важно, но оно исчезает. Наверное, исчезает не все. Исчезают люди – а храмы остаются. Мы долго бродим в гулкой тишине, которую не нарушают даже голоса многочисленных туристов. Здесь много японцев, но и иностранцев уйма.

– Соби, зачем они все здесь? – я чувствую почти ревность. Ты поворачиваешься ко мне:

– М?

– Зачем они все здесь, – повторяю я. – Смотри – ходят, фотографируют, ничего не понимают… Только сувениры и омикудзи покупают!

– Рицка, это неправильно, – серьезно возражаешь ты. – Эти люди унесут с собой воспоминание о красоте увиденного, о прикосновении к вечности. Не обращай внимания, вот и все. Тебе не скучно?

– Нет, – мотаю я головой. – Здесь спокойно.

– Это верно, – ты киваешь. – Я часто вспоминал Сэнсодзи в первые годы в… школе.

Больше ты ничего не добавляешь, а я не спрашиваю. И выходим мы из храма тоже молча, пропуская какую-то экскурсионную группу. Кажется, англичан.}

}Когда Асакуса Каннон остается за спиной, уже вечереет. Синие сумерки кажутся внезапными: мы долго гуляли сегодня, а вроде прошла пара часов.

– Домой? – предлагаешь ты.

– Ага, – я достаю из кармана очередной крекер. Они мне понравились.

Автобус приходит почти сразу. Семь остановок, пересадка и еще девять остановок до дому. Так ты скоро выучишь меня ориентироваться в Токио.}

}*

– Не знаю, как ты, а я выпил бы чаю, – говоришь ты, отпирая дверь.

– Угу, – я стряхиваю с шапки снег. – А есть не хочется.

– Потому что печенья наелись, – ты улыбаешься. – Надо было купить бутылку минеральной воды.

– Ну да, и пить на улице в такой холод. Что мы, Зеро, что ли! Только замерзли бы. Сейчас я чайник поставлю!

– Ставь, – соглашаешься ты, набрасывая цепочку. – Если будешь заваривать, то мне каркадэ, пожалуйста.

– Ладно, – я снимаю куртку, сдергиваю джемпер. – Погоди, переоденусь в домашнее.

– Конечно.

Ты и меня приучил к красному чаю. Когда он крепко заварен, то кислит и вяжет рот, но замечательно утоляет жажду. Я собираю на стол, а ты чем-то занимаешься в комнате. Кажется, эскизы свои пересматриваешь. Ты мне объяснил, что экзамены, которые сдаешь сейчас, это теория. А настоящие, очень важные для тебя оценки будут за выполненные работы, за практику. Поэтому у тебя не совсем сессия, просто сдаешь все курсы, которые прослушал за последнее время, а потом демонстрируешь рисунки. И так каждые несколько месяцев. «Так все равно же экзамены, – возразил я. – Сессия, не сессия… Ты готовься, а не разговаривай!» Ты покорно наклонил голову, но улыбнулся: «Есть».

– Соби, ты где? – окликаю я, разливая чай.

– Иду, – ты шуршишь папками и появляешься на пороге. – Второй пакет открывать будем?

– Ты что – два купил? – я чешу в затылке. – А куда ты его спрятал, что я не видел?

– В сумку, – ты приносишь из коридора вторую упаковку каминари окоси. Они даже не переломались. Значит, пока я на тебя злился…

Черт. Стыдно.

– Садись, – ты недоуменно смотришь на меня. – Чай стынет, Рицка.}

}– Когда у тебя следующий экзамен? – уточняю я, хрустя десятым крекером.

– Через два дня. Во вторник, – ты поднимаешь голову. – Почему ты спрашиваешь?

– Интересно, успеешь ли ты все сдать до седьмого, – пожимаю я плечами.

– До седьмого? – ты непонимающе хмуришься. – А. Не волнуйся, успею, конечно. Последняя дисциплина – второго февраля. Мы не пропустим фестиваль, Рицка.

– Я просто поинтересовался, – я утыкаюсь в чашку.

– А я просто ответил.

– Ладно, иди отсюда, – отзываюсь непоследовательно. А то мне неловко уже.

– Куда? – ты удивленно наблюдаешь за мной.

– Готовиться! Я приберусь на кухне.

Вскакиваю и начинаю собирать со стола.

– Рицка, начинать заниматься в тот же день, как сдал предыдущий экзамен… Пожалей меня! – просишь ты со смехом. – Мне тоже нужна передышка!

– Ой, – я теряюсь. – Ну… ну да. И правда. Я забыл, что это сегодня было.

Ты встаешь с табуретки и со спины обнимаешь меня за плечи:

– Ты думаешь обо мне. Это главное.

Не знаю, что ответить. Ты целуешь меня в затылок – почти не касаясь – и выходишь.

Ладно, вымоем посуду.}

}Когда я ополаскиваю свою чашку – последней – левую руку обжигает болью. Будто в огонь сунул. Я роняю чашку, она с грохотом падает в раковину, и прижимаю руку к себе. Что случилось? И тут же понимаю – Имя. Я кидаюсь в комнату.

Ты стоишь у балконной двери и разговариваешь с кем-то по телефону. Правая рука в кармане домашних брюк, на лице гримаса, но голос спокойный. Я застываю на пороге и прислушиваюсь.

– …тебя. Но я решил, что ошибаюсь.

Собеседник что-то говорит, а ты качаешь головой, словно он может тебя видеть.

– Боюсь, что это невозможно. Только то, что сказал. Прости.

Снова пауза. Я подхожу к тебе, встаю рядом. Ты бледный, вокруг глаз вдруг обозначились темные круги.

– Нет. Я не могу этого сделать, – возражаешь ты. – Это невозможно, – закусываешь губу и прислоняешься к косяку. И повторяешь: – Прости. Да, я понимаю. Нет. Не пожалею.

Видимо, на том конце бросают трубку, потому что ты отнимаешь мобильник от уха и складываешь, убирая в карман. Хочу заговорить – и ты медленно опускаешься на пол, прямо там, где стоял.

– Соби! – я бросаюсь к тебе. Твоя голова падает в мою подставленную ладонь. Тяжелая… – Соби!

– Рицка, – шепчешь ты в ответ. У тебя полный рот крови, ты ее сглатываешь, глаза провалились. – Рицка…

– Я тут, Соби! Я тут, слышишь, я здесь! – сейчас закричу от ужаса. У тебя и бинты насквозь. – Соби, что с тобой?! Что мне сделать?

– Просто… побудь рядом… – ты закрываешь глаза.}

}

}Это хуже, чем тогда у вышки. Это страшнее. Я кладу твою голову к себе на колени, дрожащими руками провожу по волосам – они слиплись от пота, и ты очень холодный.

– Соби! – Надо как-то поделиться силой, но как? Ты мне так и не объяснил, что для этого нужно… – Соби, ты меня слышишь? Только держись, пожалуйста, только держись!

– Рицка, – ты открываешь глаза, смотришь на меня тусклым взглядом, – Рицка… я… тебя люблю…

– Я тоже тебя люблю, – у меня прорываются слезы. – Соби, чем помочь?

– Любишь?.. – ты улыбаешься искусанными губами. – Правда?..

– Дурак, – я обхватываю тебя за плечи, прижимаюсь, как могу. – Конечно, люблю, что бы я тут делал!

– Рицка… Я твой Боец… Только твой… – шепчешь ты невнятно, а потом снова пытаешься на меня посмотреть: – Если можешь… Активируй наше Имя… Как тогда… Помнишь?

До меня не сразу доходит, о чем ты. На улице – когда ты попросил «обязательно повторить это». Но тебе же больно было! Я просто убью тебя!

Твои глаза удерживают мои:

– Будет… лучше.

– Хорошо, – я стискиваю зубы, – сейчас.

Там я действовал мысленно… а теперь…

Беру твою правую руку, расстегиваю манжет рубашки, закатываю рукав. На мне футболка с рукавами до локтя – и Имя светится на коже ярко, как серебряное. И у тебя тоже.

– Соеди…ни… – велишь ты. Я сгибаю твою руку в локте и соединяю Имя, линию к линии. Невероятное ощущение – иероглифы притягиваются друг к другу, как магнит, не разнять. Только мне не больно – а вот тебе… Мне хочется немедленно все прекратить. Тебе же хуже от этого!

– Не отпускай… – в твоем голосе такая мука, что ослушаться нельзя. Я удерживаю твое запястье рядом со своим, и нас как будто сшивает в единое целое. Вот, наверное, о чем говорили все с общими Именами…

Ты задыхаешься, ловишь ртом воздух – а потом все-таки кричишь. Как же тебе больно, если ты кричишь!..

– Соби! – я не даю твоей голове скатиться с моих колен. Тебя бьют судороги, смотреть страшно, ты почти садишься, потом бессильно валишься обратно… – Соби, пожалуйста!

Я убью того, кто в этом виноват!

– Рицка… – похоже, ты бредишь, – Рицка… Не покидай меня…

– Ни за что, – у меня текут слезы, я не замечаю, пока они не попадают в рот. Мне нечем их вытереть – одной рукой удерживаю твою голову, другая связана Именем с твоей. – И не надейся! Только не умирай!

– Я не… не умру, – значит, ты в сознании, – не умру… пока тебе нужен… Рицка… не плачь… не надо.

– Соби, – я стираю с твоего лба испарину, – Соби…

Просто повторяю и повторяю твое имя, пока ты хрипло, часто дышишь, а на горле бьется жилка. Ты снова стонешь, на скулах проступают желваки от того, как пытаешься промолчать.

– Кричи, лучше кричи!

Ты снова мечешься, мне приходится удерживать тебя… Потом утыкаешься в мой живот, вжимаешься лицом. Тебе же дышать нечем.

Ты глухо плачешь – плечи вздрагивают. Моя футболка делается влажной от слез и крови. А руки с Именами, как намагниченные, не отпускают друг друга, даже обнять тебя могу лишь одной.}

}Кто заставил тебя это переносить? И если б хоть знать, что случилось! Ты ведь спрятал телефон, чтобы я не увидел, кто звонил. Точно не сэнсей – вы говорили на «ты». А кто еще – не знаю.

И сколько сижу здесь на полу, тоже не знаю. Кажется, год прошел. Ноги затекли – но я не решаюсь пошевелиться, чтобы не потревожить тебя. Ты дышишь – поэтому я знаю, что ты жив. Только поэтому – ты не двигаешься, наверное, в обмороке.

Вечность спустя ты поворачиваешься на спину и глубоко вздыхаешь. Ты иссиня-бледный, но тебе, кажется, лучше, потому что твои ресницы вздрагивают, пытаясь подняться.

– Я тут, Соби, – напоминаю тихо, глажу тебя кончиками пальцев по виску. – Лежи спокойно. Все хорошо.

– Рицка, – у тебя сорванный голос, – Рицка… Спасибо.

За что? За то, что перетрусил до полусмерти? Но я не решаюсь тебя перебить.

– Можешь отпустить мою руку, – продолжаешь ты слабо, но уверенно, – всё. У тебя получилось.

– Что получилось? – я осторожно сажусь чуть удобнее. Ноги сразу начинает колоть, лучше бы не двигался. Возвращаюсь в прежнюю позу – потом на четвереньках похожу. А руки в самом деле расцепляются – я и не заметил, когда притяжение кончилось.

– Ты смог… пробиться ко мне, – ты облизываешь с губ кровь. – Я не уверен, что справился бы один.

Не справился бы.

– Соби… не знаю, кто это был. Можешь не говорить, – отвечаю я медленно. – Но если я встречу… того, кто тебя довел…

Ты улыбаешься – как-то горько.

– Надеюсь, что тебе не представится случая. Мне не хотелось бы стать причиной ссоры.

– Ты наверное еще плохо себя чувствуешь, – я хмыкаю, отвожу с твоего лица налипшую челку. – Я же сказал, что больше тебя никто не будет обижать. Еще в день рождения.

– Я помню, Рицка, – складка у тебя на лбу постепенно разглаживается под моими пальцами. – И мне уже гораздо лучше. Твоя сила… возвращает к жизни.

– Можешь встать? Мне не дотащить тебя до постели, – я прикидываю расстояние. – Тут несколько шагов. Я тебе помогу.

– Конечно, – ты наконец открываешь глаза. Они измученные, но ясные. – Если ты посидишь немного рядом со мной…

Я киваю:

– Читать буду.

Мы с трудом, но доходим до кровати – и ты падаешь на нее, наверное, исчерпав все силы. Я устраиваю тебя, накрываю пледом, включаю торшер и гашу верхний свет.

– Только воду закрою, – предупреждаю и бегу на кухню, боясь, что вернусь – и снова застану что-нибудь… Но ты ждешь, повернув голову в сторону дверного проема, и встречаешь меня спокойным взглядом. Я облегченно выдыхаю и беру с полки книгу. Перебираюсь через тебя, устраиваюсь по-турецки на кровати, чтобы касаться коленями твоего бока. Ты поворачиваешься так, чтобы меня видеть:

– Интересный учебник?

– Угу… – я смотрю на тебя поверх страниц. – Тебе что-нибудь нужно?

– Нет. Читай спокойно.

– Надо сменить бинты, – приходит мне в голову.

– Я сменю, когда будем ложиться спать.

– Присохнут ведь, – мне жалко тебя тревожить, но… – Давай просто срежем. А потом продезинфицируем.

Ты закрываешь глаза:

– У меня пока нет сил.

Я молча кручу головой, снова через тебя перелезаю и отправляюсь на поиски ножниц. Возвращаюсь – с ними и с перекисью – и сажусь на край кровати:

– Ляг на спину.}

}Срезаю пропитавшиеся темной кровью ленты, потом протираю твою шею стерильной салфеткой, осторожно дуя на кожу. Рубцы уже не кровоточат, но все еще воспалены. Пусть побудут на воздухе – это полезно, по себе знаю.

– Спасибо, Рицка, – ты благодарно берешь меня за руку. – Не беспокойся больше.}

}Я ничего тебе не говорю, только вздыхаю. Выбрасываю бинты, убираю пузырек и ножницы в аптечку и заползаю обратно к стене.

Когда я поднимаю глаза в следующий раз, ты спишь – в той же позе, лицом ко мне.

Наверное, нужно бы переодеться, постирать футболку… Но этого я не делаю.}

}*

Снова кошмар. Где-то внутри себя понимаю, что я не наяву, но не могу вырваться, только проваливаюсь все глубже. Незнакомая улица, завывающий ветер, я один, и меня преследуют. И в то же время я не уверен, что мне не кажется, что все это не игра воображения. Я сначала иду, то и дело оглядываясь, потом уже бегу, не решаясь обернуться, и знаю, что все равно не спастись, потому что нигде нет места, где я был бы в безопасности.

Передо мной возникает дверь, но я точно знаю, что не могу войти – мама не узнает во мне Рицку. Угроза за спиной и впереди, идти некуда. Скрыться негде. Я ухожу от крыльца, ресницы смерзаются на ветру, мешают видеть.

Дома с темными окнами, нигде ни человека. Меня настигают… Кому и зачем я нужен? В горле острый комок страха, ноги отказываются идти. «Нелюбимый!» – окликает позади искаженный, усиленный неизвестно откуда взявшимся эхом голос. Я вскрикиваю, спотыкаюсь и падаю, обледенелый асфальт дергается к лицу…

И меня ловят уверенные руки. Ты обнимаешь меня, смыкаешь за моей спиной полы своего распахнутого пальто. Я хватаюсь за тебя изо всех сил, и больше ничего нет: ни погони, ни ветра, ни ужаса. Только теплая темнота и твои руки.}

}Распахиваю глаза. Сердце бухает в груди.}

}Я не решился будить тебя, чтобы расстелить постель. Почистил зубы, переоделся в пижаму и забрался к тебе под плед. Ты даже не шевельнулся, пока я вытягивал из-под покрывала свою подушку и выключал торшер. Я послушал, как ты мерно дышишь, и незаметно уснул.

С чего всякая гадость снится под утро? Хорошо хоть не вскочил с криком, как в прошлый раз. Раньше подобного не бывало, не знаю, откуда теперь берется.

Я ёжусь, успокаиваясь. Наверное, кошмар кончился потому, что я во сне заполз тебе под руку. И теперь ты меня обнимаешь. Кажется, даже положение не сменил с вечера. Я на секунду прислоняюсь к тебе лбом, снова закрываю глаза. То, что было вчера… что это было? Почему? С кем ты говорил?

Меня снова передергивает, и ты прижимаешь меня крепче. Наверное, если бы ты месяц назад узнал, что вот так меня тискаешь во сне… Ты же не переносил, чтобы я тебя касался. Но я тебе не рассказывал, и сейчас не рассказываю.

Поворачиваюсь на другой бок, спиной к тебе. Память о пронизывающем ветре и живых тенях из кошмара отпускает.}

}Ты придвигаешься ближе. Твоя рука скользит по моему локтю, по животу… Соби… Ты ведь спишь, да?..

Ты коротко вздыхаешь. Я осторожно кладу ладонь поверх твоей. Удерживаешь так крепко, что не вырваться, но я и не хочу. Потому что ты горячий, как печка, и дыхание у тебя уже не ровное.

Ты чуть слышно стонешь, когда я задеваю тебя, шевельнувшись, и меня до кончиков пальцев пробирает мурашками. Ох, Соби… я же точно не усну теперь… Ты дышишь по-прежнему тихо, но часто-часто. Что тебе снится?

– Рицка…}

}Твой шепот заставляет меня замереть. Я? Ты видишь во сне меня? Я тут.

Ты просил вчера не покидать тебя… Машинально прижимаюсь плотнее. Ты вдруг вздрагиваешь всем телом – а потом застываешь.}

}– Рицка? – по-прежнему шепотом, но уже не во сне. Сделать вид, что не слышу?

– М?

– Ты не спишь?

У тебя встревоженный голос. И ты пытаешься отстраниться. Как сто раз раньше. Я удерживаю твою ладонь, а ты осторожно высвобождаешь ее.

– Куда ты? – спрашиваю сонно.

– Рицка, – начинаешь ты. Я не даю тебе продолжить.

– Куда ты? – повторяю уже решительнее. Ты вздыхаешь и расслабляешься:

– Никуда. Если хочешь, я останусь.

Соби… когда ты перестанешь так… безнадежный ты.

– Угу, – я прижимаюсь обратно. Ты не протестуешь, но я теперь твоего дыхания не слышу. Упираюсь затылком тебе в грудь, и ты ласково гладишь меня по боку. Соби… я же не…

Хорошо, что еще совсем темно.

– Соби, – голос не слушается, срывается на шепот, – обними меня как было.

Ты медлишь. Почему ты такой упрямый!

– Рицка… – ты ничего не добавляешь и возвращаешь ладонь на мой живот.

– Мне опять кошмар приснился, – сообщаю тихо. – Только кончился необычно.

– Как? – у тебя ровный, только чуть хрипловатый голос. – Расскажи.

– Сон как прошлый. Только теперь я добрался до безопасного места.

– Вот как? – ты осторожно переводишь дыхание, но не отстраняешься. Прихватываешь губами прядь моих волос, дышишь мне в затылок. – Ты смог изменить сновидение? – спрашиваешь очень спокойно.

– Нет. Оно само. В самом конце… был ты. Я до тебя добежал. И ты меня защитил.

Ты легко целуешь меня за кошачьим ухом:

– Что ж, хотя бы этот сон правильно кончился.

– В первый раз, – соглашаюсь я, устраиваюсь удобнее и пару раз ворочаюсь. У тебя вырывается короткий вздох. Соби, я, по-твоему, совсем дурак? Не понимаю?..

Я шевелюсь еще раз.

– Рицка, – просишь ты, снова убирая руку, а я ее опять перехватываю и возвращаю. – Рицка, прошу тебя…

Я прячу лицо в подушку.

– О чем? – выходит глухо.

– Я обещал защищать тебя… а не представлять для тебя опасность или неприятности.

– Опасность или неприятности – это я для тебя, – хмыкаю я. – Хочешь уйти? Ну и иди тогда!

– Нет, но…

– Никаких но! – я приподнимаюсь. – Какие от тебя могут быть неприятности? Ты что?

– Я живой, Рицка, – полушепотом говоришь ты. Я до боли хмурюсь:

– Зачем ты так?

– Как? – в твоем голосе появляется удивление.

– Объясняешь, что живой… Будто я не знаю…

– Как раз знаешь… – ты бережно гладишь меня по плечу. – Прости меня. Я не уйду.

Я отчаянно мотаю головой:

– Ты придурок, Соби!

– Я это уже слышал, – кажется, ты улыбаешься.

Я переворачиваюсь, смотрю на тебя в темноте. И правда улыбаешься, только губа прикушена. Я касаюсь твоего рта пальцем – ты тут же ловишь его губами, касаешься кончиком языка. Прикосновение отдается… так, что я вспыхиваю. Ты внимательно смотришь на меня, потом бережно толкаешь в плечо, роняя на спину, и склоняешься сверху. Я обхватываю тебя за шею.

– Ты… так меня вчера напугал, – сообщаю тебе в ухо.

Ты вздрагиваешь, наверное, щекотно от моего дыхания:

– Все уже в порядке. Не бойся. Иди сюда.

Я отстраняюсь, ловлю твой взгляд. Ты отводишь глаза. Я тяну тебя на себя, заставляю лечь, опираясь на локти. Ты прерывисто дышишь, но не возражаешь. Целуешь меня, жадно вдыхаешь воздух около моей шеи… Ох…

Я провожу руками по твоей спине, докуда дотягиваюсь. Я помню, она вся в шрамах, но сквозь тунику не чувствуется.

– Рицка, – ты опускаешь лоб мне на плечо.

Я снова провожу ладонями – теперь уже снизу вверх, тебя буквально встряхивает от этого. И меня почему-то тоже.

– Рицка, – ты сжимаешь меня еще крепче.

– Ты обещал… не уходить, – напоминаю я шепотом. Кажется, с ума сейчас сойду.

Ты киваешь, не поднимая головы:

– Я помню.

Я бы не узнал твой голос. Он какой-то беспомощный.

Ты аккуратно переносишь вес на правую руку, а левой ведешь по мне вниз. И кладешь ладонь… туда, где мне хочется.

– Соби!

Твоя рука заползает под резинку штанов, забирает меня всего…

– Соби!..}

}Ты меня целуешь, пока я не успокаиваюсь. А потом ложишься рядом, глядя в потолок.}

}Я поднимаюсь на локте – внутри все дрожит, но не от страха.

У тебя нет бинтов, первый раз.

Я осторожно провожу носом по твоему горлу.