Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"
Автор книги: Onyx-and-Elm
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Её сердце наливается свинцовой тяжестью.
Это был не просто яркий кошмар. Она действительно здесь, в гостиной Слизерин, и ей больше некуда идти.
Единственный источник звука – настенные часы. Они шумно тикают. Она поворачивается и прищуривается.
Четыре часа утра.
Она тихо выдыхает. Отсюда видны очертания Драко, лежащего на соседнем диване. Его грудь вздымается и опускается слишком часто. Неровно. Кажется, каждый следующий вдох застревает в его горле. Рука, которую он закинул за голову, вздрагивает, пальцы сжимаются и разжимаются.
Она понимает, что он спит так же беспокойно, как и она.
Сглотнув, чтобы увлажнить пересохший рот, Гермиона убирает кудри с лица и с трудом поднимается на ноги. Остатки огневиски в организме заставляют её покачиваться.
В такое время все в Гриффиндор точно спят. Некому будет высмеять её. Она, наверное, сможет спокойно пробраться в свою кровать.
А потом она проспит весь день. Проспит все уроки.
Будет спать, пока это всё не пройдёт. Вечно, если потребуется.
Заставляя исчезнуть одеяло, которое он, насколько она помнит, создал вчера, она пытается осторожно пройти между диванами мимо стола. Переоценивает свои силы.
Она спотыкается, её ноги подкашиваются, и она ударяется о край стола, опрокидывая кубок.
– Чёрт, – шепчет она, но Драко тут же садится на кровати.
– Какого ху—
– Чшш… – она коротко машет ему. – это я.
Драко тяжело дышит несколько долгих секунд, прежде чем упасть обратно на спину.
– Мерлин, Грейнджер. Ты отбираешь годы моей жизни, – он потирает лицо рукой.
– Прости. Я ухожу. Прости, – шепчет она, чувствуя себя идиоткой.
Она пытается прошмыгнуть к выходу мимо его кушетки и при этом удержать равновесие – но она подходит к подлокотнику, когда он протягивает к ней руку. Ловит её за бедро.
Она подскакивает. Снова спотыкается, но в этот раз он дёргает её к себе, заставляя приземлиться сверху. Выбивая из него дыхание с приглушённым “уфф!”
– Прости! – снова шепчет она, пытаясь подняться на ноги, но он только кашляет и тянет её к себе. Устраивает её так, чтобы она больше не упиралась коленями ему в живот, а локтями – в плечи.
– Иногда я думаю, что ты не стоишь всех этих хлопот, – бормочет он ей в шею, поворачивая их на бок, так что теперь она зажата между ним и спинкой дивана.
– Что ты делаешь? – она продолжает сопротивляться, хотя её тело и чувствует себя комфортно рядом с ним. – мне нельзя здесь оставаться.
– Всем плевать, Грейнджер. Здесь уж точно. Все и так знают.
Она думает, что это потому что он только проснулся. Почти уверена, что днём, когда на них будет пялиться толпа разъярённых слизеринцев, он будет думать по-другому.
Но то, как его дыхание обжигает чувствительную кожу её шеи, мешает спорить. Мешает сопротивляться.
Диван всё ещё немного влажный, и он тоже. Она дрожит, когда его холод проникает в неё. Медленно позволяет себе расслабиться. Сдаётся.
Драко сонно вздыхает, когда замечает это. Он опускается глубже в кожаные подушки и устраивает колено между её ног так, чтобы оно прижалось к внутренней стороне её бедра. Слишком близко. Слишком близко.
– Не здесь, – выдыхает она, внезапно снова напрягаясь. Дрожит, но не от холода.
– Я ничего не делаю, – выдыхает он ей в шею. Явно не понимает, что даже если он вообще не будет двигаться, она никогда не сможет расслабиться в подобной позиции.
Минут пять она просто лежит так, дышит неглубоко, слушая тиканье часов. Не может понять, уснул он или нет. Сама точно не сможет. Теперь она явно проснулась.
И она думает.
Думает о его колене, которое находится там, где совершенно точно не должно. Думает об этой комнате, такой незнакомой. Думает о Нотте, о Забини и Паркинсон, а потом о Роне и Гарри, о Джинни.
Думает слишком много, как обычно.
– Я чувствую запах дыма, – внезапно бормочет Драко; он тянется, чтобы постучать пальцем по её виску.
– Отвали, – шипит она, бросая на него короткий взгляд. Его глаза всё ещё закрыты.
– Кто-нибудь вообще беспокоится так много, как ты? Где-нибудь платят за беспокойство? – он говорит медленно и расслабленно – наверное, ещё наполовину спит. – тебе стоило бы туда устроиться, – но его пальцы соскальзывают с её виска и начинают рисовать маленькие круги и завитушки на её щеке.
Точно наполовину спит.
– Мне есть, о чём беспокоиться, – шепчет она, игнорируя приятные ощущения от его прикосновений. – я теряю друзей.
Теперь он открывает глаза. Медленно моргает, проскальзывая взглядом по её лицу. Он опускает руку – приподнимается на локте.
– Скажу честно, хотя тебе это не понравится. Часть меня кайфует, когда я вижу тебя такой.
Она морщит брови.
Он уточняет:
– Когда вижу, как ты что-то теряешь. Борешься. Страдаешь. После многих лет наблюдения за тем, как вы с Чудо-Близнецами постоянно побеждаете, на это очень приятно смотреть.
– Не сомневаюсь, – говорит она после долгой паузы, чувствуя, как боль распускается под её ключицами. Пытается понять, почему она не злится на него за эти слова. Почему они не отзываются звоном в её голове. Всё, что ей удаётся сказать, это, – Чудо-Близнецы. Ещё одна маггловская отсылка, о которой ты не должен знать.
Драко заглядывает ей в глаза. Легко пожимает плечом.
– Я полон сюрпризов.
Она выдаёт невесёлую улыбку.
– В любом случае, – добавляет он, удобнее устраивая своё колено между её ног. У неё перехватывает дыхание. – мне кажется, Уизли ждёт очень сложный семестр.
Она щурится на него. Её так отвлекают его слова, что она даже не замечает, как его рука проскальзывает по её бедру. Обращает на это внимание, только когда он начинает расстёгивать её джинсы.
Она пытается остановить его, чувствуя, как разгоняется её пульс, но он отпихивает её руку и тянет собачку вниз. Наклоняется, чтобы скользнуть губами по её шее.
– Мне не понравилось, что он сказал.
Она звучит сбито – растерянно, когда он забирается рукой под край её простых белых трусов:
– Что… что я предательница?
Драко качает головой, проскальзывая носом вдоль её ушной раковины.
– М-м.
Её голос дрожит
– Что я ничто?
Он неожиданно кусает её за шею. Так сильно, что она вздрагивает от боли.
– Ага, – говорит он, обжигая дыханием её кожу, а затем оглаживает языком пострадавшее местечко, словно извиняясь. – это.
Она отвечает дрожащим выдохом.
Драко медленно проводит по ней пальцем вверх и вниз, рисует ленивые круги, запуская электричество по её нервным окончаниям.
– Хуже то, что ты, блять, походу веришь в это, – он резко убирает руку – только чтобы заставить её смотреть, как он засовывает тот же палец себе в рот. Обсасывает его.
Задушенный всхлип вырывается из её горла. Её щёки стремительно розовеют.
– Что чертовски абсурдно, – продолжает он, доставая влажный палец изо рта и вновь проскальзывая ладонью между её ног.
Она охает. Цепляется за его плечи, сминая влажную ткань его рубашки.
– Это бесит меня, – говорит он; его пальцы находят удобный ритм – скользят в ней, заставляя её бёдра дёргаться им навстречу. – но не так сильно, как он.
Она прячет лицо в его груди. Не может позволить ему смотреть на неё, когда он делает это с ней.
– Я хочу причинить ему боль, – мурлычет он, его слова не соответствуют его тону. Не соответствуют ничему, особенно когда он дразнит её вход. Обводит его мозолистым пальцем. – чёрт, я так хочу причинить ему боль. – а затем он проскальзывает внутрь двумя пальцами.
Она приглушает свой крик, прижимаясь к нему лицом; впивается ногтями в его плечи.
– Позволишь мне ранить его? – бормочет он ей в ухо, даже когда двигает пальцами внутри неё, каждый раз находя эту странную, идеальную точку, которую она не может описать. Ту, что заставляет пальцы её ног поджиматься.
– Не надо, – пищит она – слабо, едва слышно.
– Пожалуйста, пожалуйста, я хочу сделать ему больно, – его голос грубеет. Он начинает чаще двигать рукой, – позволь мне сделать ему больно.
Это неправильно. Она знает, что это неправильно.
Но знать это недостаточно, чтобы остановить сладкое, ноющее удовольствие, поднимающееся между её бёдер.
– Нет, – хнычет она, и он вводит в неё третий палец, поворачиваясь так, что теперь он практически лежит на ней. Нависает над ней. Вбивается в неё.
Так она не может спрятаться от него, и его губы захватывают её, оказывая болезненное давление. Он кусает. Сосёт. С силой.
– Я хочу, чтобы он истекал кровью. Хочу вспороть его маггловским ножом.
Она хмурится, одновременно в знак протеста и из-за жара, пылающего внутри. Она жаждет. Нуждается. Боится.
– Скажи, что я могу. Скажи, что позволишь мне.
Она может только покачать головой, зажмурившись, прикусив язык. Она так близко. Слишком близко.
– Даже если нет, я думаю, я всё равно это сделаю.
И после этого он заканчивает говорить. Он хватает её за талию свободной рукой, подтягивая её ближе. Наклоняет её так, что угол, под которым входят его пальцы, становится невыносимым. И они скользят внутрь и наружу, внутрь и наружу, так уверенно – так беспощадно, что вскоре она сжимает пальцы на его рубашке и крупно вздрагивает. Вскрикивает, когда оргазм взрывается внутри неё почти яростно. Мстительно.
Когда ей наконец удаётся отпустить его, её руки дрожат. Его рубашка измята. Его губы припухли.
И его взгляд – дикий. Довольный. Очень довольный тем, что ему удалось сделать это с ней.
– Не – не причиняй ему боль. Тебе не нужно.
Он наклоняется к ней. Целует её слишком сладко.
– Не буду ничего обещать.
========== Часть 29 ==========
4 января, 1999
– Кругом валяется этот мусор.
Она вскакивает, охнув, и пихает Драко коленом в бедро, а затем он просыпается и начинает ругаться, и они принимаются застёгиваться на все пуговицы. Оба пытаются понять, зачем Теодор Нотт садится на диван между ними.
Гермиона быстро накладывает на себя чары – приводит в порядок свои спутанные волосы и стирает все доказательства их неподобающего поведения. Она не планировала уснуть и сейчас нервно осматривается, пытаясь понять, кто ещё на них смотрит.
Но здесь только Нотт, и его, кажется, совершенно не интересует, что происходило между ними. Он держит в руках Ежедневный Пророк – бросает его на столик перед ними – и Гермиона цепляется взглядом за один из нижних заголовков.
ОСТАВИТЬ ПРОШЛОЕ В ПРОШЛОМ?
Теории Ведьминого Досуга о Свидании Гермионы Грейнджер с Бывшим Пожирателем Смерти
Она вздыхает, протягивая руку, чтобы обратиться к соответствующей статье, но Нотт шлепает её по ладони.
– Не эта, – раздражённо огрызается он, а затем распахивает Пророк с такой силой, что тот разрывается по краям. – это дерьмо.
На этой странице изображена движущаяся фотография Драко и Нарциссы Малфой, которые выходят из Министерства вместе со своим адвокатом в день апелляции. Затем на ней появляется Пэнси Паркинсон, что идёт по Косой Аллее, прикрывая лицо рукой, отгоняя прессу. Затем Нотт со своим адвокатом на апелляции, он сидит, массируя виски. Затем Блейз Забини, проталкивающийся через других представителей прессы, пытаясь попасть на Кингс-Кросс.
В заголовке написано:
ПРОШЛО ПОЛГОДА, А ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ ВСЁ ЕЩЁ СВОБОДНО ГУЛЯЮТ ПО ГОРОДУ
– Ты когда-нибудь слышал об этой чёртовой организации? Или, по крайней мере, так они это называют, – Нотт спрашивает Драко. – “Борцы за Справедливость”?
Драко качает головой и устало потирает глаза; щурится, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть всё получше.
– Думаю, что они хотят отправить нас всех в Азкабан.
– Нет, приятель, – Нотт раздражённо тычет пальцем в газету. – они хотят нас, блять, убить. Я прочитал сраную статью. Вот. Прочитай вот это, – он ещё немного рвёт её, когда хватает со стола, и протягивает её Драко, указывая на нужное предложение. – прочти это. Прочти.
Драко зевает и сонно читает вслух:
– “С октября прошлого года организация накапливает значительную поддержку и растёт в количестве; она выступает за политику абсолютной нетерпимости к обвиняемым Пожирателям Смерти и их союзникам. Доулиш, бывший Аврор, основатель БС и защитник дела, призывает пересмотреть приговор, утверждая, что преступники должны получить наказание по всей строгости закона.”
– Прочти эту ёбаную цитату, – Нотт снова тычет в газету.
Драко читает, и его ленивые интонации постепенно растворяются.
– “Кому нужно Министерство Магии, которое не может осуществить правосудие, когда это нужно? Это ведьмы и волшебники, ответственные за сотни пыток и убийств – вне зависимости от того, решили они испачкать руки или нет – и их защищают такие уважаемые учреждения, как Хогвартс, Дурмстанг и Больница Св. Мунго. Они не заслуживают и никогда не заслужат эту защиту. БС подаст ходатайство о возобновлении всех закрытых дел против этих лиц в связи с нарушением прав и безопасности волшебного общества. Мы намерены сделать особенный акцент на том, что мы и бесчисленные члены этого сообщества считаем истинной справедливостью: Поцелуй Дементора”.
Когда он заканчивает последнее предложение, его голос дрожит; Гермиона поднимает взгляд и видит, что он побледнел. Видит, как он пытается отшутиться.
Он бросает Пророк обратно на стол.
– Они просто пытаются продать свои газеты. К следующей неделе эта статья будет похоронена под очередной подборкой лучших манёвров Поттера на квиддиче. – он массирует затылок, прислоняясь спиной к липкой коже дивана. – в любом случае, это незаконно.
– Это не так, – бормочет Гермиона, не сразу осознавая, что сказала это вслух. Но они оба поворачиваются, чтобы посмотреть на нее, и она жалеет о том, что не прикусила язык. Она вздыхает. Отводит взгляд, вместо них разговаривает с чёрным мраморным столом. – магглов защищает закон, который не позволяет судить их за одно и то же преступление дважды. Волшебное общество – нет. Поскольку безопасность и секретность этого мира имеют наивысшее значение, любой приговор может быть пересмотрен на основании того, что нынешнее положение представляет угрозу для волшебного мира.
Гостиная погружается в тишину.
Затем Нотт фыркает. Бросает:
– Ну, блять, – и тянет к себе бутылку огневиски. Сейчас семь утра. – видишь? Мы все умрём.
– Я не говорю, что им будет легко доказать это. Я только говорю, что… ну, это возможно, – слабо проговаривает она. Что-то тяжёлое и ядовитое проскальзывает у неё внутри. Она не уверена, что именно.
Боковым зрением она ловит то, как Драко выхватывает огневиски из рук Нотта. Он делает большой глоток, и она задумывается о том, бывает ли когда-нибудь кто-то из них по-настоящему трезвым.
– И что нам тогда делать? – спрашивает он. Её бесит, что он спрашивает. Бесит, что от неё ожидают наличия всех ответов. Бесит, что прямо сейчас она больше всего хочет, чтобы у неё был лучший ответ. Другой.
– Вы ничего не можете сделать. Пока не… – она обрывает себя. Ощущает болезненно сильное чувство вины и быстро поправляется. – Если. Если вас не вызовут в суд.
Они сидят в тишине, все втроём смотрят прямо перед собой. Утренний свет, проникающий в Чёрное Озеро, отражается в окнах. Парочка второкурсниц шумно сбегает вниз по лестнице из спальни и проходит мимо, но никто не оборачивается на них.
Она ловит обрывки шёпота девочек, пока они выходят из гостиной, спотыкаясь друг о друга и пялясь на них. “– Грейнджер делает в Слизерин —” и “– рубашка Малфоя вся помята —” и “– думаешь, они… —” а затем “– все втроём?”
Их хихиканье затихает, когда они проходят сквозь ложную стену, и всё, о чём она может думать, это – потрясающе. Больше сплетен.
– Дай мне бутылку, пожалуйста, – говорит она.
Она ждёт, пока не пройдёт половина времени, отведённого на завтрак, прежде чем пробраться в Гриффиндор, чтобы переодеться —
Пробраться в Гриффиндор.
Что за ужасающая и смехотворная концепция.
Она чувствует себя нежеланной гостьей, даже когда стоит в пустой спальне и застёгивает пуговицы на своей рубашке. Дрожащими пальцами завязывает галстук, его красный и золотой цвета как будто насмехаются над ней – всё это кажется идиотской шуткой.
И когда она, примерно за двадцать минут до конца завтрака, добирается до Большого Зала, то совершенно не знает, что делать.
Её взгляд неуверенно соскальзывает к столу Гриффиндор, находит Гарри, Рона, Джинни и остальных на их привычных местах; правда, никаких типичных для них веселых разговоров там не наблюдается. Они общаются тихо, и их лица совсем не кажутся довольными. Кажется, они уже знают, где она спала сегодня ночью. Настроение их небольшой компании мрачное. Тяжёлое.
Она может почувствовать это даже от дверей, возле которых стоит, колеблясь.
И она не может с ними сесть.
Она не может. Она не может.
Она отводит взгляд, когда Гарри замечает её – и, возможно, всё дело в нескольких глотках огневиски, кружащихся в её пустом животе, но она неожиданно для себя направляется к столу Слизерин на онемевших ногах.
Нотт и Забини спорят о всё той же статье в Пророке, попивая тыквенный сок. Пэнси сидит, прислонившись плечом к Забини, со скучающим видом, и заплетает волосы; её тарелка нетронута. И Драко, как обычно, пишет что-то в своём дневнике.
Она игнорирует до абсурдного шумный стук собственного сердца, устраивается на скамейке. Садится напротив Драко. Рядом с Ноттом.
И каждая пара слизеринских глаз за этим столом уже смотрит на неё. Она как будто слышит со стороны голос Рона – “…она что, шутит…” – но, возможно, ей просто показалось.
Пэнси реагирует первая.
– О, замечательно, – шипит она и бросает косичку, чтобы воткнуть вилку в яичный белок на своей тарелке. Она яростно жуёт его и не поднимает глаз до конца завтрака.
Нотт поднимает бровь.
– Значит, ты решила сыграть в предательницу по полной, м? – спрашивает он, и его голос звучит странно. Дразняще. Он не звучит дружелюбно. Но и не то чтобы недружелюбно.
И Драко…
Драко ничего не говорит, когда отвлекается от своего дневника.
Но выражение его лица – его взгляд – говорит обо всём более открыто, чем когда-либо.
Она видит яркое, порочное удовлетворение. Победоносное, словно он только что одержал победу в каком-то очень длительном соревновании. То, как он улыбается, обнажая зубы – это зло, это зло, вот что это такое.
Потому что теперь она точно знает, что он разрушил все её отношения с друзьями. Совершенно уничтожил её репутацию.
И он так доволен.
Она так хочет ненавидеть его за это. У какой-то её части это получается. У той её части, которая всегда была и всегда будет против этого – против того, что происходит между ними, что бы это ни было.
Но другая её часть не может не заметить честность этого выражения.
Потому что Драко никогда не будет хорошим. Он знает это. Он следит за этим.
Он никогда не попытается быть хорошим
И она вроде как довольна этим. Она почти нуждается в этом. Почти… почти жаждет этого.
И она не думает, что когда-нибудь поймет, почему.
В течение дня она успевает испачкаться в горячем Бодроперцовом зелье, которое Парвати проливает ей на рубашку – “Прости, ты меня знаешь. Я такая неуклюжая…” – и которое продолжает жечься даже после охлаждающих чар; она замечает, как на Защите от Тёмных Искусств Невилл хочет задать ей вопрос, но в последний момент прикусывает язык, словно его специально проинструктировали, запретив разговаривать с ней, и он только вспомнил об этом; кто-то достаточно креативно проклинает её, и следующие полчаса её суставы не могут сгибаться; кто-то ещё буквально дёргает её за волосы.
Это мелко. По-детски. Всё это.
И она убеждает себя, что не стоит об этом волноваться. В конце концов, именно Джинни накладывает охлаждающие чары, Джинни расколдовывает её конечности; несмотря на то, что она остаётся с Гарри и Роном в течение дня, она периодически посылает Гермионе обнадёживающие взгляды.
Взгляды, которые указывают на то, что она собирается помочь в этом, даже если сейчас ещё не подходящее время.
Но Гермиона всё равно чувствует себя отвратительно, когда осознаёт, что ей нужно окружить свою кровать защитными заклинаниями, прежде чем забраться в постель.
И она вообще практически не спит.
7 января, 1999
Дневник,
Видя, что теперь я всё равно могу умереть, я решил больше не отвечать на ваши глупые вопросы. Вы можете доложить об этом кому, блять, угодно, но я нахуй отказываюсь, ясно? Я заебался.
Я собираюсь писать о чём мне, блять, хочется.
Мой адвокат вчера прислал мне сову – с ним связались люди ёбаного Доулиша. Миньоны, скорее. Он сказал, что изо всех сил постарается помочь мне избежать повторного разбирательства.
Но он чертовски хуёвый адвокат, ясно? Поэтому я полагаю, что попаду на чёртов процесс, а потом, в конце концов, я, блять, умру.
И вы, наверное, будете рады, что вам больше не придётся разбирать мой хуёвый почерк.
Рад за вас.
Кстати, могу вам сказать, что мне всё ещё очень приятно наблюдать за тем, как разваливается жизнь Грейнджер. Практически до ёбаного оргазма.
Я предупреждал её, что я не её тип.
Или, может, я предупреждал только вас.
В любом случае, каждый раз, когда я вижу, как она сдерживает слёзы, я чувствую себя, блять, замечательно. Я вспоминаю о том, как меня наказывал Отец после того, как мы проиграли ёбаный Кубок Хогвартса, или когда сраный Поттер обошёл меня на квиддиче – иногда это заканчивалось тем, что он зашивал мне заклинанием рот на два дня, как-то даже на три, и я думал, что умру от голода – и я так, блять, рад, что она тоже пробует на вкус поражение. Надеюсь, оно кислое, как уксус.
Но я также хочу остановить эти слёзы, прежде чем они упадут. Хочу целовать её, пока её глаза не высохнут. Хочу трахать её, пока единственной болью, которую она чувствует, не станет эта боль между её ног после того, как я взял её снова, и снова, и снова и, блять, снова.
Мне всё равно, если она не доверяет мне.
Я ей не доверяю.
Но я в восторге от того, сколько боли она выносит, чтобы заслужить меня.
Никому, блять, раньше не приходилось заслуживать меня.
Мне также стало совершенно ясно, что мне не нужно разрезать Уизли на маленькие рыжие полоски. То, как разъёбывается его лицо каждый раз, когда она хотя бы говорит со мной, просто чертовски смешно – кажется, ему очень больно – так что мне придётся сделать совсем немногое.
Очень, очень немногое.
Драко
========== Часть 30 ==========
9 января, 1999
– И что теперь? Ты теперь здесь, блять, живёшь?
Гермиона отвлекается от своего эссе по Зельеварению. Пэнси лежит на своей привычной кушетке, огонь камина отсвечивает ярко-оранжевым светом её недовольное лицо, поджатые губы. Она в очередной модной ночной рубашке с кружевной отделкой, её волосы затянуты в тугой пучок.
– Привет, Пэнси, – она снова опускает взгляд. Пытается вспомнить, на чём остановилась.
– Я задала тебе вопрос.
Гермиона пожимает плечом. Не знает, что ещё добавить.
– Большинство из вас, кажется, не против.
В течение последней недели она делала уроки и проводила большую часть свободного времени в Слизерин и возвращалась в Гриффиндор только на ночь. Она не может сфокусироваться, когда они все смотрят – шепчутся. Не может ни о чём думать, когда находится в одной комнате с Роном и Гарри, но чувствует, что они бесконечно далеки от неё.
Нотт и Забини, кажется, веселятся каждый раз, когда отвечают на её контрольный стук. Кто-нибудь из них всегда впускает её, и она просто сидит с ними в гостиной – учится, читает, практикует заклинания.
Когда отвечает Драко, всё становится сложнее.
Она не разговаривала с ним с того самого утра – с того взгляда за завтраком. Не уверена насчёт того, как ей стоит вести себя с ним.
Но он пускает её, и они тоже сидят вместе в гостиной. Обмениваются сложными взглядами каждый раз, когда один из них замечает, что другой смотрит на него.
Её великий жест – жест, который в действительности оказался просто ужасным – оказал… странное влияние на их взаимоотношения. Она доказала то, что он хотел. Доказала, что ей не стыдно. И она носит подвеску каждый день.
Но они не стали чем-то. Не стали парой.
Их даже сложно назвать любовниками.
На самом деле, кажется, что этот её жест в большей степени покорил Слизерин в целом, чем конкретно Драко. Нотт и Забини относятся к ней свободнее. Даже люди, которых она видит редко, такие как Пьюси и Булстроуд, как будто чувствуют себя комфортно рядом с ней. Они перестали недовольно коситься на неё. Словно поняли, что она сдалась. Поняли, что она сделала с собой.
Но Драко… Драко, кажется, проверяет её.
Ждёт, пока она вернётся в Гриффиндор в слезах. Ждёт, пока она начнёт притворяться, что ничего из этого не хотела.
Возможно, он не понимает перманентность этого. Перманентность того момента, когда его губы коснулись её, увековеченного в чёрно-белой печати.
– Я против, – огрызается Пэнси, и Гермиона отвлекается от своих размышлений. Снова смотрит на неё, внимательно изучает её взглядом.
– Почему?
И ей действительно, действительно любопытно.
Пэнси Паркинсон – это загадка. Ещё несколько недель назад Гермиона думала, что знает о ней всё. Она думала, что в Пэнси не было ничего, кроме горькой смеси из предубеждений на тему крови, соперничества между факультетами и общей зависти, спрятанной под невозможно симпатичной маской. Думала, что она все эти годы висела на Драко только ради статуса и возможного наследства, как говорил он сам.
Но теперь она не так уверена. В прошлый раз, задав этот вопрос, она точно не получила настоящий ответ.
Потому что Пэнси Паркинсон, кажется, ненавидит её так сильно, что ведёт себя практически как если бы боялась её.
Вот как сейчас, когда она ёрзает на кушетке, бормоча:
– Что значит почему? – и её лицо краснеет, а ноздри раздуваются.
– Как я сказала, – отвечает Гермиона, стараясь звучать равнодушно. Спокойно. – Конкретно мы с тобой никогда не ссорились. А моя кровь? – она откладывает своё эссе. Немного подаётся вперёд, чтобы получше взглянуть на Пэнси; её тёмные глаза кажутся бездонными. – я сомневаюсь, что дело в этом.
Эти глаза тут же широко распахиваются, а затем Пэнси тоже подаётся вперёд. Выплёвывает:
– Ты отправила моих родителей в Азкабан.
– Ты знаешь, что это не так. Не я. Не лично я, – Гермиона чувствует, как её руки сжимаются в кулаки. Старается звучать всё так же спокойно. – они просто оказались не на той стороне.
– Иди нахуй, ты грязная, мелкая… – её резкий голос разносится эхом по пустой гостиной, но Гермиона обрывает её, прежде чем она успевает закончить.
Спрашивает то, что она действительно хотела узнать всё это время.
– Ты влюблена в Драко?
Пэнси давится словом “грязнокровка”, что кажется почти поэтичным. По артериям Гермионы разливается какая-то глупая радость, которая, впрочем, растворяется, когда она видит, как Пэнси становится очень, очень бледной.
– Что? – сдавленно спрашивает она.
– Ты влюблена в него? По-настоящему, действительно влюблена в него? – теперь она уже не может остановиться. Должна выяснить всё до конца. – я долго думала, что это не так, но теперь я понимаю, что, возможно, была неправа. Это единственная причина, которая приходит мне в голову – почему ты ненавидишь меня так сильно.
Пэнси застывает, совершенно ошарашенная, кажется, практически на целую минуту, её идеально симметричное лицо становится совершенно пустым.
Затем выражение её лица меняется, и она фыркает, откидываясь назад – делает это так неожиданно, что пугает Гермиону.
– Ты же, блять, лучшая ведьма нашего курса. Я думала, ты окажешься более креативной.
Из уст Пэнси это звучит почти как комплимент.
Но она не может толком на этом сфокусироваться, потому что Пэнси – она сказала нет. Она сказала нет, и теперь Гермиона запуталась.
А она терпеть не может это чувство.
– Нет? – выдыхает она, нахмурившись так сильно, что от этого может заболеть голова.
Пэнси снова фыркает и устраивается на кушетке поудобнее, вытягивая длинные голые ноги и скрещивая лодыжки.
– Нет, дурочка. Не-а.
– Тогда почему—
– Я ненавижу тебя, потому что я точно знаю, как легко тебе было бы разрушить их жизнь. – она обводит широким жестом всю гостиную Слизерин. – мои друзья. За эти восемь лет они стали моей семьёй. Я ненавижу тебя, потому что ты пробралась к нам, и они достаточно глупы, чтобы доверять тебе, но я вижу тебя насквозь. И я знаю. Я знаю. Один неверный шаг от любого из них, и ты используешь этот ебучий золотой пьедестал, на который волшебное общество вознесло тебя после войны, чтобы уничтожить их.
Гермиона обдумывает это секунд десять.
А затем качает головой.
– Нет.
– Извини, блять, что?
– Нет. Опять же, я просто не верю тебе. Может, пару месяцев назад это имело бы смысл. Но ты видела, как я смотрю на Драко. И ты видела, как на меня теперь смотрят студенты моего факультета. – она уверена, что права, хотя и не понимает, почему. – ты врёшь. Это что-то большее.
– Иди нахуй.
– Ты влюблена в него, – говорит она снова – словно констатируя факт, и Пэнси стискивает зубы.
– Иди нахуй.
– Так вот оно что. Ты влюблена в него.
– Заткнись нахуй, грязнокровка! – она поднимается из своего удобного положения, снова наклоняется вперёд, её лицо покраснело.
– Просто признай это.
– Заткнись! Заткнись!
– Скажи это. Скажи, что ты любишь его—
– Заткнись нахуй!
– Ты почувствуешь себя лучше, когда сделаешь это—
– Клянусь Мерлином, я—
– Скажи это!
– Иди нахуй!
– Скажи это!
– Я ЛЮБЛЮ ЕГО! – кричит Пэнси; она взмахивает рукой, проходясь по поверхности чёрного мраморного стола, смахивая с него хрустальные бокалы. Разбивая их на тысячи крошечных осколков.
Гермиона прислоняется к спинке дивана. Тихо выдыхает, стараясь успокоиться.
Гостиная погружается в мёртвую тишину. Сейчас половина двенадцатого. Она задумывается о том, не разбудили ли они кого-нибудь.
Пэнси дрожащими руками поправляет свой пучок, разглаживает прядки, которые выбились из причёски во время её яростной вспышки. Почти изящно откидывается назад, складывает руки на коленях, словно это не она тут только что кричала.
– Мне жаль, – неожиданно для себя говорит Гермиона. – мне жаль, что ты любишь его. Но я рада, что узнала правду.
Пэнси невесело усмехается.
Так натянуто и, очевидно, едва сдерживая слёзы.
– Ты ничего не знаешь, – говорит она, посмеиваясь, шмыгает носом и осторожно проводя пальцами по нижнему веку. Стирая всё лишнее. – это не он.
Гермиона удивлённо моргает.
– Я не люблю Драко.
И её растерянный мозг спешит собрать воедино новую информацию, перемешивая и расшифровывая прошлые мысли, превращая известное в неизвестное. Неизвестное в известное. Воспоминания о её первой ночи в этой гостиной вспыхивают у неё в голове.
– Я не люблю Драко, – снова говорит Пэнси, сдержанно вытирая новые слёзы. – я люблю—
– Тео, – заканчивает за неё Гермиона.
И неожиданно всё это почти, почти обретает смысл.
Пэнси медленно выдыхает через нос, плотно сжимает губы.
– Тео, – наконец выдавливает она. Наконец подтверждает
И Гермиона осознаёт, насколько это на самом деле было очевидно. Взгляды, которые она бросает на него. То, как она сидела здесь той ночью, с Ноттом и Забини. Ужас на её лице, когда она услышала о Ромильде Вейн, которую, кстати, на следующий день кто-то проклял.
