Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"
Автор книги: Onyx-and-Elm
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
– Это…рискованно. Там должно быть что-то важное.
Она снова кивает, но на самом деле она не особо его слушает. Потому что то, что выкатывается из конверта на её ладонь, невозможно спутать ни с чем. Флакон, внутри которого виднеется небольшое облачко голубого тумана.
Воспоминание.
– Это—
На этот раз она забывает кивнуть, поспешно выдёргивает из конверта письмо. Чуть не разрывает его, пока разворачивает.
Мисс Грейнджер,
Я внимательно следила за новостями, хотя мой доступ к ним ограничен. Но если то, что я прочла, правда, то Вы защищаете моего сына.
Мы обе знаем, что все шансы против него. И я знаю своего сына. Он сам против себя. Он не сможет Вам помочь.
Даже то, что я Вам сейчас даю, может ничем не помочь – но я верю, что они должны увидеть это. Вы должны увидеть это.
Это моё воспоминание. Пожалуйста, приведите его в качестве доказательства. Тогда, во всяком случае, он будет знать, что его мать попыталась спасти его.
Нарцисса
Гермиона моргает и перечитывает письмо. Облизывает пересохшие губы, сжимая флакон как последний спасательный круг.
– Нам надо посмотреть, что там, – выпаливает она.
Гарри всё это время пытался прочитать письмо кверх ногами.
– У нас нет Омута Памяти.
– Нам надо что-нибудь придумать. Нам надо—
– Дамы и господа, прошу вас вернуться в зал суда, – объявляет член Визенгамота. – процесс сейчас продолжится.
– Чёрт, – бормочет Гарри, встречаясь с ней взглядами.
Она чувствует себя до ужаса беспомощно, и, наверное, он видит это в её глазах. Видит, как она без слов умоляет его принять решение за неё.
– Ты должна его использовать.
Она тяжело сглатывает.
– Но я не знаю, что—
– У тебя нет выбора. Ты права, Гермиона. Смит буквально вырыл ему могилу. И вне зависимости от того, как здорово ты выступишь, ты в опасности. Это может уравнять шансы.
– Пожалуйста, вернитесь в зал суда, – говорит всё тот же мужчина, глядя точно на них. – процесс сейчас продолжится.
Она переводит взгляд на Гарри, откровенно паникуя.
– Но – что если…что если это сделает всё только хуже?
– Это его мать, Гермиона. Она бы стала так рисковать?
– Я…я не…
– Ты должна. – он берёт её за руку. Помогает ей подняться на ноги и сжимает её ладонь. – ты должна.
Флакон лежит в кармане её пиджака, когда она встаёт со всего места, чтобы выступить, чувствуя до безумия тяжёлый вес на своих плечах.
Она решила, что это её последнее средство. Она постарается понять настроение в зале. Если она почувствует, что они склоняются в его пользу, то они справятся с этим вместе, и она спрячет где-нибудь это воспоминание и никогда больше не будет об этом думать.
Если она почувствует обратное, то…будь что будет.
Она старается обойти клетку Малфоя, не глядя на него. Сейчас ей нужно сфокусироваться. Но она замечает Доулиша, и на её лице вспыхивает ярость. Всё внутри неё закипает.
Она отводит взгляд. Смотрит на Бербидж. И начинает своё выступление.
Её самые лучшие аргументы – те, в которых она раньше была так уверена – сейчас кажутся какими-то незначительными. Но даже так, она вбивает их в головы Визенгамота. Снова и снова, столько раз, сколько ей кажется нужным.
–…и мы бы никогда не зашли так далеко, если бы мистер Малфой сдал Гарри своей тёте…
– …посмотрел Гарри прямо в лицо – человеку, с которым он учился почти семь лет – на его двух самых близких друзей – и не стал говорить, что это они. Он знал. Я говорю это совершенно точно. Он знал.
–…и здесь я хочу напомнить вам, мистер Малфой – серьёзно рискуя – не стал говорить, что это Гарри, хотя это могло бы обеспечить ему и его семье награду и безопасность.
Но когда эта мысль исчерпывает себя – когда её ладони начинают потеть, а глаз Бербидж начинает дёргаться от бесчисленных повторений – она резко меняет тактику. Она изначально это не планировала, но Смит заставил её.
Она думала поговорить о Дамблдоре. Возможно, вчера – до этого утра – тот факт, что Малфой не убил его, мог показаться ей полезным. Но сейчас ей кажется, что обсуждать это может быть слишком опасно. Решает вообще не поднимать эту тему.
Нет, вместо этого она просит передать ей его дневник. Она прочтёт правильные записи, в правильном контексте – и пусть все они идут к чёрту.
Эта багрово-фиолетовая тетрадь уже кажется ей слишком знакомой. Она наверняка прочла каждую запись больше одного раза. Знает всё от начала до конца. И тем не менее, её мысли находятся в ужасном беспорядке, и она не знает, откуда начать – чем закончить.
Пока Визенгамот нетерпеливо поглядывает на неё, она пытается вспомнить худшие из записей, которые читал Захария.
Она медленно строит свою речь
– Я так понимаю, мистер Смит пытался показать, что мистер Малфой эмоционально неустойчив. Я права? – она поворачивается и находит его в толпе – долго смотрит прямо на него – достаточно долго, чтобы он опустил глаза и покраснел. Она отворачивается и поднимает дневник вверх. – и я хочу, чтобы вы поняли, почему. Мистер Смит проигнорировал записи, показывающие, через что мистер Малфой на самом деле прошёл в течение прошедшего семестра. И я уверена, что все хотели, чтобы он провалился. – она находит запись, которую знает особенно хорошо. – Это было 11 сентября. Здесь мистер Малфой ссылается на свою Тёмную Метку – а точнее, на боль, которую она вызывает. – и она прочищает горло. – Что вы тогда сказали? Что ситуация не “требует” более серьёзного лечения? – здесь он, конечно, обращается к целителям Св. Мунго, которые просматривали эти записи. Он пишет, мне просто нужны таблетки. Что-то другое. Что угодно. Пришлите их. Как видите, у меня нет проблем с тем, чтобы умолять. – она поднимает взгляд – смотрит Бербидж точно в глаза, цитируя фразу, которую прекрасно помнит. – дайте мне таблетки, дайте мне таблетки, дайте мне таблетки, дайте мне ёбаные таблетки. – Бербидж разве что чуть морщится.
– Здесь, на самом деле, не менее двадцати записей с просьбами о лекарствах против боли. С просьбами, на которые отвечали отказом без объяснений, что позволяет мне предположить, что никто особенно не беспокоился о благополучии мистера Малфоя. Здесь нет представителя от Св. Мунго, чтобы обсудить это с ним, поэтому на этом я остановлюсь. Но мне любопытно, – она оглядывает практически всех членов Визенгамота. Неожиданно чувствует себя сильнее. Осознаёт правильное направление. – кто-нибудь из вас изучал Тёмную Метку? В деталях? Вы знаете, что это такое, конечно – но кто-нибудь из вас имеет хотя бы малейшее представление о том, что она делает?
– Постарайтесь следить за своим тоном, мисс Грейнджер, – Бербидж предупреждает её со своего подиума. – у Вас нет права изображать профессора.
– Не профессора, – говорит она. – Нет, на самом деле, этого нет в школьной программе. Об этом не говорят. – она решается обернуться – посмотреть на Малфоя. Его взгляд туманный. Мутный. Но, тем не менее, он смотрит точно на неё. – просто все знают, что я вечно хочу всё знать. – она заставляет себя снова посмотреть вперёд. – и я хотела узнать об этом.
Она начинает ходить по залу, стараясь вспомнить всё, что когда-либо читала об этом.
– Тёмная метка – это очень интуитивное заклятие. Она ведёт себя так, будто у неё есть свой собственный разум. Как симбиот. Некоторые люди считают, что она даже чувствует намерения своего хозяина. И мне сложно с этим спорить после того, как я видела, что она делала с мистером Малфоем. Его Метка атаковала его. Физически. Сжигала его изнутри. В его записях это подтверждается. Постоянная, ежедневная, мучительная боль. Скажите – зачем бы тёмной магии атаковать такого же тёмного человека?
Она на мгновение замолкает, позволяя этой мысли проникнуть в умы зрителей. Позволяет себе взглянуть на Гарри, и его кивок наполняет её смелостью.
– Мне кажется, что Тёмная Метка почувствовала изменение позиции Малфоя. Она почувствовала в нём свет и атаковала его, словно вирус.
Член Визенгамота поднимает руку. Пожилая ведьма в очках с шестиугольными стёклами.
– Разве Пожиратели Смерти не воспринимали получение Метки как большую честь? Как повод для гордости?
Гермионе практически хочется поблагодарить её. Это сразу подводит её к нужному выводу.
– Вы правы. Вы совершенно правы. Поэтому – Вы должны задуматься. Зачем бы гордому Пожирателю Смерти пытаться срезать её с тела?
Шумного шёпота, что разносится по залу, достаточно, чтобы понять, что почти никто из них не знает об этом. Воодушевлённая, она разворачивается и подходит к клетке Малфоя.
– Мистер Малфой, пожалуйста, покажите членам Визенгамота Вашу руку.
Он хмурится – и она вспоминает слова Нарциссы.
Он сам против себя. Он не сможет Вам помочь.
Она смотрит ему в глаза.
Ты поможешь мне. Чёрт возьми, ты поможешь мне.
– Сделай это, – тихо рычит она. Так тихо, чтобы больше никто не услышал. – или я сделаю это за тебя.
Он шипит что-то себе под нос. Ей не расслышать. Затем он вытягивает руку вперёд, засучивает рукав своей мятой рубашки. Она отходит в сторону, чтобы они увидели.
Ровный белый шрам, ведущий от его запястья к локтю.
Она получает только пару вздохов в качестве реакции, но продолжает давить.
– Мистер Малфой прибег к таким решительным мерам; пришлось удалить все живые ткани с его руки. Он ничего не чувствует.
Малфой снова натягивает рукав и откидывается спиной на заднюю решётку клетки.
– Пожалуйста, скажите мне, – говорит она, разворачиваясь. – какой гордый Пожиратель Смерти скорее потеряет чувствительность в руке, чем сохранит эту великую честь?
Бербидж шумно вздыхает.
– Как долго Вы намерены обсуждать этот момент, мисс Грейнджер?
Этот вопрос заставляет её с силой стиснуть зубы.
– Двигаемся дальше.
Она снова ловит взгляд Гарри, прежде чем продолжить просматривать дневник – он что-то говорит одними губами.
Сделай это.
Его губы снова и снова повторяют эти слова.
Нет, думает она. Пока нет. Пока мне действительно не придётся.
Вместо этого она ныряет обратно в дневник – читает вслух каждую запись, которая, по её мнению, хоть немного показывает его человечность. Читает о том, как он закрыл её от Боггарта. Рассказывает о его собственном Боггарте, несмотря на то, что он что-то шипит сквозь зубы за её спиной. Описывает в деталях, к своему собственному стыду, как он и его факультет приняли её, когда ей больше нигде не были рады. И она чувствует себя так, будто показывает всем их грязное бельё.
И тем не менее, она продолжает. Даже если она понимает, что бьёт дохлую лошадь, она надеется – ещё надеется – что этого будет просто слишком много и Визенгамот уже забудет всё, что говорил Захария.
Она занимается этим примерно полтора часа. И Бербидж постепенно закипает.
– Это всё, мисс Грейнджер? – наконец говорит она, перебивая рассказ Гермионы о предвзятости профессора Хавершим. – поведение мистера Малфоя в течение последнего семестра? Это всё, о чём Вы хотите поговорить? Потому что если Вам больше нечего добавить, то я бы сказала, что нам пора перейти к обсуждению.
Она сглатывает слюну, скопившуюся во рту. Бросает взгляд на Гарри, хотя и так знает, что увидит в его глазах.
Сделай это, проговаривает он одними губами, широко распахивая глаза. Сейчас.
Она на мгновение закрывает глаза, слишком хорошо чувствуя спиной взгляд Малфоя.
И затем она достаёт флакон – то маленькое оружие, которое либо спасёт его, либо уничтожит.
– У меня есть еще кое-что, – она поднимает его вверх. Показывает всем. – это воспоминание Нарциссы Малфой. Его матери.
– Грейнджер, – неожиданно говорит Малфой. – нет. – и её пульс подскакивает.
– Тишина, мистер Малфой, – огрызается Бербидж. Она щёлкает пальцами. – передайте его охраннику. Мы должны убедиться в том, что оно не поддельное.
Она не знает, почему это заставляет её нервничать.
Нарцисса точно не стала бы рисковать и подделывать его. Нет. Нет, она бы не стала.
Но рука Гермионы всё равно дрожит, когда она передаёт флакон охраннику.
Он использует чары, о которых она почти ничего не знает, и Бербидж наклоняется вперёд, чтобы посмотреть на свечение, которое начинает испускать флакон. Сначала белое, затем бледно-голубое.
Гермиона медленно выдыхает.
Разочарование на лице Бербидж даёт ей понять, что всё в порядке.
На то, чтобы установить министерский Омут Памяти в центре зала, уходит около десяти минут. Он достаточно большой, чтобы можно было показать воспоминание всем присутствующим – такие всегда используют в суде. И Гермиона начинает паниковать, когда осознаёт – ей нужно будет вести себя так, будто она его уже видела. Словно она знает, что скрывается в этом облачке голубого дыма. Все будут смотреть на неё.
Насколько бы это её ни шокировало, ей придется это скрыть.
И она никогда не была в этом хороша.
Гермиона выпрямляет спину, сжимает руки в кулаки и готовится к худшему. Бербидж кивает охраннику, и он опрокидывает содержимое флакона в массивную чашу.
Несколько невероятно долгих секунд воспоминание кружится в воде – окрашивает её в чёрный. Затем, вырвавшись из неё, вверх поднимается мутное изображение – и воспоминание Нарциссы воспроизводится, словно на маггловском проекторе.
Гермионе сразу приходится скрыть ошарашенный вздох.
Потому что она смотрит на себя. Лежащую на мраморном полу, холод которого она до сих пор не забыла. И она слышит свой голос. Свои крики.
Членам Визенгамота явно некомфортно наблюдать за тем, как Беллатриса пытает её.
Она не думала, что ей однажды снова придётся пережить этот момент.
Её крики эхом разносятся по залу, звучат до невозможного громко – но недостаточно громко, чтобы заглушить голос Малфоя.
– Остановите это! – рычит он из своей клетки, и Гермиона чувствует, как внутри неё всё сжимается. – прекратите! Остановите это!
– Силенцио, – Бербидж спокойно накладывает заклинание, не отводя взгляда от изображения в воздухе. Крики Малфоя обрываются.
– Я ничего не брала! – продолжает кричать Гермиона из прошлого. – я клянусь! П-пожалуйста, пожалуйста! Я клянусь, я ничего не брала!
Нарцисса моргает медленно, редко, почти не прерывая картинку. Кажется, что это длится бесконечно. Гермиона раньше не осознавала, сколько раз она тогда повторяла одно и тоже. Снова и снова.
– Я не брала его! Я ничего не брала!
Но затем вдруг раздаётся голос Нарциссы. Тихий, едва уловимый – но сейчас все хорошо его слышат, потому что смотрят на происходящее её глазами.
– Драко. Прекрати.
Гермиона не может удержаться от того, чтобы бросить на него короткий взгляд – видит, что он всё ещё беззвучно кричит. Дёргает прутья решётки.
Почти в то же время угол обзора воспоминания Нарциссы меняется, и это возвращает её к просмотру. И вот, Малфой из прошлого. В той самой одежде, которую она отлично помнит. На том же месте в зале, который она отлично помнит. Смотрит точно вперёд, смотрит, как она кричит.
Вот только – нет. Это не всё.
Его низкий тихий голос почти не слышно сквозь её отчаянные крики, но все отлично видят, как шевелятся его губы.
– Прекрати, – снова предупреждает Нарцисса. – она увидит тебя.
Он не останавливается. Ни на секунду. Продолжает бормотать одни и те же слова, снова и снова. Не моргая. Не двигаясь. Даже когда Нарцисса дёргает его за руку. Он сфокусирован.
И Гермиона знает, что такое контр-проклятие.
Она чувствует себя так, будто её ударили под дых. И когда воспоминание растворяется в темноте над ними, её колени подгибаются. Она едва успевает схватиться за прутья решётки.
Соберись с силами.
Она смотрит на Малфоя. Обнаруживает, что он больше не кричит.
Но на его глазах выступили слёзы, и его лицо яростно покраснело, и он выглядит – он выглядит побеждённым. Побеждённым, преданным и захваченным злостью.
Бербидж ждёт ещё немного, прежде чем снять заклинание тишины.
Гермиона прочищает пересохшее горло. Ей кажется, что ей всё это снится, когда она отходит от клетки и выдыхает:
– Мистер Малфой…Вы можете объяснить Визенгамоту, что Вы делали?
Ты можешь мне объяснить?
Несколько долгих секунд он ничего не говорит. Только шумно дышит, крепко цепляясь за прутья решётки.
– Пожалуйста, объясните природу контр-проклятия, – не сдаётся она – и она звучит так, будто умоляет его. Это не спрятать. Её голос звучит отчаянно.
Спаси себя. Чёрт возьми, Малфой. Спаси себя.
Она борется с подступающими слезами.
Как ты спас меня.
Потому что она знает. Ещё до того, как он говорит это – выдавливает это так, будто этими словами подписывает себе смертный приговор. Она знает. Она не знала, но теперь она знает.
– Моя тётя использовала отравленный нож. Контр-проклятие не дало яду распространиться.
Гермиона сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Выпрямляет спину и поднимает взгляд на Визенгамот, не обращая внимания на слёзы, что скатываются по её щекам. Она в последний раз прочищает горло.
– Другими словами, он спас мне жизнь.
========== Часть 44 ==========
22 февраля, 1999
Они не совещаются.
Они размышляют, обдумывают всё и затягивают, словно зная, что каждую секунду Гермиона, скрипя зубами, стирает ещё один слой зубной эмали. Её челюсть болит. Её глаза болят и слезятся. Она пристально смотрит на основание подиума Бербидж, потому что смотреть налево от него ей сейчас нельзя.
И всё это время одно и то же слово снова и снова отдаётся эхом у неё в голове.
Почему?
Почему – почему – почему?
Она не идиотка. Она не думает, что человеческое сердце работает так – не верит во всю эту любовь с первого взгляда. Люди так не влюбляются. Почти никогда. И она уверена, что те, с кем это всё-таки происходит, на самом деле просто попадают под влияние момента. Это просто выброс дофамина.
Обычно людям – таким как она – таким как…таким как он – нужно что-то большее.
Малфой не любил её, когда она лежала на холодном мраморном полу. Те глаза, в которые она смотрела – сквозь напряжение, сквозь слезы, чувствуя, как лезвие ножа врезаётся в ее кожу – это не были глаза влюблённого. Был только страх. Её и его. Страх, отчаяние, неверие и безмолвные пожалуйста – пожалуйста, ты знаешь меня – мы учились вместе – пожалуйста.
И в то время она думала, что её просьба осталась без ответа. В то время это казалось логичным.
Малфой превратил её учёбу в ад, так что зачем бы ему было помогать? Это было логично. Это было логично.
А теперь нет.
Она отвлекается, её взгляд теряет фокус, и подиум начинает двоиться в её глазах. Она даже не осознаёт, что ведёт пальцами по буквам своего шрама, пока острый край одного из её ногтей – искусанных за последние несколько недель – не впивается в её кожу, причиняя резкую боль.
Она снова фокусируется, проморгавшись, и опускает взгляд на свою руку, смотрит, как капелька крови скатывается по ней вдоль букв ‘КРОВ’.
Яд. Как она могла не знать? Как она могла не почувствовать, как он проникает в неё? Она должна была, даже сквозь всю эту боль. Как она могла не заметить, как он просачивается сквозь её кожу, а затем растворяется без следа?
Как она могла не заметить, как движутся губы Малфоя?
Она думала, что помнит всё об этом дне.
Она невольно переводит взгляд налево – не успевает себя остановить. Он смотрит на неё чёрез решётку. Его глаза налиты кровью, его дыхание звучит хрипло. Его грудь тяжело вздымается. Влажная от пота светлая прядь прилипла к его лбу.
Она думает, что видела Малфоя разным – но никогда таким. Даже почти замерзая до смерти – даже в порыве ярости – он никогда не выглядел так.
– Посмотри, что ты наделала, – тихо выдыхает он. Так тихо, что слышит только она.
Гермиона едва осознаёт, где находится. Всё вокруг как будто отходит на второй план, когда она сталкивается с его взглядом.
Даже когда Бербидж объявляет: “Мы приняли решение”, – она едва слушает. Не может отвести взгляд. Слова “испытательный срок” и “ущерб” долетают до неё, но они кажутся ей бессмысленными. Она их не понимает.
Она слышит только его.
– Посмотри, что ты наделала, – снова бормочет он. – всё было напрасно.
Гарри приходится рассказать ей, что произошло.
Она не помнит почти ничего из того, что случилось после того, как клетка Малфоя опустилась обратно под землю. Но, кажется, всё было довольно хаотично. Многие ведьмы и волшебники – не только Доулиш – пришли специально для того, чтобы посмотреть, как Малфой будет уничтожен. Гарри говорит, что после оглашения вердикта некоторые из них буквально начали кидаться в Визенгамот подручными вещами.
Но это она понимает.
Она не понимает, почему ей не приходится снова вернуться в зал суда, чтобы защищать Теодора Нотта.
– Они отложили его, – повторяет Гарри, мягко сжимая её плечи. Они всё ещё в атриуме Министерства.
– Я…я не понимаю, – выдавливает она.
– Непредвиденные обстоятельства, – говорит Гарри. – его отложили на неопределённый срок – возможно, из-за всего этого хаоса. Они сказали, что уведомят тебя, когда будут готовы двигаться дальше.
Она тратит пару мгновений на то, чтобы осознать это, а затем оцепенело кивает. Всё, что ей удаётся сказать, это:
– Как Пэнси?
Гарри кривовато улыбается.
– Она…ну, не особо довольна. Она была не в восторге. Но я сказал, что так у тебя будет больше времени, чтобы подготовиться к его защите.
Она снова кивает.
– Спасибо.
– Гермиона, – он встряхивает её за плечи. – ты выиграла. Я знаю, что это было тяжело, но – ты это сделала. Ты выиграла.
Тогда почему я этого не чувствую?
Она просто кивает в третий раз. Растягивает губы в фальшивой улыбке.
Малфою не позволяют уйти вместе с ними. В Министерстве говорят, что его должны сначала “официально освободить”, и у Гарри уходит достаточно много времени и сил на то, чтобы заставить Гермиону двигаться.
Часть её не верит, что они действительно отпустят его.
Когда они добираются до Большого Зала, Гарри настаивает на том, чтобы она пошла с ним в Гриффиндор и отдохнула. Но он ещё не успевает договорить, а она уже направляется в подземелья – оставляет его, напоследок сжав его плечо.
Её ноги сами ведут её к ложной стене, её привычный стук эхом отзывается в коридоре. Они уже все его знают.
Но на этот раз всё по-другому.
На этот раз, когда Блейз выходит к ней, она не чувствует его безразличие. Не видит его насмешливую улыбку. Не чувствует себя незваной гостьей, когда заходит в гостиную Слизерин.
Теперь она узнаёт большинство из студентов, рассредоточенных по комнате. Тех, имён которых она раньше даже близко не знала. Возможно, потому что она защищала больше половины из них.
И на этот раз, устраиваясь в углу своего любимого кожаного дивана и понимая, что они смотрят на неё, она не чувствует себя под дулом пистолета. Когда она садится, её взгляд натыкается на Адриана Пьюси. И сначала это кажется ей игрой света.
Но нет. Она видела, как он кивнул. Он ей кивнул.
Пару секунд она просто смотрит на него, ошарашенная. Затем всё-таки заставляет себя кивнуть в ответ. Адриан возвращается к своей книге, словно ничего не произошло – но её мир переворачивается с ног на голову. Продолжает переворачиваться, когда Блейз снова появляется перед ней и протягивает ей стакан с огневиски.
– С-спасибо, – немного удивлённо говорит она, забирая его.
– Acta non verba, – отвечает он.
Она хмурится. На мгновение ей кажется, что это какой-то едкий комментарий. Действия, а не слова, в переводе с латинского. Это всё, что она знает.
Но затем он говорит:
– Это пароль.
И когда она пару раз глупо моргает, он просто кивает в сторону входа.
– Мы поменяли его сегодня утром, – его губы изгибаются в едва заметной полуулыбке. – больше тебе не придётся стучаться.
Он оставляет её сидеть с открытым ртом, уходит в спальню вверх по лестнице. И она откидывается назад – смотрит на свои колени и пытается как-то это осознать.
Доверие, понимает она наконец. Это доверие.
То же доверие, которое она теперь испытывает к ним. Ко всем. Доверие, которое практически позволяет ей уснуть где-то через полчаса – на их диване, на их территории. Но стоит ей закрыть глаза, как кто-то проходит через ложную стену.
Она вздрагивает, поворачивается. Вот и он.
Гермиона подскакивает на ноги. Все звуки в гостиной резко обрываются, все взгляды устремляются на них двоих.
Его одежда грязная. Рваная. Почему-то сейчас это даже более заметно, чем когда он был в клетке. Его фингал ещё не до конца рассосался. Но он здесь. Он здесь.
Она едва успевает улыбнуться, прежде чем видит выражение его лица.
Он в ярости.
Она видит это – не только в его глазах и в том, как стиснута его челюсть, но и в том, как его грудь вздымается и опускается с каждым вдохом.
Несколько не слишком сообразительных слизеринцев поднимаются, чтобы поприветствовать его, но отступают, когда видят его лицо. И всё это время он смотрит на неё в упор.
Она не решается двинуться. Ничего не говорит.
Пока он не выдыхает:
– Переговорим? – и кивает в сторону.
Скорее всего, сейчас не стоит с ним никуда идти. Но она не видела его уже несколько недель, не считая тех раз, когда они общались через решётку, и здравый смысл оказывается побеждён.
Она следует за ним на выход, оставляя за спиной гостиную с её тишиной.
Малфой ведёт её по коридорам, не оборачиваясь. Редкие студенты, встречающиеся на их пути, на самом деле подскакивают, увидев его – либо из-за его состояния, либо из-за того, что они не думали, что он вернётся.
Она осознаёт, что должна беспокоиться – может быть, даже бояться – когда он выходит во двор; его длинная тонкая тень падает на траву. Есть всего несколько причин, по которым им могло потребоваться уединиться. Но она не останавливается. Даже когда он спускается с холма и направляется в лодочный сарай. У неё перехватывает дыхание из-за воспоминаний об этом месте, но она ничего не говорит. Просто спускается вслед за ним по крутой каменной лестнице.
Они будут говорить о том, что произошло. Это всё, что она может понять по тому, как напряжены его плечи, по его походке. По тому, как он сжимает руки в кулаки, на секунду разжимая их, когда переступает через порог.
Но даже после того, как он останавливается у дальней стены, они проводят ещё около минуты в молчании – он стоит к ней спиной.
А затем, наконец —
– Ты довольна?
Он практически рычит. Низко и тихо.
Гермиона невольно усмехается.
– Я что?
– Довольна? – повторяет он, медленно поворачиваясь к ней. – удовлетворена? Гордишься собой?
Она чувствовала, что он попытается пойти по этому пути – думала об этом ещё по пути из Министерства. Малфой терпеть не может, когда ему помогают. Даже его мать это понимает.
– Да, – говорит она, делая пару осторожных шагов вперёд. С каждым из них он, кажется, начинает дышать всё чаще. – думаю, да. На самом деле, я очень горжусь, – ещё несколько шагов, и между ними остаётся всего лишь что-то около метра. – особенно учитывая то, что я справилась с этим без какой-либо помощи от тебя.
И даже когда она говорит это – когда смотрит, как раздуваются его ноздри – она чувствует, что это неправильно. Это не должно быть так. Она не хотела, чтобы это было так.
Потому что вне зависимости от того, как глупо он себя ведёт, вне зависимости от того, насколько он эгоистичный и упёртый, она не может стереть то, что увидела в зале суда.
Он спас её.
Она старается смягчить выражение своего лица, делает ещё один робкий шаг вперёд. Заставляет себя сказать это вслух.
– Ты спас меня—
– И что теперь? – шипит он, так резко и так неожиданно, что она невольно делает шаг назад. – после всего, что ты сделала? Я сказал тебе – я предупредил тебя – я заставил тебя поклясться, что ты не —
– Что я не что? – спрашивает она, раскинув руки в стороны. – не верну тебе долг? Почему ты можешь меня спасать, а я тебя не могу? – ещё два шага, и они стоят практически вплотную друг к другу. Она снова пытается звучать мягче. – Малфой…всё – всё закончилось. Остался только Тео, и всё за—
– Если ты достаточно глупа, чтобы думать, что всё закончилось, то я не думаю, что тебя можно считать лучшей ведьмой своего поколения.
Она недоумённо смотрит на него.
– Они убивают всех, кто защищает нас. И ты сделала себя главной целью. Ты – ты пошла и разъебала всё, – он недружелюбно усмехается ей в лицо. – как ты могла быть такой эгоисткой?
Пощёчина тяжелая и неумолимая – настолько быстрая, что она даже не осознает, что сделала это. Но она видит, как красный расцветает на его щеке. Чувствует боль, расходящуюся по её ладони. В его взгляде вспыхивают шок и ярость. Она открывает рот, чтобы защитить себя—
Рука Малфоя мгновенно находит её горло, с силой сжимая, надавливая, чтобы заставить её упереться спиной в каменную стену. Она задушенно вздыхает. Она вскидывает руки, чтобы расцепить его пальцы, когда он сжимает сильнее и подаётся ближе. Они оказываются нос к носу.
– Этого ты хочешь от меня? – бормочет он; его голос звучит так же смертельно, как ощущается его хватка. – хочешь, чтобы я вёл себя так? – он расслабляет пальцы, позволяя ей сделать единственный вдох, прежде чем сжать их снова. – почему? Почему? Почему ты вечно заставляешь меня вести себя так?
Гермионе удаётся вонзить ногти в его ладонь и затем просунуть под неё пару пальцев, судорожно вдыхая. Она не может позволить себе сдаться. Не может позволить себе отступить, даже когда кровь начинает шуметь у неё в ушах.
– Это ты эгоист, – хрипит она, почти наслаждаясь тем, как что-то вспыхивает в его глазах, как он прищуривается. Он почему-то расслабляет руку – больше не сжимает её горло, просто удерживает её на месте. Словно предлагает ей продолжить.
У неё кружится голова. Но она продолжит. Она, чёрт возьми, продолжит.
– Богатый испорченный маленький мальчик, – усмехается она. Она обнажает зубы, не обращая внимания на тревожные звоночки, что раздаются в её голове. Это не ты. Это не ты, кричат они, но это так приятно – слишком приятно – идти до конца. – терпеть не можешь, когда тебя не слушаются. Терпеть не можешь, когда кто-то кроме Папочки приходит к тебе на помощь.
Что-то вспыхивает в его холодных глазах, и он тянет её на себя, чтобы сжать пальцы в её волосах – с силой дёрнуть, причиняя боль.
Она просто чувствует воодушевление.
– Не знаешь, как правильно себя вести, – шипит она, чувствуя, как её глаза начинают слезиться. – не знаешь, как говорить спасибо.
– Спасибо? – рычит он и тянет сильнее, вырывая из неё невольный болезненный вскрик. – О, я не собираюсь говорить тебе спасибо.
Он так близко, его нос прижимается к её. Так близко, что ей хочется зажмуриться – потому что обычно, когда они так близко, ей удаётся попробовать его. А сейчас она не должна этого хотеть.
– Только попробуй, – рычит он, и ему хватает наглости уткнуться носом в её щёку – угроза, завёрнутая в нежность. – если тебя заберут у меня, я убью тебя. Ты поняла?
Она тяжело сглатывает.
– Я верну тебя с того света, если потребуется, а потом я тебя, блять, убью. Просто чтобы это был я.
На пару мгновений воцаряется тяжёлая тишина, прерываемая только их шумным дыханием.
