Текст книги "Волк и сокол (СИ)"

Автор книги: Реимарра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Князь Фиорин все сказал хорошо, и я не умею так красиво говорить и правильно расставлять все по местам, надо отдать должное его опыту и разуму. И сейчас он сказал все верно, я должен был с самого начала вести этот тинг, но по законам я не имею на это права, потому что Киано мне брат. Младший брат. И поэтому я сейчас бы хотел сказать не как князь, а как брат, раз уж мне дали слово. Я тоже разочарован недоверием своего родича, мне не сколько обидно то, что он принял помощь Нерги – все таки спасли Хальви, а тем, что он не рассказал никому о происшедшем ни после битвы, ни когда порезал руку и оживил заклинание. Он не знал и сам о последствиях, я не могу судить почему, но скорее всего обычное пренебрежение, как собой, так и другими. Этим он причинил боль, мне, своему возлюбленному, которого мы считаем за родича, друзьям, все тем, кто переживал за него. И я прошу тинг быть снисходительным к моему брату – но определить наказание так, чтобы он просчитывал наперед свои действия и мог думать, что они повлекут за собой. Иррейн, ты желаешь что нибудь сказать?

Эльф поднялся, сразу обратив на себя внимание – бело-серое сияние волос и одежд меж темных волков.

– Все что я хочу сказать Кианоайре, я бы предпочел высказать наедине с ним. Прошу меня извинить. Я бы хотел услышать решение тинга по поводу дальнейшей судьбы моего избранника.

– Хорошо, – старейшине Алмасу некуда было деваться. – У нас действительно нет выхода, кроме как подумать о том, что делать с Кианоайре. С него снимается обвинение в нарушении воинского устава, но вопрос о сокрытии важного происшествия остается. Впрочем он действительно стоит на втором месте после вопроса о том, что же делать с Киано. И тут может помочь только или Мейлин или Маэон, пусть скажет кто-то из них.

– Все плохо, -Мейлин не стал говорить предисловий, – плохо и у нас и у Киано. У него то как раз в первый черед. Он потерял свою душу, ему в посмертии не свидеться с родичами, не выбрать любой Тропы, не петь с духами, он или станет рабом Нерги или..Таково заклинание, которое необратимо и против которого нет лекарства. Есть лишь крохотная лазейка, которую придумали люди и которая никогда не использовалась волками. Она состоит в том, что надобно заменить те нити, что вплел Нерги, на такие же – неживые, но чьи то другие, а проще говоря – неживого предмета, что сделан искусным мастером с душой. Как правило – это оружие. То есть, мы берем именной меч, выплетаем оттуда нити мастера и память клинка и ставим их на место Нергиных нитей. Но, это имеет кучу существенных недостатков, а именно, никто из волков никогда не делал подобного ритуала, никто не переплетал феа с неживым, а фэа Киано очень сложно, в нем нити нескольких существ и очень вероятно, что мы разорвем связь с какой то его сущностью и третье, самое важное – его душа останется после смерти тел заточенной в клинке и ему никогда не покинуть стальной плоти. Других вариантов нет. Можно же просто отпустить его к Нерги, кто знает, нам известно лишь то, что рыжая сволочь влюблена в нашего Киа, но он будет на Гранях.

– Неверно! – перебил его Тиннэх, – Я разговаривал с Нерги. Он не влюблен, он помешан, он безумен и едва Киано попадет к нему, как будет подчинен навсегда! Нерги не даст ему вздохнуть!

– Тогда ясно. Вообще если подвести итоги, потому что подробности ритуала могут быть интересны только целителям, у нас есть два пути, или отдать Киано Нерги или превратить его в клинок.

Зал затих. Киано стоял, чувствуя, как ему жарко. Мейлин говорил ему, что феа упущено, но... Какая участь – стать после смерти куском железа. Или достаться на потеху Нерги? Ему больше всего хотелось опустится на колени и заплакать, от обреченности и страха. Но надо стоять, слышишь, Киа, нужно стоять и сохранять на лице равнодушие, пусть тебя рвут на части, пусть решают кем тебе быть в посмертии.

– Я предлагаю, чтобы Киано выбрал сам! – раздался голос с воинской скамьи, – мы вправе наказать его за молчание, но решать куда деть свою душу мы не вправе!

Воина поддержали, и это послужило началом спора

«Верно!»

«А если он неправильно выберет?»

«Пусть сам своей душой распоряжается!»

– Тихо! – Алмас ударил ладонью по скамье, – Мнение клана ясно. Пусть Кианоайре сам даст ответ, что он выбирает. Если выберет переплетение феа, то Мейлин и Маэон, а так же те, кого они сочтут нужным, проведут ритуал, на страх и риск, если выберет Нерги – то прости, придется поломать волчью суть и отпустить. Итак мы слушаем твой ответ.

– Что хреном по лбу, что об лоб хреном.. – задумчиво произнес Киано, нарушая торжественность момента, – прямо скажем, выбор невелик и времени подумать нет. Что же, хороший клинок лучше нергиного члена. Только вы уж получше меч найдите.

– Ты точно решил? – уточнил Алмас.

– Я еще раз повторяю, – голос Киано превратился в сталь, – я выбираю переплетение с мечом.

– Итак. Тинг выносит окончательное решение – провозгласил Алмас после совещания совета, – Провести через три смена солнца ритуал по изменению феа Кианоайре Тэрраниона, для очистки его от нитей, вплетенных врагом и признать Кианоайре виновным в том, что он скрыл от клана происшествие, которое могло повлечь за собой последствия для всего клана, а следовательно наказание назначить следующее: переплести феа Кианоайре Тэрраниона с одним из клинков Нерги Грифона, как напоминание о проступке. Надеюсь ты не будешь спорить, что клинки хороши?

Киана ахнул – проклятые нергины железки. Два прекрасных клинка из великолепнейшей стали, которыми было убито немало эльфов. В одном из них жить вечность?

В огромном зале было неслышно даже дыхания собравшихся и вдруг тишину сидящих нарушил Иррейн. Он встал, высокий и прямой, как корабельная мачта и голос его звучал отрешенно, словно эльф только что-то сломал в себе:

– Я прошу совет Тинга и государя Фиорина позволить мне разделить наказание с моим возлюбленным. Нергиевских клинков двое.

– Ты понимаешь, что просишь, эльф Иррейн? – Мейлин едва смог преодолеть взорвавшийся криками и удивлением зал.

– Да, я прошу переплести мое феа с одним из парных клинков Нерги. Я отлично осознаю все последствия.

– Так зачем же...– ошарашенно спросил Тиннэх, – ты же теряешь душу...

– Я уже был в посмертии, ничего интересного... Но я не хочу, чтобы Киано мучился от одиночества. Это парные клинки и они связаны меж собой нитями мастера, прости мои скудные познания, Мейлин, значит эти связи будут и после нашей с Киа смерти. А я готов обменять свое посмертие на то, чтобы остаться с ним.

– Не надо, Ирне... – тихо вымолвил Киано, но его услышали все– Не надо.

– Помолчи, с тобой я буду говорить позже. – оборвал его Иррейн, – Твое слово сейчас последнее. Итак, вы позволите мне? Мое феа простенькое, сложностей не должно быть.

– Вы оба безумны...– все что мог сказать Фиорин. – Будь по твоему.

Конец второй части

3 часть

Глава 1

Думать было тяжело – мысли словно тонули в вязком мареве лени и сонливости, толи от действия горьких мейлиновых настоек, которыми целители усердно потчевали Киано, толи от усталости и напряжения последних дней. Его заперли в той же комнате, что и перед тингом, правда теперь там постоянно толклись целители и маги, перемешивали травы, лечили сердце, проверяли, выдержит ли тело ритуал. Киано покорно отдавался чужим рукам, ни имея ни сил, ни желания спорить.

– Могу ли я обратиться к госпоже Ингегирид за помощью? – спросил Мейлин у Фиорина, – Мне нужен тот целитель, что переплетал феа Киано в первый раз, я думаю, с ним мы управимся лучше.

– Гэлленар? – поднял брови князь, – Я наслышан об этом. Думаю да, правда услуги будут стоить недешево, таков уж у северных закон. В первый раз так, а потом раскошеливайся.

– Ну Киано никогда нам дешево и не обходился, – заметил Тиннэх, – мы не собираемся торговаться, сколько запросят, столько и отдадим. Лишь бы все было не напрасно.

– Я не могу поручится за успех, – вскинулся Мейлин, – я уже говорил об этом, но я сделаю все, что смогу.

– А кто будет первым? – спросил Фиорин, – Киа или Ирне?

– Скорее всего Киа, с ним сложнее и если что-то пойдет не так, то мы сбережем Иррейна, – откликнулся целитель, – будут я, Маэон, Гэлленар, если конечно согласится, и помощники.

Имлар и Иррейн молчали, а что тут скажешь? Имлар почти все время, которое не уходило на советы, проводил с внучкой и женой Эвинваре, стараясь не расставаться с последними родичами. А Иррейн молчал все два дня, прошедших после тинга, отмахиваясь от расспросов.

Тогда, сразу придя с суда, он запер дверь в своих покоях, где было пусто без Киано и лег лицом вниз, чувствуя как горечь разливается по сердцу. Все разрушено, все те нити, что он протягивал между собой, Киа и миром – будут перерублены ударом меча с рубиновой рукоятью. Завтра Киа искалечат окончательно – насильно обратят в другое существо, что останется после этого, что будет с разумом самого дорогого создания? Иррейн вспоминал Киа на суде – хрупкая крохотная фигурка в чужом большом плаще, стоящая в середине огромного зала и отвечающая за все свои и чужие проступки. Фиорин не прав, Киано не защищали, но унизили. Растерзали перед всем кланом, выставили перед сородичами самые потаенные уголки жизни. Было противно, вот все, что мог сказать Иррейн. И никто в этом не виноват, ни дознаватели, ни целители, ни князь, никто кроме самого Киа. Про свою душу Иррейн не думал – посмертие его не страшило, что там может быть того, за что надо расстаться с любимым? Серые миры, родичи, умершие давным давно предки, бездействие. А что значит – душа в мече? Вечность битв?

Он даже не думал, когда просил решения тинга – зачем? Киано будет не один, клинки же неразделимы? Такие вещи, как нергины мечи передаются из поколения в поколение, им совершают подвиги, про них поют песни. Неплохое посмертие.

Ритуала он не боялся, Мейлин пояснил, что лично для него будет все просто – не займет и пересыпа песка в маленьких часах. Просто свяжут нити между собой, а там что получится. Да даже и не Мейлин будет делать – отдадут на откуп Маэону.

Тиннэх метался между замком и лесом – не в силах совладать с собой от беспокойства. Он уже тридцать раз успел пожалеть о том, что настоял на вызове брата с Границ и на том, чтобы Киано остался в клане. Почему раз за разом выходит так, что нужно вмешиваться в его жизнь, насильно решать? Потом обиды, размолвки и беды.. После этого тинга Тиннэх чувствовал себя предателем, он смотрел на то, как младшего брата лишают чести и ничего не смог сделать.

Они одели на Киа эльфийскую корону, женили против воли, потом вернули домой и теперь просто ломают его. Тиннэх не знал, как посмотрит в глаза брату после ритуала, если не потеряет обоих. Их обоих, князь уже привык думать об Иррейне как о родиче, неотделимом от брата, о том, кто составляет его семью. За последние дни они сблизились как никогда, двое мужчин, переживающие за третьего. Смог бы он поступить так, как поступил Ирне? Тиннэх сам себе не смог ответить...

– Выпей. – Мейлин протянул Киано очередное зелье, проследил, чтобы кубок был выпит до дна и усадив на постель прижал к себе.

– Не бойся, главное ничего не бойся, ты не помнишь, как мы делали это в первый раз. Я и Гэлленар, он снова тут, повзрослел. Будет похоже на инициацию, только без клана и предков, а потом ты уснешь и проснешься.

– Проснусь не я, Мейлин, – Киано поднял голову, – не делайте этого с Ирне! Как хотите, просто дайте ему снотворного, пусть думает.. Я не хочу...

– Что ты не хочешь? Чтобы он забрал себе второй клинок? Поздно...я не могу обмануть его, это приведет к беде. Прости..дороги назад нет. То, что он сделал..Клан сейчас в долгу перед ним, в неоплатном.

Ритуал начался на заре. Едва взошло тусклое зимнее солнце, как целители собрались в зале. Лавки были пусты, пол около алтаря застелен коврами – ритуал будет долгим, не должно быть неудобств никому. На лавке лежат два клинка без ножен, ожидающие истинных хозяев.

Иррейн и Маэон ожидали остальных, эльф был спокоен, разглядывая обстановку, ковры, оружие. Красивые мечи, ничего не скажешь, но для Киано явно длинноваты, для Иррейна в самый раз.

Иррейн ахнул, увидев Киано, точно такая же одежда, как и на тинге, только еще поверх длинная шерстяная рубаха, но где коса?

Голову ему обрили утром, Киа не протестовал, зная, что так и надо, в волосах остается часть прошлого, часть бед и болезней, поэтому равнодушно смотрел, как на пол спальни падают черные пряди. Потом их собрали девушки, чтобы соткать ленту, которая клалась в погребение оборотня в случае его смерти в ритуале.

"Даже на голове шрамы", подумал Иррейн, вздрагивая от ужасающего вида – он помнил Киано с волосами, чуть ниже плеч, отросшими после плена, но никогда не видел бритвы в руках оборотня. Рукам теперь будет непривычно – как приятно было поутру запустить ладонь в густую массу, поглаживая и массируя, слушать, как мурлыкает Киа от удовольствия.

– Все, начинаем! Гэлленар, готов? – спросил Мейлин.

Гэлленар пожал плечами, показывая, что все готово. Его вызвали накануне вечером, личным приказом госпожи Ингигирид и эльф с удивлением узнал своего давнего подопечного, которому, будучи еще учеником, переплетал феа. Странно, но кажется годы не отразились на волке – все тот же тощий подросток, лишь прибавилось шрамов.

– Ложись! – приказал Мейлин и обратился к Иррейну, – а ты сиди и жди. И ни звука! Впрочем, Гэл, дай ему выпить из того кувшина, для надежности. Никто твоего драгоценного не уморит. Все, начали. Лишние – вон!

Лишним как раз оказался Тиннэх, он тихо затворил за собой двери, оставшись в предзальном покое. Он никуда отсюда не уйдет, пока не узнает, чем завершится ритуал.

Киано отхлебнул из поданной чаши, напиток он узнал сразу – то, что давали при инициации, травяно-горький настой, лишающий сознания. Ему помогли раздеться и почти засыпающего уложили на алтарный камень лицом вниз.

Мейлин пробежался пальцами по позвоночнику оборотня, нащупывая место, чтобы половчее разрезать кожу – третий шрам, рядом с двумя, оставшимися после инициации, и обсидиановым ножом надрезал кожу, убирая кровь поданным льняным полотенцем.

Клинок, тот, что лежал на скамье справа, приложили к ране лезвием, так, чтобы кровь соприкоснулась со сталью и Мейлин взял чашу с густой, стального цвета жидкостью.

Губы мага беззвучно шевелились, вплетая в воздух заклинания, открывая дверь для других материй и миров и вскоре алтарь в волчьем замке стал алтарем на Гранях.

– Гэл, подхватывай! – Мейлин влил жидкость в кровоточащий разрез и накрыл спину волка тканью.

Киано заснул раньше, чем коснулся алтаря и уже сквозь угасающее сознание почувствовал животом холод камня. А потом пришла боль, пронзившая позвоночник и отозвавшаяся воем в голове, взметнулся алый огонь и живот словно пропорол меч.

Меч – вся его память вливались в Киано силой раскаленной стали.

Полутемная кузня, языки пламени пляшут на стенах и здоровенный гном-полукровка отбивает стальную полосу молотом, погружает ее остывать в бочку с водой, потом снова по кузне разносится звон. На второй наковальне уже лежит полоса-близнец, похожая на вытянутую хищную змею.

Ювелир отбирает камни, с удовольствием поглядывая на два клинка, лежащих рядом, удобная гарда, сверкающая полированная сталь, идеальный баланс – для знатного делались эти клинки.

Черноволосый эльф целует холодные лезвие, отданные ему рукой в черной перчатке, взвешивает на ладони приятную тяжесть. Другой, похожий на него, как две капли воды, с таким же хищным лицом, берет второй клинок, провожая глазами длину лезвия.

Мечу приятны прикосновения этих двоих, они воины и они дадут ему жизнь.

Первая жажда утолена, хрип рвется из глоток, падают мертвые кони и над полем стоит пар от распоротых тел, клинок вонзается в тело светлого эльфа, перерубая ребра и врезаясь в сердце.

Темноволосый вытирает меч о траву и режет себе грудь, разрывая одежду, тонкими кровавыми разрезами – только так можно выпустить горе наружу, нету второго, нет половины, нет того, с кем вместе вышли из чрева матери.

Забвение – темная оружейка, изредка полупьяный хозяин берет благородные клинки в руку, чтобы похвастаться доблестью предков, победивших темное отродье. Потом клинки летят обратно в темноту.

Зарево пожара, отвратительный запах горелого мяса.

– Харальд! Смотри что я нашел!

– Торир, эти штуки будут получше голых баб и пива! – мечи заворачивают в шелковую ткань.

Соленый ветер с моря, сундук под скамьей гребца и трубит боевой рог.

– Ах, вот ты где, отродье срани троллей! Разворачивай свое корыто! Сразимся в бою? Или ты повернешся ко мне задом и снимешь штаны?

Солнца больше нет, а над клинками, по чьей то прихоти носящими имя "Сеятель вдов" и "Убийца конунгов", много-много локтей земли. Запах тления, прокисшего пива и сгнившей в кургане капусты въедается в сталь, временами земля становится мерзлой, а иногда от мокроты некуда деваться и наичистейшие рубины скрыты под слоем червивой черной грязи.

Свет факелов и ночной пряный воздух врывается в курган, голоса, звон монет, блеск камней с отряхиваемого венца покойника, руки подхватывают полусгнившие ножны, срезают их и стальные близнецы снова видят свет.

Череда нескончаемых битв, руки темных, светлых, орков, гномов, людей -вот хозяин падает, сраженный сулицей, а драгоценный клинок подбирает кто-то другой.

Разлука. Где второй? Все что помнится – пристань и море, брат мой, вернись!

Они встретились через века в крепости Гранин – один князь подарил другому второй клинок, неотличимый от первого. И как не отпраздновать разлуку – не перерубить шеи сопернику владельца? Отплатили неблагодарностью – небрежно отпихнули ногой во время постельной пляски.

Вихрь рыже-медных волос, коса мешает эльфу, тот отбрасывает ее за спину, а рука уже ласкает рукояти, отстегивая ножны с пояса мертвеца.

– Ньямэ, это человек мне напоминает свинью, сожравшую алмазы, если как следует поковыряться в дерьме, то можно найти сокровище.

– Нерги, ты решил поумничать? Алмазов ничтожно мало, по сравнению с дерьмом, а ковыряться все равно приходится. Хватай мечи и едем.

– Ах вы мои хорошие.. – точильный камень скользит по кромке лезвия, тряпка с зеленым раствором превращает сталь в зеркала и в полете клинки режут тончайший шелковый платок. Это и есть счастье.

Маленькая рука обхватывает рукоять, эльфенок шатается, стонет от боли, но это обман – по стали уже пролетает искра мастерства и слабость это обман, думать не обязательно, правда волк? Вот так – рука вправо, обход, удар.

Как сладка кровь оборотня, но почему она пахнет предательством?

Тело, чужое, хрупкое – ясно, что неровно бьется сердце, что ребра слабы, а шея тонка, но руки умелы и быстры, остр разум. Брату тоже хорошо – его нити вплетены в сильного и благородного, старший клинок заслуживает этого. Мы больше не будем жить в забвении.

Мейлин осел прямо на ковер, как только Киано унесли из зала – неужто все окончено? Кто же придумал этот ритуал – забирающий силы у всех, кто принимает в нем участие? У Гэлленара едва хватило сил сесть на лавку, схватить кувшин с водой и жадно пить, словно он был в пустыне. Феа переплетено – теперь сверкание будет стальным, а от нитей темного эльфа не осталось и следа, лишь бы оборотень сумел совладать с новой силой и научился бы ей пользоваться.

Гэлленар утер рот, чувствуя, как силы начинают возвращаться, наблюдал, как колдует над светловолосым эльфом Маэон – там все простенько, должно получится без сложностей. Эльф поспит, проснется и даже не поймет, что с ним было – пока не возьмет в руки свой меч.

Интересно – как они их опознают? Целитель пригляделся поближе к оставшемуся клинку, ах, да – имя же выбито. "Убийца конунгов" – серьезная история у клинка, но теперь его имя – "Сокол Моря", тоже красиво.

Тиннэха пустили только в спальню, когда туда доставили обоих. На огромном ложе два неподвижных тела, маленькое, кианово, замерло под грудой одеял, а рядом лежал эльф, раскинув руки. Порез на его спине почти не кровоточил и лицо было спокойным, в отличие от посеревшего оборотня.

Тиннэх взял в ладони тонкую руку брата, чувствуя слабый пульс.Живой, какой угодно, уставший, спящий, безумный, но живой и снова свой, их, волчий Киано. Нерги никогда не получить его – уж за этим то Тиннэх проследит, ни одного неподконтрольного выхода на Грани.

Клинки лежали тут же – на столе, без ножен, ожидающие своих хозяев. Любимое кианово оружие. В голову полезла мысль, а что бы было, если поселить Киано в Меч Запада, но тут же пришло отрезвление – в этом случае участью было быпо стоянное бегство от темных, страшная судьба.

Красивые мечи, ничего не скажешь, но дерьма ни Киано бы, ни Нерги и в руки бы не взяли, интересно, что скажет Нерги, когда узнает что сделали с предметом его страсти.

"Он вас сам проклянет", память услужливо вытащила слова рыжей сволочи из подсознания. Теперь лишь бы дождаться, когда оба очнутся, только тогда все станет ясно.

Тиннэх подлил себе еще вина, отослал наблюдающих целителей и остался ждать.

Давно он не был в киановых покоях, наверно с момента их перестройки, сразу видно, что живут мужчины и никакие служанки и мелкие домовые помощники тут не помогут. У самого Тиннэха в личных покоях такой же беспорядок – после смерти жены он так и остался одинок и брошенные в дальний угол обмотки печально собирали пыль, в спальню и свои комнаты он редко допускал даже женщин, убирающих комнаты. Стеснялся, что ли, внезапно подумалось князю, осматриваюшему покои брата – тут все так же. Кинутые на стул вещи, широкие рубахи Иррейна и маленькие, как будто на ребенка, Киано, стеклянный бокал с потеками вина, пыль на книгах, огрызок яблока, кожаная папка с торчащими листами.

Оборотень потянулся, за папкой и неловко ухватил ее – листы высыпались и перемешались на полу.

Рисунки, много разных поз, выражений, стилей, но нарисовано одно и тоже, грифелем на желтоватых листах – Киано с закрытыми глазами. Спящий. Вот он сладко подсунул ладонь под щеку и приоткрыл губы, а вот разметался и видно только затылок и спину, прикрытую сбившейся косой. Множество рисунков, есть те, что были скомканы, а потом расправлены, с морщинами сломов, а есть новенькие, аккуратные. Неужто каждое утро Ирне рисует спящего Киано?

Тиннэх внимательно вгляделся в один лист – лицо спящего напряжено, губа прикушена, словно он заснул с болью, а тело как будто натянутая струна. Лист не успел пожелтеть, значит рисунок из новых. Киано так мучился во сне? Ах, Ирне... сберег ли ты свое счастье?

Тиннэх аккуратно сложил листы в стопку, закрыл папку и положил на то место, где она лежала, хотя конечно видно, что рисунки перепутаны и переложены..

Но это такая мелочь, волк вздохнул и принялся ждать.

Глава 2

Солнце уже давно перевалило за полдень, крася холодным багровым светом витражи в комнате. В покое было жарко натоплено, так, что сидевший в глубоком кресле оборотень изнемогал от жары. Деваться было некуда – из двоих, спящих на кровати, никто и не думал просыпаться, а пробуждения было необходимо дождаться.

Изредка в комнату шмыгали целители, проверяя подопечных, искоса смотрели на князи и быстро уходили.

Иррейн проснулся оттого, что заныла спина и затекли руки, тело сразу напомнило о наработанной годами привычке – не поворачиваться резко, рядом Киа, а разница в весе у них большая. Иррейн сначала нащупал плечо оборотня рукой, убедился, потом только открыл глаза.

– Ирне? – Тиннэх, что он тут делает, спросонья подумал эльф и сон как рукой сняло. Алтарь, кровь, мечи.

– Да, я тут, нормально все – Иррейн предварительно ответил на все возможные вопросы, – Киа проснулся?

– Нет, – сразу помрачнел Тиннэх, – и видимо будет спать еще долго. Рана кровит, Мейлин уже извелся весь. С тобой что, как чувствуешь?

Иррейн пожал плечами, чувствовал он себя преотлично, словно после бани и отменного сна, прямо вот хоть сейчас бери топор и иди тесать бревна, о чем и сообщил Тиннэху.

Киано спал рядом, уткнувшись лицом в сложенные руки, накрытый до плеч одеялом, Иррейн аккуратно приоткрыл покрывало – спина оборотня закрыта льном, пропитанным мазями, с бурыми пятнами крови, беззащитно голый затылок с едва начавшими расти заново волосами.

Иррейн сходил в купальню, с удивлением поняв, что от раны остался едва заметный шрам и спустился в трапезную, где ждали Фиорин и остальные эльфы. На расспросы отвечать не хотелось, Иррейн и так чувствовал себя неловко, поэтому поев он вернулся в спальню. Но от тщательного допроса Мейлином ему отвертеться не удалось – целителя интересовало все, ощущения, настроение, аппетит. Волк записывал каждое слово.

– Счастливое ты создание, – улыбнулся целитель, – все у тебя как надо, не то, что... Ну впрочем из под наздора все равно не выпущу.

Киано просыпался трудно, долго не мог разлепить веки, слипшиеся от слез и сонной мути, было душно, невыносимо жарко под одеялами, казалось еще вздох и он задохнется от удушья.

Он закашлялся, пытаясь перевернуться, опереться на руки и приподнять непослушное тело, но бессильно упал на живот.

–Киа? – Иррейн с Тиннэхом тревожно переглянулись.

Киано даже не обратил внимания на голоса, слишком было важно подняться, он оперся на сжатые кулаки, пытаясь распрямить локти. Бесполезно – слишком тяжелое и неудобное тело, истекающее потом, сейчас бы прохладу и воды. Мучительно хотелось пить.

Иррейн догадался первым – он сам перевернул Киано, усаживая его на постели и поднося кружку с водой, Тиннэх распахивал окна, впуская морозный воздух в покой.

– Киа? – Иррейн беспокойно вглядывался в лицо любимого. Изумрудные глаза запали, смотрят устало и недоуменно, и изменился цвет, к чистоте ясных прозрачных камней прибавился серый отблеск стали. Киано не выдержал взгляда, прикрыл глаза ресницами, бессильно откидываясь на подушки.

– Очень плохо.. – Мейлин что-то уже сосредоточенно растирал в оловянной ступке, – очень слабый. Но хорошо что проснулся, значит не умрет. Так, – скомандовал целитель, – ты волоки его в купальню, сначала пропарить, потом отмыть, только аккуратно, а ты, князь, распорядись насчет пожрать, все, что с кровью и побольше молока.

Киано был бессильной куклой в руках Иррейна, его положили в теплую воду, он чувствовал как по телу скользит ткань, пропитанная мыльным корнем, как сменяют воду, как нежно касаются затылка и не мог даже ничего сказать. Тело не слушалось – он чувствовал позывы к обращению в волка, но не мог ничего сделать – превращение не давалось, то нужно было встать на ноги, но они казались бессмысленными палками. Лучше всего было бы лежать в темноте и прохладе, чтобы не кружилась голова, не мелькали лица и была тишина. Его вымыли, обтерли, не касаясь болевшей спины, пушистой простыней и понесли назад.

Мастерицы с кухни расстарались вовсю – на столе было прожаренное мясо, сладкие плюшки, свежее и редкое в такое время года молоко, перетертые ягоды с медом.

Киано смотрел куда то вдаль, не касаясь еды и не отзываясь даже взглядом на слова, поверх стола, в стену, завешенную ковром.

– Смог выпить? – Мейлин как всегда был расчетлив, – Значит, сьест! Надо чтобы сьел.

С мясом оборотень так и не справился, лишь удалось напоить молоком с размешанным медом.

– Мейлин, и что дальше? – осторожно спросил Тиннэх. Он был напуган происходящим, ведь втайне надеялся, что с Киа обойдется так, как с Иррейном.

– А ничего, пусть отдохнет, потом надо заставить двигаться. Я кажется понял, в чем дело, – он не может сорганизоваться с сущностями. Ему до сих пор неясно, кто он – волк, эльф или меч? Потому и шевелиться не может – сейчас меч побеждает. Ирне – заставь его ходить! Вечером он должен есть сам. Тиннэх, пошли, нам пока тут делать нечего.

Иррейн уложил Киано в перестеленную постель, закрыв окна – комната выстыла, огонь в камине погас. Сел рядом в растерянности, потом лег, положив голову на плечо оборотню.

"Киа, ты слышишь меня?"

Молчание. Осанве явно говорило о том, что слышит, щиты не закрыты.

"Киа"

"Киа, отзовись".

Бесполезно. Почему он не отвечает? Иррейн уговаривал вслух, что-то рассказывал, а Киано лишь смотрел вверх, где смыкались доски потолка.

– Он так и останется? – встревожился Тиннэх.

– Думаю нет, ты же сам видел ранения с Граней, первое время не понимаешь, где ты и что-ты. А теперь представь, каково ему? Всадили железку со своим характером. Кстати, думаю, нрав изменится точно. А тело, тело обладится.. .

Поспать им так и не удалось, Киано не засыпал, так и лежал с открытыми глазами, а Иррейн и не собирался. Помаявшись пару часов эльф решил, что хватит.

Как трудно одевать непослушное чужое тело.. Впрочем Иррейн быстро вспомнил все навыки по уходу за немощным, что приобрел после плена Киано.

– Вот так! – эльф затянул пояс на тонкой талии. Жаль теперь волос не расчешешь...

– Я так понимаю, больше здесь не нужен? – осведомился Фиорин.

– А ты не хочешь...

–Нет, – перебил Фиорин, – жив, все вроде в порядке, оправится. Я боюсь, не удержусь. Весной вызову, к лету ближе, и там поговорим, я ему все скажу. Да, Имлара с собой прихвачу, нечего ему тут подъедаться.

– Хорошо, – покладисто согласился Тиннэх, – я только с Гэлленаром рассчитаюсь. Да, Мильва едет с Имларом и как я понимаю, надолго.

– С целителем подожди, я из жалованья Киа вычту, годок подумает на что Аркенар содержать, может и ума побольше станет. А Мильва? Твои бабы, тебе решать.

Почему уезжает Мильва Тиннэх понимал отлично, как и то, что врядли она вернется обратно. Дальняя родня, привезенная Киано с границ вроде прижилась в Волчьем Доме, Нарани вышла замуж, растила Мильву. Но девочка, вдохновленная рассказами о эльфах и отце мечтала о Западе, о дворцах, море, и солнце да и после равнин Границ было слишком мрачно в Лесу. Поэтому на вопрос князя Имлара – «не желает ли внучка погостить в его поместье» девочка ответила с радостью.

– Да пусть едет, Имлар хоть ныть меньше будет. – Действительно, пусть едет, одной заботой меньше, решил Тиннэх.

– У меня еще одна просьба будет к тебе, князь, – замялся Фиорин, – я бы хотел просить тебя присмотреть за моим сыном. У вас тут тишина и надежно, а у нас сейчас похоже затевается много чего нехорошего. Мне бы не хотелось втягивать вас в разборки домов, но просить больше некого.

– Что случилось?

– Как тебе известно, мы с Милианой расходимся, все взаимно, там прощелыга какой то приморский успел, наследник остается наследником, да и ей особо не нужен, но вот ее провинция с таким исходом не согласна. Как же – можно было денежки из Столицы тянуть, а теперь все, еще и Приморье корми. Как ты понимаешь, из мальчика попытаются сделать разменную карту и да похитить могут попытаться. А мешок с золотом решает все вопросы со стражей. Киа все равно мне обещал, что учить его начнет.