Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"

Автор книги: Onyx-and-Elm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Она отскакивает назад. Выдыхает тихо.

– Грейнджер? – его тёмные брови изгибаются, напоминая маленькие горы.

– Эм – привет, – проговаривает она наконец, собравшись с силами. – здравствуй.

– Ты только что… постучалась? – протягивает он, словно отвечая на её недавние размышления.

– Да, я, я.., – она цепляется большим пальцем за ворот свитера, – я надеялась поговорить с Драко.

Паника начинает разрастаться внутри неё. Она как-то не рассчитывала, что Нотт будет играть роль привратника. Она была слишком занята тем, что радовалась, что Паркинсон уехала домой на каникулы. И очень вероятно, что он просто посмеётся над ней и захлопнет дверь – ну, стену – у неё перед носом.

– Зачем? – спрашивает Нотт, и она вытягивает себя из пучины мыслей.

Сейчас, конечно, не лучший момент для того, чтобы возмущаться, но бороться со старыми привычками оказывается сложно.

– Это не твоё дело, м?

Нотт напрягается. Он поправляет ворот своего свитера, осматривая её.

– На самом деле, моё, Грейнджер, и я объяснял тебе это тысячу раз. Но мне это надоело, так что я не собираюсь повторяться.

А затем, к её совершенному удивлению, он отступает назад – исчезает, и через несколько секунд на его месте возникает Драко.

Он во всём черном. Чёрный вязаный джемпер. Чёрные брюки. Это резко контрастирует с его бледной кожей и платиновыми волосами. Но, впервые за долгое время, он кажется отдохнувшим. Глубокие, резко очерченные фиолетовые круги под его глазами, к которым она так привыкла, немного уменьшились.

И его взгляд моментально устремляется на её шею. Туда, где её пальцы все еще нервно играют с подвеской.

Слова, которые она так тщательно готовила, вылетают из её головы.

– Грейнджер, – говорит он, и она не может ничего понять по его тону.

– Сейчас канун Рождества, – это всё, что приходит ей в голову.

– Неплохо подмечено.

Она прочищает горло. Пытается как-то организовать свои мысли. Пытается вспомнить, почему она вообще здесь.

– Это… ну, это канун Рождества, – снова говорит она, – а я… ну, я подумала, у тебя есть какие-нибудь планы? – Она переступает с ноги на ногу. Потирает подошвой ботинка свою лодыжку.

– Планы? – он повторяет это слово так, будто слышит его впервые в жизни.

– Да. Ты не занят сегодня вечером? – ей кажется, что всё это звучит по-детски. Она не помнит, что вообще планировала сказать и как оно должно было звучать.

– А что? – впервые на его лице проявляется какая-то эмоция. Он изгибает тонкую бровь.

Она медленно выдыхает.

– Я бы хотела пойти с тобой на свидание.

Наступает долгая, болезненная тишина. Она скользит по нему взглядом, просто чтобы не смотреть в глаза.

– На… свидание?

Она ненавидит, когда он повторяет за ней.

– Да, – говорит она. Скрещивает руки на груди, заставляя себя встретиться с ним взглядом.

Теперь другая бровь тоже изгибается, и он меняет позу, вяло прислоняется к стене.

– Ты понимаешь, Грейнджер, что слово “свидание” обычно несёт в себе романтический подтекст?

Гермиона чувствует, как колотится её сердце. Она практически уверена, что это движется к его отказу.

– Да, – говорит она в любом случае. – и поэтому оно… подходит.

И наконец-то – наконец-то – она видит эмоции в его глазах. Видит слабый проблеск удивления.

Но затем, менее через секунду, он вновь пропадает за стеной.

Её грудь пульсирует, болезненно, словно по ней ударили молотком. Она опускает взгляд. Неожиданно чувствует себя идиоткой в этом своём свитере, одергивает его, поворачиваясь, чтобы уйти.

Логичная часть её мозга, конечно, осознавала возможность такого финала.

Но эмоциональная часть – нет.

Она выдыхает рвано. Ускоряет шаг. Хочет побежать. Убежать и спрятаться.

Вот только есть ещё пара шагов, созвучных с ней – догоняющих её. И она оборачивается, чтобы увидеть Драко, что сокращает разделяющую их дистанцию, параллельно натягивая длинное чёрное пальто; в руке он сжимает перчатки.

Её пульс сбивается. Сердце пропускает пару ударов.

– Судя по твоему виду, мы идём куда-то, где холодно, – его взгляд скользит по ней, задерживаясь на её шокированном лице. – веди, Грейнджер.

Они аппарируют из Хогсмида, держась за руки – и, даже сквозь ткань перчаток, этот контакт заставляет её вздрогнуть.

Когда они прибывают, оказываются в тёмной занесённой снегом аллее, он тут же отпускает её руку. Выдыхает облачко пара, поворачивается, пытаясь понять, где они находятся.

Она набирается храбрости. Снова тянется к его руке, крепко сжимает её. Не хочет смотреть на его реакцию – столько храбрости в ней нет, ещё нет – и сразу тянет его за собой.

Вскоре они уже лавируют по тротуарам, пробираясь сквозь толпы людей.

Она привела его в Лондон.

Он сжимает её руку почти нервно.

– Мы идём в Косой Переулок?

Она сжимает его ладонь в ответ – наконец, бросает на него короткий взгляд.

– Нет.

Облегчение в его глазах несложно заметить.

Она думала отвести его туда. Думала о правильном магическом свидании. А потом подумала о том, что большая часть магического общества едва ли отнеслась бы к нему с большим теплом.

И это должно было стать спасением. Для них обоих.

Видя его взгляд, она становится вдвойне рада, что спланировала всё именно так.

– А куда? – спрашивает он.

– На Трафальгарскую площадь. Там рождественский базар.

Она внимательно анализирует его реакцию, пока они идут; видит лёгкую неуверенность. Сомнение.

– Маггловский рождественский базар? – бормочет он.

– Да.

Они всего в одном квартале оттуда. И никто из них не произносит ни слова, пока они не выходят за угол и не оказываются на яркой залитой светом площади с огромной елью возле фонтана, сверкающей, словно маяк. Гирлянды над ними сияют яркими звёздочками; маленькие палатки, раскрашенные как бревенчатые домики, стоят, выстроившись в ряды, наполненные сладостями, подарками и чудесами.

Здесь очень многолюдно, парочки и семьи с маленькими детьми суетятся вокруг них, все находятся в отличном настроении.

– Это тест? – тихо спрашивает Драко, смотрит строго вперёд, когда она косится на него.

– Что? – она почти смеётся.

– Тест, – невозмутимо повторяет он. – ты меня проверяешь?

Пару секунд она молчит. Потом усмехается.

– Да. Это тест. Я хотела посмотреть, устроишь ли ты тут массовое убийство магглов. – она отпускает его руку. Обводит площадь широким жестом. – вперёд.

Драко приподнимает бровь, глядя на неё. Фыркает.

И она снова смеётся, качает головой.

– Знаешь, ты смешной. Ужасно смешной. Нет, это не тест. Я хотела отвести тебя куда-нибудь, где нас не стали бы беспокоить. Куда-нибудь, где всё миленькое и рождественское. Я привела тебя сюда, потому что подумала, что тебе понравится, – и она довольна тем, как просто ей удалось это выразить.

Она ещё более довольна, когда морщинка между его бровей разглаживается и он снова берет её за руку.

– Сарказм – это самая низкая форма остроумия, Грейнджер.

Они проводят там несколько часов.

Сначала она отводит его к небольшой стойке с горячим шоколадом, закатывает глаза, когда он жалуется на необходимость стоять в очереди.

– В Сладком Королевстве есть очереди. В Трёх Мётлах. В магическом мире тоже нужно ждать, – возражает она, отворачиваясь, чтобы сделать заказ, когда наступает их очередь.

– Да, но их горячий шоколад топится и мешается вручную Эльфами! И его подают в серебряном флаконе, а не в какой-то паршивой бумаге—

Она пихает паршивый бумажный стаканчик ему в руки, эффективно затыкая его.

– Это швейцарский горячий шоколад, – говорит она, уводя их в сторону от очереди. – не говори ничего, пока не попробуешь.

Драко прищуривается, подозрительно заглядывая в свой стаканчик. Он снимает одну перчатку зубами – неожиданно увлекательное зрелище – и затем опускает свой мизинец во взбитые сливки, осторожно кладёт его на язык.

– О да, обязательно проверь, не отравлено ли, – фыркает она, поднося свой стакан к губам. И, наконец, он следует её примеру, делает небольшой глоток.

Очень приятно наблюдать за тем, как распахиваются его глаза. Наблюдать за тем, как он тут же отпивает ещё и обжигает язык.

Она не говорит “я была права”. Ничего не говорит. Просто изгибает бровь и торжествующе улыбается, прежде чем повернуться и повести его к следующей палатке.

Они нюхают ароматические свечи и изучают сделанные вручную рождественские украшения – ну, она изучает, он критикует. Его невероятно удивили и восхитили заводные игрушки, ведь все его игрушки были зачарованы.

Она замечает, что он обращает особое внимание на маленькую механическую карусель.

– Нравится?

– Она бессмысленная, – говорит он слишком громко, стоя прямо перед владельцем магазина. Но его глаза прикованы к ней, он наблюдает за тем, как она крутится. Как вращаются маленькие шестерёнки, играющие какую-то рождественскую мелодию, как в музыкальной шкатулке.

– Она тебе нравится, – повторяет она, в этот раз уже утвердительно.

Драко фыркает и расправляет плечи, удаляется вместе с тем, что осталось от его гордости, и Гермиона покупает карусель, пока он не смотрит, прячет её в сумку.

– Знаешь, нам надо будет сходить в Косой Переулок, – говорит он, когда они осматривают выставку пряничных домиков – там идёт какое-то соревнование.

– Зачем? – в ней просыпается лёгкая неуверенность. Неужели ему настолько некомфортно среди магглов?

Но затем он говорит:

– Сходить в Гринготтс. У меня нет маггловских денег, я хочу ещё этого паршивого горячего шоколада, а ты больше ни за что не будешь платить.

Неожиданно ей чертовски сильно хочется поцеловать его. Она отворачивается, чтобы спрятать свою широкую улыбку, цепляя его за руку и разворачивая их обратно к стойке с горячим шоколадом.

– Я позвала тебя на свидание. Ты, конечно, должен уважать традиции. Сегодня плачу я.

– Традиции? – усмехается он. – если хоть сколько-нибудь уважать традиции, то мужчина – это я, если ты ничего от меня не скрываешь, Грейнджер – должен платить за всё. Но ты подставила меня.

– Потрясающий сексизм – два горячих шоколада, пожалуйста.

Он продолжает спорить с ней, даже когда нетерпеливо хватает предложенный ему стакан и они садятся на край фонтана, пьют и рассеянно наблюдают за людьми.

– Что думаешь? – спрашивает она, немного боясь узнать ответ, и обводит базар широким движением руки.

Драко делает большой глоток из своего стакана, незаметно для себя оставляет над губами белые усы из взбитых сливок.

– Многолюдно и странно… но не то чтобы совсем отвратительно, – он поворачивается к ней лицом, сверкает этой полуулыбкой, которую она не может выкинуть из головы по ночам. – и этот паршивый горячий шоколад—

Она целует его. Хочет поцеловать его быстро, стереть взбитые сливки с его губ, но он на вкус как сахар и шоколад, с этим вечным оттенком мяты, и она просто не может остановиться. Она разворачивается к нему всем телом, холод его кожи просачивается сквозь шерсть её перчаток, когда она притягивает его ближе.

Она не осознавала, как сильно соскучилась по этому. Не осознавала, насколько она была голодна с той ночи в больничном крыле.

И если она хоть что-то понимает в языке тела, то он, кажется, чувствует то же самое. Он накрывает ладонью её бедро, подаваясь ближе, горячий шоколад остаётся забыт, когда пальцы другой его руки сжимаются в её волосах.

Кто-то присвистывает.

Драко мгновенно отстраняется, ругаясь себе под нос, и она смеется, чувствуя, как он тянется к своей палочке. Целует его снова, пока ему не становится плевать на всё остальное.

Позже он спрашивает о возможности взять третий горячий шоколад, но вместо этого она ведёт его ужинать. В один из её любимых ресторанов, в детстве они с родителями заходили туда после театра.

Она думала не идти туда. Думала, что это может быть слишком тяжело.

Но потом она подумала, что там можно будет создать новые счастливые воспоминания, и это перевесило.

Они говорят о своём детстве. Говорят о том, что они любят больше всего и меньше всего, о том, что они делают в свободное время – обо всём, что они бы узнали друг о друге гораздо раньше, если бы не были так заняты взаимной ненавистью. Она выясняет, что Драко – сладкоежка, и прячет очередную улыбку, когда видит, как он доволен пирогами на десерт.

Он любит квиддич, а она терпеть его не может.

Она может приготовить обед из четырёх блюд, а он не знает, что такое дуршлаг.

Он освоил все зелья из учебной программы Хогвартса, как и она.

Она боится змей… как и он.

Они похожи во всём и ни в чём одновременно.

На протяжении всего ужина она то и дело замечает, как его взгляд соскальзывает на подвеску на её шее.

– Что это значит? – спрашивает он, играя ложкой с подтаивающим фисташковым мороженым, которое они взяли на двоих. Он указывает свободной рукой на себя, а потом на неё. – это.

Она подпирает щёку рукой и чуть ли не впервые за вечер говорит то, что действительно планировала – и хотела – сказать.

– Это значит, что я хочу повзрослеть – и начать выбирать то, что хорошо для меня.

Драко позволяет ложке погрузиться в мороженое. Откидывается назад, задумчиво глядя на неё.

– Я не хорош для тебя.

Она играет с подвеской, не сводя с него глаз.

– На самом деле, мне так не кажется.

Он шумно выдыхает, и она продолжает, пока ей ещё хватает самообладания.

– Я упрямая и эгоистичная, и моя гордость не позволяла мне признать это, но, кажется, я давно нуждалась в тебе.

Его глаза темнеют, сереют, словно сталь. Его нога под столом скользит вверх вдоль её лодыжки.

Она просит счёт.

========== Часть 26 ==========

25 декабря, 1998

Уже половина третьего утра, и она даже не пытается направиться в сторону башни Гриффиндор, когда они пробираются обратно в замок.

Он не пытается отпустить её руку.

Но он также не ведёт её в подземелье – и она, на самом деле, немного разочарована. Ей всегда было интересно, как выглядит гостиная Слизерин.

– Там будет Нотт, – говорит он, когда она упоминает это, и тянет её за собой по тёмным коридорам.

Азарт пузырится у неё в груди. Будучи главной гриффиндорской всезнайкой и, следовательно, главной ханжой, она редко чувствовала эту весёлость от совершения чего-то запрещённого.

И это – на цыпочках, рука об руку с Малфоем, пробираться по замку посреди ночи, отчаянно ища место, где можно было бы остаться вдвоём – совершенно точно запрещено.

Её щёки болят от улыбки, розовеют при мысли о всех тех возможностях, которые она видела в глазах Малфоя за ужином.

Она так устала от самоконтроля.

Сейчас ей хочется просто отправиться в свободное падение.

Вскоре Драко утягивает её вверх по слишком знакомой винтовой лестнице; они оба уже запыхались.

– Ты же не серьёзно, – выдыхает она, подавляя смех, когда они останавливаются наверху перед дверью.

– Алохомора, – шепчет он, после чего отодвигает тяжёлую задвижку и втаскивает её внутрь за талию.

– Класс Прорицаний?

Она делает небольшой круг, осматривая тёмную пустынную комнату, когда он поворачивается, чтобы запереть дверь изнутри.

– Нужно было место с подушками, – отвечает он и, взмахнув палочкой, зажигает все свечи в классе, освещая подушки, что лежат на полу возле столов.

Она вопросительно изгибает бровь.

– Я не уверена, что Трелони уезжает домой на каникулы. Что если она где-то в замке?

Драко снимает своё пальто – подходит к ней.

– Тогда она знала всё заранее и переместилась куда-нибудь.

Гермиона смеётся.

– Я никогда ей не нравилась.

– Делает это абсолютно, блять, поэтичным, – и он завладевает ею с какой-то неожиданной простотой. Словно они занимались этим годами. Словно он точно знает, где коснуться её и какое давление оказать.

Он целует её – сладко, томительно – прежде чем толкнуть на кучу напольных подушек.

Она снова смеётся, отбрасывая в сторону свою сумку, когда он нависает над ней. Замирает. Смотрит.

Отблески свечи мерцают на его лице, как маленькие золотые волны, и она понимает, что всегда именно так представляла свой первый раз. Как это будет ощущаться. Скорее всего, не в классе Прорицаний, и совершенно точно не с Драко Малфоем, и это второй раз, но… свечи, подушки, то, как он смотрит…

Это словно ожившая фантазия.

Интересно, стоит ли ей бояться проснуться.

Он очень надолго замирает, склонившись над ней, просто смотрит на неё. Как будто впитывает всю эту ситуацию – и, наверное, её абсурдность. В первый раз у них особо не было времени, чтобы подумать.

Она тянется к нему. Проводит пальцами по холодному изгибу его губ. Чувствует, как он прижимается к ним в поцелуе.

А потом он садится – стягивает свитер через голову, растрёпывая волосы.

Она тоже садится, позволяет своему пальто соскользнуть с плеч, пока он расстёгивает рубашку. Они не сводят взгляда друг с друга, пока раздеваются.

Он… похож на скульптуру.

Она не знает, как ещё это описать. Он стройный, но высокий и широкоплечий, с красивыми резкими чертами.

Но он также покрыт шрамами.

В больничном крыле было так темно, что она вообще не обратила на это внимание. Но сейчас, при свете свечей и луны, заглядывающей в окна, это даже слишком просто.

И она вздыхает. Прекращает возиться с молнией на своих джинсах и подаётся ближе, чтобы прижать ладони к его груди.

Сначала он кажется удивлённым, но затем немного напрягается, когда осознаёт.

– А, да… – бормочет он с фальшивым равнодушием. – Святой Поттер практически распилил меня на мозаику.

Она проводит пальцами по тёмно-фиолетовым следам, таким длинным и широким – раны, наверное, были ужасно глубокими. Гарри не врал о том, что произошло в тот день, но он точно не описывал это так.

– Откуда ты знаешь, что такое мозаика? – неожиданно спрашивает она. Не знает, что ещё сказать.

– Я не безмозглый, Грейнджер. Я знаю, что такое магглы. Все мы должны были ходить на маггловедение.

Она вздыхает с облегчением, услышав знакомую усмешку в его тоне – боится, что иначе могла бы заплакать. Но вместо этого она прижимает голову к его груди, прикрывая глаза и тихо, медленно выдыхая. Ей нужно, чтобы он знал, что она понимает. Чтобы он знал, что они пройдут через это, так или иначе – они оба. Но она не может выразить это словами, поэтому просто прислоняется к нему на несколько бесконечных минут. Вздыхает, когда он запускает руку в её волосы.

Драко Малфой никогда не будет гладить её по голове и шептать на ухо милые глупости, но она обнаруживает, что предпочитает резкое давление пальцев, запутанных в её кудрях. Словно он пытается удержаться за неё.

А затем она чувствует, как его свободная рука играет с кружевом её бюстгальтера, и её грусть стремительно растворяется, а на её месте разгорается тот запретный огонь.

Она отстраняется – обнаруживает, что его взгляд скользит от её шеи вниз, и как же хорошо, что она догадалась одеться соответствующе.

– Это весело, – тихо говорит он, обводя грубыми подушечками пальцев кружевные края её лифчика. По её коже пробегают мурашки.

– Я не всегда скучная, – бормочет она, лениво улыбаясь, когда он поднимает на неё острый взгляд. – это часть образа.

Он коротко фыркает, эмоция, напоминающая боль, на секунду вспыхивает в его глазах. В следующее мгновение он толкает её обратно на подушки.

– Двигайся, Грейнджер, – и он тянет за нижние края её джинс, пытаясь стянуть их с неё.

Она смеётся. Никогда бы не подумала, что сможет смеяться в подобной ситуации. Чувствовать себя настолько комфортно.

Но затем он расправляется с её джинсами, и всё сразу становится очень серьёзно.

Он кажется почти диким, когда оглядывает её розовое кружевное бельё, практически прозрачное. Выставляющее всё напоказ. Ей становится жарко.

Драко издаёт звук, который она не может точно описать, а потом цепляет её за бёдра и дёргает к себе. Она осознаёт, что ей не должно нравиться то, как он постоянно дёргает её, но ей нравится, ей нравится – и прямо сейчас ей некогда это анализировать, потому что он наклоняется к ней, намереваясь сделать то, что она совершенно точно не планировала.

– Малфой, подожди—

Он замирает, держа голову между её колен, сжимая пальцами её бедра – цокает языком.

– Я говорил тебе, что меня не так зовут.

И она благодарна за поднимающееся внутри раздражение – это успокаивает её.

– Я не буду называть тебя по имени, пока ты не будешь называть меня по имени.

Его голова задевает её бедро, и он раздражённо стонет.

– Столько ёбаных слогов…

– О, бедняжка.

– Гер-ми-о-на, – тянет он, и его голос отдаётся вибрацией по её коже. – серьёзно, оно безумно длинное.

– Да, ну, а в “Драко” есть этот совсем не классный твёрдый согласный. Очень утомительно произносить.

– Мы действительно сейчас спорим о фонетике?

– Ты начал – о, Господи!

Она подавляет вскрик, когда он ныряет вниз и накрывает губами кружево её белья. Её бедра вздрагивают, и по её позвоночнику проходится разряд электричества. Она сжимает пальцы в его волосах, отчаянно пытаясь оттянуть его назад, когда он проскальзывает по ткани неожиданно горячим, влажным языком.

– Хватит, хватит, – вздыхает она и тянет его за волосы так сильно, что это точно должно быть больно.

Он отстраняется, но только для того, чтобы запустить пальцы под кружево и совершенно стянуть с неё бельё, успевая нырнуть обратно между её ног, прежде чем ей удаётся свести их.

– Нет, подожди – нет, – нервно бормочет она, пихая его и извиваясь.

Он с силой дёргает её за бёдра. Разводит их так широко, что это больно – напрягает мышцы. Она вздыхает и цепляется взглядом за его черты, а он просто смотрит на неё, находясь в паре сантиметров от места, в котором совершенно точно не должно было оказаться ни одно мужское лицо.

– Гермиона? – говорит он, вскидывая брови, и впервые услышать, как он произносит её имя, оказывается достаточно – она замолкает.

Несколько секунд они напряжённо смотрят друг на друга.

– Да? – выдавливает из себя она. Почти пищит.

– Заткнись нахуй.

А потом его лицо снова оказывается между её ног, и его язык переходит в наступление, проходится по нервным окончаниям, о существовании которых она и не подозревала. Она откидывается на подушки, с её губ срывается тяжёлый стон, и всё, что она может, это беспомощно дёргаться, пока он целует её там с такой же страстью, с какой раньше целовал её губы.

Её разум предлагает ей выбрать из двух вариантов. Она может либо совершенно расслабиться и позволить своим мыслям превратиться в кашу, либо начать слишком яростно анализировать происходящее. Она решает, что первый вариант сделает её слишком уязвимой.

Так что она думает. Думает, думает и анализирует, пока Драко Малфой ласкает её языком.

Каждый раз, когда ночные разговоры в комнате девушек касались чего-то подобного, Парвати обычно поднимала тему орального секса.

Судя по тому, как об этом говорили опытные девушки, всё это состояло из махания языком, рисования алфавита и большой осторожности. Ромильда говорила, что кончить таким образом было довольно сложно, так как парни редко оказывали достаточное давление.

И теперь Гермиона думает, что они оказали ей плохую услугу, потому что она оказывается совершенно не готова к тому, как выглядит оральный секс в исполнении Драко Малфоя.

Он до невозможного раскованный.

Никаких мазков и кривых зигзагов языком, на которые она рассчитывала – он целует её широко, влажно, словно пытаясь достать последние капли из миски с мороженым, не ищет какие-то особые точки и не рисует буквы. Вместо этого он сосёт. Сосёт. Лижет, сосёт и плотно прижимается к ней губами, снова и снова, и, Господи, эти звуки.

Она абсолютно не готова. Её бёдра дрожат, дыхание сбивается, и она отчаянно ищет этот недостаток ощущений, о котором говорила Ромильда, но вместо этого находит неизменно растущую волну дрожащей энергии.

Её разум сменяет направление движения, и она задумывается о том, какова она на вкус. Вспоминает, как Парвати говорила о том, как некоторые парни заставляли её чувствовать себя неуверенно. Говорили, что им не нравится, какова она на вкус. Гермиона не может представить, чтобы она была хороша. Чёрт возьми, она волновалась и потела, и она не ожидала, что его язык окажется там. Что если он—

– Гермиона, – неожиданно говорит он, вырывая её из этих мыслей и заставляя подумать о том, насколько она рада тому, что в её имени целых четыре слога.

– Да? – хрипит она, когда осознаёт, что это был вопрос. Она заставляет себя поднять голову, и, оказывается, она не была готова к тому, чтобы увидеть его между своих ног; его губы и подбородок влажно блестят. Её щёки горят.

– Когда я сказал заткнуться нахуй, я в том числе имел в виду твой огромный мозг.

– Я… я просто… – глупо бормочет она, тяжело дыша, – что если я на вкус—

Он снова дёргает её за бёдра – его способ заставить её замолчать.

– Ты на вкус, – начинает он, а потом заставляет её смотреть, как он широко проходится по ней языком, его глаза закрываются, и он срывается на низкий стон. – ты на вкус как ёбаный опиум.

Гермиона вздрагивает, подавляя очередной крик, но даже сейчас продолжает думать.

– Опиум горький.

– Перестань воспринимать всё так буквально и не будь ёбаной всезнайкой хотя бы две сраные секунды, пожалуйста, – говорит он, прежде чем сделать паузу, чтобы всосать невероятно сконцентрированный комочек нервов. – я употреблял очень много опиума. Я, блять, обожаю опиум. Ты даже не представляешь, как я люблю опиум. – она не может поверить, что он разговаривает с ней, пока лижет её вот так. После каждого предложения он останавливается и сосёт, целует её, пока у неё перед глазами не проступают белые пятна, а потом продолжает. – но идиоты в психиатрическом отделении Министерства решили, что я больше не заслуживаю опиум. Ты можешь в это поверить? – его язык ныряет ниже, дразнит её вход. Она дёргается – скулит. – И я был очень, очень… – его язык ныряет в неё, а потом выскальзывает обратно, заставляя её застонать, – очень расстроен, ты представляешь. – одна из его рук отпускает её бедро и скользит туда же, где находится его рот, играет с ней пальцами так, будто точно знает, где находятся все её самые сладкие точки. – Но теперь… – ещё один влажный поцелуй. – мне совершенно плевать, потому что это… – его палец проскальзывает в неё. Она роняет голову обратно на подушки. – …ты… – он добавляет второй палец – начинает ритмично двигать ими, пока его язык работает над тем же комочком нервов. – …гораздо лучше. – а потом он добавляет третий палец, с силой сосёт и давит на точку внутри неё, о существовании которой она не подозревала, и этого уже слишком много.

Она кричит. Отстраняется, вырывается из его хватки и сворачивается в подушках, дёргаясь на них и извиваясь, пока её накрывает волнами почти болезненного удовольствия. Прячет от него лицо.

Она остаётся лежать в позе эмбриона, пока её дыхание не успокаивается, пока она не прекращает дрожать. Но даже тогда не может заставить себя посмотреть на него.

Она чувствует, как подушки сминаются под ним, когда он подползает к ней. Чувствует, как его холодная рука обхватывает её подбородок, заставляя её поднять голову и посмотреть на него.

– Я думал, ты из Гриффиндор, – усмехается он. Затем он показательно облизывает свои губы. Слизывает с них влагу и довольно улыбается, когда у неё перехватывает дыхание.

– Ты…ты совершенно точно из Слизерин, – шепчет она дрожащим голосом. Вздрагивает, когда чувствует, как его рука снова проскальзывает между её ног.

Она наклоняется, чтобы оттолкнуть его пальцы.

– Нет, стой – нет, я… я слишком чувствительная, – и она осознаёт, что это звучит почти умоляюще. Краснеет.

– Мне плевать, – рычит он, другой рукой надавливая на её бедро, чтобы снова уложить её на спину. Она слышит характерный звон пряжки его ремня. Видит летящую в сторону вспышку фиолетового, когда он избавляется от своих брюк, тетрадь, что покоилась в кармане, шумно ударяется о пол.

Её живот внезапно начинает светиться розовым, пугая её, а потом она слышит, как его палочка со стуком падает где-то с другой стороны.

– Ты… ублюдок, – слабо бормочет она, и её руки предают её, обвиваясь вокруг его шеи – приглашая его, прося его оказаться ближе.

Его язык проскальзывает по её губам. Он раздвигает её ноги.

– Я знаю.

А потом он входит.

Они лежат посреди беспорядка из бархатных подушек и разбросанной одежды, потные и уставшие, и оба не могут уснуть.

Их позиция не совсем романтичная, но в то же время достаточно интимная. Она никогда не планировала обниматься с ним. Ей это не нужно. Ей плевать. Вот так, лежать к нему лицом и касаться только лодыжками, ей более чем достаточно. Его влажные от пота волосы растрепались там, где в них сжимались её пальцы; она чувствует блаженную боль между ног.

В какой-то момент он усмехается, цепляясь пальцами за одну из её кудряшек и наблюдая, как та пружинит обратно.

– Счастливого Рождества, кстати.

Что-то тёплое пульсирует в её груди.

– Счастливого Рождества, – тихо отзывается она. Не говорит ему, что это лучшее её Рождество за последние несколько лет.

А затем она вспоминает.

– О, – выдыхает она и невольно улыбается, когда резко переходит в сидячее положение. – я почти забыла.

Он лениво наблюдает за тем, как она ищет свою сумку, скользит взглядом по её обнажённому телу, заставляя её покраснеть. Вскоре она снова ложится рядом с ним, просто чтобы спрятать себя в подушках.

Выуживает из сумки заводную карусель. Протягивает ему, неожиданно чувствуя себя неуверенно. Неловко.

– Счастливого Рождества.

Он смеётся.

Неожиданно громко.

Ей становится стыдно, и она начинает отстраняться, думая, что он смеётся над ней. Но затем он берет игрушку в одну руку и дергает её к себе другой, чтобы поцеловать.

В следующее мгновение он поднимается на ноги, оставляя её совершенно потерянной, и находит на полу своё пальто, совершенно не стесняясь своей наготы.

А потом падает обратно рядом с ней и вытаскивает из его кармана точно такую же карусель.

– Счастливого Рождества, – говорит он, смеясь, и протягивает ей игрушку.

– Я – что? – смеётся она. – Как ты – я думала, у тебя не было маггловских денег!

– Не было. Я её украл. Счастливого Рождества.

И он целует её, прежде чем она успевает начать спорить.

Завтрак на Рождество – один из лучших; во всяком случае, так всегда говорили Гарри и Рон. Своеобразный подарок тем немногим студентам, у которых нет причин возвращаться домой на каникулы.

Но это даже лучше, чем она представляла, потому что она завтракает рядом с Драко Малфоем за столом Слизерин, ещё не до конца оправившись после этой ночи, и нет никого, кто мог бы обнаружить их.

Она время от времени поглядывает на него, пока он сонно пьёт свой чай. Без сахара – это странно, учитывая то, что она теперь знает, что он сладкоежка. Но его тарелка заставлена сладостями, такими как имбирные пряники и пирожные с миндальным кремом, так что этого, наверное, достаточно.

Они едят в приятной, комфортной тишине. Он пишет что-то в своей тетради, и она старается подавить своё любопытство.

А потом прибывает почта, и он расплёскивает свой чай – ругается и пытается стереть тёмные пятна с фиолетовой обложки.