Текст книги "Я тебя научу (СИ)"

Автор книги: serpensortia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Это не мое дело, – я трясу головой. – Не надо. Ничего не говори.

Ты опускаешь полотенце на плечи и вглядываешься в мое лицо. И молчишь.

Я вздыхаю и обнимаю тебя, зарываюсь носом в твой пуловер. Теперь ты тоже пахнешь травяной горечью.

Твои ладони на моей спине вздрагивают, потом ты осторожно тянешь меня за волосы на затылке, вынуждая поднять голову. Я зажмуриваюсь. Я знаю, что ты сделаешь.

Мне иногда кажется, что от твоих поцелуев у меня уже должны отпасть кошачьи уши.}

}*

До выхода из дому мы еще успеваем украсить квартиру. Повесить на дверь симэкадзари, устроить на видном месте кумаде, обвить вокруг ламп и зацепить за гвоздики для картин мишуру. Европейцы слишком любят блестящие штучки, но получилось красиво и необычно. Остается только коробка, которую ты брал в последнюю очередь, но ее ты убираешь на верхнюю полку.

– И что там? – меня смешит и удивляет твоя таинственность.

– Секрет, – отвечаешь ты, прищуривая один глаз. – Потерпи до завтра, Рицка.

Я вздыхаю. Можно, конечно, залезть и все равно посмотреть, но если ты так хочешь…

– Ладно, обещаю.

Ты улыбаешься, наблюдая за моим лицом:

– Спасибо. Можем собираться.}

}Вот еще вопрос: что надеть? Стою перед шкафом и не знаю, что выбрать. Ты подходишь, кладешь руку на открытую дверцу:

– Тебя что-то беспокоит?

– Нет, – автоматически откликаюсь я. И сразу добавляю: – Только в чем туда идти.

Кажется, я думать разучиваюсь, когда ты рядом!

Ты внимательно оглядываешь меня, потом смотришь на полки. Вытягиваешь из стопки с одеждой темно-бордовый свитер:

– Мне кажется, это подошло бы.

Одна из моих любимых теплых вещей. Молча беру его, прикладываю к себе. Потом киваю:

– Нормально.

Ты прячешь довольную улыбку и отходишь, но я все равно замечаю.

– А ты в чем пойдешь? – требовательно спрашиваю тут же.

– Ты хочешь, чтобы я надел что-то конкретное, Рицка?

Меня всегда пугает такое твое лицо. Кажется, вот-вот переспросишь: это приказ?

– Нет, – поспешно объясняю я, – мне все равно. То есть… что хочешь.

Ты чуть хмуришься, возвращаешься ко мне и берешь за руку:

– Что случилось?

– Ничего, – я сердито отнимаю ее. – Мне просто безразлично!

– Вот как, – никакой перемены в тоне. – Хорошо.

Ты достаешь с полки светло-синюю рубашку, а я моргаю, глядя тебе в спину. Верно говорят, что дурака лекарством не вылечишь. Почему я всякий раз сперва говорю, а потом думаю!

– Соби, – я так переплетаю пальцы, что ногти белеют.

– Да? – ты невозмутимо оборачиваешься.

– Ты не понял, – говорю я шепотом. Уши начинает жечь, так трудно сказать. – Мне все равно, что ты наденешь. Главное, что ты пойдешь.}

}Выбежать из комнаты, из квартиры, вдохнуть холодного воздуха… Но нельзя. Ты старше, а выводы делаешь – закачаешься.

Ты в два шага пересекаешь разделяющее нас расстояние, обхватываешь меня за талию, поднимаешь вровень с собой. Я даже вскрикиваю от неожиданности:

– Ненормальный!

Ты прижимаешься губами к моим щекам, к шее, зарываешься носом в волосы:

– Рицка.

– Поставь меня сейчас же! – командую я. – У тебя что, крыша поехала! Ну не время! Со… би…

Трудно спорить, когда рот занят, но я честно пытаюсь. Если ты не отпустишь… Мы опоздаем… Или вообще…

Ты ставишь меня на пол. У тебя дыхание частое, а я вообще дышу так, будто пробежал стометровку. Ты расцепляешь мои пальцы – когда я успел схватить тебя за руку?! – и отступаешь. У тебя зрачки в глазах огромные. У меня тоже?

– Собирайся, Рицка, – говоришь ты очень мягко. – Придется поторопиться.}

}Из дому мы выметаемся за сорок минут до начала вечера.

– Поймаем машину? – предлагаешь ты, подходя к обочине.

– Нет, – решительно говорю я. – На автобус. Не успеем так не успеем.

Ты оглядываешься и улыбаешься моему взволнованному лицу:

– Мы успеем, Рицка. Обещаю.}

}*

Мы и правда успеваем. Иногда мне кажется, что ты способен время замедлить, если надо. Даже остается пятнадцать минут, чтобы поболтать с Яёи и Юйко. Яёи пришел со старшей сестрой, которую с гордостью нам представил. Ее зовут, как маму – Мисаки, у нее длинные черные волосы с серебристыми концами и круглое лицо. Она улыбается Юйко, здоровается со мной и поглядывает на тебя. М-да.

– Это Соби.

И как я должен объяснить, кем ты мне приходишься? К счастью, ей, похоже, все равно.

– Ичитаро Мисаки.

– Агацума Соби, – вежливо откликаешься ты. И опускаешь руку мне на плечо.

Я сбрасываю ее. Ничего не происходит, чтобы меня успокаивать!

– О, так это вы, – девушка улыбается. – Значит, вот с кем моего брата отпускают в Диснейленд! Когда я предлагала свое общество, он отказался!

– Ми-тян, – возмущенно дергает ее за рукав Яёи.

– А что, неправда? – Мисаки смеется. У нее симпатичная улыбка.

– Ничего страшного, я думаю, вы еще побываете в этом парке, – отвечаешь ты. – Я бы советовал выбирать для поездки будний день – там очень много народу.

– Туда имеет смысл ездить большой компанией, – сестра Яёи на полшага придвигается. Она всего на голову ниже тебя – и на голову выше меня.

Я демонстративно отворачиваюсь:

– Юйко, какая программа, ты знаешь?

– Конечно, знаю, Рицка-кун! – Юйко радостно тянет меня к выходу из класса. – Пойдем!

На выходе я все-таки оборачиваюсь. Ловлю твой взгляд, и ты чуть заметно улыбаешься.

Я сбегаю по лестнице вслед за Юйко.}

}На втором этаже организовали зал: сцена с проходом, как в театре Кабуки, и стулья. Юйко обводит холл рукой:

– Вот! Здесь будет спектакль! По-моему, даже не один!

– Я уже нашел нам места, – говорит Яёи. – На всех семерых.

– Семерых?

– Ну да, – он загибает пальцы: – Юйко-сан, ее родители, вы с Соби-саном и я с Ми-тян.

– А, – я киваю. – И где будем сидеть?

– Вот тут, – он показывает на стулья в третьем ряду. На каждом сиденье лежит салфетка, показывающая, что здесь занято.

– Юйко, а где твои родители? – я оглядываю постепенно заполняющиеся ряды.

– Сейчас придут, – Юйко вздыхает. – Их зачем-то вызвала Шинономе-сэнсей.

Кажется, она боится.

– Чего ты переживаешь? У тебя все в порядке с оценками, и перед Новым годом триместровые не выставляются! – подбадриваю я ее.

– Просто не люблю, когда родителей вызывает учитель, – признается Юйко жалобно. – Всегда страшно.

Страшно?

Я не отвечаю.

– Может, сядем? – предлагает Яёи.

– Ой, – вместо ответа шепчет Юйко, – вон мама и папа… Я подойду к ним.

– Хочешь, я пойду с тобой? – с готовностью вытягивается Яёи. Она бросает на него рассеянный взгляд:

– Нет, что ты. Я сама.

– Как хочешь, – огорченно говорит Яёи. – Рицка, ты Ми-тян не видел?

– Нет, – я машинально стискиваю пальцами спинку стоящего передо мной стула.

А мне казалось, что тебе будет здесь неинтересно! Я решительно разворачиваюсь на пятках и иду в класс.}

}Останавливаюсь на пороге и наблюдаю, как вы с Мисаки увлеченно беседуете.

– Извините, – начинаю я довольно громко.

Ты тут же оборачиваешься:

– Да, Рицка?

– Рицка-кун? – улыбается сестра Яёи.

– Мисаки-сан, вас искал Яёи. Представление сейчас начнется, – я стараюсь казаться беззаботным.

Ты согласно наклоняешь голову и предлагаешь ей пройти вперед. Она выходит – до меня доносится запах сладких духов – и начинает спускаться по лестнице. У нее туфли на высоком каблуке, приходится держаться за перила. Мисаки оглядывается, но ты не идешь за ней, а останавливаешься рядом со мной. И гладишь мой локоть кончиками пальцев, предлагая руку. Я отодвигаюсь. Во-первых, мы в школе, а во-вторых, не подлизывайся.

– Пошли.

Если ты и вздыхаешь, мне это совершенно неинтересно.}

}Мы сидим на соседних стульях и не разговариваем. То есть я с тобой не разговариваю, а ты молчишь. Я знаю, что неправ. Ну и что? Обидно так, что я не слушаю, что говорят персонажи сказки про Зайца и Енота. Юйко была права, спектакль не один, сегодня новогодний вечер у трех шестых классов, и представлений тоже три. Второе про девушку-Журавля, его готовили наши. Юйко в кимоно смотрится на сцене очень необычно, Яёи даже привстает с места. Третий спектакль, завершающий, о Новом годе и приходе Сегацу-сана. И ни один я толком не запоминаю.

С тобой точно вредно ходить вместе в театр. В кино еще куда ни шло.}

}Каждый спектакль по полчаса, и когда в холле включается верхний свет, на улице уже сумерки.

Шинономе-сэнсей выходит на сцену и объявляет о конкурсе оригами, в котором можно участвовать вместе с членами семьи. А еще о том, что сейчас начнется игра в э-сугороку, и каждый желающий может подойти к сэнсеям классов за фигурками.

Я сижу, сжав губы и глядя прямо перед собой. Ни того, ни другого я не умею. Ужасно глупо.

– Рицка, – твой шепот в ухо заставляет меня вздрогнуть. – Не сердись.

Я на секунду прикрываю глаза.

– Просто не знаю, куда пойти, – говорю как можно безразличнее. – Первый раз вижу и игру, и конкурс.

– В самом деле?

Не смей, хочется мне потребовать. Не смей радоваться, что дело не в тебе! В ком еще!

Ты встаешь со стула и решительно поднимаешь меня, взяв за руку. Я растерянно подчиняюсь:

– Я же сказал, что не умею складывать оригами!

– Зато я умею, – ты продолжаешь тянуть. Приходится послушаться, чтобы на нас не начали обращать внимание. Ты тащишь меня к конкурсным столам.

– Отпусти, – бормочу я. Конечно, вокруг разговаривают, смеются, никто не вслушивается, но все равно. – Соби, пусти! Я и так иду.

Ты освобождаешь мое запястье. У тебя иногда просто железные пальцы, хотя больно ты мне не сделал.

Нам выдают листы разноцветной бумаги и засекают время. За десять минут нужно сделать как можно больше фигурок, и чем они необычнее, тем больше мы получим очков. Ты киваешь, выслушав от почему-то запнувшейся на твоем имени Шинономе-сэнсей правила, и отходишь к свободному столу. Я облокачиваюсь на него и с хмурым любопытством наблюдаю, как ты перегибаешь первый лист. Журавлик получается спустя несколько секунд. Следом возникают лягушка, ежик, волк, автомобиль, совершенно живая бабочка. Я не успеваю следить за твоими действиями. Ты приглаживаешь сгибы, вытягиваешь под немыслимыми углами крылышки – уже не журавлику, а дракону, он словно вот-вот фыркнет огнем. Изогнувшаяся в броске змея. Ящерица.

Фигурок много, и все разные. Я беру в руки бабочку. Кажется, у нее разглядишь даже усики. Осторожно провожу пальцем по одному из крыльев, потом кладу ее обратно и поднимаю голову. Ты смотришь на меня, взгляд непонятный.

– Здорово, – говорю я почему-то шепотом. – Мы заберем их домой?

Ты выглядишь немного удивленным:

– Зачем? Дома я сделаю тебе лучше. У меня где-то была книжка по оригами. Конечно, большую часть я успел забыть, но если полистать…

– И этих тоже, – решительно прерываю я. – Мне они нравятся.

– Как хочешь, Рицка.

Все-таки тебе приятно. Почему ты все время упираешься?

– Может быть, позвать твою учительницу? Если у нас еще есть время, то бумага кончилась.

– Угу, – я отправляюсь искать Шинономе-сэнсей. Она подходит и по-девчоночьи всплескивает руками:

– Ничего себе! Рицка-кун, Агацума-сан, у вас талант! Какое чудо! – она ставит на ладонь фигуру японки в кимоно. – По-моему, победители ясны!

– Это Соби, – сообщаю я с гордостью, а ты отрицательно выставляешь перед собой раскрытую ладонь:

– Ты вдохновлял меня, Рицка.

Ой. Больше никогда так ни при ком не говори. Ты точно ненормальный… зачем ты это делаешь?!

– Соби художник, – продолжаю я с трудом. Шинономе-сан глядит на фигурки и ничего не замечает. Повезло. – Он знаете как рисует!

– Догадываюсь, – сэнсей как-то неуверенно улыбается. – Агацума-сан, вы не уделите мне несколько минут? Сегодня я разговариваю с родителями, а вы…

– Разумеется, – учтиво соглашаешься ты.}

}В качестве приза нам вручают ракетку для хацэнуки, расписанную желтыми и зелеными цветами и птицами. Ты отдаешь ее мне:

– Еще одна новогодняя игрушка.

– Я отнесу, – предлагаю я, и, получив твой кивок, бегу убрать ее.}

}Светлая парта, яркая бумага, длинные пальцы, проглаживающие линии перегибов… «Ты меня вдохновляешь»… Соби, как это называется?!

В классе никого нет. Я прислоняюсь к стене и выдыхаю сквозь зубы. Рука тянется сама… но я не хочу свою. Хочу к тебе.

Я отдергиваю ладонь, убираю ракетку в рукав твоего пальто и возвращаюсь.}

}В холле уже разбирают по классам стулья, ты помогаешь их разносить, а потом начинается дискотека. Верхний свет гаснет, под потолком появляется, будто в каком-нибудь западном фильме, зеркальный шар. Включают цветомузыку – и просто музыку, такую Яёи презрительно называет «попсой». Но Юйко нравится – она вытягивает Яёи в центр холла и начинает прыгать и размахивать руками.

Я стою у стены, ты подходишь и останавливаешься рядом, скрестив руки на груди. Я заставляю тебя нагнуться и пытаюсь перекричать музыку:

– Скучно?

Ты качаешь головой, твои волосы щекочут мне щеку:

– Нет.

– Точно?

Ты усмехаешься:

– Точно, Рицка.}

}Самое странное, что Юйко и меня вытаскивает в это топтание. Я отбиваюсь, кричу, что не умею, что мне не нравится, но когда они вдвоем с Яёи – это стихийное бедствие. Хорошо, что только за руки тащат, могли и за ноги.

– Просто повторяй! – сияющая Юйко показывает движения, а я честно пытаюсь уловить в них какой-нибудь смысл. Когда удается, делается легче. Юйко визжит от восторга, Яёи смеется, я тоже. У нас получается что-то вроде маленького круга, особенно когда присоединяется Мисаки. Я оглядываюсь: может, и тебя удастся вытащить? Мало ли!

Место, где ты стоял пять минут назад, пустует. Машинально опускаю вскинутые руки, пробегаю взглядом вдоль стены, туда и обратно, сколько хватает обзора. Тебя нет. Нигде.

Я выбираюсь из толпы, ища тебя глазами. Стараясь, чтобы сердце не так бухало о ребра, поднимаюсь в класс. Твое пальто тут, но тебя нет.

Снова вниз. Не о чем беспокоиться, скорее всего, ты разговариваешь с Шинономе-сан или… Что – или?

Сэнсей попадается мне на лестнице. У нее красные глаза, словно она плакала. Я машинально останавливаюсь:

– Сэнсей… Что с вами?

– Ничего, Аояги-кун, – говорит она, пытаясь улыбнуться. – Все в порядке. – И проходит мимо, закрывая за собой дверь класса.

Почему она плакала, когда все радуются?}

}Я снова высматриваю тебя в холле. Черт. Черт. Черт. Ну где ты!

«Соби! – окликаю про себя. Знаю, что в голосе страх, но больше не могу. – Соби! Соби!!»

«Рицка», – откликаешься ты.

«Ты где?» – я прислоняюсь плечом к стене, чувствуя, как стремительно тают силы.

«У школьного входа. Сейчас вернусь».

Я разрываю мысленную связь. Виски взмокли, меня водит от слабости, но это неважно. Я выпрямляюсь и скорым шагом иду к лестнице.}

}Ты куришь, уставившись неподвижными глазами в почерневшее небо с мелкими звездами. Я молчу, но ты мгновенно меня замечаешь, бросаешь сигарету:

– Рицка, ты же простынешь! Зачем ты вышел!

– За тобой, – отвечаю я сумрачно. – Я тебя потерял.

– Пойдем внутрь, – ты открываешь дверь и ждешь. Я выдыхаю.

– Нет, послушай…

– В тепле, – возражаешь ты решительно, указывая подбородком на школьный коридор. – Ты сегодня мылся, а на улице не лето.

Я покорно вхожу и останавливаюсь, передернув плечами.

– Рицка, – спрашиваешь ты негромко, – отчего ты испугался?

– А куда ты делся! – я вскидываю глаза. – Я же спросил, не скучно ли тебе! А ты сказал, что нет, и сбежал!

Ты недоуменно хмуришься:

– Я говорил с Шинономе-сан и спустился покурить. Разве ты не знаешь, что я всегда поблизости, Рицка?

Эти слова отзываются во мне, как эхо. «Разве ты не знаешь, что Соби всегда поблизости?»

Я прижимаю ко лбу стиснутый кулак. Придурок…}

}– Что с тобой? – ты заботливо отводишь мою руку. – Рицка?

– Пошли отсюда, – говорю я глухо. – Я сейчас скажу Яёи и Юйко. И соберу твои фигурки.

– Уверен? – ты хмуришься. – Я не хочу, чтобы ты огорчался по пустякам.

Молча тяну тебя к лестнице. Ты противишься:

– Рицка, в самом деле, все в порядке.

Я хмыкаю:

– Вижу. А кто-то, кажется, обещал никогда мне не врать.

Ты смеешься. Не вижу повода.

– Идем, Соби, – я начинаю подниматься. – Идем же!

Ты медлишь, внимательно меня разглядывая. Я стою на три ступеньки выше, у нас сейчас глаза на одном уровне. Так когда-нибудь будет. Я выдерживаю твой взгляд. Ты не знаешь о диске. И не узнаешь.

– Если ты хочешь, – произносишь ты в конце концов.}

}Мы кладем в пакет вынутую из пальто ракетку – хагоита как раз занимает всю длину дна. Сверху ты небрежно ссыпаешь бумажные статуэтки. Все они складываются, и ты уверил, что им ничего не сделается.

Яёи и Юйко я сказал, что у меня страшно болит голова. Глядя на мое лицо, они поверили. Шинономе-сан не было, когда мы одевались, я не успел поздравить ее с праздником. Жалко. Договорившись созвониться с друзьями в новогоднюю ночь, я машу им рукой – и мы выходим из школы.}

}За воротами ты останавливаешься:

– Рицка. Тебя не должны беспокоить такие мелочи.

– «Мелочи» – это твое настроение? – уточняю я. Ты киваешь. – Нет уж. Я так не считаю!

Я смотрю на заснеженный газон, на школьную стену, на твои ботинки, только не на тебя.

– Замерзнешь. Где твои перчатки? – спрашиваешь ты после паузы.

– Почем я знаю, – я опускаю голову. – Где-то в карманах.

– Что произошло? – ты дотрагиваешься до моего плеча. Я вздыхаю:

– Соби, помнишь, ты сказал «просто говорить» тебе? – Ты киваешь и ждешь продолжения. – Так вот… Я хочу, чтобы ты мне говорил тоже. И застегнись, пока не подхватил воспаление легких! Понятно?

– Да. Мы ушли с вечера только потому, что тебе не понравилось мое настроение?

– Нет, – отвечаю я почти по слогам. – Мы ушли, потому что тебе там стало скучно. И мне тоже.

– Из-за меня?

– Соби! Застегни пальто и поехали домой! – я топаю ногой. – Что ты пристал с вопросами! Я… я есть хочу!

– Рицка, – ты послушно застегиваешься, поправляешь шарф, – я могу объяснить.

– Не надо, – я достаю перчатки, левую надеваю, правую убираю обратно в карман. Ты берешь меня за руку, и мы неторопливо идем на остановку. – Просто на празднике должно быть весело, иначе зачем он вообще. Правда?

Ты гладишь мое запястье:

– Наверное.

Я хмурюсь и надежнее берусь за твою руку.}

}– Я знаю, что мы забыли купить, – приходит мне в голову уже в автобусе. – Новогодние открытки! А завтра будет некогда! Ладно, я встану пораньше.

– У нас есть открытки, – ты оплачиваешь проезд и поворачиваешься ко мне. – Штук семь точно. Хватит?

– Ага, – я облегченно вздыхаю. – Мне хватит. А тебе?

– Мне некому писать.

Я не нахожусь что сказать:

– Совсем?.. А… родители?

Ты ни разу не рассказывал о них, но ведь должны же они быть!

– Они давно умерли, – ты смотришь в окно. – Мне было девять лет. Автомобильная авария… никто не уцелел.

– Прости, – я прикусываю костяшки пальцев. – Я… я не знал.

– Конечно, не знал, – успокаивающе произносишь ты. – Но мне давно стоило сказать тебе. Моя семья – ты, Рицка. А тебе я найду для подарка что-нибудь интереснее открытки.

– Договорились, – я прикусываю губу.}

}У тебя никого нет, кроме меня.

Но я-то есть точно.}

}– Между прочим, – продолжаешь ты, – как ты смотришь на идею завтра сходить в гости к маме, поздравить ее?

– Ты серьезно?

Ты отворачиваешься от окна, оцениваешь мое лицо:

– Конечно, серьезно. У тебя усталый вид, Рицка. Еще немного, скоро будем дома.

– Ты правда хочешь со мной пойти? – это важнее.

– Конечно. – Твои глаза глубокие и спокойные. И уже совсем не мрачные, как когда я выскочил к тебе на улицу. – Я с удовольствием составлю тебе компанию. Пойдем к дверям, наша остановка.}

}*}

}

}Ночью я просыпаюсь и несколько секунд лежу, не открывая глаз. Ты сполз с подушки, так, что дышишь мне в грудь, и прижимаешь меня к себе. Меня разбудило, наверное, как раз твое горячее дыхание.

Одеяло укрывает меня по плечи, а тебе, конечно, жарко или душно. Я осторожно поправляю его, отвожу с твоего лица длинные спутанные волосы. На улице совсем черно – даже фонари почти потушены; наверное, часа четыре. Я облизываю губы и шепотом окликаю тебя:

– Соби…

Ты не отвечаешь и не двигаешься. Значит, спишь. Я успокаиваюсь. Кладу руку обратно тебе на плечо – и вдруг вспоминаю, как ты уже дышал вот так горячо мне в шею… Мы сидели на кровати… И мы…

В голове звенит, а по спине пробегает стайка мурашек.

За вечер ты сделал мне полсотни зверушек из книжки по оригами. Завтра с утра я их развешу на ниточках по всей квартире… Я завороженно следил, как двигаются твои пальцы.

Ой-ой-ой…

Кажется, отвлечься не получится. В классе удалось, а сейчас… Я же… я же разбужу тебя! Отчаянно стискиваю зубы, стараюсь отстраниться – и ты тихо стонешь во сне, притягивая меня еще ближе. Да куда уж ближе… Как нарочно, Соби… Мне же не удержаться!

Я пытаюсь отодвинуться, просунуть между нами руку. Совсем чуть-чуть… мне нужно совсем чуть-чуть… Ты не отпускаешь меня, прижимаешься лбом к плечу, глубоко вздыхаешь. Такой теплый… Я зажмуриваюсь и исхитряюсь все-таки залезть рукой в пижамные брюки. А-ах…

Только… если утром что-нибудь заметишь… со стыда сгорю…

Я обнимаю тебя за шею и засыпаю, вдыхая слабый полынный запах твоих волос.}

}*

Я лениво открываю глаза. Позднее утро, одна из ширм отодвинута, и балконное окно во всю стену кажется ослепительно-ярким. Поворачиваюсь набок. Опять проснулся на твоей подушке – а тебя снова нет. Кто-то мне обещал, что не будет вставать в выходные, пока я не высплюсь. Я зеваю и потягиваюсь, потом сажусь. С кухни доносится ритм песенки и чем-то пахнет. Съедобным. Точно, сегодня же тридцать первое. Ты, наверное, уже не один час там. А я почему не проснулся?

Черт. Воспоминание слишком внезапное, я будто снова оказываюсь в кольце твоих рук, твои губы почти касаются… я машинально прижимаю ладонь к груди. Я не знал, что соски могут на дыхание реагировать…

Штаны высохли – надеюсь, это произошло до того, как ты встал, правда же?

Я заправляю постель, переодеваюсь в дневную одежду. Затягиваю шнурок домашних брюк, стаскиваю через голову пижамную кофту – и прыжком поворачиваюсь на месте: волосы наэлектризовались, руки еще в рукавах.

– Доброе утро, – ты стоишь против окна, как вырезанный из черной бумаги силуэт. Я не вижу твоего лица, но взгляд чувствую. Голыми плечами, шеей…

– Доброе, – я неуверенно щурюсь, – отойди со света, а?

Ты переходишь на другое место.

– И отвернись, – командую я, – что ты на меня так смотришь?

– Как, Рицка?

– Так! – сейчас опять покраснею до ушей. Ты спал ночью, я уверен. Так что я дергаюсь?!

Ты негромко хмыкаешь:

– Умывайся, и за стол. Потом я закончу с рыбой и дзони, ты надпишешь открытки, и пойдем к твоей маме.

Ты идешь на кухню, а я обессиленно присаживаюсь на край кровати. Ничего себе утро начинается.

За завтраком из риса и жареных каштанов я не поднимаю голову от тарелки.}

}– Ты обещал открытки, – говорю, убирая вымытую посуду.

– Конечно, – ты киваешь в сторону комнаты, – идем. Посмотрим, что тут есть.}

}Открыток оказывается не семь, а восемь. Две повторяются, остальные разные.

– Мама, Юйко, Яёи, Кио, Кацуко-сэнсей, Шинономе-сан, – загибаю я пальцы. – А… и папа. – Ты приподнимаешь брови, но, к счастью, ничего не говоришь. – Еще Нацуо и Йоджи, но я не знаю их адреса.

– Я тоже не знаю, – ты закрываешь дверцы шкафа. – Ты собираешься писать Кио?

Я пожимаю плечами:

– Он твой друг, он был у меня на дне рождения… А разве ты сам не напишешь?

– Ну, одна открытка как раз осталась. Но вообще я хотел присоединиться к твоим поздравлениям.

– Соби… – я перевожу взгляд с тебя на темный экран телевизора. – Это неправильно.

– Что именно? – ты беспокойно запускаешь руку в волосы.

– Кио твой друг.

Я не уверен, что имею право тебе это говорить. Но…

– Ну и что же? – ты делаешь пару шагов и встаешь так, чтобы попасть мне в поле зрения. Я снова отвожу взгляд. – Я поздравлю его по телефону. В прошлом году я так и сделал.

– А он?

– Что?

– Он присылал тебе открытку? – уточняю я, начиная сердиться. Ты хмуришься:

– Кажется, да.

– Тогда напиши ему, – заключаю я. – От тебя не убудет!

– Рицка, – ты снова встаешь передо мной. – Зачем это тебе? Мне казалось, вы не слишком ладите.

– Это другое, – я пытаюсь еще раз отвернуться, но ты ловишь мои запястья. Я тяну их из твоих ладоней, но не сильно. Не хочу ссориться. Хочу, чтобы ты понял. – Соби… Кио твой друг. А ты с ним не общаешься.

– Я общаюсь с ним каждый день по несколько часов, – отвечаешь ты сдержанно.

Наверное, будь это не я, ты бы даже слушать не стал. Я перестаю вырываться. Теперь мне боязно, что ты меня отпустишь.

– Разве ты хотел бы, чтобы Кио постоянно бывал здесь?

– Нет, – отвечаю прежде, чем прикусываю язык. Ты улыбаешься:

– Вот видишь.

– Соби, ну неужели тебе трудно послать поздравление? – я не могу пробиться сквозь твое упрямство. Терпение уже кончается. – Разве тебе на его месте не было бы обидно?

Понимаю, что зря сказал, но уже поздно.

– Мне хватает моего собственного места, Рицка. Хорошо, если ты приказываешь, я напишу Кио. Оставь открытку на свое усмотрение.

Ты отпускаешь мои ладони и уходишь к плите. Поднимаешь правую руку, будто хочешь дотронуться до лица или шеи, но она останавливается на середине движения. Я смотрю тебе вслед, потом с грохотом придвигаю к компьютерному столу стул и сажусь, веером раскладывая перед собой нэнгадзё.

– Ну и ладно… – шепчу в пустоту, – ну и пусть.

Потом нахожу в одном из ящиков ручку и начинаю писать. Главное – не забыть поставить везде завтрашнее число.}

}Ты подходишь часа полтора спустя, когда я развесил все оригамные фигурки и со злости взялся перечитывать Канта. Молча останавливаешься около моего плеча, и я не глядя вручаю тебе отложенную открытку. На ней зимний лес, прорисованный черной и серебристо-серой тушью, и светлое небо с несколькими звездами. Вторую такую же я надписал маме.

Ты берешь твердый картонный прямоугольник так, чтобы не коснуться моих пальцев, по-прежнему молча отходишь и садишься на кровать, подложив под открытку какую-то книгу. И застываешь, прижав к губам кончик ручки. Можно подумать, что уснул. Наконец ты вздыхаешь и открываешь рот:

– Что ты хотел бы, чтобы я написал, Рицка?

Я подпираю кулаком щеку и отворачиваюсь:

– Ничего. Можешь вообще об этом забыть.

– Но ты же сам… – начинаешь ты.

– Я хотел тебе объяснить! – я вскакиваю на ноги, ударяю кулаком по столешнице. – А одолжений делать не надо! Ни мне, ни Кио! Так не дружат!

Ты хмуришься:

– А как, по-твоему, дружат?

Я засовываю руки в карманы брюк:

– Дружат… Не знаю, просто дружат и все. Да ладно, Соби. Не хочешь – не пиши. Фиг с ней, с открыткой. Вот, смотри. Иди сюда.

Ты не двигаешься с места. Я в пять шагов пересекаю комнату, выхватываю у тебя из рук нэнгадзё – ты написал только обращение, – и рву пополам. Почему у тебя глаза почти серые?

– Иди сюда, – я хватаю тебя за рукав, вынуждая встать, и тащу к столу. Нахожу нужную открытку. – Читай. Устраивает текст?}

}«Успехов, удачи, здоровья и вдохновения… Множества картин и блестящего будущего… С Новым годом, если в прошлом году ты был чем-то обижен по нашей вине, прости…» Там что-то в этом роде. Нас в школе учили составлять поздравления.}

}Ты пробегаешь иероглифы глазами:

– Да, конечно. Ты только не подписался.

– Вот и подпишись, – я сжимаю губы. – От нас обоих. Агацума Соби и Аояги Рицка.

Ты ничего не отвечаешь и занимаешь мое место. У тебя четкий почерк, иероглифы красивые, будто вчера сдавал экзамен по каллиграфии. Закончив, ты поднимаешь голову:

– Готово. Что мне сделать еще?

Я тяжело вздыхаю. Не могу слышать такой твой голос.

– Перестать злиться.

У тебя даже ресницы не вздрагивают:

– Я не злюсь, Рицка. Правда.

– Ладно. Тогда я к маме один пойду, – я разворачиваюсь и направляюсь к вешалке, нахожу джинсы.

– Я тебя не пущу, – ты с тревогой следишь за моими перемещениями.

– А я тебя не спрашиваю, – хочу сказать злорадно, а выходит как-то… – Я не хочу идти – так. Значит, схожу один. По дороге открытки опущу. Часа через три вернусь.

– Рицка! – ты заступаешь мне дорогу. Я отталкиваю твою руку и обхожу тебя, иду за ширму, переодеваться.

– Я пойду с тобой.

– Нет уж! – я срываюсь на крик. – Не пойдешь! Что я сделал, чтобы со мной не разговаривать?! Отвяжись!

Влетаю за ширму и закрываю глаза. Но ты уже снова тут, кладешь руки мне на плечи. Я стряхиваю их:

– Я сказал, отстань!

– Рицка, послушай…

– Не хочу, – говорю я тише.

– Я был неправ.

– Да неужели, – я мотаю головой. – Я тебе не верю.

Твои руки подхватывают меня, опрокидывают на кровать:

– Попробуй.

– Пусти! – шиплю я, изо всех сил тебя отталкивая. – Сначала дуешься, а потом… Соби!..}

}Ты все-таки добираешься до моего лица, трешься носом об щеку. И целуешь меня так, будто месяц этого не делал. Я не могу отказаться – просто рот не слушается.}

}Когда ты отрываешься, я перевожу дыхание:

– … а потом говоришь, что со мной пойдешь. Я не согласен.

Думаешь, я забыл, о чем мы спорили? Надо перестать тебя обнимать.

– Прости, – ты осторожно гладишь меня по губам. – Рицка?

Я пытаюсь отвернуться. Ты не позволяешь.

– Так возьмешь меня с собой?

Я боюсь, что ты заметишь… что я на тебя слишком сильно реагирую в последнее время. Выхода нет.

– Да, – бормочу я, закрывая глаза.

Ты легко целуешь меня:

– Спасибо.

Ты собираешься, а я пытаюсь понять, откуда взялось ощущение, что последнее слово все-таки осталось за тобой.}

}*

Мама встречает нас приветливой улыбкой и праздничным столом. Я позвонил ей перед выходом, сказал, что через час приедем. Боялся, что она будет против твоего появления, но вышло наоборот. Не знаю, что ты внушил, когда забирал меня из дому, но мама доверяет тебе.

Мы обедаем, и она рассказывает, что сегодня на работе у них были проводы минувшего года. Было очень весело, оказывается, я позвонил домой, когда она только вернулась.

– Соби, у вас в студенческой группе было что-нибудь вроде бонэнкай? – спрашивает мама.

– Да, – ты киваешь, а я удивленно кошусь на тебя. Когда? – Мы пригласили нескольких преподавателей и объясняли им два часа, как трудно у них учиться, – ты вежливо улыбаешься.

Мама смеется:

– Да, хорошо раз в год сказать все, что думаешь! Рицка, а как дела в школе?}

}Мне вдруг вспоминается, как я проговорился, что уже готовлюсь к мартовским экзаменам.

Я застываю, не донеся до рта палочки, и молчу, хотя молчать опасно. Знаю, что опасно… Но не могу выдавить ни слова.}

}– Рицка, – в голосе мамы появляются нервозные нотки, – почему ты не отвечаешь? Рицка!

Мамин голос отдаляется, а лицо приближается… Или это у меня зрение плывет?

– У Рицки все в порядке, онээ-сан, – разбираю сквозь шум в ушах. – У него нет проблем ни с учителями, ни с одноклассниками. Вчера мы ходили на праздничный вечер.

Соби…

– Ты говорил с классной руководительницей? Как его успехи?

Мама будто забывает о моем присутствии, а я пытаюсь вынырнуть из молчания. И не могу. Мне показалось, что еще чуть-чуть, и… Я даже забыл, что ты здесь – как в самый первый раз, когда мы пришли за вещами.

– Да, я говорил с Шинономе-сэнсей, – откликаешься ты. – Она как раз общалась вчера с родителями и опекунами. Поскольку вы велели мне следить за учебой Рицки, я счел необходимым выслушать ее.