Текст книги "Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)"

Автор книги: Onyx-and-Elm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Попытайся понять, в каком положении я нахожусь, – говорит он ей вслед, но дверь уже закрывается.

И когда она идет по пустынному мрачному коридору, она совершенно неожиданно проникается уважением к прошлому Драко Малфою – к тому, который называл её грязнокровкой и ухмылялся вместо того, чтобы улыбаться.

Он никогда не притворялся хорошим парнем, как Рон или Захария.

Он решил быть кем угодно, но не хорошим парнем.

И на мгновение эта честность поражает её. Эта старая поговорка звучит в её голове. Малфой никогда не пытался привлечь никого мёдом. Он никогда не обещал ничего подобного. Он всегда обходился дёгтем.

Она задаётся вопросом о том, всегда ли ей больше нравился дёготь.

25 ноября, 1998

– Ты понимаешь, сколько сейчас времени, Грейнджер?

Её сердце пропускает удар, и она отстранённо задаётся вопросом о том, когда она начала так на всё реагировать. Повернувшись, она видит его, стоящего в дверях Визжащей хижины. Необычное место для встреч, но оно кажется ей безопасным.

Она смотрела на то место у окна, где однажды лежал истекающий кровью Снейп. Не думать об этом невозможно, и прибытие Малфоя – хорошая возможность отвлечься.

– Да, – отвечает она наконец. У него в руке письмо, которое она отправила ему совой меньше часа назад, и если теней под его глазами недостаточно для того, чтобы понять, что она его разбудила, то его одежда позволяет в этом убедиться. Он… ну, он в спортивных штанах – она в жизни не смогла бы представить Малфоя в них, и уж точно не собиралась увидеть. Они тёмно-серые, заправлены в коричневые ботинки, а ещё на нём нет пальто. Только чёрный джемпер, который, как ей кажется, не очень помогает от ноябрьского холода.

– Что было такого важного, что не могло подождать до утра?

Она полностью поворачивается к нему – откидывается на подоконник и пожёвывает свою нижнюю губу.

– Я попыталась закончить свою… историю с Захарией Смитом, – говорит она после небольшой паузы. – и он – ну, ему это не очень понравилось.

Какое-то время они стоят в тишине.

Выражение лица Малфоя сложно прочесть.

– Не очень понравилось, – повторяет он, и по его голосу тоже невозможно понять хоть что-нибудь.

– Он сказал, что расскажет им всем – о… – она слабо взмахивает ладонью между ними, и его бровь изгибается, когда она делает это, – …если мы не продолжим.

Малфой пару секунд размышляет, задумчиво глядя на неё. Но когда он начинает говорить, в его голосе легко услышать насмешку.

– И тебя это так напугало, что ты ощутила потребность в том, чтобы организовать встречу поздней ночью?

– Ранним утром, – говорит она, прежде чем успевает подумать, и морщится, когда понимает, что сказала это. – Сейчас… сейчас раннее утро, а не поздняя ночь, – жалким голосом добавляет она.

– Можешь выключить эту ёбаную часть своего мозга?

– Смотри, Малфой, я просто хотела предупредить тебя, – поспешно проговаривает она, прежде чем он успевает продолжить. – я не думаю, что он будет долго ждать, прежде чем разыграть эту карту.

– У него одна карта, Грейнджер – и это я, – Малфой скрещивает руки на груди. Её взгляд предательски, по-идиотски скользит вдоль привлекательного изгиба его бицепса, худого, но при этом достаточно мужественного. – Тебя это так беспокоит?

– Нет – я… да. Я – я не знаю, – она неуклюже подаётся назад, снова отворачивается от него к окну. Она делает глубокий вдох. Приводит в порядок свои мысли. Сложно заниматься этим, когда смотришь на него. – Тебе это тоже вряд ли понравится.

– Хоть я и Пожиратель Смерти, – он заканчивает её предложение по-своему, – что делает тебя лучшей половиной ситуации, – он звучит холодно.

– Я не говорила этого.

– Иди нахуй, Грейнджер, – рычит он, не обращая внимания на её слова. Она бросает на него взгляд через плечо. – Думаешь, ты ёбаный приз?

– Нет.

– Ты думаешь, если бы мне предложили сто человек на выбор, я бы выбрал тебя?

– Я бы выбрала тебя.

– Ведь ты не поверишь, но я бы, блядь, выб—

Он резко замолкает, словно в него запустили соответствующее заклинание.

Она снова смотрит в окно. Не хочет смотреть на него. И тем не менее, она хотела сказать это. Могла остановить себя, но не стала.

Во всяком случае, она рада, что сказала это осознанно.

– Ты бы что? – едва слышно спрашивает он.

– Я бы выбрала тебя.

Малфой раздражённо фыркает.

– Не играй в святую, Грейнджер. Это работа Поттера.

Она снова поворачивается лицом к нему, но не поднимает глаза. Не уверена, что хочет.

– На самом деле, я веду себя очень эгоистично, – сообщает она земле у себя под ногами. – очень, очень эгоистично.

Какое-то время они молчат. Когда он заговаривает, его голос звучит мягче. Она продолжает смотреть на свои ноги.

– И как это?

Её ответ оказывается неожиданно простым. Он легко вырывается из её рта, так, будто уже давно должен был стать известен миру за пределами её глотки.

– Мне нравится то, как я себя чувствую рядом с тобой. Тебе не нужно, чтобы я была счастливой, или дружелюбной, или хотя бы… или хотя бы вежливой. Ты относишься ко мне так же, как и до войны. Ты грубый и самолюбивый и – и чертовски жестокий, и ты не осторожничаешь со мной – ты называешь меня сукой и толкаешь в стены. Ты ужасен. Ты ужасен, и я ненавижу тебя так же, как и ты меня. А когда я с остальными, я чувствую себя пятном на белой скатерти. Словно я всё порчу. Я не – я не могу это нормально объяснить. Я просто… с тобой я могу – я могу злиться так сильно, как хочу. Ты такой угрюмый и грубый, что я не чувствую, что всё порчу. Всё уже испорчено.

Она поднимает глаза и сразу же жалеет об этом, когда видит, как он смотрит на неё.

– Ты права. Это эгоистично, – говорит он.

– Это далеко не всё, – она отталкивается от стены. Делает два шага к нему и чувствует, как холодок пробегает по спине. Вздрагивает. Малфой стоит, не двигаясь, словно статуя. – Я… – выдыхает она, и её голос теряет силу когда она вытягивает свою руку. Она дважды отдёргивает её, прежде чем позволить ей коснуться его груди сквозь мягкий джемпер. – Мне ещё нравится чувствовать это. Тебя. – другую её руку тянет туда же, словно магнитом, и вскоре обе её ладони покоятся на его груди. Она не представляет, как это смотрится со стороны. В любом случае, он не отстраняется, и она осознаёт, что никогда не касалась его так. Так медленно. Так осторожно. Она больше не понимает, что она говорит. Слова льются из неё неконтролируемым потоком. – Я… мне нравится касаться тебя, и мне нравится, когда ты касаешься меня. Только в эти моменты я чувствую, что могу спастись от всего этого. – она, набравшись смелости, опускает руки немного ниже, и теперь кончики её пальцев касаются его грудной клетки. – Ты такой холодный и грубый и такой… не как Рон.

Она осознаёт, что в этот раз она не может свалить это на какой-нибудь Веритасерум. Она не сможет забрать это назад. У неё нет никаких оправданий.

Малфой, в свою очередь, внешне никак не реагирует на её слова, но она чувствует его пульс сквозь джемпер. Его сердце пропускает удары, словно сломанный проигрыватель.

– Мне нравится то, как ты одинок, – выдыхает она. – потому что это означает, что мне не нужно ни с кем тобой делиться. Ты так же одинок, как и я, и ты – ты мой секрет… даже если ты не мой. Хотя иногда я думаю о том, можешь ли ты быть моим. Иногда я думаю, что мне бы хотелось.

Она сжимает ткань его джемпера, и у него перехватывает дыхание. Его первая действительно заметная реакция. Это заставляет её поднять глаза, и их взгляды встречаются.

– В этом есть какой-то смысл? – выдыхает она.

Он смотрит ей в глаза – матовое стекло напротив грязно-коричневого.

– Никакого, – бормочет он, а затем наклоняется ближе.

Сначала это просто прикосновение губ. Без движения. И тем не менее, в этом что-то есть. Есть что-то успокаивающее и расслабляющее, но в то же время захватывающее в том, как его губы застывают на её губах. Даже несмотря на то, что он заставлял её чувствовать и больше. Даже несмотря на то, что они уже делали это.

Это ощущается по-другому. Так происходит каждый раз. Это ощущается по-новому.

Но в этот раз – особенно, и она осознаёт, что это потому что она не чувствует вину. Она не борется с неуверенностью и боязнью последствий. Если Захария поступит по-своему, к завтрашнему дню, наверное, уже все будут знать.

В этом есть какое-то ощущение свободы, и какое-то мгновение ей совершенно плевать на то, что подумают остальные. Скорее всего, утром ей будет не плевать. Или даже через пять минут.

Но в этот момент, с его холодными, неподвижными губами на её губах, она может думать только о том, насколько правильным это кажется. Правильнее, чем большинство вещей во всей её жизни.

Вскоре это превращается в нечто большее, чем прикосновение. Он подаётся ближе, приподнимает её подбородок, и его язык уже готов попробовать её на вкус.

Но затем он отстраняется, и она замирает.

Когда он так близко, его глаза кажутся темнее.

– Что насчёт Уизлби? – тихо спрашивает он.

Забавное старинное прозвище заставляет её усмехнуться.

– Что, Рон? Что насчёт Рона?

– Разве вы двое не созданы друг для друга, какая-нибудь такая хуйня? – он всё ещё не отпустил её подбородок. Он так близко, она чувствует каждое его слово на своей коже.

Она ищет его глаза. Осознаёт, что он абсолютно серьёзен.

– У нас с Роном примерно столько же общего, сколько у книги и чайника, – говорит она.

– И что? – тихо спрашивает Малфой. – У нас с тобой больше?

– Общего? – она снова усмехается. Немного отстраняется, чтобы закатать свой рукав, а потом осторожно потянуться к нему и сделать то же с его рукавом. Она показывает ему их шрамы, один рядом с другим, как она и представляла. – Да.

Малфой встречается с ней взглядом. Между ними проходит что-то, что она не вполне может объяснить. Он поспешно возвращает свой рукав на место. Но затем он берёт её руку в свою, как и в тот раз. Смотрит на её шрам, мягко проходясь пальцем по чистой коже рядом с вырезанными буквами.

Она вздыхает, когда он вдруг поднимает её руку выше и наклоняется, чтобы мягко поцеловать буквы ‘Г’, ‘Р’ и ‘Я’. Он бросает на неё взгляд сквозь ресницы, его губы всё ещё на её коже, и он словно спрашивает разрешения.

Она не знает, на что.

Она всё равно даёт его. Кивает, едва дыша.

Но она не ожидает, что он откроет рот – пройдется языком вдоль чувствительной кожи её шрама. Негромкий писк вырывается из её горла, и она вздрагивает всем телом. Малфой только крепче цепляется за её локоть. Оставляет ещё один поцелуй в районе последних трёх букв.

А потом он вдруг приподнимает её – прижимает её к подоконнику.

– Не двигайся, хорошо? – бормочет он, выпрямляясь, чтобы найти её шею – пройтись поцелуями вдоль линии её челюсти и затем опуститься обратно вниз, чтобы всосать кожу около пульсирующей венки на её шее.

Она не может ответить. Все мысли стёрлись из её разума, словно с меловой доски.

Холодные руки Малфоя исследуют её фигуру, скользят вверх и вниз по её талии и ласкают её ребра сквозь толстую ткань форменного джемпера. Это одновременно согревает её и заставляет дрожать. Он выцеловывает её горло, находит её подбородок и затем наконец возвращается к её губам.

Она страстно целует его в ответ, удивляясь самой себе, и их тихие вздохи заполняют пустующую хижину. Он на вкус как мята из Амортенции. Пахнет как слабые нотки его одеколона после того, как он почти полностью развеялся.

Она теряется в этом. Теряется, кажется, на часы, хотя всё это, скорее всего, длится какие-то минуты.

Но затем она чувствует, как его пальцы проходятся по коже под подолом её юбки. Начинают скользить выше.

Она приходит в себя.

Напрягается и отстраняется от него, неожиданно ярко чувствуя холод мраморного пола поместья Малфоев своей спиной. Кажется, она издаёт какой-то странный звук, потому что Малфой немедленно отпускает её.

И она вспоминает, кто она такая и кто он такой, и вдруг осознаёт, что то, что она сказала, было чем-то большим, чем просто красивыми словами.

– Грейнджер? – осторожно спрашивает он.

– Я… – она сглатывает. – Мне нужно…

Она даже не может закончить предложение. Она не знает, что хотела сказать. Остановиться? Уйти?

Но её ноги принимают решение за неё, и вскоре она обнаруживает себя на полпути к замку, с нечитаемым выражением лица Малфоя, отпечатанным на обратной стороне её век.

Комментарий к

*Тут имелся в виду Шекспир = Shakespear, spear = копьё. Удобно запоминать, но у Малфоя не сложилось, и копьё превратилось в нож = knife, получился Shakeknife = Шекнайф

========== Часть 19 ==========

Комментарий к

Всем, кто беспокоился на тему продолжения оригинального фанфика: не беспокойтесь, на днях вышла новая часть, так что мы продолжаем)

25 ноября, 1998

Дневник,

Эта ёбаная хуйня на моей руке.

Разрушает мою жизнь.

Драко

30 ноября, 1998

Шесть дней.

Прошло шесть дней, и ничего.

Даже от Паркинсон, которая настолько талантлива во всём, что касается сплетен, что у неё обычно есть вся информация ещё до того, как кто-то решает её распространить.

Что означает, что Захария ничего не сказал.

Гермионе это не нравится. Это заставляет её чувствовать себя некомфортно. Потому что она уже сказала Гарри и Рону, Джинни и Парвати, и всем, кто заметил, что они отдалились друг от друга, и догадался спросить, что они расстались, что означает, что он может разыграть свою карту в любой момент.

Но, как сказал Малфой, у него всего одна карта.

У неё в животе затягивается морской узел. Она добавила Визжащую хижину в постоянно растущий список мест, в которые она больше не может возвращаться. И хотя она может объяснить это смертью Снейпа, если кто-то вдруг спросит, в действительности она знает, что это не имеет никакого отношения к Снейпу.

Она заметила, что Малфой отсутствовал на занятиях – как в последние дни прошлой недели, так и сегодня. И он отсутствует на приёмах пищи. Она беспокоится почти так же сильно, как в то утро, когда думала, что он утопился, хотя у неё нет на это никакого права.

Ей не стоило говорить то, что она сказала ему. Ей не стоило поощрять их глупое влечение друг к другу – и то, что в любом случае должно было произойти, произошло через пару минут после того, как она сделала это.

Не считая того, как она в детстве упала на детской площадке – увидела, как её собственная кость прорвалась сквозь кожу её ноги – Малфой связан с каждым страхом из её прошлого. Поместье Малфоев живёт в его глазах, в его прикосновениях и его голосе, и было глупо с её стороны думать, что это не так.

Тем не менее, даже подобные рассуждения не мешают ей беспокоиться.

Джинни – ещё одна проблема.

Гермиона подозревала, что она не особенно верила в их с Захарией отношения, и теперь, когда они оказались столь недолговечными, в её взгляде стало вдвое больше подозрения. Во время еды Гермиона периодически замечает, как та следит за ней, и это заставляет её осторожничать с каждым укусом.

Ей нужно залечь на дно. Ей нужно держаться подальше от Захарии – и от Малфоя, любой ценой. Нет, на самом деле – она думает, что какое-то время ей лучше держаться подальше ото всех. Всё было проще и безопаснее в начале года, когда она в основном выбирала одиночество.

Несомненно, её друзьям это покажется регрессом. Но это необходимо. Гермиона, к которой они привыкли – разбитая, неинтересная и пустая, словно яичная скорлупа – ну, это такое себе, но так она точно будет в безопасности.

Да, возвращение к своему старому поведению кажется отличным планом.

Секунд двадцать.

Она готовит Костерост для мадам Помфри, немного потерянная во всех этих мыслях, когда это начинается. Постепенно разрастающаяся суматоха, рождающаяся где-то у входа в больничное крыло. Крики, шум, звуки шагов нескольких ног. Они с Поппи одновременно поднимают взгляд, и каким-то образом, инстинктивно, Поппи догадывается освободить ближайшую койку.

В следующее мгновение толпа студентов собирается за углом, в прихожей.

– Помфри, Помфри – помоги! – кричит Нотт.

Гермиона роняет колбу, которую держала в руке. Та разбивается о каменный пол.

– Положи его сюда! Сюда! – тут же отзывается мадам Помфри. Она закатывает рукава, пока ведёт студентов к пустой койке.

Гермиона замирает.

– Мисс Грейнджер, быстро, – Поппи машет рукой, привлекая её внимание, но когда Гермиона не реагирует, она разворачивается. Щёлкает пальцами в воздухе. – Сейчас же, девочка – милостивый, иди сюда!

Гермиона спотыкается о собственные ноги. Наступает на стекло, когда заставляет себя подойти к Поппи.

Малфой всегда бледный.

Но не настолько. Сейчас он такого же цвета, как и простыни, на которые его положили, буквально сливается с ними. Все его вены видны – он полупрозрачный – и она практически видит, как они пытаются удержать то небольшое количество крови, которое в них осталось. Но вся она – вся она – льётся ничем не сдерживаемым потоком из его левой руки, и яростно окрашивает простыни в красный цвет.

Участок кожи, на котором находится Тёмная Метка, истерзан. Изрезан, словно кусок мяса. Кровь стекает на пол с той стороны, где его рука свисает над кроватью – течёт по его предплечью к ладони и вниз, протекая между его пальцев.

Она чувствует, как у неё внутри всё сжимается. Переводит взгляд на его лицо.

И он просто смотрит. Прямо вверх, на потолок. Его глаза налились кровью – стеклянные, полуприкрытые. Удивительно равнодушные. Если бы не вся эта ситуация, он бы казался ужасно скучающим.

Он моргает. Медленно. Он в сознании.

Он в сознании.

– Мисс Грейнджер!

Резкий голос мадам Помфри действует на неё, как удар тока, и в следующее мгновение она пропитывается тёплой кровью, зажимая его руку. Она размазывает её по прикроватной тумбочке, пока роется в ней в поисках экстракта бадьяна. Мадам Помфри сместила с полдюжины слизеринцев, собравшихся вокруг них, чтобы встать в ногах кровати и поднять ноги Малфоя.

– Что случилось? – спрашивает она резко, но спокойно, как и всегда. Гермиона не представляет, как ей удаётся оставаться спокойной.

– Я – я не, я не знаю, я нашёл его в таком состоянии, – торопливо отвечает Нотт. – Должен быть какой-то несчастный случай.

Кто-то усмехается.

Это Малфой. Он говорит нерешительно, всё ещё глядя на потолок:

– Нет нужды в том, чтобы врать ради меня, приятель.

– Мистер Малфой, не разговаривайте, – настаивает Помфри.

Гермиона дрожащими руками наносит бадьян, но рана сопротивляется ему.

– Не работает, – выдыхает она, впервые услышав, как странно она звучит. Нерешительно. Расстроенно.

– Это Тёмная Магия, я сомневаюсь, что что-нибудь сработает, – огрызается мадам Помфри, и боковым зрением Гермиона видит, как она готовит жгут.

– Что вы делаете? – спрашивает Нотт, но одна из медсестёр Помфри отталкивает его назад, когда он пытается забрать его. – Вы не можете отрезать ему руку!

– Здесь ничего не поделаешь. Тёмная Метка сопротивляется лечению.

– Вы даже ничего не попробовали!

Пока они спорят, Гермиона прижимает руки к ране, пытаясь остановить поток крови.

– Что ты натворил? – шепчет она. – О чём ты думал? Что ты натворил?

И Малфой поворачивается, его голова слабо наклоняется на подушке, усталые глаза находят её.

– Теперь она выглядит лучше, не так ли? – шипит он.

Она резко выдыхает, и затем мадам Помфри отталкивает её в сторону и с помощью палочки завязывает волшебный жгут над его локтем.

– Эй! Нет! – Нотт теперь забаррикадирован уже несколькими медсёстрами.

Малфой следит взглядом за Гермионой, когда она отступает обратно в толпу; её мышцы не работают, разум вертится в каком-то бесполезном водовороте.

Мадам Помфри берёт Малфоя за запястье и направляет свою палочку туда, где собирается резать. Нотт швыряется ругательствами. Несколько других слизеринцев брезгливо отвели взгляды – другие повернулись спиной.

Помфри открывает рот, заклинание уже зависает на кончике её языка.

– Подождите!

Сначала Гермиона не понимает, что она сказала это. Но все повернулись, чтобы взглянуть на нее, и мадам Помфри вопросительно изогнула бровь.

– Мисс Грейнджер, сейчас не время для —

Она действует импульсивно.

– Нет. Подождите.

И она проталкивается обратно сквозь толпу медсестёр и учеников, чтобы встать рядом с Поппи и достать из кармана свою палочку.

– Мисс Грейнджер, у нас не очень много —

Она делает это, прежде чем её успевают остановить. Забирает руку Малфоя из рук мадам Помфри и наводит кончик своей палочки примерно на дюйм выше раны.

– Империо, – выдыхает она.

Все охают.

– Мисс Грейнджер!

Но она не сводит глаз с раны – чувствует на себе взгляд Малфоя.

– Исцеляйся, – приказывает она.

Сначала нет ничего, кроме тяжёлой тишины. Мадам Помфри ловит её за руку, утягивает в сторону.

Но когда она отступает назад, она смотрит. И все снова вздыхают, когда раны на руке Малфоя начинают неохотно сшиваться.

Уже через тридцать секунд линии Тёмной Метки снова выглядят нетронутыми, и она смотрит на них сквозь блеск засыхающей крови. Смотрит на них со всем своим постоянством.

Лицо Малфоя неподвижно, словно маска. Гермиона оцепеневает.

И в следующее мгновение Авроры уже врываются в больничное крыло.

========== Часть 20 ==========

30 ноября, 1998

Макгонагалл уверяет её, что это просто формальность.

Тем не менее, её руки замерзли и дрожат, они покрыты засохшей кровью – все её руки ниже локтей окрашены в красный цвет. И перед её блузки.

Она не знает, что овладело ею в тот момент. Какое абсурдное, неосторожное, безрассудное существо захватило контроль над её разумом и вытолкнуло заклинание Империус с её языка. О чём она думала?

Правда в том, что она не думала. Она смотрела – на него. Смотрела, как он с каждой секундой становился всё бледнее, и представляла его без одной конечности. Представляла, как он теряет ещё что-то в результате этой войны.

А потом всё, что мадам Помфри говорила о Тёмной Магии, вдруг всплыло у неё в голове. Тёмное для тёмного, светлое для светлого.

Это было вполне логично.

Но Министерство моментально отследило Непростительное, и теперь, несмотря на то, как активно Макгонагалл защищала её действия – несмотря на свидетельские показания мадам Помфри, Забини и даже чёртовой Паркинсон – её ведут через атриум Министерства с Ноттом, из всех возможных людей, в качестве её компаньона.

– Вам нужно будет сделать заявление, – объясняет сопровождающий из Министерства, – а потом на вашу палочку наложат запрет на использование магии на двадцать четыре часа.

Она не реагирует на это. Ни на что из этого.

Она не может отвлечься от мыслей об этой ужасной ране.

“Нет смысла в том, чтобы врать ради меня”, – сказал Малфой. Что означает, что это не был несчастный случай.

Ещё одна попытка самоубийства.

Это запирает её в водовороте вины, непонимания и яростного беспокойства. А если дело в хижине? В том, что она сказала, хотя не должна была?

Что если это была её вина? Опять? Опять? Опять?

– Эй, Грейнджер, – говорит Нотт, дёргая её в сторону, прежде чем она успевает врезаться в одну из стен, выложенных чёрной плиткой. – хоть немного следи, куда идешь.

Нотта отправили сюда как представителя нейтральной стороны – как кого-то, кто не будет слепо защищать её, как МакГонагалл, но и кто не презирает её, как Паркинсон, хотя на этот счёт у Гермионы есть сомнения. Его неприятие того, что происходило между ней и Малфоем, было достаточно очевидно.

Тем не менее, он здесь, чтобы говорить в её защиту, и поэтому по пути на слушание она позволяет ему при каждом удобном случае разговаривать с ней как с идиоткой.

Небольшая бесполезная часть её мозга беспокоится о том, что она, кажется, уничтожила все свои шансы устроиться на работу в Министерстве. Стать Аврором или Колдомедиком.

Ради Малфоя.

Новости слишком быстро распространяются по Хогвартсу. Опять же, ей стоит поблагодарить за это Паркинсон.

Тем не менее, возвращаясь из Министерства, она наивно надеялась на то, что ей удастся проскользнуть в свою кровать незамеченной. Поймать на себе десятки тяжелых изучающих взглядов утром, когда голова уже перестанет болеть.

Удача не на её стороне. Не была и никогда не будет.

И когда она входит в дыру за портретом и оказывается в гостиной, на неё смотрит как минимум дюжина глаз.

– Гермиона?

– Гермиона?

– Что случилось?

– Гермиона, чёрт возьми…

Её плечи опускаются. Она вздыхает и падает в одно из кресел у камина. Гарри, Рон, Джинни, Дин, Симус, Невилл, Парвати… все гриффиндорцы, каких она только может представить. Они все собрались вокруг неё, словно дети, ожидающие сказку на ночь.

И сначала ей кажется наиболее безопасным просто смотреть на свои руки.

Но они всё ещё в крови Малфоя.

– Я уверена, что вы уже знаете, что произошло, – проговаривает она наконец. Она достаёт свою палочку, чтобы наколдовать заклинание от головной боли – машет ей, пока не вспоминает.

Джинни быстро осознаёт, в чём дело.

– Они наложили на тебя остановку?

– Что? – спрашивает Рон, не прекращая жевать рахат-лукум, который он ест прямо из коробки.

– Остановку – запрет. Она не может пользоваться магией, – объясняет Джинни, когда Гарри наклоняется вперёд. Вытаскивает свою палочку, зелёные глаза смотрят тепло и внимательно.

– Гермиона, – тихо говорит он, – могу я..?

На мгновение она замирает, не понимая. Но он указывает кончиком палочки на её руки, и она тут же вспоминает о том, насколько Гарри на самом деле добрый.

Кровь Малфоя исчезает.

– Спасибо, – бормочет она.

– Так что – что случилось? – спрашивает Симус, и Дин тут же шипит на него.

– Чёрт, чувак, дай ей минуту.

– Нет, нет… всё в порядке, – негромко говорит она – поправляет теперь уже чистыми руками свою юбку. – Это было предупреждение. Министерство сделало мне предупреждение. Вот и всё.

– Это не может быть всё —

– Заткнись, Симус.

– С другой стороны, в этом есть смысл, – подаёт голос Парвати. Гермиона поворачивается, чтобы посмотреть на неё, наблюдает за тем, как она накручивает на палец свою косу, когда говорит. – Я имею в виду… ты герой войны, Гермиона. Малфой – Пожиратель Смерти…

– Бывший Пожиратель Смерти, – неожиданно для себя бормочет она. Она чувствует облегчение, когда осознаёт, что, кажется, никто не услышал её.

Парвати продолжает.

– Никто, на самом деле, не может обвинять тебя в том, что ты сделала это, чтобы защитить себя.

– Да, ну, это было Непростительное, поэтому есть определённые процедуры, которые —

Она останавливается, когда осознаёт, что именно сказала Парвати. Сначала решает, что ослышалась.

– Защитить себя? Что ты имеешь в виду?

Они обмениваются непонимающими взглядами. Гарри неловко ёрзает на своём месте.

– Мы слышали, что у вас с Малфоем была ещё одна, эм… – он пытается подобрать подходящее слово, – ссора. И ты использовала Империус. Но мы знаем, что это была самооборона, Гермиона – не бес…

– О, чёрт возьми, – резко бросает она, вскакивая на ноги, и все они испуганно подаются назад. Рон слишком быстро сглатывает и немного давится своим рахат-лукумом.

– Гермиона —

– Это невероятно, – она бросается ко входу в комнату девушек, но когда Джинни бросается за ней, она разворачивается. – Малфой не нападал на меня. Разве вы не видите? Разве вы не понимаете, насколько это несправедливо? Это предубеждение. Это чёртово предубеждение. Разве вы не видите?

– Гермиона, о чём ты вообще? – Джинни говорит мягко, осторожно. Она тянется к ней, словно чтобы взять её за плечи и успокоить. Словно она психически больная. Остальные смотрят из-за её спины.

Гермиона тяжело дышит – шумно выдыхает носом, неожиданно не уверенная в том, нужна ли эта злость.

– Рука Малфоя, где Тёмная метка, была ранена, – выдаёт она наконец. – его привели в больничное крыло. Он не нападал на меня, он был чуть живой. Я использовала Империус, чтобы мадам Помфри не ампутировала его руку, – и она снова отворачивается от их удивлённых взглядов, поднимается вверх по лестнице. – хватит слушать чёртову Паркинсон.

Она держит шторы плотно закрытыми до тех пор, пока не слышит, как другие девушки ложатся спать – слушает шаги каждой из них, скрип каждой кровати.

Она чувствует беспокойство. Уже знает, что не будет сегодня спать. И последний час она занималась тем, что мысленно перечисляла все те причины, по которым ей не стоит идти в больничное крыло. Этих причин слишком много. Может быть, бесконечное число.

Но она продолжает видеть последний взгляд Малфоя, когда закрывает глаза, и это само по себе оказывается достаточно весомой причиной.

И как только она слышит по изменившемуся дыханию Джинни, что та засыпает, она свешивает ноги с кровати. Она не тратит время на то, чтобы переодеться. Пробирается к двери из комнаты в своей пижаме в лавандовую полоску.

Это плохая идея. Она знает.

Она прекрасно знает, что во многом похожа на наркоманку. Снова думает об этом, пока идёт по тёмному замку, легко обходя выученные маршруты старост.

Она не получила ничего хорошего из общения с Малфоем. Он вреден для её здоровья – регулярно заставляет её просыпаться посреди ночи после очередного яркого сна. Он напоминает ей о поместье. Он грубый, высокомерный, и он просто безнадёжен. Он плохо влияет на её дружбу с остальными.

И всё же она продолжает возвращаться к нему.

Серьёзно, в чём разница между Малфоем и героином?

Они похожи на два разрушенных корабля, застрявших в одном шторме. Чертовски поэтично.

Она уже в одном зале от больничного крыла, когда слышит голоса. На мгновение думает, что это может быть мадам Помфри, и прижимается к стене рядом со входом.

Но голос слишком молодой. Слишком высокий.

– Я вернусь утром, – слышит она и сразу распознаёт мягкий тон Паркинсон. – составить тебе компанию.

Гермиона заглядывает в арку. Здесь темно, но она видит Пэнси рядом с койкой Малфоя – смотрит, как она наклоняется и целует его в лоб.

И она неожиданно чувствует неприятную горечь на языке.

Малфой молчит, Пэнси направляется на выход и заворачивает за угол, прежде чем Гермиона успевает спрятаться.

Она вздрагивает, издавая смешной короткий писк, увидев её. Затем на её лице появляется неприятная усмешка.

– Что ты здесь делаешь, грязнокровка?

Пэнси вообще не изменилась, даже после всего, что произошло. На самом деле, это в каком-то смысле потрясающе.

– Мадам Помфри попросила меня вечером проверить, как он.

А вот она изменилась. Теперь ей легко даётся враньё.

– Неправда, – огрызается Пэнси.

И Гермиона просто проходит мимо неё, задевая её плечом.

– А откуда бы тебе знать?

Она чувствует, как Пэнси следит за ней взглядом – слышит, как та негромко сердито фыркает, прежде чем уйти.

Малфой не выглядит удивлённым, когда замечает её. Он лежит на покрывале, немного неловко опираясь на жёсткие подушки, койки вокруг него пусты. Здесь царит тишина, не считая тихого дыхания лежащего без сознания игрока в Квиддич в дальнем углу – он из Рэйвенкло, лежит здесь уже несколько дней.

– Помфри не посылала тебя, – хрипит он; звучит скучающе, как обычно. – она отпустит меня завтра днём. У тебя нет причин быть здесь.