Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"
Автор книги: Onyx-and-Elm
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Гермиона шумно выдыхает.
“Грейнджер, хоть раз в жизни не будь ёбаной идиоткой. Да, я называю тебя идиоткой. Ты идиотка, если считаешь, что я достаточно идиот, чтобы думать, что ты будешь слушать кого-то, кроме себя”, – Гарри с трудом удаётся прочитать это предложение. – “А ещё ты идиотка, потому что ты настолько, блять, упрямая. Только ты виновата в том, что мне пришлось привлечь Святого Ёбаного Поттера. Я уже знаю, что ты никогда не делаешь что тебе говорят. Я знаю, что ты не послушала меня. Я знаю, что завтра ты попытаешься пойти в Министерство.
Тем не менее, сделай себе одолжение, постарайся не быть сукой пару ёбаных секунд и, блять, послушай меня.
Я бы послал это письмо прямо тебе, но я знаю, что ты сожжёшь его, прежде чем дочитаешь, и в чём тогда, блять, смысл? Я верю, что Поттер – Мерлин, что за ебанутый концепт – заставит тебя слушать, блять, до конца. Я уже заебался это писать, так что ты тоже заебёшься.
Вот это всё? Ты и я? Было хорошо, да?
Я могу это признать. Я могу. Мне понравилось. Не говорю за тебя, но”, – Гарри краснеет заметно сильнее, – “судя по звукам, которые ты издавала, я бы сказал, что тебе тоже нравилось.”
Она вспыхивает следом за Гарри. Неловко ёрзает на стуле.
“Но вот в чём дело, Грейнджер. Мы можем наслаждаться всем этим, но мы всё ещё не подходим друг другу. И сидя здесь без возможности заниматься хоть чем-нибудь кроме размышления, я понял достаточно много дерьма. Типа, серьёзно, сколько раз должно случиться катастрофическое дерьмо, чтобы мы, блять, поняли? Мы вредны друг для друга. Токсичны. Бессмысленны.”
Её руки сжимаются в кулаки под столом.
“Короче говоря, всё то, что происходило между нами, было просто упражнением по саморазрушению, и оно того не стоит. Я уверен, что через какое-то время ты согласишься с этим. Поэтому я надеюсь, что это освободит тебя от этого нелепого представления о том, что ты должна защищать меня. Ты скорее навредишь, чем поможешь. У меня новый хороший адвокат, и это всё, что мне нужно. Ты мне не нужна.”
Она закрывает глаза. Думает об этих нервных каракулях в его дневнике, которые говорили совершенно противоположное.
“Поэтому, пожалуйста, прекрати совать свой нос куда не следует и не вмешивайся в это. Хорошо? Я представлю, что ты кивнула. Хорошо. Можешь прекратить читать вслух, Поттер, ты ёбаный—”
– О, ну. Ладно. – Гарри останавливается. Мешкает, потому что знает, что должен встретиться с ней взглядом.
Но она чувствует это. Выражение её лица становится нейтральным, взгляд – пустым. Сначала Гарри, кажется, чувствует облегчение, но затем как будто начинает беспокоиться.
– Мне жаль, Гермиона, – говорит он. – я знаю, что это было грубо и большая часть была лишней, но это Малфой, и – ну, я имею в виду. В любом случае, мне жаль. Но я думаю, что он прав.
Она моргает.
– Думаешь?
– Только насчёт того, что не нужно идти в Министерство, – торопливо проговаривает он. – не о том, что вы – пустая трата времени или что-то из…
– Спасибо, Гарри, – коротко отвечает она, снова опуская взгляд.
– Гермиона—
– О, когда ты пойдёшь… – Она быстро пишет что-то на куске пергамента. Складывает его и протягивает ему. – можешь взять это, пожалуйста? Отправить ему? – каким-то чудом ей удаётся сохранять равнодушное выражение лица. Звучать спокойно.
Гарри смотрит на неё так, будто у неё выросла вторая голова. Ошарашенно, словно она покрыта кровью или что-то вроде того.
Словно он не знает её.
– Эм… – выдавливает он после долгого молчания. – да. Да, хорошо.
– Спасибо.
Она смотрит, как он уходит, его шаги кажутся нетвердыми, он всё ещё выглядит ошарашенным. Она точно знает, что он раскроет письмо, как только скроется из виду.
Но ей всё равно.
Если он увидит, какая разница? Что изменится?
Ничего. На самом деле, ничего. И всё, что он увидит, это:
Ты прав. Я никогда не делаю что мне говорят. В следующий раз постарайся получше.
========== Часть 38 ==========
9 февраля, 1999
НАЧИНАЕТСЯ СУД НАД ПОЖИРАТЕЛЯМИ СМЕРТИ
Сегодня Начинаются Многочисленные Повторные Рассмотрения Дел
Она замечает заголовок в углу чужого Ежедневного Пророка, когда они заходят в Министерство, и эти слова заставляют её почувствовать тошноту. Смелости и самоуверенности, которые она черпает из результатов собственных исследований, оказывается недостаточно, и репетировать всевозможные диалоги у себя в голове – это одно.
На самом деле участвовать во всём этом – совсем другое.
Раньше чужие жизни уже зависели от её знаний – например, жизнь Гарри, во время войны, бесчисленное количество раз. Но никогда – вот так.
Ей никогда не приходилось стоять перед кем-то, кто знает, что её слова – единственное, что отделяет его от Поцелуя Дементора.
Ты слишком драматична.
Нет, нет, но она не может позволить себе потерять самообладание ещё до того, как войдёт в зал суда.
Она собирается с силами. Расправляет плечи. Её пальцы рассеянно играют с краем её пиджака. Сухая рука МакГонагалл сжимает её плечо.
Двери распахиваются.
Как МакГонагалл называла это? Медиа-цирк, да?
Да, это именно он. Канаты, горящие кольца и всё такое. Её сфотографировали уже раз сто, а она ещё не сказала ни слова. Просто сидела на пустой трибуне для свидетелей со стороны защиты.
Визенгамот собирается медленно. Лениво. Словно они хотят дать всем понять, что они прекрасно знают, что это не их жизни сегодня под угрозой.
Гермиону бросает в холодный пот. Её сознание неожиданно пустеет, остаётся только то единственное, о чём она сейчас точно не должна думать. Слова репортёра, брошенные ей сегодня утром на улице возле здания Министерства.
– Не волнуйтесь, мисс Грейнджер – сегодняшний день можно считать просто тренировкой!
МакГонагалл цепко схватила её за плечо, пытаясь помешать ей повернуться лицом к мужчине, но Гермиона никогда не знала, как можно оставить вопрос неотвеченным.
– Извините? – спросила она. Требовательно.
Репортёр, скрывшись за камерой, сделал снимок и объявил – достаточно ясно и без каких-
либо оговорок.
– Перед защитой Драко Малфоя. Это, конечно, единственная причина, по которой Вы здесь, верно?
МакГонагалл утащила её прочь, прежде чем она успела сказать что-то ещё, но теперь его слова скачут в её голове.
Тренировка…
Просто тренировка.
Человеческие жизни – это не тренировка.
Но она понимает, что маленькая, скрытая её часть думала так о сегодняшнем дне. Не может принять это.
Ещё более удивительно то, что репортер смог так быстро всё понять. Она нигде не объявляла, что будет выступать сегодня как свидетель со стороны защиты.
Почти все остальные репортёры спросили, почему она пришла “посмотреть”.
Но не было недостатка в шепотках и приглушённых вздохах, когда она заняла своё место на трибуне свидетелей.
– Дамы и господа, пожалуйста, тишина. Спасибо, – раздаётся удар молотком, глубокий голос Кингсли эхом разносится по залу.
Гермиона вырывает себя обратно в настоящее.
Кингсли не находится на должности Верховного Чародея – он просто председательствует на судебных процессах в качестве зрителя. Он не будет выступать как судья, присяжный и палач, как это делал Фудж. Это достойно восхищения. Честно.
Но сегодня она жалеет о том, что он принял это решение. Иначе она хотя бы знала бы, что вердикт будет справедливым.
Нет, Верховный Чародей – это, на самом деле, Верховная Волшебница. Гермиона видит пучок у неё на голове, когда она подходит, чтобы заменить Кингсли на главном подиуме, поблагодарив его за призыв к порядку.
И её сердце сжимается.
Это Фейт Бербидж. Младшая сестра Чарити.
Гермиона знает, что её снимают. Она не может показывать свои эмоции – но если бы она могла, она бы закричала.
Как это может считаться справедливым судебным разбирательством? Как – как они могут позволить кому-то настолько эмоционально вовлечённому председательствовать? Кому-то, чья сестра умерла в доме одного из обвиняемых?
Её пальцы начинают дрожать, и, чтобы сделать всё ещё хуже, Фейт бросает на неё короткий взгляд, её немолодое лицо сохраняет нечитаемое выражение. Она тут же отводит глаза, но этого достаточно, чтобы Гермиона поняла, что ей здесь не рады.
Фейт машет рукой, укрытой сливовыми одеяниями, и члены Визенгамота и наблюдатели занимают свои места.
– Спасибо за то, что вы здесь, – проговаривает она, опуская на нос свои очки, и Гермиона осознаёт, что ищет в её тоне какое-то подобие снисхождения.
Не находит ничего. Эта женщина – каменная стена.
– Сегодня мы начинаем с пересмотра дела… – она опускает взгляд на лежащий перед ней пергамент. – Адриана Пьюси, обвиняемого в соучастии по делу Пожирателей Смерти. Пожалуйста, приведите обвиняемого.
Гермиона медленно выдыхает. И Адриан Пьюси поднимается в зал в своей клетке.
Это напоминает ей катание на маггловских каруселях. На тех, металлических, которые вращаются, вращаются и вращаются. Заставляют тебя хотеть слезть. Заставляют тебя чувствовать себя отвратительно.
Её записи измятые и рваные, её пальцы дрожат каждый раз, когда она пытается найти нужную страницу, уверенная – всегда так уверенная – в том, что она что-то забыла. Лучший ответ. Другой ответ. Последнее средство, которое она может использовать. Последнее доказательство. Ещё один шаг, который отведёт его от Поцелуя Дементора.
Прокуроры Визенгамота готовы к бою. Они стойкие. Не дают ей передохнуть ни секунды.
– Назовите случай, когда мистер Забини действовал на благо Волшебного общества.
– Не правда ли, что бабушка и дедушка мистера Пьюси были одноклассниками и друзьями Тома Риддла?
– Посмотрите на эту фотографию, пожалуйста – Вы отрицаете, что это мистер Забини, справа сверху?
– Мистер Пьюси когда-нибудь выражал Вам сомнения по поводу убеждений его семьи на тему чистоты крови?
– Вы помните, как мистер Забини сопровождал Драко Малфоя на патруле Пожирателей Смерти ночью 1 мая, 1998?
– Взгляните на эту фотографию.
– Вы узнаёте этот почерк?
– Пожалуйста, предоставьте какие-нибудь доказательства Ваших дружеских отношений с мистером Забини.
– Мисс Грейнджер, оставайтесь с нами, пожалуйста.
– Вы знаете, кто этот мужчина?
– Мистер Пьюси когда-нибудь оскорблял Вас из-за Вашего статуса крови?
– Мисс Грейнджер?
– Сосредоточьтесь, пожалуйста, мисс Грейнджер.
– Мисс Грейнджер—
– Гермиона?
– Гермиона, ты вернулась…
– Гермиона?
– Ты…
Она оцепенело ползет в глубину своей кровати; от Большого Зала и до гостиной Гриффиндор, она игнорировала всех, кто обращался к ней. Она лежит, уткнувшись лицом в малиновые подушки, пока у неё не заканчивается воздух, а потом переворачивается на спину. Узкие рукава её пиджака сжимают её руки. Её глаза слезятся. Её шея болит.
“Освобождён от всех обвинений.”
Адриан не присутствовал в достаточном количестве пропаганды Пожирателей Смерти – на достаточном количестве чёртовых фотографий – чтобы его можно было осудить. Она пришла к этому выводу на раннем этапе своего исследования, но его испуганные голубые глаза – так пристально на неё смотрящие, такие отчаянные, такие неуверенные – не позволили ей проигнорировать хотя бы малейшую часть информации, которую она собрала.
Усталые и раздражённые, члены Визенгамота, скорее всего, решили поберечь силы. В конце концов, впереди были более важные сражения. Они отпустили Адриана уже через сорок пять минут дачи показаний.
Но она недолго оставалась окрылённой.
Суд над Блейзом Забини занял девять с половиной часов. Допускались только небольшие паузы для того, чтобы выйти в уборную и выпить воды. К концу у Гермионы уже дрожали ноги от усталости.
Она несколько раз напоминала себе, что в этом нет ни хорошего, ни плохого. Суды быстро заканчиваются, когда всем сразу ясен исход.
Хороший, как в случае с Адрианом.
Или плохой, как с Люциусом Малфоем.
Для Визенгамота – и для Гермионы, хотя ей не хочется это признавать после всех исследований, которые она провела – Блейз был загадкой. Окутанный тайной, он появлялся на множестве этих чёртовых фотографий, и он находился на неправильной стороне, когда всё закончилось.
Но его хладнокровное поведение сработало в его пользу, поскольку он никогда не делился со средствами массовой информации своими взглядами на тему чистоты крови, даже когда его родители были до невозможного откровенны.
Это, по мнению Гермионы, спасло его жизнь – а не её бесконечные бесполезные показания на тему его хороших оценок, той его дальней родственницы, которая отказалась от всех обычаев чистокровных волшебников, и его общей вежливости.
К концу процесса она паниковала. Цеплялась за каждую соломинку.
И её душа благополучно ушла в пятки, её взгляд был сосредоточен на Блейзе – на его равнодушной маске – когда они озвучили вердикт.
Вы приговорены к испытательному сроку длиною в год, и Вы должны будете выплатить возмещение ущерба в размере 12000 галеонов.
Она закрыла глаза, резко почувствовав облегчение, а затем вновь распахнула их, чтобы увидеть реакцию Блейза.
Он тоже это почувствовал? Или он был зол? У него были деньги? Не был ли испытательный срок слишком—
Когда клетка начала спускаться, Блейз поймал её взгляд, позволяя своей маске треснуть, легко улыбнулся и коротко кивнул.
После этого она использовала накопившийся адреналин, чтобы успешно вернуться в Хогвартс, но, стоило ей оказаться там, как всё внутри неё совершенно отключилось.
Она почти ничего не сделала, а сегодня был только первый день.
Как она вообще планировала спасти их всех?
10 февраля, 1999
Между первым днём суда и слушаниями Пэнси и Милисент перерыв в один день. МакГонагалл освободила её от занятий на время разбирательств, но это не значит, что у неё есть какая-то возможность передохнуть.
Первое, что она видит, когда садится завтракать – это Пророк.
ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР: НАША САМАЯ ЯРКАЯ ВЕДЬМА СТАНОВИТСЯ ТЁМНОЙ?
Героиня Войны Теперь Сочувствует Пожирателям Смерти
Ей едва удаётся доесть свой тост.
На первой странице под этим заголовком находится фотография маленькой, почти прозрачной девушки с испуганным взглядом. Она даже не узнаёт себя.
Все за столом Гриффиндор, кроме Джинни и Гарри, читают эту статью. Рона нет.
– Пошёл полетать, – говорит Гарри, когда она спрашивает.
Никто ничего не говорит о суде – спасибо и за это – но в воздухе царит напряжение.
А потом кое-кто говорит. Только не тот, на кого она рассчитывала.
Совы разносят почту, Гермиона фокусируется на своём завтраке; в какой-то момент прямо на её тарелку падает конверт без обратного адреса.
Её взгляд притягивает к нему, словно магнитом, и сначала ей не хочется его открывать.
Выясняется, что ей и не нужно.
Оно взлетает вверх само по себе, и вокруг раздаются вздохи, потому что все – все – знают, что это значит.
Письмо открывается, и голос Драко Малфоя разносится по Большому Залу.
“ГРЕЙНДЖЕР, ЁБАНАЯ ПРЕДАТЕЛЬНИЦА! Я ЗАСТАВИЛ ТЕБЯ ПООБЕЩАТЬ! Я ЗАСТАВИЛ ТЕБЯ ПОКЛЯСТЬСЯ, ЧТО ТЫ НЕ БУДЕШЬ! ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧЕМ ЭТО ЧРЕВАТО! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДАЖЕ СДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ПОТОМУ ЧТО Я СКАЗАЛ ТЕБЕ, ТЫ ЁБАНАЯ ЭГОИСТИЧНАЯ СУКА, КАК ТЫ МОЖЕШЬ– “
Совершенно ошеломлённая, она машинально – автоматически – взмахивает палочкой, и кричалка загорается. Разъярённый голос Малфоя обрывается, и Большой Зал погружается в ужасно тяжёлую тишину.
Письмо рассыпается в пепел.
Гермиона роняет голову на руки и не поднимает взгляд, пока не чувствует, что осталась одна за столом.
========== Часть 39 ==========
11 февраля, 1999
Она просыпается в холодном поту в половину третьего ночи.
Ей снилось, что она смотрит, как Пэнси Паркинсон опускается под пол зала суда в своей клетке, пока слова “приговорена к смерти” эхом отражаются от стен.
Но в жизни?
Нет, извините, это ей не подходит.
Она отбрасывает одеяло и выходит из спальни, завязывает свой халат по пути вниз по лестнице, перепрыгивает через ступени, спускаясь в пустую тёмную гостиную. Взмахнув палочкой, она зажигает огонь в камине – бросает в него все бумаги, которые подготовила к суду. Все эти истории и записи, которые она собирала всё это время.
Ничего из этого не сработало. Ни с Блейзом, ни с Адрианом. Все эти семейные древа и истории об их добросовестности не сыграли никакой роли в зале суда. Они никак не повлияли на окончательные вердикты Визенгамота. Значение имели только точные доказательства, и она постепенно осознаёт, что наиболее значимыми были—
Намерения.
В случае с Блейзом и Адрианом, очевидно, помог недостаток таковых. Их пассивность – вера Визенгамота в то, что они были как бы перетянуты на тёмную сторону общим потоком. То, что они не тянулись к этому сами.
С Пэнси всё не так просто. Пэнси была активной. Как и Драко, Пэнси отправляли на миссии.
В отличие от Драко, Панси их выполнила.
Руки Гермионы дрожат, когда она достаёт чистый лист пергамента и перо, пытаясь что-то придумать. Что угодно. Какой-нибудь гениальный способ доказать, что Пэнси сделала то, что сделала, по уважительной причине. Ей даже не нужно это доказывать, нужно просто иметь возможность утверждать это. Ей нужно—
– Гермиона?
Она подскакивает, и перо выпадает из её дрожащей руки.
Гарри стоит у подножия лестницы, держа в руках Карту Мародёров; его волосы в беспорядке.
– Прости, эм… – говорит он, – иногда я смотрю на неё, чтобы уснуть. Я видел, как ты ходила туда-сюда, а потом ты, ну – ты как-то остановилась и замерла, и я немного забес—
– Я в порядке, Гарри, – тихо проговаривает она, взглянув на него – по-настоящему взглянув на него за, кажется, ужасно долгое время. Он похудел. Ещё сильнее, чем перед войной. И он кажется уставшим. И она задумывается о том, как ему, наверное, тяжело каждый день улыбаться.
– А – да, верно. Хорошо. – он отворачивается. Поднимается на несколько ступеней. Какой-то внутренний инстинкт предупреждает её о том, что это в каком-то смысле последний шанс.
– Мне страшно, – в отчаянии выдавливает она.
Он замирает. Часы над камином оглушительно тикают.
– Мне… – она сглатывает ком в горле. – мне страшно, и я очень одинока.
Кажется, он молчит целую вечность, и всё это время Гермиона чувствует, как она краснеет – как слёзы скапливаются в уголках её глаз – потому что она знает, что звучит глупо, смехотворно и жалко и —
– Знаешь, это у тебя никогда не получалось, – говорит Гарри, пока ещё не поворачиваясь.
Она смахивает первую слезу, которая скатывается по её щеке, шмыгает носом.
– Что? – она уверена, что не хочет знать ответ.
– Просить о помощи.
Мышца на её лбу судорожно дёргается. Она смотрит на спину Гарри, пока он не поворачивается, самую малость, и не ловит её взгляд одним глазом.
Снова долгое молчание.
Затем он изгибает бровь, и она понимает, что он ждёт её. Даёт ей возможность – этот последний шанс. Он…он предлагает.
Помощь.
И она понимает, хотя осознавать это чертовски тяжело, что он прав. Она никогда не просила. Никогда не знала, как.
Часы отсчитывают ещё тридцать секунд, и Гарри снова отворачивается. Поднимается ещё на одну ступеньку—
– Помоги, – слабо шепчет она. Прочищает горло. – П-помоги…помоги мне, – ещё две слезы оставляют влажные следы на её щеках. – Пожалуйста.
Снова наступает тишина.
Но затем Гарри поворачивается к ней лицом, и на его губах играет слабая улыбка.
– У неё были Домашние Эльфы?
– Не знаю. Может быть. Наверное. Но к ним бы точно не относились хорошо. Они не выступят в её защиту, – к этому моменту Гермиона уже буквально кверх ногами. Она лежит, перекинув ноги через подлокотник дивана, её кудри подметают ковёр; она смотрит в потолок. Отчаянно надеется, что смена положения поможет ей что-нибудь придумать.
Что кровь, устремившаяся ей в мозг, сможет выбить из него какую-то идею.
Гарри склонился над стопкой записей, которые они сделали за последние несколько часов; первые солнечные лучи просачиваются в комнату, словно угрожая.
Сначала они потеряли какое-то время, обсуждая все “почему”. Но это было необходимо, потому что ей нужно было, чтобы Гарри понял. Он это заслужил.
Не значит, что она отлично с этим справилась.
– Она, ну, ужасная…
– Я знаю.
– И она смеялась над твоими зубами—
– Я знаю.
– И над твоими волосами—
– Я знаю, я просто – я вижу в ней что-то большее, Гарри. Я – я рассуждаю логически, и поэтому я думаю об обстоятельствах, а когда ты думаешь об обстоятельствах, ты – ты просто…ну, становится проще это понять. Мир, в котором она выросла.
– А когда ты оставалась в Слизерин? – он немного поморщился, говоря это. – тогда она хорошо к тебе относилась?
– Нет.
Гарри открыл рот. Она явно его удивила.
– Но она позволила мне остаться.
На этом они остановились. Гарри оставил её в покое. Больше не спрашивал ничего насчёт “почему”, позволяя им переключиться на ещё более сложное “как?”
Четыре долгих часа они пытались найти в Пэнси Паркинсон что-то, что смогло бы заставить её выглядеть достойно.
За четыре долгих часа они ни к чему не пришли.
Она пытается скрыть свою панику, это можно засчитать за третью причину, по которой она лежит кверх ногами. У Гарри от усталости покраснели глаза.
– Хорошо, хорошо, – он неожиданно поднимается на ноги, немного повышает голос. Хлопает в ладоши. – хорошо. Новый план. Можешь ещё раз дать мне её дневник?
Гермиона протягивает руку и сталкивает тетрадь персикового цвета к его ногам. Снова запрокидывает голову. Пэнси не только наколдовала слова “ТУПАЯ ХУЙНЯ” на её обложке, но и наложила на неё охранное заклинание, так что все, кто открывают её, видят только пустые страницы.
Потому что, конечно, её должно быть настолько сложно защитить.
– Ты не сможешь их снять, я уже пыталась, – говорит она, наконец переходя в сидячее положение и чувствуя сильнейшее головокружение.
Гарри опускает палочку и вздыхает.
– Я понимаю, что ей нужна приватность, но мне кажется, что это слишком.
Гермиона утягивает подушку и утыкается в неё лицом.
– Ну да, немного, – бормочет она. – наверное, она не хотела, чтобы Тео это прочёл.
– Кто?
Она отпускает подушку и откидывается на подлокотник. Массирует виски.
– Тео. Теодор Нотт. Он на нашем курсе—
– Нет, я знаю, кто он, Гермиона, я просто – я имею в виду, почему он? Что если он увидит?
– О, эээ… – она осознаёт, что пообещала молчать. Никому не говорить. – ну, это личное.
Гарри смотрит на неё, наклонив голову; ей знакомо это выражение лица. Оно означает, что он думает, что она ведёт себя неразумно.
– Гермиона—
– Гарри, я пообещала ей—
– Я думаю, сейчас ей уже всё равно—
– Это даже не что-то важное, это просто—
– Гермиона, скажи мне.
Она тяжело вздыхает и потирает глаза; чувство вины разливается в её груди. Он прав. Ей нужно признать, что он прав.
– Хорошо. Хорошо. Это просто – она влюблена в него. Думаю, поэтому. Она не хотела, чтобы он случайно что-то увидел, потому что, наверное, она не раз упоминала это в своих записях. Видишь? Бесполез—
– Гермиона, вот оно! – восклицает Гарри так неожиданно и так громко, что она чуть не падает с дивана. Этажом выше кто-то ворочается в кровати, она слышит, как скрипит пол.
Гермиона смотрит на него так, будто он отрастил вторую голову.
– Не видишь? – он машет тетрадью перед ней. – вот, что мы им скажем, Гермиона! Вот как ты это вывернешь. – он с торжествующим видом швыряет тетрадь на кофейный столик. – это история любви.
– Гарри, я не—
– Теодор Нотт был Пожирателем Смерти, правильно?
Она колеблется, хмурится.
– Да. Без метки, но да.
– И разве мы не делаем всё возможное, чтобы остаться рядом с теми, кого мы любим? Чтобы защитить их?
Гермиона садится ровнее.
– Так что вот оно, – он лишний раз постукивает по обложке дневника. Точно по слову “ХУЙНЯ”. – всё, что она сделала, она сделала для него. Ради любви.
Казалось бы, его слова должны были заставить её рассмеяться – это слишком похоже на фразу из какого-то ужасного любовного романа. Но она молчит. Теряет дар речи.
Пока—
– Боже мой, – выдыхает она.
Губы Гарри растягиваются в тёплой улыбке.
– Боже мой! – она вскакивает с дивана и берёт его лицо в свои руки, целует его точно в нос. – Ты гений, Гарри Поттер. Настоящий гений.
Он игриво кланяется, но замирает, когда она с серьёзным видом берёт его за руку. Всё веселье растворяется.
– Пойдёшь со мной? – спрашивает она. Сжимает его руку. – если это не слишком…
Он шумно выдыхает, а в следующее мгновение уже прижимает её голову к своей груди; она вдыхает его тёплый, знакомый запах. Гарри.
– Тебе просто нужно попросить, Гермиона.
Только когда она отстраняется и обнаруживает, что его рубашка намокла, то осознаёт, что плачет.
“УЖАСНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ, НЕВОЗМОЖНО”
Основатель БС Реагирует На Результаты Первых Разбирательств
Это заголовок Пророка, который продаётся по всему атриуму Министерства, но ей было некогда его читать. Она предельно сосредоточена, всё лишнее кажется фоновым шумом.
К тому же, сегодня все снимают не её. Не её отвлекают вопросами и яркими вспышками. Сегодня у них есть Гарри.
Он идёт немного позади неё, рядом с МакГонагалл, держит руку у своего лица, скрываясь от камер, и повторяет: “Извините, без комментариев”. Они пробираются сквозь толпу так быстро, как только возможно.
Стоит им скользнуть в лифт, как МакГонагалл зачаровывает его двери, заставляя их захлопнуться; они проваливаются вниз, и шум голосов репортёров растворяется в тишине.
– Извини, Гарри, – говорит Гермиона, но он только пожимает плечами. За все эти годы он успел привыкнуть к этому. МакГонагалл освободила его от занятий, чтобы он смог пойти с ней, и она невероятно за это благодарна.
Дело не только в моральной поддержке. На самом деле, она чувствует себя гораздо сильнее, когда входит в зал суда вместе с ним. Чувствует себя непобедимой, как раньше, когда они втроём были против всего мира.
– Директор, – говорит Гермиона, когда они подходят к дверям. Она чуть не забыла. – Вы можете снова запросить доступ к камерам временного содержания? На вечер?
Двери распахиваются. МакГонагалл недовольно фыркает, но всё равно сжимает её плечо.
– Я посмотрю, что можно сделать.
Вспышки камер. Шелест мантий. Кингсли призывает всех к порядку, точно как в первый день, и Гарри занимает место среди зрителей (некоторые ведьмы и волшебники сразу пересаживаются, чтобы оказаться поближе к нему), а Гермиона направляется к пустой трибуне свидетелей со стороны защиты.
Фейт Бербидж снова занимает свое место на подиуме – так же приветствует всех – хотя кажется, что она выглядит чуть более недовольной. Она явно тоже была разочарована исходом прошлого разбирательства.
Краем глаза Гермиона замечает в толпе Доулиша вместе с несколькими его последователями; стайка мурашек пробегает по её спине. Видимо, он почувствовал, что должен прийти. Видимо, решил, что его присутствие как-то сможет что-нибудь изменить.
Гермиона расправляет плечи. Сразу решает, что это ничего не изменит.
– Приведите обвиняемую, – приказывает Бербидж, и Гермиона прикусывает щёку, наблюдая за тем, как Пэнси поднимается в своей клетке. Она вспоминает свой сон, тот снова и снова проигрывается в её голове – как бесконечный цикл.
Пэнси выглядит измождённой.
Это первое, что она замечает. Пэнси явно недоедала, её руки стали ещё тоньше, а скулы – ещё острее. Тем не менее, она как-то умудрилась аккуратно завязать свои волосы – её причёска смотрится безупречно. Как выясняется, Пэнси не собирается выглядеть помятой даже на пороге смерти.
– Мисс Паркинсон, Вас обвиняют в соучастии по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете предъявляемые Вам обвинения?
Пэнси морщится, но её голос остаётся спокойным, ровным.
– Понимаю.
– Вы хотите что-то сказать, прежде чем начнутся слушания?
Она осторожно прислоняется к одной из стен клетки, поднимает руку, чтобы осмотреть свои ногти.
– Только то, что помещения, которые Вы нам предоставили, грязные и неудобные.
В зале раздаётся тихое бормотание, и Гермиона стискивает зубы. Ловит взгляд Пэнси и слабо качает головой.
Не делай это ещё сложнее.
Пэнси, кажется, удивляется, когда видит её. Её тёмная тонкая бровь выразительно изгибается, но это единственная её реакция; она вновь поворачивается к Бербидж.
– Это всё? – спрашивает та.
– Да, – говорит Пэнси.
– Хорошо. Давайте начнём.
Визенгамот выступает против неё, мягко говоря, агрессивно.
Первые несколько часов Гермиону даже не вызывают, потому что они слишком заняты обсуждением многочисленных событий, в которых она участвовала, и доказательств её виновности. Её имя в одном из важных списков. Её фотография с Грейбеком и Долоховым. Её слова в ночь битвы.
Всё это время Пэнси сохраняет нечитаемое выражение лица, она разве что выглядит скучающей – но Гермиона видит, как её руки, сжимающие прутья решётки, чуть подрагивают.
А затем Бербидж говорит:
– Есть ли кто-нибудь, кто хочет выступить в защиту обвиняемой? – и Гермиона решает, что ей нужно быть ещё более агрессивной.
Она встаёт, точно как в прошлые разы, но в этот раз её руки не заняты кучей записей. И сейчас она решает спуститься с трибуны свидетелей, чтобы встать рядом с клеткой Пэнси.
– Я хочу, – говорит она, встречая взгляд Бербидж и стараясь звучать максимально уверенно.
– Мисс Грейнджер, мы будем видеть Вас здесь постоянно? – тянет Бербидж, прищурившись.
– Пока мне есть, кого защищать, мадам, да, – отвечает она.
С подиума раздаётся тяжёлый вздох. Они обе знают, что Бербидж не может остановить её. Это совершенно законно – выступать в защиту любого количества обвиняемых, если она знает их лично.
Гермиона лишний раз проверила это сегодня утром.
– Тогда продолжайте, – говорит Бербидж.
– Спасибо, мадам, – она отворачивается и делает небольшой круг, чтобы обратиться ко всему Визенгамоту, – дамы и господа, я здесь не для того, чтобы отрицать участие мисс Паркинсон в этих преступлениях.
Из клетки позади неё раздаётся тихое шипение – скорее всего, это Пэнси решила, что она собралась сдавать её окончательно, а не защищать.
И Гермиона прекрасно знает, как сильно та будет ненавидеть её за её следующие слова.
– Вы предоставили впечатляющие доказательства, и я не собираюсь это оспаривать. Но я думаю, что важно рассказать вам, почему она это сделала. – она чувствует спиной тяжёлый взгляд Пэнси. Находит Гарри в толпе, видит, как он кивает ей. – всё, что делала мисс Паркинсон, она делала ради того, кого любила. Чтобы защитить его.
Раздаются рассеянные вздохи.
– Грейнджер, – слышит она – тяжёлое, жёсткое предупреждение от Пэнси.
– Вам лучше хранить молчание, Мисс Паркинсон, – огрызается Бербидж.
Избегая взгляда Пэнси, Гермиона выбирает точку на стене напротив и разговаривает с ней.
– Пэнси Паркинсон присоединилась к Пожирателям Смерти, потому что, по её мнению, это было единственным способом обеспечить безопасность Теодора Нотта, в которого она была влюблена—
Волну вздохов заглушает хриплый крик Пэнси.
– Я ВЫДЕРУ ТЕБЕ ВОЛОСЫ! – она бросается на решётку, скалясь, но Бербидж взмахивает палочкой, и по клетке проходится электрический разряд, отбрасывая Пэнси назад с отвратительным шумом.
