Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"

Автор книги: Onyx-and-Elm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Да, и я слышала, что это по приказу Министерства, – говорит вторая девушка. Гермиона не вполне видит её лицо, но, судя по всему, она крутит одну свою косу и пожёвывает другую. – ему предложили либо это, либо Азкабан.

Её подруга усмехается.

– Это похоже на слух.

– Но это правда. Говорят, что на самом деле это он убил прошлого директора.

– Вы действительно должны обсуждать вещи, о которых ничего не знаете?

Она не хотела говорить это, но оно всё равно вырывается из её рта – и ей приходится действовать в соответствии со своими словами. Она выходит из ниши и подходит ближе к ним. Она не уверена, злится она просто из-за того, что они оскорбляют память Дамблдора, или здесь есть что-то ещё. Но в подобные моменты она жалеет о том, что не стала толком думать о предложении МакГонагалл – о предложении занять место старосты. Было бы очень приятно забрать баллы у этих девушек.

Но такие вещи – снятие очков и дежурство в коридорах – все они кажутся такими бессмысленными сейчас. Она не могла согласиться.

Девушки смотрят на неё широко раскрытыми глазами, на их щеках выступает румянец, а потом они начинают шептаться друг с другом о ней, словно она не стоит точно перед ними.

– Убирайтесь, пока я не нашла старосту, – резко говорит Гермиона. – и начните вести себя в соответствии со своим возрастом.

Они хихикают и убегают, и она закатывает глаза, поправляет сумку на плече и поворачивает за угол, направляясь в больничное крыло.

Она знает, что слухам нельзя доверять – просто посмотрите, что они говорят о Дамблдоре. Но одна часть разговора всё никак не покидает её голову.

Целитель-психиатр.

Ей интересно. Серьёзно.

========== Часть 4 ==========

11 сентября, 1998

Дневник,

Пусть я и рискую походить на Хаффлапаффца, я всё равно скажу это. Мне снова плохо. Заклинание заканчивает действовать раньше времени, что бы я ни делал, и моя рука горит. Не то чтобы это много для тебя значило. Ещё раз, как вы там сказали? Ситуация не «подходит» для более интенсивного лечения?

Она заражена, ёбаные идиоты. Вы не видите? Мне охуеть как больно.

И если вы считаете это извращённым способом ещё раз наказать меня за всё, то это не я должен вести этот дневник. Мне просто нужны таблетки. Что-нибудь другое. Что угодно. Заставьте это пройти. Я не против того, чтобы умолять – как вы уже знаете.

Но вам плевать, не так ли?

Я думал, на вашей стороне все должны быть сострадательными. Добрыми. Что ж, поздравляю, вы всех наебали. Вы точно такие же злые, как я. Примите к сведению.

И ради Мерлина, дайте мне таблеток.

Дайте мне таблеток дайте мне таблеток дайте мне таблеток дайте мне ёбаных таблеток.

Или мне придется прибегнуть к более отчаянным мерам.

Драко

14 сентября, 1998

Она не знает, что случилось. На самом деле, нет. В конце концов, она даже не любила Лаванду.

Но они на Зельеварении со Слагхорном, работают над Бодроперцовым зельем. Парвати и Падма сидят за столом рядом с ней, суетятся над своим котлом, и Гермиона, занятая нарезанием имбирного корня, просто поднимает голову в самый подходящий момент.

Или в самый неподходящий.

Поднимает голову, когда Парвати шутит о запахе зелья – судя по всему, это какая-то шутка для своих – и, когда Падма смеётся, Парвати чуть-чуть поворачивается. Нормальный человек даже не заметил бы этого. Но Гермиона знает. Знает, что она повернулась, чтобы рассказать Лаванде. Она видит, как Парвати замирает – видит, как подрагивает её улыбка. Она чуть встряхивает головой и поворачивается обратно к Падме. Прочищает горло и продолжает работать.

Потому что Лаванды больше нет.

И что-то в этом тревожит Гермиону – острыми шипами втыкается куда-то ей в живот. Она чувствует себя плохо. Неожиданно ей ослепительно, головокружительно плохо. Её рука разжимается, и она раньше времени роняет корень в котёл – зелье шипит и дымится. Она едва замечает это. Её нож звенит, ударившись о пол, и взгляды нескольких пар глаз устремляются на неё. Их становится больше, когда она поворачивается и бросается к двери.

– Мисс Грейнджер? – зовёт Слагхорн, но она уже бежит по коридору. И, стоит ей добраться до уборной, как она теряет контроль. Кренится. Её тошнит.

Её тошнит в ближайшую раковину.

Возможно, это было из-за выражения лица Парвати. Или из-за пустого места рядом с ней, там, где должна была быть Лаванда. Была бы.

Нет, это вся идея происходящего. Вся эта концепция потери. Лицо Парвати и глаза Рона, когда они сидят в гостиной и он бросает взгляд на то место, где Фред и Джордж продавали свои контрабандные сладости. Даже Малфой, который бродит сам по себе, и Забини с Гойлом, которые ходят по отдельности после того, как Крэбба не стало. Рабочий стол в классе Защиты от Тёмных Искусств, за которым профессор Люпин однажды пил чай. Весь класс Зельеварения.

Всё это.

Ещё одна судорога пронизывает её внутренности, и её снова тошнит, она наклоняется ниже – пытается собрать волосы и убрать их назад. Её то и дело тошнит в течение добрых пяти минут – она совершенно опустошает свой живот. И, когда она наконец оказывается в силах поднять голову, она видит в зеркале своё лицо.

Бледное – влажное. У неё усталые глаза и впалые щёки, и она ненавидит то, как она выглядит. Ненавидит войну, отпечатавшуюся у неё на лице. Она не может спрятать это. Ни с помощью заклинания, ни с помощью маггловской косметики. Оно всё равно просвечивает.

Она чувствует тошноту. Старается стерпеть. Выдергивает палочку из кармана юбки.

– Редукто, – говорит она, её голос почти равнодушный – тихий. Но звон стекла невероятно громкий. Эхом проносится по уборной.

А потом она разбивает остальные. Все. Она идёт вдоль раковин, разбивая в осколки каждое зеркало, что появляется перед ней. Она поворачивается. Взрывает деревянную дверь одной из кабинок. Уничтожает другую. Оставляет на плиточном полу чёрную зияющую трещину, протянувшуюся до дальней стены. Вода из туалетов брызжет фонтанами, и в голове возникают неприятные воспоминания из первого года – в данный момент совершенно ненужные.

– Прекрати! – кричит она неизвестно кому. Самой себе. Она разбивает фарфор туалетов, один за другим, стекло хрустит под её ногами каждый раз, когда она делает шаг. – Прекрати! Прекрати! Прекрати это! – и её голос и хруст стекла эхом отражаются от стен, погружая уборную в хаос.

Она промокла насквозь, и сломанные раковины и унитазы шипят по-змеиному, и она просто запрокидывает голову назад и кричит. На потолок. На мир, что за ним. Она выпускает последнее заклинание – ломает единственную уцелевшую раковину – прежде чем упасть на колени.

Стекло врезается в её кожу, погружается глубоко внутрь. Она едва чувствует это.

Красный растекается по воде, разлитой на полу вокруг неё – медленно, красиво. Она смотрит на это. Наблюдает за тем, как он скручивается, медленно растворяется.

И когда она оглядывается, он смотрит на неё.

Малфой.

Ну конечно.

Он стоит в дверях, держа палочку в руке, равнодушно глядя на неё, несмотря на всё это. Он выглядит почти так же как раньше, на шестом курсе – теперь, когда он в школьной форме. Белоснежная рубашка. Зелёный галстук. Светлые, почти белые волосы. Но теперь он выше, тоньше и какой-то менее живой. Похожий на привидение. И он просто смотрит на неё. Молча. Она не может понять, о чём он думает.

И она не поднимается с колен. Не пытается запоздало скрыть или исправить что-то из произошедшего. Не пытается убрать с лица мокрые волосы или вытереть кровь. Она просто смотрит на него, её грудь тяжело вздымается, слёзы, которые она прежде не замечала, стекают по её щекам, и она говорит первое, что приходит ей в голову.

– Это женская уборная.

Малфой отвечает не сразу. Он делает медленный, осторожный шаг внутрь. Осколок фарфора хрустит под каблуком его ботинка.

– Была, – выдыхает он.

Он всё ещё смотрит на неё этим равнодушным взглядом. Её раздражает то, что она не может прочитать его. Не может расшифровать его. Она всегда ненавидела нерешаемые головоломки.

– Что ты хочешь, Малфой?

Он пожимает плечами, оглядывая разрушенную уборную. Изучает её взглядом так, будто он видит что-то подобное каждый день.

– Подумал, что сюда мог забраться очередной тролль – судя по шуму. – он снова устремляет свой взгляд на неё. – и, вижу, я не так уж и ошибался.

Гермиона мгновенно вскакивает на ноги, направляет палочку вперёд – целится точно между его глаз.

– Только попробуй, Малфой.

И её ужасно злит то, что выражение его лица не меняется – оно остаётся таким же холодным и собранным. Почти скучающим, как и всегда.

– Мне понравилось больше, когда ты просто ударила меня, – говорит он. – так сказать, сразу к делу.

Рычание вырывается из её горла. Она сокращает разделяющее их расстояние, по пути поскальзываясь на воде и стекле. Всё-таки добирается до него, оказывается ближе к нему, чем, как она думает, когда-либо была, и утыкается кончиком палочки в нежную кожу под его подбородком.

– А если я убью тебя? – шипит она. Она сама пугается собственных слов. Но она чувствует удовлетворение, когда видит, как меняется выражение его лица – совсем немного. Ей достаточно этой небольшой трещины в его равнодушной маске.

Он выдыхает – она чувствует его дыхание кожей, холодное и пахнущее мятой. Он сосёт мятную конфету. Теперь она видит, видит, как он катает её на языке. А она думала, что он стискивал зубы от волнения.

Внезапно он протягивает руку – обхватывает пальцами её палочку, прежде чем она успевает отвести её. Но он не пытается её забрать. Просто крепко сжимает её и сильнее прижимает к собственному горлу.

– Вперёд, – говорит он. – сделай это.

И воспоминания о том, что случилось на Чёрном озере, встают у неё перед глазами.

Конечно, он сказал это.

Малфой хочет умереть.

Она ахает. Короткий, рваный вздох. И она отшатывается назад, выдергивая палочку из его руки. Горячая кровь струится по её ногам. Её слезы высохли. Его глаза пусты.

И они просто смотрят друг на друга. И всё это длится, судя по ощущениям, несколько часов.

А потом он говорит:

– Видишь? – и его губы изгибаются в кривой, тёмной улыбке. – ты не можешь.

Его слова из той ночи всплывают у неё в голове. Она бросает их ему обратно.

– Ты ничего не знаешь, Малфой.

И она снова чувствует удовлетворение, когда по его маске идёт новая трещина. Его челюсть двигается – он жуёт мятную конфету. А потом его губы приоткрываются, словно он собирается сказать что-то, оно уже скользит по его языку, готовое сорваться.

Звук шагов. Что-то останавливается позади Малфоя. Кто-то.

И они оба поворачиваются, чтобы увидеть в дверях Мэнди Броклхерст и Дафну Гринграсс. Их глаза широко распахнуты, рты приоткрыты. И Гермиона неожиданно осознаёт, как это всё выглядит.

Уборная в руинах.

Их палочки подняты.

Вскоре девушек заслоняет профессор. Это Хавершим, новый преподаватель Трансфигурации. И она видит их палочки, прежде чем они успевают спрятать их.

– Профессор, – выдыхает Гермиона. – Это не —

– Мисс Грейнджер, мистер Малфой, – Хавершим обрывает её. – срочно пройдите со мной.

Малфой разворачивается на каблуках. Выходит из уборной, не говоря ни слова. Но Хавершим приходится позвать её снова:

– Сейчас, Мисс Грейнджер, – и только это заставляет её сдвинуться с места.

Она нервно выдыхает. Торопливо сглатывает. Ещё раз оглядывается, оценивая нанесённый ущерб. А затем выходит из уборной.

Она следует по коридору за Хавершим – идёт рядом с Малфоем – которая ведёт их в кабинет директора. Детские головы высовываются из кабинетов, провожают их взглядами. Они слышали шум, скорее всего. И теперь они шепчутся.

Она видит рыжие волосы Рона – просто яркая вспышка, которую она ловит, когда проходит мимо. Она не хочет смотреть на его лицо.

Но Дафна и Мэнди следуют за ними, пытаясь собрать по максимуму информации. И она не может не услышать слова Мэнди – услышать то, что, несомненно, станет тем самым слухом, который вскоре распространится по Хогвартсу со скоростью Адского Пламени.

– Малфой пытался убить её.

МакГонагалл сохранила большую часть кабинета Дамблдора нетронутой, поэтому он выглядит почти как раньше. Фоукс сидит там же, где и всегда, спит, укрыв голову крылом. Положение портретов на стенах изменилось, но совсем немного, так, чтобы освободить место в центре для портрета Дамблдора. И она даже оставила на столе его блюдо с лимонными дольками.

Только несколько мелких изменений указывают на то, что директор сменился. Ваза с бессмертными цветами на постаменте у двери. Фиолетовые подушки на креслах. Чашка с цветочным рисунком на блюдце, обрамлённом золотом. Небольшие перемены.

Они входят в кабинет вслед за Хавершим, и МакГонагалл, одетая в красивую бархатную мантию, появляется из-за угла. Её волосы заплетены в длинную косу, маленькие очки сидят у неё на переносице.

– Добрый день, директор, – говорит Хавершим, выпрямляясь и поправляя свою зелёную остроконечную шляпу. – мне жаль, что мне пришлось зайти к Вам в связи с подобными обстоятельствами.

Внимательный взгляд МакГонагалл скользнул мимо неё – он остановился на Гермионе и Малфое, слегка изогнутая бровь – единственное, что изменилось в выражении её лица.

– И что же это за обстоятельства? – она садится за свой стол, высокая спинка стула заканчивается заметно выше её головы, а не совсем рядом, как это было в случае с Дамблдором. Гермиона удивлена, что она замечает это.

– Боюсь, что… Я столкнулась с этими двумя в женской уборной, в подземельях. Она разрушена до основания. Раковины и унитазы повсюду – и эти двое стоят в центре этого хаоса. Похоже, у них была дуэль.

Услышав это, МакГонагалл недовольно хмурится. Она двумя пальцами подзывает их к себе и спрашивает у Хавершим:

– Мы знаем причину?

Гермиона открывает рот, чтобы ответить, но Хавершим опережает её.

– Кажется, мистер Малфой искал неприятности.

Из горла Гермионы вырывается короткий звук. Что-то вроде тихого недовольного писка. Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на Хавершим – та выглядит довольной своим заключением – и затем на Малфоя, который даже не пытается защищаться. Даже не выглядит разозлённым или удивлённым. Он просто стискивает зубы и смотрит прямо перед собой.

– Я думаю, мисс Грейнджер действовала в порядке самообороны, судя по…

– Профессор, нет, – наконец выдыхает Гермиона. – нет. Вы не правы.

И она поворачивается – подходит ближе к столу МакГонагалл.

– Пожалуйста, директор, она не права.

Макгонагалл смотрит на неё внимательным, пристальным взглядом.

– Это не была самооборона, мисс Грейнджер?

– Нет, директор.

– Значит, это Вы напали на мистера Малфоя?

Она не может поверить в то, насколько запутанным всё стало за какие-то полчаса.

– Нет, я – нет, директор, это совсем не то, о чём Вы подумали, – раздражённо говорит Гермиона. Она оглядывается на Малфоя – тот выглядит немного растерянным. Тем не менее, он продолжает молчать.

Гермиона вздыхает. Поворачивается обратно к МакГонагалл.

– Это была я, директор. Я разрушила уборную. И – и Малфой просто наткнулся на меня.

– Вы? – изумляется профессор Хавершим. – с какой вообще стати?

Гермиона не отвечает ей. Просто смотрит на МакГонагалл – надеется, что та как-то поймёт, что это не то, что она может объяснить. Что нет руководства по решению подобных проблем. Что в её голове полнейший беспорядок и её действия – естественное следствие этого.

– Я всё исправлю, – говорит она. – назначьте мне наказание, сколь угодно долгое.

– Мисс Грейнджер…– начинает МакГонагалл, и её глаза начинают наполняться той жалостью, которую Гермиона просто не может вынести.

– Пожалуйста, директор, – выдыхает она.

МакГонагалл делает паузу. Поджимает губы. Она смотрит на Гермиону, потом на Малфоя, а затем откидывается на спинку стула.

– Тогда неделя, – мягко говорит она. – отправлю Вас варить противоядия с Горацием.

Это вряд ли можно назвать наказанием. Все, кто сейчас находится в кабинете, знают это. Но решения принимает МакГонагалл, вне зависимости от мнения Хавершим. И, когда её и Малфоя отпускают, она слышит, как Хавершим начинает тихо спорить с ней.

Но большая часть её внимания сосредоточена на Малфое.

Он быстрый. К тому моменту, как она спускается по лестнице, он проходит уже половину коридора. Она гонится за ним – зовёт его по имени, прежде чем решает, что вообще собирается сказать. И зачем.

Ей приходится ещё дважды позвать его, чтобы он остановился, и когда он останавливается, она видит, как напряжена его спина. Он не поворачивается к ней, даже когда она замирает в шаге от него.

– Мне – мне жаль, – проговаривает она, толком не понимая, зачем ей вообще это нужно.

– Какое тебе до меня дело? – холодно отвечает он.

– Мне – мне просто жаль. Это было несправедливо, – она чувствует себя неловко. Кажется себе смешной и неуклюжей.

– В этой жизни вообще мало справедливого, Грейнджер.

– Нет, я знаю, я просто… – почему она запинается? – Я не знаю, почему Хавершим подумала —

Он обрывает её, поворачивается голову так, что она видит его лицо в профиль.

– Она подумала. МакГонагалл подумала. Завтра они все подумают, – он поворачивается ещё, чтобы встретиться с ней взглядом, его глаза горят. – это называется предвзятое отношение, Грейнджер.

Она вздрагивает.

– И ты должна об этом знать.

А потом он уходит.

========== Часть 5 ==========

17 сентября, 1998

Дневник,

Святой Поттер точит на меня зуб. Я пишу это, чтобы вы знали, кто убил меня, когда это в конце концов произойдет, окей? Так что записывайте.

Он смотрел на меня во время еды всю эту неделю, и я буду честен – если бы не эти нелепые очки, это выглядело бы намного более пугающе. Я без идей, что Уизлетта нашла в нём. Квадратоголовый пидор в круглой оправе. Удивлён, что он не поехал в тур по Европе в честь своей победы. Купался бы в славе.

Но он здесь, и он попытается убить меня, понимаете? И он сделает так, чтобы это было похоже на несчастный случай. Он думает, что я напал на Грейнджер, что просто – Мерлинов правый сосок, не заводите меня. Как будто я бы стал тратить своё время на что-то подобное. Мне бы даже не хватило сраной энергии. Проявите хоть немного понимания.

Короче, вот ваш вопрос.

“Подумайте о каких-нибудь мантрах, которые помогают вам держаться на плаву. Перечислите их.”

1. Таблетки были бы очень кстати.

2. Как насчёт таблеток?

3. О – я знаю! Таблетки.

Я надеюсь, что вы их уже отправили, просто сова всё никак не может долететь.

В ваших интересах чтобы это оказалось правдой.

Драко

19 сентября, 1998

Это плохой день. Она чувствует это уже когда просыпается. Надвигающееся чувство страха. Как тяжелый черный занавес, падающий сверху. Для неё это не первое такое утро.

Поэтому она принимает меры.

У неё осталось ещё одно наказание со Слагхорном после обеда, а вообще сегодня суббота, и она уже давно закончила со своим домашним заданием.

Рассеянный свет, проникающий в окно рядом с её кроватью, намекает на то, что сейчас что-то около шести часов утра. И тем не менее, она больше не может спать. Она садится. Берёт палочку с тумбочки и накладывает заклинание, чтобы привести в порядок свои кудри, чувствует, как они устраиваются у неё на голове.

Она тихо движется по комнате, обходя кровати, забирается в толстый вязаный свитер – засовывает ноги в сапоги. Дни ещё тёплые, но сентябрьские утра – вообще нет. А она хочет оказаться на улице. В подобные дни ей это необходимо.

По утрам Хогвартс более спокойный. В нём менее жутко, чем поздно вечером, но так же пусто. Так же спокойно. Даже привидения отдыхают, и тишина приносит облегчение. А на улице даже лучше. Там даже тише, и только приятные звуки всё-таки прорываются сквозь тишину: пение птиц, плеск воды, трава, шуршащая на ветру.

Её снова тянет к озеру. Не смогла по-настоящему насладиться им в последний раз, тогда, с Малфоем…

Размышления о нём заставляют вспомнить о том, что он сказал неделю назад. О предвзятом отношении. Она до сих пор не уверена, обвинял он её в чем-то, или это был просто равнодушный едкий комментарий.

В любом случае, они оба оказались правы. Версия Мэнди Броклхерст пришлась всем по вкусу, и уже к среде вся школа считала, что Малфой пытался убить Гермиону. Впрочем, это не особенно повлияло на его репутацию. Его семья опозорена. Точно так же как семьи Гойла и Паркинсон. Люди будут говорить вне зависимости от того, какой повод ты им дашь.

Это не помогает ей почувствовать себя лучше – но она подавляет желание пожалеть его сразу же, как оно рождается внутри неё. Напоминает себе, что он Пожиратель Смерти. Он выбрал эту жизнь. Он вырос в семье убийц, и если бы ему чуть больше повезло, он бы стал таким же. Вот и всё.

Она чешет свой шрам – затем вспоминает, что ей говорила Мадам Помфри, и с силой хлопает по нему. Рука начинает гореть. Но резкое давление немного отвлекает от боли.

Она останавливается на берегу озера, трава у неё под ногами влажная от росы, солнечные лучи пробиваются сквозь далёкие горы, словно яркий глаз вглядывается в дверную щель. Она произносит высушивающее заклинание. Вытаскивает из сумки шерстяное одеяло и раскладывает его на траве. Садится, скрестив ноги, и глубоко вдыхает свежий воздух.

Вдалеке Гигантский кальмар взмахивает одним из своих щупалец – ударяет по поверхности воды и посылает в её сторону небольшие волны.

Да. Это то что ей нужно.

Какое-то время она практикует чары. Создаёт кольцо из цветов и грибов пастельных цветов вокруг своего одеяла. У одуванчиков зевающие львиные головы, они лениво огрызаются друг на друга, а розы постоянно меняют свой цвет. Она создаёт небольшой водоворот в озере перед собой. Посылает лепестки цветов кружиться в нём. Создаёт склонившееся к воде вишнёвое дерево немного в стороне.

Постепенно птицы обнаруживают её маленький оазис. Они парят над цветами. Рассаживаются на ветвях дерева и поют ей.

У неё в сумке лежит маггловский термос. Она не знает зачем, но она привезла его с собой. Что-то осязаемое, напоминающее о доме. От…от её родителей. На нём есть вмятины и трещины, он выгорел до бледно-коричневого цвета, но его наличие как-то успокаивает.

Она взмахивает палочкой, и термос наполняется сладко пахнущим кофе, пар от него растворяется в холодном воздухе, согревая кончик её носа. Она отпивает немного, и это приятно – это вкусно. Но этого недостаточно. Именно поэтому она также взяла с собой Ирландский крем Бейлис.

И вот в каком состоянии он находит её. Подливающую ликёр в свой кофе в половине седьмого утра.

Она слышит его прежде чем видит – слышит шелест травы под его ногами. Знает, что это он. Кто бы ещё это мог быть? В такое время и с её полным отсутствием удачи? Кто еще?

– Малфой, – говорит она – в знак того, что заметила его – продолжая смотреть прямо перед собой и поднося термос к губам.

– Пьём с утра, Грейнджер? – лениво тянет он. Его голос ещё немного сонный.

Она пьёт. Глотает. Ждёт пока он уйдёт.

И после минуты тишины трава снова начинает хрустеть. Но уже громче. Он садится на одеяло рядом с ней, и она не знает, почему, но он здесь, и под влиянием его веса одеяло немного выскальзывает из-под неё, и она не может удержаться от того, чтобы взглянуть на него краем глаза.

Он снова в вязаной шапке и в тонком длинном свитере цвета тёмного шоколада. А ещё он почему-то босиком, и кожа на его ногах приняла светло-голубой оттенок.

– Где твои ботинки? – пренебрежительно спрашивает она, делая ещё один глоток.

Он не отвечает. Наклоняется вперёд и поддевает пальцем один из фиолетовых грибов. Стучит и щёлкает по нему, пока тот не ломается пополам.

Она вздыхает.

– Что ты хочешь?

– Озеро не принадлежит тебе, Грейнджер.

– Да, но мне точно принадлежит… – она резко дёргает за одеяло, но безрезультатно; недовольно рычит. – это – одеяло, так что не мог бы ты, пожалуйста—

Малфой откидывается назад. Вытягивает ноги и скрещивает их в лодыжках. Он сгибает пальцы ног перед самыми её цветами и усмехается.

– Что это такое?

– То, что я сделала для себя.

– Грейнджер, Бог велел делиться, – он криво ухмыляется. – разве вы, магглы, так не считаете?

Она шипит.

– Я не—

– О, прости – я хотел сказать гряз—

Она бросает бессловесное Акцио. Выдёргивает одеяло из-под него, и он скользит – немного съезжает вниз с холма, пока его ноги не оказываются в воде.

А потом он смеётся. Вытягивает ноги вперёд, пока концы его штанин не намокают.

– Ты всегда была хороша в заклинаниях.

Она делает большой глоток кофе, чтобы больше ничего не говорить. Решает, что он не заслуживает ответа. Расстроенно смотрит на своё кольцо цветов. Они начинают увядать, когда её настроение портится. Грибы теперь вырастают деформированными. Сколько ещё моментов он планирует разрушить?

Он не может даже позволить ей устроить погром, не появившись из ниоткуда и не взяв на себя всю ответственность. Она разрушила эту уборную. Она.

Чёртов ублюдок.

Он не пытается снова сесть рядом с ней, вместо этого спускается ещё ниже. Она смотрит, как он закатывает свои брюки до самых колен. А потом он опускает обе ноги в воду.

Вода должна быть ужасно холодная.

Но Малфой ведёт себя так, будто он засунул их в ванну. Она видит, как он расслабляется.

А потом наступает тишина.

Долгая тишина. Достаточно долгая, чтобы один из цветов снова ожил. Малфой закрыл глаза, его дыхание – медленное и ровное, и она рассеянно думает, что – когда оскорбления не сыпятся из его рта каждые полсекунды, когда на его лице нет этой усмешки – про его присутствие можно даже забыть. Его можно терпеть.

Она накладывает на термос согревающее заклинание, потому что он старый, и, серьёзно, он вообще не работает. Тем не менее, она оставила его. Использует его всегда, когда только может.

Глядя на медленный рассвет, она пьёт и думает. Думает и пьёт. Много думает. Не может не думать о Малфое. Он и так был босиком, но сейчас она видит, что его колени посинели от переохлаждения. Его губы фиолетовые.

Но он не дрожит.

Его вообще ничего не смущает?

– Что ты туда налила? – спрашивает он, и она отводит глаза. Знает, что он заметил, как она смотрела на него.

– Куда?

– В кофе.

– Ох, – она поспешно делает ещё один глоток, как будто это может помочь. – это, ну, Бэйлис. Что-то вроде виски со сливками.

И неловко добавляет:

– Это вкусно.

– Это маггловский виски. Насколько он может быть хорош? – его знакомый тон вернулся.

Её следующий глоток получается злым. Возмущенным.

– Ты никогда его не пробовал.

Он оглядывается на неё. Кажется, какое-то мгновение рассматривает её, а затем достает что-то из кармана брюк. Фляжку. Показывает ей.

– Я пью только один сорт виски.

Он открывает её, и Гермиона чувствует резкий запах корицы. Запах дыма. Когда он делает глоток, она говорит:

– Ты не можешь налить Огневиски в кофе.

– Не могу?

Она смотрит, как он производит достаточно впечатляющие магические манипуляции. Создаёт прямо в воздухе френч-пресс, из которого кофе льётся в заранее материализованную кружку. Он берёт её. Чокается с кем-то невидимым перед собой. А потом заливает в неё где-то один-два шота Огневиски.

Это приятно – смотреть, как он страдает. Нет, серьёзно.

Он морщится после первого же глотка – стремительно краснеет. А потом он давится и глотает воздух раскрытым ртом, и горячий кофе вытекает из его рта. Капает ему на брюки. Он подносит руку к лицу. Прикрывает ею свой нос, пока продолжает кашлять, проливает ещё немного. Он отпускает кружку, и она растворяется в дымке, прежде чем успевает упасть на траву.

– Нет, ты не можешь, – победоносно проговаривает она. Это легко – и даже приятно – быть с ним грубой. Это освежает, когда ты постоянно поддерживаешь образ золотой девочки. Потому что Гермиона Грейнджер не грубая. Не злобная. Она та, кто помог Гарри уничтожить семь крестражей. Та, кто остановил Тёмного Лорда. Она не получает удовольствие от злости.

Но она получает. Если бы они только знали, сколько она сейчас получает удовольствия.

К тому моменту, когда Малфой приходит в себя, его глаза слезятся – они налились кровью. Он отбрасывает фляжку в сторону, словно она раскалена докрасна, и умывает лицо водой из озера. И он делает всё возможное, чтобы не смотреть на неё.

– Это кофеин, – говорит она наконец. Смягчается. – его не стоит смешивать с Огневиски. Получается достаточно отвратительно.

– Как думаешь, насколько мне не плевать? – он вытирает рот. Смотрит прямо перед собой.

Кое-что она всегда знала о Малфое. Его эго очень чувствительное. Хрупкое. И она не винит его за это.

Это, несомненно, следствие того, что он рос с таким отцом как Люциус. Это причина, по которой он не мог показаться на тренировке по Квиддичу на втором курсе с обычной метлой. По которой он не мог проиграть Гарри в Дуэльном Клубе. По которой он вызвался подойти к Клювокрылу.

И она думает, что он именно поэтому никогда не поправляет тех, кто называет его убийцей. Потому что он не смог убить Дамблдора, и это было позором для него. Для его семьи.

Малфой ненавидит позориться.

Неожиданно для себя она протягивает ему термос.

Заметив это, он сначала дёргается в сторону. Смотрит на неё шокировано, затем подозрительно. А потом он, конечно, усмехается. Выпускает немного яда.

– Я не собираюсь пить это. Не после того, как там побывал твой грязный рот.

Она стискивает зубы. Глубоко вдыхает.

– Да, и я предлагаю это Пожирателю Смерти – можешь себе представить?

Она протягивает руку дальше. Недовольно хмурится. Настаивает.

Это один из немногих раз, когда она видит Малфоя абсолютно ошеломленным. Он смотрит на неё широко распахнутыми глазами, его бледные губы чуть приоткрываются. Но он ничего не говорит.

Он закрывает рот. Его Адамово яблоко перекатывается, когда он сглатывает. А потом он прочищает горло и забирает термос у неё из рук.

– Будь по-твоему. Поднимем бокалы, Грейнджер.

И он делает глоток.

========== Часть 6 ==========

21 сентября, 1998

Дневник,

Не то чтобы это имело значение, но маггловский виски не так уж и плох с кофе.

Вопрос: Какое Ваше любимое счастливое воспоминание?

Видите? Я ненавижу это дерьмо. Почему вас это беспокоит? Вас не беспокоит – это очевидно. Я знаю, что вас не беспокоит. И, кстати, я вообще не чувствую себя исцелённым. Ничего из этого мне не помогает. Боли не становится меньше. Так в чём смысл?

Моё любимое воспоминание теперь даже не назвать счастливым. Оно не может быть счастливым благодаря людям вроде вас. Благодаря вашей стороне. Потому что моё любимое воспоминание – о том, как моя мама приготовила для меня лимонный пирог, когда мне было восемь, когда Отец был на работе и шёл дождь. Она сидела со мной на диване в гостиной и позволяла мне часами играть с моими самыми шумными игрушками, потому что, когда Отца не было, некому было настаивать на тишине. На соблюдении приличий. И – и потом мы пошли гулять. Под дождём. Промокли. Испачкались в грязи. Притащили её в холл и не заботились об этом. Мама была счастлива. Я был счастлив.