Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"
Автор книги: Onyx-and-Elm
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Воцаряется тишина.
– Это кухня, – говорит он.
Гермиона колеблется – прокашливает и выплёвывает:
– Нет, конечно, я знаю, что это – что это такое, Малфой? Что за игру ты ведёшь?
Малфой проводит рукой по волосам, облокачивается на стол, смотрит куда угодно, но не на неё. Как он и сказал, они, действительно, на кухне. Здесь пусто. До ужина ещё несколько часов, и домашние эльфы, конечно, разбрелись по другим делам. Посуда разложена по рядам позади него – тарелки, кубки и сервировочные блюда – в соответствии с материалами, из которых они изготовлены. Здесь есть бронза, есть фарфор, есть хрусталь.
Она на самом деле никогда здесь не была. Студенты не должны знать об этом месте, потому что иначе они бы наверняка пытались пробраться сюда для полуночного перекуса.
Она задумывается о том, откуда Малфой знает дорогу сюда.
Ей стоит задуматься о более важных вещах. Она собирается с силами и фокусирует на нём свой проницательный взгляд, надеясь вытянуть из него ответы.
– Грейнджер, мы играем в какую-то игру, а я не в курсе? – спрашивает он в этом скучающем тоне.
Она видит красный.
– Не смей стоять здесь и играть в равнодушного – как будто ты не убегал от меня меньше минуты назад.
– Я не убегал —
Она поднимает свою палочку. Направляет точно ему в лицо.
Он временно замолкает, но затем скрещивает руки на груди и отвечает:
– Ты вообще представляешь, как охуенно пугающе ты выглядишь, когда гонишься за кем-то? Мерлинов правый сосок, Грейнджер, ты как ёбаный Гиппогриф! – но даже когда он якобы просто искренне возмущается, в нём остаётся немного нервозности. Она видит это в его глазах. Слышит это в его голосе. – и теперь ты направляешь мне в лицо свою сраную палочку.
Гермиона не опускает её.
– Вы с Паркинсон выглядели очень мило, – говорит она.
И Малфой, словно дикая змея, отскакивает назад, а потом кусает, стараясь использовать как можно больше яда.
– А, я понял. Ясно, понятно, ну конечно, Грейнджер. Ну конечно. Ты ревнуешь. Ты думала, что это будет что-то грандиозное – когда ты лишишься девственности. Что-то чертовски значительное. Так думают гриффиндорские девчонки? Что – ты думала, я появлюсь на пороге твоей комнаты с цветами? Приглашу тебя на прогулку? Напишу тебе пару любовных записочек? Ты реально рассчитывала на это, когда решила потрахаться со мной?
Проклятье беззвучно вылетает из её палочки, разбивая полдюжины хрустальных кубков на тонких ножках примерно в дюйме от его локтя. Он отскакивает в сторону. Шипит и смотрит на своё предплечье, вытаскивает попавший в него осколок.
– Ты снова это делаешь, – спокойно говорит она. Отказывается показывать свои эмоции, хотя они пульсируют прямо у неё под кожей.
– Делаю что? – он усмехается, но она не смотрит на его лицо – не может. Вместо этого она смотрит, как рубиновая струйка крови стекает вниз к его запястью.
– Играешь в жестокость, – бормочет она. – притворяешься.
И когда она наконец, поднимает взгляд, его губа изгибается – по-злому.
– Всегда так уверена в себе, Грейнджер? Всегда так уверена в своей правоте, – он отталкивается от стола, делает два уверенных шага ей навстречу. Её рука, держащая палочку, напрягается. – Когда-нибудь думала о том, что ты можешь ошибаться насчёт меня? Может быть, всё-таки так получилось, что я гнию внутри точно так же, как и снаружи.
Она прищуривается, и ещё одно бессловесное проклятье уничтожает фарфоровое сервировочное блюдо сразу у него за плечом.
Он фыркает.
– Да, очень хорошо, Грейнджер. Разбей ещё одну.
Её глаза распахиваются. Она шумно выдыхает. А потом взмахивает своей палочкой, уничтожая стопку прозрачных стеклянных тарелок.
– Не так, – говорит Малфой, и прежде чем она успевает как-то отреагировать, он обхватывает её палочку.
– Как ты сме—
Он вытаскивает её у Гермионы из рук, словно нож из тёплого масла. Её пальцы вздрагивают.
– Не так, – снова говорит он. Отбрасывает её палочку в сторону – она слышит полый стук, но не видит её. Она смотрит прямо на него, и в его взгляде кроется что-то непостижимое. Неизвестное. Загадка, которую нужно разгадать.
Малфой делает несколько шагов назад. Приподнимает брови, словно бросая ей вызов, прежде чем отвернуться к столу.
– Смотри. Вот так.
А потом он берёт большую хрустальную чашу и запускает её в стену.
Гермиона вздрагивает. Поднимает руку, чтобы прикрыть свои глаза, когда микроскопические осколки разлетаются по комнате.
– Видишь? – с гордостью в голосе говорит Малфой. Он берёт сразу три фарфоровые тарелки и быстро бросает одну за другой на пол, рядом с её ногами.
Она подпрыгивает. Отступает от разлетающихся осколков, её плечи напряжены, руки сжаты в кулаки. Она дрожит, но совсем немного.
Их взгляды снова встречаются.
Малфой утягивает с угла стола широкую фарфоровую миску. Подходит к ней, стекло хрустит у него под ногами. Он суёт миску ей в руки.
– Попробуй, – командует он.
Она неуверенно выдыхает. Её пальцы сжимаются вокруг холодного закруглённого края миски.
– Ты знаешь, что хочешь этого, Грейнджер. Вперёд. Сделай это.
Он наклоняет голову, совсем немного, заставляя их взгляды встретиться. Лёд и земля. Он прищуривается, и эта недавняя едкая улыбка исчезает, её сменяет нахальная усмешка.
– Сделай это.
Она раздражённо рычит. Стискивает зубы и швыряет миску в пол. Что-то почти эротичное распускается в её напряжённых мышцах, когда она слышит, как та разбивается, когда видит осколки, разбросанные вокруг их ног.
Губы Малфоя растягиваются в широкой улыбке, подчеркивающей остроту его подбородка. Он не говорит ни слова. Зато берёт её за запястье и тянет её вперёд – к столу.
Он проскальзывает ей за спину, и по её коже пробегают мурашки – то ли из-за беспокойства, то ли из-за чего-то ещё. Она не уверена.
Но её мысли дрожат и путаются, когда его свободная рука находит второе её запястье, подбородок упирается в изгиб её шеи; у него холодная кожа. Он подаётся ближе, его грудь прижимается к её спине. У неё перехватывает дыхание; он направляет её руки к другой стопке фарфоровых тарелок. Управляет ею, словно марионеткой, заставляя её пальцы коснуться гладкого стекла и отпуская её, только увидев, как она сжимает их.
Он отступает назад, когда она запускает две или три в стену справа от них.
Она охает, когда они разлетаются на части. Прячет улыбку.
Малфой низко смеётся у неё за спиной. Затем он уходит прочь вдоль стола, собирая кубки, держа их за ножки. Он вертит один в руке – швыряет его в потолок, отходя из-под дождя из осколков. Смеётся громче. Начинает жонглировать ими, разбивая их друг о друга.
Гермиона неожиданно для себя поднимает оставшиеся тарелки – прижимает тяжёлую стопку к груди и отступает назад, чтобы позволить им лениво выскользнуть из её рук, создавая гору из расколотых четвертей и половин у неё под ногами.
Она смеётся. Смотрит на Малфоя, раскрасневшаяся; он вытягивает руки перед собой. Три раза хлопает ей в ладоши. Коротко. Резко. Аплодирует.
Теперь она не может остановиться. Она направляется в дальний угол, находит шкаф с фарфором – распахивает его дверцы, чтобы вышвырнуть из него аккуратные ряды соусников и чайных чашек, слушает, смеясь, как они разбиваются.
– Блестяще, Грейнджер – охуеть, просто блестяще, – хрипло кричит Малфой, выбирая очередную стопку тарелок и по очереди разбивая их о край стола.
Она опустошает шкаф и принимается за стоящий рядом с ним, разбивая кубки и миски всеми возможными способами.
– Грейнджер, вот – вот эту, – Малфой привлекает её внимание, манит её видом большой хрустальной вазы. Он бросает её ей через стол.
– Как я должна..? – спрашивает она.
– Смотри, – он указывает на небольшую люстру у них над головами. – вот так.
Она снова смеётся и берёт вазу за тонкую шейку, замахивается, чтобы швырнуть её в хрупкую люстру. Они смеются вместе, когда та опасно кренится в сторону. Смещается и падает на стол.
У Малфоя горят глаза.
– Иди сюда, – говорит он и затем смахивает со стола не меньше пятидесяти чашек с блюдцами, чтобы запрыгнуть на него. Протягивает ей руку.
Она даже не колеблется. Берёт его за руку и позволяет ему усадить её рядом с собой.
Они вместе смотрят на длинное пространство стола, всё ещё заставленное уцелевшей посудой.
– Кто первый до конца? – выдыхает запыхавшийся Малфой.
Она смеётся. Кивает.
– На счёт три! Один—
Она бросается вперёд на “один”, смеясь и прорывается сквозь ряд кубков, когда он кричит ей вслед:
– Ты жульничаешь, стерва!
Но он смеётся и быстро догоняет её. В абсурдном унисоне они проносятся по оставшейся части стола, пиная тарелки и миски в стены. Ободряюще прикрикивая друг на друга. Смеясь так, как она вряд ли когда-то смеялась.
Пол покрывается крошечными осколками хрусталя и большими осколками фарфора, на нём вовсе не остаётся свободного места.
И в какой-то безумной лихорадке они оба спрыгивают со стола. Смеются, кричат и прыгают вокруг, словно плещутся в лужах под дождём. Прыгают, пока практически не теряют возможность дышать.
Пока они не останавливаются, запыхавшиеся и покрасневшие.
Гермиона закрывает глаза. С улыбкой выдыхает воздух куда-то в потолок. Потом она пробирается сквозь весь этот беспорядок, чувствуя, как острые края осколков задевают её лодыжки, и совершенно об этом не беспокоясь. Она пинает в сторону те из них, что лежат у стены, и садится на пол, съезжая вдоль неё.
Малфой вскоре присоединяется к ней, садится рядом и откидывается на холодный камень.
Постепенно их дыхание успокаивается. Становится тихим, синхронным.
– Это приятно, да? – бормочет он, играет ногой с половиной разбитой чашки. – ломать вещи.
– Да, – тут же отвечает она. Она не может ясно мыслить в данный момент. Не хочет. Она не чувствовала себя такой свободной уже очень долго.
И примерно десять минут они сидят в полной тишине. И чувствуют себя комфортно. Не чувствуют потребность в том, чтобы разрушить её, как и всё остальное.
А затем она смотрит, как Малфой наклоняется вперёд. Берёт что-то из одной из гор стекла.
Это каплевидная хрустальная подвеска с люстры, разбитая пополам, так что теперь она больше похожа на полумесяц. Он какое-то время крутит её в руках, изучая. Затем он достаёт из кармана свою палочку, и она смотрит, как он превращает этот осколок в подвеску для ожерелья, создавая прикреплённый к нему соответствующим образом чёрный кожаный шнур.
Он снова откидывается на стену. Ещё какое-то время крутит подвеску в руке, прежде чем протянуть ей.
– Держи.
В её груди пульсирует что-то приятное и чрезвычайно болезненное.
– Разве ты не должен отдать это Паркинсон? – спрашивает она холодно, не пуская эмоции в свой голос.
Малфой усмехается. Совсем не так, как они смеялись вместе. Холоднее.
– Думай обо мне что хочешь, Грейнджер. Я не могу тебе помешать.
Он замолкает.
А затем он добавляет:
– Но представь, ненадолго, каково это – быть мной. Если у тебя вообще получится, – ещё один смешок, этот – тёмный, удручённый и жалкий. – Представь, что ты проебалась так сильно, что теперь ожидаешь провала буквально во всём. Представь, что каждое утро ты просыпаешься, зная, что когда ты выйдешь из спальни, люди будут смотреть на тебя так, словно они хотят тебя убить. Будут искать тебя и повторять имена людей, которых, по их мнению, ты убил. Просто повторять их снова и снова, при каждой возможности, даже если ты вообще, блядь, никак не относишься к смерти Лаванды Браун. Или Фреда Уизли. Или Криви, или Боунс. Представь, что это преследует тебя каждый ёбаный день. А потом представь, что ты как-то совершенно случайно сталкиваешься с чем-то, что, может быть, может быть, может облегчить для тебя выход из комнаты по утрам.
Она обнаруживает, что затаила дыхание.
– Да? Чувствуешь? А теперь представь, что ты очень сильно нуждаешься в этой вещи. Так, блядь, сильно. Представь, что ты так охуенно горда, что тебё удаётся получить эту вещь. Выиграть её. Представь, что ты так горда, что просто не можешь, блядь, дождаться, пока весь мир об этом узнает.
Капелька пота скользит вниз по её шее.
– А потом представь, что эта… вещь чувствует что-то похожее по отношению к тебе. Только вместо того, чтобы гордиться, она стыдится. Ей так стыдно, и она так сильно жалеет о тех же вещах, благодаря которым ты ещё в состоянии подниматься с кровати по утрам.
Она сильно прикусывает губу. Чувствует, как его взгляд перемещается на неё.
– Теперь посмотри мне в глаза и скажи мне, что ты бы винила себя за желание получить чьё-то внимание. За желание выглядеть так, будто кто-то всё ещё любит тебя, или хотя бы просто хочет быть рядом.
Она неохотно переводит на него взгляд; слёзы, стоящие в глазах, размывают его образ.
– Про Пэнси много чего можно сказать. Но она не стыдится.
А потом он роняет кулон ей на колени.
– А это… – он указывает на него. – это для той, кто сказала, что выбрала бы меня из сотни. Если она однажды решит, что действительно имела это в виду.
Стекло звенит – скользит по каменной плите, когда он поднимается на ноги.
– А до тех пор, – говорит он, – прости, что я впитываю всё внимание Паркинсон до последней капли. Ты не представляешь, насколько я в этом, блядь, нуждаюсь.
А затем он взмахивает палочкой, заставляя горы осколков стекла и фарфора раствориться в воздухе, и уходит, оставляя её одну в пустой комнате.
========== Часть 24 ==========
18 декабря, 1998
Дневник,
Я никогда раньше не оставался здесь.
Это чертовски странно. Я имею в виду, на первом и втором курсе мне буквально снились кошмары о том, что я опоздал на поезд и застрял здесь.
И теперь я —
О, просто охуенно…
18 декабря, 1998
– Ты же не серьёзно, Гермиона.
– Я серьёзно, Рональд, – она размазывает масло по своему тосту, не смотрит на него, изо всех сил старается звучать спокойно. – мне нужно немного побыть одной. Подумать. Расслабиться.
Со всех сторон вокруг них люди обнимаются на прощание и протаскивают чемоданы по проходам между столами. Поезд отъезжает от Хогсмида примерно через час.
Она остаётся.
– Да ладно тебе, Гермиона, будет весело. Мама хочет тебя увидеть, – настаивает Рон. – и ты всегда одна.
– Рон… – начинает Гарри.
– Но это правда! – Рон практически кричит. – Я имею в виду, чёрт, Гермиона. Ты как будто не хочешь, чтобы всё снова было нормально.
– Успокойся! – огрызается Гарри, и Гермиона немного подпрыгивает на скамейке. Гарри очень редко теряет самообладание.
Она поднимает взгляд, чтобы увидеть, как он наклоняется прошептать что-то Рону, и тщетно пытается скрести ножом по тосту достаточно громко, чтобы ничего не услышать. Но она слышит.
– Её родители, Рон.
Гермиона прочищает горло, поспешно выдаёт:
– Луна, какие у тебя планы на каникулы? – и поворачивается к ней. Старается изобразить улыбку.
Луна лучезарно улыбается, как и Невилл рядом с ней.
– Невилл приедет встретиться с папой.
– Это замечательно, – говорит Джинни, поддерживая смену темы, и Гермиону накрывает ещё одной бесконечной волной благодарности. – Ты следишь за Придирой, Невилл?
Он немного краснеет.
– Я, эм – может быть, не знаю, отстаю на пару номеров…
Но когда они начинают смеяться, Гермиона слышит разговоры на повышенных тонах в дальней стороне Большого Зала. У стола Слизерин.
Малфой – Драко – сидит, как обычно, с краю, со своей фиолетовой тетрадью, а над ним возвышается Кормак МакЛагген с группой поддержки в виде двух гриффиндорцев, имён которых она не знает.
– Что, дома никто не ждёт, Хорёк? – издевается Кормак.
У Гермионы сжимается всё внутри.
– Что? Мамочка больше тебя не любит? Или Мамочка теперь убирается вместе с другими Домашними Эльфами, потому что денег больше нет?
Теперь все смотрят на них. Студенты остановились на полпути со своими сундуками. Кормак устроил настоящую сцену, и Гермиона уже практически поднялась со своего места, когда Джинни утягивает её обратно.
Драко смотрит на Кормака так, будто только что заметил его. Его лицо принимает классическое скучающее выражение.
– Засунуть палочку тебе в задницу, МакЛагген? Мне не сложно.
– Ооо, – Кормак изображает страх, и двое позади него смеются. – видишь, как раз в этом и проблема, Хорёк. Чтобы нормально угрожать людям, ты должен хорошо уметь обращаться с палочкой. Когда ты в последний раз был в чём-то хорош?
Гермиона достаёт палочку, осторожно направляет на него под столом. Но она не успевает даже придумать подходящее проклятье, когда вдруг раздаётся приглушённый, отвратительный звук удара и Кормак растягивается на земле; перед ним стоит, тяжёло дыша, Теодор Нотт, его кулак в крови. Друзья Кормака разбегаются, словно паразиты, когда Нотт хватает его за воротник рубашки и бьёт его снова, и снова, и снова.
После каждого удара раздаются вздохи. Двое старост убегают, чтобы позвать профессоров.
И, наконец, Драко встаёт, громко вздыхая.
– Нотт, мне кажется, ты сломал ему челюсть. Оставь его, м?
Тео делает паузу, его рука поднята, у него сбилось дыхание и он испачкан в крови. Он поднимает взгляд на Драко.
– Ещё один удар?
Драко раздраженно усмехается, закрывает свою тетрадь.
– Да, хорошо.
Нотт получает свой последний раз, и раздаётся ещё один удар, Кормак бьётся головой о камень. Гермиона слышит несколько негромких возмущённых вскриков; скорее всего, это девушки, которым всегда нравилось “ангельское” лицо Кормака.
– Почему бы тебе не порадовать этим кривым носом свою Мамочку перед Рождеством, а? – выплёвывает Нотт в сторону бессознательного тела. – Хороших каникул, ёбаный идиот.
– Мистер Нотт, боже милостивый! – кричит от дверей только прибывшая Хавершим, и все резко поворачиваются в её сторону, словно зрители на теннисном матче.
Нотт выпрямляется и вздыхает. Молча кладёт свою палочку в её протянутую руку, готовый к наказанию.
Но затем Хавершим требует:
– Мистер Малфой, Вашу палочку.
Гермиона громко вздыхает.
И когда Драко не отдаёт её сразу, Хавершим кричит:
– Прямо сейчас!
Она выхватывает его палочку, прежде чем он успевает полностью вынуть её из кармана, и Гермиона смотрит, как его лицо сменяет несколько сложно трактуемых выражений, пока Хавершим уводит их.
– Чёрт возьми, – смеётся Рон, поворачиваясь обратно к своей тарелке. – вот это шоу.
И Гермиона вскакивает со своего места, уклоняясь от руки Джинни, прежде чем он успевает закончить предложение.
– Достаточно.
– Гермиона? – спрашивает сразу несколько человек.
– Всем прекрасного Рождества. Мне нужно кое с чем разобраться.
И, не говоря больше ни слова, она направляется вслед за Хавершим, оставляя их в недоумении.
Ей повезло, что охранные заклинания у кабинета МакГонагалл неактивны. Это позволяет ей совершить своё драматичное появление, которое она распланировала по пути сюда.
Она врывается внутрь и поднимается вверх по лестнице, глядя на разворачивающуюся перед ней сцену.
Драко и Нотт сидят в креслах перед МакГонагалл, которая обеспокоенно разглядывает рубашку последнего, забрызганную кровью. Хавершим стоит рядом со столом МакГонагалл, безумно машет руками, широко раскрыв рот – наверняка несла какую-то чушь.
Но Гермиона входит с шумом – отвлекает её, переключает всеобщее внимание на себя.
– Директор, – говорит она, немного запыхавшаяся, стараясь не терять ход своих мыслей, когда Драко переводит взгляд на неё.
Макгонагалл вопросительно приподнимает бровь.
– Мисс Грейнджер…
– Я не знаю, что она Вам сказала, – Гермиона указывает пальцем на Хавершим. – но я могу Вас заверить, что она врёт.
На мгновение кабинет погружается в тишину.
А затем Нотт фыркает, закусывает губу и отводит взгляд, чтобы не рассмеяться в голос.
– Прошу прощения! – возмущается Хавершим.
– Мисс Грейнджер, это едва ли уместно—
– Извините, директор, но я подумала, что Вы хотели бы, чтобы Вас ставили в известность о любых актах предубеждения на территории школы.
– Предубеждения? – Хавершим рассерженно взмахивает своей юбкой. Упирает руки в боки. – и против кого, позвольте поинтересоваться, я проявляла это предубеждение?
Гермиона не отступает. Говорит даже спокойнее, чем обычно.
– Против них, – она кивает в сторону Драко и Нотта.
Хавершим фыркает.
– И где Ваши—
– Доказательства? – Гермиона делает шаг вперёд. – Хотите, я покажу директору все свои записи? Обо всех случаях, когда Вы несправедливо наказывали студентов Слизерин? Или о разнице в оценках между их факультетом и остальными? О потрясающей череде обвинений, которые Вы выдвинули против студентов, переживших войну? Пять отдельных случаев с участием Драко Малфоя? В конце концов, директор присутствовала при одном из них.
У Хавершим довольно комично дёргается глаз. Она открывает рот. Закрывает его. Потом снова открывает.
– А теперь посмотрите сюда—
– Профессор Хавершим, – спокойно говорит МакГонагалл. – Вы извините нас на минутку?
Хавершим переводит взгляд на директора. Выглядит точно как рыба, выброшенная на берег и пытающаяся вдохнуть.
– Я вскоре к Вам подойду, – добавляет МакГонагалл, когда та не двигается. Больше она не говорит ни слова, пока Хавершим, совершенно ошарашенная, не уходит, закрыв за собой дверь.
Затем она бросает проницательный, пытливый взгляд на Гермиону.
– Я уверена, Вы понимаете, что это очень серьёзные обвинения, мисс Грейнджер.
Гермиона набирает в грудь воздуха.
– Да, директор. Они также правдивы.
– И что Вы можете предложить в качестве доказательства? – МакГонагалл аккуратно складывает руки на столе.
– Вы можете посмотреть мои воспоминания. Но, директор, дело не только в профессоре Хавершим.
В ответ она получает ещё один вопросительный взгляд.
– Боюсь, это стало чем-то вроде эпидемии.
А затем она, кажется, на одном дыхании объясняет, что на самом деле успело произойти за последние полчаса. Описывает все прошлые случаи, какие только может вспомнить. Говорит и говорит, не прекращает говорить, пока не замечает лёгкое мерцание в глазах МакГонагалл. Пока не осознаёт всю его серьёзность.
МакГонагалл ненадолго задумывается. Сжимает пальцы в замок. Затем она поворачивается к Нотту с таким кошачьим выражением лица – почти как в анимагической форме.
– Мистер Нотт, я прошу Вас не забывать о том, что насилие никогда не является правильным решением проблемы. – она делает небольшую паузу, а потом добавляет, – вне зависимости от того, насколько жестокой может быть ситуация. Минус двадцать очков Слизерин, и Вы получите два наказания у профессора Стебль. – она откидывается назад. – можете идти в общежитие.
Нотт встаёт, он кажется немного смущённым. Он коротко кивает МакГонагалл, но задерживает взгляд на Гермионе, когда проходит мимо неё к выходу.
Ей интересно, будет ли он всегда ненавидеть её так сильно.
Когда дверь закрывается, МакГонагалл переводит взгляд на Драко.
– Мистер Малфой, Вы тоже можете идти. – но когда он поднимается, она говорит, – и я извиняюсь за поведение мистера МакЛаггена.
Если Нотт выглядел удивлённым, то Драко кажется совершенно шокированным. Он поворачивается к выходу, взглянув на Гермиону так, что её щеки сразу розовеют.
Она изо всех сил старается спрятать свою до нелепого широкую победоносную улыбку.
Но когда она направляется вслед за ним, МакГонагалл останавливает её.
– Мисс Грейнджер. На пару слов?
Её душа уходит в пятки. Улыбка стирается с её лица. И на секунду, падая на бархатное сиденье, она возвращается на первый курс. Вспоминает, во сколько всего влипали они втроём.
Она готовится к лекции.
– Мисс Грейнджер, – снова говорит МакГонагалл, и по тому, как она меняет позу, Гермиона может понять, что она пытается придумать, как лучше сформулировать то, что она хочет сказать. Плохой знак. – я думаю, что знаю Вас достаточно долго, чтобы говорить с Вами прямо.
Гермиона сглатывает. Кивает.
– Мне кажется, у Вас возникла привязанность к мистеру Малфою.
Она чувствует, что распахнула рот. Тут же захлопывает его, все ожидания от этого разговора мгновенно испаряются. Как она —
– Поппи упомянула об этом, – отвечает МакГонагалл, прежде чем она успевает спросить. – она озвучила свое беспокойство. Но даже если бы она этого не делала, мисс Грейнджер, я боюсь, что это достаточно очевидно для таких старых глаз, как мои.
Её щёки раскаляются, словно два утюга. Выглядят, наверное, так же. Она пытается сформулировать какой-то ответ, но МакГонагалл продолжает, прежде чем она успевает с этим справиться.
– Как Ваш профессор, а теперь ещё и директор, я считаю своим долгом—
– Я знаю противозачаточное заклинание, – выдаёт она. Так быстро, что это звучит как одно слово. Она прикусывает свой язык, как только договаривает, злится на себя, и когда она решается взглянуть на МакГонагалл, та выглядит обеспокоенной.
Она хмурится и поджимает губы.
– Да, в этом я не сомневаюсь.
Становится до ужаса очевидно, что она имела в виду совсем не это.
– Извините, директор, – бормочет Гермиона, переводя взгляд на собственные колени, потому что смотреть куда-то ещё для неё сейчас не представляется возможным.
Долгую секунду они сидят в оглушительной тишине.
Затем МакГонагалл поднимается. Молча обходит свой стол, и когда Гермиона набирается смелости поднять взгляд, та держит миску с лимонными дольками Дамблдора.
Она говорит хриплым голосом, словно что-то застряло у неё в горле:
– Альбус… всегда чувствовал лучшие моменты для того, чтобы предложить их. Казалось, точно знал, когда требовалась капелька сладости. Мне кажется, это может быть один из таких моментов.
Что-то болезненно пульсирует внутри грудной клетки Гермионы. Она осторожно тянется к миске, почти боясь нарушить положение сладостей, когда достаёт одну. Отвлекает себя на её терпкий аромат.
МакГонагалл отставляет миску в сторону, прислоняется к краю стола, скрестив руки на груди.
– Честно говоря, мисс Грейнджер, я не удивлена. Вообще нет. Заблудшие души умеют находить друг друга. – она прочищает горло. Разглаживает складки шёлка на своей бордовой мантии. – я не в состоянии судить это – и не стала бы, даже если бы могла. У мистера Малфоя было более сложное и нестабильное взросление, чем, я думаю, кто угодно в этих стенах может представить.
Гермиона с усилием сосёт лимонную дольку, внимательно глядя на неё. МакГонагалл смотрит вперёд.
– Я также не удивлена, что Вы так быстро поняли это. Что увидели это. И, должна сказать, я очень горжусь, что могла наблюдать этот процесс.
Теперь её взгляд соскальзывает вниз и в сторону. Находит её.
– Но я чувствую, что должна предупредить Вас, мисс Грейнджер. Как Вы могли сегодня наблюдать, многие этого не видят. Кто-то никогда не увидит. Для Вас это будет непросто. Мистеру Малфою придётся столкнуться с чем-то гораздо большим, чем обидные прозвища и мелкие обвинения… как и Вам, если Вы решите связать себя с ним.
Она кладёт тёплую обветренную руку на плечо Гермионы.
– Я знаю, как тяжело Вам было. Это ожидаемо, учитывая то, через что Вы прошли. Но Вы уверены, что можете с этим справиться? Прямо сейчас, на пути к восстановлению? Вы уверены, что готовы к осложнениям? К последствиям?
Гермиона долго смотрит на неё после того, как она замолкает. Осторожно обдумывает её слова, всё время чувствуя странное ощущение, поднимающееся в её груди.
Затем она прочищает горло, медленно поднимается на ноги. Ощущает неожиданную решительность.
– Я понимаю, директор. Спасибо за Вашу заботу.
Она отходит от кресла, поправляет юбку, пока МакГонагалл с любопытством смотрит на неё.
– Я просто только что поняла, насколько неважно, что думают остальные.
А затем она опускает голову и прощается, и МакГонагалл смотрит ей вслед, пока на её строгих губах рождается что-то немного напоминающее улыбку.
На полпути к выходу из кабинета Гермиона выуживает из кармана юбки подвеску с осколком стекла.
Закрепляет застёжку на шее.
Комментарий к
вы думали, что он умер?
а он не умер
========== Часть 25 ==========
19 декабря, 1998
Дневник,
Есть ли какое-то заклинание, которое поможет мне разобраться в этом?
Драко
24 декабря, 1998
Она целыми днями пытается всё распланировать.
Прилагает столько же усилий, как когда работала над эссе на первом или втором курсе. Вот только это даже сложнее, потому что она не может рассчитывать на “Превосходно”. Она может проявить максимальные внимание и осторожность, но всё равно не будет уверена в успехе.
Она даже не уверена, что он позволит ей закончить предложение.
Но это канун Рождества. Она не может больше ждать. Это должно произойти сегодня.
Она минут двадцать стоит перед своей кроватью, глядя на три четверти своего гардероба, вываленные на покрывало. Сейчас её не может проконсультировать Джинни или Парвати. Она единственная из седьмого курса решила остаться.
И игнорировать эту ворчливую часть своего мозга, которая продолжает настаивать, что это всё максимально нелепо, оказывается достаточно сложно.
В конце концов она останавливается на бледно-голубом свитере – зелёный, о котором она думала сначала, в итоге показался слишком претенциозным. Она надевает джинсы, повязывает вокруг шеи белый шёлковый шарф и натягивает ботинки.
Только когда она пытается с помощью магии заколоть свои волосы, спрятанные под вязаной шапкой, то осознаёт, что никогда не делала этого для Рона.
Конечно, она очень постаралась впечатлить всех на Святочном Балу. Но это было другое. Момент, который она выбрала, чтобы показать, что она что-то большее, чем просто утомительная всезнайка. И это было для всех. Для неё.
Но это – она никогда не делала это для одного специального человека.
Это… по-странному волнующе.
И настолько же пугающе.
Каждый раз, когда ей кажется, что её наконец-то устраивает, как она выглядит, что-то переворачивается внутри неё, и она решает, что выглядит по-идиотски. И в какой-то момент это так расстраивает её, что она хлопает ладонью по зеркалу, хватает свою сумку и уносится прочь из комнаты.
Она тщательно всё рассчитала. Она не может позволить себе тратить драгоценные минуты на бессмысленную суету.
Но, идя по пустынным коридорам, украшенным к Рождеству, она действительно начинает волноваться. Она даже не представляет себе реакцию Малфоя, и она провела последние несколько дней, стараясь обдумать все варианты развития событий. Но решимость не покидает её. Она справится, даже если в какой-то момент её колени начнут дрожать.
И они начинают.
К тому моменту, когда она спускается в подземелья – добирается до места, в котором, как Гарри и Рон однажды сказали ей, скрывался вход в гостиную Слизерин – она практически уверена, что её волнение будет очевидно.
Тем не менее, она поправляет подвеску под шарфом и достаёт палочку. Три раза касается ею стены – раздаётся громкий стук.
В ожидании ответа она равнодушно размышляет о том, стучался ли вообще кто-нибудь в гостиную Слизерин. Она вытаскивает подвеску из-под шарфа и крутит её в пальцах.
А затем удивлённый и подозрительный Теодор Нотт неожиданно материализуется в нескольких дюймах перед ней, словно шагнув сквозь стену.
