Текст книги "С привкусом кофе (СИ)"
Автор книги: Немая реальность
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)
Отогнав тревожные мысли и запихнув их в отдалённый уголок сознания, также стягиваю верхнюю одежду и снимаю обувь, затем прохожу на кухню и включаю свет. Аптечка с вываленными наружу внутренностями всё ещё покоится на барной стойке, размотанный бинт и ножницы валяются на полу, там, куда я отбросила их в панике. Медленными выверенными движениями я начинаю складывать лекарства в ящик, не позволяя думать о том, как лихорадочно тряслись руки ещё несколько часов назад в поиске бинта. Подцепив ножницы, убираю их в ящик, потом мою руки – непонятно зачем – и вытираю их разбросанными по кухонному столу салфетками.
Когда появляется Элиот, я уже заканчиваю с уборкой и ставлю чайник кипятиться. Флоренси занимает моё привычное место за барной стойкой, и где-то глубоко внутри я радуюсь, что он не сел на стул Криса. Это было бы странно.
– Чай? – предлагаю, едва взглянув на парня. Нетрудно догадаться, что некоторое время он рассматривал беспорядок в ванной, но сейчас я не могу это обсуждать.
– Да, я знаю, что у тебя есть потрясающий чай с апельсиновыми вкусом, – соглашается Флоренси, и я киваю, радуясь, что и в этом Элиот поддерживает меня.
Пока греется вода, достаю две кружки, засыпаю заварку с апельсиновой цедрой и добавляю сахар. Всё это время мы молчим: рутина отвлекает меня от мрачных мыслей, а Элиот, видимо, настолько измотан, что тоже предпочитает гудящую тишину.
– Пахнет прекрасно, – отмечает Флоренси, как только кружка с дымящимся напитком оказывается у его носа.
– «Апельсиновый рай», – говорю я, тоже вдохнув тонкую струйку пара с апельсиновым ароматом. – Хочешь чего-нибудь перекусить?
Элиот пожимает плечами.
– Я не голоден.
В этом чувстве я с ним солидарна: аппетита нет, хотя логически осознаю, что завтра желудок будет сковывать судорога от недостатка пищи. Последний раз я ела утром, но мысль о чём-то съедобном вызывает приступ тошноты.
– Я видел ванную, – говорит Элиот, взглянув на меня поверх дымящейся чашки.
Я хмурю брови, но ничего не отвечаю: болезненные воспоминания этого дня сковывают горло. – И могу там убрать, если тебе трудно, – в который раз предлагает помощь Флоренси, но я отрицательно качаю головой.
– Спасибо, но это слишком. Я наведу порядок утром, – или в другое время, но Элиоту об этом знать необязательно.
– Хорошо, – соглашается он.
***
Тридцать первое декабря.
– Пожалуйста, возьми трубку, – шепчу я, уставившись в стену в собственной комнате. От сидения на крутящемся стуле начинает кружиться голова, поэтому упираюсь ногой в мягкий ворс ковра. На том конце провода раздаются раздражающие гудки, и я уже отчаиваюсь услышать нужный голос, но в последнюю секунду слышу:
– Ну, что ещё?
Я выдыхаю прямо в динамик телефона, не осознавая, сколько облегчения принесёт раздражённый ответ Шистада.
– Где ты? – спрашиваю, проигнорировав откровенную грубость парня. – Всё нормально?
– Боже, Ева, не будь такой назойливой, – отвечает Крис, и я слышу усталость в его голосе. Но сейчас важнее, чтобы он ответил хотя бы на часть моих вопросов. – Я скоро вернусь, просто прекрати мне названивать.
Прежде чем успеваю возразить, он уже вешает трубку, и я решаю, что больше не буду звонить. Хотя Крис и казался измотанным, он больше не был так зол, а значит всё идёт так, как он задумал.
Я сползаю со стула, живот начинает урчать, поэтому понимаю, что пришло время перекусить. Шистад не сказал ничего, что можно было бы принять за хорошие новости, но ничего не могу поделать с надеждой, которая глупым образом рождается в районе солнечного сплетения.
Поднявшись на кухню, застаю там мать, готовящую что-то на плите. От еды исходит приятный аромат жареного, но желудок пока не готов принять тяжёлую пищу, поэтому предлагаю маме помочь с готовкой и берусь за приготовление салата. Несмотря на то что сегодня фактически Новый год, в доме царит мрачная атмосфера напряжённости, нагоняемая отчасти мной и Элизой. Она косится на меня, пока режу овощи, но ничего не говорит, предпочитая молчаливое наблюдение открытому нападению. Я радуюсь тому, что могу провести некоторое время наедине, потому что тревожные мысли, хотя и отошли на задний план, всё ещё маячат и пульсируют в голове, словно воспалённая рана, из которой сочится кровь.
– Кристофер уехал? – спрашивает Элиза спустя ещё некоторое время, когда молчание становится для неё невыносимым.
– Да, – кратко отвечаю, не поднимая головы, хотя и чувствую, как женщина то и дело поглядывает в мою сторону.
– Куда?
– Не знаю, – фактически я не вру, потому что мне действительно неизвестно, куда уехал Крис. В этот раз я всё же перевожу взгляд на Элизу, чтобы оценить её реакцию, но женщина отводит глаза, отвернувшись.
Через пару секунд на лестнице раздается звук шагов и на кухне материализуется Томас. На нём простые серые штаны и футболка. Непривычно видеть его в домашней одежде.
– Где Крис? – спрашивает он в свою очередь, даже не поздоровавшись со мной, но не то что бы меня это сильно задевало.
– Уехал, – отвечает мать, давая мне возможность отмолчаться. – Он приедет через пару часов, милый.
Я непроизвольно закатываю глаза на такое обращение: из уст Элиза оно звучит как минимум неестественно, но всё же предпочитаю держать язык за зубами.
– Лучше ему быть к ужину, – замечает Томас, прихватив кусочек огурца, который я отрезала секунду назад.
– А что будет на ужин? – в свою очередь спрашиваю я, взглянув на Элизу и намеренно проигнорировав мужчину.
– Сегодня Новый год, – сдержанно напоминает мать. Её губы поджимаются в знакомую линию, свидетельствующую о недовольстве. – Мы хотели устроить семейный ужин и встретить Новый год вместе.
Я настойчиво борюсь с желанием усмехнуться, вспоминая, что ни один «семейный» ужин не прошёл достаточно гладко, и этот, кажется, не станет исключением. Насколько я знаю, у Шистада были совершенно другие планы на вечер, хотя временные рамки не обозначались, и его встреча с Элиотом произойдёт после полуночи. При мысли об Элиоте я тут же вспоминаю о его приглашении на какую-то новогоднюю вечеринку, о которой совсем позабыла в суматохе. Не то что бы мне сейчас было до развлечений, но это мероприятие не кажется таким простым на первый взгляд, иначе Крис не был бы настолько против моего участия.
– Понятно, – отвечаю я, закинув нарезанные овощи в глубокую деревянную тарелку.
– Если он не приедет через час, я буду вынужден позвонить ему, – сообщает Томас странным голосом, в котором – на секунду мне кажется, что это действительно так – сквозит угроза. В этот момент он смотрит прямо на меня, отчего по коже бегут неприятные мурашки, и я хмурюсь, не совсем понимаю, какую реакцию ожидает мужчина.
– Ладно? – звучит скорее как вопрос, но этого достаточно, чтобы Томас кивнул и удалился в гостиную.
Элиза через плечо бросает на меня неопределённый взгляд, который я не смогу разгадать даже после тщательного обдумывания, но ничего не говорит, лишь отворачивается к плите, продолжая методично помешивать содержимое раскалённой сковородки.
Через час раздаётся звонок в дверь. Я в это время сижу в гостиной, а Элиза возится на кухне. Она просит меня посмотреть, кто пришёл, поэтому иду ко входу и открываю дверь.
– Привет, красотка, – здоровается парень.
На Элиоте зимняя куртка тёплого цвета, на волосы нападало немного снега и немного кудрей сползли на лоб, а серёжка-крестик приветливо болтается из стороны в сторону.
– Привет, – отвечаю я, несколько долгих секунд рассматривая Флоренси: он выглядит взбудораженным и весёлым, а значит совершенно не подозревает о том, что происходит в данную секунду.
– Может, пустишь меня? – спрашивает он, сверкнув однобокой улыбкой на манер Шистада.
– Ты немного не вовремя, – замявшись, признаюсь я и оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что Элиза всё ещё на кухне.
– Это ещё почему? – интересуется парень, прищурив глаза, но не теряя оптимистичного настроя.
– Криса нет дома, – объясняю я, переминаясь с ноги на ногу. При виде Элиота моё волнение усиливается в несколько раз, поэтому не могу не спросить. – Эмили дома?
Флоренси хмурит брови, его лицо приобретает серьёзное выражение, которое возникает всегда, когда речь заходит о его сестре. Я тут жалею о своём вопросе, но не спешу объяснять внезапный интерес, поэтому молчу, ожидая ответа.
– Да, – всё же произносит Элиот. – А где ей ещё быть?
Настороженность в голосе парня лишь подтверждает его неосведомленность о тех проблемах, которые мы с Эмили навлекли не только на нас, но и на Элиота с Шистадом.
– Она не говорила мне о своих планах на Новый год, – неумело вру я, отведя взгляд куда-то в угол, – поэтому решила уточнить.
Элиот рассматривает меня несколько мучительных секунд – кожа щеки начинает гореть под его внимательным взором, и затем он кивает, будто принимая мой ответ, хотя и не доверяя до конца.
– Ну, твои планы на Новый год, видимо, поменялись, – замечает парень, оглядывая с головы до ног и характерно вскидывая бровь, на что я непонимающе поднимаю свою. – Я о твоей одежде, – поясняет Элиот, усмехнувшись, и я закатываю глаза.
– Я думала, мы встретимся после полуночи, – пожимаю плечами и снова оглядываюсь на коридор. Элизы нет.
– Значит, Криса нет дома?
– Нет, – отрицательно качаю головой, прищурив глаза.
Элиот прикусывает губу и кивает, отчего серёжка делает полукруг в воздухе и ещё несколько мгновений слабо трепыхается.
– Тогда я, наверное, пойду, – немного замявшись, говорит Флоренси. Я даю молчаливый ответ в виде кивка, но, прежде чем успеваю закрыть дверь, он спрашивает: – Увидимся в полночь?
– Да, – соглашаюсь я, затем закрываю дверь и выхожу на кухню.
– Кто это был? – спрашивает Элиза, отрываясь от мытья посуды.
– К Крису приходили, – отвечаю я.
– Хорошо. Накрой на стол: будем ужинать через полчаса.
***
– Я могу лечь в гостиной, – предлагает парень, когда с чаем покончено и кружки стоят в раковине.
Я прикусываю губу и оборачиваюсь на Элиота, всё ещё не уверенная в собственных мыслях. Мне не хочется оставаться одной на всю ночь, учитывая, что сон никак не идёт даже после кружки успокаивающего «Апельсинового рая». Мышцы устали от долгого бодрствования, и мне поскорее хочется оказаться в мягкой постели и уткнуться лицом в знакомо пахнущую подушку, но тревога никак не отпускает, заставляя снова и снова прокручивать в голове события последних нескольких дней.
– Можем лечь в моей комнате, – тихо говорю я, тут же прикусив щеку с внутренней стороны.
Элиот смотрит на меня в упор немигающим взглядом. Его удивляет моё предложение, и скорее всего оно является неприемлемым после всего, поэтому мысленно даю себе несколько оплеух за такую глупость.
– Ты уверена? – спрашивает он тоном серьёзным, без намёка на усмешку или что-то ещё.
Я поднимаю на парня взгляд, в котором, надеюсь, он не заметит мольбы и не станет спрашивать меня о чем-либо сейчас. По правде, в голове полный беспорядок, мысли мечутся с одной на другую, ударяются друг об друга, а в висках вновь начинает пульсировать боль, поэтому я не могу быть уверена ни в чём и отчасти надеюсь, что и в этом Элиот меня поймёт.
– Да, твоя комната. Отлично, – будто прочитав мои мысли, кивает парень, затем встаёт и задвигает стул на место.
Я, неловко переминаясь с ноги на ногу, подхожу ближе и указываю головой на верхний этаж.
– Там есть ванная, если тебе нужно… Ну, принять душ или что-то такое, – мне становится настолько неловко, что слова непроизвольно превращаются в скомканную речь, но Элиот, кажется, прекрасно понимает меня.
– Отлично, – повторяет он. – Увидимся внизу?
Я смотрю на парня из-под опущенных ресниц и прикусываю внутреннюю сторону щеки.
– Конечно.
Мокрые после душа волосы неприятно липнут к лицу, и под брошенным украдкой взглядом Элиота я собираю их в импровизированный пучок, но не скрепляю резинкой. На мне серые спортивные штаны и футболка намного больше моего собственного размера, голые ступни утопают в мягком ворсе ковра, пока разглядываю себя в зеркало. После душа выгляжу намного лучше, но даже он не убирает тёмные круги под глазами, верный признак переутомления. Горячая вода расслабила мускулы в теле, и теперь мышцы ощущаются будто желе: ноги и руки подрагивают при движении.
Элиот сидит на углу моей заправленной кровати в штанах и футболке, которая была на нём под кофтой. От мокрых волос капли падают на футболку и шею, утопая в сером вороте одежды, отчего остаются влажные следы и ткань в некоторых местах плотно прилегает к телу. Одна его нога согнута и лежит на кровати, ступня другой упирается в ковёр. Он молча изучает мою спальню, хотя взор то и дело скользит по мне, замирая на секунду или две.
Мне хочется поскорее потушить свет – в темноте всё станет намного проще – но вместо этого я сажусь на стул, стоящий напротив Элиота, и несколько секунд рассматриваю шрам на мочке его уха, эту уродливую, ещё не зажившую линию.
– Всё в порядке? – в который раз спрашивает Флоренси, и от этого вопроса меня начинает мутить, но всё равно киваю, чтобы не нарушать хрупкого равновесия.
Скользнув взглядом по коротким волосам, в который раз ловлю себя на мысли о том, что скучаю по буйным кудрям парня, которые ещё недавно были достаточно длинными, чтобы полностью скрыть его невысокий лоб. Тоскливый вид Элиота только подпитывает внутреннюю тревогу: хотя он пытается казаться непробиваемым, я вижу, что отчаяние одолевает и его сильный дух.
– Давай спать, – предлагает Флоренси, откидывает плед в сторону и делает вид, что возится с одеялом.
– Ладно, – шёпотом соглашаюсь я, приподнявшись на уставших ногах и погасив свет.
Темнота мгновенно поглощает комнатное пространство, и на секунду кажется, будто я здесь одна, но затем слышится шелест свежего постельного белья и шорох от движений Элиота. Бесшумно иду к другой стороне кровати; в спальне ничего не видно, и я, опасаясь, что могу споткнуться, ощупываю низкую спинку кровати, пробираясь к своей половине. Ещё долю минуты парень возится на своём месте, но затем я присаживаюсь на угол, и он замирает в ожидании, пока займу место.
Одеяло уже откинуто в сторону, поэтому с лёгкостью пробираюсь под него. Прохладное постельное бельё мгновенно обволакивает тело, отчего вздрагиваю и прячу плечи под одеяло. Моя нога случайно сталкивается с горячей голенью Элиота. Я чувствую жёсткие волосы его ноги.
– Извини, – зачем-то шепчу я, хотя знаю, что мы одни. Просто в темноте организм автоматически переключается в бесшумный режим.
– Всё нормально, – в том же тоне отвечает Флоренси, и из-за шёпота я не могу разобрать интонацию.
Я переворачиваюсь на спину – рука тут же сваливается с кровати, поэтому решаю немного придвинуться и снова перевернуться набок. Элиот молчаливо терпит то, как я вожусь под одеялом в попытке устроиться удобней. Кровать не такая уж большая, поэтому несколько раз всё же натыкаюсь на руку или ногу парня, при этом неловко извиняюсь и слабо краснею, но в темноте это невозможно заметить.
Наконец устроившись, я подкладываю руку под щёку и закрываю глаза. Уставшее тело буквально молит о сне, но рассудок продолжают терзать тревожные мысли. Всё ещё с закрытыми глазами я прислушиваюсь к дыханию Элиота – успел ли он уснуть? – и в ту же секунду горячий воздух касается обнажённого участка шеи. Я вздрагиваю и прикусываю губу, пытаясь определить, насколько близко Флоренси лежит ко мне, но наши тела никак не соприкасаются, поэтому это практически непосильная задача. Затаив дыхание, позволяю себе придвинуться к середине кровати на пару сантиметров только ради эксперимента. К моему удивлению, этого оказывается достаточно, чтобы ощутить круглый локоть Элиота кожей головы. Я тут же дергаюсь в сторону, и одеяло шуршит под моими изворотливыми телодвижениями.
– Может, я лучше посплю в гостиной? – предлагает Элиот шёпотом, затем выдыхает воздух прямо мне в затылок, отчего по позвоночнику бегут мурашки.
– Всё в порядке, – говорю я, отчасти радуясь, что не нужно говорить в полный голос. – Давай спать.
Элиот ничего не отвечает, с его стороны не исходит никакого звука, кроме тихого дыхания, поэтому решаю тоже замереть; вероятно, так получится лучше уснуть. Моя поза мне не кажется достаточно удачной для сна, но снова ворочаться и вертеться не хочу, поэтому просто закрываю глаза и пытаюсь выровнять сбившееся дыхание.
Глубоко вдохнув, улавливаю слабый запах порошка и сигарет. Последний исходит от одежды Элиота. Он напоминает мне о Крисе, но в аромате не хватает горечи кофе и того неповторимого концентрата, коим обладает Шистад. Воспоминания о парне проносятся в голове, словно киноплёнка, кадры мелькают со скоростью в две секунды. Слишком быстро, чтобы я могла задержаться хоть на одном из них.
«Какого черта ты творишь?» – проносится мысль в голове, но ответа на этот вопрос я, к сожалению, не знаю.
В голове всё смешивается, превращается в снежный ком, который катится с горы, увеличиваясь в размерах и набирая убийственную скорость. Ни один мой поступок не находит оправдания даже перед собственной совестью. То, что в один момент кажется разумным, превращается в абсурд. Всё это до жути похоже на сюр, а я не могу отличить плохое от хорошего. И, хотя я пытаюсь не думать, мысли буквально пульсируют в голове, а недавно утихшая головная боль вновь начинает стучать в висках. Я уже жалею, что не выпила вовремя таблетку.
Чтобы отвлечься от мучительных раздумий, прислушиваюсь к дыханию Элиота. Тихое и размеренное, оно говорит о том, что парень уже уснул, хотя прошло не больше пяти минут. Видимо, он настолько вымотался, что даже моё странное поведение не помешало ему провалиться в сон. Немного подумав, решаю перевернуться на другой бок.
Метель за окном прекратилась около часа назад, и теперь дом утопает в относительной тишине. Тоффи, смирившийся с нахождением Элиота, мирно посапывает на своём месте. Глаза, привыкшие к темноте, едва различают силуэты мебели в комнате и очертания лица Флоренси, внезапно оказавшегося передо мной. Голова Элиота расположена немного выше моей из-за того, что он подложил руку под щёку. Согнутая в локте, она занимает большинство пространства на подушке. Будь у него в ухе серёжка, сейчас она блеснула бы в темноте, но теперь на её месте нет ничего, кроме зашитой наспех мочки. Губы парня приоткрыты в тёплом дыхании, пахнущем зубной пастой и чем-то ещё, что я не могу идентифицировать.
Внезапно экран одного из наших телефонов озаряется, освещая комнату ярким белым светом, и я отчётливо вижу губы и нос Флоренси, его закрытые глаза и подрагивающие во сне веки. Его лицо кажется чересчур бледным, а ресницы отбрасывают причудливую тень на кожу щёк. В таком свете Элиот кажется вампиром, мирно посапывающим в своей постели. От этой мысли я невольно хихикаю, но тут же закрываю рот рукой, чтобы случайно не разбудить парня. Он, впрочем, никак не реагирует и лишь рукой прикрывает глаза, спасаясь от яркого света. Но экран через мгновение гаснет, и комната вновь погружается во мрак.
Приподнявшись на кровати, отбрасываю одеяло и встаю, чтобы проверить, кому пришло сообщение. На цыпочках иду к столу, и тело покрывается мурашками от холода, который ощущается более отчётливо после того, как вылезаю из тёплой постели. Нажимаю на кнопку блокировки и вижу, что на моем экране пусто, а значит сообщение пришло Элиоту. Всего доля секунды уходит на то, чтобы решиться и проверить телефон парня. Прикусив щёку с внутренней стороны, тыкаю на дисплей. Тот загорается, как и мгновение до этого. Сообщение оказывается от незнакомого номера, но текст послания скрыт, и меня тут же одолевает паника. Тревога, ставшая постояльцем в моей голове, в разы усиливается, но я заставляю этого назойливого червячка замолчать хоть на секунду. Просто невыносимое чувство напряжения заставляет с силой стиснуть челюсти и убрать руку с чужого телефона.
«Это не мое дело, это не мое дело», – повторяю сама себе, пока поднимаюсь на кухню, чтобы выпить обезболивающее от разыгравшейся мигрени и, возможно, успокоительное. Оранжевый свет уличного фонаря озаряет небольшое пространство у раковины и плиту, бросает косые лучи на холодный пол. Не включая света, прохожу к тому шкафчику, куда недавно убрала аптечку, но всё это время думаю о сообщение на телефоне Элиота. Сотня теорий и догадок проносятся в голове, но ни одна из них не содержит ответа, способного удовлетворить мой истерзанный переживаниями ум.
«Все-таки успокоительные будут не лишними», – решаю я, роясь в ящике с медикаментами. Вынимаю из пластинки таблетку ибупрофена и кладу её на стол, чтобы отыскать ещё одну, но тут натыкаюсь на одиночную таблетку. На упаковке нет названия, но это – простая круглая таблетка с полоской посередине, ничем не отличающаяся от других лекарств, лежащих здесь. На раздумья уходит секунда или две, и я прячу маленькую упаковку в карман, пообещав потом подумать об этом.
Отыскав успокоительное, залпом выпиваю лекарства, а затем спускаюсь вниз. Нужно некоторое время, чтобы медикаменты подействовали, и поэтому ещё около двадцати минут я то слушаю размеренное дыхание Элиота, пытаясь понять, что чувствую от его горячей близости, то ударяюсь в болезненные воспоминания.
В какой-то момент глаза начинают слезиться, но я списываю всё на то, что лежу в темноте и около минуты не моргаю, погрузившись в собственные мысли. Я думаю о Крисе и его лице в тот момент, когда он лежал практически без дыхания в ванной, как блестела кровь на поверхности керамической белой раковины, стекая на пол густыми каплями. Думаю о том, как тряслись мои руки, когда я приподняла его голову, пытаясь понять, в сознании ли он. Вспоминаю, как дрожал голос, когда я звонила в скорую и попыталась назвать адрес, но буквы никак не желали складываться в правильные слова, а слова – в предложения. Я думаю о том, как участилось тогда моё дыхание и как гулко билось сердце, пока я стояла на коленях перед бледным телом Криса, а из его головы, соприкоснувшейся в момент падения с той самой раковиной, сочилась кровь, окрасившая мои руки и штаны в бордовый оттенок.
Картинки, картинки, картинки. Они мелькают в голове с бешеной скоростью. Я вижу их даже с широко распахнутыми глазами, и пожирающая всё вокруг темнота внушает страх.
Но затем я прижимаюсь ближе к Элиоту и – возможно, начинают действовать таблетки – усмиряю собственный пульс, позволяя себе провалиться в беспокойный сон.
***
Тридцать первое декабря.
Часы издают пронзительный дзинь. Никогда не слышала, чтобы они звучали так громко и чётко. В тишине гостиной эта трель превращается в своеобразный катализатор, который одновременно запускает несколько действий: Томас резко поднимается из-за стола, скрипнув ножками стула об идеальный паркет комнаты, мама роняет вилку, а я громко икаю. Со стороны это скорее походит на сцену из комедии девятнадцатого века, но в действительности происходящее не кажется смешным.
Взглянув на Томаса, я вижу, что его глаза горят бесноватым блеском, очевидно, вызванным отсутствием Криса. Его свирепый вид на мгновение сбивает с толку: обычно Шистад-старший сдержан и безэмоционален. Эта вспышка напоминает ту, что произошла несколько месяцев назад на отдыхе, когда он поймал Криса за руку и предупредил о наркотиках. Тогда я ещё не знала того, что известно сейчас, и в тот момент такое поведение казалось проявлением неконтролируемой агрессии, но теперь опасения Томаса мне более чем понятны.
Элиза вскакивает следом за мужчиной, но лишь для того, чтобы поднять упавшую вилку и положить её на салфетку зубцами вниз. Я ещё раз громко икаю, отчего действо представляется всё более сюрреалистичным.
– Где его черти носят? – голос Томаса напоминает наждачную бумагу, он такой же шершавый и злобный.
Он, кажется, не обращается к кому-то конкретно, но затем мы встречаемся глазами, и мне становится ясно, что ответ всё-таки ожидается.
– Не знаю? – говорю я, хотя в данной реплике больше вопроса, чем утверждения.
В этот момент открывается дверь; я понимаю это по характерному щелчку и внезапному холоду, прошедшему по тонкой полоске обнажённой кожи между краем штанов и носками.
Всё в комнате замирает в ожидании вошедшего, хотя с первой секунды очевидно, что это Шистад. Крис появляется на пороге спустя минуту или две. Его бледное лицо раскраснелось от мороза, каштановые волосы взъерошил ветер, куртку парень снял ещё в коридоре и теперь предстал перед нами в той же одежде, в которой был несколько часов назад: простые штаны и толстовка. Он замирает в проходе между гостиной и коридором, ведущим в собственную спальню, затем быстрым взглядом осматривает помещение и наконец смотрит на Томаса. Тот сверлит его немигающим взглядом и едва ли не пышет огнем.
– Всем салют, – беззаботно произносит Крис, усмехнувшись уголком губы: его стандартный способ скрыть чувства. – В честь чего собрание?
Я смотрю на парня во все глаза, пытаясь считать хоть одну эмоцию, на телепатическом уровне узнать о том, что происходило последние несколько часов. Но Крис не смотрит в ответ, а без зрительного контакта я практически бессильна. Вместо этого он глядит на отца насмешливым взглядом, в котором скользит вызов и бесконечная дерзость. Я кошусь на Томаса. Он взбешён до такой степени, что сейчас начнет кричать: его рот искажает неясная гримаса, которую можно окрестить словами «отвратительная» и «свирепая».
– Где ты был, мать твою? – как гром среди ясного неба, хотя это небо давно норовило разразиться ударами молнии.
– Гулял, – беспечно пожимает плечами парень, и его беззаботное поведение лишь раззадоривает отца. Крис отвечает нарочито спокойным тоном, будто показывая своё превосходство над Томасом, но, мельком взглянув на мужчину, я понимаю, что этот трюк на него не действует.
Я пытаюсь предугадать дальнейшие события, догадаться, какие слова будут сказаны и какие обвинения брошены, но, прежде чем всё успевает превратиться в катастрофу, Элиза касается предплечья Томаса и несильно сжимает его так, чтобы привлечь внимание.
– Не нужно, – говорит она тихим голосом, обращаясь к разъярённому мужчине.
– Не сейчас, – дёрнув плечом, грубо отзывается Шистад, и рука матери легко соскальзывает с его локтя и безвольно обвисает вдоль тела. – А ты, маленький ублюдок, я уже не раз предупреждал тебя. Ты просто неблагодарный сукин сын!
Экспрессия в голосе мужчины заставляет меня вздрогнуть. Я тут же перевожу взор на Криса, чтобы оценить реакцию, но тот лишь на мгновение поджимает губы, а затем растягивает их в знакомой акульей усмешке, которая кажется достаточно жуткой, чтобы холодок пробежал по позвоночнику. Такие манипуляции, впрочем, совершенно не действуют на Томаса: в два шага он преодолевает расстояние до сына и хватает того за предплечье, с силой дёрнув на себя. Ленивое выражение лица Криса дарит иллюзию того, что парень двигается с неохотой, но на самом деле отец больше и сильнее него, преимущество на стороне разозлённого мужчины, каким бы спокойным не казался парень.
– Осторожнее, – делает замечание он, но больше не предпринимает никаких мер, не противится происходящему.
– Покажи мне свои чёртовы руки, грёбаный ты наркоман, – рявкает Томас, совершенно не обращая внимания на спектакль, который пытается разыграть Крис.
Ладонь Шистада-старшего смещается, и теперь я вижу, что на запястье парня остаются красные следы от крепкой хватки. От вида будущих синяков меня начинает мутить, поэтому с силой закусываю губу и хмурю брови, пытаясь определить, чем могу помочь в данной ситуации. Я бросаю взгляд на Элизу: она буквально оцепенела, а острый взор серых глаз устремлён на Томаса и Криса. Однако она не пытается ничего предпринять, вместо этого её взор смещается в мою сторону и, схватив меня за руку, притягивает ближе к себе.
– Я думаю, нам нужно выйти, – тихим голосом говорит Элиза.
Томас и Крис продолжают сверлить друг друга взглядами, и по лицу парня я замечаю, что он начинает злиться, хотя всё ещё способен сдерживать свой гнев. Мне хочется сказать что-то Крису, но язык – тупой и бесполезный орган – словно онемел, поэтому могу лишь наблюдать за развернувшейся сценой.
Элиза дёргает меня за руку и ведёт к выходу, я же в это время не отрываю глаз от парня, и на секунду наши взгляды пересекаются. Он едва заметно кивает мне, и по дороге до собственной комнаты, я пытаюсь понять, что же значит этот кивок.
========== Глава 29.2. Chris ==========
Комментарий к Глава 29.2. Chris
Писалось в ковидно-прививочном бреду под действием температуры, но, на мой взгляд, вышло даже лучше, чем обычно!
Приятного чтения!
Тридцать первое декабря.
Крепкая хватка на больном предплечье начинает доставать. На самом деле всё тело – болевая точка, но отнюдь не от сильных рук отца. Мелкая дрожь пробирает от ломки, меня слегка потрясывает, однако я могу контролировать это. Некоторое время.
– Лучше пусти, – говорю я, стараясь звучать в разы спокойнее, чем есть на деле. В груди клокочет гнев, вызванный отчасти тем, что действие дозы сходит на нет, но в большей мере виноват отец. Его пресловутые уверенность и убеждённость в собственной власти заставляют на мгновение стиснуть челюсти, но я тут же расслабляю их, не позволяя себе эту слабость.
– Где ты был? – в который раз кричит отец, и от его баса из ушей может пойти кровь, но я привыкший.
Я передёргиваю плечом в попытке сбросить надоедливую руку, но пальцы впиваются в вены, причиняя ещё большую боль и без того чувствительной коже. Кровь будто останавливается в том месте, где ощущается грубое прикосновение; от этого в руках появляется тремор, который уже не подвластен моему контролю. Всё же не стоило возвращаться сегодня.
Отец что-то кричит, но мои мысли крутятся вокруг нескольких вещей: щепотка кокаина, припрятанная в моей комнате, Бодвар и испуганный взгляд Евы. Последнее меня практически удивляет, ведь всё это время я был невероятно зол на неё и её глупость. Недальновидность. Неспособность подчиняться.
В конце концов я начинаю злиться по-настоящему, когда слюна попадает на моё веко. Отец рычит, как собака, и слюна у него брызжет так же, поэтому я не выдерживаю. Моё лицо кривится в гримасе отвращения, и я с силой дёргаю руку, вырываясь из раздражающих оков.
– Не смей трогать меня, – произношу я сквозь сжатые губы. Мне хочется ударить себя за эту кратковременную потерю контроля, но во рту становится сухо, а голова начинает пульсировать и кружиться; это значит только одно.
– Щенок, – рыкает Томас, пытаясь напугать меня этим-отцовским-тоном. Но мне давно не тринадцать, и на такую провокацию вряд ли поведусь. – Я знаю, что ты опять принимаешь. Ты испытываешь моё терпение, но я не позволю тебе вновь опозорить мою фамилию. На следующей неделе ты отправляешься на реабилитацию.
