Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"
Автор книги: Onyx-and-Elm
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Она опускается на пол, чуть не теряя сознание, от её кожи поднимается едва заметный дым.
Гермиона ошарашенно открывает рот.
– Какие у Вас есть доказательства? – устало спрашивает Бербидж – так, будто ничего из этого не произошло.
Гермиона тратит несколько секунд на то, чтобы сфокусироваться. Встретить её взгляд.
– Я… хорошо, – она вяло указывает на Пэнси. – мне кажется, это само по себе доказательство. – затем она делает ещё один круг, вглядываясь в лица членов Визенгамота. – она боится. Разве вы не видите? Она всегда боялась. За него. За себя. Боялась того, что произойдёт, если она не будет выполнять желания Тёмного Лорда.
Наступает тишина. Она снова находит Гарри, и он кивает ей ещё раз.
– Она не делала ничего из этого для себя, – добавляет она. В последний раз пытается посеять это зерно сомнения. Это всё, что ей нужно. Совсем немного сомнения.
Бербидж откидывается назад, изгибает бровь. Задумчиво мычит.
– И если бы мы дали ей Веритасерум—
– Это незаконно, – огрызается Гермиона, не успев остановить себя.
– Если она не согласится.
В этот раз тишина просто оглушающая.
Гермиона беззвучно открывает и закрывает рот, её взгляд скачет от Пэнси к зрителям и обратно.
– Ну? – спрашивает Бербидж. – она согласна?
Она сглатывает накопившуюся во рту слюну. Сжимает руки в кулаки, чтобы никто не видел, как дрожат её пальцы.
– О – одну секунду, пожалуйста?
Бербидж показательно вздыхает, но взмахивает рукой.
– Хорошо.
Гермиона бросается к клетке, быстро накладывает на неё Муффлиато и протягивает руку, чтобы взять Пэнси за запястье – встряхнуть её.
– Пэнси? Пэнси, послушай меня, – шепчет она.
О, Пэнси совершенно точно слушает. Её тяжёлый, острый взгляд совсем не соответствует её беззащитной позе.
– Ёбаная грязнокровка, – едва слышно выдыхает она, откидываясь назад и закрывая глаза.
– Мне всё равно, как ты меня назовёшь, – Гермиона снова встряхивает её – крепче цепляется за её плечо. – мы обе знаем, что это единственный способ. И я знаю, что это правда. Веритасерум только поможет тебе—
– Ты только что подставила меня, – бормочет она, не открывая глаз. – ты же понимаешь это, да?
Она чувствует себя так, будто только что проглотила камень.
Пэнси медленно поднимает веки и подаётся вперёд, ядовито проговаривая:
– Ты действительно думаешь, что они будут спрашивать меня об этом? “Ты любила его? О, дорогая Пэнси, он поразил тебя в самое сердце? Дело было в этом?” – она кривит губу. – нет. Идиотка. Они спросят, кого я убила. Они спросят, кого я пытала. Какую я передавала информацию. Ты только что подписала мне смертный приговор.
Гермиона впивается ногтями в ладонь.
– Нет, если я буду задавать вопросы.
Выражение лица Пэнси не меняется.
– Послушай меня, – Гермиона снова встряхивает её, начинает беспокоиться о том, что может не выдержать и буквально укусить её. – это будет твоим условием. Ты можешь согласиться с условиями. Я знаю, как правильно сформулировать вопросы.
Что-то мерцает во взгляде Пэнси, но её лицо остаётся неподвижным.
– Пэнси, доверься мне, – Гермиона отпускает её запястье и цепляется за её ладонь, переплетая их пальцы. – я вижу тебя, – отчаянно шепчет она. – я вижу тебя за всем этим. Я знаю, что это не ты. – она крепче сжимает её руку. Наверняка до боли. – доверься мне. Я тебя прикрою.
Она фыркает.
– Никто никогда не—
– Серьёзно, – Гермиона дёргает её за руку. – я тебя прикрою.
Взгляд Пэнси острый, словно бритва. Но Гермиона видит, как она медленно выдыхает.
– Доверься мне.
Она чувствует, как дрожат пальцы Пэнси. Видит, как слёзы поблескивают в уголках её глаз. Пэнси закрывает их и выпрямляется. Расправляет спину, принимая позу настоящей чистокровной ведьмы.
– Хорошо.
Гермиона снимает своё заклинание и разворачивается, встречая нетерпеливый взгляд Бербидж.
– Мы готовы.
– Мисс Паркинсон, Вы согласны?
Пэнси скрещивает руки и смотрит на Бербидж так, будто представляет, как та горит заживо.
– Грейнджер задаёт вопросы, – огрызается она. – я согласна, если Грейнджер будет задавать вопросы.
– Мадам Бербидж, Вы не можете позволить э… – выкрикивает Доулиш из топлы, но она обрывает его.
– Зрители будут молчать.
Наступает длинная пауза.
У Бербидж дёргается глаз. Она смотрит не на Пэнси. На Гермиону.
– Принесите зелье, – приказывает она.
Она знает, что они победили.
========== Часть 40 ==========
11 февраля, 1999
Когда Пэнси слышит слово “испытательный срок”, маска её спокойствия рушится.
Гермиона смотрит, как она обмякает, прислонившись к стене клетки; весь тот страх, который она так решительно отказывалась показывать, теперь отлично виден на её лице. А затем их взгляды встречаются.
И она как будто впервые видит Пэнси Паркинсон.
Потому что покрасневшие глаза, что смотрят на Гермиону, смотрят на неё как на равную. Гермиона впервые чувствует, что значит знать Пэнси Паркинсон. Что значит оказаться внутри её закрытой жизни.
И её прошлые слова звучат неожиданно правдоподобно.
Она видит её.
Пэнси Паркинсон – это больше, чем просто холодное, красивое лицо.
Когда её клетка начинает опускаться обратно к камерам временного содержания, откуда её скоро выпустят, зрители принимаются подниматься со своих мест. Ноги Гермионы онемели. Её лицо пустое.
Удача. Чистая удача – вот, что это было.
Если бы из её рта вырвалось хоть одно лишнее слово, если бы она неправильно сформулировала хоть один вопрос, атмосфера в зале была бы совсем другой.
Фейт Бербидж бросает на неё уставший взгляд с подиума, прежде чем исчезнуть за ним. Несомненно, чтобы собраться с силами перед следующим судом.
И когда Гарри появляется рядом, выводит Гермиону из зала – всё ещё слишком ошарашенную, чтобы почувствовать облегчение – она чувствует спиной взгляд Джона Доулиша.
Дальше будет только сложнее.
– Двадцать минут – это всё, чего мне удалось добиться для Вас, – говорит МакГонагалл, когда они выходят в атриум, и протягивает Гермионе ещё один бейдж посетителя. – мне жаль, мисс Грейнджер.
И она вдруг вспоминает, что её день еще не закончился.
Ей нужно защищать Милисенту Булстроуд.
– Спасибо, директор, – говорит Гермиона. – двадцати минут будет более чем достаточно.
Она сжимает бейдж во влажных от пота руках и заходит в лифт.
12 февраля, 1999
ВЛЮБЛЁННЫЕ ЖЕРТВЫ ТЁМНОГО РЕЖИМА
Как Любовь Заставила Пэнси Паркинсон Служить Вы-Знаете-Кому
Статья Скитер полна приторно-сладких, явно не особенно точных деталей. Есть что-то о том, как Пэнси вытирала “блестящие дорожки отчаянных слёз” и “оплакивала последствия этой жестокой любви.” О том, как Гермиона протянула ей свой носовой платок и попросила Визенгамот “прислушаться к своей человечности” – просто несуществующая цитата.
Там, однако, обнаружилось и некоторое количество правды.
“И когда наша Золотая Волшебница спросила о характере этих отношений, Паркинсон – тяжело вздохнув – описала их как ‘исключительно односторонние’”.
“Здесь нужно сделать паузу, чтобы еще раз напомнить моим любимым читателям, что в это время мисс Паркинсон находилась под влиянием Веритасерума.”
”’О чём именно ты думаешь, когда думаешь о Теодоре Нотте?’ – спросила наша Героиня Войны, на что Паркинсон, утирая слёзы, ответила, – ‘Много о чём. В основном о его голосе. Это самый приятный звук, который я знаю. Единственное, что успокаивает меня. Помогает мне чувствовать себя в безопасности.’”
”’[(Вы-знаете-кто) – наша Золотая Волшебница не стала использовать этот термин] заставлял тебя что-то делать?’ – Мисс Паркинсон смогла только кивнуть в ответ. – ‘плохие вещи?’ – спросила мисс Грейнджер. – ‘Ужасные вещи’, – сказала Паркинсон. – ‘А зачем ты делала эти вещи?’ – на что Паркинсон ответила, – ‘Ради Тео.’”
“Во время своего заключительного слова Самая Яркая Ведьма Нашего Века задала последний вопрос. – ‘Что бы ты сделала ради Теодора Нотта?’” – в зале суда раздались слышимые вздохи – несколько отчаянных выкриков – когда Паркинсон объявила, – ‘Всё, что угодно.’”
В любом случае, пресса встала на их сторону.
О слушании Милисенты Булстроуд есть только небольшая заметка. Оно прошло быстро и достаточно безболезненно, особенно если сравнивать с остальными. Милисента расклеилась практически моментально и сделала за Гермиону большую часть работы – плача, извиняясь, выпрашивая Веритасерум, а потом в течение получаса рассказывая о том, как она всегда чувствовала себя “совершенно бесполезной.” О том, как над ней смеялись и издевались, пока её не приняли Волдеморт и его последователи. Она просто хотела чувствовать себя причастной.
И к счастью для Милисент, она никогда не использовала Непростительные. Её оправдали. Даже без испытательного срока.
Но Гермиона чувствует, что дальше всё не будет так радужно. Дальше будет сложнее.
Сегодня Трейси Девис и Дафна Гринграсс.
Клетка Трейси находится где-то посередине коридора, но Гермиону останавливают раньше, чем она успевает добраться до неё.
– Грейнджер.
Она резко тормозит. Синяки Нотта постепенно заживают, но большая часть его лица по-прежнему покрыта мутно-фиолетовыми пятнами. Он стоит возле решётки так, будто ждал её; у него в руке копия Ежедневного Пророка.
– Откуда ты это взял? – автоматически спрашивает она. Скорее всего, в этой ситуации это не самый важный вопрос.
– Подкупил охранника, – просто говорит он; прежде чем она успевает спросить, что он вообще мог предложить, он показывает ей газету, чтобы она смогла увидеть заголовок. – что это за хуйня?
– Сегодняшняя газета, – отвечает она.
Нотт напрягается.
– Грейнджер, – он с силой хлопает газетой по решётке. – что это такое?
Она старается не думать о том, что Пэнси хотела бы, чтобы она сказала сейчас. Старается не думать о том, что та сделает с ней, если она ошибётся. Сейчас Пэнси уже в Хогвартсе. В Хогвартсе, с Блейзом, Милисентой и Адрианом – в лучшем месте из возможных для неё. Разве что сейчас её местоположение отслеживают.
В любом случае, она в безопасности.
Она простит Гермиону за это.
– Правда, – отвечает она наконец, заставляя себя смотреть ему в глаза. Она чувствует себя так, словно вмешивается во что-то особенное. В исключительно личный аспект взаимоотношений двух очень закрытых людей. Словно она не имеет на это права, даже если она пытается спасти их.
– Это не какое-то типичное дерьмо от Скитер? – глаза Нотта искрятся отчаянием. – так и было?
– По большей части, – тихо проговаривает она, моргая и опуская взгляд. – кроме слёз и носовых платков.
Раздаётся громкий хлопок.
Она снова поднимает взгляд – оказывается, Нотт с такой силой дёрнул за решётку, что этим активировал охранные чары. Он отступает назад, ужаленный заклятием, роняет Ежедневный Пророк себе под ноги.
– Ёбаный в рот, – шипит он.
– Мне жаль, что ты узнал об этом вот так, – это всё, что Гермионе удаётся сказать. Она не представляет, что сейчас происходит в его голове. – Пэнси не хотела, чтобы хоть кто-нибудь знал. Но это был единственный способ.
Он снова находит её взглядом; в его глазах злость мешается с чем-то мягким.
– Она идиотка, – тихо проговаривает он.
Гермиона невольно отступает назад. Что-то болезненно отдаётся у неё в груди. Она не уверена, что именно.
– Она чёртова идиотка, – повторяет он, фыркая и качая головой.
– Как ты вообще можешь такое говорить? – выдыхает она. – после всего, что она для тебя сделала?
– Для меня? Я, блять, не просил её об этом! – он снова у решётки, грохочет ею, выбивая из неё новое обжигающее проклятие. Он взмахивает руками, крича, – я никогда, блять, не просил! Кто сказал ей, что она должна убивать за меня? Почти умереть за меня?
– Никто не сказал, – говорит Гермиона. Это получается автоматически. – она сделала то, что посчитала правильным.
Воцаряется напряжённая тишина. Когда ей удаётся снова поймать его взгляд, то она видит очень знакомую ярость. Ярость, которую она привыкла видеть в других – светлых, холодных глазах.
– А ты всё об этом знаешь, да? Думаешь, что ты именно это делаешь для него – да? – он кивает в сторону коридора, но ей всё понятно и без этого.
– Я пытаюсь, – шепчет она.
Он тоже шепчет. Только совсем другим тоном.
– Неудивительно, что он, блять, ненавидит тебя.
Гермиона медленно моргает. Снова опускает взгляд.
Ей нужно заставить себя двигаться дальше, к клетке Трейси.
22 февраля, 1999
Это был настоящий ад.
Но, по крайней мере, кричалки перестали приходить. Либо Министерство окончательно лишило Малфоя возможности писать письма, либо его это наконец-то утомило. В конце концов, он должен был использовать для этого беспалочковую магию. Его палочка заперта в хранилище Министерства.
В любом случае, она благодарна. Сегодня это точно было бы лишним.
Они специально так задумали. Она уверена.
Разозлившись на её дурацкое везение – на то, что ей всё это время удавалось защитить людей из списка МакГонагалл от поцелуя Дементора – Министерство отложило всё лучшее на конец.
Два самых сложных слушания, назначенных на один день.
Малфой и Нотт.
Она чувствует себя отвратительно с самого утра. Чувствует себя так, будто проглотила пиявку, которая теперь медленно поглощает её внутренности.
Она одновременно подготовлена лучше, чем к любому из других слушаний, и в то же время хуже всего.
Потому что она знает Малфоя – или, во всяком случае, ей нравится так думать. У неё в заднем кармане достаточно полезной информации.
Но он также решительно отказался увидеться с ней.
Последняя кричалка от него пришла больше недели назад.
Поэтому у них нет стратегии. Нет плана. Нет понимания того, как они собираются спасти его душу – его. Того, против кого есть больше всего доказательств. Кого ненавидят больше всего.
Гермиона всегда любила вызовы, но это не вызов. Это нечестная игра.
А потом ещё Тео. Всего через час.
Если она облажается, то не сможет нормально держаться – не сможет защитить человека, которого ненавидят почти так же сильно и против которого есть почти столько же доказательств.
Она наверняка облажается.
Гарри, кажется, тоже это понимает, потому что когда она выходит из спальни, нервно поправляя юбку, он протягивает ей фляжку.
Она пытается пошутить.
– Феликс Фелицис? – вымученно улыбается она.
Гарри растягивает губы – так же грустно улыбается, качая головой.
– Виски.
Она морщит нос.
– Огневиски?
– Нет, маггловское. Для твоих нервов.
Ей не нужна какая-то ещё поддержка. Она выпивает столько, что хватило бы примерно на два шота. Протягивает ему фляжку.
– Спасибо.
И она выходит из гостиной.
Ходят слухи о том, что сегодня продают билеты на слушания. В основном на Малфоя.
Люди опустошают свои карманы, чтобы увидеть, как Драко Малфой получит смертный приговор.
И Гермионе приходится выйти в туалет за пять минут до начала, потому что её начинает тошнить, это виски просится обратно.
Когда она возвращается, Гарри вопросительно вскидывает брови.
– Нормально?
Она вытирает рот. Щипает щёки, чтобы придать им цвет.
– Нормально. Я в порядке.
Но она не готова к толпе в зале суда. Для членов Визенгамота едва хватает места.
Вспышки мелькают со всех сторон, десятки голосов выкрикивают вопросы, когда она направляется на своё обычное – теперь уже слишком знакомое – место на вечно пустой трибуне свидетелей со стороны защиты. Она бросает короткий взгляд на Гарри, который садится рядом с МакГонагалл. Но на два ряда выше он замечает Блейза и Пэнси, сидящих вместе.
Она не думала, что они придут. Это одновременно и ободрение, и дополнительный повод для волнения.
Потому что они могут увидеть как её победу, так и её поражение.
Гермиона ковыряет кутикулу, сложив руки на коленях, наблюдая за тем, как репортёры заваливают присутствующих вопросами, пока Фейт Бербидж не занимает своё место.
А потом наступает такая тишина, что Гермионе кажется, что она слышит, как кровь течёт по её венам.
– Я вижу, сегодня у нас аншлаг, – говорит Бербидж, соскальзывая взглядом на Гермиону, чтобы одарить её привычной дозой холодного презрения. Затем снова переводит его на толпу. – я надеюсь, что вы все в курсе, что мне нужна тишина в зале суда.
По залу разносится согласное бормотание.
– Тогда, давайте закончим это быстро и безболезненно. Приведите обвиняемого.
Гермиона уже десять раз слышала, как гремит эта клетка, поднимаясь наверх. Но ощущается всё равно, как в первый раз. Она думала, что готова увидеть его там.
Но когда она видит отблеск этих бесцветно-платиновых волос, то чувствует себя так, будто в её живот вонзается толстая игла. Она к этому не готова.
Что если она не сможет?
Она – она не—
– Мистер Малфой, – говорит Бербидж; она звучит так, что становится ясно, что она прекрасно понимает, какой вес сейчас имеют её слова. – вы обвиняетесь в вооружённом нападении по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете эти обвинения?
У него бледное лицо. Его глаза окружены синяками, вызванными истощением или насилием. Она не видела его всего неделю, но он так изменился. Так похудел и ослаб.
В этих серых глазах ещё меньше света.
Но он стоит прямо. Смотрит равнодушно. Без эмоций. Его разбитые, покрытые засохшей кровью губы, кажется, начинают кровоточить снова, когда он раскрывает их, чтобы заговорить.
– Да. – его голос звучит ровно. Не выдаёт никаких эмоций.
– Вы хотите что-нибудь объявить, прежде чем начнутся слушания?
– Да. – он шагает вперёд в своей клетке, и у Гермионы перехватывает дыхание, когда он хватается за решётку. Говорит ровно, совершенно спокойно. – войну пальцев.
Наступает долгое, растерянное, как будто озадаченное молчание.
Раз, два, три, четыре… шепчет голос в голове Гермионы.
Бербидж делает недовольное лицо, хмурится.
– Я полагаю, Вы думаете, что это смешно.
– О, я думаю, что это уморительно, – Драко растягивает свои окровавленные губы, улыбается ей, почти прижимаясь лицом к решётке. – раз, два, три, четыре… – бормочет он голосом человека, которому нечего терять.
Раз, два, три, четыре…
Бербидж практически рычит.
– Давайте начнём.
Я объявляю войну пальцев.
Комментарий к
в оригинале там идёт “i declare a thumb war”. что-то в духе считалочки перед игрой, аналогия на русском не придумалась, так что оставила так.
========== Часть 41 ==========
22 февраля, 1999
Драко Малфой решительно настроен умереть.
Это становится ясно уже минут через пять. Он ходит по своей клетке, пока зачитывают длинный список обвинений, издевательски фыркая, притягивая к себе чужие взгляды. То, как он покачивается каждый раз, когда отталкивается от решётки, даёт Гермионе понять, что он как-то умудрился напиться. Это кажется одновременно невозможным идиотизмом и чем-то невозможно малфоевским.
И если Тео смог подкупить стражу ради Пророка, то это просто немыслимо.
Гермиона осознаёт, что впивается ногтями в свои ладони, только когда Гарри опускает руку на её колено, накрывая её сжатый кулак.
– Дыши, – едва слышно проговаривает он. – и помни, что на тебя смотрят.
Она мгновенно напрягается, отворачиваясь от прессы и стараясь сфокусироваться на одном из прутьев решётки. Стараясь не смотреть мимо него.
Очень быстро становится понятно, что это слушание будет длиться так же долго, как в случае с Пэнси. Часы. Часы и часы обвинений против него. Доказательства. Показания свидетелей – все против него, никого за.
Они приносят ожерелье, которое он проклял на шестом курсе – как выясняется, его не уничтожили – и Гермионе приходится скрыть за кашлем свой ошарашенный вздох.
Они напоминают ему о том, что его отец в Азкабане, и что его мать тоже может там оказаться, и что “вы знаете, яблоко от яблони далеко не падает.”
Они обсуждают этот чёртов Исчезающий Шкаф, и Гермиону начинает тошнить.
Всё это время Малфой тупо смотрит на своих обвинителей. Словно он вот-вот может уснуть, а это последнее, что ей от него сейчас нужно.
Если бы Гарри не держал её за руку, она бы вряд ли смогла сидеть ровно – и пока они собирают все эти обвинения против него, она просто продолжает напоминать себе, что с этим можно справиться. Это можно оспорить. Его можно защитить. Она может убедить их. Она может взять поводья и увести их от этой проклятой риторики.
Она мысленно повторяет это, словно мантру, пока всё не переворачивается с ног на голову.
– Насколько я понимаю, этот год также был достаточно сложным для Вас, мистер Малфой, – говорит Бербидж.
Гермиона совершает ошибку. Смотрит на него. Она продолжает это делать – не думает, что сможет прекратить.
Выражение лица Малфоя остаётся равнодушным.
– Мы получили довольно убедительные доказательства от одного из Ваших сокурсников – он хотел бы рассказать об этом поподробнее. – и Бербидж наклоняет голову, чтобы посмотреть на новоприбывшего, который занимает место свидетеля.
Гермиона чувствует, как земля уходит у неё из-под ног. Сжимает руку Гарри, пока он не мычит от боли.
– Пожалуйста, назовите своё имя.
– Захария Смит.
– Чёрт, – едва слышно шепчет она. Потому что она знала. Она знала. Она была так уверена, что это всё вернётся ей, а потом она оказалась ужасной идиоткой и забыла об этом. Решила, что это забудется, хотя так никогда не бывает.
И вот, он здесь. Готов нанести больший ущерб, чем она могла себе представить.
– И какие у Вас есть доказательства?
– Дневник, – говорит Захария, и она чувствует, как бледнеет её лицо. – который принадлежал Малфою. – он поднимает ту самую фиолетовую тетрадь, чтобы увидел весь зал суда.
Как он его достал?
Как он его достал?
Он был у меня. Как он, блять, его достал?
Нет, нет, нет. Это ужасно плохо.
Она не знала, стоит ли использовать дневник во время своего выступления, и в итоге решила, что в нём было слишком много жестокости – слишком много по сравнению с изредка мелькающими в нём осколками человечности.
И это собирается использовать Захария.
Она бросает отчаянный взгляд на Малфоя, ещё крепче сжимая руку Гарри в своей – и Малфой просто…
Он всё ещё не реагирует. Будто он вообще не здесь. Он словно статуя.
Захария прочищает горло, и она снова переводит на него взгляд.
– Здесь есть несколько записей, которые, как мне кажется, указывают на хрупкость его психического состояния.
– Его подготовили, – шипит она, чувствуя на себе взгляд Гарри. Его точно подготовили. Она ищет Доулиша в толпе – не успевает найти его, прежде чем Захария продолжает.
– Я могу… прочесть их?
Вот он. Этот робкий дурак. О, она хочет увидеть, как он давится ядом. Хочет столкнуть его с восьмидесятого этажа. Хочет, чтобы он миллион раз умер.
– Гермиона, пожалуйста, – Гарри чуть ли не всхлипывает. – извини, но я не чувствую пальцев.
Отпустить его – всё равно что разжать промышленный зажим, но она справляется, не отводя взгляда от коварного лица Захарии.
– Да, пожалуйста, – вежливо проговаривает Бербидж.
Он снова прочищает горло. Открывает дневник там, где Гермиона замечает закладку.
– Я – эм – извиняюсь за, эмм…выражения, – бормочет он.
Малфой возвращается из забвения ровно настолько, чтобы усмехнуться. Он – он, наверное, сейчас уже в бреду или что-то вроде того.
– Хорошо. Я – эм – я прочту несколько отрывков.
Гермионе приходится проглотить недовольное рычание. Конечно. Конечно, они вырвут его слова из контекста.
– 8 сентября, 1998…Ёбаная Грейнджер…ты её не знаешь, но если бы знал, то жалел бы об этом…эм, я пропущу немного, эээ – Я так надеялся, что во время войны мне прикажут убить её. Так надеялся—
В толпе раздаются громкие вздохи, и Гермиона просто жмурится, потому что знает, что все смотрят на неё.
– Ээ… Ты бы тоже убил её, если бы у тебя была возможность. Ты бы сломал эту её нелепую птичью шею, прежде чем она бы смогла договорить. Эм. Хорошо. Следующая запись. Хм, 18 сентября, 1998…и разве не было бы замечательно, если бы этой грязнокровки Грейнджер не существовало? Одной всезнайкой меньше…эээ… – он переворачивает несколько страниц.
Конечно – конечно, он выберет все худшие записи о ней, потому что именно она должна его защищать.
– 2 октября, 1998…Я забираю свои слова назад. Ничего не работает. Я просто хочу уйти. Дайте мне уйти. Я хотел бы уйти…а затем, давайте посмотрим – вот, я думаю, стоит заметить, что это было написано незадолго до того, как он применил физическое насилие к мисс Грейнджер на территории школы—
Гермиона резко подскакивает, но Гарри так быстро дёргает её назад, что почти никто этого не замечает.
– Так что, да – а здесь он, эмм, комментирует это. 6 октября, 1998…Я, блять, напал на неё…ээ…она сводит меня, блять, с ума… Я назвал её, – Захария морщится. – сукой. Ёбаной грязнокровной сукой.
И толпа – чёрт возьми, они просто продолжают вздыхать. Им так хочется быть оскорблёнными. Так хочется крови.
– Я хочу, блять, убить её…ээ, ладно, и теперь двигаемся да—
– Закончи предложение, – выдаёт она. Не успевает остановить себя.
Все взгляды обращаются к ней – словно голодные волки смотрят на ягнёнка.
– Мисс Грейнджер, постарайтесь сохранять тишину во время выступ—
– Скажите ему закончить предложение, – громче повторяет она, выдёргивая руку из хватки Гарри и поднимаясь на ноги. – Вы не можете использовать такие оборванные свидетельства. Вы не можете позволить ему исказить факты. Я читала эту запись, и он… – она резким движением руки указывает на Захарию. – должен закончить это предложение.
Бербидж прищуривается. Её губы подрагивают; они поджаты до такой степени, что это кажется болезненным. Но она опускает взгляд на Захарию и изгибает бровь.
– Вы можете закончить это предложение?
Захария переступает с ноги на ногу. Опускает взгляд в тетрадь и прочищает горло, кажется, в сороковой раз.
– Я хочу, блять, убить её почти так же сильно, как хочу поцеловать её.
Она ждёт от толпы чего-то особенного. Ждёт, что они как-то смягчатся – хоть как-нибудь. Как они смягчились тогда, с Пэнси.
Но взгляды, которые они бросают на него, кажутся осторожными. Неуверенными.
И Бербидж, улыбнувшись, поворачивается обратно к Гермионе.
– Вы довольны, мисс Грейнджер?
Гермиона шумно выдыхает.
– Займите своё место.
Гарри тянет её обратно вниз.
И Захария просто тупо смотрит по сторонам, пока ему не говорят продолжить.
– Итак, эм, да – 1 ноября, 1998… Я хочу выдрать её ёбаные волосы…Я чувствую себя так, будто моя кровь закипает…Я думаю о том, чтобы сделать что-то глупое. Затем 12 ноября, 1998…эм, каждый раз, когда я закрываю глаза, то вижу, как она кричит. Как она извивается на полу. Вижу белки её глаз и то, как неестественно выгибается её спина, и я не могу, серьезно, перестать мечтать о том, чтобы—
Она снова вскакивает на ноги, и она – в этот раз она кричит. Ей плевать.
– Нет. Нет. Ты не можешь вырывать это из контекста!
– Мисс Грейнджер, сейчас не Ваша очередь.
– Этого достаточно! – кричит она. – достаточно! Закон не может быть односторонним. Это не просто описание этого человека… – и она указывает пальцем на клетку, одновременно осознавая и отрицая влагу, которую чувствует на своих щеках. – я не могу просто позволить вам делать это.
– Сядьте. На место.
Яростно мигают вспышки. Она смотрит на Бербидж, пока её глаза не начинают болеть.
– Гермиона… – умоляющим голосом шепчет Гарри, дёргая её за руку. – Гермиона, пожалуйста. Это не поможет.
Она практически рушится на своё место, и Бербидж позволяет тишине воцариться на пару секунд. Затем говорит, вздохнув:
– Мистер Смит, давайте немного ускоримся. Есть какие-то записи, которые Вы считаете особенно интересными?
Сначала Захария смотрит на неё, словно испуганный олень, затем торопливо листает вперёд – несколько раз отлистывает назад, бормоча что-то себе под нос, словно пытаясь отыскать худшую запись из всех.
И он находит её. О, боже, он находит её.
Она так стискивает зубы, что её челюсть начинает болеть.
– 7 декабря, 1998…Вопрос: если бы вы могли изменить один выбор, который вы сделали за последний год, что бы это было?.. И затем он пишет, эм…Слишком просто. Моё выступление в суде. Мать настояла на этом, но если бы я мог вернуться назад, то я бы признал себя виновным и принял все эти первоначальные обвинения. – Захария делает паузу, чтобы поднять голову и взглянуть на зрителей, особенно выделяет последнюю фразу. – Азкабан кажется мне раем для одиночки.
Гермиона закрывает глаза.
– Хорошо, – говорит Бербидж. – спасибо, мистер Смит. Можете вернуться на своё место. Мы добавим дневник к вещественным доказательствам. Сторона защиты может выступить после небольшого перерыва.
Удар молотка до ужаса громко отдаётся в её ушах.
Когда Гарри пихает в её дрожащие руки чашку чая, тот проливается и обжигает её пальцы. Она едва чувствует это.
– Просто…попробуй расслабиться, – слабо проговаривает Гарри, занимая место рядом с ней возле фонтана в атриуме. – ещё ничего не закончилось. У тебя есть шанс.
– Какой шанс? – равнодушно спрашивает она, глядя прямо перед собой.
– Всегда есть шанс. Не сда—
– Захария вырыл ему могилу, Гарри. Я не идиотка.
– Мисс Грейнджер!
– Мисс Грейнджер!
– Вы готовы прокомментировать, мисс Грейнджер?
Перед её лицом мерцают вспышки, моментально ослепляя её, и она снова проливает на колени обжигающий чай. В какой-то момент она замечает, что Гарри встаёт перед ней. Вежливо проговаривает:
– Не сейчас, пожалуйста. Спасибо. Спасибо всем, но не сейчас…
И, о, как они склоняются перед своим героем, отступают, повторяя его имя, словно в молитве.
– Я бы тоже так хотела, – бормочет она в свою чашку.
– Как хотела?
– Чтобы я просила возможности выдохнуть и мне её действительно давали.
– Гермиона—
Вдруг раздаётся резкий хлопок, а затем шумное:
– Мисс Грейнджер!
Гарри вздыхает. Поворачивается снова.
– Пожалуйста, я сказал, не – о. – он замолкает на пару секунд. – эм. Гермиона?
Она заставляет себя оторвать взгляд от тёмного чая и видит, из всех возможных вещей, небольшого домашнего эльфа, стоящего перед ними. Она сразу вспоминает о Добби, но этот эльф не такой грязный. И у него нет синяков. Она одета в хорошие черные одежды, её большие глаза блестят; она сжимает конверт с письмом в своей маленькой руке.
– Здравствуй, – выдавливает из себя Гермиона.
– Мисс Грейнджер, мисс – у Типси есть срочное сообщение для Вас, мисс.
Она заставляет себя вежливо улыбнуться.
– Здравствуй, Типси. Можешь сказать, от кого?
– От моей госпожи, мисс Грейнджер. Ей нельзя было посылать это письмо, мисс. Ей нельзя было, но она сказала Типси, что должна. – Типси торопливо пихает конверт ей в руку.
Конверт толще и тяжелее, чем она думала. Словно внутри не только пергамент. На задней стороне видна тёмная сургучная печать, но нет обратного адреса.
– Кто твоя госпожа, Типси?
Типси покачивается взад-вперёд, она выглядит обеспокоенной.
– Миссис Нарцисса Малфой, мисс.
========== Часть 43 ==========
22 февраля, 1999
Типси исчезает, прежде чем Гермиона успевает сказать еще хоть что-то, оставляя конверт в её руках.
Конверт, который теперь кажется ещё тяжелее.
– От его матери? – тихо спрашивает Гарри. – Но она на—
– Домашнем аресте, – кивает Гермиона, опуская взгляд на письмо. Она едва осознаёт, что её большой палец уже прорывается сквозь печать.
